Текст книги "Нежданный гость"

Автор книги: Анна Коркеакиви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Она опустилась на колени перед сейфом, стараясь не зацепить колготки и не помять костюм. «Не столько против воров, сколько на случай пожара», – пояснил Эдвард, когда принес сейф. Они жили тогда в Каире, и Эдвард попросил установить сейф в нижнюю часть стола-приставки с тремя выдвижными ящиками, инкрустированными перламутром; верхний был настоящим, два других – фальшивыми. Потом они перевозили его из квартиры в квартиру вместе с картинами Тёрнера, Сэма Джиллиана и Фарука Хосни, с фамильным серебром Эдварда и ее фамильным хрусталем и с другими памятными вещицами, которые при каждом переезде помогали им сделать новую квартиру домом. Ставили сейф в комнате, предназначенной для Питера, – это сделалось ритуалом, сопровождавшим каждый переезд. В верхнем ящике Питер хранил свою коллекцию марок.

Однако комбинация цифр известна лишь Эдварду и ей; листок с цифрами хранится в ячейке банка Барклая в Лондоне вместе с копией их совместного завещания на случай, если что-то произойдет с ними обоими. Клэр трижды повернула ручку вправо, потом трижды влево и еще раз вправо и потянула дверцу на себя.

Сейф открылся. Клэр вынула документы: их с Эдвардом завещание, свидетельство о браке, свидетельства о рождении детей, паспорта и консульское свидетельство Джейми о рождении за границей. Совместные акции, свидетельство о приобретении картины Тёрнера. В самом низу – коробочка с кольцом ее бабушки по материнской линии.

«То есть если они до сих пор у тебя. Если ты не отдала их тогда по ошибке».

Не сводя с нее прозрачных глаз.

«Я никому не скажу, никогда, никому не говорил. Если бы сказал, тебя бы давно закопали за то, что ты натворила».

– Ты не идешь? – спросила она, прижимая полотенце к груди.

– Я скоро вернусь. Иди плавай.

Он взобрался на место водителя и, оглянувшись, дал задний ход. И она осталась на пляжной парковке где-то в середине атлантического побережья, как хлебная крошка, которую вот-вот склюет прилетевшая чайка.

Проводив фургон глазами, прошла по траве к песчаной части пляжа. Вокруг нее семьи устраивались на целый день, дети забегали в воду и, визжа от холода, возвращались обратно, матери доставали из корзин еду. Она нашла в дюнах вымытую водой ложбинку и расположилась возле нее.

Когда он вернулся, отдыхающие с детьми уже уехали. Солнце заходило за горизонт. Кожа у нее обгорела, на носу и руках выступили веснушки. Она молча прошла за ним к парковке. Он открыл багажник, достал ей пиво, и она увидела, что багажник разгрузили. Остались только его рюкзак и ее сумка. Бумажный пакет с банками коки и пива. И его вещевой мешок.

Сев за руль, она не удержалась и взглянула на одометр. С утра он проехал полтораста миль. Она понятия не имела, куда он ездил. И не стала расспрашивать. Повернула ключ зажигания и завела мотор.

– Все, – сказал он, усаживаясь на место пассажира. Кабина наполнилась запахами солнца, моря и его сигарет. Ее майка не закрывала плеч, и влажная обожженная солнцем кожа прилипала к сиденью. Не больно, даже приятно: настоящий летний отдых. – Можем возвращать машину.

Она не спросила, что в мешке, который он поставил на пол и зажал ногами. И почему он взял его с собой, когда пошел в туалет на заправке на побережье Джерси, после того как они проехали Филадельфию.

Возвращая машину в прокатном агентстве, она опять взглянула на одометр. В какой-то момент – может, когда она тоже ходила в туалет, – Найл его подкрутил. Теперь на нем был нулевой пробег.

Она убрала документы в сейф и открыла коробочку. Дедушка был американцем в первом поколении, родился на одной из грязных бруклинских улиц, но стал звездой бейсбола и ловким бизнесменом. Он хранил свою бейсбольную форму с надписью «Финеас О’Доннелл» на спине в стеклянной витрине в своей комнате и, пока был жив, бросал мяч с братом Клэр во дворе их дома в Гриниче, штат Коннектикут. Бабушку он встретил, когда она только что приехала из Швеции и днем работала манекенщицей, а ночью – гардеробщицей в одном из клубов. Она была выше его ростом, с осиной талией и совсем светлыми волосами, которые аккуратно укладывала в узел на затылке. Он выяснил, в какие дни она работает в клубе, и зарезервировал себе постоянный столик. Дело закончилось тем, что он преподнес ей огромный изумруд, оправленный кельтским тройным узлом. Платина и два бриллианта.

– Стань ирландкой, – сказал он ей, если верить семейному преданию.

И она ответила:

– Пожалуй, так-то лучше.

С каждым годом семейной жизни бабушкины щеки округлялись все больше и пламенели все ярче. Мормор осталась такой же высокой, элегантной и сдержанной, как и в годы, когда ее фотографии украшали каталог фирмы «Франклин Саймон и К°». Она пережила деда на десять лет, с каждым годом становясь все бледнее, и наконец однажды уснула и не проснулась. Когда вскрыли завещание, наследников ожидали два сюрприза. Во-первых, Мормор оказалась на шесть лет старше, чем уверяла. Во-вторых, завещала свое знаменитое обручальное кольцо Клэр.

Клэр закрыла коробочку и надела кольцо Мормор. Нет времени его почистить, но это не страшно. Окруженный бриллиантами изумруд сверкает на руке, отбрасывая темно-зеленые блики на тонкую кожу и отполированные ногти. Его обвивают изящные платиновые завитки, и серебристые отблески похожи на лунный свет, играющий на гребне волны. Кольцо неизменно привлекало взоры всех, кто оказывался рядом.

– Вообще-то, это парадное кольцо, – объяснила как-то Мормор Клэр. – Твой неразумный дед обожал широкие жесты. Такое кольцо надевают не каждый день. – Однако носила его не снимая.

Часы в комнате Питера пробили один раз, отсчитав четверть часа. Клэр сложила акции в сейф, поставила на них пустую коробочку и, повернув ручку, закрыла его. Нужно еще расставить карточки до прихода гостей. И разбудить Джейми, перетащить его в его комнату, пока не пришел Эдвард и не начали собираться гости.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Через пять минут карточки были расставлены. Она заглянула в кухню. Амели с кузиной ужинают на скорую руку. Матильда, возвышаясь над ними, раскладывает большой ложкой картофель, как героиня какого-нибудь романа Диккенса. Вдоль центрального стола расставлены порционные тарелки с закуской, все почти готово, осталось разложить спаржу. Йоанна, официанта и дворецкого в одном лице, не видно – наверное, выскочил на балкон покурить перед приемом.

Еще хватит времени проскользнуть в спальню и разбудить Джейми. Она быстро прошла вдоль холла, прислушиваясь к звуку собственных шагов. Деловитое постукивание каблучков придало ей уверенности. Вокруг полное безумие, тем не менее ей удалось организовать ужин в лучшем виде.

Она присела на кровать рядом со спящим сыном и отвела прядь волос, упавшую ему на лицо. Сквозь прохладу надвигающегося вечера ощутила его теплое и не совсем свежее дыхание. «Джейми», – легонько похлопала она его по плечу. Он перевернулся на другой бок, и она чуть встряхнула его. Потом отправилась в ванную почистить зубы.

Когда вернулась, Джейми проснулся, но еще лежал на кровати.

– Пора идти в свою комнату, – сказала она, опять присев рядом. – Папа вот-вот вернется.

Он встал и протер глаза.

– Ты голоден? – спросила она.

– Мы ходили в пиццерию с Марком и другими ребятами, когда у них закончились занятия. Пришлось взять у них взаймы немножко евро…

– Ну хорошо. Побудь в своей комнате. А с папой встретишься после.

Джейми в нерешительности стоял перед ней:

– Ma?

– Что?

– Я люблю тебя.

– Что с тобой, Джейми? – удивилась она, но он уже исчез.

Она разгладила руками покрывало на кровати. А если их и правда отправят куда-нибудь в Кыргызстан? Что тогда будет с Джейми? Изумруд зацепился за ткань, и она аккуратно освободила его. Сколько раз они с братьями видели, как это кольцо сверкало на руке бабушки, когда она в День благодарения вносила в столовую индюшку, которую так никогда и не научилась правильно готовить, и поэтому, чтобы они все не отравились, мама с утра всегда приезжала к бабушке нафаршировать тушку и поставить в духовку. И все равно дедушка с восхищением принимал из бабушкиных рук тяжелое блюдо и целовал ее в щеку. «Мое шведское чудо», – неизменно заявлял он во всеуслышание, даже когда ее волосы поседели, а плечи ссутулились. Клэр с самого начала решила оставить кольцо в наследство Джейми, чтобы он отдал его жене, которая будет беречь и защищать его так же, как делает это она, Клэр, или дочери, которая займет в его сердце такое же место, какое занимает он в сердце матери. Питер получит Тёрнера и повесит картину на стену в своем хорошо устроенном доме в той части света, где ему придется жить, и с легкостью пойдет по избранному им достойному пути. Питер уже сделал выбор – он принадлежит Англии. Но Джейми? Очевидно, что пока Англия его не привлекает. Может быть, он найдет свое место в Ирландии, если Эдварда туда отправят. Возможно, будет гордиться своими ирландскими корнями и в этом обретет счастье. Судя по их разговору, Ирландия ему уже небезразлична.

Он произнес имя девушки – Райн, с легким повышением тона, – словно в имени заключена некая магическая сила.

Клэр прошла по холлу до парадной столовой и внимательно оглядела комнату. Амели расставила на столиках маленькие серебряные подносы с орехами и крохотными блестящими крекерами. И закрыла окна; Клэр вошла в комнату и опять открыла их. В комнате должен быть аромат парижской весны. Солнце зашло, но еще не холодно, и легкий вечерний ветерок доносит теплый запах пробуждающейся земли и раскрывающихся бутонов.

Звонок у входной двери. Должно быть, Эдвард с первыми гостями, и среди них, конечно, помощник министра. Эдвард никогда не открывает дверь своим ключом, если приходит с гостями. Во-первых, это дурной тон. Во-вторых, звонком он предупреждает домашних – и ее в том числе, – что гости уже на пороге.

В передней раздались шаги Йоанна и кузины Амели. Вместо майки и джинсов на ней теперь белая блузка и черные брюки, волосы аккуратно уложены. Она поможет Йоанну принять у гостей пальто и подать коктейли, а когда они минуют переднюю, их встретит Клэр. Это целая наука, и все они – винтики в ее механизме.

У нее есть еще несколько секунд, чтобы вспомнить имена и лица приглашенных и мысленно соотнести их с тем, что она знает об этих людях и что отличает их от всех, с кем ей приходилось обмениваться рукопожатиями или поцелуями в щеку, – она научилась этому у Эдварда. И если поторопиться…

Помощник министра Тоби Пессингам: она встречалась с ним всего лишь несколько раз, и каждый раз на нем был галстук красного цвета. Возможно, и сегодня он в красном галстуке.

Алэн Ле Туке, глава Министерства внутренних дел, любитель тенниса, и его жена Батиста, родом из Флоренции, интересующаяся искусством. С нею Клэр будет говорить по-итальянски, по крайней мере поначалу. Они обсудят последний перевод, который сделала Клэр для Музея Родена.

Теперь эти де Луриаки – Реми, Сесиль, их сын и его невеста – как их зовут? Порывшись в памяти, Клэр вспомнила, как утром записывала их имена: Фредерик де Луриак и Агата Гуриан Д’Арси. Возможно, в недалеком будущем, особенно если Эдвард получит пост посла, они увидят эти же имена на свадебном приглашении кремового цвета, которое им пришлют в посольство. Узнать их среди сегодняшних гостей довольно просто: они – единственные молодые люди. Со старшими де Луриаками она на позапрошлой неделе встречалась на каком-то приеме и хорошо их помнит. Он тогда подчеркнуто галантно поцеловал Клэр руку, а мадам рассмеялась низким приглушенным смехом, похожим на туберкулезное покашливание. Их она спросит о наскальных рисунках в Дордони, недалеко от их поместья. Читала недавно, что там открывается какая-то новая выставка.

Сильви Пик, исполняющая обязанности министра внешней торговли, светловолосая, резкая, умная и ко всему подходящая с невероятной деловитостью, будь то застольная беседа или разговоры по мобильнику, и ее самовлюбленный муж, Кристиан Пик, – придется сделать вид, что хотя бы частично прочла его последний кирпич по социологии. Или, наоборот, что книга выше ее понимания. Эдвард прочел ее почти целиком. Вот пусть и отпускает положенные комплименты.

Хоуп Чайлдз, живущая теперь в Париже английская актриса, чье худое лицо и полуприкрытые тяжелыми веками загадочные глаза всем известны по ее фильмам.

И наконец, очкарик преподобный Джон Ньюком и его жена Люси, чью последнюю книгу для молодежи Клэр на самом деле прочла. До того как Джон стал священником в парижской церкви Св. Георгия, Люси была врачом-педиатром и занималась вопросами здоровья молодежи. Весной, после пасхальной службы, она наклонилась к Клэр и прошептала, разглядывая толпившуюся на ступенях церкви деловитую публику в дорогих весенних туалетах: «Были бы у меня кучи денег, вложила бы их в производство крема от прыщей. Проблемы с кожей у подростков, как смерть и налоги, – дело верное». Она произнесла это совершенно серьезно, но Клэр заметила, как искрятся смехом ее глаза под шляпкой. В тот же вечер Клэр заказала по Интернету последнюю книгу Люси.

Тоби, Алэн, Батиста, Реми, Сесиль, Фредерик, Сильви, Кристиан, Хоуп, Джон и Люси. Теперь не ошибется. Щелкнула входная дверь.

Появилась первая группа гостей, а следом за ней – и вторая, и гости расселись по одному и по двое в комнате для приемов, будто завитые волосы развились в воде, пряди отделились друг от друга и веером разошлись по поверхности. Каждого она провожала в столовую, по пути ведя непринужденную беседу о женах и о мужьях, о детях, о погоде, при этом обдумывая каждое слово и аккуратно продвигаясь вперед, как длинноногая птица на мелководье. В разговоре с каждой группой она выражала сожаление и соболезнование из-за убитого министра, но лишь слегка касаясь темы, чтобы не дать беседе уйти в опасное русло и не омрачить обстановку.

Третью группу составляли старшие и молодые де Луриаки; молодые, как она и предполагала, оказались блестящей светской парой.

– Так вы Americaine! – недоуменно произнесла Агата Гуриан Д’Арси, перебросив через плечо прядь длинных, отливающих глянцем черных волос. – Не англичан?

– Ну разумеется, chérie, – пожурил ее Фредерик, наследник. – Maman ведь объяснила тебе в машине. Ты совсем не слушала?

– Bien sur, – ответила молодая женщина, смущенно оглядывая комнату, – je lui écoute toujours^[77].

Клэр с трудом сдержала улыбку.

Прислуга обнесла гостей аперитивами, но без горячих закусок, потому что их подавали на коктейле в посольстве, а до ужина осталось совсем недолго. Преподобный Ньюхаус ухватил с серебряного подноса на одном из столиков горсть орехов. Его жена тоже взяла несколько штук. Клэр заметила, как из кухонной двери в столовую проскользнула Амели. Через две комнаты взглянула на Клэр, и та кивнула. Теперь, когда приготовления к ужину завершены и работа закончена, Амели пойдет домой и опустит толстые ноги в маленькую ванну, быть может имеющуюся в ее квартире, или займется чем-нибудь еще, чем обычно занимается у себя дома. Ее кузина и официант останутся до конца ужина, чтобы помочь Матильде раскладывать еду, обслуживать гостей, убрать со стола, мыть посуду и укладывать ее назад в коробки. Матильда, как капитан судна, покинет резиденцию лишь после того, как будет подано последнее блюдо и от ее великолепного ужина останутся только недоеденные кусочки торта и салатные листья.

Еще один звонок в дверь. В отличие от коктейлей, во время которых она и Эдвард должны стоять начеку недалеко от дворецкого, пока тот открывает дверь и принимает у гостей одежду, вечерние приемы требуют, чтобы хозяева не оставляли гостей без внимания. Поэтому Клэр и Эдвард не могли дожидаться прихода последнего гостя в холле, но вернулись туда, чтобы встретить исполняющую обязанности министра внешней торговли Сильви Пик с мужем Кристианом. Обменялись с ними приветствиями, поцелуями и рукопожатиями. Клэр заметила, что выражение лиц у обоих напряженное, несомненно из-за убийства.

Тем не менее все идет неплохо. В состоянии шока или траура людям необходимо где-нибудь собраться, и резиденция для этого вполне подходящее место. Главное, никто не дает понять, что предпочел бы быть в каком-нибудь другом. Она направилась в гостиную.

– Клэр! – негромко окликнул ее Эдвард на пороге.

Она вздрогнула от неожиданности. По протоколу, пока в доме гости, Эдвард не должен разговаривать с ней наедине. Им следует совместными усилиями развлекать гостей, передвигаясь от одной группы к другой.

– Джейми все еще не отвечает на звонки, – шепнул Эдвард.

Одернув костюм, она поверх плеча Эдварда обменялась улыбкой с Батистой Ле Туке, женой главы министерства. «Tutto è bello!» – одними губами произнесла Батиста с другого конца комнаты. «Grazie mille»^[78], – таким же образом ответила она. Батиста стоит у камина с помощником министра, своим мужем и Хоуп Чайлдз. На помощнике действительно красный галстук; мясистый лепесток каллы, сияющей в вечернем свете, почти касается стекол его очков. Их с Эдвардом дом, конечно, не может сравниться с захватывающей дух роскошью резиденции посла, но, как заметила Батиста, у них очень красиво.

– Я говорила с ним. Не беспокойся. Он сейчас в надежном месте.

Он переступил с ноги на ногу, плечом загородив ей обзор:

– Не понимаю твоей безмятежности. Его застали в ее комнате. У него был ключ от лаборатории. Школа уверена, что именно он стащил химикаты.

У Клэр перехватило дыхание, будто от удара под ложечку. Она окинула взглядом гостиную, надеясь замедлить ход событий, убрать парусник из-под ветра. У мадам де Луриак нет бокала – Клэр поймала взгляд официанта и сделала ему знак глазами. Что такое сказал Эдвард?

– Химикаты? То есть наркотики?

– Клэр! – воскликнул Эдвард и осекся. Бросил взгляд через плечо в комнату – не смотрит ли кто в их сторону. – Послушай, Клэр. Ты же сказала, что разговаривала с ним. И с Барроу тоже.

– Да, но…

– Да или нет?

– Да. Но… не обо всем. Он рассказал только, что опять списывал, его поймали и не приняли работу. Вот и все. – Она помолчала в нерешительности. – И что девушку зовут Райн.

– При чем тут списывание? Кто это сказал?

– Джейми. То есть…

– Дело совсем в другом. Он объяснил тебе?

– Не знаю, – ответила она. – То есть да. Во всяком случае, так мне показалось. Слушай, ты же знаешь Джейми. Он ничего не хотел говорить. И из школы тоже ничего не удалось вытянуть – я звонила, но директора не было на месте, и я говорила с секретаршей. Не хотела перезванивать, не услышав версии Джейми. Я сделала все, что в моих силах, Эдвард. День выдался хлопотный, я старалась, чтобы ужин удался. И… – В сознании пронеслись картинки: Джейми читает, лежа на кровати; лицо турка во весь экран телевизора; Найл ждет ее, сидя на скамье. Она оперлась рукой о стену, стараясь устоять под натиском жизни. – Но произошло кое-что неожиданное.

Эдвард склонился к ней и едва слышно произнес, почти не двигая губами:

– Никто ничего не списывал. Девушка – член антивоенной группы. Они планируют акцию возле Даунинг-стрит, десять: громко взорвут китайские хлопушки, а оттуда вылетят антивоенные листовки. Вот для чего понадобились химикаты. Чтобы наделать побольше шуму.

– Китайские хлопушки?

– Они называют себя ОНО: «Огнем на огонь».

У нее закружилась голова и зашумело в ушах.

– «Огнем на огонь»?

– Вот именно. Девушка уверяет, будто они не намеревались делать ничего плохого, но я выяснил, что их главаря арестовали по подозрению в запланированном поджоге Уайтхолла как раз накануне введения войск. Так что они не обычная низовая организация. Даже если бы все ограничилось хлопушками, представляешь, к чему бы это привело в нынешней обстановке? Полиция теперь шутить не станет, особенно если речь идет о премьер-министре. Оружие у них боевое.

Поджог? Взрывчатые вещества? Она пыталась осмыслить все, что сказал Эдвард. «Закрытая территория, строгий надзор», – заверил он ее, помнится, предложив отправить Джейми в частную школу, и сразу же потянулся к газете. Они думали, Джейми там будет в безопасности. Иначе зачем было переводить его в эту злосчастную школу?

– А что известно насчет этой девушки – Райн?

– Из Ирландии. Графство Майо. Родственница одного из учителей, изучает в Лондоне историю искусства; в школе работала в спортивном центре, и ей выделили служебное помещение. Вчера вечером, застав их с Джейми в ее комнате, ее уволили на месте и велели убраться с территории школы не позже девяти утра. Собирались требовать депортации за антиправительственную деятельность, но связались со мной, и мы договорились, что, поскольку в ее комнате обнаружили не запрещенные, а добытые незаконным путем вещи, и добытые не ею, а нашим сыном, – во всей этой истории он единственный нарушитель закона, совершивший кражу из лаборатории, – во избежание еще больших неприятностей лучше не привлекать полицию. Я сейчас этим занимаюсь.

Совершенно ошарашенная, она кивнула. Слава богу, что есть Эдвард и что он быстро принял меры. Барроу не захочет, чтобы эта новость попала в газеты и чтобы упоминалось их имя.

Но ведь если Барроу предаст всю историю забвению, Джейми не прекратит связи с организацией. И разумеется, с этой девушкой. Пройдет неделя. Он вернется в школу. Девушка останется в Лондоне. Он ее отыщет. Или она отыщет его.

– Чем они занимались в ее комнате?

– Изготавливали листовки. – Он покачал головой в полной растерянности и повторил: – Листовки. – Отошел от нее на шаг и выпрямился: – Нужно идти к гостям. – И громко добавил совершенно другим тоном: – Пока ни намека на дождь, – придав лицу обычное спокойное выражение и возвращаясь в гостиную.

Кивнул преподобному Ньюсому, увлеченному разговором с Пиками. Тот кивнул в ответ и коснулся ладонью руки Кристиана Пика.

Обсуждают утреннее убийство.

Нужно было отменить все к черту после звонка Джейми. Или после убийства члена парламента. Она вложила в этот ужин столько сил, оставила историю с Джейми до завтра, забыла о собственных бедах, – и вот пожалуйста.

В комнате произошло едва уловимое движение: гости собрались в одну группу и вновь разошлись. Слово взял преподобный.

Однако она видела, как лица гостей, словно головки лютиков, повернулись к свету. Нет, она и Эдвард не просто выручают посла. Они стараются доказать, что возможна нормальная жизнь, что бы ни случилось, даже если кто-то встает утром, отправляется на службу и никогда не вернется домой, потому что кому-то другому не по душе его точка зрения, расовая или религиозная принадлежность.

Она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Огнем на огонь? Устроить взрыв у резиденции премьер-министра? Как до этого дошло? Как мог Джейми совершить подобную глупость?

– Нужно идти, – повторил Эдвард.

Как могло это случиться? В ней есть какой-то изъян, и она передала его Джейми.

– Изучает историю искусства?

– Об этом потом, – ответил Эдвард с непроницаемым лицом.

И пошел к гостям. Покинул ее.

Ей хотелось немедленно вернуться в комнату Джейми, разбудить его и крикнуть: «О чем ты думал? Как ты мог? Думаешь, все ограничится хлопушками? Думаешь, этому вообще есть предел?»

Хотелось позвонить в Барроу и оторвать директора от ужина, коктейля, интересной книги. И прокричать ему: «Почему никто из вас не видел, что происходит с Джейми? Прежде всего, зачем такую девушку взяли в Барроу? Да еще и в спортивный центр?» У нее были ключи от кабинок? От душевых? Какая невероятная глупость – позволить мальчишкам и одинокой девушке находиться вместе в одном помещении, да еще в таком!

Эдвард присоединился к группе, собравшейся вокруг преподобного. Наклонился вперед и внимательно слушает со скорбным выражением лица.

– Tout le monde est arrivé? – спросил Йоанн, появившийся сзади с подносом, полным пустых бокалов. – On passe à table?^[79]

– En dix minutes^[80], – ответила она.

Официант кивнул и направился в кухню.

Китайские хлопушки покупают для вечеринок; китайцы пускают их в свой Новый год: небольшой хлопок – и яркие ленты взвиваются в небо. Маленькие прозрачные парашютики на фоне облаков, будто воздушные медузы. Китайцы считают большой удачей поймать парашютик, и даже маленькие дети умеют взрывать хлопушки. Игрушка. Так, наверное, думал Джейми, играя в супергероя, как в детстве, когда они с Питером носились по всей квартире, обернувшись полотенцами, а хлопушка служила волшебной палочкой.

Красивая взрослая девушка из Ирландии. Первая, которая ему понравилась. Или первая, кому понравился он. Антивоенные убеждения, которыми он одержим. Разумеется, он согласился ей помочь. Питер бы не согласился. И Эдвард тоже. Они сумели бы отличить правильный поступок от неправильного – кражи из школьной лаборатории, взрыва в центре Лондона меньше чем через год после того, как в метро погибли пятьдесят два человека, и вполне разумно отказались бы участвовать в подобном предприятии в столь неспокойное время, даже если бы девушка им нравилась и они разделяли бы ее взгляды. Но не ее младший сын. Он не такой.

– Устроим себе небольшие каникулы, только ты и я, – сказал Найл. И передал ей пиво.

Они сидели во дворике у дома ее тети и дяди, жара еще не спала. Потом это лето окажется одним из самых жарких и сухих во всей истории Бостона.

У нее радостно забилось сердце. Поедут вдвоем за город, как настоящие влюбленные?

– К морю. Тебе придется взять напрокат машину. Я не могу.

– У тебя нет прав?

– Иностранцам прокат разрешен после двадцати пяти, а мне еще не исполнилось. Но я нашел компанию, которая даст ее двадцатилетней гражданке Америки, имеющей права.

Больше она ни о чем не спрашивала. Даже о том, куда они поедут. Просто делала то, что он велел. Взяла в музее недельный отпуск. Сложила в сумку купальник, полотенце, смену одежды. Фотоаппарат. Пленку не взяла. Позолоченное кольцо убрала в кошелек.

– На женатых обращают меньше внимания, – пояснил он.

Две недели спустя она появилась на автостанции Бостона. Он уже стоял в очереди на посадку. Она встала за ним, не глядя на него, забралась в автобус, села подальше, вышла вслед за ним на станции в Нью-Джерси, не перебросившись с ним ни единым словом. Здесь, пока никто не видел, надела кольцо на безымянный палец. Одна подошла к стойке компании и заполнила документы на аренду фургона, который он заранее заказал на ее имя.

– Если кто-то спросит, где ты была, – наставлял он ее в Бостоне перед поездкой, – или с тобой свяжется компания, просто скажи, что ехала на встречу с мужчиной и не хотела, чтоб лезли в твои дела. Тогда никто ни о чем больше не спросит, даже твои старики. Подумают, что встречалась с женатиком. А если дойдет до допросов, придумай имя или назови кого-нибудь из университета и скажи, что он так и не появился.

Она не спросила, каким образом и для чего кто-то станет выяснять, что это она брала в Нью-Джерси машину напрокат. И вытеснила из сознания слово «допросы», хотя потом оно вновь и вновь всплывало в памяти, как всплывает визг тормозов при воспоминании об автокатастрофе.

Она просто кивнула и сказала: «Хорошо». Они с Найлом едут путешествовать. Вдвоем, вдали от глаз тети и дяди. Все остальное не имеет значения.

И вот она выехала с парковки, предварительно взглянув в боковые зеркала – она еще никогда не водила фургон, – и направилась к перекрестку, на котором он обещал ее ждать. Остановилась у тротуара.

– Езжай на юг, – велел он, забравшись в машину. Солнце ярко светило сквозь лобовое стекло; от сиденья пахло чем-то химическим. Он опустил стекло со своей стороны и защитные козырьки на лобовом стекле. – Любишь пляж?

В первую ночь они спали в фургоне на парковке городского пляжа, а на заре открыли заднюю дверцу и, все еще заспанные, прошлепали к кромке воды и смотрели, как над Атлантическим океаном встает солнце.

– За всей этой водой мой зеленый остров, – заметил он.

Она прошептала, надеясь, что он не расслышит:

– Мне бы хотелось туда поехать.

– Да ну?

– Правда.

– Может, и поедешь. Может, мы вместе поедем. – Обнял ее и притянул к себе.

Она почувствовала тепло его тела и собственный запах, идущий от него. Наверное, она тоже пахнет им.

– Интересно, – произнес он, – что было бы, если бы в голодные годы мой предок поехал не на север, а в Америку, как твой.

– Если бы это случилось… – ответила она.

Над ее головой плыли облака, состоящие из множества водяных пузырьков. Мысленно она представила себя летящей сквозь них.

Найл захватил горсть песка, пропустил несколько песчинок сквозь пальцы, а остаток бросил в сторону океана.

– Наверное, был бы одним из многих ирландских мальчишек с конопатым носом и работал бы в каком-нибудь бостонском баре. – Он рассмеялся и дернул ее за косу.

Она перебросила косу на спину:

– Пошли купаться.

Он покачал головой.

Она осмелела оттого, что они одни, так близко друг к другу, от воспоминаний о ночи, проведенной вместе в фургоне.

– Да ладно тебе! Неужели боишься холодной воды?

– Я не умею плавать.

Она восприняла признание как подарок. И поняла, почему он никогда не ездил со всей семьей на побережье. Не умеет того, что умеют все остальные. И поняла почему: его детство было совсем не таким, как у нее. Она помолчала, наслаждаясь каждой долей секунды и пытаясь сохранить в памяти темную серо-голубую воду, отраженную в небе более светлого оттенка, на фоне которого пробивались бледные розоватые полосы света, а из глубины выплывал горящий белый диск, и его лучи образовали на воде прямо у их ног яркую золотую дорожку, ощущение прохладного песка под ногами, звук прилива и щебетание птиц над безмолвным пляжем. И они сидят рядом, плечом к плечу, и он обнимает ее. Потом она много раз вспоминала эту минуту и охватившее ее чувство. Она поняла, что, признавшись ей в своей слабости, он признал ее равной себе. И они заключили негласный договор.

Если бы можно было повернуть время вспять! Двадцать пять лет ее мучило чувство вины и отвращения к себе. Сегодня случилось чудо. Но зачем она тогда решилась? И вот теперь – Джейми. Огнем на огонь.

– На экране она значительно красивее, вы не находите? – спросила доктор Люси Ньюсом, подойдя к Клэр в дверях и не сводя глаз с мужа, преподобного Ньюсома, который направлялся к актрисе Хоуп Чайлдз. – И все-таки стоит увидеть ее в реальной жизни.

Клэр отчаянно пыталась вернуться в резиденцию, в этот вечер, в настоящее. Вот преподобный подошел слишком близко к красавице Хоуп Чайлдз, вот импозантная Сильви Пик повернулась к ним спиной. При всем своем уме доктор Ньюсом на этом вечере далеко не в центре внимания. На подобных вечерах женам, как правило, отводится одна из двух ролей: либо стоять рядом с мужем и отвечать на его вопросы о том, как зовут каждого из гостей и сколько лет их детям, либо прибиться к группе себе подобных, сбившихся где-нибудь в уголке, словно неожиданно попавшие под дождь пешеходы с единственным зонтиком на всех. Но преподобному не требуется помощь жены, и среди приглашенных почти нет других жен, к которым могла бы присоединиться доктор Ньюсом. К мадам де Луриак не прибьешься, а Кристиан Пик не «жена» и даже не «вторая половина», потому что сделал в Париже вполне успешную карьеру. Остается Батиста, но она сейчас беседует с Агатой и младшим де Луриаком, чей светский лоск, возможно, отпугивает доктора Ньюсом.