Текст книги "Осколки великой мечты"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Вера чувствовала себя спокойно, комфортно, только когда была одна. Когда вокруг было тихо, пусто и никто ее не трогал. Пустые московские бульвары, глухие переулочки, полузаброшенные музеи... В общаге с тишиной была напряженка – только если на занятия не ходить. Этого Вера себе позволить не могла. Но зато она умудрилась найти укромный уголок даже в колготном, шумном институте. На большой перемене Вера забиралась под боковую лестницу, отдыхала там в темноте и пыли, сидела на перевернутом ящике.

О ее убежище знала только Зойка. Посмеивалась над непутевой подругой («Ты у нас как бирюк! То есть эта – бирючиха!»). Но никому о Вериной норе не рассказывала. А Вере десяти минут перемены хватало, чтобы прийти в себя и набраться сил перед следующей парой.

...Седьмого марта институт гудел, девчонки дефилировали, принарядившись, выпятив грудь и высоко задрав голову: парней в радиотехническом училось раза в два больше, и женский праздник студентки начинали ждать чуть не с Нового года. Аудитории пестрели яркими кофточками и букетиками мимоз, и даже самые строгие преподаватели начинали свои лекции с поздравлений.

К первой паре из их общежитской комнаты отправилась только Вера. Зойка и Жанна расхаживали, наложив на лицо доморощенные маски из геркулесовой крупы и накрутив волосы на жгутики из газет. Вера же красоту наводить не стала. Не для кого, да и бесполезно: два дня назад на правой щеке появилось противное темно-коричневое пятно, никаким макияжем его не скроешь. Смотреть на радостных, предвкушающих поздравления соседок было невыносимо. Спать под их веселый гомон – тоже. И Вера, быстро одевшись, отправилась на первую лекцию. Еле досидела – в аудитории было озорно, шумно. Летали записочки, девчонки с загадочным видом шушукались. И только она была в стороне от всеобщего веселья – хотя поздравляли и ее. Но что поделаешь, если все эти банальные «с Женским днем тебя!» раздражали ее до безумия.

На перемене Вера уже по устоявшейся привычке отправилась в свое логово – под лестницу. Примостилась на ящике, небрежно бросила рядом подаренный однокурсником букетик мимоз. Глубоко задумалась – уж не сходит ли она с ума? Нормально ли – сидеть в праздник в пыли и одиночестве? Нормально ли – отказаться от сегодняшней вечеринки в комнате у их старосты? Но что же делать, если больше ничего ей сейчас не хочется...

Прошелестели торопливые шаги. Вера нахмурилась: кого еще черт несет? Перед ней стояла Зойка. Уже не радостная, как утром, а смущенная, понурая.

– Чего тебе? – не очень вежливо спросила ее Вера.

– Слушай, я... я, наверно, не вовремя... Но тут телеграмму принесли... срочную... А ты уже ушла.

– Бабушка? – побледнела Вера.

– Нет, Вася, – шепотом выдохнула Зойка. И протянула ей белый прямоугольник.

Под лестницей было темно, Вера не могла разглядеть букв, только неясные контуры.

– Что там, ты же читала! – нетерпеливо потребовала Вера.

– Нет уж, смотри сама. – Зойка щелкнула зажигалкой.

В неверном отсвете пламени Вера прочла:

«На Васю пришла похоронка».

6

Прошло три года

Москва. Январь 1991 года

Какое же счастье – просыпаться не от звонка будильника и не от плача Васечки, а – самой!

Вера перевернулась в постели, потянулась, открыла глаза. Глянула на будильник. Ничего себе! Уже половина десятого. Вот это разоспалась!

Посмотрела на кроватку сына. Аккуратно прибранная, та сиротливо пустовала в углу. Прислонясь к перильцам, грустно сидел Васечкин любимый мишка. Тоже, кажется, скучал без сорванца-хозяина.

Позавчера Вероника вернулась из Куйбышева. Оставила сынулю на попечение булечки. И теперь, пока ее тело отдыхало и нежилось, – одиночество, пустая квартира, свобода! – душу саднил вопрос: «Как он там?»

Чем бы она ни занималась – а дела давно уже стали требовать ее постоянного, с утра до ночи, включения, – вторым планом постоянно проплывали мысли о сыне: «Как он? Не тоскует ли без мамы? Не дай бог, заболел? Капризничает?.. Справляется ли с ним бабушка?»

Вероника вскочила с постели и, как была в пижамке, бросилась к телефону звонить булечке. Тут же остановила себя: «Не сходи с ума».

Вчера она дважды не удержалась, набирала номер куйбышевской квартиры – и из дома, и из офиса. У булечки голос был крепкий, веселый. Кажется, старушке правнук не в тягость. Наоборот – она помолодела, расцвела. Чувствует себя нужной.

Васечка, явно настропаляемый бабушкой, бодро прокричал в трубку: «Мам-м, я луб-лу...» («Люблю», – поняла Вера.) Слышно было, как булечка «за кадром» подсказывает: «Тебя! Тебя!..» Василек с досадой сказал бабушке: «Сам знаю!..», прокричал в телефон: «Теб-бя!» – расхохотался и от полноты юных сил швырнул трубку...

Будем верить, что все у них там хорошо. С тем и остается жить.

Вероника прошлепала босиком на кухню. Выглянула в окно. Белесый, снежный, морозный туман окутывал микрорайон.

Поставила на электрическую плиту чайник.

Достала банку растворимого индийского кофе, сахар, свежую булку, масло, сыр.

Вся провизия – и масло, и сахар, и сыр, и тем более кофе – в последнее время даже в столице стала бешеным дефицитом. Однако Верочка не страдала от недостатка продуктов. Снабжением – равно как и приготовлением пищи, занималась Антонина Елисеевна. Веронике достаточно было лишь пожелать, чего ей хочется на завтрак, обед и ужин, да оставить Антонине Елисеевне денег. И неведомо какими для Веры путями в ее холодильнике и бакалейных шкафчиках появлялись продукты. Не только сыр или масло. Даже чудеса гастрономии: буженина, ветчина, маслины... А когда Вероника возвращалась из офиса, на плите ее ждал обед, он же ужин.

Последнее время Антонина Елисеевна занималась и с Васечкой. Но перед Новым годом запросила передышку. А тут как раз и булечка позвонила, сказала:

– Прошла я тут курс лечения... Гипнозом... Знаешь, Верочка, помогает. Чувствую – лет на двадцать помолодела... Хочешь, Василька привози?

Вера ни на секунду не поверила, что булечка, доктор со стажем, снизойдет до лечения подозрительным гипнозом. Но от помощи не отказалась. Одно дело, когда сын сидит с наемной няней, а другое – с родной прабабушкой...

Вероника немедленно отправилась в Куйбышев, навезла булечке подарков и продуктового дефицита. Оставила на расходы немалую сумму. Уже привычно велела старушке на мелочах не экономить. Исцеловала сына. И вернулась в Москву – на самолете.

Уютно устроившись в кресле у окна, Вероника с удовольствием подумала: «Пожалуй, Москва-то мне покорилась. Не совсем, конечно. Не полностью, но все же, все же... Я прошла долгий путь...»

...Второй раз она отправилась покорять столицу полтора года назад, в августе тысяча девятьсот восемьдесят девятого года. Она ехала с годовалым Васечкой в прогулочной коляске. Юная двадцатилетняя мама: одна, без родителей, без мужа, без бабушки. Позади оставались два курса института, незадавшаяся любовь, случайная беременность от погибшего человека – и непокоренная столица. И – неотомщенные родители.

А что впереди? Впереди маячило еще три с половиной года учебы. Безденежье, бесквартирье, безнадега... Как она будет одна, с маленьким Васечкой?

Москва уже успела ударить ее согласно присловью «с мыска». Первый штурм столица отбила, нанеся Веронике тяжелые раны. Но раны оказались не смертельными. А Вероника уже чувствовала в себе силы и понимала: от ударов судьбы только крепче становишься.

Когда поезд «причалил» к перрону Казанского вокзала, их с Васечкой встретила Зойка. Вероника сошла со ступенек, увидела подругу – и обомлела. Зойка выглядела более чем великолепно. В ушах бриллианты, мощное тело обтягивает джинсовый костюм от настоящего «Ливайса», на ногах – импортные туфельки из тонкой телячьей кожи.

Зойка крепко обняла Веронику и ураганом бросилась к Васечке: «Ах ты, мой миленький!.. Ах ты, мое сердынько!..» Васенька отвернулся, сморщил нос и заплакал.

Пришлось взять его на ручки. Вероника успокаивала малыша и растерянно оглядывалась. Как они вдвоем понесут два чемодана, прогулочную коляску, Васечку?

Зойка зычно крикнула: «Насильник! Потаскун!» Явился носильщик. «Что ты, это же дорого», – зашептала Вероника. «Грузи, паромщик!» – скомандовала Зойка. Носильщик споро подхватил вещи. Так и шествовали по перрону: впереди несся носильщик с чемоданами и коляской, сзади поспешали Вероника с Васечкой на руках и Зойка – налегке. Васечка успокоился, с любопытством осматривал поезда, дебаркадер, спешащих людей. Мальчик был основательный, в папашу, по пустякам не плакал.

Подруга достала из сумочки сигареты (настоящие «Мальборо», не преминула заметить Вера), раскурила и принялась на ходу деловито докладывать:

– Квартиру тебе сняли рядом с институтом. Это коммуналка, но соседкина комната закрыта, там никто не живет. Будете одни, как короли. Уломали хозяйку на полтинник в месяц.

Вероника слушала вполуха, ошарашенная столичным ритмом. Все куда-то неслось, спешило. Под сводами вокзала гулко отдавались голоса радиообъявлений.

– С Васечкой дело обстоит сложнее, – продолжала на ходу, затягиваясь ароматной сигаретой, рапортовать Зойка. – В ясли его здесь не возьмут – да и оно тебе надо, эти ясли? Только заражать будут ребенка... Короче, договорились мы с одной бабкой, будет сидеть с твоим наследником – правда, только по полдня. Ну, на учебу тебе этого времени хватит... А если еще надо будет куда отлучиться – хоть я с ним побуду, хоть весь курс мобилизую...

Вера хотела спросить, а во сколько ей обойдутся услуги няньки, но Зойка гаркнула носильщику:

– Куда ты мне в метро рулишь! Давай на стоянку!

– Дорого такси, – зашептала Вера, – да и не дождемся...

Зойка только отмахнулась.

Васечка оттягивал руки. Лопотал что-то на своем младенческом языке. Указывал пальчиком на людей, здание вокзала, часы, табло...

Запыхавшись, они наконец вышли к стоянке такси. Там колыхалась очередь человек в сорок. Очередь регулировал развязный зычный дядька с красной повязкой на руке.

– Нам, наверно, можно с ребенком без очереди, – слабо пискнула Вера.

Не слушая ее, Зойка остановила процессию у белой машины – «Жигулей» девятой модели. Открыла багажник, скомандовала носильщику: «Грузи!» Затем открыла переднюю пассажирскую дверь и триумфально провозгласила: «Забирайтесь!» Захлопнула багажник, расплатилась с носильщиком, сдачу не взяла.

Вера не могла прийти в себя от изумления:

– Это... твоя?

– А то чья же! – усмехнулась Зойка.

– Но... Откуда?

– После расскажу. Чего стоишь, как памятник! Садитесь!

Василек отчетливо произнес: «Бибика». Вера, ошеломленная, заползла вместе с ним на переднее сиденье. Зойка по-хозяйски уселась за руль, завела мотор. Резко отвалила от тротуара, подрезав сразу несколько машин. Ей отчаянно засигналили. «Вот чайники!» – в сердцах бросила наглая Зойка.

«Девятка» влилась в поток машин, идущий в сторону Сокольников. На женщину за рулем – да еще за рулем престижной «девятки» – из соседних машин посматривали с нескрываемым удивлением. Оборачивались вслед. Вероника сидела молча, ошарашенная Москвой, суматошным движением, собственным Зойкиным авто и ее манерой водить: казалось, что они вот-вот врежутся в трамвай, в грузовик или задавят перебегающего пешехода. И только Васечка на ее руках сохранял олимпийское спокойствие, все указывал пальчиком за окно на остающиеся сзади «бибики».

...Новое жилье Веронике понравилось. Двухкомнатная квартира в сталинском доме. Высокие потолки. Большая кухня. В ее комнате – диван, стол, платяной шкаф. И даже детская кроватка. Всюду чистенько. А холодильник забит продуктами.

– Это ты мне... мне купила? – выдавила Вера.

– А кому ж? Дюку де Ришелье?

– Сколько я тебе должна?

– Выбрось это из башки, подруга!

Васечку быстро накормили смесью «Фрутолино» (даже она нашлась в заботливом доме!). Уложили спать. Утомленный дорожными впечатлениями, тот уснул сразу, прижав к груди бутылочку со сладким чаем.

Сели с Зойкой на кухне. Та сварила кофе, порезала сыр и «Докторскую» колбасу.

– Ну, как ты там, в своем Куйбышеве, в Самаре своей? – с легким оттенком снисхождения молвила Зойка.

– А что – я? – пожала плечами Вера.

В самом деле, о чем ей было рассказывать? О том, как похоронили в цинковом гробу Василия Безбородова, ее несостоявшегося мужа? О том, как рыдала на похоронах его мать? Как она билась о цинковый гроб? («Глазком бы, глазком взглянуть на мою кровиночку!»)

О чем ей рассказывать? О том, как бабуля, едва взглянув на внучку, все поняла и тут же спросила: «Ну и где отец?»

Разве интересно самоуверенной, преуспевающей Зойке знать, как Вера рожала, кормила, не спала ночами, стирала пеленки, лечила мастит? О том, как у Васечки вдруг появился зеленый стул, его хотели отлучить от груди, положить в больницу, а потом старая врачиха определила, что болезнь – всего-то от Вериных лекарств, которые та принимала от гриппа? Как она радовалась в тот момент – об этом, что ли, рассказывать?.. Или о том, что у маленького Васечки вдруг заподозрили врожденный вывих бедра, назначили рентген, и Вера шла в поликлинику узнавать его результаты словно на эшафот – а потом, когда все оказалось в порядке, в каком восторге, эйфории летела она домой... Рассказывать, как Васечка в три месяца впервые засмеялся? ...Как в одиннадцать месяцев сделал первые нетвердые шаги? А в год произнес первые слова – даже разом целое предложение: «Ма, ба, дай!»... Как с недавних пор во время ежедневных прогулок по набережной Волги вдруг стал обращаться ко всем подряд мужчинам с вопросом: «Па?»

Вера чувствовала, что все это совершенно неинтересно Зойке. Что она, Вера, со своим декретным отпуском почти безнадежно отстала от Москвы, ее ритма, ее дел...

А об иных самарских новостях рассказывать Зое даже не хотелось. Не хотелось вспоминать, как Васечку Безбородова похоронили на том же кладбище, что и родителей, но на аллее Славы. Не хотелось говорить, что Вера поставила-таки родителям памятник – но не из мрамора, как мечталось, а самый дешевый, за пятьсот пятьдесят рублей. Еще триста она дала маме Васечки-старшего, своей несостоявшейся свекрови, на памятник сыну. Когда-то она думала истратить «гробовые» деньги, что перечислило ей государство в качестве компенсации за погибших маму и папу, на прекрасный им памятник – теперь решила: деньги нужнее живым. Оставшуюся тысячу рублей Вероника привезла с собой в Москву в виде аккредитива на свое имя в чемодане. На них (плюс стипендия) им с Васечкой предстояло продержаться в Москве хотя бы первый год. А там... Там будет видно.

Нет, Вере нечего рассказывать. Она посмотрела на лощеную, довольную жизнью, быструю в движениях Зойку. Та выглядела совсем москвичкой. Вера спросила:

– Лучше ты выкладывай: что случилось?.. Откуда у тебя все это?

Вероника умирала от любопытства. Чтобы двадцатилетняя девушка в Советском Союзе владела бриллиантами, а тем более машиной – невозможно, удивительно, невероятно! Откуда Зойка могла взять столько денег? Может, она стала, как это сейчас модно, проституткой? Об этом даже кино снимают... Но Зойка... Она совсем не похожа на проститутку. Те тоненькие, изящные, вертлявые. А Зойка – основательная, мощная, широкая в кости и не слишком, правду сказать, красивая.

Подруга залпом выпила чашку свежесваренного кофе («Не выспалась, тебя встречамши») и начала рассказ.

Действительность оказалась (если Зойка говорила правду – а она, похоже, не врала) приземленней, однако в чем-то гораздо интересней, чем кино.

– Помнишь тех двух мужиков, с которыми ты меня бросила в «Узбекистане»? – спросила для начала Зойка. – Ну тогда, когда с доцентом сбежала? Первый был твой моряк, а второй вроде как «мой»? Ну, помнишь, его еще Борисом Семеновичем звали?

У Вероники от того вечера в памяти остались только чувство голода, плотные хозяйские руки моряка, затем – эйфория от выпитого и съеденного... И голубые глаза Полонского. И еще – как тот вез ее в темном такси и целовал руки...

На всякий случай Вера кивнула.

– Так вот, – продолжила подружка, – тот Борис Семенович оказался крупным московским предпринимателем. Кооперативщиком...

Он Зойке, повествовала подруга, не то чтобы понравился, но почувствовала она в нем силу. Почуяла власть, размах, полет... Они стали встречаться. («Приходилось давать ему, конечно, – без смущения пояснила Зойка. – Иногда».) Кооперативщик бизнесом занимался уже давно, лет десять. Начинал с фарцовки: сигареты, джинсы, диски, жвачки. Затем переключился на театральные билеты, книги, чеки «Березки»... Потом организовал цех-ателье: стали шить в каком-то подвале трусики «неделька»...

– Денег у него – курям не склевать, – рассказывала Зоя. – Я однажды сама видела: «дипломат» весь забит сторублевками прямо в банковской упаковке. Миллион рублей, наверное...

В прошлом году, когда разрешили открывать кооперативы, продолжила свою историю Зойка, Борис Семенович создал их сразу несколько. И по пошиву трусов. И по продаже какого-то необыкновенно стойкого клея. И по изготовлению могильных памятников. И по заготовке древесины. Кафе открыл... И все эти его кооперативы стали приносить ему доход, да еще какой!..

А однажды Борис Семенович сказал Зойке: «Есть одна идейка для нового кооператива – только мне некогда ею заниматься. Возьмешься?.. Денег на первое время я тебе дам...»

«Что за идейка?» – поинтересовалась тогда Зойка (а сейчас, год спустя, теми же словами ее спросила на кухне своей новой квартиры Вера).

«Книжонки издавать, – ответил тогда Борис Семенович. – Точнее, ты будешь пока продавать. Ну а потом – и издавать. Тоже».

Словом, долго ли, коротко ли, Зойка зарегистрировала на свое имя кооператив «Оза» (очень она любила Вознесенского). Борис Семенович благодаря своим обширным связям добыл «левую» бумагу по госцене. Он же договорился в типографии одного из институтов печатать в нерабочее время книжки.

– И что же вы стали издавать? – спросила заинтригованная рассказом Вера.

– Сперва – «Технику современного секса». Потом – «Камасутру», – ответила Зойка. – Сначала печатанием Боречка занимался. Потом и я научилась, что к чему... Но я, главное, сбыт книжонкам обеспечиваю...

– Как? На Арбате продаешь?

– Почему только на Арбате? – сморщилась Зойка. – И почему «продаешь»? Я сама не торгую. Я – организую процесс. Продают другие... На вокзалах, в поездах. На всех станциях метро. В подземных переходах... Наши торгуют, студенты радиотеха. Я им каждому по пачке даю на реализацию... И вот считай, мать. – Зойка затянулась душистым «Мальборо». – У книжки себестоимость примерно один рубль. Я им даю – по шесть. Они продают – по десять... Стало быть, с каждой книжки у меня, считай, по пять рубчиков навара. А у них, у каждого, – по четыре... Если, конечно, милиция товар не забирает...

– И много у тебя таких торговцев?

– Точно не считала, – махнула рукой Зойка. – Человек сто пятьдесят. А может, двести. В день у нас книжек примерно пятьсот расходится...

– Пятьсот?! То есть ты, – Вера быстро перемножила в уме Зойкины цифры, – в день получаешь две с половиной тысячи рублей?!

– Ну, где-то так, – пожала плечами Зойка. – Минус взятки ментам и потери на то, что они у ребят конфискуют. Минус – доля Бориса Семеныча.

Вера задохнулась. Две с половиной тысячи рублей в день!.. Стипендия в ту пору по-прежнему составляла пятьдесят рублей. Бабушкина пенсия – сто сорок.

Не в день – в месяц.

– Не боись, мы и тебя к делу пристроим, – беспечно молвила Зойка.

– Меня? Торговать? Но я не умею...

– Да зачем тебе – торговать?! Ты ж подруга моя. Будешь организовывать процесс. Мне знаешь как толковые помощники нужны!.. Дело такое – не каждому поручишь... Ну, это мы с тобой потом обсудим... Ты пока обживайся, осваивайся...

Зойка встала, потянулась, глянула на часы.

– Давай, подруга. Засиделась я у тебя. Мне еще в типографию, потом на склад...

– Подожди, – заторопилась Вера, – Скажи, а как же ты в институте... успеваешь?

– А чего там институт! Теперь у нас свободное посещение – а за сто рублей тебе любой профессор любую оценку выставит. Хочешь пятерку, а хочешь – шестерку...

...Вероника восстановилась в вузе. Чужой курс. Опять, будто и не уезжала: аудитории, лекции, конспекты. Розовощекие, жизнерадостные новые однокурсники. Вера была старше их всего-то на год, а казалось – на целую жизнь.

Лекции стали скучнее прежнего. Зачем, спрашивала себя Вера, нужны ей триггеры, тиристоры и мультивибраторы? Проучиться еще три года – чтобы пойти мастером на секретный радиозавод? Вон все вокруг только и кричат о конверсии. Будет она не умные компьютеры создавать, а чайники какие-нибудь паять... И потом: еще три года учиться – чтобы получать в итоге сто пятьдесят рублей в месяц? Зойка вон – и другие кооператоры – заколачивают такую сумму чуть не за час...

А ей, Вере, первый месяц учебы уже обошелся более чем в двести рублей: квартира, питание, нянюшка для Василька... (За Васильком согласилась смотреть в те часы, пока Вера в институте, Антонина Елисеевна, моложавая строгая бабуля.) Такими темпами ей даже на год не хватит ни стипендии, ни остатка от родительских «похоронных»...

Конец этим печальным мыслям положила Зоя.

Однажды она встретила Веронику в институте.

– Я долго не появлялась – не до того было. А сейчас ты мне нужна, – сказала она безапелляционно.

– Что надо делать? – только и спросила Вероника. Она ждала этого разговора.

– Будешь у меня на складе работать, – в телеграфном стиле выдала Зойка. – Твои обязанности. Первое. Выдавать книжки на реализацию. Второе. Собирать «капусту» за проданное. Третье. Вести учет и контроль. Как там говаривал Ленин? «Капитализм есть учет и контроль», верно?.. Вот и будешь писать: столько-то денег получено, столько-то книжек роздано. Ничего хитрого. Платить я тебе буду сто пятьдесят.

– В месяц?

– В день, дурында!.. Но учти: работа от рассвета до заката. И без выходных. Так что, как ты там с Васильком будешь, решай сама. Мне некогда... И с институтом свои проблемы сама утрясай...

...Как же Вера волновалась, когда наступил ее первый рабочий день!.. А вдруг она не справится? Вдруг обсчитается? Вдруг не сумеет разговаривать с продавцами? Вдруг их ограбят? Или налетит ОБХСС?..

Зойка заехала за ней на своей машине, отвезла на место. Подвал в полузаброшенном доме в Подсосенском переулке. Железная дверь. Щербатые ступени вниз. На дверях охранник. Сырость. Электрическая плитка для чайника. Конторский стол. Старинный сейф. Пачки книг.

Зойка быстро показала и рассказала, что к чему, сказала: «Ну, старуха, действуй» – и испарилась на просторах столицы. Подошел охранник, предложил сигаретку. Вера отказалась. Тот радушно улыбнулся, сказал: «Не дрейфь. Ничего здесь нет хитрого».

Работа в самом деле оказалась простой. Зато ее было много. Вероника трудилась с утра до ночи: около сотни продавцов, каждого нужно знать в лицо. Чужих здесь не привечали, брали только с личной Зоиной рекомендации. С каждого студента нужно получить деньги. Записать в приходную книгу. Спрятать «капусту» в сейф. Каждому продавцу выдать пачку, а то и две-три «Техники секса» или «Камасутры». С кем пошутить, кого подбодрить, а кого и приструнить...

И еще Вера боялась. Знала, что ее – как и Зойку, как и не виданного ею до сих пор Бориса Семеновича, равно как и любого другого кооператора, – милиция или ОБХСС могут взять в любой момент. Незаконное предпринимательство – раз (эту статью Уголовного кодекса пока никто не отменял), неуплата налогов – два, изготовление и сбыт порнографической продукции – три...

Вера почти не видела Василька. Счастье, если она приходила, а он еще не спал. Тогда он, заслышав, как она открывает дверь, с отчаянно-радостным криком «Мамм-ма!» несся к ней по длинному коридору – порой и плюхался с размаху, не удержав равновесия, на пол, но не плакал, а тут же вскакивал и продолжал свой захлебывающийся, неудержимый бег. Прижимался к ней так крепко и так искренне, что Вера всякий раз чувствовала свою вину перед ним.

Однако чаще она появлялась, когда Антонина Елисеевна уже уложила Василька, и Вере единственное, что оставалось, – смотреть, как он крепко, безмятежно спит в своей кроватке – прижимает к груди неизменную бутылочку с чаем и порой во сне из нее посасывает. Тогда Вера брала его к себе в кровать – спала, чувствуя его свежее младенческое тепло. Ни к одному мужчине – ни к Поплавскому, ни тем более к Васе-старшему – она ни разу в жизни не испытывала такой всеобъемлющей, легкой, чистой любви...

Имелись в ее суматошной, тревожной службе и свои радости. Первая зарплата, полученная Верой в середине октября, показалась ей фантастически огромной. А Зойка вдобавок еще спросила:

– Ну, говори, что тебе надо: сапоги, белье, косметику? Может, малому чего?

Вера, не очень веря в Зойкины возможности, сделала заказ. В промтоварных магазинах в последнее время торговали по талонам. Талоны распространяли на предприятиях – только москвичам. Приезжим без прописки ничего не светило. Или перекупай талончик втридорога, или же возвращайся из набега на Москву в свою Тмутаракань несолоно хлебавши...

Через два дня Зойка привезла Вере на склад все заказанное в точности – причем по госцене, безо всякой наценки: итальянские осенние сапоги на высоком каблучке и набор итальянской косметики «Пупа».

– Вот тебе, дорогуша, – пошутила Зойка, вручая дары, – забота о человеке труда прямо на его рабочем месте. Выездная торговля на предприятии. Все во имя человека, все на благо человека!..

...Четвертого ноября, в канун затяжных ноябрьских праздников, Зойка на своей «девятке» заехала за Верой на склад еще засветло. Велела «запирать лавку». Сказала: «Поедем отрываться!»

Хотя Вере гораздо больше хотелось побыть дома, рядом с Васильком, она не посмела ослушаться работодательницу. Села в ее машину. Они поехали куда-то. Темные, заснеженные, пустые улицы Москвы уносились за окном. Пьяненькие редкие прохожие. Ни огонька, как в деревне... Вероника вспоминала, как ровно три года назад к ней вот так же, под праздник, неожиданно пожаловал Васечка. Всего три года прошло – а как давно, кажется, это было. И Васи уже нет с нею. И нет на свете. Зато есть его светлоглазая, беспомощная копия. Их сын...

Они прибыли в кооперативный ресторан «Репортер» на Гоголевском бульваре. В ресторане, в подвальном помещении, сияли ослепительные скатерти. Наигрывал пианист.

Официант стремился всячески угодить двум богатым девушкам. Ароматно пахло шашлыком. Подавали ледяную водку.

Здесь, в ресторане, Вероника наконец поделилась с подругой своим планом.

План созревал в ее голове весь последний месяц. Вера даже выяснила кое-что, сделала кое-какие расчеты.

– Скажи, Зой, а зачем, – начала она с подругой осторожный разговор, – мы держим столько продавцов? Зачем нам такая с ними морока?

– Ты придумала что-то получше? – мгновенно спросила ухватистая Зойка.

– Да. Придумала.

– Говори, – быстро приказала подруга.

...Когда Вероника изложила свою идею, Зойка, обычно схватывавшая все на лету, не медля ни минуты, сказала:

– Мне это нравится. Деньги тебе на первоначальную раскрутку я дам. Потом вернешь, когда получишь прибыль. С типографией тебя сведу... Ну а все остальное – давай, мать, сама. Регистрируй кооператив на свое имя – и вперед!

...И вот прошло полтора года. И в январе тысяча девятьсот девяносто первого года Вероника Веселова, двадцати одного года от роду, студентка четвертого курса радиотехнического института, являлась председателем кооператива «Почтарь» с ежемесячным оборотом в три с половиной миллиона рублей. Потому пила утром натуральный кофе. И кушала буженину. И оставляла на столе деньги для домработницы на текущие расходы.

Вера оделась, тщательно накрасилась. Нацепила очки. Зрение у нее было отменным. Очки с простыми стеклами она носила намеренно, чтобы казаться старше своих лет.

Накинула песцовый полушубок. Спустилась вниз на лифте. Теперь она снимала однокомнатную квартиру в новом семнадцатиэтажном доме в Крылатском. У подъезда стояла ее «девятка» – точно такая же, как у Зойки, но не белая, а угольно-черная. Вера достала из багажника веник, принялась сметать снег с крыши, стекол, капота.

Офис располагался совсем рядом, однако Зойка, когда учила Веру водить, приговаривала: «Если хочешь научиться рулить, должна ездить даже из спальни в ванную». Вера слушалась.

Поставила щетки. Залезла внутрь. Завела мотор. Дала машине прогреться. Дернула с места. Заглохла. Чертыхнулась. Снова завелась.

Через десять минут она была уже на рабочем месте. Ее офис располагался, как и большинство офисов того времени, в подвальном помещении – в одном из жилых домов. Оба охранника и секретарша встали при ее появлении. Вероника прошла в свой кабинет. Было без пяти двенадцать.

Скоро начнется обычный крутеж – он не закончится теперь до ночи.

Будут приходить люди. С почт понесут мешки писем-заказов. Придут женщины разбирать их. Из типографий привезут книжки. Люди-надомники станут подвозить готовые к отправке конверты. Почтовики доставят их на отправку...

На Веру теперь работало около ста человек. Но каждый из них представлял собой что-то вроде винтика на фордовском конвейере. Ни один не представлял всего масштаба ее дела. Не видел – и не ведал! – картины в целом. Все ниточки сходились только в одни руки. Ее руки. Верины руки крепко держали выгодное, надежное, необычное дело. Верин мозг говорил: «Все – хорошо». А душа ее тревожилась: «Хорошо – долго не бывает». Она много имела, но многим и рисковала.

Идея Веры – та, что она рассказала Зойке тогда, два года назад, в ресторане «Репортер», – была простой, а оказалась плодотворной. В смысле денежной.

– Зачем, – риторически спросила тогда Вера, – продавать книжки самим, когда есть замечательная услуга «Книга – почтой»?.. Зачем держать штат продавцов? Не лучше ли рассылать книжонки по всей стране наложенным платежом? Оплата по получении?

– Но тогда нужно будет давать рекламу, – мгновенно возразила Зойка. – Откуда люди узнают, что они могут купить наши книжонки?

– Если дашь денег – будет реклама.

– Денег – дам... Но учти: «Камасутра» и прочая сексуха по почте не пойдут. У нас страна целомудренная. Это одна только Москва развратная...

– Придумаем другие книжки. Сейчас же в магазинах вообще ничего нет. Все, что ни напечатаем, схавают.

– Давай придумывай.

В Зойке поражала совсем не женская, математическая деловая хватка. Какой-то нюх на идеи, тем более денежные.

И раз уж она сказала «Давай пробуй», даже не посоветовавшись со своим Борисом Семеновичем, – значит, действительно стоило пробовать...

Нынче, спустя полтора года, в январе девяносто первого, секретарша Вероники Машенька – да, у нее имелась своя секретарша! – в двенадцать ноль-ноль, как меж ними было заведено, подала ей крепчайший кофе. А Вера открыла сейф, достала оттуда гроссбух с личной бухгалтерией и начала по разрозненным записям сводить итоги вчерашнего дня.