Текст книги "Ханморская Древучесть"

Автор книги: Анна Гутиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

– Ханмор победил! Мир теперь – Ханморская древучесть! Только вы можете все исправить.

– Хан-мор по-бе-дил. Это объя-сня-ет за-мер-ший в настоящем Мир. Мы не мо-жем вер-нуть-ся об-рат-но. – Древоста уносила дорога, его слова размывались в воздухе. – Сле-дуй-те за Пес-ней.

– А-а-а! – голосила Бабу.

– Тише ты, дай ему договорить! – Фонла накинула на рот Бабу тряпицу. Та отбивалась и тянула руки к исполину.

– Мы вер-нем-ся, ког-да весь Мир хо-ром… – донеслось от невидимого уже исполина. – …По золотой реке мы вернемся в Мир…

Ветер унес последние остатки видения.

Фонла убрала тряпку с Бабу, и та грохнулась на землю с рыданиями:

– Мир без древостов – это же тарелка без каши. Как жить-то?

– О-о! Опять сырость и вопение, у меня скоро клювы заржавеют, – взбесилась Фонла. Головы посмотрели друг на друга в полном согласии. – Полетели-ка посмотрим, что там полезного от хозяйства осталось.

Фонла схватила обмякшую Бабу и прислонила к дереву, а затем, зыркнув на «малявок», взмыла ввысь. Беспамятный лес закончил выкидывать вещи и принялся скидывать с себя охапками листву.

Душаня, понурившись, брела под листопадом к кромке деревьев. Она глянула на плюхеля, на йодрика. Но в большущих глазах Силя можно было захлебнуться от разочарования. А йодрик без всякого стеснения ее передразнил:

– «Исправьте меня»! Эх, ты! Песню собиралась отдать – и это тогда, когда у меня появился такой шикарный план на нас троих. Трусиха. Нашли в кого Песню засунуть эти древосты. Наверное, рядом никого другого не оказалось.

– Эх, я, – спряталась под шерсть Душаня и прошла мимо друзей.

– Зря ты так, – сказал Силь йодрику, не отрывая взгляд от скукожившейся древоки, белым пятном мелькающей среди вечерних деревьев.

– У-у, этот ее сундучизм.

Троп пнул камень.

– Чего? – поднял брови в недоумении Силь.

– Не поймешь, что у нее в сундуке. Явно что-то тяжелое: слишком уж она неповоротливая в общении. Закрылась крышкой с огромным замком, пойди пойми, что там за сокровища такие лежат. Прямо пиратом себя чувствую рядом с ней.

– Песня у нее там, – сказал Силь. – Такое сокровище каждому не откроешь, вот и ходит на замке вечно. Наверное, заржавел уже.

– А может, внутри просто мерзкий характер – по-моему, тоже сомнительное сокровище. И вообще, если бы я не слышал, как она поет, ни за что не поверил бы, что в ней Песня.

– Почему?

– Да потому что для Песни нужна сила, ну чтобы тащить ее и петь, конечно. А она, – йодрик махнул в сторону ушедшей древоки, – мучается только.

Силь пихнул Тропа в кучу листьев, скопившихся на обрыве. Троп нырнул под листву и замер. Силь озадаченно уставился на то место, где только что исчез йодрик.

– Юху-у! – завопил Троп, выныривая и сбрасывая кучу листьев на плюхеля.

Душаня спряталась за дерево и смотрела на возню друзей. «Бывших друзей, – со вздохом поправила она себя и подумала со злостью: – Опять из-за Песни. Ненавижу ее!» Вспыхнув, она тут же остыла, уронила голову на грудь. «Все-таки Троп прав. Песня такая красивая и важная, а я… я пугливая и слабая».

Она обхватила себя за плечи и решительно повернулась прочь от несбывшихся друзей. Ужасно неприятно каждый раз чувствовать, что ты не то, что надо. Но потоптавшись на опушке, Душаня не рискнула заходить дальше в лес: кто знает, сколько беспамятного волшебства Бабу в нем осталось. Поэтому древока бродила вдоль кромки леса, шурша сухими листьями среди порядком облысевших деревьев.

Она наткнулась на большущую кучу листьев и посмотрела вверх. Дерево над кучей было совсем голым. Душаня начала таскать охапки ломких листьев в кучу и сгребать нижние прелые. Она старалась не думать про неизвестного древоста, который зачем-то отдал ей Песню, лишив себя жизни. Потом вдруг вспомнила, что на Посвящении загадала желание петь и летать вместо избавления от Песни. «Вот дура. И все из-за этого отвара и просветленного оммм-ном-нома», – рассердилась на себя древока. Она сердито закинула последнюю охапку листьев на кучу и запрыгнула сверху.

– Засунули в меня Песню, не спросив, и теперь что-то еще хотят от меня, – шипела Душаня себе под нос. – Древосту-то что: наступил на того, кому не понравилось, как он поет, и все, а я только и делаю, что бегаю от всех. «Следуй за Песней», – передразнила она исполина. – За ней последуешь! Только успевай бежать и прятаться. Надо было что-нибудь другое загадать. Только что? Спрятаться от всех так, чтобы никто-никто бы меня не нашел и…

Душаня зажмурилась. Ей вспомнилось, как свободно лилась из нее Песня на поле грапп, на летучем острове, на посвящении. Она со вздохом прошептала:

– …И все-таки петь. Петь красиво. Интересно, как там ангуча? Надеюсь, кручень не будет без конца выскакивать из норы и пугать ее.

Тут Душаня посмотрела в небо, будто надеясь увидеть там летучий остров, и вдруг прищурила глаза и всмотрелась. Она безрезультатно пыталась приподняться на листьевой куче, только проваливалась глубже.

– Что ты там увидела, древока – великий спаситель исполинов?

Троп свалился рядом с ней на листья и уставился в небо.

– Три блестящие штучки, – тихо ответила древока.

– Точно блестит. Я раньше их там не видел, – сказал Силь, плюхаясь с другой стороны от Душани. – Может, искры от Песни на небе залипли?

Какое-то время они лежали молча. Разглядывали сквозь извилистые ветви три звездочки на темнеющем небе.

– Бабушка рассказывала, – начал Силь очень тихо[5]5
  Силь говорит тихо и не сразу, потому что рассказывать о прошлом неофициально считается под запретом. Официально никто не придет и не арестует, но слишком болтливые мирцы могут и пропадать бесследно.


[Закрыть], – что когда-то на небе были звезды – вот такие, похожие на искры от костра. И в самую длинную ночь, которая длилась как целых три дня и три ночи разом, мирцы уходили в горы, на холмы, в общем, на что-нибудь высокое. Там они строили шалаши, брали с собой палатки. Все жители Мира в эту ночь молча сидели, смотрели на звезды и мечтали. Не у всех, но у многих с земли вырастали лестницы прямо в небо. Всех желающих встречал на небе – на самом краю Мира, там, где наш мир встречается с другими, – Брет. А потом они возвращались обратно, а на небе зажигались новые звезды.

– А что с ними делал этот Брет? – спросил Троп.

– Не знаю, и бабушка не знает, – пожал плечами Силь.

Они помолчали. Силь повернул голову в сторону Душани. И она повернулась на шорох. Встретились глазами. Душаня вдруг сбилась с дыхания и дернулась, оказавшись лицом к лицу с плюхелем. Силь отвернулся к звездам, улыбаясь неизвестно чему. А Душаня подумала больше чувством, чем головой: «Обжигает, хотя это куда больше свойственно буйному йодрику, а не успокоительному, как вода, плюхелю. Все у меня наоборотишнее», – вздохнула она про себя и, чтобы поскорее угомониться об йодрика, спросила у него:

– У тебя был шикарный план, помнишь?

– Э-э, нет, тебе скажи. Ты же при первой возможности сбагришь куда-нибудь Песню, и что от тебя останется? Белобрысая финтифлюшка с отвратительным характером, а я тебе сейчас секретный план выложу. Ага, разбежался.

– Будто я могу ее отдать? – невесело ответила Душаня. – Без Песни мне не жить.

– Слова вроде нормальные, а вот фырканье твое их просто уничтожило, – возмутился Троп.

– Мало в тебя камней прилетело за Песню, – почти шепотом сказала Душаня.

Она почувствовала, как плюхель положил руку на ее ладонь и тихонько пожал. Осторожное прикосновение сразу же растаяло. Но в глазах вдруг защипало.

– Мне отец только тумаков давал, когда я забудусь и насвищу чего-нибудь. Хотя скорее в целях профилактики, – почесал красный вихор йодрик.

– А меня бабушка от всех плюхелей прятала, когда из меня узоры начинали сплетаться, – поделился Силь. – Камни, конечно, пострашнее будет.

Душаня промолчала: тумаки и защищающая от всех бабушка рядом с изгнанием целым Древок-селением в счет не шли.

– Ладно, принято, – махнул йодрик. – Вот мой суперский план. В общем, топаем искать летучий остров, забираемся на него и поем Песню. И попробует пусть Правитель и весь Мир до нас допрыгнуть. Вы чего выпучились? Думаете, я обманываю? Я сам его видел! Из-за летучего острова я и ушел из Йедрикгама.

Силь сел на куче, Душаня даже убрала за уши длинные пряди. Они оба смотрели на него так, будто у йодрика выросла вторая голова.

– Вообще-то я тоже из-за летучего острова ушел из Бурля, – заметил Силь.

– Вообще-то, – медленно сказала Душаня, – летучий остров – мой дом. Там остались ангуча, семейство буканожек, старый кручень и книга прошлого, которая называется «Легенда о Древостах».

Теперь вторая голова словно выросла у нее: разинув рты, смотрели на древоку и плюхель, и йодрик. Нервничая, она зажевала прядь шерсти.

– Вот так сундук. Вот тебе и сокровище, – пробормотал Троп.

– Расскажи, – потребовал Силь.

Запинаясь с непривычки говорить о себе, Душаня рассказала про посвящение, про Дубича и его странные слова о Ханморе, про изгнание и про утро, когда холм оторвался от земли и взлетел в небо.

– Но это был мой план: лететь и петь, – проворчал йодрик.

– Если ты не заметил, у каждого из нас был именно этот план, – осадил его Силь.

– Да? Я не заметил, – удивился Троп.

Силь и Душаня рассмеялись в голос.

Деревья пригнулись от ветра. Вернулась Фонла и заорала с высоты:

– Эй, мелюзга, а ну-ка цыц. А то мигом сделаю фарш на утренние котлетки!

На что способна крикливая Фонла, никто не знал. Друзья переглянулись. Троп подмигнул. В конце концов, у них был план и завтрашний день. Незаметно их сморил сон, укачал от всех прошедших событий в тишину и покой.

* * *

– Па-а-адъем! – скомандовала Фонла.

От неожиданности йодрик слетел с кучи листьев, плюхель подпрыгнул, разворошив разлетевшиеся остатки, а древока осела на землю в гнездо из остатков листвы.

– Что такое? – потягиваясь, спросил Силь.

– Завтракайте живо, – рявкнула Фонла, – мы улетаем.

– Но куда?

– Летучий остров собираетесь искать или только болтать о нем горазды? – проворчала Бабу.

– Вы нам поможете? – обрадовались друзья.

– Хех, – переглянулись с Фонлой Бабу, – поможем-поможем.

Бабу жарила на костре хлеб и, достав из-под грязного передника банку с вареньем, намазала бутерброды, окутанные дымом костра. Фонла открутила термос с душистым, на травах чаем, и все принялись запивать хрустящие горячие бутерброды из одной кружки по очереди, обжигаясь от ее горячих металлических краев.

– Садитесь на спину Фонлы, – скомандовала Бабу.

– Пусть сначала руки вымоют, пачкули мелкие, – сказала вторая голова Фонлы первой.

– Да! – гаркнула первая.

Бабу вытерла пачкулям руки своим грязным передником, и Фонла угомонилась. Руки вымыты, огромная птица оседлана. Фонла оттолкнулась от обрыва и ухнула вниз. Сердце у всех разом оборвалось, ветер надавал пощечин и захлопнул глаза. Когда седоки безумной Фонлы смогли открыть глаза, они увидели, как солнце охватило небо, пригрело визгливые стаи пурушат, обласкало тринькающих птиц. Двуглавая птица кружила над долиной, над огромным сонным городом. Мир в это утро был так пронзительно красив.

Душаня прижала руки к животу: внутри затеплилась Песня, как всегда, не вовремя и в последнее время слишком уж часто. Бабу метнула на древоку косой взгляд.

– И чего молчим, козявочки вы мои? – поинтересовалась Бабу, заглядывая в лицо Душани. – Уж бабулечке и Песни не споете? Древоста моего прогнали. А что может быть в Мире лучше древоста? Ничего. Весь Мир стоил моего исполина. Пойте, что ли, усладите мою осиротевшую душу Песней, что когда-то принадлежала древостам.

Бабу говорила жалобно, то и дело вытирая сухие глаза.

В горле у древоки запершило. Троп пожал плечами и достал из сумки свистель. Силь зашептал под нос. Из свистели в небо выплеснулась волна звука. Волна подхватила пурушат, которые весело заверещали, вливаясь в новое развлечение. Силь, закрыв глаза, перешел от шепота к полнозвучному плетению слов: белые узоры заполонили небо, украсили волны йодрика. Душаня кусала губы и косилась на развеселившуюся Бабу, но Песня вырвалась золотой россыпью искр и слилась с узорами и волной. Река Песни текла по небу, проливаясь дождем на поля, дома, город. И казалось, будто вместе с ними пело небо, ожила долина и тринькала в унисон каждая травинка.

Я готов шагать за тобой день за днем.

Я твой друг,

Ты мой друг,

Мы втроем.

Остров манит нас в путь.

Мы бежим и поем.

Свет звезды – нам фонарь среди тьмы.

Мы не знаем дорог.

Вслед за Песней идем.

Я твой друг.

Ты мой друг.

Мы втроем.

Бабу похлопывала по стальным перьям Фонлы, глядя, как дождем осыпаются золотистые искры, как несет поток музыки Песню в долину, окутывая город звенящими струями.

И не успела Душаня допеть, как Бабу столкнула ее вниз.

– Что вы делаете? – заорал Силь.

– Выталкиваю птенца из гнезда, голубочек. Пора ей своими крылышками помахать.

– У нее нет крыльев! Сейчас же за ней вниз!

Силь вцепился в Бабу. Троп колотил по Фонле.

– Вы же обещали помочь!

– Я и помогла, чем смогла, – нагло сказала вредная старуха, – теперь весь Мир узнает, что Песня вернулась. Знает Шароград – знает весь Мир. А там уж и про летучий остров заодно спросите, мож, кто видел, куда его ветром сдуло. – Тут Бабу заклянчила жалобным голосом: – Фонла, они в меня вцепились.

Фонла резко накренилась, Бабу ухватилась за перья, а Троп и Силь не успели – и полетели в долину вслед за Душаней.

Глава 7. Шароград

Душаня, раскинув руки, медленно опадала в долину. На нее с мелодичным звоном осыпались золотинки Песни. Бабу что-то наколдовала с ее падением, и оно намного больше напоминало полет. «Хотела летать, вот и летаю: на летучем острове, на пурушатах, на двуглавой птице и даже сама по себе и бесконечно пою, – думала древока. – Ива, познавшая оммм-ном-ном, умеет исполнять желания, – и добавила хмуро, – ю-ху-у».

Долина добродушно распахнулась навстречу причесанными полями, ровными рядами овощей и колосьев. В центре возвышался над всем Шароград – город-куст. От земли во все стороны ветвились белые улицы, на которых синими гроздьями колыхались дома, составленные из нагромождения шаров больших и малых. И посредине всего этого спелого великолепия к небу одиноко тянулась ниточка синих шаров – то ли башня, то ли развлечение, увенчанное белым куполом.

К Шарограду нехотя вились пыльные дороги, а громада города их проглатывала, будто спагетти на обед, своими разинутыми воротами-арками. Ни одна дорога не избежала этой участи, не извернулась в обход к небольшому лесочку, за которым привольно растеклась Неугомонная[6]6
  Неугомонная – так называли в Мире самую широкую реку, которая когда-то впадала в море, ныне считающимся Блуждающим морем. Именно туда ушли в изгнание Древосты, и море исчезло из карт Мира.


[Закрыть]

Душаня наконец упала. Вышло далеко от Шарограда, в душные от жары поля, по-августовски налитые красными, желтыми, оранжевыми, фиолетовыми лопающимися плодами. Белая древока лежала в луже из раздавленных ею красных помпидольчиков и смотрела в небо. Она видела, как далеко в золотистых волнах Песни парила страшная Фонла. Она видела, как трепыхался на ветру огненный вихор падающего йодрика, как рассекал синей стрелой воздух долговязый плюхель. Душаня закрыла глаза.

Силь и Троп со свистом неслись к земле, к месту чуть дальше, чем заросли помпидольчиков, пока не зависли на мгновение перед колышущимися травинками, щекотавшими нос, а затем, одновременно чихнув, бухнулись на землю. Силь незамедлительно вскочил и подбежал к Душане. Он с ужасом разглядывал белую шерсть в густой красной луже.

– Следующий пункт в моем плане: найти Бабу и скинуть ее с ее гадской птахи, – ворчал Троп, отряхиваясь и подходя к неподвижно лежащей с закрытыми глазами Душане. – Почему она валяется? Эй, пушистик, ты что, сломалась?

– Нет, – не открывая глаз, сказала Душаня.

Силь облегченно выдохнул и, наклонившись ближе, осторожно спросил, будто боялся сдунуть ее с места:

– Тебе не больно?

– Нет.

– Ну, так подпрыгивай и вперед, – нетерпеливо махнул хвостом Троп, – а то, смотрю, у тебя хобби валяться в ужасе от всяких там событий и прятаться по кувшинам.

– Не лезь к ней, – одернул его Силь и уселся рядом с древокой на землю. – Тебя бы скинули ни с того ни с сего.

– Так меня и скинули. Только я вот не валяюсь в грязи весь такой разнесчастный. Сейчас я ее взбодрю. Ты чего развалилась? – подергал ее за плечо Троп.

Душаня влажно зачавкала в красной жиже из помпидольчиков.

– Чувствую, – ответила Душаня по-прежнему с закрытыми глазами.

– Что? – склонил голову Троп.

– Жизнь. Все вокруг такое стремительное, и я совсем никак не успеваю прочувствовать жизнь.

– Ты головой ударилась? – уточнил йодрик.

Душаня вдруг развеселилась, открыла глаза и села.

– Уже веселится, не поймешь ее, – Троп срезал хвостом ветку с помпидольчиками. – Кстати, скоро мимо нас проедет повозка. На ней и поедем «чувствовать жизнь». В общем, подымайтесь, надо успеть. Неохота по такой пыли тащиться в Шароград.

По дороге, вздымая клубы пыли, размеренно скрипела повозка, которую тянули неповоротливые ангучи. Она ехала в сторону города.

– Зачем туда? – испугалась Душаня.

– Он прав, – Силь вскочил на ноги, протягивая руку древоке. – Наша главная задача узнать, пролетал ли над долиной летучий остров. Где мы еще это узнаем, как не в огромном городе? Кто-то из горожан должен же был заметить остров в небе.

Душаня посмотрела на протянутую руку и, отведя глаза, поднялась сама. С шерсти неприятно капало красным, а в голове бумкало страхом: куда она денется в городе, если вдруг Песня начнет рваться на свободу?

– Я туда не пойду, – помотала она головой, – мне нельзя с Песней. Она вырвется в любой момент, и нас схватят.

Троп и Силь переглянулись. Троп ухмыльнулся. Душаня вдруг испугалась, что опять срубила под корень их маленькую, еще не успевшую расцвести дружбу: они наконец поняли, какая она неудобная для постоянного общения.

– Мы постараемся все разузнать, прежде чем из тебя хлынет Песня, – успокоил ее Силь.

– Хорошая погоня еще никому не помешала, – беззаботно махнул хвостом Троп и поскакал на дорогу.

– Тпрру, ста-аять! – закричал высокий и тонкий, удивительно напоминающий палку дядька с разваливающейся повозки, которую шестилапые ангучи наконец дотащили до грядок с помпидольчиками. Повозка остановилась и только чудом не развалилась от резкого толчка.

– С неба, что ли, свалились? Откуда на полях в такую рань? – прищурясь на странную троицу, спросил возница.

– Потерялись, – быстро вставил Троп, – мы шли в город. В первый раз в этих краях.

– А-а-а, я-то вижу: нездешние, разноцветные такие. Подвезти, что ли?

– Подвезите, пожалуйста.

– Забирайтесь, только, чур, осторожно: не разгромите молодой силой мою старую тележку. Там полно коробок, а мне еще везти и везти их до цели.

Душаня обошла ангучей и погладила их лбы в завитушках медовой шерсти.

– Не устали? – шепнула она ангучам. Те ничего не ответили. Только скользнули по ней равнодушными глазами.

– Ты чего? – крикнул ей возница. – Они ж не разговаривают. Но-о-о! Па-ашла!

Йодрик нетерпеливо подпрыгивал на облучке. Силь помахал Душане, указывая на место рядом с собой. Ангучи, пережевывая вечную жвачку, рванули повозку, а та в этот момент так затрещала, что все резко обернулись назад – не развалилась ли на части скрипучая развалина с коробками.

Возница хмыкнул неопределенно, но ничего не сказал. Немного подумал, искоса разглядывая попутчиков.

– Не пустят вас в Шароград.

– Почему это? – возмутился йодрик.

– Не модные вы. Все коситься будут. Особенно на нее, – ткнул травинкой на Душаню, – городские помпидольчиков не носят.

– Разберемся, – твердо сказал Силь.

– Да ладно, на кого вы похожи – ваше дело, хотя ты синий, тебе можно, – возница наконец переключился на волновавшую его тему, которая прямо выпрыгивала из него. – Вы вот что скажите – слышали Песню, которую рассыпали над нашей долиной злоумышленники?

– Да.

– Нет.

– Э-э-э…

Возница подозрительно на них покосился.

– Кто ж не слышал, когда тут блестячками все поля засыпало? Ну, так я вот что полагаю: каюк придет злоумышленнику. Будь он хоть сам воскресший из изгнания древост.

Возница подождал удивленных возгласов и вопросов, но притихшие попутчики, затаившись, ждали продолжения. Возница хмыкнул и провозгласил:

– А потому как в Шарограде гостит сам Правитель! И уж если Правитель тут, то каюк.

– Как он найдет этих…

Самолюбие йодрика не позволяло ему применить к себе такое слово.

– Злоумышленников, – многозначительно глядя на Тропа, подсказал Силь.

– В Правителях Мира очень уж цепкие ребята сидят. А этот уже триста лет правит. Значит, все ему по зубам: любого сожрет, что без песни, что с песней. Вот и от хичей нас избавляет ловко. Ууу, надоели гадины. Развелось хичей в наших краях, что буканожек в ином доме. Говорят, выглядят они фу, черные, костлявые, с огромным животом. Только кто ж их облик настоящий видел – когда они превращаются в того, кто перед ними стоит, или кого сожрут. Вот так я и жену свою потерял. Думал, она стоит, ужином кормить собирается, а это хич. Сожрал, гад, жену мою и сам ею стал. На кой мне такая жена сдалась. Так что я сбежал, – горестно вздохнул возница. Помолчал и вдруг добавил:

– Ладно, помоем вашего пушистика от помпидольчиков. Вода у меня с собой.

На полях показались работники. Зашуршали травы, закеекали ангучи, перебрасывались звонкими утренними словечками фермеры, таская высоченные корзины для сбора урожая. Возница кому-то махал и жестами указывал то на свою поклажу, то на город. А Шароград, закованный толстой стеной, надвигался. Вот уже черная тень раскидистого города вгрызлась в поля, накрыла дорогу и скрипучую повозку. Вот разинула пасть высоченная арка, втягивая путников в мрачный тоннель – вход в город. Душаня поежилась: слишком уж громоздкий Шароград, съест за раз.

И в тот момент, когда друзья съежились от страха быть проглоченными, Силь закричал:

– Душаню же надо отмыть от помпидольчиков!

Душаня и Троп облегченно выдохнули, когда возница сплюнул и приказал ангучам:

– Тпрру! Ста-аять! Тут и почистим вашу узорчатую, – сказал он и соскочил с повозки.

Он достал бак, плесканул в подставленные ведра ангучам, а остатки из ведра перевернул на Душаню. Древока оторопела. Вода потекла с нее розовыми струйками. Троп прыснул, глядя на не ожидавшую такого поворота древоку. Силь отодвинул йодрика в сторону и протянул Душане выцвевшую синюю мешковину из повозки вместо полотенца:

– Наверное, ты у каждого вызываешь желание сделать тебе сюрприз. Чтобы получить от тебя хоть кусочек чувств.

– Сюрприз. Я так и поняла, – вздохнула Душаня и, отжав длинную шерсть, забралась обратно в повозку. Силь бережно набросил на нее мешковину, а она подумала, что в ее жизни что-то уж слишком много внимания для того, кто только и делает, что прячется от чужих глаз.

– За-алезай! – проорал возница, убирая пустые ведра.

«И все-таки город проглотил нас», – подумала Душаня, когда повозка въехала в тоннель. Его стены и потолок были выложены неотесанными глыбами. Грязно-серые громадины так и норовили выскочить из объятий таких же камней и гостеприимно раздавить всех въезжающих. И друзья молчали.

Но город встретил их площадью, словно протянутой ладонью, и заставил забыть первое впечатление. В центре прохладно журчал фонтан. От площади вверх и в стороны поднимались белые улицы, по краям усеянные синими гроздьями домов-шаров. Улицы ветвились на переулки, тупики и соединялись в сверкающие на солнце проспекты.

А народу-то!

– Только почему они все одинаковые? – присмотревшись к жителям, одетым, как один, в синий цвет, спросила Душаня.

– Мода, я ж говорил. Зато все свои – не спутаешь, – пожал плечами возница.

– А мне тут уже нравится. Пахнет приключениями и едой, – воскликнул йодрик, соскочив на ходу с повозки.

– А мне нет. Воняет опасностью и ничем больше, – тихо сказала Душаня.

– А мне плевать. Нам надо сделать дело и отправиться дальше, – спокойно вставил Силь.

Он протянул руки Душане, чтобы помочь ей спрыгнуть, но она неловко отвела глаза и слезла с другой стороны. Троп, глядя на это, помахал хвостом у носа Силя, а тот пихнул его в ответ.

– Ну, бывайте, ребятня, мне еще ящики разгружать, – попрощался с попутчиками возница и с сомненьем оглядел Душаню под синим мешком, раздумывая, забирать ему свое имущество или оставить. Вздохнул. – Пусть уж у вас остается, а то и два шага пройти не успеете, как в вас в ОПу засунут, и Шароград не успеете рассмотреть.

– Опу? – брезгливо сморщился йодрик.

– О-П, Отделение Порядка, – пояснил возница и кивнул на йодрика, – на него синеву какую-нибудь накиньте.

Йодрик не обратил на предупреждение никакого внимания. Он стоял и принюхивался. Продавцы, обжигаясь и дуя на пальцы, раскладывали на прилавках горячие плюшки. От свежесваренного какао, казалось, загустел воздух и его можно пить. С другой стороны манил липкий запах сладостей.

– Сначала еда, потом дела, – заявил йодрик и направился к прилавку с плюшками.

Плюхель поймал его за хвост.

– Сначала дела, потом еда.

– Пусть она скажет, посмотрим, кто из нас выиграет, – насупился Троп. Силь хмыкнул и, деловито осмотревшись по сторонам, подошел к многорукой уккиде в синем наряде.