Текст книги "Трудности работы авантюристом (СИ)"

Автор книги: Анна Колочкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

Глава 9 – Радушие каннибалов

Племя Ита-ми. Так это поселение и народ назвал дед Клавдий. Они добрались до этих дикарей за несколько недель, за это время на небе сменялись луны, на их пути несколько раз попадались медведи шатуны и пару стай волков. И если волки ещё вели себя осторожно, лишь тройка самых сильных и свирепых самцов решилась напасть на странников, то вот медведи шатуны нападали всегда неожиданно, имея свойство подкрадываться втихую, а потом свирепо сражаться до конца… только вот несчастным лесным хищникам приходилось трудно, они явно не ожидали встретить на своём пути деда Клавдия.

Когда медведь впервые выскочил на них, то дед Клавдий быстро подошёл к нему и вцепившись в загривок, отшвырнул зверя обратно шагов так на пять, словно тот был нашкодившим котёнком, при этом медведь успел вспороть кривыми когтями кожу на руках монструозного кобольда и тому это очень не понравилось.

Джорджи же и вовсе стоял с натянутой на тетиве стрелой и тупо пялился на… как это назвать Джорджи не мог придумать. Бойней? Драчкой? Больше всего походило вначале на порку, но после того, как медведь цапнул клыками деда Клавдия за руку… дозорный впервые слышал такой звук из пасти медведи, он вообще не знал, что звери могут рыдать и просить о пощаде.

При этом дед Клавдий даже оружия не достал, хотя весь был усеян ремнями с воткнутыми в них мечами, топорами, и связками с метательными ножами. Он же мочил медведя кулаками, при этом каждый удар отражался гулом и треском костей в несчастной шерстяной туше голодного зверя. Медведь верещал что-то непонятное, но очень жалкое. И Джорджи уже хотел просить за него пощады, но хитрый медведь их явно обманул и полоснул когтями по щеке деда Клавдия, оставив там борозду из четырёх когтей. И у великана окончательно сорвало голову, его удары посыпались на медведя градом, тот пытался убежать, уползти, отмахнуться… но вскоре вместо морды у него была лишь одна кровавая каша с вкраплениями желтушных осколков, что некогда были медведю клыками.

Дед Клавдий стоял над погибшим зверем и тяжело дышал, от его рук и растерзанной туши, на морозе поднимался пар. Дед Клавдий стоял так молча, не двигался, пока дыхание его не успокоилось. Затем он присел над медведем, прошептал что-то заупокойное, и вытащив из ремешка один из кинжалов, тут же принялся свежевать зверя, тщательно срезая с него шкуру. А как закончил, то вручил меха Джорджи, велев вычистить их как можно тщательней в снегу, и сложить как ему, Жоржику, больше нравится… ведь впредь именно ему придётся тащить эту шкуру с собой.

И на праведный и вполне логичный вопрос дозорного:

– На кой это надо?

Дед Клавдий развернулся к Жоржику боком, посмотрел криво и хмуро, и спросил весьма жёстко:

– У тебя что, шкуры медвежьи на дороге неприкаянные валяются? Ты хоть представляешь сколько за неё в королевстве нормальный купец заплатит?

– Да… но мы ведь не в королевстве.

– А это и не на продажу. Подарок… вернее будет им, я этой шкурой попытаюсь задобрить кошёлок Вед… но давай без лишних вопросов, займись-ка лучше делом!

И больше вопросов Джорджи не задавал. Он молча тащил тяжеленую мороженную шкуру на своём хребте, а позже так же молча отстреливался от стаи волков, пока дед Клавдий собственноручно унижал троих из стаи главных самцов, у которых шкуры оказались с красивым белёсым окрасом… но не сильно легче, чем у медведя, это бывший дозорный хорошо прочувствовал, пока тащил уже четыре шкуры на своих плечах. Что давалась ему с безумным трудом, он едва-едва переставлял в пути ноги… чуть легче стало, когда они наткнулись на старую мороженную иву, на берегу горного ручья, воды которого не замёрзли до конца, из-за быстрого течения. Там они остановились на несколько дней, в ходе которых дед Клавдий плёл из ивовых ветвей им обоим снегоступы, пока же Джорджи пытался топориком обтесать два крупных полена в подобие гладких жердей, которые можно верёвкой связать в подобие саней и бросить сверху шкуры… за эти два дня они налопались печёного мяса от пуза, отчасти просушили шкуры, смастерили снегоступы и кривоватую волокушу.

И казалось бы, дальше их путь будет проходить легче… но не тут-то было, дед Клавдий решил нарастить темп, и теперь они покрывали в три раза большее расстояние чем раньше, и у Джорджи по-прежнему едва-едва переставлялись ноги к концу каждого дня.

И в очередной очень уставший вечерок, он не выдержал и спросил у деда Клавдия, при этом избрав весьма обвинительный тон:

– А почему я тащу эту чёртову волокушу один, там уже две медвежьи шкуры и тройка волчьих, и много кусков мороженного мяса, я едва переставляю ноги, а ты идёшь как ни в чём не бывало?!

И, к удивлению, Джорджи, дед Клавдий совсем не обиделся, перебранки на которую надеялся дозорный, чтобы выбросить часть накопившихся злобных эмоций, завязать не получилось.

Кобольд лишь сочувственно посмотрел на него, хотя в проблесках костра, со своими огненными глазищами, это сочувствие смотрелось дикова-то, и даже слегка пугающе, как неожиданная нежность хищника, перед тем как наброситься на добычу и сожрать. Голос же у деда Клавдия был взгляду подстать, ласковый, и вкрадчивый:

– Ты никак устал, милок… ну-ну, хочешь поплачь. Можешь поругать меня как следует, швырнуть снежок мне в спину, когда совсем тяжко будет, только вот знаешь… когда вдруг завяжется бой не на жизнь, а на смерть и всё на что ты сможешь положиться, будет собственная тушка… то ты вспомнишь тренировки деда Клавдия на выносливость, вспомнишь эту чёртову волокушу, бескрайний снежный простор, и усталость в каждой мышце твоего несчастного тела… я просто хочу, чтобы ты был к бою готов, а сейчас ты явно не готов… твое тело сильно ослабело за то время, пока ты сиднем торчал на дозорной башне. Мышцы сдулись, сухожилия огрубели и уже не так эластичны и подвижны, никакой координации движений, и никакого опыта боя… единственное, что мне в тебе нравится сейчас, так это твоё чувство цели… я видел, как ты стрелял в волчью стаю, пока я расправлялся с вожаками. Ты выпустили несколько десятков стрел, при этом промахнувшись лишь раз… я не буду спрашивать при том, почему ты не убил ни одного волка, а метил исключительно в лапы и бока, натягивая тетиву не до конца, не желая причинить большого вреда. Я понимаю твою жалость к зверям, у тебя доброе сердце, Жоржик… и последняя стрела, которой ты промахнулся, и которая в итоге застряла в стволе сосны, я к этому времени уже прикончил вожаков, и я видел… ты нацелился на опасную суку, я видел как она рычала на тебя, видел страх в её глазах, видел нерешимость, а так же видел то, что ты хотел прикончить её, потому что она подскочила к тебе ближе чем все остальные, ей оставалось пару тройку прыжков, но она вдруг замерла, как замер и ты… что ты чувствовал в этот миг, Жоржик?

Джорджи же ожидал перебранки, и внезапное нравоучение выбило его своей колеи, может поэтому он отвечал так потерянно, но при этом чертовски правдиво:

– Я…я знал, что следующей стрелой могу убить её… могу прошить её глаз, повредить мозг.

– Вот именно! Вот об этом я и говорю! У тебя есть чувство цели, редкий талант, очень редкий… но при этому у тебя слишком доброе сердце, как бы ты его не прятал. Ты слишком наивен, конечно, не так, как твой красивый дружок, что остался у гоблинов… – дед Клавдий вовсю издевался, он упоминал о «красивом дружке» все последние дни и успел конкретно так выбесить этим Джорджи, но тот каждый раз терпел и молча скрежетал зубами, вот и сейчас промолчал, а дед Клавдий немного разочарованный продолжил:

– Ты мог убить волчицу и шкур стало бы больше. Ты мог бы убить зверя, что хотел порвать тебе брюхо и пожрать твою печень, но ты пощадил её, хотя сам не до конца понимаешь зачем… но твоя рука дрогнула и ты всадил стрелу в дюйме от цели, прямо в сосновый ствол… и я в некотором роде даже восхищаюсь твоей добротой, Джорджи! Но когда твоя доброта и наивность направлена вовне, на существ, что способны оценить твой поступок справедливо и честно, ведь та волчица увела стаю, не напала на тебя по итогу, она всё поняла… и тогда это было славно, но когда ты направляешь наивность и доброту к самому себе, не замечая собственные недостатки, прощая себе слабость и уязвимость… ты становишься дураком и будущей жертвой, которую какой-нибудь туповатый наёмник с лёгкостью зарубит топором, без каких-либо сложностей и подготовки, просто зайдя тебе за спину и ты не сможешь дать отпор. Потому что не будешь готов. Понимаешь?

Ни черта Джорджи не понимал. Вообще ничего. Он скорее злился в этот момент, и потерял суть сказанного дедом Клавдием ещё пол разговора назад. Однако слова, сказанным кобольдом, весь оставшийся путь пролетали в его пустой голове, когда он согнувшись в три погибели, усталый как последняя тварь на земле, тянул за собой непосильную верёвку с волокушей… он вспоминал тот вечерний разговор у костра, и по какой-то неведомой причине, эти слова подбадривали его, заставляли не ныть, а молча идти дальше. За могучей спиной деда Клавдия.

Так они и добрались до племени Ита-ми, ещё на подходе к которому ощутили направленные на них чужие взгляды, и тени, силуэты, проскальзывающие мимо сугробов вдалеке, мелькающие между стволов деревьев тут и там. Ещё на подходе к племени их сопровождали. За ними следили. Но нападать не решались, или просто ждали чего-то…

Джорджи же мучительно ощущал, как их загоняют в западню.

***

Земли племени Ита-ми встретили их распахнутыми деревянными воротами, защитной стеной с острыми кольям на верхушках которых белели черепа, как людские, звериные, так и гоблинские.

От этого места исходили настоящие клубы густого водянистого пара, и Джорджи сначала по привычке решил, что всё дело в очередном магическом барьере, что были судя по всему в ничейных землях популярны, и встречались тут и там… однако здесь, над племенем Ита-ми, никакого барьера не наблюдалось. Порой с неба падали лёгкие капельки дождя, и до Джорджи постепенно дошло, что это капли растаявшего снега, и с каждым шагом к воротам становилось всё теплее и вскоре со лба Джорджи стекал пот, щёки раскраснелись, а дед Клавдий, идущий впереди, каждый свой огромный шаг не забывал что-то бурчать про дерьмовую жару, которую он так сильно ненавидит, и тяжёлые чёрные волосы гиганта очень быстро свалялись, промокли и стали прилипать к его шее и потному лицу, борода же и вовсе свесилась от влаги чёрной плетью.

В воротах их ждал ребёнок. Не определить какого пола, на вид лет восьми. В одной набедренной повязки из шкурки какого-то зверька. Волосы до плеч, зачёсаны назад и смазаны жиром, блестят. Кожа у ребёнка смугловатая, черты лица миловидные, но суховаты и кажутся несколько измождёнными, при всё этом он широко им улыбался, и стоило подойти достаточно близко, как ребёнок поклонился в пояс деду Клавдию, и весело прокричал:

– Приветствуя Вас Дядя Авантюрист, племя Ита-ми давно ждёт вас!

Дед Клавдий, которого от жары, кажется, клонило куда-то к земле, на приветствие лишь кивнул и кратко велел:

– Веди, милок, веди…

Милый ребёнок удостоил щербатой улыбкой и Джорджи, но ничего не сказал, и быстро побежал по улочкам, состоящих из хижин и тропок между ними, причём почти все хижины здесь были приподняты над землёй на массивных брёвнах и шестах, и по земле, тут и там протекали ручьи с мутноватой белёсой водой, от которой не очень приятно пахло чем-то каменистым и солью, и вот именно от этой воды и исходил весь жар и пар.

И до Джорджи вдруг дошло, почему племени Ита-ми не нужен барьер, ведь им и без всяких барьеров был совершенно не страшен зимний хлад, стужа и снег. Само поселение Ита-ми располагалось в небольшой лощине, в центре которой протекал горячий горный источник.

Ребёнок провожатый убегал немного вперёд, а затем оборачивался и нетерпеливо их ждал, переступая с одной босой пятки на другую. А Джорджи и рад был бы идти поскорее, но перед ним никуда не торопясь вышагивал дед Клавдий, который постепенно истекал потом, как подбитый зверь порой истекает на охоте кровью, и каждый шаг его делался медленнее и тяжелее.

– Не люблю я бывать здесь, ох не люблю! – выдыхал он сквозь сжатые губы, глазами жёлтыми мутно обшаривая округу.

На пути им встретилось несколько женщин, что останавливались от работы и с интересом наблюдали за ними, и как только замечали, что на них смотрят, то мило так улыбались. Однако одним своим появлением, эти женщины ввели Джорджи в крайнюю степень стыда. А всё дело было в том, что единственной одеждой у этих дам, выступала всё та же набедренная повязка… и больше ничего. Загорелые на солнце тела, жилистые и крепкие, эти женщины были очень высокими, с вытянутыми ногами и рифлёным торсом… но каждая из них обладала парой неких достоинств, на которые дозорный старался не смотреть, и при этом не мог перестать на них пялиться.

Груди. Здоровые, упругие, объёмные груди! С загорелой нежной кожей. С белёсыми полосками ореолов, и розоватыми сосками. Эти женщины улыбались ему, Джорджи… а по ложбинке меж их грудей стекал солёный пот.

Несчастный пристыженный Джорджи чуть ли не наступал на пятки медлительного деда Клавдия, который кажется и вовсе не обращал на оголённые женские прелести никакого внимания. Самих же женщин их ногата кажется совсем не заботила, а чуть позже… когда Джорджи и дед Клавдий вышли на улочку пооживлённей и между ними промчалась весёлая повизгивающая что-то боевое и радостное толпа загорелой ребятни, а так же прошли пару высоченных мужчин, и стайка молоденьких девиц… то окончательно смущённого Джорджи, которому все эти люди по очаровательному, очень миленько улыбались, вдруг дошло… что здесь, в племени Ита-ми, местные жители и слыхивать не слыхивали про такие казалось бы обыденные вещи – как рубаха и штаны, ведь все как один, здесь носили лишь одни набедренные повязки из шкур зверей, что закрывали им лишь самые сокровенные места, и больше ничего. Ни сандалий. Ни башмаков. Ни штанов. Ни рубах. Ни курток. Ничего кроме набедренных повязок… и это вводило дозорного в некоторое крайнее состояние смущения и недоумения.

Деду Клавдию же кажется было на всё это наплевать, он, тяжко пыхтя и отплёвывая горькую слюну, медленно шагал за ребёнком проводником, что постепенно, минуя почти всё поселение, довёл их до пустующей, хижины.

Ребёнок ещё раз поклонился и убежал.

А дед Клавдий принялся подниматься с весьма заметными усилиями по скрипучем деревянным ступеням, на ходу велев Джорджи оставить волокушу с шкурами внизу и поднимать за ним.

Так Джорджи и сделал, хотя он несколько испугался за куски стылого мяса, которые вскоре испортятся в такой то жаре… потому, перед тем, как подниматься по ступеням, Джорджи поднял все пять шкур и засунул под них оставшиеся мороженные куски дичи, и со спокойной душой весьма быстро и легко забрался в хижину… сама постройка представляла собой очень лёгкое сооружения из стен, сплетённых между собой стволов молодых деревцев и толстых ветвей, и крыш из сена, и глиняных плиток. Внутри лежали сплетённые из травы коврики, а в центре выложен каменный очаг, по краям смазанный глиной. Сейчас внутри очага лежала горсть палок и кучка каких-то сладко пахнущих трав, всё это слегка тлело и дымило, поднимая в воздух едкий дымок, которому некуда было деться, кроме как осесть посреди хижины и клубами и струйками витать тут и там.

Когда Джорджи вошёл в хижину, в которой даже двери не было, а на входе висел лишь полог из грубо сшитых меж собой шкур, он первым делом увидел раздевающегося деда Клавдия, который ворча и проклиная горячие источники и попутно племя Ита-ми за то, что эти дураки поселились в таком ужасном месте, стягивал с себя перевязи с оружием, а многочисленные дорожные сумки лежали уже сложенной грудой в углу.

Джорджи сначала замер, оглядываясь, а дед Клавдий, восприняв это как застенчивость ученика, велел тому не тушеваться и быстро раздеваться по пояс.

Так он и сделал. Молча, быстро стягивая с тела вонючую, прилипшую к коже, одежду… от которой невероятно несло застарелым кислым потом, звериной кровью и свалявшейся грязью. Телу вмиг стало свободнее и в разы легче, но при это Джорджи ощутил себя таким слабым… уязвимым, но устрашиться этим чувством сполна ему не позволил дед Клавдий, шибанув по его липкой спине своей тяжёлой ручищей, и с улыбкой на устах приказав:

– Быстро потопали мыться, а то заведутся ещё какие-нибудь паразиты, вроде тех же подкожных червей, да блох!

На словах про блох из груды тряпья, именуемой одеждой дозорного, выполз уже весьма окрепший щенок, и соглашаясь со всем вышесказанным гавкнул.

– Да-да, – согласился с Отрыжкой дед Клавдий, – и тебя возьмём с собой мыться, лапочка!

Глава 10 – Ночной кошмар

Тело, закалённое в боях. О таких телах слагают легенды, о героях, что долго бились, и когда настал миг обнажиться перед возлюбленными, то красота геройских тел не уступала и величию богов… реальность же оказалась куда как хуже. Намного, намного хуже! Джорджи мог оценить всю лживость легенд и баллад на деле, ведь рядом с ним, по пояс в горячей воде, лежало как раз-таки закалённое во множестве боях тело.

Огромное, с широким плечами, оно пестрело не столько мышцами и набухшими венами, сколько шрамами и впадинами в местах, откуда вырезали наконечники стрел и болтов. Несколько рёбер проступали кривыми буграми неправильно сросшихся костей. Кожа тут и там пугала странными рытвинами, следами многочисленных когтей и клыков, она обтягивала складками выпавшее брюхо, на половину скрытое за гладью мутноватой грязной воды. Назвать тело деда Клавдия красивым… было немыслимо даже в пьяном угаре и вусмерть обдолбанным дурманными порошками. Это было тело настоящего война, ветерана побывавшего, наверняка, в нескольких сотнях сражений, и Джорджи очень сомневался, что такому телу могли завидовать боги. Скорее страшиться до смерти обзавестись таким же.

Сам же дед Клавдий смежил веки. Приоткрыл рот, и тяжело дыша, находился в некотором подобии неги. Он не шевелился, ничего не говорил, просто наслаждался горячей водицей. Джорджи старался уподобиться великану, да только долго находиться в этой огромной луже у него не получалось, кожу слишком уж обжигало, и он периодически вылазил весь красный, немного отойти от столь горячей воды. И стоило ему вылезти, как меж его ног пробегал чёрный щенок, Отрыжка резвилась на каменном бережку, мельтеша меж расщелин и трещин, из которых то и дело вырывался горячий пар.

Это место пользовалось у племени Ит-Ами большой популярностью. Куча детворы слонялась тут и там. Присмотревшись к ним, Джорджи вдруг осознал, насколько они не похожи на детей Тарии. Местные дети, да и взрослые тоже, гораздо выше по росту. Джорджи ощущал себя рядом с ними чуть ли не мальчишкой-подростком, но при этом местные и выглядели более… угловатыми что ли, на телах их явственно проступали рёбра, поджарые торсы и впалые скулы, на лицах явственно очерчены дуги бровей, а их карие глаза горят каким-то внутренним огоньком изнутри.

Джорджи постепенно привык к всеобщей наготе, хотя сам себя ощущал несколько сковано, ведь он от местных отличался не только своей субтильной блеклой невысокой фигурой, но и кожаными, местами дырявыми, штанами.

Дозорный то и дело неловко улыбался окружающим дикарям, и отводил взгляд в сторону… ему было очень странно здесь находиться, но местные, кажется, приняли его со всей любезностью и радушием, они улыбались ему, кивали в приветствии.

И Джорджи среди этих дикарей вдруг ощутил себя желанным гостем, и даже задался вопросом:

«А не такое же чувство испытывал Генти оказавшись в Пашмире? Ведь наверняка что-то на эту щемящую в груди радость похожее…»

Когда дозорный охладился, и вновь полез в горячую воду, то краем глаза он заметил не очень высокую фигуру, что медленно приближалась, рассекая худым сухопарым телом водную гладь. Джорджи перевёл взгляд на деда Клавдия, собираясь окликнуть того, но у кобольда один глаз уже был приоткрыт и смотрел он точно в сторону старухи, что была к ним всё ближе, и с каждым шагом её черты прояснились в тумане всё отчётливей и резче. Наконец она остановилась шага в трёх-четырёх от деда Клавдия, и наклонившись на каменный уступ, тяжело дыша, чуть присела.

Джорджи же, к ужасу своему, разглядел наконец старческое тело в полной, так сказать, видимости и детальности…

Старушка, как и все местные жители, отличалась высоким ростом, но с возрастом дряхлость склонила её чуть вперёд, а позвоночник изогнулся за шеей небольшим горбом, плечи же словно прижались ближе к друг другу, и представить эту пожилую женщину с прямой спиной теперь было просто невозможно… а ещё она, как и все в племени Ит-Ами… была одета лишь в набедренную повязку, и её дряблая, иссушенная, вся покрытая тёмными венами, грудь всплыла над водой и медленно колыхалась. Джорджи с ужасом поднял взгляд повыше, столкнувшись со старушкой нечаянно взглядом, и в этот момент весь стыд и отвращение перестали иметь какое-либо значение. Её взгляд затягивал куда-то в мрачную тёмную бездну, и если у других в племени глаза источали внутренний огонёк, то глаза старухи затягивали куда-то вовнутрь для того, чтобы утопить несчастного Джорджи в гиене огненной.

– Я смотрю, ты явился к нам не один, Авантюрист.

Голос полный горячи, несмотря на хитрую улыбку на старушечьем лице, оглушил дозорного, вывел из мутного состояния гипноза. И он, встряхнув головой, наконец отвёл от фигуры старушки свой взгляд, и тут же заметил, как тихо стало вокруг, как люди, сидящие у горячей воды, все как один, смотрели на них.

Джорджи стало в сто крат неуютней. И никакого милого радушие он больше не ощущал.

Чтобы не встречаться с дикарями взглядом, Джорджи посмотрел на деда Клавдия, а тот чуть приподнялся, и тоже присел на каменный уступ в воде, локтями упёрся в щербатый берег, и смотрел огненными, слегка виноватыми глазами, в глаза пугающей старушки и не моргая, отвечал:

– Да, Веда Аргаста, я отыскал себе ученика… он ещё неопытен и глуп, потому не может поспевать за мной в пути, и мы слегка припозднились. Ты уже простишь старого дурака за это?

Старушка лишь мило улыбаясь покачала головой:

– Ничего страшного, если ты принёс всё, что обещал твой король… то мы можем провести обмен.

Дед Клавдий кивнул и поднялся в полный рост, собираясь пойти куда-то за старухой, но та не спешила уходить, она снова мельком взглянула на Джорджи, того на миг словно пронзило острым кинжалом.

– А где твой знак, авантюрист… ты вновь скрываешь его, неужели боишься корысти нового ученика?

Дед Клавдий хмыкнул.

– Нет, просто старая привычка.

Кобольд щёлкнул пальцами, и тут же, стоило Джорджи моргнуть, как он различил явственно на шее своего могучего великана-учителя массивный тяжёлый амулет.

На железной, помутневшей от древности и сырости, цепи. Амулет был плоским кругом из чистого, сияющего в тусклом дневном свете, золота. В центре желтого диска был залит серебряный сундук, из приоткрытой крышки которого торчала рукоять меча. На стенке сундука, жирной извилистой змеёй, с двумя глазами сияющих зелёными драгоценными камнями, была выгравирована отчётливо читаемая руна, означающая цифру шесть.

Старуха впилась в медальон глазами, протянула руку и коснулась золотистой грани… тут же меж её скрюченных пальцев и краем металла проскочила лиловая молния, и старуха, чертыхаясь замаха рукой, от пальцев её пошёл черноватый дымок.

– Ак-х… и правда настоящий! – выпалила она, с невинными выражением лица смотря на деда Клавдия.

– А ты, что Аргаста, сомневалась? – кобольд разочаровано покачал головой.

– Ну мало ли… всякие твари на свете бывают, нужно быть настороже… однако же, пойдём, время не ждёт! Обмен должен свершиться.

И они оба ушли, рассекая водную гладь выбитой в граните огромной лужи точно по середине. А Джорджи вдруг остался предоставлен самому себе, ведь его с собой никто не звал, и он явственно ощущал, что следовать за учителем не надо… однако, он совсем не знал, что ему делать дальше.

И спустя какое-то время, когда небо слегка потемнело, Джорджи решил отойти от источника и с опаской, и неким озорным интересом, он решил прогуляться по такому дикому и немного пугающему поселению Ит-Ами.

Если сначала ему показалось, что хижины располагаются хаотично, то вскоре это заблуждение прошло, дома здесь строили по спирали, они поднимались от самого сердца горячего источника к пологим холмам, что окружали поселение с двух сторон.

Джорджи огибал поселение по узким дорожкам, то и дело встречая местных, улыбаясь и слегка кивая встречным кивкам и улыбкам, он поднимался всё выше и выше. Отрыжка бежала за ним следом, весело мельтеша задранным в небо хвостом.

Поселение дикарей оказалось куда как больше, чем представлялось Джорджи сначала. У входа, у самых ворот, из-за скопления хижин, казалось, словно это и есть все дома, и поселение это… ну разве что немногим больше того, из которого Джорджи сбежал, но заблуждение это было фатальной ошибкой, ибо дозорный успел слегка потеряться, сильно устать до ломоты в коленях, и покрыться толстой липкой испариной, прежде чем достиг возвышения у самых холмов. С этой точки поселение проглядывалось почти полностью, очертаниями хижин, защитной стены и змейками ручьёв проступая из пелены пара.

Джорджи усеялся на каменную ступень, рассматривая округу. Вид был действительно красивый, и для него несколько трогательный, ведь он скучал по людям весьма сильно, за последние дни пути успев слегка одичать, затерявшись в бескрайнем лесном массиве.

Вдруг по спине его пронёсся ледяной ветер, он вздрогнул весь как-то разом, здесь наверху тепло горячего источника не так уж и сильно грело. Джорджи поднялся на ноги. У его стоп сидела Отрыжка, и вылизывала лапы.

– Я порой не понимаю, ты кот или собака? – с улыбкой на устах прошептал Джорджи, опускаясь к Отрыжке и протягивая руку, чтобы погладить щенка, но та огрызнулась и укусил его за палец.

– Засранка ты пушистая, вот кто! – огрызнулся в ответ Джорджи и осмотрел округу. Внимание его привлекла та самая каменная ступенька, на которой он запыхавшийся сидел. Ступенька эта была вся в трещинах, поросшая мхом, местами из неё торчала сорная трава, а ещё… эта ступенька продолжалась в извилистую лесенку, которая уходила всё выше и выше, и скрывалась где-то в провале меж пологих холмов.

Джорджи медлил мгновение, а затем принялся подниматься по лестнице, местами отступая на крошащемся камне, ведь это сооружение держалось здесь с большим трудом, и казалось древним, намного древнее поселения дикарей у своего подножья.

Джорджи повернул, достигнув прохода меж холмов, тут на ступенях рос настолько толстый и мягкий слой мха, что на нём оставались отчётливые следы от его босых стоп, ступень вела во врезанную в землю каменную арку. Джорджи вошёл в неё, порой оглядываясь назад, он подмечал, что отрыжка бежит рядом с ним, но больше никого вокруг нет, и поселение дикарей окончательно скрылось из виду.

Арка не уходила глубоко в толщу земли, прямая как стрела, она оканчивалась выходом на каменный балкон, с потрескавшейся плиткой, с резными перекладинами на уровне пояса, балкон шёл по кругу, опоясывая собой пропасть. Джорджи свесился с перекладины и глянул вниз… с трудом различил десятки лестниц, ведущих в утробу холма, к самой нижней площадке, которая с балкона едва-едва была видна, и казалась серым пятном с тёмно-зелёными вкраплениями крон деревьев.

В этом месте не было жарко, скорее прохладно и Джорджи быстро продрог. Он отпрянул от края, боясь сверзиться вниз и разбиться. Взглянул на небо, желая понять откуда исходит свет и поразился увиденным… это место словно было сделано чьими-то искусными руками, идеально вырезанное в земле и камне, оно спиралью закручивалось вверх, где из под лиан на стенах проступали массивные белокаменные колоны, провалы разрушенных окон и стен, эти древние руины оканчивались наверху сеткой зарослей, в прорехи которых и просачивался свет.

Дозорный постоял немного на месте, затем пошёл по кругу, пока среди лиан ему не попался расколотый пополам проход, нижняя часть которого была завалена битым камне, и Джорджи, заглянув вовнутрь увидел, что там не так уж и темно, и видны проблески угасающего солнца.

Он пролез внутрь, перевесился через край, подхватывая за собой и Отрыжку.

По кучам битого камня дозорный на корточках проползал коридор, потолок которого был расписан какими-то чудаковатыми картинками, рассмотреть и различить очертания их было слишком трудно, ведь краска и лепнина истлели и обвалились, а местами в потолке зияли дыры… из которых видимо и нападали вниз все эти обломки…

Кучи битого камня внезапно закончились, и Джорджи смог распрямиться в полный рост. Под его ногами лежал толстый слой пыли, но стоило сделать пару шагов, как он, оглядевшись заметил, что следы его обнажили слой пыли, за которым мелькнула аккуратно уложенная плитка, пожелтевшая, с синим узором цветов.

Помещение тут и там было усеяно кучами тряпья, опилок и ворохом непонятных истлевших предметов. Время давно уже властвует здесь, оно успело погубить всю мебель и убранство. Свет исходил из резных проёмов, что когда-то были окнами, и в углах коих ещё остались мутноватые стёкла.

Зал, в который попал Джорджи, оказался очередным коридором, просто гораздо большим размером, чем первый, и оканчивался аркой прохода, в котором полусгнившим остовом ещё торчала часть косяка от прежней широкой двери.

***

Джорджи блуждал по руинам, сменяя один проход на другой, то и дело засматриваясь на стены, где среди сгнивших и истлевших красок порой мелькали детали картин, один раз он различил потускневшую бабочку, второй раз часть полуобнажённого явно женского бедра…

Джорджи блуждал среди затхлой пыли, в этом странном месте, которое точно не принадлежало дикарям, построивших поселение у подножья холмов.

Вдруг краем глаза он уловил движение. И в конце очередного прохода, у провала окна, под светом тусклого луча солнца он явственно различил человека. Живого. В одежде. Человек посмотрел на него пару мгновений, а затем неспешно ушёл… Джорджи погнался за ним, движимый интересом, он вмиг оказался рядом с тем местом, где видел человека. Отрыжка же мельтешила у его ног, весело полаивая…

Джорджи замер. Перед ним на этот раз был не коридор. Это зал, проходов в котором не было, сбежать отсюда можно лишь в том направлении, откуда Джорджи пришёл сам. Это помещение вновь круглой формы, видимо древние строители любили эту форму всем сердцем, и свои дома строили лишь так.

«А не гоблинская ли это работа, у них башни чем-то схожи…»

Додумать мысль Джорджи не успел. Он увидел его, и на этот раз Джорджи разглядел человека более детально… тот стоял на каменной скамейке, и просто смотрел на Джорджи в ответ.