Текст книги "Ханморская Древучесть"

Автор книги: Анна Гутиева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Глава 5. Поле Грапп

– Юху-у! А вот и мои новые друзья! – завопил чей-то радостный голос в темноте. – Эй, рассыпушки, чего дергаетесь от каждого скрипа, свет давайте!

Над пленниками слабо зазеленело. Их темница тускло осветилась россыпью пугливых рассыпушек, слабо помахивающих бледно-зелеными крыльями. При малейшем движении с них искрами осыпалась пыльца.

Плюхель с древокой увидели низкого, будто сложенного из булыжников мальчишку, который без стеснения их рассматривал. Он похлопывал по сумке, перечеркивающей его наискось. На голове горел костер. Нет: приглядевшись, они поняли, что это беспокойный вихор огненного цвета. Незнакомец постукивал по полу хвостом с такой же горящей кисточкой и радостно улыбался.

– Хм, плюхель с пушистиком. Занятно. Знакомиться будем? Я, между прочим, йодрик Троп прямиком из Йедрикгама.

Йодрики живут на склонах действующих вулканов и в кипящих жерлах куют вещи, в которых полыхает огонь (с) Книга Прошлого. По правде сказать, огненные йодрики – неугомонные создания, в которых все время что-то горит.

Плюхели обладают даром успокаивать самые бугристые волнения одним своим присутствием (с) Книга Прошлого. Они обитают в глубоких озерах, например, в озере Бурль на юге Мира – это место, где всегда рады гостям.

– Я Силь. Пришел из Бурля. Озеро такое, самое большое во всем Мире, – склонил голову плюхель и тут же отбросил челку назад.

– Знаю, кто ж плюхелей не знает и ваш плюхелевский Бурль, – пожал плечами йодрик. – Теперь ее очередь, я таких девчонок не видал. Ты кто такая?

Они оба повернулись к Душане и уставились на нее.

– Эээ, – Душаня зажевала белую прядь, а потом и вовсе скрылась под шерстью, глядя на красного Тропа и синего Силя.

Друзья. Могли бы быть. Она вдруг закрыла глаза и стиснула зубы. Ну вот, опять. Песня. Живот обожгло теплой волной. Но если они узнают… Нет, нет, одно дело, когда тебя изгоняет Древок-селение, и совсем другое, когда такой вот с синими глазами отвернется… или этот веселый, уже готовый дружить.

Поэтому древока, ничего не ответив, развернулась и пошла вдоль стены подальше от неслучившихся друзей.

– Веселая у нас подружка, – недовольно мотнул хвостом йодрик Троп. – Одно ее извиняет: почти красотка – белая и пушистая.

– Была веселой, – нахмурился Силь, не отрывая взгляда от белой пушистой спины.

– Эй! – крикнул он, но Душаня даже не повернулась. Тогда плюхель спросил йодрика: – Ты давно здесь?

– Целую неделю. Ну или приблизительно пару дней. Где-то около суток, одним словом. В темноте особо не разглядишь, – закончил Троп. – Я смотрю на тебя, как ты смотришь на нее, и думаю, что ты хороший друг.

– А ты? – машинально спросил плюхель.

– Тоже. В зависимости от настроения. Да не переживай ты так за эту буку. Все вращается, – Троп замолотил хвостом по полу в размышлениях. – Тьфу, эти слова – вечно попадаются не те, что надо. Я хочу сказать, что темница круглая и наша пушистик скоро дотопает до нас.

Но Душаня до них не дотопала.

Песня заполнила ее до краев, обжигала горло. В груди ныло от боли. Душаня уходила с опасной ношей вглубь темницы. Слабое колыхание зеленоватых крыльев рассыпушек освещало ей путь. Впереди темнела груда разбитой посуды. Стоявший впереди кувшин был раза в три больше древоки. Впрочем, как и чашки, горшки и прочее, разбитое и сваленное в кучу.

Песня вот-вот вырвется. Душаня сглотнула и шмыгнула между черепков прямо за кувшин, бросившись на земляной пол. Черепки звякнули. Пугливые рассыпушки погасли. И Душаня увидела отбитый бок кувшина, внутри которого еле заметно мерцал свет. Древока юркнула в дыру и поползла. Ход, извиваясь, как змея, уводил вверх. И Душаня, из последних сил удерживая обжигающую Песню, ползла дальше.

Йодрик Троп помахивал хвостом и рассказывал плюхелю Силю о Йедрикгаме, откуда он родом.

– Так вы живете прямо в вулкане Йекресе? – уточнил Силь.

– Если бы! – хмыкнул Троп. – Мы живем под вулканом, а он уснул. Точнее, его усыпили. – Тут йодрик изменил голос, передразнивая кого-то очень важного. – Говорят, вулканы опасны, с огнем шутки жгучи. А я, между прочим, люблю шутки пожгучее. Пожгутнее. Жглее. В общем, хорошие такие шутки люблю.

– Так ты из-за этого ушел из Йедрикгама? – поинтересовался Силь.

– И из-за этого тоже, – уклончиво промямлил Троп и стукнул хвостом по полу.

– Вы же огненные йодрики, как же вы живете без вулкана?

– Хороший ты друг, все тебе интересно знать. Я всегда нахожу самых лучших друзей, – похвастался Троп.

– И сколько у тебя таких друзей? – прищурился Силь.

– Ты и та белая бука, – широко улыбнулся йодрик. – А без вулкана… Никак не живем. Телепаемся изо дня в день – поели там, поиграли и спатики. Ничего не горит, тухлятина, одним словом. Это как если у вас, плюхелей, воду отобрать.

– Зачем тогда вулкан усыпили?

– Старшие йодрики тайны мутят, отмалчиваются многозначительно так, – йодрик еще помахал хвостом и добавил: – Я пытался его разжечь, но меня поймали и высекли. Слушай, а тебе чего в Бурле не сиделось? Славное у вас озеро – самое большое и мокрое в Мире, народу вечно со всех сторон толчется, весело. Я там с отцом был.

– Да так, не сошлись характерами с населением, – отвернулся в сторону Силь и быстренько сменил тему. – Что-то она задерживается.

– Упала, может, и уснула, – беспечно ляпнул Троп.

– Тогда надо… – Силь было дернулся в сторону ушедшей от них древоки.

Но тут откуда-то сверху бумкнула дверь, раздалось знакомое шарканье и кряхтение.

– Да отдохнет пускай. Что ты нянчишься с ней, проходу не даешь. Вот вы, плюхели, добросердечные такие, всем бы помогали только, – прошептал Троп, а затем весело хмыкнул, глядя вверх на лестницу, которую Силь сразу и не заметил. – Гляди, что сейчас будет.

В темницу спускалась Бабу собственной персоной. Перед старухиным лицом прыгал зеленый огонек. Она отмахивалась от него, как от мухи, и бормотала под нос ругательства.

Силь удивленно рассматривал Бабу. Лохмотья сменило белое платье. Скрюченные пальцы без когтей держали корзину, из которой сытно пахло печеным. Волосы ровными загогульками были уложены по бокам. Голубые глаза без тряпицы близоруко щурились в темноту, пока в конце концов не остановились на пленниках.

– Детинушки мои, – нараспев заголосила эта новая Бабу, – не емши сидют тут. Кулябяку я вам принесла, лопайте, ненасытушки мои-и-и.

Силь недоверчиво скривился: что это с Грозной лохматой Бабу сделалось? Троп кусал расплывающиеся в улыбке губы.

– Вы кто? – прямо спросил плюхель.

– Как кто? – недоуменно распахнула глаза Бабу.

– Сначала вы нас сюда затащили, а теперь пришли позаботиться. Наверное, откармливаете, чтобы потом съесть, – выпалил плюхель.

– Я? – ахнула чокнутая Бабу. – Мальчик, ты, чай, стукнулся болезненно? Синий весь какой-то.

– Или, может быть, у вас есть сестра? – продолжал допрос Силь, слегка смутившись от такого невежливого упоминания про синий цвет.

– Какая такая сестра? Чего мелешь-то, детенок безмозговый? Ешь давай, да выведу я вас ночью из лесу-то. Самих вас выпустишь, так поди опять книги прошлого растеряете, да валандаться по лесу пойдете, пока грибода вас сонными не съедят. Ишь, гоняй за вами мою пташку почем зря. Где эта ваша пуховая?

– Там в темноте валяется, – влез в разговор йодрик.

– Так буди. Кулебяки вот вам нанесла, говорю, на троицу вашу разноцветную, – уперлась руками в бока Бабу, – а мне поход надо подготавливать. Путь не короткий сквозь чащобу барахольную.

Белая Бабу поставила корзину на земляной пол, подхватила юбки и заковыляла вверх по лестнице.

Силь недоуменно проводил ее взглядом и обернулся на беззвучно смеющегося Тропа. Как только наверху шваркнула дверь, йодрик прислонился к стене и схватился за живот.

– Ну и лицо у тебя! Как еще твои глазюки не вылезли совсем, – хохотал Троп.

– Я не понял, – продолжал удивляться Силь, – их две?

– А кто их разберет? Фонла и Бабу друг другу под стать, двуголовые. То одна Бабу спускается, то вторая. Ха-ха.

– Что смешного?

– Что с юмором у тебя беда, – съехал на пол Троп.

Силь стоял перед хохочущим йодриком, склонив набок голову. Так и не дождавшись внятного ответа, махнул рукой.

– Надо найти…ее. Хм, пушистика. Даже имени не сказала.

– Вперед! Хотя она и не оценит наши стремительные старания.

Троп вскочил на ноги и вприпрыжку поскакал туда, где они в последний раз видели древоку. За ним спокойно шел Силь, разглядывая стены и мелькающих рассыпушек.

Вскоре, как и перед древокой, перед ними выросла куча разбитой великаньей посуды. Троп пнул глиняный обломок ногой. Силь обратил внимание на огромный кувшин с дырой в боку. Но не успели друзья разглядеть его поближе, как по стенам темницы пробежала дрожь, пол затрясся. Рассыпушки в ужасе погасли. Троп и Силь не удержались на ногах и попадали.

– Что за трясучка? – стукнул кулаком по полу йодрик, отплевываясь от земли.

– Башня как будто дышит, – приложил руки к стенам темницы Силь. – Эй, Троп, ты слышишь? Это ее голос.

– Ее, – поддакнул Троп и расплылся в широкой улыбке. – Поет. Никому во всем Мире нельзя петь, а этой хоть бы что: сама себе Мир. Хех, преступница. Вот уж кому самое место в темнице Бабу высиживать.

Плюхель сурово посмотрел на йодрика.

– Даже не вздумай.

– Прямой ты, плюхель, как доска, – помотал вихром Троп. – Говорю же, юмор у тебя страдает.

Йодрик поймал хвостом золотистую искорку, выплывшую из дыры в кувшине.

– И вправду Песня, – изумленно прошептал Силь, разглядев слабое свечение. И не говоря больше ни слова, бросился в разломанный проем. Троп не отставал.

Они поползли по извилистому тоннелю вверх. Стены тоннеля были гладкими, отполированными. Кое-где дорога так круто шла вверх, что друзьям приходилось упираться ногами и руками в стены. Затем тоннель вилял вбок, друзья вставали на четвереньки и пробирались почти ползком.

Вскоре проход начал расширяться, появилось множество боковых тоннелей, в которые друзья могли просунуть разве что руку. Из ответвлений выбегали мелкие создания. Медлительные улы с одно– и двухэтажными домиками на спинах, из окон которых выглядывали улята. Окна светились, и в тоннеле от многочисленных ул стало ярко. Из других нор вылезали пиглы – молочного цвета овальные существа. В крохотных ручках они держали бубенцы-фонарики и очень быстро топали на лапках, которых и видно-то не было под округлым брюшком. Другие пиглы появлялись верхом на упитанных многоножках. Никто из жителей тоннелей не обращал внимания на неуклюжих йодрика и плюхеля: они, как завороженные, спешили за искрами Песни, освещавшими проходы.

Тонкий голос Душани тревожил все вокруг: башня дрожала, по стенам ползли светящиеся линии, мелочь с фонариками мигала и гасла. Свет заполнил все проходы. Силь, ползший впереди, зажмурился, Троп уткнулся ему в зад, пробормотав нечто возмутительно-неразборчивое. В этот самый момент тоннель вдруг сжался в одном вздохе и вычихнул друзей в ночную прохладу.

Троп и Силь посыпались с кучи кем-то заботливо заготовленного хвороста прямо к небольшому костерку. Друзья вскочили на ноги и огляделись по сторонам. Над ними возвышался мшистый валун, на котором плясали тени от костра. Во все стороны раскинулось поле, укрытое темнотой. И над полем неслись золотые искры Песни.

– И где эта белая злодейка с Песней наперевес? – хмыкнул Троп.

– Так, давай начистоту. Что ты хочешь с ней сделать?

Силь встал перед Тропом и прямо посмотрел ему в глаза.

– Ух, как мы беспокоимся за белоснежку. А что бы ты сделал с мирцем, нарушившим главный запрет? – прищурился йодрик и помахал хвостом перед носом Силя.

Тот не ответил и выжидательно уставился на Тропа, сверля его ярко-синими глазами.

– Да расслабься, дружище. Подружился бы, конечно, даже если это самый зловредный пушистик во всем Мире. Точно тебе говорю, а слово каменного йодрика каменее не бывает, уж поверь, – весело ответил йодрик и слопал пойманную искру. – Зато тебя, по всей видимости, Песня не напрягает.

– Она – мой друг, – пожал плечами Силь.

– Песня?

– Пушистик.

– Пойдем сообщим ей об этом, она еще не в курсе. Увидит нас, отбуксует опять куда попало. Слушай, а в какой стороне она поет? У меня уже все внутренности перевернулись от этой Песни, кажется, во мне засела, тягучая зараза. Спросить даже не у кого.

Они оглянулись. Не у кого. Не считая валуна, который испуганно переводил взгляд с плюхеля на йодрика и обратно.

Камень раззявил рот-пещеру и заревел:

– Мама! Мамочкаааа!

– Ааа, – закричали в один голос Троп и Силь.

Вопить все трое прекратили одновременно.

– Мама? – задал вопрос валун.

– Нет. Он – плюхель, я – йодрик, – быстренько объяснил камню Троп.

– Ты не видел здесь пушистую белую девочку? – сглотнув остатки испуга, спросил плюхель у камня.

Валун отлепил от необъятного туловища руки-выступы и махнул в сторону.

– Спасибо. Если мы увидим твою маму, скажем ей, что ты проголодался. На мам это обычно действует ускоряюще, – Троп похлопал камень по спине.

Силь ободряюще улыбнулся, и они оба развернулись в указанном направлении. Земля вздрогнула. Плюхель и йодрик повалились на траву. Валун тихонько заныл. Но больше ничего подобного не происходило, и друзья решительно зашагали по полю.

Под темным небом раскинулось во все стороны темное поле. В черноте ночи золотом сверкали искры Песни, на мгновения освещая неприступные лица валунов. Камни молча взирали на путников и исчезали при их приближении.

– Мрачновато тут, – заметил со смешком Троп.

Тут буквально рядом с ними вырос из ниоткуда валун. Силь дернулся к нему с вопросом:

– Скажите, пожалуйста, вы не видели тут маму или белую пушистую девочку?

Валун сделал шаг навстречу. И исчез.

– Слишком много вежливости, на нее сейчас никому нет времени. Видал, какие шустрые? Я бы подытожил так: будь попроще, друг, – вильнул хвостом йодрик.

– Хм, – только и смог ответить на это невозмутимый Силь.

Но возможности задать вопрос им больше не представилось: камни просто растворялись в воздухе. В темноте вились золотые отголоски Песни.

– Кстати, – завопил вдруг Троп, вспомнив, – тебе на ночь не рассказывали сказки про грапп?

Тут Троп заговорил взрослым, густым басом:

– «Огромные каменные граппы ходят на минуты вперед и на минуты назад. Ходоки по дорогам будущего, они не могут и шага ступить по земле». Мне отец такое говорил. Похоже ведь на этих, правда?

– В сказках граппы обычно добрые и всех спасают. А эти каменюги грубоваты для грапп, – поразмыслив, ответил Силь.

Золотые блескучки в черном небе попадались все чаще, все гуще. И перед друзьями открылось грандиозное зрелище. Душаня стояла в центре поля и пела. Белые пряди развевались, по черным узорам бежали золотистые ручейки. Песня окутывала Душаню светящимся облаком, и к древоке устремлялись сотни валунов. Они внезапно исчезали и так же внезапно появлялись, сжимая круг. Их тоскующие глаза неотрывно следили за вихрем искр. А на неподвижных лицах расцветали счастливые улыбки.

– Вот куда они спешили, – пробормотал тихо плюхель, не отводя глаз от сверкающей древоки. – Если бы я знал, тоже бежал бы, сломя голову.

– Юху-у! – закричал Троп, втискиваясь в непробиваемую толпу. – Говорил же, что подружка у нас веселая: запрещенные танцы под ночным небом. Юху-у!

Йодрик махал во все стороны хвостом, тряс красным вихром и задевал камни, которые валились и исчезали, появляясь в совершенно другом месте, подальше от буйного йодрика.

Но тут Троп сделал еще одну непостижимую вещь, которой в Мире не было места уже три столетия: он выхватил из сумки палочку, расширяющуюся на конце[4]4
  Речь идет о свистели – дудочка, названная так Тропом, придумана и изготовлена им из особого кустарника, растущего только на склонах вулканов.


[Закрыть], и заиграл. Из свистели волнами выплеснулся поток музыки, который подхватил золотые искры Песни и понесся над землей золотой рекой. Плюхель стоял поодаль, наблюдая за друзьями. Увидев музыку, он склонил голову, усмехнулся чему-то, а затем, отбросив мешающую фиолетовую челку назад, начал вплетать в поток ажурные узоры слов.

Все трое смотрели друг на друга сквозь золотое свечение: Троп подмигнул, Силь улыбнулся одними глазами, а Душаня смущенно кивнула обоим.

– Золотая река древостов! Граппы свободны! – радостно взревела многоголосая каменная толпа. Граппы в экстазе подняли руки-выступы вверх, подпевая Песне.

Песня вылилась, иссякла, но золотая река никуда не делась, лишь медленно уплывала в светлеющее небо. В топоте и падении валунов танцующие не сразу заметили, что землю будто раскачивает. Сильнее и сильнее. Каменные граппы то и дело скатывались и тут же исчезали, так что поле вскоре почти совсем опустело.

– Что я наделала? – закричала Душаня, хватаясь за голову. – Это из-за Песни, да? Земля раскололась.

По шаткой, вздрагивающей земле к испуганной древоке пытались добраться друзья. Силь успел ухватить ее за руку, а Троп завязал кончик хвоста на ее ноге.

Золотой поток несся над ними волнами, осыпая сверкающими искрами. А потом они резко дернулись в сторону, потому что перед ними возникла черная гороподобная фигура.

– Спасибо вам! – неожиданно мягким голосом сказала гора.

Друзья присмотрелись. Глаза граппы плескались лужицами в выдолбленном углублении на лице, и было ясно, что граппа очень тепло улыбается им. Чуть позади к граппе жался валун поменьше, уже хорошо знакомый плюхелю и йодрику.

– Мама-граппа, – с облегчением выдохнули они.

– Что ты наделала? – повторила мама-граппа вопрос Душани, ласково обращаясь к ней. – Очень много, белая древока. Нам, граппам, вы подарили свободу, Миру же – открыли дверь в будущее.

– Граппы! Я ведь говорил, а? Я отлично угадываю, ты заметил? – довольный собой Троп пихнул Силя в бок.

Силь расстерянно кивнул, неотрывно глядя на хмурую Душаню, покусывающую спутанные пряди и пытающуюся удержаться на дрожащей земле.

– И что, вы взаправду умеете ходить в будущее?

У йодрика глаза горели от возбуждения. Он балансировал, раскинув руки. Зато мама-граппу шаткое положение поля, по всей видимости, нисколько не волновало.

– Троп, – строго сказал плюхель, отодвигая йодрика, – это сейчас не самое важное.

Троп надулся. Мама-граппа внимательно посмотрела на всю троицу и сказала:

– Верно подмечено, йодрик из огненного Йедрикгама, мы и шагу не можем ступить по земле. Наши шаги – минуты и часы – вперед, в зыбкое будущее. И это важно, ведь уже триста лет граппы – пленники этого поля. Но в будущее нам было не уйти. А теперь путь открыт, благодаря Песне. Что случилось с Миром?

– Что случилось с Миром? – воскликнули в один голос Троп и Силь.

– Исчезли пути прошлого, – сказала мама-граппа.

– Это пожиратели проели воспоминания до черных дыр, – подала голос древока.

– Исчезли пути будущего, – печально продолжила граппа.

Йодрик пожал плечами:

– Невелика потеря. Может, они исчезли, потому что никто по ним не ходит: заросли вроде тропинок в лесу, понимаете? А вы тут сидите вместо того, чтобы их растаптывать.

– Не мы прокладываем дороги будущего, мы лишь ходим по ним. Дороги будущего появляются, когда у мирцев есть мечты. Раньше было много путей, они пересекались, взмывали в небо, пролегали в глубинах морей. И вот уже триста лет нет ни одной дороги, ни самой еле заметной тропинки. Нам совершенно некуда идти. И вот я спрашиваю, что случилось с Миром, раз его жители совершенно ни о чем не мечтают?

Душаня оглянулась вокруг, будто надеясь увидеть весь Мир. За ней оглянулись Силь и Троп. На поле никого больше не осталось, кроме них самих и мамы-граппы с каменным малышом. Поле наклонялось то в одну, то в другую сторону, словно огромная тарелка на колченогом столе.

Раздался треск, поле накренилось так, что Силь полетел куда-то вниз. Троп успел ухватить его за руку. Примотанный хвостом к ноге древоки, он удержался. Древоку держала мама-граппа.

– Значит, дорога будущего все-таки появилась, раз все исчезли?

Мама-граппа кивнула.

– Тогда заберите нас с собой! – крикнула граппе Душаня, которой казалось, что ее сейчас разорвет пополам между каменной рукой граппы и повисших на ее ногах йодрика и плюхеля.

Мама-граппа в ответ лишь улыбнулась и заботливо прижала к себе ребенка.

– До будущего вам придется дойти по шажочку своими собственными ногами. Там и увидимся. До встречи в будущем, белая древока, – сказала граппа, на мгновение обняла Душаню и шагнула в пустоту вместе с детенышем.

Душаня, Троп и Силь с воплями полетели вниз, обратно по извилистым коридорам, пока не вывались на пол темницы.

Только вряд ли можно было теперь назвать темницей яркую круглую комнату, по которой металась обезумевшая Бабу.

Глава 6. Тайна Грозной Бабу

Белая это была Бабу или Грозная, не разобрать: платье трепыхалось вокруг нее бушующими волнами, волосы растрепались и извивались, глаза, казалось, ничего не видят, оттого старуха то и дело натыкалась на светящиеся и дрожащие стены.

Но Душаню она увидела и взвыла, схватившись за волосы.

– Ты – древока! Древока в моем… А-а-а! Фонла! Из всех существ в Мире ты притащила мне древоку. Конец всему.

Наверху в узкий проход втиснулся клюв одной из голов Фонлы, которая гаркнула:

– А ты предупреждала, что таких лохматых водить нельзя? Нет! Так что захлопнись и айда наверх. Он уже корни из-под земли достал.

Но Бабу не вняла совету. Ноги подкосились, платье взметнулось вокруг осевшей на пол старухи, и до друзей донеслись рыдания.

Душаня бросилась было к Бабу, но Бабу задрыгала ногами и замахала на нее руками:

– У-уйди, изверга белобрысая! Глаза б мои тебя не видели.

Фонла кричала в два клюва:

– Бабу, не дури.

Силь кричал:

– Душаня, беги.

Троп кричал:

– Силь, тащи.

Темница трещала по швам, со стен сыпалось и грохотало.

Душаня ринулась по лестнице вверх. Силь и Троп подхватили Бабу под руки и потащили следом. Две головы Фонлы по очереди лезли в узкий проход и разевали клювы, ругательствами подбадривая пленников.

И вот когда все столпились на последней ступени лестницы, башня с грохотом вырвала из земли ноги, распоров поляну, и сошла с места. Теперь пленники стояли на лестнице, торчащей из центра глубокой ямы-темницы. Над ними голубело небо, располосованное желтыми лучами. На поляне друг за другом валились стеллажи, вздымая пыль забытых воспоминаний, что вываливались из растрепанных книг.

– Б-А-Б-У! – пророкотал голос с неба.

Все задрали головы. Башня наклонялась к ним. Ниже и ниже. Вот уже показалась из-за облаков огромная голова. К лестнице потянулись здоровенные ручищи, размером с половину поляны. Друзья, завизжав, бросились вниз по лестнице, подальше от ожившего дома. Бабу с готовностью протянула трясущиеся костлявые пальцы вверх. Фонла, одной головой наблюдающая за «мелкой бестолочью в трех экземплярах», а второй за Бабу, одновременно сплюнула двумя клювами, похватала в когтистые лапы охапку пленников и отчаянно сопротивляющуюся старуху и взмыла ввысь за миг до того, как сомкнулась на лестнице огромная рука, раскрошив камень в крошку.

Фонла летела в неразберихе вещей, которые вышвыривал из себя Беспамятный лес. Лес тряс ветвями, шумел и трещал. Фонла то и дело успевала уворачиваться: от кружившегося комода, теряющего в полете все свои ящики, от звонко бьющейся посуды, острыми осколками жалящей что ни попадя на своем пути, от оживших платьев, хлопающих на ветру длинными рукавами, словно крыльями.

– Фонла, птичка моя, не улетай. Я еще не попрощалась, – умоляла Бабу.

– Уймись. Он на тебя наступит, и тю-тю, Бабушка.

– Он не такой. Он добрый. Лети на край леса, пернатенькая моя, на край. Он придет, я чую это, – всхлипывала Бабу, безвольно поникнув в крепкой хватке своей «птички».

Лес кончался на краю высокого обрыва, открывающего вид на долину, город и убегающую куда-то в Мир реку. Фонла швырнула пленников на траву, а Бабу аккуратно пристроила у дерева. Душаня, Троп и Силь остались валяться в траве, обессиленные от приключений.

– Ах, судьбинушка моя! – причитала Бабу. – Ах, я горемычная!

– Я сейчас оглохну, – мрачно пожаловалась вторая голова Фонлы первой.

– У меня на ее слезы аллергия, – всхлипнув, сморщилась та, – вот гляди, в носу щипит, а теперь еще из глаз потекло.

– Давай-ка прикроем твою плесень, старушка, – ласково сказала первая голова Фонлы и очень осторожно когтями повязала замызганную тряпицу на глаза Бабу.

– Так-то лучше, – облегченно вздохнула вторая голова, – а то у меня, глядя на нее, сердце разрывается.

– Еще бы звук убавить, – задумалась первая.

Друзья следили за странными действиями этой парочки. Силь поднялся и крикнул:

– Что это было? В смысле с домом.

Бабу простонала и ничего не ответила. За нее сказала одна голова Фонлы:

– Древост.

– Древост? – вскочила Душаня.

– Тебе что, каждую букву разжевать и в уши напихать, чтобы тупых вопросов не задавала? – зашипела на нее Фонла.

– А ты не ори, птаха! – заступился Силь.

– А ты сейчас тоже птахой станешь, если я тебя швырну с обрыва, – не осталась в долгу птица.

– Что за бред вообще творится? – вскричал Троп, стуча полыхающим кончиком хвоста о землю так, что во все стороны летели мелкие камни и пыль. – Какая-то тупая нелепость: все эти грибода, сон про грапп, захлопнутых на поле-тарелке, которое не пойми как держится на ветвях спящего древоста, чокнутая Бабу и жуткая Фонла, и у обоих раздвоение личности.

– Зато мы встретились, – спокойно вставил Силь.

– Это все она виновата, – зловеще прошептала Бабу себе под нос.

И хотя на обрыве назревала крупная ссора, все разом замолкли и обернулись. Старуха, пошатываясь, поднялась на ноги, сорвала повязку с глаз и, тыча трясущимся пальцем в Душаню, направилась к говорившим.

– Триста лет назад древоки разбудили древостов. И сегодня ты проделала тот же трюк. Откуда ты вылезла? Как ты очутилась в Мире? В моем лесу?

– Но как вы смогли усыпить древоста и спрятать от Мира… и, главное, зачем?! – удивленно воскликнул Силь, вставая между Душаней и костлявым пальцем Бабу.

– Да, Бабу, будь добра, расскажи. Очень уж интересно послушать, – пророкотал древост, в один шаг переступивший Беспамятный лес и теперь возвышающийся в долине перед обрывом.

Ему пришлось сильно согнуться, чтобы разглядеть своих собеседников. Он был похож на дерево, на чьих ветвях покоится небосвод, а корни опутывают землю, не позволяя ей рассыпаться.

«Найди древостов, они все исправят», – шептала себе Душаня, пока со страхом разглядывала исполина. Но, увидев его маленькие зеленые глаза, с доброй усмешкой щурящиеся на счастливую Бабу, Душаня успокоилась. Старуха, схватив лохмотья юбки, со всех ног ринулась к обрыву, поближе к древосту. Фонла фыркнула, не одобряя бурных чувств, и успела ухватить старуху за концы длинных волос.

– Ах, древостушка ты мой! – запричитала Бабу.

– Время тебя выпило, Бабу! – покачал головой Древост. – И на что ты потратила всю свою колдовскую силу? Ничего в тебе не полыхает, я погляжу.

– Тебя вот спасла, исполинушко, спрятала в лесок. Всю себя на твое спасение истратила, родименький. Гляди, как все придумалось. Кто сюда в лес заходит, память-то и теряет. И про древоста, ради которого забрались сюда, уже и запамятовали. Фонлочка да Грозная Бабу им то пригрозят, то припугнут.

– Ничего себе припугнут, – возмутился Троп, – вы нас съесть собирались.

– Фу, какая гадость, – скривилась Фонла. – И как такая огромная бяка в твою маленькую головку забралась?

– А Белая Бабу добренькая, да тишком их и выведет из лесу. А напуганные они уже никогда не возвращаются, – потерла руки Бабу, довольная своей задумкой.

– А что стало с Миром? – вдруг спросил Древост.

Он повернул голову влево. Все, кто был на обрыве, повернулись в ту же сторону. И даже на мгновение показалось, будто в воздухе дымятся извилистые дороги.

– Пути прошлого основательно изъедены, – исполин повернул голову направо, и все посмотрели направо. – Дорог будущего и не видать… хм, хотя нет, есть одна, зато какая!

Древост вдруг развеселился и осмотрел всю компанию на обрыве, надолго задержавшись взглядом на Душане, кусавшей в нетерпении губы.

– Как же ты умудрилась в меня древока затащить, а, Бабу? Видимо, за долгие годы память твоя усохла. Древоки-то родились в наших искалеченных огнем телах после окончания эпохи Пламенной земли и пробудили древостов к жизни. Уж кого-кого, а древоков тащить в уснувшего вечным сном древоста – это ты сплоховала.

Глаза древоста расцвели лучиками смеха, голые ветви распушились зеленью.

– Все она, твоя вонючая повязка, – сплюнула Фонла со злости, обращаясь к Бабу. – Вот сколько раз мы говорили: и без нее ты преотвратно выглядела. Если бы не повязка, разглядела бы, что лохматая паршивка – древок. Только шепни нам, мы бы ее так запугали, что она и слова бы про Беспамятный лес не смогла бы потом ляпнуть.

– Иди-ка сюда, мой маленький спаситель от вечного сна Грозной Бабу? – шутливо спросил исполин, не отрывая глаз от Душани, потянувшейся к нему навстречу.

Древока несмело пошла к краю обрыва. Исполин протянул ладонь, на которую уместилось бы все поле грапп целиком. Древока с трудом вскарабкалась на нее, и ладонь унеслась ввысь. К Душане приближалось огромное лицо древоста. В глазах было столько теплой радости, будто они старые знакомые, которые встретились после долгой-долгой разлуки. У Душани защемило в груди, навернулись слезы. Она всхлипнула, но тут же удивленно прикрыла рот ладошкой: на ветвях исполина завязались и распустились белые бутоны цветов, вокруг которых тут же зажужжали толстобокие шмели. Древоку и древоста окружил запах весны.

– Здравствуй, Душаня! Песня, значит, – выдохнул исполин, обдав Душаню сладковатым запахом цветов и терпким – древесины. – Такая большая Песня в таком маленьком древоке. Чудно, – задумчиво протянул Древост и ткнул пальцем в ее живот.

– Песня, – шепотом подтвердила Душаня и, теребя спутанные пряди, заговорила. – Ива сказала, что это дар древостов.

– Дар одного древоста, – поправил ее исполин. – Одного, который пожертвовал своей жизнью ради того, чтобы в тебе жила Песня. Ведь мы не существуем без нее. И ты теперь тоже.

Душаня осела.

– А зачем? Песня не дает мне жить, жжет живот, выплескивается, когда нельзя и… и… Дубич сказал, вы все исправите.

Душаня расстерянно бормотала, едва сдерживая слезы.

– Исправьте меня, пожалуйста!

Но древост лишь покачал головой.

– Я что, всегда-всегда буду с ней?

– Всегда-всегда, – кивнул Древост, – Песня – великий дар, а значит, ты способна стать достойной его, раз получила. Может быть, когда-нибудь ты ощутишь его красоту и силу.

Душаня обреченно вздохнула.

– Мое время заканчивается. Я чувствую, как будущее тянет меня за собой, – сказал древост.

Душаня задрала голову и увидела, что контуры исполина размываются, а позади него в небо уходит дорога.

– Не уходи-и-и! – заверещала Бабу на обрыве. По долине разнеслось эхо.

Древост осторожно поднес бледнеющую ладонь с древокой к обрыву, и Душаня сползла с нее. И тут же она вспомнила, что говорил ей Дубич.

Она закричала почти исчезнувшему Древосту: