Текст книги "Осколки великой мечты"

Автор книги: Анна и Сергей Литвиновы

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Эй, эй, не так скоро! – попросил он.

Вера знала, что он просит не всерьез. На самом деле он ее очень хочет. Просто не принято у московских интеллигентов, чтобы прямо сразу в койку. Сначала поговорить надо.

Она ослабила свои объятия, прилегла рядом:

– Что в институте новенького?

– А ты что, не была сегодня?

– Не-а, – легкомысленно ответила она. – Я весь день тут сидела. Ждала, что ты придешь.

Он еле уловимо нахмурился, и Вера тут же заметила перемену.

– Я сказала что-то не так?

– Все так, милая... все так... Просто хочу совет тебе дать.

– Не прогуливать? – улыбнулась она.

– Прогуливать, конечно, не надо... Но я не об этом. Знаешь, всегда надо туза в рукаве прятать.

– Ты о чем?

– Да о том. Зачем ты откровенно говоришь: сидела весь день, ждала...

– А что же мне говорить?

– Ну... Ездила за город со старым другом... Или – ходила на «Мосфильм» на кинопробы. Придумывай что-нибудь.

Вера выбралась из его объятий, сказала возмущенно:

– Глупости говоришь какие-то, хоть и доцент. Зачем мне врать? Да и не нужны мне никакие кинопробы. И друзья не нужны. Ни старые, ни новые. Мне ты нужен.

– Что ты кипятишься, глупая? Я же советую тебе как лучше. Запоминай, на будущее пригодится. Мужики обычно не понимают, когда к ним – то есть к нам – с открытой душой. Точнее, мы это, в общем, любим, но быстро от этого устаем. Начинаем хандрить и скучать.

Она сама не заметила, как на глазах выступили слезы.

– Тебе со мной скучно?

– Да нет же! – нетерпеливо сказал он. – Мне с тобой очень хорошо. Я тебя просто на будущее учу. Пригодится.

Вера на секунду задумалась. Сказала неуверенно:

– Знаешь... на самом деле я всегда туз в рукаве держу. Но только с теми, кто мне безразличен. Есть у меня поклонник... Нет, то есть не поклонник, а просто знакомый один. Васька зовут, тоже в Москве, в геологоразведочном учится. Так он все просит встретиться, а у меня то библиотека, то комсомольское собрание... Про пробы на «Мосфильме» ты хорошо сказал, внесу в коллекцию.

– Ну вот видишь! – торжествующе сказал он. – Ты все сама понимаешь. Только мой тебе совет – ты эту стратегию на всех мужиков применяй, а не только на тех, кто тебе безразличен. Больше ценить будут.

Она секунду подумала, нахмурилась и отстранилась. Сказала серьезно:

– Знаешь, Влад... Извини, но... Но тебе сейчас придется уйти. Ко мне через десять минут придут гости. Два негра из Лумумбы обещали на кофе заглянуть.

– Отлично! Просто отлично! – оценил он. – За выдумку – «пять с плюсом». И за усвоение материала – «пять».

Он по-хозяйски потянулся к ее губам:

– Давай быстрей, чтобы успеть до твоих негров...

Стук в дверь раздался ровно через десять минут. Стучали нетерпеливо, по-хозяйски. Полонский стремительно заскочил под Верино покрывало, спросил озадаченно, пряча испуг в глазах:

– Ты что, про негров – это серьезно?

Вера, испуганная не меньше, зашипела на него:

– Чушь несешь! Не знаю я, кто это. Сиди тихо, сейчас уйдут.

Она тоже забралась под покрывало, прижалась к Владу, спряталась под его крепкой рукой.

Но в дверь продолжали стучать.

– Черт, не уходят, настырные.

Он успокаивающе погладил ее по руке. И действительно, стук на полминуты прекратился. Вера только успела облегченно вздохнуть, как услышала приглушенный дверной обивкой голос Зойки:

– Эй, Вер, это я! Открой!

Вера скорчила рожу и накинула халат. Быстро прошлепала к двери.

– Ну чего тебе?

– Сигареты забыла! Я на секунду.

Верочка обернулась к Владу. Тот пожал плечами – запускай, мол, что поделаешь с этой Зойкой, все равно от нее не скроешься. Она, настырная, уже давно выведала у Вероники о тайне их отношений.

Вера распахнула дверь.

На пороге стоял Вася Безбородов, с потемневшим лицом и кулаками, засунутыми глубоко в карманы.

– Вася? Ты?!

Он посмотрел мимо нее и прошел в комнату. Его глаза жгли, убивали, уничтожали Полонского. Вера в ужасе прикрыла рукой рот. Зойка с порога жалобно запричитала:

– Я его не заметила! Он со спины подкрался!

– Вставай, сволочь! – с тихой ненавистью произнес Василий.

И, не дожидаясь ответа, выдернул доцента из постели.

Вот картина: Полонский, в одних трусах и носках, сидит на полу. Над ним нависает Безбородов в куртке. По полу разбросаны туфли и брюки доцента. Причепуренная, жаркая, но растерянная Зойка... Разоренный общежитский уют... Что за бред...

Вера бросилась к Безбородову. Схватила за руку.

– Вася, прекрати! Прекрати сейчас же! Это не твое дело, где я и с кем!

– Ах, не мое... – процедил Васечка. От него пахнуло вином.

Доцент поднялся. Стоял, расставив ноги, казалось, не чувствуя неудобства от того, что он в трусах и носках. Смотрел на Васечку усмешливо.

Вера потянула Безбородова за рукав. Сказала резко:

– Эй, Вася, давай убирайся!

Резким движением Василий отшвырнул ее руку.

Гаркнула Зойка:

– Вася, уходи!

И тут Безбородов почти незаметным движением ударил доцента снизу вверх в челюсть.

– Вася! – ахнула Вера.

Полонский отлетел к тумбочке. С нее посыпались духи, помада, родительское фото в рамке.

Безбородов сделал шаг вперед, к доценту, занес руку, чтобы ударить сверху. Ни Вера, ни Зойка не успели схватить его.

И в этот момент доцент наконец среагировал. Быстрым движением он ударил Васю в живот.

Вася от удара согнулся.

– Убирайся, сопляк! – прорычал доцент.

Но Безбородов быстро пришел в себя.

– Ну ты и гадина! – выдохнул он. И цепкой хваткой взял Полонского за предплечье. – Пошли!

– Куда – пошли? – усмехнулся доцент.

– Драться будем!

– Пошли. Но можно мне сперва одеться? – иронически осведомился Полонский.

В этот момент на одной руке Васечки повисла Вера, на другой – могучая Зойка. В дверь, привлеченные скандалом, заглянули несколько человек.

– Вася! – резко сказала овладевшая собой Вера. – Или ты сейчас же уходишь... Просишь прощения у Владислава Владимировича и уходишь... Или... Или – я знать тебя не знаю!..

– Ага, – кривовато усмехнулся Безбородов. – Ты знать меня не знаешь... И ты останешься с ним...

– Да, я останусь с ним, – твердо сказала Вера. – Что бы ты по этому поводу ни думал...

– Ну уж нет! – вскричал Василий, дернулся, вырвал обе руки из девчоночьих рук и снова бросился на доцента.

Тот встретил его прямым ударом в лицо. Вася от удара отшатнулся, но с новой силой, ослепленный и окончательно разъяренный ненавистью борьбы, бросился на полуголого Полонского.

– Сука! – исступленно орал он. – Сука!

Обеими руками он попытался схватить за шею доцента – тот, оскалившись, отводил захват.

Со стола посыпались учебники. Вероника в ужасе закрыла глаза.

И тут в коридоре раздались милицейские свистки.

В девчоночью комнату стремительно и по-хозяйски вошли двое бойцов-молодцов из студенческого оперотряда, с красными повязками «Дружинник» на рукавах.

За ними маячила огромная, словно весь состав Политбюро, ряха коменданта общежития Прокопия Никодимыча.

После свистков и вторжения дружинников соперники наконец отпустили друг друга.

У Безбородова из носа шла кровь. На голом торсе Полонского виднелись красные пятна: следы Васечкиных рук. Доцент тяжело дышал.

Вместе с дружинниками и Прокопием Никодимычем в комнате стало совсем тесно.

Прокопий Никодимыч разглядел полуголого доцента Полонского. Оценил ситуацию. Плотоядно улыбнулся. Глазки его хищно залучились, и он промолвил сладким голосом:

– Здра-авствуйте, дорогой Владислав Владимирович!

5

Приказ об отчислении состряпали в рекордные сроки.

Василий пробовал защищаться. Ходил в деканат и в комитет комсомола. Взывал к здравому смыслу – он что, преступник какой? Злостный спекулянт или диссидент? Чего он особенного сделал? Подрался? Так мало ли драк происходит в общагах... Недавно вьетнамцы вообще стенка на стенку ходили. Но ему популярно объяснили: драться можно с себе подобными. А бить преподавателя – пусть даже за то, что он переспал с твоей девушкой, – нельзя. «Скажи спасибо, что дело за хулиганку не завели!» – сказал ему на прощание ректор.

Василий подписал обходной и забрал из института документы. Он как раз поспел к окончанию осеннего призыва.

Вера умоляла: «Васька, не дури! Ты что, заболеть не можешь?! У меня есть знакомая из первого меда, она говорит – можно любую болезнь изобразить. Сотрясение мозга, шизофрению... Да хоть писаться начни по ночам!»

Он выслушивал ее речи. Молчал. Вера горячилась: «Васька, ну не сходи с ума! Откосишь в лучшем виде! Годик поработаешь, потом восстановят!»

Ей было действительно жалко глупого одноклассника и бывшего соседа по парте. Он так старался покорить Москву и покорить ее, Веру. А получился полный пшик. Из института выперли с волчьим билетом. На горизонте маячил, возможно, Афган.

Вера и жалела Ваську, и злилась на него.

Какого лешего он пришел в ее комнату? Она ведь сто раз ему говорила – без предупреждения не являйся. И зачем затеял драку?! Сказал бы ей благородно: «Между нами все кончено!» Хлопнул дверью... Она бы не сильно и расстроилась... Только б заметила Владу: «Видишь, из-за тебя я поклонника потеряла!» Но Васька, дурачок, по-хорошему уйти не захотел. Разборку затеял. Опозорил ее на весь институт!

История в общежитии получила благодаря бдительному и словоохотливому коменданту самую широкую огласку. И более всего, конечно, обсуждали студентку Веселову. Всюду, в институте, в общежитии и даже в автобусе по дороге из общаги в институт, ее провожал надоедливый, любопытный шепоток: «Вот она, эта Верка!» Ее рассматривали, как диковинную зверюшку, искали следы порока на лице... И думалось, облегченно и горько: «Хорошо, что мама об этом никогда не узнает...»

Полонский из института уволился – ушел в разгар семестра, и даже вездесущая секретарша с его бывшей кафедры не знала, где он теперь работает. Никто не знал. И Вера не знала.

Влад не подал ей ни весточки, ни знака. Ни звонка – хотя куда он мог бы ей позвонить? Ни письма – но в Москве никто не пишет письма друг другу... Несколько раз она набирала его домашний номер. Всегда отвечала жена. На первой же нотке ее визгливого голоса Вера клала трубку. Однажды замешкалась, показалось, что в недрах квартиры звучит ЕГО голос, и успела услышать ее визгливое: «Прекрати звонить сюда, сука!»

Владислав не простил ее. Да как он может простить?! Ведь это она втянула его в грязный, отвратительный скандал. Гневное заседание кафедры... Партсобрание... Конец блестящей карьеры...

Сначала Вера ругала себя днями и ночами. За неделю мучительного самоедства она побледнела до синевы, осунулась и обнаружила у себя парочку седых волосков. Потом начала задумываться: а только ли она во всем виновата? Разве это она затащила Влада в свою комнату?..

Да нет, как говорится, «не виноватая я, он сам пришел».

Вера-то как раз не любила встречаться в общежитии. На этом настаивал именно Полонский. Разнообразия ему хотелось. Новых ощущений... И разве только ему, Владу, сейчас тяжело? Ей, между прочим, тоже несладко. У него хоть дом есть, профессия. Дети... Сбережения, наконец. А она осталась ни с чем, в постылой общаге и с клеймом шалашовки. Мог бы найти ее, поддержать, утешить... Трус он после этого, вот кто!

Васька хоть и дурак, но Веру не бросил. Он встречал ее после занятий и мужественно провожал до общаги – под градом злобных шепотков. За драку, конечно, не извинялся, но и Веру ни в чем не упрекал. Только спросил однажды как бы между прочим:

– Ты правда его любишь?

Она вспыхнула:

– Я уже говорила тебе! Нет! Нет! Нет! Это была ошибка, наваждение!

Вера говорила искренне. Ну, почти искренне. Она действительно была зла на Влада. И одинока под потоком пересудов. А если еще и Васька сейчас от нее уйдет... Впрочем, все равно он уйдет – в армию. Если не одумается.

Она обрабатывала его и так, и эдак. Но Василий к ее мольбам был глух. Он не оправдывался, не говорил, что ему противно изображать придурка и всю жизнь потом маяться с белым билетом. Просто упрямо мотал головой. А однажды сказал: «Значит, судьба такая».

– Судьбу нужно ковать самому! – воскликнула Вера.

– Я и пытался, – грустно ответил он.

Наклонился к ней, зарылся в ее волосы. Но – даже не поцеловал.

...Провожали Васю всем общежитием. Планировался королевский, особенно по тем временам, стол. Бывшие сокурсники чувствовали свою вину – не лично перед Васей, а просто потому, что он уходит в неизвестность, в армию, а они остаются в теплом, надежном институте. На его проводах никто не жадничал – тащили кто что мог. Водку, портвейн, колбасу, сыр... Делились домашними запасами: соленьями-вареньями и даже самогонкой.

– Пьянка будет – зашибись! – предрекала Зойка (она тоже была приглашена).

Вера ехать в чужую общагу не собиралась. Просто не смогла бы выдержать осуждающих взглядов. Да и кого, как не ее, будут во всем винить Васькины однокурсники? Они ее и винят – хорошо хоть в лицо никто не говорит. А когда напьются – и в глаза какую-нибудь гадость скажут, это уж без сомнений.

Вася не настаивал, чтобы она обязательно пришла. Понимал, наверно...

А Вера так устала от постоянного обсуждения-осуждения... Ей иногда хотелось выйти на площадь перед общагой в час, когда студенты толпами торопятся в институт, и выкрикнуть во весь голос: «Ну я же его не звала! И никогда ничего Ваське не обещала!»

Она старалась стойко переносить и неприязнь, и шепоток за спиной, и насмешливые взгляды. Изо всех сил пыталась постоянно чем-нибудь заниматься, чтобы не точить себя, не сидеть без дела. Всерьез взялась за учебу. Записалась на дополнительные занятия по английскому. Даже попыталась работать в комитете комсомола, но ей дали понять, что здесь в услугах столь одиозной особы не нуждаются...

По выходным, когда соседки по комнате вовсю бегали на свидания, Вера просиживала в Ленинской библиотеке. Ее теперь на свидания приглашал только Васька, а с ним ей было тяжело. Осталась какая-то недоговоренность в отношениях. Вроде они и не враги, но и не друзья, не любовники. Слишком много общих и не самых радостных воспоминаний. Обоим не хотелось их ворошить. Даже когда он провожал ее от института до общаги, оба молчали. А уж на настоящем свидании – о чем говорить? О Полонском, об общежитской драке? О Вериных погибших родителях? Нет уж, лучше она проведет субботу не на мерзлом бульваре под руку с молчаливым Васькой, а в такой же молчаливой библиотеке. Здесь хотя бы тепло. И молчат все не потому, что знают о тебе что-то плохое, а просто из-за того, что так принято.

Ей было хорошо наедине с собой, под уютной библиотечной лампой с зеленым абажуром, над приятно пахнущими пыльными газетами.

У Веры даже появился свой стол в отделе периодики – она всегда приходила пораньше и занимала его, – хороший стол, самый дальний, в уголке. Она шерстила горы газет – центральных, краевых и, конечно, изучала «Новороссийский рабочий». Выписывала все новые и новые подробности о катастрофе «Нахимова». Иногда газеты публиковали фотографии – спасенных или погибших. У Веры каждый раз замирало сердце – вдруг он? Человек, погубивший родителей? Но ЕГО не было. И она вздыхала, тщательно записывала очередную фамилию, в нескольких словах (для себя) очерчивала внешность...

Ко дню Васькиных проводов в ее списке уже числилось пятьдесят четыре человека. Плюс еще трое – она и родители. А всего на теплоходе было тысяча двести тридцать четыре человека. Если считать, что ей нужны только мужчины, – все равно работы полно. Хватит на то время, чтобы в общаге и в институте забыли об ужасном скандале.

...В ту холодную ноябрьскую субботу Вера просидела в Ленинке до закрытия. Ушла последней, на нее даже гардеробщица накричала. В общежитие добралась к девяти. Окна их комнаты – ура! – были темными. Зойка была на Васькиных проводах, Жанка небось на дискотеке. Вера предвкушала горячий чай с двойной – в честь субботы! – порцией сахара. А под мокрой от дождя курткой она прятала теплый батон – купила в булочной на улице Герцена. Хлеб был еще горячий, только с завода привезли. Сейчас она достанет из чемодана заначку с бабушкиным вареньем и устроит себе пир на весь мир. Одна, в тишине, в тепле... Вера прибавила шагу, стойко ответила на осуждающий взгляд вахтерши и взбежала на свой этаж. Она быстро шла по плохо освещенному коридору и напевала из популярного «Форума»: «Белая ночь опустилась, как облако...» Может быть, жизнь наладится? Не век же ей быть изгоем? Пройдет время, в институте приключатся другие скандалы, а она будет вести себя тихо, и в конце концов об этой ужасной истории забудут.

У двери в ее комнату сидел, привалившись к стене, Василий. Он был пьян. Увидев его, Вера мгновенно остановилась. Васькины глаза были закрыты. Может, он спит? Убежать? Тихонько, на цыпочках, пока не заметил? Василий ни в чем ее не упрекал – правда, на трезвую голову. А с пьяных глаз – мало ли что? Вдруг в глаз ей засветит?

Но Васька не спал. Он тяжело поднялся, приблизился к ней. Ее охватило тяжелым запахом перегара.

– Ты где была? – спросил он требовательно.

Она постаралась взять себя в руки. Ответила спокойно:

– В библиотеке.

– Библиотека сегодня не работает, – сказал он тоном полицейского комиссара.

Вера подавила раздражение. Ей нельзя с ним ссориться. Особенно сегодня. Миролюбиво ответила:

– Институтская библиотека не работает. А Ленинка – всегда пожалуйста.

– Зачем тебе Ленинка? – продолжал он допрос.

Дверь соседней комнаты приоткрылась – Васька говорил слишком громко.

Вера вздохнула:

– Вась, давай в комнату зайдем. Чайку выпьем...

– А там у тебя никого? – гадко ухмыльнулся он.

Вера вспыхнула, взглянула на него гневно. Он твердо ответил на ее взгляд, и она опустила глаза, плечи поникли. Что поделаешь, Васька имеет право... Наверно, имеет... Сказала покорно:

– Нет, у меня никого нет. Пойдем, я батон теплый купила, варенье есть...

Они вошли. Вера немедленно скинула промокшую куртку и туфли. В туфлях хлюпала вода – старый кожзаменитель давно полопался. Она покосилась на Васю, сняла носки и босиком прошлепала в комнату. Он наблюдал за ней пьяным, тяжелым взглядом:

– Что ж тебе твой доцент новых туфель не подарил?

Вера наконец вспылила:

– Слушай, прекрати, а? Оставь его в покое. И меня. – И добавила спокойно: – Так ты чай будешь?

Не дожидаясь ответа, она включила чайник и забралась с ногами на свою кровать. Обхватила ноги руками, пытаясь согреться. Он присел рядом, мягко положил ее ноги на свои колени, принялся растирать ледяные ступни.

– Вася, не надо! – вяло сопротивлялась она.

Он посмотрел ей прямо в глаза:

– Так что ты делаешь в Ленинке?

Вера пожала плечами:

– Просматриваю материалы о «Нахимове». Ищу зацепку.

– Почему меня с собой не берешь?

– А зачем тебе это? Это дело мое, ты-то здесь при чем?

– При том, при том... – он запнулся.

– Вот то-то же. При том, что я – сама по себе. И ты – тоже.

Он резким движением сбросил со своих колен ее ноги, навалился на нее, впился крепким, пахнущим водкой поцелуем. Она заерзала, пытаясь вырваться. А Васька сжимал ее все крепче и крепче... Отцеловав, оттолкнул резко, так что она не удержалась, упала спиной на кровать. Он тут же навалился сверху, прижал ее к постели.

– Никогда не говори так – сама по себе! Слышишь – не смей!

Ей было страшно смотреть в его пьяные, полубезумные глаза. Она не решилась сказать, что хотела: «А как же иначе?» Вместо этих слов Вера просто покорно кивнула. Какой смысл спорить с пьяным? Тем более с пьяным и влюбленным?

Он снова поцеловал ее – не робко, не осторожно, как раньше, а сильно, требовательно, даже нагло. Вера попыталась дернуться, но он прижимал ее так крепко, что она не могла даже шевельнуться. Это был не прежний Васька – ласковый, послушный... Мальчик-котеночек... Теперь ее целовал незнакомый человек – злой, сильный и уверенный в себе. Она сама не заметила, как стала отвечать на его поцелуи, как его рука забралась ей под свитер... В какой-то момент Вера опомнилась, прошептала хрипло:

– Вася, не надо!

– Надо! – рыкнул он. – Я два года думал, что не надо! Ждал, идиот! Дождался...

– Вася, вдруг кто придет...

– Никто не придет! Все на моих поминках!

– Не говори так! – крикнула она в страхе.

А он внезапно сбавил свой резкий тон:

– Верочка... Веруня... Я два года тебя не увижу... Я прошу тебя...

Он по-прежнему просил. Он не настаивал. А ей было так одиноко весь последний месяц... Ах, если бы Васька всегда был таким – сильным, самоуверенным и пусть даже пьяным...

Они очнулись от запаха гари. Электрический чайник, коллективная собственность Вериной комнаты, давно выкипел и насухую дымился.

– Вася, сделай что-нибудь! – в страхе прошептала она.

Он быстро вскочил с постели, выдернул вилку из розетки, успокоил ее:

– Не дрейфь. Советское – значит, железное. Остынет – будет работать нормально. Вернулся в кровать. Вера пристроилась нежиться на его голом плече. Вдруг он отстранился, резко встал.

– Ты чего, Вася? – не поняла она.

Он подошел к окну, прижался лбом к черному от ночи стеклу. На улице шел бесконечный осенний дождь.

Вера босиком подобралась к нему, обняла:

– Эй, ну правда, чего ты?

Василий ответил глухо:

– Я не вернусь оттуда. Я чувствую.

– Вася, – расстроилась она, – не говори так. Ты – обязательно вернешься! Придешь сильный, красивый, и мы... мы...

– Мы можем пожениться хоть завтра. Но я – не вернусь. Назови его Васькой, ладно?

Вера никогда не любила разговоры о предчувствии смерти. Она считала, что смерть предсказать невозможно. И окончательно убедилась в этом после гибели родителей – ведь в тот день ей было хорошо, как никогда. И казалось, что вся жизнь впереди и будет в ней только хорошее...

Вере хотелось крикнуть на Василия:

«Прекрати! Прекрати! Прекрати!»

Но она промолчала. Не сказала и о том, что никакого «маленького Васьки» после сегодняшнего вечера все равно не будет. Исключено – она еще вчера освобождение от физкультуры брала... Так что извиняй, Вась, наследника у тебя пока не будет. Матушка-природа против...

Вместо этих слов Вера обняла Васю, прижалась к нему, сказала ласково:

– Выбрось из головы. Ты обязательно вернешься. А я буду тебя ждать.

Он слабо улыбнулся:

– Ой ли?

– Честно-честно! – весело ответила Вера, радуясь, что он успокоился.

И рассказала Васе свой стратегический план: она наляжет на учебу, чтобы обеспечить себя авторитетом и повышенной стипендией. А в свободное время будет заниматься своим расследованием. И докажет всем, кто хихикает за ее спиной: она – не просто тихонькая середнячка, которая только и может прославиться тем, что переспит с преподавателем. Нет, она не такая. У нее есть мозги и есть сила воли. Она еще победит эту жизнь. Преуспеет в ней. И уж по крайней мере поборется, а не бессильно откинет лапки.

– Ты будешь мне писать? – требовательно спросил-приказал Васька.

– Буду! Конечно же, буду! – пообещала она.

...К январю Вера установила почти триста пассажиров с «Нахимова». Сдала сессию всего с одной четверкой и получила повышенную стипендию.

И в январе же она заметила, что уже давно не ходила к медсестре брать однодневное освобождение от физкультуры. Но почему? У нее же ничего и ни с кем не случалось, если не считать тогда с Васькой. Но это был по определению безопасный день!

Вера мало что знала о женской физиологии. И решила посоветоваться с опытной Зойкой. Та сказала безапелляционно:

– Ты фрукты ешь? Высыпаешься нормально? На свежем воздухе гуляешь? Нет? Так чего тогда хочешь? Обычное дело, у всех бывает. От недостатка витаминов. Я даже знаю, как называется... во, дисфункция.

– Может, к врачу сходить? – робко предположила Вера.

Зойка расхохоталась:

– Сходи, если не лень. Только врач тебе назначит то же, что и я, – прогулки да фрукты.

Вера поверила и успокоилась. Но в феврале тоже ничего не произошло.

– Дисфункция затянулась, – авторитетно сказала Зойка.

– А если нет? – тревожилась Вера.

– Тебя тошнит? Голова кружится? Жор напал?

– Нет, не тошнит. А жор у меня всегда...

– Ну и расслабься.

Но Вера больше расслабляться не могла и отправилась к институтской врачихе.

– Да тебе, девочка, скоро уже в академку! – весело сказала пожилая гинекологиня.

...Так не бывает. Это исключено. Невозможно, чтобы все сваливалось на нее одну.

– Вы? Вы уверены? – пролепетала она.

Врачиха предложила спокойно:

– Не веришь – могу на ультразвук направить. Только там очередь как раз к родам подойдет.

– Но как же так?! Меня совсем не тошнит, не болит ничего!

– Радуйся, дурочка, – беременность хорошо протекает.

– Запишите меня на аборт, – хладнокровно сказала Вера.

Она успела заметить гневное недоумение в глазах врача. «Сейчас мораль начнется», – испугалась Вера. Но морали не последовало. Докторша просто пожала плечами:

– Поздно. Четыре месяца. О чем ты раньше-то думала?

– О том, что не может такого быть! У меня пятый день всего был!

– Бывает, и на третий залетают... Отец есть у ребенка? – поинтересовалась врачиха.

– Отец в армии, мы не расписаны. Стипендия пятьдесят, родителей нет, еще двадцать присылает бабушка, – в телеграфном стиле выдала Вера.

– Значит, сообщай отцу. И его родителям – пусть помогают. Аборт на таком сроке тебе ни один врач не сделает. И к бабкам идти не советую. Таз у тебя узкий, угробят...

Вера вышла из кабинета, упала на коридорный диванчик. Что ей делать? Рыдать? Биться головой об стену – чтобы забрали в психушку, накололи всякой дрянью и дали возможность наконец-то забыться и забыть обо всем? Лежать в горячей ванне, чтобы случился выкидыш? Интересно только, где она ванну найдет... Говорят еще, можно таскать тяжести... Зойка, наверно, и другие способы знает.

Вера прислушалась к себе. На секунду ей показалось, что малыш, прятавшийся внутри ее, возмущенно топнул крохотной ножкой. «Глупости! Шевелиться ему пока рано! – одернула себя Вероника. – Он еще не человек, просто плод. Набор химических элементов». Хорошо, пускай плод. Плод, который можно легко уничтожить. От которого можно легко и без угрызений совести избавиться.

Какие слова-то нехорошие: «уничтожить»... «избавиться»...

Вера задумалась: что бы ей сказали родители? Если б она пришла к ним, повинилась? Она ярко, как будто стояла рядом, представила возмущенное лицо мамы и встревоженное – папы. Пропустила мимо ушей естественные гневные слова. И поняла, четко и ясно, ЧТО бы решили родители: пусть остается. Выживем. Прокормим.

Может, и правда, не надо? Не надо – избавляться? Васька же сам сказал назвать ЕГО Васькой. ОН, наверно, уже скоро шевелиться начнет...

Но боже мой, как же это не вовремя! Она же только начинает жить! Ей восемнадцать лет. Второй курс... Да и Васька, отец ребенка, в общем-то, не тот человек, с кем бы она хотела прожить всю жизнь...

Вероника была ужасно расстроена. Но опустошенности, раздавленности, нежелания жить в себе не замечала. Ее обуревала только злость. На несправедливую жизнь и на себя, дуру из дур. И еще – из глубины души рвался азарт. Пока еще робкий, но самый настоящий азарт. А вдруг... вдруг она справится? Выживет – назло всем? Победит? И в сорок лет, когда она станет преуспевающей и богатой дамой (а в этом Вера почти не сомневалась), ее сыну будет уже двадцать два... А из Васьки, наверно, все-таки получится неплохой папаша...

15 февраля 1988 года.

Здравствуй, Васенька!

Пишу тебе на лекции по физике. Сижу на первой парте с серьезным видом. Доцент Караваев, дурак, думает, что я записываю за ним. А на самом деле мне Зойка под копирку лекцию кропает.

У нас все по-старому. В этом семестре я в долгах как в шелках – не сдала два коллоквиума и курсовую. В общаге не топят, а на улице еще мороз, снег лежит. В комнате чертова померзень, спим в шерстяных носках и свитерах.

Как тебе служится? Где ты? В каких краях? Я понимаю, что это, может, военная тайна, но хоть напиши, что там за природа... Погода какая?

Вера резко отбросила ручку. Она громко цокнула по линолеуму в притихшей аудитории. Доцент Караваев на секунду отвлекся от лекции и пронзил ее своим лазерным взглядом. Но ничего не сказал, вернулся к формулам. А Вера обхватила руками голову, спрятала лицо в ладонях. Почему же так сложно написать, что случилось? Пишутся какие-то благоглупости – природа, погода, лекции...

Она подняла с пола ручку и дописала письмо:

На самом деле, все это неважно. Васька, я беременна. Будет маленький Васька, как ты и заказывал. Уже четвертый месяц, а я только вчера узнала. Так что готовься стать папочкой и возвращайся скорее.

Твоя Вера.

На ее письмо Вася не ответил. Она ждала три недели, проклинала работу почты в целом и армейской полевой почты в частности. Написала ему еще раз – всего несколько строк: «Вася, ты что, не получал мое письмо? Так повторяю еще раз – я беременна от тебя, скоро родится маленький Васька».

Ответа опять не последовало. Вера продолжала жить, как будто ничего не произошло. Но на душе было тяжко: неужели она и в Ваське ошиблась? Ошиблась – как ошибалась во Владе? Влюбленный одноклассник получил письмо о том, что скоро станет папой, и ускакал в кусты? Одно дело просить по пьянке: «Назови его Васькой», а совсем другое – брать на себя ответственность за малыша и за нее, Веру...

Нет, Василий не такой. Он от нее не отступится. Он так влюблен, что радоваться должен: удалось-таки привязать к себе неуловимую Веру!

Вероника собралась с духом и позвонила в Куйбышев, Васиной маме. О беременности, конечно, ничего не сказала, но узнала, что Васька и домой тоже давно не пишет. «Услали его куда-то, куда и почта не ходит», – вздохнула будущая свекровь.

Собственную бабушку Вера решила пока не беспокоить, хотя жить становилось тяжелее. Все время хотелось есть, и двойной порцией макарон желудок уже не удовлетворялся. Требовал фруктов, творога, молока. Ее совсем не тошнило, аппетит был отличный. Желудок был согласен на все – кроме столовских макарон. И Вера, попереживав, вытащила сто рублей из неприкосновенной заначки, отложенной на родительский памятник. Сказала себе и вроде бы как родителям: «Ведь я беру не на удовольствия. Потрачу на вашего внука!»

Она перестала каждый день давиться невкусной столовской пищей. Покупала себе на рынке домашний творог, «Адыгейский» сыр и иногда даже гранаты. Постоянное чувство голода потихоньку сошло на нет. Но Вера стала замечать, что у нее портится характер. И она ничего не могла с собой поделать.

До чего же некстати она стала раздражительной и плаксивой! В институте и в общаге только подзабыли скандал с Полонским, снова стали приглашать ее в культпоходы в кино и на вечеринки, – а она вдруг ни с того ни с сего грубила, раздражалась или принималась реветь. Раньше она всегда радовалась, что находится в гуще событий, что кому-то нужна, что в курсе всех новостей и сплетен... А сейчас новости не интересовали, а сплетни просто бесили. Что ей до всех этих институтских дел и делишек, зачем ей нужны новые друзья и поклонники, если скоро ее раздует, как бочку с огурцами!