Текст книги "Ханморская Древучесть"

Автор книги: Анна Гутиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Часть 1

Предисловие

В предрассветную зелень леса ворвалась белая древока. Лопались ветки под пушистыми ногами, раздраженно шипели опавшие листья.

– Ай! – вдруг вскрикнула Душаня, дернувшись назад: длинная шерсть пребольно зацепилась за сук.

Древоки – забытый в Мире малочисленный народец. Древесные тела густо обросли коричневой длинной шерстью (у всех, кроме Душани, у которой шерсть была грязно-белого цвета). Гладкими остаются только лицо, живот и руки. У взрослых древоков тела покрыты глубокими, словно вырезанными на дереве узорами.

Древока судорожно сглотнула комок в горле, и с силой прижала ладони к губам. «Нет-нет, не сейчас, пожалуйста. Еще рано, потерпи немного», – мысленно попросила Душаня обжигающий комок.

Она до скрипа стиснула зубы и глубоко задышала. Утих вроде. Душаня виновато оглянулась назад, туда, где додремывало последние утренние часы Древок-селение, сорвалась с места, кинулась глубже в лес.

Извилистый корень коварно подсек бег. Древока, пролетев пару метров, пропахала носом сырой мох. И на этот раз ей не удалось захлопнуть рот. Застонав от боли, она скрючилась в мохнатый клубок, сжала горло. А затем древоку вырвало… Песней!

Из Душани выплеснулся сноп золотых искр, взвился ввысь, закрутился на ветвях и медленно осыпался мириадами блескучих частиц. Печально звенела Песня, вырвавшись на свободу. Душаня обессиленно распласталась по земле и с тоской следила, как тают звенящие искры в светлеющем небе. Она широко зевнула. Глаза закрывались.

– Совсем капельку посплю (зевок)… успею вернуться (зевок)… не заметят Песни…

Над спящей древокой в первых солнечных лучах резвились стаи пурушат. Проспала.

Глава 1. Древок-селение

В отдаленной части Мира, на одной из лесистых гор проплешиной белело Древок-селение. Белым древоки красили стены низких домов, покрытых широкими крышами. Белыми были заборы, расчертившие селение на клеточки-огороды. А в огородах словно по линейке тянулись грядки. И так же ровно была расчесана и заплетена густая шерсть самих древоков: в сложные коричневые узоры. У всех без исключения. Ну, разве что кроме Душани, прячущейся от селян за нависающими прядями грязно-белого цвета.

Единственная улица в середине Древок-селения прерывалась круглым каменным колодцем, а затем, продолжив свой прямолинейный бег, устремлялась к холму, что одиноко возвышался за последними домами. Весь заросший сор-травой, холм скрывал еще один домишко.

Пурушата – свободные странницы. По виду клочки пуха с никому не заметными глазками (и мозгами).

Ангучи – крупные медлительные существа с шестью лапами. Густая вьющаяся шерсть, жирное молоко делают ангучей очень ценными для разведения. Целыми днями анугчи что-нибудь жуют и, похоже, мало о чем думают.

Буканожки – странствующийнародец, преимущественно передвигающийся целыми поселениями. Они ненадолго задерживаются в каких-то местах и тут же снимаются с места, если хоть у кого-то из буканожек возникает желание двигаться дальше. Обычно несколько раз объезжают весь Мир, знают все и всех. Правда, никто не понимает их языка. Очень мелкие, с круглыми красными телами, на которых покачиваются длинные усики. По бокам четыре пары ножек-ниточек.

* * *

В глаза Душане ударил солнечный луч. Она отвернулась и устроилась в ямке из мха поуютнее.

– Айя-майя, проспала! – Душаня вскочила и, не разбирая дороги, ринулась обратно в селение. Лес оканчивался у подножья заросшего холма. Здесь, в тени деревьев, стоял открытый загон для ангучей. Шестилапые неповоротливые ангучи покинули загон и обгладывали нижний край склона. Шорох за деревьями заставил их на секунду отвлечься от травы и поднять толстые морды, но, не найдя ничего интересного, кроме знакомой древоки, они продолжили свое занятие. Запыхавшаяся Душаня притаилась за стволом сосны и огляделась. Того, кто открыл загон, уже не было.

– Уф, – облегченно выдохнула древока и, отдышавшись, полезла на вершину холма, где прятался в сор-траве покосившийся дом. В отличие от аккуратных домов других древоков, ее собственный давно утратил белизну, скособочился и густо оброс вьющимися цветами. Зато в цветах буканожки настроили целый миниатюрный город. У крыльца Душаня замедлила шаг и настороженно осмотрела строения буканожек, покачивающиеся на ветру. Почти незаметные домики, башенки, мостики, облепившие траву и цветы, в этот ранний час безмолвствовали.

– Уф, – еще раз выдохнула древока, – успела.

Чрезмерная забота буканожек с их назойливым жужжанием могла привлечь внимание теток-древоков. Если тетки узнают, что сегодня ночью Душаня снова бегала в лес, они сразу поймут, в чем дело, и начнется. Еще и наказание выдумают. Нет, спасибо, обойдусь. Душаня аккуратно обогнула буканожичье поселение, перепрыгнула скрипучую доску крыльца и заползла по неровно сколоченной лестнице на крышу. Все-таки на редкость удачно начался день: никаких неожиданных встреч, придирок и разбирательств, как в прошлый раз. Душаня довольно улыбнулась, развалилась на солнце и мгновенно уснула.

Сон разлетелся от первых звуков пробудившегося Древок-селения: чавканья шестилапых ангучей на выпасе, грохота ведер и перестука древесных лап жителей по улице к колодцу. Чуть вдалеке раздался скрип открывшейся двери. Где-то зазвенела посуда. Потянуло запахами жарящихся лепешек. Из одного домика выскочила низенькая древока, обматывая растрепавшиеся косы платком, закричала:

– Брянка, Брянка! Одолжи горшок, свой разбила.

Из соседнего дома откликнулась Брянка:

– Жди, Соечка. Найду скоренько.

Дородная Брянка, несмотря на это «скоренько», выплыла с горшком неторопливо и со скрипом оперлась на забор. Ее резковатые узоры на древесной коже, словно вырезанные ножом неведомого мастера, уже сложились в осуждающий рисунок. Все закругленные узоры Соечки суетливо заметались, пока не подобрались в удивленно-волнительное выражение. Брянка передала горшок и замолчала на добрую минуту.

– Что же? – не выдержала Соечка.

Брянка еще сильнее навалилась на забор, наверное, хотела сказать что-то по секрету. Соечка подставила ухо, и подруга гаркнула:

– Нет, ты представь: наша-то чудинка ночью пела.

Соечка схватилась за грудь:

– Да ты что?! Мож, со сна тебе привиделось, Брянка? Сколько уж мы ее наказывали!

– Привидится такое, скажешь тоже. Вот говорю тебе: она эту гадость назло делает. И не спорь, Соечка. Раз под ивой нашли, значит, такой вот поганый характер, хоть выпалывай, хоть не выпалывай.

– Тсс, ты чего раскричалась. Услышит кто, – шикнула на нее Соечка. Оглядела ближайшие дворы и, на всякий случай дом на холме, но никого, кто мог бы заинтересоваться их разговором, не увидела.

Растрепанная ото сна Душаня сидела на крыше за трубой, обхватив колени руками. Вот уж повезло так повезло слушать очередную белиберду в свой адрес.

Брянка вслед за Соечкой прислушалась к соседям, а затем горячо затараторила:

– А чего? Гляди, как она выкобенивается: и в дом заброшенный удрала, а в прошлом году еще и пришлых напустила, да кого – бродяг-буканожек! Воркует, жужжит с ними – я сама слышала. Может, она совсем того… чуднула окончательно. Но главное, – тут Брянка встопорщилась, и ее узоры вытянулись в большой возмущенный знак, – она же поет Песню!

Соечка огорченно вздохнула:

– Может, после Посвящения исправится?

– Пф, все надеешься, что в ней что-то хорошее проявится. Хе, она же и-во-вая, – покрутила у виска Брянка.

– Мы не знаем, – задергалась Соечка, будто от разговоров про иву у нее начинало везде чесаться. – В корнях-то Душаня лежала слишком большой для младенца. Она не росла под ивой, ее туда кто-то положил.

– Ой, ты все о своем. И кто у нас на краю Мира вдруг завелся, чтобы младенцев-переростков подкидывать? – подбоченилась Брянка, приготовившись сражаться.

Было видно, что спор о Душане – дело привычное, и у каждой в арсенале неубиваемые доводы.

– Покрываешь ее, позволила одной жить. А я вот говорю тебе: ни одна древока не пожелает своему ребенку судьбы ивы. И даже такая мать, что бросила нашу чудинку, не стала бы совать ее под это темное дерево. Родилась она такая, и все тут. Помяни мое слово, Посвящение покажет, что ивовая Душаня, и по темному пути ей шагать.

Тут из дома Соечки донеслись крик и шлепок. Тетка всплеснула руками и кинулась в дом. Брянка грозно осмотрела холм, виднеющуюся из травы крышу и, не увидев притихшую за трубой Душаню, ушла к себе.

Душаня захлебнулась воздухом, закашлялась. Посвящение! И как она о нем забыла. Уже сегодня. Жуть: толпа древоков, вечно косящихся в ее сторону, настороженных и недовольных. И ей ли праздновать то, что она станет одной из них? Что может изменить глупое Посвящение? Древоки всегда будут отдельно, и всё потому, что у нее Песня. Песня в Древок-селении под запретом, и под запретом оказалась Душаня. Она поежилась и посмотрела на небо: если б можно было улететь прямо сейчас, как стаи пурушат, она, не задумываясь, взмыла бы ввысь.

Над краем крыши показались осторожные черные усики. Много-много пар. Они повертелись во все стороны, пока не сошлись в одном направлении – к белой древоке. Душаня моргнула, небо ослабило хватку – древока выпала из него обратно на крышу и уставилась на усики.

– Все в порядке. Правда, – ответила она шепотом. – Выползайте.

Буканожки с жужжанием облепили Душанины руки, плечи, ноги, голову красными шариками.

– Да, ночью пела. Я же нечаянно, – улыбнулась им древока.

– Жжж-жж-жж, – возмутились буканожки и спросили, – жжжж?

– Ага, видела теток. Брянка бушует, – пожала плечами Душаня, – наверное, еще кто-то слышал, но что я могу поделать? Если бы я могла не выпускать Песню, я бы не выпускала. Но она же бьется в горле и обжигается. Как не выпустить – сама ведь сгорю.

В ответ раздался сочувствующий вжик.

– После Посвящения? Думаете? – нахмурилась Душаня.

– Жжж!

Душаня просветлела и поползла с крыши в дом. Может, и правда, все будет в порядке, как нажужжали буканожки.

В доме манила к себе высокая кровать в углу, где каждый матрац в башне из матрацев до самого потолка обещал провал в глубочайший из снов. Тяжело ей давалась борьба с Песней. Душаня силой воли заставила себя отвернуться, не спеша растопить печку и медленно поставить чайник. С веревки над печкой стянула полотняный мешочек с сушеной смородиной и долго ссыпала ломкую горсть в кипящую воду.

– Кее! Куке! – раздалось нетерпеливое за дверью.

Душаня радостно хмыкнула и, сдунув оставшиеся кусочки листьев в кипяток, бросилась открывать.

Все шесть мускулистых и пушистых ног ангучи разом обрушились на древоку.

– Золотинка! – почти строго выпалила Душаня, отбиваясь от настойчивых попыток ангучи вылизать ее лицо. – Ну, Золотинкаааа же, – засмеялась древока и обняла ее за шею.

Ангуча рывком подняла древоку на ноги и ткнулась мордой в ее белую шерсть.

– Ты что, опять сбежала с выпаса?

– Ке, – ответила Золотинка и, повертевшись вокруг себя, недовольно добавила, мотнув коротким хвостом, – куууу.

– А, по-моему, ангучи очень красивые, – Душаня провела рукой по медовым завиткам ангучиной шерсти. – Вполне может быть, что ты не станешь такой же огромной, как твоя мама.

Душаня задумалась и добавила:

– Вообще-то, если честно, я тоже не хочу быть древокой. Только вот пока не придумала, как это устроить. Но все-таки зря ты не ешь траву.

– Кееее, – закекала ангуча, подталкивая носом Душаню на выход.

– Ладно-ладно, молчу. Все ушли? Уже? Сейчас, ведро только возьму.

Из закутка раздался грохот ведра, покатился медный таз, свалилась лопата.

– Я готова. Тихо, – прошептала Душаня.

Древок-селение опустело: похоже, что все и правда ушли на Посвящение и, кажется, про Душаню забыли. Притаившись в зарослях сор-травы, древока с ангучей разглядывали лежащее перед ними селение. Никого. Внизу под холмом замерла тишина. Душаня с Золотинкой переглянулись и, вскочив, с хохотом и кеканьем бросились наперегонки вниз с холма и дальше по улице между домами. За ними следом весело неслись пыль главной улицы, утренние запахи лепешек и жужжание пчел.

Хотя… нет, ушли не все.

Впереди, под круглыми, прохладными камнями колодца, в сырой траве играла орава мальков-древоков. Душаня мотнула головой и спряталась за упавшими на лицо прядями. Дети побросали свои игры и, вытянувшись, теперь внимательно следили за ней. В тишине противно бзинькнула кем-то прихлопнутая муха, у кого-то упала игрушка.

– Беги, Золотинка, – шепнула Душаня ангуче, нервно переступавшей рядом всеми шестью лапами.

– Слышали? – гоготнул мальчишка. – С ангучей говорит!

Компания взорвалась смехом.

– С ангучей! Они же не разговаривают.

– Она еще и с буканожками болтает, ой, не могу!

– Чудинка, лохмы заплети.

– Она сегодня Песню пела!

– Я тоже слышала.

– Песню…

– Песню…

Первый камень ударил неожиданно, сбоку. Ангуча жалобно заблеяла и умчалась за дома. Душаня скрипнула зубами, вцепилась в дужку ведра и отчаянно двинулась к колодцу. Дети вскочили и принялись швыряться мелкими камнями и песком. Но Душаня, наклонив голову как можно ниже, продолжала идти. Дети завизжали и кинулись врассыпную, напоследок покидав в нее словами пообиднее.

Подойдя к колодцу, Душаня привязала ведро к веревке и изо всех сил швырнула его в воду. Ведро жалобно зазвенело о камни, раздался негромкий всплеск, и веревка натянулась. Древока вдруг пожалела ведро, вытащила его на край колодца, прижалась щекой к запотевшему краю.

– Чевой это ты с ведром вздумала обниматься?

Густой голос Зии напугал ее. Так вот кого оставили присматривать за мальками, которые до Посвящения еще не доросли. Душаня вздохнула и повернулась к Зие. Эта так быстро не отстанет. Зия выжидательно смотрела на нее и, уперев руки в крутые бока, продолжила:

– Ой, ну что же ты все молчишь, чудинка нечесаная. А ну-ка поди сюда, косы заплету. Брянка с Соечкой даже вдвоем с тобой управиться не могут. Вот я уж за тебя бы взялась. Погоди, – вдруг дошло до Зии, – а почему ты не на Посвящении? Возраст самое оно.

Душаня сделала шаг назад. Из ведра на ноги плескануло ледяной водой, и древока подскочила на месте.

Зия прищурилась и ухватила Душаню за руку.

– Куда собралась? Беда с тобой, Душанька. Хоть и подкидыш ты, да любая древока рада тебя принять, как родную. Чего кочевряжишься?

На их разговор вышел из соседнего дома старый древок. Ему скоро в землю врастать, но он бодренько доковылял до Душани.

– Ничего-ничего, маленькая она еще. Придет в свой возраст, образумится чудинка наша, – он погладил высохшей, как щепка, рукой по спутанной шерсти Душани, – будет, как все мы. И петь вот уже перестала – порядок нарушать. Умница. А пока пусть играет, придумывает свои разговоры с ангучами и буканожками.

Душаня вырвалась, бросила ведро и кинулась бежать по улице. Вдруг резко обернулась и закричала:

– Я ни-ког-да не буду, как вы! Сами образуйтесь в болтливых древоков с огородами и косичками!

Глава 2. Посвящение

Она крутанулась для спасительного бега на холм, как…

– Вот ты где?

Душаня ударилась о древесный живот Соечки. Тетка вся разряженная, с витиевато уложенными косами, выглядела почему-то совсем не празднично. Складки на ее лице собрались в одно опасное выражение, хорошо знакомое Душане: еще немного, и Соечка вспыхнет, как хворост, и начнет трещать без умолку. Душаня попятилась.

– Нет уж, теперь ты от меня не уйдешь. Все подростыши на месте: Бетька, Шеманя, Крачек, Золка и Юниф – готовы к Посвящению. Одна ты шатаешься невесть где.

У Душани неприятно кольнуло в груди: она, конечно, знала, что Бетька тоже должен участвовать в Посвящении, но как-то не думала об этом всерьез, ведь она и не собиралась на «великий праздник» древоков. Бетька – сын Брянки – прознал, что она поет, и мало того, что сам взялся за ее воспитание, так и втянул в процесс всех подростышей. «Не очень приятные воспоминания», – поежилась Душаня.

– Я туда не пойду!

На тетку сверкнул зеленый глаз из-под нависших прядей.

– Ишь чего выдумала! – у Соечки чуть лицо не вылезло из древесных узоров. – Ты что творишь-то? Посвящение – твой последний шанс! И я не допущу, чтобы ты его упустила. Ты думаешь, я не слышу, как ты по ночам выпускаешь Песню? И если сама не пойдешь, позову Брянку, Бетьку, Зию, силком тебя утащим.

Душаня уставилась в теткины глаза, резко повернулась и направилась в лес. Иначе не отстанет и правда позовет Бетьку. Тот с радостью поможет Душане добраться до нужного места – кувырком. Вот уж кто горазд на такие выдумки. Если уж идти на Посвящение, то лучше самой. Она услышала позади себя шумный выдох облегчения и раздраженно повела плечами.

Некоторое время они шли молча, только Соечка бормотала неразборчивое право-лево и что-то про исчезнувшую тропинку. Дорога потянула их вниз. Теперь приходилось цепляться за кустарники, чтобы не соскользнуть в чащу.

Камни посыпались под ногами в пропасть, спрятавшуюся за густыми кустами. Душаня, ухнув, поехала вместе с камнями. Соечка, успевшая уцепиться за дерево, рванула Душаню за шерсть. Обе тяжело дышали. Тетка-древока вдруг приблизила лицо, ставшее на миг безумным, и горячо зашептала:

– В день Посвящения земля, прошитая корнями наших предков, исполняет самое сильное желание посвященного. Душаня! Загадай, чтобы Песня исчезла из тебя. Не мотай головой, послушай. Уйдет Песня – уйдут мучения. Ты станешь, как все мы. Они забудут о твоем отличии, ты заведешь друзей, начнешь весело смеяться. Тебе больше не надо будет прятаться. Понимаешь, милая?

– Без Песни. Не прятаться… – повторила белая древока.

Соечка осторожно ее отпустила и затараторила:

– Ах да, нам сюда, вспомнила.

Душаня ее не слушала. Она пыталась представить, как это – жить без Песни, быть вместе со всеми, и не могла.

Чуть поодаль, в траве, скользила витиеватая тропинка, которая и вывела к поляне. На их приближение обернулось все селение, собравшееся на празднование Посвящения. Древоки одобрительно загудели, пропуская Соечку и Душаню сквозь плотные ряды красиво заплетенных, узорчатых древоков. Все они заглядывали под Душанин навес из белых прядей и гладили по спутанной шерсти.

Отовсюду шептали:

– Откажись от Песни.

– Загадай желание.

– Выбери нас.

От их добрых прикосновений и непривычно одобрительных взглядов у Душани защипало в носу. «Разморозили, – подумала она, – сейчас начнется капель». Руки древоков мягко направляли ее к центру поляны.

Соечка выпихнула Душаню в центр круга, пробормотав напоследок неразборчиво-утешительное. Душаня подняла голову и резко выдохнула, встретившись взглядом с ухмыляющимся Бетькой. Скривилась. Гладкий, сбитый, правильно-коричневый, само олицетворение «как надо». Вслед за Бетькой прыснула Шеманя и толкнула в бок Золку, та натужно хихикнула. Юниф отвернулся, а Крачек заглядывал в рот Бетьке. Все пятеро подростышей-посвящаемых, как на подбор.

Они так и стояли друг напротив друга: белая древока напротив пяти коричневых.

– Душаня! – ласково проскрипел Дубич – слепой глава Древок-селения.

Дубича Душане приходилось встречать нечасто, и в эти редкие встречи она тихо прошмыгивала мимо его слепых глаз – не знала, что каждый раз он тихо улыбался ей вслед.

Выбеленный временем, усохший, с редкими клочками шерсти, сейчас он стоял посредине поляны и сосредоточенно нюхал цветок в руках.

– Милое, непонятное дитя, слышу твою задумчивую поступь. Ты пришла из ниоткуда, и путь твой теряется в неизвестном, но вот сейчас, заметь, ты здесь, – тут Дубич откусил пару лепестков от цветка и задумчиво пожевал. – Здесь и сегодня будет сделан набросок твоей дороги. Понимаешь?

Душаня ничего не поняла, но ей было неудобно признаться, и она промолчала.

– Это ничего, – улыбнулся Дубич ее молчанию, – я порой и сам не понимаю, что говорю.

Невидящим взглядом он обвел почтительно стихшую толпу древоков и снова заскрипел, обращаясь уже ко всем.

– Я стар, древоки. Минуло триста лет, как я привел вас на эту гору. И никого не осталось из тех, кто помнит начало. Бывает, я вызываю в памяти скалистые склоны, укрытые серым туманом. Те самые горы, которые теперь, благодаря нашим стараниям, заросли лесами[1]1
  Древоки владеют удивительной способностью выращивать леса на голых камнях. (с) Книга Прошлого


[Закрыть]. Но память моя истлела до дыр, и что было до гор, и откуда мы – не помню… чернота. И я уже давно не вижу Мир вокруг себя. Перед моим взором все чаще открываются призрачные врата Льемена.

Древоки начали переглядываться, разводили руками и пожимали плечами. К чему вспоминал Дубич то, чего не помнил никто? О каком Льемене идет речь? Не усох ли ум у старого главы Древок-селения, который пережил не одно поколение древоков? Душаня обняла себя руками: по телу словно буканожки поползли. Дубич выслушал испуганную тишину, а потом с огромным трудом воздел сухие плети-руки и торжественно произнес:

– Ну, да ладно, Мир с вами, давайте развлекаться. Сегодня великий день, как нельзя кстати подходящий для этого. Все-таки, он наступает раз в три года: завершается и начинается цикл жизни прямо сейчас, на наших глазах. Наши дети созревают, старики врастают в землю, а земля дарит урожай младенцев. Эгей, пусть наступит момент Посвящения!

Древоки разразились одобрительными криками.

– Расплетите детям косы!

Дубич повернулся к шести молодым древокам, стоящим перед ним в центре поляны.

Родители бросились к подростышам, волнуясь, расплели прически. Душаня посматривала на воркующую суету, и ей, по обыкновению, было неловко за непричастность. Наконец перед всеми предстала шеренга из шести лохматых подростышей: пяти темно-коричневых и одной белой.

– Посвящаемые! – проскрежетал Дубич. – Шуруйте в новую жизнь, выбирайте себе дорогу с широко распахнутыми глазами и помните: никто не отвечает за ваш выбор. Все сами, своими короткими ножками.

Глава селения замолчал и дожевал цветок. Собравшиеся заволновались.

– В какую сторону идти-то? – пробасил Бетька.

– Я не сказал? – встрепенулся Дубич. – В лес. Конечно же, в лес. Смотрите на деревья, вчувствуйтесь в их молчаливые души, ощупайте их неровный характер и найдите свое. Какое дерево – такова ваша судьба.

– Это все? – уточнил Бетька.

Дубич деревенел на глазах. Он со скрипом открыл рот и пробормотал:

– Мда, и не забудьте о древочьих младенцах в корнях деревьев. Помните, никто кроме вас посвящаемых не способен увидеть их. Тормошите малышей, пусть кричат зовут родителей.

Глухо забарабанили палки о палки, заглушая слова. Сердце Душани тоже заухало. И чем быстрее и громче было «там-там» палок, тем сильнее волновалось сердце. Она оглянулась на других подростышей. Они стояли такие же напряженные и взволнованные.

– Отвар! – приказал Дубич, и палки взорвались дождем «там-тамов».

Древоки втащили на поляну дымящийся котел. Душаня сморщилась. По одному только запаху стало понятно, что его содержимое – преотвратная гадость. Взрослые наполнили шесть чаш и поднесли к посвящаемым. Густой пар обволакивал мысли, перестук палок оглушал их наповал.

– Дети мои, страшитесь перемен: они обрушатся на вас, придавят и расплющат. По ощущениям, будто вы умерли. Но то всего лишь сдохла ваша прошлая жизнь. Ничего приятного, но потерпите временную смерть, и наступит жизнь новая, – голос Дубича был еле слышен сквозь стук и восторженные крики древоков. – Выпейте отвар!

Подростыши опрокинули в себя обжигающее зелье.

Душаня, застонав, повалилась на землю. Глаза заволокло зеленой мутью, сквозь которую просачивались очертания мечущихся по земле детей. Отвар ядом выжигал изнутри.

– Аааа! – вдруг зашлась в крике она… или все посвящаемые разом – не разобрать.

Душаня выгнулась дугой от острой боли: древесное тело медленно прорезали витиеватые узоры. Белая гладкая кожа скрылась под кружевом черных спиралей. И древока потеряла сознание.

* * *

– Неееет!

– Дубич!

– Что вы делаете? – взрывались отчаянные крики сразу отовсюду.

Зеленая муть, сквозь которую смотрела очнувшаяся Душаня, показывала что-то несусветное. Дубич облил себя отваром и, поклонившись на четыре стороны, залпом выпил остаток. Высохшее тело налилось зеленью, клочки шерсти заветвились в сучья, ноги пустили корни. Глава Древок-селения увеличивался, поднимался над деревьями, и вот на поляне стоял неохватный трехсолетний дуб.

– Там! – вдруг прохрипела Душаня и поползла к дубу.

Ее тело было налито жгучим отваром, который плескался при каждом движении. Руки и ноги, испещренные узорами, стали чужими и размашисто следовали собственным велениям.

Под новоявленным дубом запутавшись в корнях шевелился младенец, совсем еще зеленый. Похоже, никто его не видел, кроме нее. Да и древоков на поляне осталось всего никого. Они следили за неловким передвижением Душани и не шевелились.

– Там! – сипло крикнула Душаня и протянула руки к зеленому ребенку в корнях дуба.

– Ищи древостов, – кто-то прохрипел над ее головой.

– Что?

Душаня подняла голову и встретилась взглядом с лицом Дубича, с трудом различимое в складках коры дерева.

– Скажи им… – Дубич с трудом скрипел, складывая неподвижную кору в натужные гримасы, – скажи им всем, что Ханмор одержал победу. Что Мир поглотила Ханморская Древучесть. А мы… Мы ничего не видим. Мир – обман.

– Я не понимаю, – скривилась Душаня. В голове шумело, перед глазами плыла зеленая пелена. Казалось, ожившее дерево намеренно искажает слова. – Ничего не понимаю.

К тому же руки и ноги непослушно дергались во все стороны. Рука задела зеленого младенца в корнях дуба. Он истошно завизжал. Душаня закрыла уши, заехав себе по лицу.

К дубу ринулись древоки. Охая и умиляясь, они переступили через лежавшую Душаню и занялись выпутыванием младенца из корней.

– Найди древостов, они все исправят, – еле слышно проскрежетал Дубич над возней взрослых древоков.

– Но как?

Душаня с отчаянием подняла на дуб мутные глаза.

– В тебе Песня – дар древостов. Слушай Песню в себе. Найди древостов.

На стволе уже не было знакомого лица. Последние слова прошелестела листва, и в небо полетели косяки листьев.

– Кто такие древосты? – прошептала Душаня в никуда.

* * *

– Ханмор победил. Древосты все исправят, – повторила Душаня.

Неимоверным усилием она собрала ноги вместе, заставила руки повиноваться и, пошатываясь, поднялась.

Отвар внутри нее, забулькав, перетек в ноги. Душаня не успела подумать, что ей делать дальше, как вопреки своей воле понеслась сквозь лес. Зеленая муть потерялась где-то по дороге, и Душаня видела все, как в первый раз. Мир пел песню жизни: томные изгибы травинок, листья, млеющие на солнце, улыбающиеся лица деревьев… Что?! С каких это пор у деревьев лица? Ладно Дубич, но… Душаня резко остановилась.

Деревья помахали ветками.

– Кого ищешь? Твои-то умчались дерево своей судьбы искать, – хихикнула ближайшая старушка-липа.

– Тут нет того, кто тебе подходит, выбирай дерево по себе, – буркнул кряжистый вяз. – Сказали тебе идти до древостов, вот и иди.

– Откуда вы знаете? – удивилась Душаня.

– Едиными корнями опутана земля наших гор. Здесь каждый узнает то, что стало известно другому, – ответил вяз, – стоит только поглубже заглянуть в себя.

– Но кто такие древосты? – спросила Душаня.

– Иди-иди отсюда, – уколол ее облезлой веткой дед-ель. – Говоришь им ответы, а они с вопросами лезут снова, ничего сами подумать не могут.

Ноги Душани сами собой заплясали на месте и понесли ее вперед. Лес оказался живым. Деревья болтали, обмахивались листьями и много жаловались на преотвратное пекло. То тут, то там в корнях жалостливо мяукали зеленые младенцы, разбуженные посвященными подростышами: Бетька с компанией, наверное, уже пробежали мимо. Толпа взрослых древоков, лопоча от умиления, кидалась на детские звуки и, высвободив очередного малыша из заботливых корней, баюкала. И ничего не замечала вокруг. Ни лиц деревьев, ни стаек пурушат, ни пробежавшую мимо Душаню.

Бег Душани подсек коварный Бетька.

– Держи ее крепче.

– Связывай.

– Ай, она мне в нос заехала.

– Все, готово.

Связанную Душаню прислонили к стволу. Длинные ветки свисали почти до самой земли, тут же скрыв под собой белую древоку.

– Глядите-ка, вылитая чудинка: что ива, что эта, обе косматые и тухлые. Будешь нам благодарна – мы тебе судьбоносное дерево отыскали, – грохнул от смеха Бетька.

– Гнилье ты, Бетька, – ива раздвинула ветви и сонно взглянула из-под набухших век, – у тебя червяк в сердцевине.

– Проснулась! Старая ива проснулась! – закричали подростыши. – Дерево смерти снова ожило! Душаня вступила на путь смерти!

И разбежались.

– О-хо-хо, время меняет Мир, но только идиоты во все века одинаковы, – прошамкало дерево и стало вынимать из спутанной шерсти Душани ветки и листья.

– Вы меня отпустите? – испуганно спросила Душаня, – вдруг вы – не мое дерево.

– С чего бы это? – ива сильно дернула за колтун и отбросила еловую шишку. – От судьбы решила побегать?

– Но вы – дерево сме…

– Я просто дерево, смерти и жизни, жизни и смерти – разницы никакой, – равнодушно добавила ива. – Страхи кратковременной мелюзги ко мне не относятся. Смерть – не смерть. Жизнь – не жизнь. Ерунда. Не находишь?

Душаня в страхе помотала головой.

– Я еще не умирала.

– Небольшое недоразумение. У тебя все еще впереди, – успокоило ее дерево.

Ива погладила Душаню по белой шерсти, задумчиво перебирая пряди. Душаня дернулась от ивы, но та обвила ее ветвями.

– Куда тебе бежать? У тебя Песня – последний дар великих древостов. Только ты сможешь отыскать их и вернуть в наш обмелевший на свершения мир.

– Они все исправят? – с надеждой повторила слова Дубича древока.

– Да уж хотелось бы, – пробурчала ива.

– Но Соечка сказала, что я могу жить без Песни, если загадаю желание, – прошептала Душаня.

– Печь лепешки и болтать с соседкой о погоде? – насмешливо уточнило дерево.

Душаня помотала головой.

– К судьбе готова?

Древока выдохнула «да» и откинулась на ствол.

По телу Душани пробежала дрожь. Белая шерсть поднялась вверх и переплелась с ветвями ивы. Время остановилось: ветер застыл полосами, деревья скрючились в гримасах, трава замерла иглами. Мир наполнился монотонным гудением, от которого у Душани жутко зачесалось в ушах. Она обернулась к иве спросить, кто это мычит. Мычала ива, закатив глаза и покачиваясь из стороны в сторону:

– Ом-м-м – ном – ном-м-м.

В конце концов привязанная ветвями к дереву Душаня прониклась гудением. От него в ней задребезжали все внутренности и проснулась Песня. Душаня повисла на ветвях, раскинув руки в стороны, а из ее узоров сиял золотистый свет. Все вокруг наполнилось сиянием. Цветы, помятые Бетькой и его друзьями, поднимались, трава расправилась, ветви ивы потянулись ввысь.

Чуть позже Душаня обнаружила, что танцует и подпрыгивает вокруг ивы. Она старалась подпрыгнуть как можно выше: казалось, что еще чуток и она взлетит, хотя то и дело больно падала. Душаня смеялась, зато ива морщилась от каждого нового удара об землю и во избежание очередного быстро вставила:

– Посвящаемая может загадать желание у земли, опутанной корнями наших предков.