Текст книги "Звезды падают вверх"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Но... Но ведь было и еще кое-что. Позавчерашняя драка в абрикосовском кафе, например. В какой-то момент от ярости и унижения он тогда будто бы потерял сознание. Внутри его словно разорвался огненный шар. А когда очнулся, вернулся в жизнь – его противники лежали, поверженные, на полу кафе. Что это было? Просто вспышка ярости? Нечеловеческой гордости, когда его унижали подонки на глазах у любимой девушки? Может быть...

Но коли так... Если подобный яростный приступ беспамятства случился с ним однажды – значит... Значит, он мог произойти с ним и раньше?.. Значит, он мог Марину... Мог во время вспышки бешенства убить собственную жену... И – не помнить об этом...

Нет!.. Кольцов застонал и резко перевернулся на другой бок. Вагон заполняли острые, не выветрившиеся за ночь запахи дорожной снеди: вареной картошечки, яиц вкрутую, малосольных огурцов, копченой курицы... Народ спал, храпел, курил, пил, собирал пожитки... Ветер из раскрытого окна раздувал занавески.

В отсек, в котором ехал Иван, вдруг занесло мужика в гимнастерке. Тот был вдрабадан пьян. Таращась, изумленно вглядывался в Ваню. На горле его была татуировка: справа – «40», слева – «96», а прямо на кадыке – «18». «Что бы это значило?» – подумал Ваня. Потом сообразил: да это же градусы! Сорок – крепость водки, девяносто шесть – спирта, восемнадцать – портвейна. «Паша?!» – удивленно-испуганно вдруг проговорил алканавт, всматриваясь в лицо Ивана. Кольцова обдало крепчайшим алкогольным духом. И это была нормальная человеческая речь, а никакие не «мыслефразы», как писал ему безумный Веничка. «П-паша?!» – еще раз повторил, испуганно глядя на Ивана, пьянчуга.

– Не Паша я, не Паша, – ласково проговорил Кольцов. – Ваня я.

– А! Правда не Паша! – радостно-изумленно воскликнул пьянчуга. – Паша умер! – счастливо закричал он, развернулся и, пошатываясь, хватаясь за полки, вышел в коридор.

Надо же: «мыслефразы»! Мерещилось, мерещилось Веничке! Так же, как сейчас этому мужику в нем, Иване, его мертвый дружок привиделся...

«Но ведь было еще одно... – с внутренней оторопью подумал Кольцов. – Вспомни: отчего ты так тогда взбеленился – вечером в своей квартире, в городке?..» Вспоминать это было больнее всего. Иван скривился. Вспоминать было тяжко...

«А оттого, милый друг, ты взъерепенился, – стараясь быть отстраненным, додумывал-таки мысль до конца Иван, – что тогда у тебя в мозгу прозвучала – пользуясь Веничкиным лексиконом – «мыслефраза» Марины... Что-то вроде: «Спала с ними – и спать буду!» И еще – в уме твоем тогда, будто наяву, промелькнули образы: яркие, бесстыжие, до остроты откровенные... В них была Марина. С мужчинами. Разными. Знакомыми. Незнакомыми... Что это было? Ее, Маринина, мысль? Рожденный ее мозгом и каким-то чудом уловленный им образ?.. Да нет же! Нет же! Нет же!.. Это была его болезненная, взвинченная ссорой и ревностью, фантазия!

«Я не могу читать ничьих мыслей, – проговорил вслух вполголоса Кольцов. – И я не мог убить Марину. Не мог!»

Но кто же тогда убил ее?

Кто?

Почему?

И за что?

То же самое время.Примерно то же самое место.Лена Барышева

Лена улетала в Москву из Сочи ночным рейсом.

Из Абрикосова ее и других отъезжающих вез в адлерский аэропорт старенький микроавтобус «Фольксваген». За рулем, как ни странно, сидела женщина. Точнее, тетенька средних лет. Типичная клуша.

Повороты и перевалы по дороге в Адлер измучили Лену. У автобусика не работала первая передача, поэтому тетенька-шофер старалась не останавливаться. В гору «фолькс» полз на второй передаче – еле-еле, со скоростью три километра в час.

Мысли у Лены все были вперемешку. Никаким математическим законам они не подчинялись. То она вспоминала о санатории, пляже, этой милой Ирме Дегтяревой... И, конечно же, о Ванечке Кольцове... Об их безумной ночи... То мысли перекидывались к Москве, и она вспоминала о своей школе, любимом братике, шестнадцатилетнем Ромке – единственном родном ей человечке...

Наконец они притащились в адлерский аэропорт. Клушка-супердрайвер попрощалась с ними и выдала каждому сухой паек от санатория: по три бутерброда с сыром и бутылке газировки.

В газетном киоске Лена купила штук семь газет – центральных и местных. Весь отпуск она газет не читала, не смотрела телевизор, не слушала радио. Это была традиция. Отдыхать так отдыхать. Не нервировать себя политическими дрязгами и всякими там валютными кризисами. Раньше, когда они с Максом проводили отпуск за границей, отторжение от домашних проблем получалось само собой. В Париже или Майами «Известия» днем с огнем не найдешь, ОРТ не поймаешь. В этом году приходилось отгораживаться от столичных забот искусственно. Ну а теперь отпуск кончался, и Лена поняла, что она соскучилась по новостям.

Прошли регистрацию, объявили посадку. Аэропортовский автобус отвез их к громадине «Ил-86». Лена заняла свое место. Отгородилась газетой от самолета, пассажиров, стюардесс – всего мира! Ни о чем не хотелось думать и говорить. Уснуть бы сейчас – а проснуться в своей московской квартире.

Но Лене не спалось. Слишком взвинченной она была последние сутки. Слишком многое произошло за это время: знакомство с милым летчиком Ванечкой, купание на ночном пляже, их скороспелая любовь, его непонятное исчезновение... Лена лениво листала газеты. Сознание не задерживалось ни на чем. Она едва понимала заголовки.

Вдруг в местной газете с ужасным названием «Голос курорта» ее внимание привлек заголовок:

ГЕРОЙ В АБРИКОСОВСКОМ КАФЕ

Она вчиталась внимательнее. Заметка была написана в разухабистом провинциальном стиле и содержала намеки, понятные, видимо, одному только автору.

«Вчера в Абрикосове в одном из приморских кафе были повержены трое «бойцов» местной оргпреступной группировки. «Бойцы» были вооружены огнестрельным оружием. Это не помешало неизвестному молодому человеку лет тридцати, плечистому и крепкому, победить криминалитетов голыми руками. Молодой человек, который заступился за девушку, расшвырял своих соперников в стиле Ван Дамма. Все произошло настолько быстро, что свидетели утверждают, будто неизвестный даже не прикасался к обидчикам. «Они просто попадали вокруг него», – утверждает хозяин кафе, пожелавший остаться неизвестным. Герой вместе со своей девушкой с места разборки тут же скрылись. Его противникам оказана первая медицинская помощь, и они отпущены по домам.

Что произошло в приморском абрикосовском кафе? Нам остается только гадать. Что это? Очередная бандитская разборка? Или часть большой и мощной операции спецслужб по нейтрализации криминальных авторитетов побережья? Или нашелся наконец единственный мужчина на всем российском юге, который сумел противостоять бандитам?»

Заметка была подписана очевидным псевдонимом – О. Правильная.

Лена усмехнулась. «Неизвестный герой вместе со своей девушкой»! «Вот ты и попала в газеты», – сказала она себе. Интересно, откуда репортерша узнала? В кафе ведь никого не было... Хозяин, наверно, рассказал...

Что вообще произошло в кафешке? Как Ивану удалось в минуту расправиться с тремя обидчиками – причем вооруженными? Все произошло в одну секунду. Лена вспомнила: вот Ваня, кажется, побежден, сломлен. Вот перегнулся пополам, схватился за живот... Сейчас он упадет... Они добьют его... Лена в ужасе закрывает глаза... А через секунду его противники уже лежат у его ног, а Иван стоит, гордо выпрямившись, сжав кулаки... И глаза у него – какие-то потусторонние, белые-белые...

Самолет приближался к Москве.

Небо в иллюминаторе уже стало совсем светлым. Скоро взойдет солнце.

То же самое время.Капитан Петренко

И еще одного человека заботила в те самые минуты судьба Кольцова.

Когда капитан Петренко накануне вечером позвонил из Туапсе по спутниковому телефону полковнику Савицкому и доложил ему обстановку, полковник вздохнул: «Ну что ж... Иди искупнись – и возвращайся».

После звонка капитан отправился к своей «волжанке», стоявшей в тени шелковицы. Довольно-таки грубо растолкал солдата – опять ведь дрых, зараза! – и усадил его за руль.

– Гони в Адлер, в аэропорт! – скомандовал Петренко.

Солдатик Алешка оказался водителем мастерским, под стать самому Петренко. Но гнать не получалось. Дорога между Туапсе и Сочи оказалась – хоть ралли устраивай. Она то круто шла в гору, то не менее стремительно летела вниз. Перевал следовал за перевалом, один «полный поворот кругом» сменял другой. К тому же в обе стороны шел сплошной поток авто. А впереди колонны тянулась какая-нибудь сеновозка или трактор с яблоками. И не обгонишь: справа – пропасть, слева – закрытые повороты, а за ними уже летит наготове встречный «КамАЗ»... К тому же возвращались с дневных пастбищ стада, перекрывали шоссе. Кое-кто из жвачных укладывался поперек пути. Коровы грелись на жарком асфальте. Гуди им, не гуди – бесполезно: на железных коней парнокопытные даже не косились. Приходилось лавировать мимо стада – того и гляди буренка заедет рогом в лобовое стекло!

За час Петренко с Алешей не до аэропорта добрались (как планировал капитан), а проехали всего пятьдесят «кэмэ».

Петренко собирался вздремнуть на пассажирском сиденье – да где тут, разве заснешь! Не дорога, а американские горки. К тому же виды разворачивались за окном «Волги» один краше другого. Жалко было пропускать.

Горы сплошь в синих лесах. Золотилось, ликовало бесконечное море. Солнце скатывалось в сторону горизонта. Море, кажется, смеялось над Петренко: упустил, упустил, упустил!

К 19.50 достигли поселка Лазаревское, на полпути к аэропорту. Здесь дорога шла по самому берегу. По правую руку от Петренко тянулась железнодорожная ветка, а за нею – бесконечный пляж. И волны, волны... Солдатик принялся выразительно вздыхать... Да и сам Петренко стал подумывать... На море он не был, почитай, вот уже пять лет... Работа же начнется только завтра в Москве... А самолеты, верно, летают всю ночь... И Кольцова он уже все равно упустил... Словом, капитан решительно скомандовал: «Тормози!»

Дал-таки слабину.

В Лазаревском Петренко с шофериком потеряли еще два часа. Купались в волнах в закатном море. У Петренко в «тревожном чемодане» обнаружились плавки – молодец Олюсенька, положила – как знала! Солдат же – человек абсолютно без комплексов – полез в волну в синих трусах до колена.

Затем, сидя в кафе, капитан любовался закатным солнцем. Оно стремительно сваливалось за морской горизонт. Волны одна за одной, шипя, налетали на берег.

Петренко с наслаждением выпил запотевшую кружку пива и съел три бутерброда с колбасой. Шоферику он пива не взял, но заказал для него половину жареной курицы. Тот срубал ее в один момент. Петренко показалось, что столь же быстро солдатик смолотил бы и цельную птицу. Или барана.

Словом, расслабились.

В итоге в адлерском аэропорту они оказались только в одиннадцать вечера. На Москву имелся только один дополнительный рейс в четыре тридцать ночи.

На прощание капитан еще раз накормил солдата в аэропортовском буфете. Шести сосисок шоферу Алеше вроде бы хватило. Капитан пожелал ему удачи. Пожал руку. «Спасибо, товарищ капитан», – с чувством произнес мальчишка-солдат. Он остался, очевидно, доволен и своим временным командиром Петренко, и нечаянной командировкой. Расхлябанной походочкой солдатик отправился к своей «Волге». Ему же предстоял обратный неблизкий путь в Азов-13.

Весь ночной полет до Москвы капитан проспал.

Через два ряда от него сидела худая, дочерна загорелая брюнетка. Когда рассаживались, Петренко обратил на нее внимание – жену он уже две недели не видел, так что простительно. Да и грех было на девушку не посмотреть. Стройная до худобы, загорелая – чистая мулатка! Лицо отдохнувшее, глаза сияют...

Она после, кажется, даже приснилась Петренко в мимолетном сне. Сон был нескромным: они целовались.

Петренко дернулся и проснулся. Гигант «Ил-86» заходил на посадку.

Он был бы чрезвычайно поражен, если бы ему сказали, что мысли соблазнительной брюнетки заняты сейчас тем же самым человеком, за которым охотился Петренко: Иваном Кольцовым.

14 августа. То же самое время.6.10 утра. Москва.Алла Бельская

Имелись, конечно, в России люди, причем таких было подавляющее большинство, которые знать не знали, думать не думали ни о каком Иване Кольцове. Но с некоторыми из них его судьба должна была пересечься в самое ближайшее время и самым удивительным образом...

... – Алла Олеговна, у нас – чепэ! – с такими словами в кабинет ворвался менеджер.

Алла Бельская предостерегающе махнула рукой, ввела в калькулятор последнюю цифру, нажала на плюс, подвела итог и только после этого подняла глаза.

– Ну что там еще стряслось? – как ни в чем не бывало спросила она. – Да ты сядь.

Михаил опустился на краешек стула. Он явно нервничал.

– В зале Шилков хулиганит.

Алла еле заметно поморщилась. Шилков, председатель правления крупного банка и обладатель золотой карты казино «Византия», был ее постоянной головной болью. Его не касались обычные правила – слишком лакомым кусочком был для казино вечно хмельной банкир. Шилкову разрешалось бросать фишки на стол после объявления о конце ставок. Позволялось швыряться картами и чашками – спасибо, что он бросал их на пол, а не в официанток. А когда банкир напивался, его не выводили с позором – как простых посетителей, – а старались «завести» на максимальный пьяный проигрыш. И только выудив всю наличность, доставляли домой на машине казино.

– Ну и что у нас сегодня? – Алла говорила, как всегда, спокойно и тихо, заряжая перепуганного менеджера своей энергией.

Михаил откашлялся и постарался говорить спокойней.

– Он ударил Васюкову. У той здоровенный фингал. Наташка ревет и говорит, что подаст в суд.

Алла не стала спрашивать, за что досталось Васюковой. Ясное дело – за то, что выиграла у банкира.

– Где он сейчас?

– Мы сменили дилера и все оставили как есть. Но он опять проигрывает.

– Хорошо, я посмотрю.

Алла заперла в сейф бумаги, с которыми работала, и вместе с Михаилом прошла в игровой зал.

Шилков сидел за самой крутой рулеткой – с минимальной ставкой в пятьдесят долларов. «Пьян как свинья», – мгновенно определила Алла, едва взглянув в его налитые кровью бычьи глазки и окинув быстрым взглядом выбившуюся рубашку и съехавший галстук.

Банкир сразу заметил Аллу. Как-то по пьянке он и ее пытался ударить. Алла не стала звать охрану и просто дала ему коленкой по яйцам. Шилков был настолько пьян, что не успел среагировать и согнулся пополам. С тех пор он ее не трогал. Оскорблял, как говорится, словами.

– Иди ко мне, моя сучка! – радостно проревел он на все казино. Дилеры за другими столами с трудом сдерживали торжествующие улыбки.

Алла королевской походкой подошла к банкиру и вежливо поздоровалась.

– Привет, привет, подстилка! – откликнулся Шилков. Двое охранников, стоявших за его спиной, откровенно злорадствовали.

– Дерьмовое у тебя казино, – продолжал банкир. – Рулетка замагничена, подстава, чисто конкретно.

– Воля ваша – не играйте, – спокойно ответила Алла.

– Нет, буду играть! – с пьяной решимостью выкрикнул банкир. – С тобой буду играть!

Алла пожала плечами:

– Хорошо!

И кивнула дилеру, который выскочил из-за рулетки с завидной крейсерской скоростью. Вообще-то это было против правил – играть могли только оформленные в штат дилеры. Но что не сделаешь ради выгодного клиента. Тем более что Алла бросала шарик не хуже самого способного крупье.

Она автоматическим жестом протерла руку об руку и произнесла сакраментальное:

– Делайте ваши ставки.

Шилков бросил сто долларов на «последние шесть», еще сто – на «зеро», и пятьсот на «черное».

Алла окинула круг быстрым взглядом и бросила шарик так, чтобы он попал в конец. Выпало «тридцать шесть, красное». Алла пододвинула Шилкову шесть стодолларовых фишек. Банкир радостно взвизгнул:

– Ага, помойка, надрал я тебя!

О том, что он проиграл ровно столько же, сколько и выиграл, Алла решила ему не напоминать.

За десять минут Алла дала Шилкову выиграть около тысячи долларов. Она не сомневалась в том, что он уже оставил здесь не меньше десяти штук, так что тысячи было не жалко. Но банкир радовался выигрышу, как ребенок, и Алла холодно подумала: «Как же тебе банк доверили, если ты так хреново считаешь?» Но, видно, банком Шилков управлял, пользуясь какими-то совсем другими правилами арифметики.

Наконец банкир сгреб остатки своих фишек и откровенно признался:

– Все, надрался я в зюзю. Еще разик ставлю – и аллес.

Он швырнул все свои фишки на красное, проскрипел возбужденно:

– Давай крути!

Алле больше хотелось бы не выиграть, а избежать скандала и попасть на красное. Но шарик повертелся-повертелся и остановился на «зеро». Банкир проиграл – разом около семи тысяч долларов.

Шилков разразился восхитительным матом. Охрана с трудом подняла его из-за стола и поволокла к выходу. Алла тяжело вздохнула. В голове против воли вертелись эпитеты, которыми наградил ее пьяный банкир. Хорошо, хоть бить не пытался. Проклятая работа!

...Когда в семь утра она выходила из казино, обнаружилось, что у ее любимого желтенького джипа «Рэйнджлер» проколоты все четыре колеса. Отомстил-таки, гаденыш! Отомстил, как мальчишка! И не сам баллоны резал – охрану свою натравил. Сукин сын!

Сидя в покалеченной машине, Алла не выдержала, разрыдалась. «Не могу, не могу так больше! – всхлипывала она. – Что за жизнь дрянная! Больше близко к этому казино не подойду!»

Однако пока у нее не было другого выхода. Ей придется выспаться и опять прийти сюда. Чтобы встретить новых Шилковых. Или?..

Глава 7
ТАЙНЫ ПЕТРЕНКО

Тот же день, 10.30 утра.Москва. Капитан Петренко

Настроение у Петренко было гаже не придумаешь.

Из аэропорта он заехал в комитетскую общагу: бросить вещи и переодеться. Оставалось время сделать получасовую, чтоб семь потов сошло, зарядку – гори, гори, адреналин! Затем капитан принял контрастный душ. Физупражнения и водные процедуры, конечно, слегка поправили настроение. Но спасти его так и не смогли. Факт оставался фактом: ему поручили после перевода в Москву, в комиссии, первое дело – а он его провалил. Подозреваемый скрылся. И то обстоятельство, что он, Петренко, установил объект и вышел на его след, ситуацию нисколько не улучшало, а, напротив, в глазах капитана только усугубляло.

Когда Петренко вышел утром из комитетской общаги, ничто не напоминало ему вчерашнего ослепительного черноморского пейзажа. Вроде бы здесь, в столице, и солнце светило, и деревья зеленели – да только свет был не таким жарким, а зелень – не столь зеленой. Все словно покрыто серой пленкой. Под стать сероватому московскому утру было и настроение у Петренко. Предстоял весьма неприятный «разбор полетов» у полковника Савицкого, а то и у самого генерала. К тому же надо было решать, как дальше разыскивать Кольцова. Самое печальное, что никаких светлых идей по этому поводу у Петренко не появилось. Пока.

Петренко спустился в метро, а через сорок минут вышел на станции одной из московских окраин. Отправился пешком. Через десять минут он подошел к неприметному зеленому забору под сенью дерев. Набрал у ворот код. Телекамера уставилась в его лицо. Замок щелкнул, калитка распахнулась.

За небольшим садом помещалось одноэтажное здание. Перед входом в здание процедура повторилась: кодовый замок, телекамера... За дверью имелся и одушевленный страж: прапорщик в гэбэшной форме. Он тщательным образом осмотрел петренковский пропуск, сличая ежемесячные чернильные пометки в нем – семиконечную звездочку, лупу и ястреба – с оригиналом.

Прапорщик козырнул, Петренко пересек небольшой холл. Подошел к лифту. Приложил ладонь к считывающему устройству. Охранная система сравнила дактилоскопический узор с оригиналом – все сошлось, дверь лифта растворилась.

Петренко вошел в лифт, нажал единственную кнопку. Лифт поехал вниз – до сих пор Петренко не привык, что едет на работу на лифте не вверх, а вниз, – кабина остановилась – сколько этажей они проехали? Три? Пять? Кто знает!

Капитан оказался в унылом холле с бетонными стенами. Набрал код еще на одном замке – слава богу, последнем. Распахнулась еще одна стальная дверь, и Петренко вступил в те помещения, где размещалась комиссия.

Капитан работал здесь уже семь с лишним месяцев, ровным счетом с Нового года. Он помнил, как удивили его попервости меры безопасности – даже в комитете они были куда менее суровыми.

Теперь-то понятно почему.

Комиссия являлась самой, пожалуй, засекреченной спецслужбой России.

О ее существовании знал, бесспорно, президент. Знали также министр обороны, начальник Генштаба, председатель ФСБ и глава Службы внешней разведки. А более, кажется, никто. Даже премьер-министры, бесконечно сменяющие один другого, могли о существовании комиссии услышать, а могли до своей отставки и не успеть.

Петренко узнал о комиссии первого января сего года, аккурат день в день, когда был зачислен в ее штат. До того, покуда шла многомесячная морока с тестированием, проверками, оформлением документов, он был убежден, что его просто переводят в одну из центральных служб ФСБ. А тогда, в Новый год, к одиннадцати ноль-ноль утра первого января, когда вся страна спала или похмелялась, Петренко впервые прибыл в этот особнячок. «Приходи, поговорим, – сказал тогда «дядя Володя» – полковник Савицкий, – я как раз дежурю, никто мешать не будет...»

Савицкий рассказал тогда Петренко не слишком много. Но и того, что он поведал, хватило, чтобы поразить воображение капитана.

Полное название комиссии было: «Комиссия по контактам». Сокращенно – КОМКОН. «Помнишь, – со смехом сказал ему Савицкий, – у Стругацких в цикле о Максиме Каммерере есть КОМКОН? Когда наши это прочитали, у них глаза на лоб полезли: решили, что произошла утечка... Так что братьев-фантастов тогда, в конце шестидесятых, не только по идеологическим соображениям прессовали. Андропов решил: может, они шпионы, раз такое знают...»

Организован КОМКОН был в 1962 году. У его истоков стояли Королев, Сахаров, Тихомиров, Келдыш. Комиссию, собственно, и создали после их коллективного письма на высочайшее имя. Хрущев, когда прочитал письмо академиков, вызвал Семичастного, спросил: «А что, у американцев такая служба есть?» – «Есть, Никита Сергеевич!» – не моргнув, отвечал председатель КГБ, хотя знать об этом не знал, ведать не ведал. «Королев! Проработать вопрос, доложить!» – начертал на углу письма академиков Первый секретарь ЦК КПСС. С той самой резолюции и отсчитывается история КОМКОНа.

Все последующие в СССР, а затем в России перестройки и пертурбации обошли КОМКОН стороной. Так и работает комиссия по контактам в том же самом помещении без малого сорок лет. Бюджет у нее невелик. Штаты малы. Но зато ее сотрудники обладают огромными полномочиями. В особых ситуациях обыкновенным оперативникам КОМКОНа, по воинским званиям обычно капитанам и майорам, подчиняются даже генералы, командующие войсковыми округами и областное начальство вплоть до губернаторов...

За сорок лет в структуре КОМКОНа произошла только одна перемена: в 1987 году появился отдел «Д» – дезинформации. Тогда, одновременно с расцветом гласности, мудрые головы решили: не надо, как было принято раньше, замалчивать информацию о «летающих тарелках», экстрасенсах, случаях телепатии, телекинеза и прочем. Напротив, следует сообщать о всевозможных «чудесах» в средствах массовой информации, причем как можно более. Именно так давно уже действовали аналогичные западные спецслужбы. Решено было поступать по их образцу: поощрять полубезумных уфологов, подкидывать прессе экстрасенсов, колдунов, медиумов и прочую нечисть, организовывать «утечки» о контактах с гуманоидами... «Как писал Эдгар По: где легче всего спрятать книгу? – с усмешкой сказал тогда Савицкий. – В библиотеке... А лист – в лесу... А человека – в толпе... А реальный контакт и настоящего телепата?.. Среди сотен сумасшедших контактеров и телепатов...»

В составе КОМКОНа, кроме отдела «Д» – дезинформации, имелись также, пояснил тогда Петренко Савицкий, следующие отделы: «И» – исследовательский, «Р» – разведывательный, «КР» – контрразведывательный и «О» – оперативный. Ему, Петренко, предстояло работать в отделе «О», который возглавлял Савицкий.

– Каким будет круг моих обязанностей?– поинтересовался тогда, в первый день нового года, Петренко.

– Пока – читать, – пожал плечами Савицкий. – У тебя как с английским?

– So-so.

– Придется учить. А с немецким?

– Нихт ферштейн.

– Тоже подучишь...

– Что же, Владимир Евгеньевич, – осторожно спросил Петренко, -

раз есть комиссия по контактам – значит, есть и сами контакты?

– Об этом все новички спрашивают... И есть, и нет...

– Как это?

– Нет – летающих тарелок. И зеленых человечков нет. Никакое такое НЛО в Альбукерке не разбивалось... И никого они с Земли не похищают. И экспериментов гуманоиды ни над кем не ставят... Это все туфта, дымовая завеса, которую и мы, и американцы по мере возможностей старательно поддерживаем... И невозможно – пока невозможно! – прочитать секретный документ, который заперт в сейфе... Или напряжением ума сбить боеголовку с курса... Все это – чепуха на постном масле...

– А что – не чепуха?

– Скажи, а тебе, капитан, приходилось в своей жизни сталкиваться с чем-то необыкновенным?

– Приходилось, – уверенно сказал Петренко.

– Ну-ну? – поощрил его Савицкий.

– Ну... Однажды, я тогда только начал служить, я был в командировке. В Выборге... И вот я ночью увидел сон... Такой кошмарный – как никогда в жизни... Очень страшный сон... Я проснулся, побежал на почту звонить домой... А Оля – вся в слезах... Оказалось, ночью Юлечку – ей тогда годик был – в больницу, в Снегиревку, увезли... Она из кроватки выпала – сломала два ребра, сотрясение мозга получила... Как раз, наверно, я думаю, в тот момент, когда я в Выборге этот кошмар видел...

– Вот видишь... А наши коллеги из Минобороны проводили эксперимент – это было еще в начале пятидесятых, потом такие опыты запретили как бесчеловечные... Человека – заключенного – помещали в бронированную камеру во Владивостоке. А в Москве, тоже в стальную камеру, – его жену. Или мать. С матерями это лучше всего удавалось... И вот человеку во Владивостоке в какой-то момент ломали руку. Или ногу. И в этот самый момент – с небольшим опозданием, причем опоздание зависит от расстояния до объекта – у близкого человека в Москве наблюдается скачок давления, пульса, расширение зрачков – словом, выброс адреналина... Дикий опыт, конечно... Варварство, что там говорить... Но таким ведь способом скорость мысли тогда измерили!.. Сталинскую премию ребята получили...

– Их потом не расстреляли?

– Нет, хотя те исследования лично Берия курировал... А вот тебе еще история на тему, есть ли что-то или нет... Это уже в наши дни дело происходило... Жил себе в городе Нижнем Тагиле учитель географии. Увлечен был своей работой – выше крыши. Школьный музей создал. Черепки там у него хранились, кости динозавра, бивень мамонта, образцы пород... Таскал своих ребят в доморощенные экспедиции по родному Уралу... Палатки, романтика, шурфы, пробы пород... И вот в одной из таких экспедиций находит он с мальчишками камень. Камень как камень – кусок породы черного цвета величиной с кулак... Возвращаются они в город... Учитель с двумя десятиклассниками принимаются булыжник исследовать. Ни под какие определители камешек не подходит. Они пытаются его расколоть – не удается. Нагревают – не лопается. Цвет не меняет. Капают серной кислотой – никаких повреждений. Ну, тогда учитель – он уверен, что сделал выдающееся открытие, а, кстати, так оно, в общем-то, и было! – шлет булыжник в Москву, в президиум Академии наук. Из академии его переправляют в институт Ферсмана.... И выдают для исследования младшему научному сотруднику. Он, этот «мэнээс», тоже пытается камешек разрезать. Потом воздействует на него рентгеновскими лучами. Затем помещает в тигель, разогревает до пяти тысяч градусов... С камнем не происходит ни-че-го... То есть вообще ничего. Он не трескается, не меняет цвета... «Мэнээс» запирает камешек в сейф и спешит вприпрыжку домой... Ему чуть ли не Нобелевская премия грезится... А ночью – умирает. Острая сердечная недостаточность... При том, что «мэнээсу» двадцать пять лет и никакими сердечными болезнями он никогда, естественно, не страдал... А вскоре становится известно: в Нижнем Тагиле погибли тот самый географ-учитель, который камень нашел, и двое его учеников-старшеклассников... Погибли от разных причин, но в один и тот же день... У географа случился инсульт – это хотя бы объяснимо, дяденьке было как-никак семьдесят лет... А один из парней-старшеклассников – очень домашний, кстати сказать, мальчик – вздумал вдруг залезть на крышу цеха на заброшенном заводе – и сверзился с пятого этажа. Второго мальчишку сбила машина... Хорошенькие совпадения, а? Мы тут, в КОМКОНе, стояли тогда на ушах. Работали по двадцать пять часов в сутки... Одна группа вылетела в Нижний Тагил, другая работала на месте находки камня... Третья – прослеживала весь его путь с Урала до Москвы... И все это – в обстановке строжайшей секретности... Довольно быстро мы выяснили: никто из тех, кто прикасался к камню, преследуя, так сказать, неисследовательские цели, – почтовики, грузчики, курьеры... – не пострадал. Живут себе, как жили... Место находки камня тоже ничем выдающимся не отличалось, хотя мы обнюхали там каждую песчинку...

– Потрясающе, – проговорил как бы про себя Петренко. Он и вправду был потрясен.

– Ну, – продолжил Савицкий, – тогда двое ребят из нашего исследовательского отдела все-таки принялись за этот камень... Поместили его в стальную камеру. Сами надели скафандры. Дотрагивались до булыжничка не голыми руками, а манипуляторами... Воздействовали кислотой – ничего. Рентгеновскими лучами – ничего. Пытались замерить его излучение – ничего. Ни в одной из частей спектра. «Молчит» камень... Парни наши закончили эксперименты, прошли строжайший медосмотр. Абсолютно все было в норме. Чувствовали себя прекрасно... А в ту же ночь... – Савицкий на секунду замолчал, задумался, вздохнул. Потом продолжил: – Да... Словом, оба они погибли. У одного – внезапный паралич органов дыхания. А второй возвращался поздно вечером в тот день домой, подошли четверо хулиганов... Именно хулиганов... Обычное дворовое быдло, мы проверяли... Не дал им закурить, и те измолотили его до смерти... Совпадение, да?..

– Ну, и что дальше?

– А что дальше? Камень так и лежит у нас в подвале в сейфе. Лежит, есть не просит, нас не трогает... И мы его не трогаем... Кстати, может, ты, Петренко, хочешь попробовать?.. Записаться добровольцем?.. Шучу, конечно.

Тогда Петренко с Савицким проговорили целый день – все первое января. Так было интересно, что капитан чуть не опоздал к поезду – Оленька приезжала «Авророй»: навестить, посмотреть, как он тут устроился, поздравить с Новым годом... Капитан тогда прискакал на Ленинградский вокзал, воодушевленный до крайности – и новой работой, и своею к ней причастностью... Как жаль, что даже намекнуть Оленьке, чем он в действительности будет заниматься, было невозможно...