Текст книги "Белые искры снега"

Автор книги: Анна Джейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

– Что? Дурачок? – уставился на меня весьма странно господин Пилимонкин. Кажется, такое сотрудник ДПС услышать явно не ожидал.

– Ну, понимаете, он… того, – медленно покрутила я указательным пальцем около виска, как будто бы наматывала на палец прядь волос.

– Что значит „того“? – с великим подозрением в глазах продолжал прожигать меня строгим взглядом полицейский.

– Он психически неуравновешенный, – нервно произнесла я, облизав губы. – Повторяет то, что услышит, а сам даже имени своего не знает.

– Ну, знаете, как попугай, – с полуслова понял меня Даниил.

– А он не пьяный ли просто? – подозрительно глянул на меня мужчина в форме. – Вы же все с клуба едете. Надрались, небось, как черти.

К сожалению, он был недалек от истины. Но я продолжила сражаться.

– Он не пил. Ему же нельзя, иначе припадок случиться, – самозабвенно врала я, хотя терпеть это дело не могу и по-крупному стараюсь не лгать, хотя, если честно, в моей жизни очень много неправды, из-за которой мне порой до головокружения стыдно перед друзьями, хотя ничего плохого я не делала.

– Припадок? – повторил полицейский. Кажется, он не особенно верил мне, но насторожился.

– Ага, припадок. Но у него сейчас редко бывают припадки. – Я печально вздохнула. – После курса в больнице – специализированной больнице – наш Олег себя лучше чувствует.

– А зачем вы его с собой взяли-то, больного? – строго взглянул на меня капитан Пилимонкин, как будто бы я была опекуншей этого умника, в которого вселился дух алкаш.

– Мы взяли его, потому что водитель – его сестра. Она не могла его дома одного со старой бабушкой оставить, потому что если Олег буянить начнет, она с ним не справиться, – всегда умел надавить на жалость Дан. Женька хмыкнул в кулак. Бабушку Темных Сил мы отлично знали – эта старушка весьма преклонных лет иногда казалась моложе всех нас. Олежка ее уважал и даже побаивался, а потому даже слушался.

– Так он еще и буянит! Вашему парню точно не место в клубе, – покачал головой страж правопорядка, качая головой, не зная, то ли верить нам, то ли нет.

– А чего, он не человек, что ли? – возмутился Даниил, всегда очень чутко относившейся к вопросам справедливости и предвзятости. – Если он не такой, как все, ему что, дома прятаться? Почему если он отличается от других, он автоматически считается кем-то таким, с чьим мнением нельзя считаться?

– Согласно статьи 1 Всеобщей декларации прав человека, принятый Генеральной Ассамблеи ООН резолюцией 217 А десятого декабря 1948 года в Париже, все люди рождаются свободными и равными в своем достоинстве и правах, – процитировала наизусть Алсу, вновь зажимая рот своего мычащего парня рукой. Капитан поднял густые брови, каждая из которых была похожа на ус, но ничего более нам не сказал. То ли Всеобщую декларацию прав человека уважал, то ли в этом был виноват его заждавшийся коллега.

– Андреич, давай быстрее! – заорал ему напарник на наше всеобщее счастье. – Сколько тебя ждать можно?

– Ладно, сидите со своим равным и свободным другом, – проворчал мужчина в форме и, наконец, покинул нас.

– Пилимонкин – дурак, – сказал Темные Силы напоследок и вновь добросовестно вырубился, устроив голову на плече Алсу.

– Засада, – только и смог произнести Дан, а Женька улыбнулся мне и показал большой палец, поднятый кверху – мол, хорошо придумала! Я улыбнулась в ответ, подумав вдруг, что у Евгения чудесные глаза. Захотелось вдруг коснуться его руки, но

Раджи вернулась минут через пятнадцать, вроде бы спокойная и, как и всегда, уверенная, но всем нам было понятно, что настроение у нее подпорчено.

– Так, поехали дальше, – невозмутимо сказала девушка и повезла нас на Монастырский остров. Когда-то давно на этом довольно большом, очень вытянутом острове, через который сейчас проходил самый длинный в городе мост, ведущий на другой берег, находились два старинный монастыря – один на одной стороне длинного острова, второй – на другом. Однако после революции их разрушили, и долгое время, почти неполное столетие, вместо звука колоколов здесь стояла тишина, затаившаяся в печальных развалинах. Десять лет назад один из монастырей восстановили, превратив его в белокаменную церковь, а вот к реконструкции второго еще только готовились. Алсу предлагала ехать именно ближе к безлюдным развалинам, которые находились почти на самом берегу острова – оттуда, по ее словам открывался изумительный вид на город, полыхающий огнями в ночи.

Подруга оказалась совершенно права. Когда мы приехали на остров и по плохой грунтовой дороге, которую Танк с легкостью преодолел, и подкатились к воде, встав под огромным ветвистым деревом, вид нам открылся потрясающий – городские огни в незамерзающей черной воде, кажущейся совершенно спокойной, как в озере, казались вытянутыми красно-желто-белыми стрелами, нацеленными куда-то в неизвестность. Зрелище завораживало. Природа словно дарила нам полотно, раскрашенная светом и огнями, над которым воцарила непривычная для города тишина. Казалось, даже облака на темном небе не двигались, застыли.

Мы всемером, встав стройным рядком около самой кромки неподвижной воды, у берега все же превратившейся в тонкий лед, дружно смотрели на эту красоту, вдыхая морозный воздух, и, кажется, чувствовали себя одинаково хорошо и беспечно. Безмятежно.

Несколько минут мы просто стояли и смотрели вдаль, не чувствуя, как в щеки целует холод, а наши пальцы потихоньку мерзнут. Даже слегка протрезвевший Олег вел себя сдержанно: обняв свою Алсу, он просто глядел вдаль, на высокий берег, на котором располагался город, словно пытался что-то разглядеть и понять. Почему-то лицо его было серьезным и даже не понятно было, что Олег нетрезв. Алсу, положив ему голову на грудь, тоже смотрела в ту сторону, но задумчивый ее взгляд ее был направлен сквозь высокие здания и стену Кремля на берегу.

Дан и Алена, не отрываясь, рассматривали реку, усыпанную огнями города, как мистическими кристаллами-самоцветами. На лице у Алены блуждала полуулыбка – видимо, на какое-то время, пленившись ночным пейзажем, подруга позабыла о том, что ей нехорошо от выпитого. Она глядела на воду так, словно вела с ней какой-то свой внутренний монолог.

Дан тоже едва заметно улыбался и пытался снять противоположный берег и часть реки на камеру телефона – наверняка хочет выложить в Инстраграм, у него там достаточно много фотографий. Часть – с девушками-моделями с фотосессий, часть – с ним самим, друзьями и зафиксированными на камеру моментами радости разной степени.

Женька смотрел вверх, на небо, на выглянувшую из редких облаков-шалей луну, которая, казалось, была посыпана морозной пудрой, Звезды стали ярче и с холодным блеском нехотя дарили свой свет тем, кто поднимал на них глаза. Он наслаждался тем, что видел. А может быть, и вдохновлялся – он музыкант, ему это нужно.

Я потерла ладони и, поднеся к губам, подула на кончики пальцев, стараясь немного согреть их своим дыханием. Перчатки остались в машине.

Небо надо мной было такое же неподвижное, как и речная гладь.

Часто говорят, что небо – это свобода, запредельная и бесконечная. Настоящая. Но мне почему-то казалось сейчас, что это небо – огромная клетка с невидимыми прутьями, в которую заключены далекие прекрасные звезды, взирающие на людей так же, как и звери в зоопарке – привычно, с опаской, надеждой, равнодушием. И непонятно, то ли они смотрят на нас, то ли мы на них.

Небо не свобода, и его несвобода вечная. Интересно, а есть ли свобода там, за гранью, за обителью звезд? И свободны ли в таком случае мы, находящиеся тут, на земле, или находимся в двойной клетке?

Ответа я не знала, но мне стало жаль заключенных в невидимую клетку звезды. А вот себя я чувствовала вполне вольготно, так, как будто бы целый мир принадлежит мне.

– Замерзла? – наклонившись, шепнул Женя мне на ухо.

– Есть немного.

– Возьми, – стащил с пальцев он свои кожаные перчатки и протянул мне. Я покачала головой.

– Не вредничай, – поймал мою руку Женька.

– Ладно, давай, но только одну, чтобы поровну было, – согласилась я. Он натянул мне на правую руку большую мне кожаную перчатку, хранившую тепло его пальцев.

– О, обмен перчаточками? – заметил это Даниил и тут же радостно сфотографировал нас двоих на камеру, а после принялся снимать всех по очереди, ослепляя вспышкой.

– Хочу сфотографироваться со всеми по очереди! – на правах именинницы заявила я. – Дан, работай фотографом!

– Уже, моя госпожа, – исхитрился заснять меня друг именно тогда, когда у меня был открыт рот. Фотографии в ночи вышли не очень качественными, зато эмоциональными. Мы смеялись, шутили, дурачились.

Я обнимала Алену и Алсу, развалилась в снегу вместе с Ранджи, ставила на снимке рожки полуживому Олегу, который впал в совершенно сонное состояние, целовала в щеку Даниила, играла в догонялки с Женькой, наслаждаясь простыми прикосновениями. В самом конце, разогревшись и навеселившись, мы попытались сфотографироваться всемером. Дан держал телефон в вытянутой руке и пытался заснять нас так, чтобы было видно всех нас, и, наверное, только с пятой попытки это у него получилось.

– Смотрите, самолет летит! – закричала Ранджи, задрав голову вверх. Самолет летел низко и мигал, как нам показалось, так приветливо, что мы тут же решили поприветствать его и что-то дружно закричали и замахали руками.

Я, вновь мельком оглядывая каждого из друзей, поняла вдруг, что, все-таки, не смотря ни на что, жизнь любит меня, а я – ее, и после с глупой улыбкой смотрела в высокое темное небо, в которое, наверное, можно было упасть.

Наверное, именно так, пусть просто и незамысловато, без фейерверков, необычных блюд и дорогих подарков, должен был закончиться День моего рождения. В тесном кругу близких людей, в ауре праздничного настроения, с улыбкой на лице, от которой уже ныли щеки.

На сердце у меня неожиданно появилась легкость, и если бы я была более чувственной и раскрепощённой в своих эмоциях особой, я бы крепко обняла каждого из своих друзей и сказала бы о том, как они дороги мне и как сильно я люблю их, ценю и уважаю, однако я не сделала этого. Просто наслаждалась моментом. К тому же Женька стоял рядом. Мне вдруг безумно захотелось взять его за руку – ту, которая была без перчатки, и переплести наши пальцы, а еще лучше – прижаться к его груди, но я не стала этого делать. Все, что я позволила себе, так это коснулась его ладони своей, как будто бы нечаянно, очень желая, чтобы парень ответил на мое прикосновение. Может быть, если бы мы простояли чуть подольше, это бы и случилось, но…

Подул ветер. Подул так неожиданно, что я даже на миг забыла, как дышать, а когда вспомнила, то поняла, что пора возвращаться в машину, ожидающую нас позади.

– Мне плохо, – прошептала вдруг стоявшая слева от меня Алена слабым голосом. – Мне совсем плохо стало.

– Что такое? – повернулась я к ней тут же.

– Виски. Мне не надо было так пить, – Алена судорожно глотнула свежий воздух. – Теперь меня тошнить начало, и голова кружится.

– „Вертолетики“, – со знанием дела сказал Дан и осторожно обнял Алену. Та положила голов ему на плечо. Если не знать, что этот парень гей, можно было бы подумать, что они с Аленой – милая парочка. – Пойдем, подруга, доведу до машинки. Посадим тебя у дверочки, если надо будет, откроешь. – Он подмигнул ей.

– Надеюсь, что не надо будет, – замотала головой подруга. Я только сочувственно вздохнула, чувствуя, как новый порыв ледяного ветра забирается под одежду.

– И этого милашку мы тоже посадим у дверочки, – сказала тут же Алсу, имея в виду своего Олега, который на свежем воздухе более-менее пришел в себя. Лицо Темных Сил было бледное, и про несчастного Пилимонкина он больше вообще не вспоминал. А наутро выяснилось, что эпизода с гаишником он не помнит вообще!

– Что, и ему плохо? – брезгливо спросил Дан.

– Ага. А ты думаешь, если он столько выпил, то теперь ему будет всегда хорошо? – нараспев произнесла Алсу. – Всегда хорошо только тем, кто выпил столько, сколько хватило для путешествия в мир иной.

Странно, но как только черноволосая девушка произнесла эти слова, мы вдруг услышали в отдалении вой. Не знаю, как у кого, а у меня мороз пошел по коже – вой был какой-то… человеческий. Тут же вновь резко подул ветер, относя вой в другую сторону. Где-то вдалеке, видимо, на другой стороне острова, мои глаза различили неясные огоньки. Что это еще такое? Бомжи устроили костер? Но зачем им зимой тащиться на холодный остров? Чтобы погреться? Не логично. Тут холоднее, чем в самом городе. Или это фары машины? Вроде бы тоже нет. Почему-то я подумала, что на острове кто-то прячется, и эта мысль не подарила мне оптимизма. Захотелось кинуться в машину и побыстрее оказаться на другом берегу реки. Там, где есть свет и люди. Ощущение опасности оцарапало мне щеки вместе с ветром.

– Это еще что? – поднял и без того высокую бровь Даниил. – Жуткий вой. Ветер, что ли?

– Нет. Мне кажется, собака, – произнесла Ранджи.

– Может быть, – согласился Женька, прищурившись, глядя на огоньки. – А вон те огоньки – это тоже собака?

– Местные собаки Баскервилей, – хмыкнула Алсу.

– Парни с общаги говорили, что были тут пару раз ночью, проезжали мимо по дороге и тоже видели какие-то огни и слышали странные звуки, – негромко произнес Женька. – А в последний раз они видели тут очень странных личностей в капюшонах.

Его слова казались зловещими, и всем одновременно как-то стало не по себе. Мне лично сразу же представился фильм ужасов, где подростки ночью едут неведомо куда и попадают в самые большие неприятности своей жизни. Зачастую – сааме последние. Мороз второй раз прошелся по моей коже. И, видимо, не у меня одной.

– Так, детки, быстро грузимся, – велела Ранджи, – я не хочу, чтобы это воющее нечто прибежало к нам, тряся своими огоньками. И не хочу лицезреть личностей в капюшонах.

Мы очень быстро и дружненько загрузились в машинку. Я вновь уселась на переднее сидение, Дан и Женька оказались сзади, а на втором ряду устроились у окошек страдающие Алена и Темные Силы, оба одинаково бледные. Между ними сидела Алсу, спрашивающая о самочувствии то у одного, то у второй. Оно, судя по их ответам, стремительно ухудшалось.

– Ну, в путь, – оптимистично произнесла Ранджи, заведя мотор. Кажется, мы все затаили дыхание, боясь, что Танк опять начнет капризничать и не заведется. Однако машинка бодро покатилась вперед, заставив всех облегченно вздохнуть. Особенно приободрился Даниил и, решив, что мы уже почти вырвались с Монастырского острова на берег, стал рассказывать недавно просмотренную передачу про каких-то жутких преступников.

Однако друг рано радовался.

Выезжали с острова мы эпично – он словно не хотел нас отпускать. Сначала у внедорожника внезапно погас один глаз, то есть что-то произошло с его правой фарой, и она потухла. Ранджи ехала едва ли не наобум, правда, не нервничала, а всего лишь один раз проронила:

– Я с одной фарой ни хрена не вижу, – а после внимательно уставилась вперед, не отвлекаясь на наши нервный смех и разговоры.

Спустя минуту она вдруг кинула взгляд на спидометр и сообщила как бы между прочим:

– Ну вот, у нас бензин заканчивается.

– Ты чего это не проследила за бензином? – возмутился Даня со своего третьего ряда. Своим рассказом он больше напугал себя, чем нас.

– Я следила, – оборвала его Ранджи. – Все было норм. Он таинственным образом исчез.

– Ага, его кто-то выпил, пока мы на берегу стояли, – ехидно проронил парень.

– Бензин был, – сказала я удивленно. – Я видела, когда мы на остров подъезжали, стрелка не на нуле стояла.

– Может, у тебя бензобак подтекает? – предположил Женька.

– Может, – легко согласилась Ранджи. – Но раньше такого не было.

– Вот мы сейчас на этом острове останемся, – зловещим тоном начал Даниил, – и будут нас потом с собаками искать. Тут часто люди пропадают.

– Ой, не каркай, – поморщилась Алсу, поглаживающая Алену по плечу. Ей становилось хуже с каждой секундой. Бедная подруга. Вообще алкоголь она, как и я, не слишком-то и любит, но сегодня ей как-то не повезло.

– Бензина у нас хватит доехать до ближайшей заправки, не переживай, Даня, – сказала Ранджи, все так же соблюдая спокойствие. Танк, словно услышав слова хозяйки, встал, как вкопанный. На секунду в салоне повисла удивленная тишина. Сердце у меня забилось чуть чаще, чем нужно. Было, от чего беспокоиться – ночью мы застряли на темном подозрительном острове, где людей почти нет. То есть они есть, но на другой стороне длинного острова, через дорогу моста, до которой нам ехать и ехать, а тут кто-то воет, бегает в капюшонах и огоньки, кажется, стали к нам еще ближе. Даже мне стало страшновато. Безмятежность, которую я чувствовала, стоя на самом берегу реки, куда-то пропала. Я кожей ощущала, что друзья испытывают те же чувства, что и я.

– Хватило бензинчику, мда. Ранджи, ты хоть биту сразу достань, – посоветовал умный Даня. – Хоть как-то отбиваться будем.

– По законам фильма, – вставил Женька, – если Ранджи выйдет из тачки, с ней что-нибудь да случиться. Поэтому сиди и пытайся завести машинку.

– Или сам сходи за битой, – посоветовала я другу. Он почему-то отказался.

– Что случилось? – спросил недовольным голосом Темные Силы. – Чего стоим?

– Мы, знаешь ли, без бензина и застряли, – сообщила ему Алсу.

– А где мы? Все еще на Монастырском острове? – завертел парень черноволосой головой.

– Ага, – ответила Алсу. – Как раз мимо развалин проезжаем. Проезжали. Теперь встали.

– Зря мы вообще сюда поехали, – помрачнел Олег, не переставая оглядываться. – Это не самое лучшее место в городе. Тут… уроды всякие.

Этот парень редко кого называл уродами. Значит, и правда, тут кто-то плохой „водится“.

– Мы за городом, – поправила его любимая.

– Неважно, – отмахнулся Темные Силы и со стоном схватился за голову, которая, видимо, заболела еще сильнее.

– Ребят, – нервно спросила я, глядя в боковое зеркало, в котором отражался кусок реки с ее восхитительными огнями, и деревья, гнущиеся под ветром, – а вам не кажется, что огни стали еще ближе?

– У меня есть складной нож с собой, – зачем-то сообщил Темные Силы, и я машинально нащупала в сумочке телефон.

– Кажется, – пригляделся Женька, повернувшись.

В салоне повисла напряженная тишина. Все стали с тревогой оглядываться назад.

И в это время Танк все же разрешил хозяйке себя завести и рванул вперед. Мы, обрадованные, даже и не заметили, как оказались на мосту, освещенному так хорошо, что даже сломанная фара не доставляла Ранджи дискомфорта.

– Мне кажется, или стрелка бензина растет? – удивленно спросила девушка, убирая со лба челку, которую мне очень хотелось подстричь.

– Тебе не кажется, – так же удивленно сказала я, глядя на спидометр. Теперь машинка показывала, что бензин почти в норме, однако на всякий пожарный Ранджи все равно заехала на заправку. Страхи острова моментально развеялись в ярком свете фонарей.

– Так, теперь все по домам? – поинтересовалась девушка за рулем.

– Да, я домой хочу, – подала слабый голос Алена. – Простите, ребята, но мне плохо. Я, действительно, сильно перепила, идиотка. Отвезете?

– Естественно, отвезу, – согласилась Ранджи.

– И этого придурка домой надо, – сказала Алсу, имея в виду Темные Силы. – Только надо, чтобы парни добусковали его до двери. И передали с рук на руки мамочке.

– Поняла, остальные как? – Ранджи посмотрела на пятерых пассажиров, устроившихся сзади

Женька посмотрел на меня, как будто бы хотел что-то сказать, и я мысленно подбодрила его – да, да, скажи, что ты хочешь потусоваться! Вместе со мной! Подай голос, ты же парень, не молчи! Просто дай понять, что ты заинтересован! Ведь ты дал мне свою перчатку! Однако Евгений все же ничего не произнес, и я разочарованно поникла. Поганое настроение стало еще хуже. Ну почему он так себя ведет? Ждет, что я буду прыгать по салону и с радостной улыбкой предлагать, где бы провести время? Я хочу, чтобы он сам проявил инициативу!

– Тогда я всех развожу по домам? – переспросила Ранджи.

– Давай, – решила я, что на сегодня приключений нам хватит.

Доехали мы, конечно, не без них. Наверное, не очень красиво это рассказывать, но все же Темные Силы не выдержал длительной поездки и, Ранджи спешно подъехала к обочине около перекрестка. Дверь внедорожника распахнулась, и наш нетрезвый друг, перебравший алкоголя, которого очень уж тошнило, решил немного удобрить почву. Наверное, смотрелись мы очень эпично, потому что секунду спустя вторая дверь тоже распахнулась – и бедная Алена, понимая, что тоже больше не может, склонилась над асфальтом. Самое забавное, что почти около нас остановилась полицейская машина, спокойно себе ждущая, когда загорится зеленый. Естественно, сотрудники органонов правопорядка большими глазами уставились на наше Танк с двумя открытыми задними дверями, из которых высунулись люди, явно плохо себя чувствующие. Однако, к чести их и к достоинству, делать полицейские ничего не стали – просто смотрели то на Алену, то на Темные Силы, то на нас, сидящих с абсолютно непроницаемыми лицами и не смеющими поднять глаза на полицейских. Рядом остановилась еще одна машина – тоже внедорожник, но „Лексус“, и уже оттуда на нас с интересом смотрели какие-то взрослые дядечки в костюмах. Хорошо, что нас не видели ровесники или кто помладше – явно бы тут же засняли на камеры.

После этого ничего особенного более не происходило – Только Алене было очень неловко, хотя мы успокаивали ее, как могли. А Темным Силам вообще было на все по фиг. В подобные ситуации он попадал не раз.

Меня и Дана Ранджи привезла домой последних, и мы уговорили ее остаться у нас ночевать, а не ехать одной вновь через весь город к себе в свой отдаленный район. Девушка согласилась, и мы вместе делили мой диван, еще часа полтора шепотом из-за заснувшего Даниила разговаривая обо всем на свете, правда, утром подруга уехала довольно рано – ей нужно было попасть на тренировку. Даниил отбыл вместе с Ранджи, она обещала подбросить его до дома первого клиента – по выходным Даня занят более всего и вообще может дома даже и не появляться.

А я счастливо спала допоздна, хотя нечасто могла себе это позволить.

Выспавшись, встала, поделала кое-какие дела, не поленилась покачать пресс, приготовила еду – Дан придет вечером и будет наверняка жутко голодным, а мне приготовить хотя бы раз в неделю совсем не влом, тем более, если есть время, а после стала собираться на встречу с крестной. Она звонила мне накануне, поздравив с Днем рождения, и сказала свои обычным бескомпромиссным тоном, что хочет встретиться со мной в воскресенье, чтобы поговорить и поздравить.

С Матильдой мы всегда встречались в одном и том же кафе – в том самом, расположенном на пятнадцатом этаже бизнес-центра, из которого открывался удивительно красивый вид на весь город. Несколько раз я была у нее дома, но мы никогда вместе не гуляли и не ходили по магазинам, и ко мне домой она не приезжала, хотя сама настоятельно рекомендовала (считай, заставила) съехать из общежития, любезно предоставленного мне университетом, в съемную квартиру, которую я сейчас делила с Даниилом.

Матильда, правда, была не в восторге от того, с кем вместе я снимаю квартиру – она вообще хотела, чтобы я жила одна и давала мне достаточное количество денег на это, но я, как могла, объяснила ей, что жить вместе удобнее и дешевле, и она лишь пожала плечами, сказав: „Как знаешь“, и больше к этому вопросу не возвращалась.

Матильда, как и обещала два года назад, честно рассказывала мне про маму в моменты наших редких встреч – она была очень занята, и встречались мы не чаще, чем раз в месяц, а то и реже.

Она принесла фотографии с мамой, которой было лет двадцать или двадцать два – как мне сейчас, и я долго рассматривала старые тусклые снимки с молодой красивой девушкой, совершенно непохожей на меня. Темные волнистые волосы сумасшедшего объема, карие смеющиеся глаза, иронично вздернутые брови, родинка над губой, женственная фигура с красивыми изгибами. Несколько фотографий я, с позволения крестной, забрала себе и храню их теперь, как зеницу ока. И если честно, изредка разговариваю с мамой – как будто бы она меня слышит. Когда я была маленькой, няня часто говорила мне, что мама стала ангелом, звездой на небе. Няня, конечно, была тем еще баяном, явно начитавшись сказок Андерсена, но я ей всецело верила, и когда мы выходили гулять на улицу вечерами, все время задирала голову вверх и смотрела на темное небо в поисках маминой звезды, чем умиляла старенькую няню. На небо я смотреть перестала после того, как отец однажды увидел нас во дворе и сказал строго: „Хватит заниматься глупостями. Вы бы лучше ее алфавиту учили, а не глупостям. Девочка, на небе – звезды. Звезды – это небесные тела. Твоей мамы там нет“. Тон у него был при этом зловещий, и я тогда, помнится, очень испугалась… Няня полвечера успокаивала меня. Об этом я, конечно, никому не рассказывал, и крестной – тоже, но она и без подобных рассказов знала мое отношение к отцу. Она не говорила про него ничего плохого, просто сказала, что не хочет, чтобы он узнал о наших встречах. Мне почему-то тоже не хотелось этого. Хотя, наверное, даже если бы он и узнал, ничего бы страшного не произошло. Думаю, он вычеркнул меня из их жизни, как сон, но не как страшный, а как абсолютно бесполезный, черно-белый, неяркий, но с дурацким сюжетом.

С Матильдой мы пообщались минут тридцать, не более – у нее были какие-то важные дела, и вместе с губернатором она должна была срочно вылетать в какой-то отдаленный от города район, она передала мне подарок – как всегда, деньги в простом белом конверте, которым, если честно, я очень обрадовалась – после вчерашнего у меня их почти не осталось, да и хотелось оплатить часть штрафа Ранджи. Поспрашивав, как мое самочувствие, дела и успехи в университете, Матильда вдруг сказала:

– Ах, да, девочка. Нам нужно кое-что обговорить. У меня к тебе есть, – она задумалась, подбирая слова, – пожелание, – наконец, вымолвила крестная.

– Какое же? – удивилась я.

– Я хочу, чтобы твое образование было полным.

– Полным? – удивленно спросила я крестную.

– Полным. Ты учишься на пятом курсе, и, когда закончишь его, получишь диплом специалиста, так? – спросила она.

– Так, – подтвердила я, не совсем ее понимая, но на всякий случай добавила. – Красный диплом.

– Знаю. Но я хочу, чтобы ты была не просто специалистом, а кандидатом наук, – сказала Матильда и внимательно глянула на меня. – Ты думаешь, что не сможешь сдать экзамены в аспирантуру?

– Да я вообще никогда не думала о том, чтобы учиться дальше, – честно сказала ей я. – Я хотела просто пойти работать и все.

– Ты будешь учиться и работать. И я, естественно, буду помогать тебе. Думаю, Ирина была бы в восторге, если бы знала, что ты не просто закончила университет, а стала кандидатом наук. Уважаемым человеком. – Слово „уважаемым“ крестная подчеркнула.

Она никогда не использовала имя мамы, чтобы манипулировать мною. Она вообще никогда не манипулировала мною, и тогда мне показалось, что Матильда действительно желает мне лучшего. Я, если честно, была в некоторой растерянности, и ничего внятного сказать крестной не могла.

– Я подумаю, – сказала я негромко. – Просто я хотела полностью заняться журналистикой, понять, смогу ли я…

– Быть как Инесса Дейберт, я знаю, – оборвала меня крестная. – Знаю-знаю. Она, между прочим, кандидат экономических наук.

Я кивнула – а ведь, действительно, женщина, на которую я пыталась ровняться, тоже закончила аспирантуру и меня это немного вдохновило.

– Я подумаю, Матильда, – сказала я, почему-то вспомнив отца. Он-то кандидатом никаких наук не был. В их семье вообще не было людей науки и искусства. Зато рождались первоклассные бизнесмены и отменные стервы.

Женщина, сегодня облаченная в белый, как снег за окном, деловой костюм, хмыкнула, словно поймав мои мысли.

– Ладно, девочка, мне пора. Иди первой. И не раздумывая, соглашайся. Ты ничего не теряешь. А я буду помогать тебе.

Я кивнула, попрощалась с ней, еще раз поблагодарив за подарок, и направилась привычным маршрутом к лифту. Оглянувшись, я увидела, как Матильда с кем-то разговаривает по телефону и держит в руке тонкую длинную сигарету и поняла вдруг, что многого о ней все же не знаю. Например, при мне она ни разу не курила.

В лифт, большой и зеркальный, с сенсорными кнопочками, отделанный натуральным деревом, я вошла вместе с двумя весьма представительными дядечками в черных костюмах и с дорогими галстуками на плотных шея, на которых в электрическом свете блестели запонки то ли из серебра, то ли из платины. В руках обоих были кожаные портфели – такой портфель наверняка стоил больше, чем весь мой гардероб вместе взятый. Один из мужчин, совершенно седой, и с симпатичным лицом, сохранившим следы былой красоты, рассказывал приятным тембром что-то о приближающемся падении цен на какие-то важнейшие акции, а когда вскользь глянул на меня, стоявшую в сторонке и обеими руками державшую перед собой сумочку, то его брови – в отличие от волос темные, почти черные – чуть удивленно приподнялись. Договорив мудрёную фразу о котировках на акции, седовласый, кивнув в знак извинения своему спутнику, вдруг обратился ко мне:

– Простите, девушка, но вы случайно не Реутова… – Дальше он даже договорить не успел.

– Нет, – перебив мужчину, что мне не свойственно, ответила я куда более резким тоном, чем того требовал элементарный этикет. – Нет. У меня другая фамилия.

Брови мужчины, так хорошо разбирающегося в акциях, вновь поднялись, выражая удивление, и в ту же секунду опустились.

– Тогда прошу прощения, – озадаченно сказал седой. – Не хотел потревожить вас. Вы очень похожи на дочь моего приятеля. – И он вновь повернулся ко второму мужчине, который тоже на меня теперь смотрел – только не удивленно, а, скорее, озадаченно. Так смотрят на только что принесенный горький ристретто, выглядевший в своей чашке демократично просто, когда как заказывал у официанта сладкий гляссе с воздушными взбитыми сливками и мороженым,

– Анатолий Иванович, ты что, – удивленно и негромко сказал второй мужчина в темном деловом костюме, – ты разве не видел дочь Реутова? Как ты умудрился перепутать столь разных девушек? – еще тише спросил он и, кажется, развеселился. Наверное, подумал, что его друган по-тихоньку стареет умом.

– Молчи уж, Валентин Яковлевич, – строго посмотрел на него тот, кто пристал ко мне с таким глупым вопросом. – И не смущай девушку.

Кажется, он хотел вновь обратиться ко мне то ли с вопросом, то ли с очередным извинением, как дверь открылась, и я тут же вышла из лифта, чувствуя, как мне в спину смотрят. Последнее, что я слышала, было то, что Анатолий Иванович заметила, что „вообще-то, у Реутова несколько дочерей“.