Текст книги "I can hear the sirens (СИ)"

Автор книги: Анна Грэм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

– Что ты делаешь?!

Юнис никак не может понять, отчего он не пристрелил её с порога, как взбесившуюся, отбившуюся от стаи собаку, зачем волочит на середину комнаты колченогий стул и шарит по разграбленным полкам. Полки уже хренову тучу лет, как пусты, Эрик вырывает из оконного проёма монтажную ленту и бросает на пол возле стула. В его воспаленном мозгу зреет нелепая в своей оголтелой наглости идея, он волоком тащит её к стулу, сажает почти безвольное тело и вяжет ей сзади руки острыми, алюминиевыми полосками, не заботясь, как сильно они вгрызаются ей в запястья.

– Жизнь тебе спасаю, тварь убогая!

Очередная пощёчина едва не выворачивает ей шею, светлые, поблекшие от крови пряди липнут к щекам, пока она медленно ворочает головой, силясь не отключиться. Сквозь угасающее сознание Юнис слышит щелчки рации и голос Лидера, далёкий, ускользающий, искажённый звоном в её голове:

– Я нашел её.

Ядрёный запах лазарета и едкая боль по всему организму, осколки памяти блуждают по ноющей голове в порядке хаоса. Юнис кажется, что она сошла с ума и бредит, когда чувствует возле постели чужое присутствие и горячий, ядовитый шёпот над самым ухом, от которого хочется отмахаться как от мерзкого насекомого. Если бы она только могла пошевелить руками.

– Ты теперь героиня, а я тварь и мудак при любом раскладе, но мне похуй, не привыкать. Главное, что ты, моя дорогая, дома. Разве я не милосердный?

Эрик склоняется над её осунувшимся, бледным лицом, в синих следах и багровых кровоподтеках, пережимает ровно на несколько секунд трубочку со спасительным морфием, чтобы она услышала, запомнила, сколько дерьма ему пришлось сожрать, чтобы обелить её безмозглый поступок перед высшим руководством. Он отпускает трубку, целует её в лоб, как покойницу, и уходит, а обезболивающий яд брызжет по венам толчками, вызывая блаженное забытье. Наутро Юнис не вспомнит, был возле ли её постели Эрик собственной персоной или дурное, больное воображение сыграло с ней злую шутку.

Когда она приходит в себя, то видит перед собой отнюдь не Лидера, а вечно участливого Фора – единственного в этой фракции сухарей, кто может забить хер на приказ Эрика не входить к ней в изолированную палату. Они с Юнис пару лет ходили в одном отряде до переформирования, и под его испытующим взглядом ей всегда тошно, но в желудке пусто, а во рту Сахара, Юнис касается языком разбитых, пересохших губ и едва заметно кривится от боли.

– Эрик сказал, что отправил тебя на задание, а ты попала в плен. Задание секретное, потому никто о нем не знал, – Фор повторяет выдуманную второпях, кособокую ложь Лидера, которая отвела дуло от её виска. ― Но это ведь не изгои тебя так, верно?

– Какое это имеет значение сейчас?

Он понимающе вздыхает, опускает глаза, жуёт свои толстые губы, а Юнис хочется элементарно сдохнуть, но сдохнуть без высочайшего лидерского приказа она тоже не имеет права. Мать она разыскать не сумела, но могла предугадать её слова при встрече. В её время пропаганда была жестче, а о дивергентах, как об угрозе, речи не шло, Деми в законах фракции не сомневалась ни на йоту, и самоотверженный поступок дочери вряд ли бы оценила. Она высказалась лишь однажды, ненадолго задержав взгляд на новом молодом Лидере. «Держись от него подальше», – прозвучало предупреждением. «Не думаю, что у меня есть выбор», ― приговором на пожизненный срок.

– Он в кабинете симуляций. Запирается там иногда. Тренируется, ― Фор вынимает из кармана ключ-карту и суёт ей прямо в ладонь, а на столике оставляет успокоительные таблетки, вывезенные контрабандой из Дружелюбия. ― Вернешь потом.

В кабинете симуляций полумрак и тишина. Юнис, хромая и неповоротливая, едва вставшая на ноги, чувствует себя сломанной пополам куклой. В голове бессвязная мешанина мыслей и лёгкая эйфория от травяных пилюль, выпитых для храбрости – она толком не знает, что хочет сделать и что доказать. Эрик выглядит каменно спокойным, на расслабленном лице не вздрагивает ни один мускул, лишь глазные яблоки ворочаются под прикрытыми веками, а на экране адская мясорубка, беспорядочные мелькания кадров с примесью крови и страха, где Лидер ― главное действующее лицо.

Счетчик высвечивает бешеный пульс, горит зеленым индикатор функции автоматического вывода из симуляции при критических показателях, ни рядом, ни у дверей никого из охраны. Юнис не знала, что Эрик постоянно пытается свести свои страхи на ноль, но количество их на экране упрямо твердит об обратном. Она, едва сгибаясь, садится в соседнее кресло, вкалывает себе в шею сыворотку и включается в его подсознание, материализуясь призраком в сыром подвале, с удушающим смрадом полуразложившегося белка.

Это клетка, плен, тюрьма и пыточная, врытая в заражённую землю далеко за Стеной. Трое полуживых и два трупа, один из которых уже прилично несвеж. Эрик среди обречённых на смерть, в центре цементного мешка комнаты, прикованный намертво к стулу, он не может произнести ни слова, мычит и смотрит на нее безумными глазами, равномерно красными от лопнувших сосудов. У него отрезан язык. Чёрная униформа Бесстрашия насквозь пропитана красным, под стулом – лужа густая багровая лужа, и мерная капель свежей крови стекает по деревянным ножкам. Колени прострелены, раздроблены в хлам, чёрные квадраты татуировки срезается с шеи острыми краями монтажной ленты, которая впивается глубже при каждом его движении, грозя добраться до сонной артерии, а на столе заряженный пистолет, до которого ему не добраться.

Страх быть плененным изгоями и медленно подыхать без возможности пустить пулю себе в голову, страх выжить после и остаться калекой в этих руинах навечно на потеху им же. Юнис повидала достаточно, но прямо сейчас ей хочется опустошить желудок от горькой желчи, обжигающей глотку. Его до смешного просто лишить жизни прямо сейчас, один выстрел за секунду до конца обратного отсчёта, и фракция освободится от жестокого Лидера, а её беспомощная, отчаянная злоба приправленная дрянной, ноющей болью физической получит отмщение. Лекарство дурманит разум, она тянет руку к оружию, проверяет обойму.

– Плена боишься? Понимаю, тебя они не пощадят. Какой это страх? Десятый? Одиннадцатый?

Ладонь держит рукоять плотно, и рука почти не дрожит, но колени готовы надломиться под тяжестью веса, как спички. Юнис почти жалеет, что так опрометчиво влезла ему в голову. Ей не известны его страхи, но этот один, подсмотренный, выбивает из неё последние силы. Она понимает, с какой тяжестью на сердце он отпускал её в очередные рейды и отчего так настойчиво рыл землю, чтобы вернуть её назад. За неё ему страшно, как за себя самого.

Она не знает, отчего её зверская ненависть растворилась, как дым, оставив после себя зияющую пустоту.

– Когда будет необходимо, я тоже буду милосердной.

Она стреляет ему в голову ровно через секунду после того как автомат выводит его из симуляции, пуля застревает в воздухе, словно в вязкой смоле, и до лба его не долетает. Эрик долго приходит в себя, молча провожая взглядом её ковыляющую походку, но последний, самый сильный его страх, где он своими собственными руками исполняет её приговор, Юнис так и не увидела.

========== 2.3 ==========

Комментарий к 2.3

Захотелось для этой части более светлый финал.

Немного вдохновляющего

https://pp.vk.me/c625329/v625329002/17b56/CdRoo6iye0Y.jpg

https://pp.vk.me/c621624/v621624455/6fe8/nJSPf6PvfzI.jpg

Они сторонятся друг друга третью неделю, ползают по Яме как змеи, издали шипя друг на друга. Лидер упрямо смотрит вперёд и крепко стискивает челюсти, а Юнис переходит на другую сторону, когда видит его в коридоре прямо по курсу. Когда два полюса сходятся на одной точке замкнутого пространства, разумеется, каждый по своим делам, замирая в непосредственной близости друг от друга, Яма искрит от напряжения. Кажется, что даже волоски на руках у проходящих мимо Бесстрашных встают дыбом, а многочисленное железо гудит ультразвуком в ушах и бровях очевидцев.

Его злоба давно ушла, обратившись гулкой пустотой и холодной постелью. Он помнит, как под его руками синела её молочная, мягкая кожа и как хрустели вывороченные суставы, помнит её взгляд, полный страха и ненависти, и закрыть эту пропасть ему нечем, лишь сожалением, что иначе было никак. Но упрямая, уязвлённая гордость гонит его прочь, заставляет чеканить шаг дальше по коридору в штаб, потому что в природе фракции существует лишь два вида решений: его и неправильное.

А её ненависть всё ещё ползает по венам чёрным, едким дёгтем, она с ней встаёт, ложится и смотрит в зеркало, замазывая пожелтевшие гематомы и надевая тёмные очки, чтобы не светить фонарём под правой глазницей. Юнис хочется выместить её, выкричать, сделать ему так же больно, но она беспомощно не знает как, потому что об него всё, как об стенку, и не знает, что своим до ожога ледяным равнодушием, одним своим израненным видом уже делает это. Ей хочется рассмеяться в голос, когда Тори Ву вдруг звонит ей на рабочий аппарат.

– Слушай, тут Эрик дебоширит, может, придёшь, заберёшь своё счастье, а?

– Моё счастье?! – Юнис переспрашивает и едкую ухмылку уже сдержать не может, Тори на том конце провода понимающе усмехается. К чертям собачьим такое счастье.

С Тори они неофитствовали в одном потоке, особенно близки не стали, но прониклись друг к друг уважением и негласной солидарностью, по пустякам она не стала бы её беспокоить. В трубке раздается приглушённый помехами грохот и нечленораздельное шипение Ву с примесью нецензурных выражений.

– Ну вот, живое мясо закончилось, в ход мебель пошла. Слушай, Юнис, я серьёзно. Мне не хочется проблем.

– Хрен с тобой!

Юнис бросает трубку на диван и тянется к привычным уже, непроницаемо чёрным очкам.

Ей кажется, что прошло уже сто лет с тех самых пор, когда она беззаботно гудела в этом баре с пацаньём из отряда, как пьяно вытанцовывала и вызывающе хохотала, совсем свободная, юная, урождённая Бесстрашная без тормозов в голове. Она забыла, с каких пор позволила заковать себя негласными обязательствами и статусом военно-полевой жены. Юнис хмыкает себе под нос, когда вспоминает тяжёлую ладонь Лидера на своём плече, так, чтобы видели все, как знак права обладания, принадлежности ему и никому больше.

В баре громко, душно, тесно, и музыка стала какая-то дурацкая, только дёргаться под неё, как припадочный эпилептик. Юнис фыркает и раздражается, расталкивая зажившим плечом попадающихся на пути салаг, мнущихся возле двери в тату-салон Тори Ву, усмехается, чувствуя себя старой бабкой из какой-нибудь мерзкой Искренности, где все несут, не фильтруя, что в голову приходит. Ближе к дальнему концу бара народ редеет, рассасывается, стараясь слиться со стенами, и даже музыка, казалось, грохочет по башке не так оглушительно. Она спотыкается о перевернутый барный стул и об неофита с разбитым лицом. Щенок совсем не ориентируется в пространстве, щемится, куда ни попадя, лишь бы скорее добраться до казармы и поскулить всласть. Юнис не сомневается, чей стальной кулак вскользь проехался по этой необстрелянной, бледной мордахе, и видит его обладателя сквозь блядское, тошнотворное мерцание цветных лампочек, будто он материализовался из её подсознания. Эрик склонился над столом, опираясь на широко расставленные руки, смотрит перед собой люто, исподлобья, и у Юнис ёкает сердце и накрывает дикое ощущение дежавю.

Это было так давно, Эрику кажется, что прошло уже сто лет. Он ещё ходил в неофитах, когда кучка организованных афракционеров напала на патруль, и молодая, перспективная разведчица после одной из вылазок привела языка. Он, будто снова видит её белокурую голову и взлетающие от её неспешных движений локоны в кольце из бритых затылков. Видит, как кто-то хлопает её по плечу и жмёт руку, а она смеётся в ответ, закидывает в себя очередную порцию текилы и слизывает с запястья соль. Пошло, развратно, но так естественно, что кровь резвее бежит по организму, бьёт прицельно в голову, сползает за ремень штанов, где становится жарко и тесно. Эту светлую голову хочется видеть на полу, между разведённые коленей, а маленький розовый язычок так живо представляется на головке члена, что сводит зубы. Молодое тело требует своего, но жрать, что попало, уже надоело до охуения.

– Слюни подотри. Она тебе не по зубам, неофит.

Чья-то пробитая железом рожа скалится прямо перед ним, закрывает от него блондинку-Бесстрашную своим блядским, наставническим превосходством. Эрик нападает без предупреждения, резко, яростно, как хищник из укрытия, опрокидывает Бесстрашного на спину, возит им по столу и бьёт дважды в челюсть, прицельно, сильно, награждая переломом со смещением, пока его не оттаскивают подальше. Стайная, животная демонстрация силы удалась на славу – разведчица его, наконец, заметила. Посмотрела не вскользь, а пристально, прищурив светлые, кошачьи глаза. Сейчас Юнис смотрит на него так же, но Эрик давно не неофит, а Лидер фракции, он изменился, возмужал, заматерел, обзавелся борзыми татуировками и пробил бровь, но взгляд всё такой же, шальной, отравленный, бешеный, в котором всё так же плещется хмельной задор, но с примесью тяжёлого, серого металла. Годы у руля фракции, опыт невесёлого прошлого и сурового, уставного настоящего, не проходят бесследно, как и последствия принятых решений.

Эрик снова нетрезво замахивается на очередного невезучего, когда Юнис рыбкой ныряет ему под руку. Она уворачивается от случайного удара, складывает ладони у него на груди, успокаивает, смотрит в глаза и шепчет быстро, так, чтобы слышал только он. А ему кажется, что он допился до глюков.

– Ну, тише, тише. Фракция редеет. Может, домой пойдём, а?

– Это не Бесстрашные, а кучка педиков! Руки убрала от меня!

Он ревёт, как зверь, едва справляясь с заплетающимся языком, однако по рукам её не бьёт и опору в виде её хрупкого, но надёжного плеча принимает, позволяет ей направлять его прочь из душного зала на улицу и волочить его строго по направлению к Яме, не сбиваясь с курса.

– Ты меня пристрелила!

В голосе слышится пьяная театральщина и самая настоящая, неприкрытая трезвым самоконтролем обида. Её поступок в кабинете симуляций – удар по самолюбию, она не должна была ни видеть, ни тем более во всём этом участвовать. Один – один, дрянная ты девка!

– Ты сам этого хотел. Кто я такая, чтобы приказы оспаривать?

Она лишь бровью ведёт, невозмутимая, как всегда, баба со стальными нервами, и языком, который оказался не только умелым, но и весьма острым. Эрик от досады взмахивает свободной рукой и хлопает себя по бедру.

– Какая же ты зараза всё-таки! Зараза на мою голову!

Неизлечимая. Рецидивирующая. С сезонными обострениями. Точёный профиль отвёрнутого от него лица, эти невозможные волосы до лопаток, которые она не стрижёт намеренно ― ёжик и бритые виски разоблачили бы её перед афракционерами на раз-два. Это невозможное тепло её тела, которое жжётся даже через плотную ткань форменной куртки. Как же он всё-таки скучал. Три недели, двадцать один грёбаный день, пьяные бредни в пустой голове.

– Сам такую выбрал. Я не навязывалась.

Эрик в ответ лишь глухо смеётся, пока она, матерясь, вталкивает его в здание фракции, вслух проклиная слишком узкие двери. Ночная свежесть достаточно проветрила хмельные мозги, он вполне может идти сам, но её труды и попытки прикладывать к стенкам его якобы сползающее тело уж очень забавляют.

– Сколько лет мы вместе? Восемь? Девять? – спрашивает он, когда Юнис хлопает по его карманам в поисках ключа от квартиры.

– Восемь, но на деле гораздо меньше.

– Почему это?!

Он хмурится, перекрывает ей путь, смотрит в глаза, она едва не налетает шеей на его мощное плечо, замирает непозволительно для её уязвлённой гордости близко. У её лютой ненависти оказался короткий фитиль, Юнис хочется стучать себя по лбу от досады, потому что изоляция внутри перегорает, обнажает раскалённые провода, потому что он течёт по её венам и живёт в мозгу раковой опухолью. Она чувствует себя конченой мазохисткой. В эту хищную ухмылку аллигатора хочется вцепиться зубами, почувствовать, как жёсткая щетина царапает лицо до красноты, рядом с ним её железный самоконтроль, им же воспитанный, рушится ко всем чертям. И, кажется, ни время, ни место, ни обстоятельства здесь ничего не решают.

– Помнишь, сколько раз мы разбегались? Раз десять было?

– Ты меня трижды на хуй послала! Трижды. Меня! И даже не получила за это ни разу!

Он притворно возмущается, сетует, качает головой, мальчишеский задор, отпущенный на волю алкоголем, пляшет в глазах, свободный, не скованный высоким постом и положением, настоящий, наизнанку вывернутый. Юнис этот шальной взгляд долго выдержать не в силах, она отворачивается, кусает губы, чтобы не рассмеяться.

–Ага. Ты меня потом жестко в зад отымел. Я не была готова.

– Ну-у, это не наказание.

Самодовольство в голосе плещет через край, Юнис хочется пихнуть его локтем, чтобы этот неустойчивый посыпался на пол мешком с костями, но лишь невозмутимо, с грацией фокусника, выуживает из внутреннего кармана его формы ключ-карту и вставляет её в замок до щелчка.

– Сам попробуй, могу устроить.

– Ты меня за кого держишь, женщина?!

– Кому-то нравится.

– И кому же?!

Только что открытая дверь захлопывается прямо перед её носом, Эрик загораживает ей ход, как выросшая посреди дороги скала, в голосе сквозят оттенки ревности ― его бесит одна лишь мысль, что у неё есть прошлое, с ним никак не связанное. Изменить его он не в силах, но сейчас она его и только, как именное оружие, как знаки отличия, чётко, по уставу.

Юнис лишь глаза закатывает.

–Это не из личного опыта. Тори как-то разболталась.

– Вот шлюха узкоглазая!

– Ну, хватит!

Пьяная перепалка завершается на пороге лидерской/её квартиры, Юнис зло смотрит на него, остужает одним колким, ледяным взглядом. Глаза у нее каре-зеленые, как болото топкие, а губы сжаты в тонкую линию, хочется провести по ним пальцем, раздвинуть, протолкнуть ощутить на коже её жаркую влажность. Эрик никогда не принуждал её, не собирается и сейчас, лишь удерживает её за руку от горячечного рывка по коридору прочь.

– Останься. Надоело без тебя.

Юнис с досадой понимает, что не может двинуться с места, словно этот его взгляд, серьёзный, с чуть сведенными бровями пригвоздил её намертво к кусочку пространства перед его дверьми. Он никогда не говорил вслух о том, что происходит между ними, лишь сегодня и тогда, очень давно. «Если ты будешь со мной, у тебя будет всё, что ты пожелаешь». Словно сделку заключал. У неё тогда слова застряли в глотке, лишь брови взметнулись вверх от такой самоуверенной наглости, но устоять не вышло, и Юнис не помнит почему. Потому что ценность имеют отнюдь не слова, или потому что он не принимает отказов или от того, что сказать ему «нет» невозможно. Её всё так же сводит с ума его дикая внутренняя сила, почти осязаемая, бешеная энергия, сбивающая с ног, Юнис мешкает на пороге, и Эрик этим пользуется, сминает в руках её тело, жмёт к дверному полотну. Ничего не делает, просто смотрит пристально в глаза, ждёт, когда она сама откроет рот, когда сама потянется. Расшифровывает полузнаки, отклики тела читает, чтобы следом ворваться грубо, развязно вонзиться в её губы, как изголодавшийся, пока в лёгких не закончится воздух.

– Ладно. Я в душ.

Она легко его отталкивает и проскальзывает тенью в едва приоткрытую створку, Эрик с тихим щелчком закрывает за ними дверь, словно решётку плена, из которого он её не выпустит ещё очень долго.

Юнис выходит из душа, замотавшись в полотенце, тёплая, с рассыпавшимися по плечам волосами, потемневшими от воды. Эрик спит хмельным сном на диване, не раздевшись – провалился в сон, едва коснувшись головой горизонтальной поверхности. Ей в порыве вдруг всколыхнувшейся нежности хочется стащить с него тяжёлые, пропахшие барным смогом вещи и накрыть одеялом, но она останавливает себя вовремя, словно трезвеет.

– Ещё чего! ― шепчет себе под нос, вспоминает с нежданно возвратившейся злостью о причинах их долгой размолвки, в очередной раз осматривая не успевшие зажить синюшные следы на коже. Она уходит из квартиры, наспех одевшись, ступая так тихо, как только умеет. Юнис знает, что уже сдалась, но ещё пара дней в качестве воспитательного процесса лишними не будут.

Спустя месяц во время очередного рейда среди безликих, с оттенками пыли теней Отречения она видит знакомую, сутулую фигуру. Женщина лишь улыбнулась ей, исчезая за серыми спинами софракционеров, и Юнис убеждается, что обещание, сделать для неё всё, что она пожелает, данное восемь лет назад, всё ещё свято соблюдается.

========== 3 ==========

Комментарий к 3

Мои котики)

Не знаю, чей арт, иначе сослалась бы с удовольствием https://pp.vk.me/c636123/v636123678/167a2/K_86lAj3-6o.jpg

https://pp.vk.me/c621825/v621825002/2ffd2/UmSXFtHr2cw.jpg

Эрик не умеет проигрывать, но умеет стратегически отступать.

Хватать её за руки и давить своей убедительностью бессмысленно, уже проходили, а бегать за ней нет никакого желания, да и статус не позволяет за бабами волочиться, когда их вон, целая очередь. Проще отпустить её на все четыре и позволить остыть. Позволить ей проораться и быть посланным нахуй, а потом долго самому себе удивляться, что в очередной раз спускает ей всё с рук. Свято убеждать себя, что игра идет по его правилам, а не по её, и что он сознательно позволяет ей всё, что той взбредёт в блондинистую башку, а иначе кому, как не ей?

С его приходом к власти правила стали жестче. «Бесстрашные не сдаются» обернулось жизненным кредо и ежеутренней молитвой для каждого новичка, мечтающего элементарно выжить здесь. Излишне жестоким Эрик себя не считает ― реальность слишком сурова, чтобы гладить беспомощных щенков по шёрстке, с этим и без него отлично справляется Фор.

Ему не нужно ничьего одобрения, обрасти стальной бронёй он успел с детства. Не друзья – сослуживцы, не приятели – собутыльники, не женщины, а трофеи, но только не она. Проверять пределы его выдержки, царапать острыми когтями самолюбие, испытывать его на прочность без угрозы незамедлительного отмщения позволено лишь ей. И лишь наедине. Она чётко следует уставу и соблюдает субординацию, идеальный солдат фракции, несмотря на то, что в этот театр уже давно никто не верит.

Эрик внутренне согласен, что перегнул палку, без особо веской причины отчитав её перед всем взводом на чем свет стоит, просто чтобы не думал никто, что она тут такая особенная. Особенная, черт возьми, гадко себе самому в этом признаваться. Тренируется одна на полупустой после отбоя площадке, тянется, выгибает дугой стройную сильную спину, ноги, плечи разминает, смотрит мимо, нос воротит, обиженная, а он притащился чёрт знает зачем, стоит, любуется, и челюсти сводит, как у наркомана без дозы.

У неё волосы замотаны на макушке в плотный узел, на шее выбит кинжал, и перекрестье его попадает ровно на косточку седьмого позвонка, такую манящую на тонкой шее. Лидер ступает бесшумно, крадущимся из засады хищником на мягких лапах, не сводя глаз с глубокого прогиба её поясницы и обтянутой слишком узкими штанами задницы, упругой до твердости, маленькой, как раз в две ладони.

– На ринг. – Его сильный, глубокий голос разносится эхом, отталкивается от серых стен, возвращаясь бумерангом ей куда-то в район солнечного сплетения, до щекотки под рёбрами.

– Ты это мне? ― Юнис поворачивается на его голос нарочито медленно, продолжает разминать шею, силится скрыть мелкую дрожь в ладонях. Ей не хватает воздуха, когда он рядом, а пространство Ямы, огромное и вширь, и ввысь, становится слишком тесным для них двоих. Юнис втайне рада частым командировкам за пределами Стены, иначе он просто выпил бы её досуха.

– А здесь есть кто-то ещё? ― Лидер спокойно, лениво перекатывает на языке слоги, скидывает форменную куртку, сцепляет руки в замок перед собой и ждёт, не замечая смущённые лица новичков, рассыпанных по углам тренировочной площадки в надежде улучшить показатели. Они лишь пыль под ногами. Они ему не соперники – избиением младенцев Эрику заниматься не интересно.

– Я буду бить вполсилы, – в ответ на её удивлённо вскинутую бровь он закатывает глаза и делает великое одолжение, – ладно, в четверть. Ты же хочешь набить мне рожу? Давай, не проеби шанс.

Юнис чувствует, что смотрит на него слишком долго. Зависает. Не может оторвать глаз, будто парализованная. Чернильные квадраты на бычьей шее – чешуя дракона из довоенных сказок для маленьких девочек. Принцев у неё было вдоволь, но она предпочла остаться с самым злобным драконом из всех возможных. Юнис помнит смутно, почему позволила ему тогда вывести себя из бара под молчаливый шорох шагов и грохот реки в пропасти (заливаться соловьём Эрик не мастер), что сподвигло её согласиться продолжить вечер в лидерской квартире и надавать кучу нелепых обещаний в трясучке оргазма. Может, эйфория от удачного рейда, алкоголь, сексуальный голод или что-то неуловимое в нём, от чего она не могла оторвать глаз тогда и от чего не может сейчас.

Перешагивая ступеньку за ступенькой, ведущей к площадке ринга, она вспоминает, любуется рвущимися из проймы майки мускулами и сцепленными в замок ладонями, исписанными белыми полосками шрамов и швов, но ей ничего не мешает отмечать про себя его слабые места. Проигрывать Юнис не любит, и «проебать шанс» совсем не хочется, хотя этих самых шансов у неё один к тысяче. В районе грудины справа недели три назад он схлопотал лёгкое ножевое, левое колено давно травмировано, пошаливает раз на раз, шейный отдел слабоват от постоянного напряжения – она почти каждый вечер разминает ему плечи, жесткие, как глыбы, снимая спазмы. Она выстраивает в уме тактику атаки, задвигая эмоции на задний план, а разогретые тренировкой мышцы приятно пружинят, пока она кружит по рингу, чуть согнув колени, каждую секунду ожидая от него подлого выпада.

– Ну? И долго…

Она не даёт ему закончить. Ее тело будто нарушает законы гравитации, Юнис проскальзывает под его рукой, забирается на спину, потом выше, и, как акробатка, обманным манёвром перелетает через его плечо. Красуется. Эрик чувствует, что ему не хватает воздуха – шея плотно зажата между её бёдрами, а сама она где-то за затылком, вцепилась так, что не сбросить, только падать самому, бросая её спиной на твёрдый цементный пол. Расцепившись, они смотрят друг на друга с противоположных углов, едко, хищно ухмыляясь. У нее между ног можно не только феерично кончить, но и лишится жизни, Эрик намёк её отлично понимает, и это заводит до чёртиков.

– До первой крови? Или пока один не вырубит другого?

– Нет. Мне нравятся женщины, которые ещё подают признаки жизни.

– Значит, пока я тебя не вырублю.

– Ты так в себе уверена?

Злой, азартный шёпот не выходит за край площадки, будто вокруг них войлочные стены вместо отдающего тиной сквозняка. Юнис кажется, что он занимает слишком много места, оттесняет её к краю ринга, заставляет терять равновесие под цепким, холодным взглядом, который за пролетевшие махом минуты не пропускает ни единого участка её тела. Майка омерзительно липнет к взмокшему телу, когда она срывается с места по направлению к Лидеру, который, как по команде, делает то же самое. Движения доведены до автоматизма, Эрик работает чётко, без лишних выкрутасов, входит с ней в клинч, давит ей грудную клетку так, что она даже вскрикнуть не может – кислорода в лёгких не остаётся совсем.

– Сдаёшься, амазонка? ― пока Юнис бессильно бьётся, стянутая тугим захватом сильных рук, Эрик склоняется к ней, дразнит, едва касаясь языком мочки уха. Адреналин поступает в кровь толчками, принуждая её сдавленно выть от беспомощности и бесконтрольного возбуждения от близости его взбудораженного боем тела. Что бы она не делала, сопротивляться бессмысленно, она целиком в его власти, и Лидер не упускает ни единого шанса доказать ей это, даже если придётся поиметь её прямо на полу тренировочного зала.

Юнис ощущает низом живота его напрягшийся член, а его горячее дыхание спускается к шее, оставляя за собой дорожку стылых, липких следов. Под майкой нестерпимо жарко и мокро, но сдаваться так просто она не собирается. Эрик почти слышит, как надрывается кожа над правой, проколотой бровью, когда Юнис смыкает зубы под чёрной бусиной штанги и дёргает её на себя. Ей хватает секунды заминки, чтобы ударить его в травмированную грудину и выскользнуть рыбкой из захвата.

Время растягивается на вечность, когда Лидер невыносимо медленно подносит ладонь к своему лицу, разглядывает кровь на пальцах, и в этом жесте угрозы больше, чем в прямом замахе для удара. Он поднимает на неё тяжелый, свинцовый взгляд. Взмыленная, она мелко дрожит от горячки схватки, в ложбинке груди медленно сползает под майку капля пота, а тонкий чёрный хлопок выставляет напоказ торчащие соски и плотно обнимает литые мышцы пресса. Проклятая стерва манит его пальцем и нагло улыбается одним уголком едва заживших после их последней, весьма жаркой встречи губ.

– Доиграешься у меня. ― Обещание нападать в четверть силы Лидер подло нарушает. Ему ничего не стоит перебросить через колено её ничтожные пятьдесят пять килограмм, придавить её к полу, потянуть на себя за лямки майки и нагнуть её в его излюбленную коленно-локтевую позицию, недвусмысленным жестом прижавшись к ней сзади.

Юнис молча, возмущенно втягивает носом воздух, готовится к очередному броску, Эрик лишь едко смеётся, изображая фрикции, а ткань её одежды уже начинает трещать в его кулаке. Она снова притворяется покорной, и снова это срабатывает, как надо ― лидерские мозги всё быстрее утекают за ремень форменных штанов. Юнис бодает его затылком куда-то в лицо и в момент оказывается на краю площадки.

– Как же я тебя ненавижу, ― самое искреннее из своих признаний Юнис выплевывает, становясь в полный рост. Какая же, чертовка, красивая, гордая, на правах урожденной всё ещё позволяет себе смотреть свысока, как на вчерашнего неофита-переходника, и даже со следами спермы на подбородке иной раз выглядит непобеждённой. В грудине полыхает кипучая ярость вперемешку с желанием вытрахать из неё эту спесь, чтобы на коленках ползала и в рот заглядывала, дрянь.

– За языком следить когда начнёшь?!

– И что ты мне сделаешь? – в ответ на его угрожающее рычание Юнис ядовито шипит, а прищуренные глаза, будто пьяные, заманивают, как добычу в силки. Юнис не умеет проигрывать, но умеет стратегически отступать, и в этом они схожи. Как есть, босиком, она уходит с площадки, сматывая с пола расшнурованные берцы, призывно виляет бёдрами, оглядывается через плечо, немым жестом зовёт за собой.

– С-с-сука, ― Лидер цедит сквозь сжатые зубы со странным восхищением. Ему кажется, что это она позорно уделала его на ринге, а не он играючи валял её, как щенка, то и дело поддаваясь.