Текст книги "Беспечный повеса"
Автор книги: Анна Грейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Анна Грейси
Беспечный повеса
Глава 1
Дерем-Корт. Норфолк, Англия, 1816 год
– Пруденс! Пруденс! Иди скорее. Он бьет Грейс!
Семнадцатилетняя Хоуп вбежала в комнату. Похожая на нее как две капли воды Фейт спешила за сестрой с округлившимися от ужаса глазами.
Пруденс Мерридью оторвалась от расчетов, выпавшее из рук перо роняло на страницу расплывающиеся кляксы. Она кинулась вон из комнаты, сестры побежали за ней.
– Что ему не понравилось на этот раз? – бросила через плечо Пруденс.
– Не знаю. Чарити сказала, что он застал Грейс на антресолях, когда она готовила подарок тебе на день рождения, – выпалила Хоуп.
– Чарити пыталась его остановить, – добавила Фейт, – но он ее ударил.
– Я тоже хотела подняться наверх и помочь, – продолжила Хоуп, – но не сумела развязать руки. – Она указала на левое запястье. На нем все еще были видны следы от веревки. – К тому же он запер дверь. Чарити велела сходить за тобой и за ключами.
– Да, они у меня. Джеймс! Джеймс! – не останавливаясь, позвала Пруденс молодого лакея.
Перескакивая через две ступеньки, она неслась вверх по лестнице, зная, что он откликнется на ее зов. На площадке второго этажа Джеймс, Хоуп и Фейт догнали Пруденс.
– Лорд Дерем бьет Грейс на антресолях. Скорее! – подгоняла Пруденс.
Они добежали до третьего этажа и свернули на узкую лестницу, ведущую в комнаты слуг и на антресоли. Девятнадцатилетняя Чарити сидела на ступеньках и, всхлипывая, держалась рукой за щеку.
– Ох, Пруденс, я пыталась...
Пруденс мягко отвела руку сестры. Ее нежное бледное лицо было обезображено двумя багровыми рубцами. Пруденс закусила губы. Чарити – хрупкое и нежное создание!
– Ты очень храбрая, милая.
Пруденс взглянула на Фейт, самую робкую из сестер. Она тряслась как осиновый лист, но все-таки была полна решимости сопротивляться разгневанному деду.
– Фейт, отведи Чарити в мою спальню. Возьми у миссис Бертон мазь и бальзам. Чарити, ты тоже зайди к ней, пусть она посмотрит твою щеку. И приготовьте все для Грейс.
Девушки скатились вниз по лестнице.
– Как только придут Грейс и Хоуп, заприте дверь! – крикнула им вслед Пруденс. – И не открывайте никому, кроме меня.
Она устремилась наверх. Когда все добрались до последней площадки, Пруденс остановилась.
– Мы войдем тихо, и я оттащу его. В это время Джеймс схватит Грейс и вынесет ее из комнаты.
– Можете рассчитывать на меня, мисс Пруденс, – сурово ответил рослый лакей.
– Я знаю, – кивнула Пруденс. – Неизвестно, что получится из сегодняшней нашей затеи, но с тобой все будет в порядке, Джеймс, обещаю.
– Пруденс, он обезумел от гнева! – воскликнула Хоуп. – Он и тебя изобьет.
– Мисс Пруденс, лучше я им займусь. – Глаза Джеймса воинственно блеснули. – Я сильнее вас.
– Нет, он добьется, что тебя арестуют или повесят! Если он меня ударит, я его тоже ударю! – яростно ответила Пруденс. – Хватит с меня его злобных выходок и вспышек безумной агрессивности. Мне почти двадцать один год, и когда я стану совершеннолетней... – Она замолчала.
Они подошли к двери. Пруденс понизила голос до шепота:
– Хоуп, ты отведешь Грейс в комнату Фейт и останешься там.
– Нет! Я хочу помочь. Я его ненавижу, Пруденс...
– Я знаю, милая, но ты больше поможешь мне, если уведешь отсюда Грейс и успокоишь ее.
Хоуп открыла было рот, чтобы возразить, но Пруденс подняла руку, призывая сестру к молчанию. Она вставила ключ в замочную скважину и открыла узкую, словно дверца буфета, дверь в комнату. Предосторожности были напрасны. Рев взбешенного деда заглушил скрип дверных петель. Он склонился над маленькой съежившейся фигуркой.
– Мерзкая язычница! – Хлыст со свистом разрезал воздух. – Бесстыжая богохульница! – Удар. – Идолопоклонница! – Снова удар.
С каждым эпитетом он поднимал зажатый в жилистой руке хлыст и вкладывал в удар всю свою силу. Десятилетняя Грейс сжалась на полу в тугой комок, закрыв руками голову.
Пруденс пулей метнулась через комнату.
– Оставьте мою сестру в покое, изверг. – Она изо всех сил толкнула деда.
Лорду Дерему было уже хорошо за шестьдесят, но он был высок ростом и крепок. Постоянные занятия охотой, рыбалкой, упражнения в стрельбе придавали ему сил.
И битье маленьких девочек – тоже.
Дед пошатнулся, потеряв равновесие. Пруденс, воспользовавшись моментом, снова толкнула его. Он споткнулся о сундук, из которого вывалилась одежда Грейс и двойняшек Хоуп и Фейт, и растянулся на полу, барахтаясь среди побитых молью кружев и поблекшей вышивки.
Выполняя приказ, Джеймс схватил Грейс в охапку и бросился вон из комнаты. Хоуп колебалась.
– Беги! – зашипела Пруденс. – Быстро!
Сестра подчинилась.
Дед поднялся на ноги, сбрасывая старое тряпье. Лицо его побагровело от бешенства. На шее и висках вздулись жилы. На губах выступила пена.
– Бесстыжая тварь! Я тебя проучу! – Схватив хлыст, он бросился к Пруденс.
Она полоснула его презрительным взглядом:
– Как вы смеете поднимать руку на ребенка!
– Эта маленькая ведьма поклоняется мерзким идолам, и я выбью из нее это дьявольское семя!
Поклоняется идолам? Пруденс взглянула на колченогий столик, за которым втайне от всех работала Грейс. На нем лежали картонная сумочка и несколько старых журналов, которые тайком дала девочкам их соседка миссис Оттербери. Им всем понравились египетские орнаменты в одном из журналов – причудливые и загадочные изображения сфинкса и странных созданий, полулюдей-полуживотных.
Чувство вины кольнуло Пруденс, когда она вспомнила, как восхищалась египетским искусством. Грейс использовала изображения «идолов», чтобы украсить картонную сумочку. Ее маленькую сестренку избили за то, что она делала подарок ко дню рождения Пруденс.
– Это не мерзкие идолы, а просто каприз моды. Грейс еще дитя. Для нее эти узоры просто любопытная диковинка!
– Это богохульство и... на том, что она сделала, лежит печать дьявола. Мерзкое дело ее рук будет предано огню, а она должна очиститься. Я выбью из нее дьявола, чего бы это мне ни стоило! – Дед швырнул журналы и картонную сумку на пол.
Пруденс, метнувшись, схватила поделку младшей сестры и прижала помятый картон к груди.
– В Грейс нет ни крупицы дурного. Она милый, славный ребенок и...
– На ней клеймо библейской Иезавели, поклонявшейся Ваалу! И на тебе – тоже!
Пруденс отбросила упавшие на глаза буйные кудри.
– Это не клеймо Иезавели! Это просто волосы, дедушка. Мы с Грейс не виноваты, что они такого цвета. У нашей мамы были рыжие волосы.
Зарычав от ярости, старик ударил Пруденс хлыстом.
– Я запретил упоминать об этой блуднице в моем доме. Она, бесстыжая Иезавель, обольстила моего сына и украла его у меня. На тебе и на всех ее выродках ее печать! Может быть, из тебя я дьявола не выбил, но я уж прослежу...
– Если вы еще раз хоть пальцем тронете Грейс, Хоуп и любую из моих сестер, – перебила его Пруденс, – я... я вас убью! Хоуп не повинна в том, что она левша. А единственная наша с Грейс вина – это рыжие волосы! Вы просто изверг, и я больше этого не потерплю, слышите?
– Дерзкая девчонка! – взревел лорд Дерем. – Я твой опекун и добьюсь от тебя такого же уважения и покорности, как от твоих сестер, даже если мне придется всю жизнь бить тебя!
– Ха! – презрительно фыркнула Пруденс. – Уважения побоями не добиться, дедушка, его надо заслужить! Вы считаете безропотность моих сестер уважением, но вызываете в них только страх и ненависть. Во мне вы не вызываете ничего!
Дед со злости ударил ее хлыстом по лицу. Пруденс отшатнулась, схватившись за щеку. Сквозь пальцы сочилась кровь. Лорд Дерем злорадно смотрел на красные капли.
– Посмотрим, что ты запоешь, когда я с тобой разделаюсь. Любая непослушная тварь присмиреет после хорошей трепки.
– Я не сеттер и не борзая, дедушка. И вы не заставите меня покориться, как это бывало в детстве. И говорю вам в лицо – побоям пришел конец. Через два месяца мне исполнится двадцать один год. И тогда я стану опекуном сестер. Вы не сможете ничего сделать. Такова воля нашего отца.
Лорд Дерем прислонился к колченогому столу, сопя от раздражения. Краска гнева медленно сбежала с его лица.
– Не смогу, вот как? – сказал он. – Можешь опекать своих сестер, детка, но, пока ты не выйдешь замуж, твоими деньгами буду распоряжаться я. – Он рассмеялся сухим скрипучим смехом. – До свадьбы ты не получишь ни пенни, но, поверь мне, свадьбы не будет. – Его тонкие губы презрительно скривились. – Можешь согревать сестриц жаром своего сердца, милочка, но без гроша за душой вы помрете с голоду!
– Может быть, сейчас у меня нет ни пенни, но у меня есть кое-что, о чем вы не знаете.
Пруденс почувствовала прилив уверенности. Когда сестры впервые приехали в Дерем-Корт, дед отобрал большую часть украшений их матери. Но только что осиротевшая одиннадцатилетняя Пруденс была слишком сентиментальной, чтобы отдать все, что любила мать, мрачному суровому старику. Она утаила несколько украшений и все эти годы прятала их. Теперь они станут для нее и сестер спасением.
– Ты станешь торговать своим телом? Блудница! Меня это не удивляет! Но тебе не избежать позора!
Приступ бешенства снова овладел им. Пруденс выскочила за дверь и со всех ног помчалась вниз по узкой лестнице.
Лорд Дерем гнался за ней по пятам, изрыгая проклятия и размахивая хлыстом. Его удары не раз достигли цели. Добежав до узкой площадки, Пруденс наступила на собственную юбку и упала на колени.
Дед торжествующе зарычал, но в спешке споткнулся и, сыпля проклятиями, выронил хлыст. Пруденс отпрянула в сторону, и лорд Дерем покатился вниз. Поворот лестницы прервал его падение. В доме воцарилась жуткая тишина. Пруденс поднялась к себе в спальню.
– Хоуп, это я. Открой.
Дверь со скрипом приоткрылась. Хоуп выглянула в щель.
– Пруденс! Что с тобой?! Он тебя ударил?
Пруденс тронула пальцем лицо. За бурными событиями она совсем забыла о ране на щеке.
– Не волнуйся, это выглядит хуже, чем есть на самом деле. Как Грейс?
Хоуп указала на кровать. Чарити и Фейт сидели, обняв Грейс, съежившуюся в комок и уткнувшуюся лицом в колени. Ее руки были покрыты отвратительными багровыми рубцами. Рыдания сотрясали худенькое тело.
Пруденс присела на кровать и обняла дрожащее тельце сестры.
– Грациэла, – позвала она.
Так ласково их покойная мать называла младшую дочь.
Грейс подняла глаза, и ее бледное, залитое слезами личико снова сморщилось, когда она увидела рассеченную щеку старшей сестры и ее встревоженные глаза. Она, всхлипывая, припала к старшей сестре.
– Ох, Пруденс, он и тебя обидел. Прости меня, прости.
В душе Пруденс поднималась волна гнева по отношению к человеку, который искалечил жизнь маленькой девочки, внушив ей такой страх, что Грейс винила себя за рану Пруденс.
– Не тревожься, милая, – заставила себя сказать спокойным тоном Пруденс. – Мне совсем не больно. Дедушка пострадал гораздо больше. Сейчас он не в состоянии причинить нам ни малейшего зла.
При этих словах все сестры подняли головы.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Фейт.
– Он споткнулся и упал с лестницы.
Пруденс вздрогнула. В ее ушах все еще стоял грохот катящегося по ступеням тела, удар о стену и... И внезапная тишина.
– Он умер? – опередила всех Хоуп.
– Нет, хотя в какое-то мгновение я подумала, что это так. Он долго лежал без движения. Сбежавшиеся слуги лишь молча смотрели на него. – Пруденс глубоко вздохнула. – Но конечно, он не умер. Вы знаете, какой наш дедушка крепкий.
– Жаль, – пробормотала Хоуп.
– Его отнесли в спальню сейчас у него доктор Гибсон. Обещаю, он больше никого из нас не тронет.
Повисло долгое молчание. Никто из сестер не верил, что Пруденс сдержит обещание. Они приняли его за пустое утешение. Лицо Грейс снова сморщилось, она прижалась к старшей сестре.
– Пруденс, почему он меня так ненавидит? – всхлипнула она.
Пруденс прижала младшую сестренку к себе.
– Ох, милая, мы с тобой напоминаем ему нашу маму. Потому что у нас такие же рыжие волосы, как у нее.
– Значит, мама была очень плохая?
– Нет, она вовсе не была плохой! Просто папа, влюбившись в нее, покинул Дерем-Корт. Этого дедушка никогда не мог ей простить.
– Расскажи нам о маме и папе, Пруденс, – попросила Грейс.
Родители умерли, когда Грейс была совсем малюткой, Пруденс исполнилось одиннадцать, Чарити – девять, Фейт и Хоуп были еще меньше. Девочки сохранили отрывочные воспоминания о своих родителях и готовы были слушать рассказ о них снова и снова, как волшебную сказку.
– Мама была очень красива. Вы все это унаследовали. Если бы не золотистые волосы, Чарити была бы просто ее копией. И Фейт, и Хоуп, и ты, Грейс, вы все на нее похожи. Вы пошли в мамину родню – в красавцев Эйнзли. – Пруденс сделала кислую мину. – Одной мне не повезло, и мне достался ужасный нос Мерридью и их противные глаза. А мне бы хотелось иметь их рост и стройность.
– Твой нос совсем не ужасный, просто он... просто он немного длинный, – сказала Фейт.
– Очень милый нос, – горячо вступилась за самую старшую сестру Грейс. – И глаза у тебя добрые, красивые, серые...
– Ну хватит. – Пруденс собрала сестер вокруг себя на кровати. – Мы говорили о маме, а не моем глупом носе.
Когда она начала рассказывать часто повторяемую любимую историю, ее голос стал певучим.
– Мама была настоящая красавица. И хотя ее семья занималась торговлей, папа влюбился в нее с первого взгляда.
Несмотря на то что у мамы было множество поклонников, а папа не был самым красивым, самым богатым, самым титулованным из них, мама тоже влюбилась в него, едва увидев.
Все пять девочек восхищенно вздохнули.
– Обе семьи, и Эйнзли, и Мерридью, были против этого брака, – напомнила Грейс, – поэтому мама и папа убежали в Италию, там они поженились и родились мы.
– Продолжай, Пруденс. Расскажи про мамины волосы.
Пруденс откинулась на подушки. Сестры подвинулись ближе, Грейс, как котенок, свернулась клубочком у нее под боком.
– Мама была золотая, вся золотая, – сказала она. – У нее были рыжие волосы, будто, только что из кузнечного горна, одновременно и рыжие, и золотые, полные жизни, как у тебя, Грейс. И папа любил мамины волосы – я хочу, чтобы ты помнила об этом, малышка, если вдруг тебе придет в голову, что твои волосы безобразны! Папа всегда играл с мамиными волосами, ласкал их, любил ее кудри. Он привык шутить, что мама обвела его вокруг своего маленького пальчика, как ее локон обвивается вокруг его пальца. И в один прекрасный день ты встретишь человека, который полюбит тебя и твои волосы так, как папа любил маму.
– Так, как Филипп любит тебя? – вздохнула Грейс.
Пруденс улыбнулась и откинула от личика сестренки буйные кудряшки.
– Возможно, – согласилась она и продолжила: – Мама не только внешне была красавицей, природа одарила ее замечательным, нежным голосом, сладким как мед. У тебя такой же голос, Фейт. Мама часами нам пела. А когда она смеялась, казалось, это музыка солнечного света, что солнце смеется вместе с ней...
– Я помню ее смех, – вдруг сказала Чарити. – Такой счастливый. Мне всегда хотелось смеяться вместе с ней.
– Ты так и делала, – согласилась Пруденс. – Мы все так делали. Мама и папа обожали друг друга. Они всегда держались за руки, обнимались, целовались, смеялись...
Сестры хором вздохнули. Давно канувшие в прошлое светлые годы так отличались от безрадостного существования, которое они влачили теперь в Дерем-Корте, где не было места любви.
– И они очень любили нас, – продолжила Пруденс. – Папа всегда хватал нас в объятия и целовал, не обращая внимания на липкие пальцы и чумазые лица. Мама всегда брала малютку – тебя, Грейс, – с собой, когда мы гуляли по берегу моря или по деревне, даже если Кончетта, твоя няня, твердила, что младенцу лучше остаться дома. Мама говорила, что хочет, чтобы ее маленькое солнышко было рядом с ней...
Она смотрела на сестер, прижавшихся друг к другу на большой старой кровати. В холодном сером свете они совсем не походили на маленькие солнышки: на бледных лицах синяки, прекрасные глаза покраснели от слез. Они были рождены для любви. Мама им это обещала. Пруденс нужно заставить их поверить в это, и она это сделает!
– Никогда не забывайте, что мы не принадлежим мрачному миру дедушки, лишенному любви, – сказала она. – Мы родились в Италии, в доме, полном солнечного света, смеха, любви, счастья, и я обещаю, как бы нам ни было тяжело сейчас, однажды мы вновь вернемся к счастливой жизни. С солнцем и смехом. С любовью и счастьем. Я обещаю.
Снаружи, словно насмехаясь над ее словами, резкий холодный ветер громыхал кровельным железом. Пруденс не обращала на это внимания. У нее возник план.
Доктор Гибсон положил сумку на край стола и сел.
– У лорда Дерема тяжелое сотрясение мозга и в нескольких местах сломана лодыжка.
Пруденс налила доктору чаю.
– Он поправится? – Она хоть и презирала своего деда, но не желала быть причиной его смерти.
Доктор Гибсон осторожно отхлебнул горячий чай, потом сказал:
– Его травмы весьма серьезные, но думаю, его организм с ними справится. Он определенно поправится, хотя и не слишком быстро.
– Сколько это займет времени? – Пруденс подвинула доктору тарелку со сдобным печеньем.
У нее была веская причина, чтобы задать этот вопрос. Это был смелый план. Отчаянный. Рискованный. Но он должен сработать.
Это единственный выход из их положения.
Доктор откусил кусочек печенья.
– Рана на голове затянется через несколько дней, возможно, через неделю. – Он снова отхлебнул чай и добавил: – Лодыжка будет заживать дольше. Она сломана в нескольких местах. Ему придется полежать недель шесть-семь.
Шесть или семь недель!
Радость наполняла душу Пруденс. Шесть недель более чем достаточно, чтобы воплотить ее план в жизнь. Но ей нужна помощь доктора. Она отставила чашку в сторону, набрала в грудь воздуха и сказала:
– Доктор Гибсон, вы знаете, как случилось, что дедушка упал?
Он хмыкнул и потянулся за очередным печеньем.
– Кучер, который приехал за мной, рассказал какую-то дикую историю. Но вы же знаете, слуги всегда склонны преувеличивать.
– Сомневаюсь, что он преувеличил. Разве вы не слышали, как страшен в гневе мой дед...
– Ба! – махнул рукой доктор. – У меня есть дела поважнее, чем слушать деревенские сплетни.
– Это чистая правда, – горячо возразила Пруденс. – Это больше не может так продолжаться. Разве вы сами не видите, что дедушка впал в крайность?
– Он никогда розог не жалел, но мужчина должен быть строгим...
– Строгим! Уверяю вас, это нечто большее. Бедная Хоуп большую часть времени проводите привязанной за спину левой рукой. Это делается, чтобы отучить девочку пользоваться ею. Дедушка говорит, что это рука дьявола. Фейт живет в постоянном страхе, что случайно напоет какой-нибудь мотив, а этого достаточно для порки. Посмотрите, что он сделал с моей младшей сестренкой Грейс. Он уверен, что на ней печать библейской нечестивицы Иезавели, а все потому, что у нее рыжие волосы.
Доктор перевел взгляд на огненные локоны Пруденс, и она кивнула:
– Да, и на мне тоже. С тех пор как мне исполнилось одиннадцать, он пытается выбить из меня дьявола. – Голос Пруденс дрогнул от горя и гнева. – Но во мне его нет. Не стоит избивать мою маленькую сестру так же, как меня.
– Хоуп – левша, это нужно исправить. Хотя, как я вижу, вас эта необходимость огорчает. Но Фейт и Грейс кроткие милые создания. – Доктор неловко шевельнулся в кресле.
– Грейс сделала это. – Пруденс подвинула к доктору сумочку в египетском стиле.
Доктор озадаченно посмотрел на нее.
– Вся эта египетская чепуха несколько лет назад была в Лондоне предметом увлечения. Уж я-то знаю, моя жена с ума сходила по подобным штучкам.
– Ваша жена – мерзкая язычница? – резко спросила Пруденс. – Идолопоклонница? Богохульница? Бесстыдница?
Доктор оторопел:
– С чего вы взяли?
– Потому что именно так дедушка назвал Грейс за изготовление этой сумочки – мерзкая маленькая язычница. Он немилосердно сек ее хлыстом, пока я его не остановила. Вот как произошло несчастье. Дедушка погнался за мной по лестнице. С хлыстом. К счастью для меня, он споткнулся.
Доктор положил сумочку на стол, выдержка изменила ему.
– Он избил девочку за это?
– Жестоко. Он бил нас за любую провинность. Я хочу, чтобы вы помогли нам уехать отсюда.
Доктор тяжело вздохнул.
– Пруденс, вы же знаете, что я не могу это сделать. Признаю, он нелегкий человек, но я его доктор, девочка! Вы думаете, что я буду смотреть ему в глаза и лгать? Вводить его в заблуждение...
– Маленькое тельце Грейс покрыто багровыми рубцами только из-за того, что она сделала эту сумочку, – выразительно сказала Пруденс. Она была полна решимости заставить доктора взглянуть правде в глаза и начать действовать. Грейс всегда была любимицей доктора.
– Он не в первый раз жестоко избивает ее из-за пустяков. Он всех нас бьет. Нам никогда не разрешали вызывать вас, когда он кого-нибудь из нас ранил. Но я хочу, чтобы вы поднялись к Грейс в спальню и сами все увидели.
Доктор с тяжелым вздохом отставил чашку.
– Хорошо, я посмотрю, но не даю вам никаких обещаний.
Доктор в угрюмом молчании осмотрел Грейс. Он заметил рану на нежном лице Чарити, такую же как у Пруденс. Спустившись вниз, он тяжело опустился в кресло, явно потрясенный.
– Простите. Я понятия не имел. Вы говорите, что это не в первый раз?
Пруденс коротко кивнула. Не было смысла задерживаться на прошлом.
– Через два месяца мне исполнится двадцать один год, и я, согласно воле отца, стану законным опекуном своих сестер.
– Значит, тогда...
– Но мы сможем получить деньги, которые оставила нам мать, только когда выйдем замуж. У нас почти нет денег. Совсем немного, этого хватит на несколько месяцев. Когда они кончатся, мы просто умрем с голоду, если дедушка не отдаст нам наше наследство. – Пруденс не спускала с доктора взгляда. – Он не даст нам денег. Дедушка говорит, что не позволит ни одной из нас выйти замуж. Он сделал это своей целью.
Мы никуда не ходим, даже в церковь. Мы никого не видим. И нас никто не видит. Как мы можем выйти замуж? А вы знаете, как красивы мои сестры, это преступление – держать их взаперти. – Пруденс вглядывалась в лицо доктора, пытаясь оценить, какое впечатление произвели на него ее слова. Взяв его за руку, она сказала:
– Доктор Гибсон, мы должны бежать. У нас есть немного времени, пока он вынужден не покидать своей спальни. Но если дедушка не сразу узнает о своем временном заключении, вы должны нам помочь.
Доктор протяжно вздохнул.
– Что я должен сделать?
Это была капитуляция.
Пруденс, нахмурившись, критически рассматривала написанное. Каллиграфический почерк весьма похож. Пожалуй, нужно слабее нажимать на перо и следить за точками над i. Дедушка никогда их не пропускает.
– Доктор ушел? Что он сказал? – Сестры Пруденс вбежали в комнату.
– Кому ты пишешь? – заглянула через плечо сестры Чарити. – Опять Филиппу?
– Нет, не Фи...
– Да кому это интересно, – перебила ее Хоуп. – Ты только Филиппу и пишешь. Что доктор Гибсон сказал о дедушке?
– Письмо не Филиппу, – Пруденс осторожно промокнула чернила, – а дяде Освальду.
– Дяде Освальду? – изумленно воскликнула Хоуп. – Дедушкиному нехорошему брату. – Она нахмурилась. – Дедушка умрет?
– Нет, через шесть-семь недель он поправится.
– Тогда зачем ты пишешь дяде Освальду? – спросила Чарити. – Он не пожелает утешить дедушку в болезни. Между ними совсем нет братской любви.
– Я на это и рассчитываю, – сказала Пруденс. – Поэтому я ему и пишу, то есть не я. Это письмо от дедушки.
– Что-о? – хором воскликнули сестры.
Пруденс прочитала:
– «Дорогой Освальд, я знаю, что мы не всегда относились друг к другу по-братски, но хочу, чтобы ради девочек это осталось в прошлом».
Ошеломленные сестры молчали. Пруденс, зажав письмо двумя пальцами, помахала им, чтобы чернила окончательно просохли.
– Коротко говоря, дедушка просит брата приютить нас на светский сезон в Лондоне. И найти нам мужей. – Она осторожно положила письмо. – Мы уедем. И никогда не вернемся в Дерем-Корт.
– Пруденс! – воскликнула Чарити. – Это письмо хуже, чем вранье. Это подделка!
– Да, – пожала плечами Пруденс. – Но разве у нас есть выбор? Я решила, что дедушка больше пальцем никого из нас не тронет.
– Это грех, Пруденс, – прошептала Фейт.
– Дедушка всегда говорил, что я грешница, – вскинула голову Пруденс, – и я наконец оправдаю его мнение. Мы отправляемся в Лондон! И заберем с собой Лили и Джеймса. Дедушка вдовец, и горничная ему ни к чему, а Джеймсу он никогда не простит его помощь нам.
Сестры переглянулись, ошеломленные дерзким планом. Пруденс старательно вывела лондонский адрес дяди Освальда.
– Дедушка нас никогда не отпустит, – сказала Хоуп.
– Он ничего не узнает. Он решит, что мы переехали в дом, оставленный нам в приданое.
– Но это ужасное место, там все покрыто плесенью. И почему...
– Потому что когда дедушке станет лучше, ему сообщат, что Грейс заболела скарлатиной, и у нас карантин. Доктор Гибсон нам поможет. Ты же знаешь, что инфекции приводят дедушку в ужас. Он не захочет к нам приехать. Миссис Бертон, экономка, сказала, что ручается за слуг, они нас поддержат. Вместе с доктором она будет регулярно давать дедушке отчеты, правда, фальшивые, о нашем состоянии.
Сестры смотрели на Пруденс, раскрыв рты.
– А мы тем временем поселимся у двоюродного дедушки, дяди Освальда, увидим все достопримечательности столицы, будем ходить на приемы, красиво одеваться, на... – ну я не знаю куда – на венецианский завтрак. Даже в оперу! И если нам повезет, к тому времени, когда дедушка поправится, одна из нас найдет себе мужа, мне исполнится двадцать один год, и вы сможете жить со мной.
– Приемы и красивые платья, – прошептала Чарити.
– А что такое венецианский завтрак? – спросила Грейс.
– Какая разница, – пожала плечами Хоуп. – Уж определенно это не овсянка.
– Как мне хочется послушать оперу, – восхищенно вздохнула Фейт.
– Но как нам это удастся? У нас нет средств, Пруденс, – сказала практичная Хоуп. – У нас даже не хватит денег, чтобы одна добралась до Лондона.
– Нас спасут мамины украшения, – объяснила Пруденс. – Ее гранатовый браслет поможет нам купить билеты. – Она немного виновато посмотрела на сестер. – Я продала его несколько месяцев назад на этот случай.
– Значит, мы сможем отправиться в Лондон, – выдохнула Чарити.
– Именно так. – Пруденс улыбнулась. – И если одна из вас найдет богатого, красивого, доброго и любящего мужа, надеюсь, она не откажется передать свою часть маминого наследства, чтобы поддержать других, правда?
– Конечно! Это звучит так заманчиво. Ты тоже можешь найти себе красивого мужа, Пруденс, – добавила Хоуп.
– Хоуп! Ты забыла про Филиппа? – Чарити была шокирована предположением младшей сестры.
– Ах да, Филипп, – поправилась Хоуп. – Конечно, Филипп. Когда пришло его последнее письмо, Пруденс?
– Полгода назад, – с достоинством ответила самая старшая из сестер. – Но вы знаете, как медленно идут письма из Индии и как ненадежна почта. Пароход идет несколько месяцев, а если он потонет...
– Да-да. Почта доходит нерегулярно, – согласилась Чарити. – Но когда он...
– Я уверена, что он приедет. И тогда мы поженимся и наконец будем в безопасности, – твердо сказала Пруденс.
Возникло короткое молчание.
– А я от Филиппа не завишу, – объявила Хоуп. – И собираюсь приложить все усилия, чтобы найти себе мужа в Лондоне. Я хочу ходить на балы и носить роскошные наряды, а не ходить в этих домотканых платьях. Я собираюсь танцевать вальс с красивым мужчиной! Я хочу отчаянно влюбиться, как папа и мама.
Сестры молча обдумывали ее страстное желание. Пруденс первая пришла в себя:
– Танцевать вальс, Хоуп? Поскольку ни одна из нас вообще не умеет танцевать, о вальсе не стоит беспокоиться.
– Меня это не волнует. Не знаю, как это случится, но я буду танцевать вальс! – с вызовом заявила Хоуп.
– Наверное, тебе нужно написать в письме, Пруденс, чтобы дядя Освальд нанял нам учителя танцев, – предложила Фейт.
Грейс поморщилась.
– Тогда, глупенькая, он сразу догадается, что письмо подложное. Ты можешь себе представить, чтобы дедушка предложил нечто подобное?
– Дедушка определенно не станет просить дядю Освальда учить нас танцам, Фейт, – улыбнулась Пруденс. – Слушайте дальше.
Она взяла со стола письмо.
– «Брат мой, поскольку музыка и танцы – порождения дьявола, призываю тебя не развращать девочек подобными греховными деяниями. Я воспитал их в самых строгих моральных принципах. Но поскольку они женщины, а значит, глупы, легкомысленны и легко поддаются слабостям, ты должен тщательно следить за ними и не давать им сбиться с пути».
– Что?! – задохнулась Хоуп? – Ты с ума сошла?
Пруденс подмигнула и продолжила чтение:
– «Поэтому, брат, как глава семьи, я запрещаю тебе вывозить моих внучек на балы, рауты, музыкальные вечера и тому подобные греховные увеселения. Я лишь хочу, чтобы ты проследил, чтобы они нашли себе скромных, здравомыслящих мужей с подобающим образом жизни, воспитанных в строгой морали и с хорошим состоянием. Пожилые мужчины предпочтительнее молодых бездельников».
– Но это ужасно! – запричитала Хоуп. – Не нужен мне старый сварливый муж с твердыми принципами. Молодой бездельник звучит гораздо заманчивее. Красивый, очаровательный, молодой!
– И мне – тоже! – согласилась Фейт. – Если ты отправишь это письмо, Пруденс, то с таким же успехом можешь оставить нас здесь страдать от жизни с дедушкой.
– Терпеть побои и связывания, – печально добавила Грейс.
– Перестань, Грейс, – приказала Пруденс. – Я вам сказала, что вас больше никто не тронет! И никто больше не будет привязывать левую руку Хоуп за спину. А теперь доверьтесь мне и подумайте. Во-первых, – Пруденс стала загибать пальцы, – дядя Освальд много лет живет в Лондоне, значит, ему это нравится. С тех пор как мы поселились в Дерем-Корте, он ни разу тут не был. Значит, здесь ему не нравится.
– А кому здесь понравится? – пробормотала Хоуп.
Улыбнувшись, Пруденс продолжила:
– Во-вторых, от матери Филиппа мы знаем, что дядя Освальд ужасный модник, ездит в оперу и на балы. В-третьих, мы знаем, что он сильно поссорился с дедушкой и что дедушка обозвал его безбожным псом, пустым хлыщом и так далее и тому подобное.
– Старая кухарка говорит, что, когда дедушкин брат был молодым, он был добрым, милым и любил посмеяться, – возразила Чарити.
– Вот именно, – торжествующе сказала Пруденс. – Если дядя Освальд хотя бы наполовину такой, каким я его себе представляю, то дедушкины инструкции приведут его в бешенство, и он окунет нас в бурное море балов, приемов, развлечений и позволит нам познакомиться с множеством молодых людей – назло своему брату и нашему дедушке!
Сестры задумались.
– Если ты права, Пруденс, это будет замечательно, – прошептала Чарити.
– Ничего из этого не выйдет, – хмуро предсказала Грейс, – так всегда бывает.
