Текст книги "Когда меня не стало"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Очевидно, Зу-Зу потеряла сознание, потому что, придя в себя, долго не могла понять, где же она находится. «Макс», – позвала она, чувствуя, что окончательно замерзла. Но ей никто не ответил.

Она поднялась и, нашарив выключатель, зажгла свет в коридоре, затем везде, где только можно было. Она знала, что окна дома плотно завешены непроницаемыми портьерами, «чтобы никто не знал, дома я или нет», как говорил Борисов. У него было много женщин, и, чтобы не осложнять себе жизнь, он придумал эти шторы. Еще он любил по этому случаю упоминать англичан, повторяя где надо и не надо: «Мой дом – моя крепость».

– Твой дом – теперь моя крепость, – проговорила она, срывая с себя ненавистную чужую одежду и направляясь на кухню. Включив электрокотел и проверив, поступает ли в него вода, она с нетерпением принялась ждать, когда же он нагреется. Но прождала она совсем немного, минуты две, после чего решила включить вообще все имеющиеся в доме отопительные приборы.

Она уже чувствовала, что заболеет, потому что организм неспособен в одночасье справиться со всеми обрушившимися на него хворями. Конечно же, она простынет, подхватит грипп или ангину, а то и воспаление легких, кроме того, она наверняка подцепила на свалке какую-нибудь заразу, от которой и умрет…

В аптечке она нашла аспирин, но-шпу, анальгин, фенобарбитал, витамины и великое множество презервативов. «Ничего лишнего». Она выпила сразу две таблетки аспирина и вернулась в ванную.

Когда из крана пошла горячая вода, на душе Зу-Зу сразу стало легче.

Она подождала, пока ванна наберется хотя бы на треть, после чего забралась в нее, погрузив в блаженное тепло свое многострадальное тело. Уже через четверть часа вода приобрела кофейный оттенок. В ход пошло мыло, мочалка, затем шампуни. Пришлось набирать воду заново.

Она вышла из ванны, ощущая себя вареной. Сердце выпрыгивало из груди.

В мужском черном халате до пят она, едва передвигая от слабости ноги, вошла на кухню и вскипятила чайник. Приготовила себе большую чашку куриного бульона из кубиков, распечатала коробку со сдобными ореховыми булочками, вскрыла банку с шоколадной пастой, сорвала пленку с нарезанной ветчины и сняла фольгу с баночки йогурта. Оставалось только открыть коробку с персиковым соком, когда Зу-Зу почувствовала, что снова теряет сознание.

«Зу-Зу, я здесь…» – услышала она голос Макса и заплакала. Навзрыд, совсем по-девчоночьи, в голос.

Успокоилась, выпила соку, затем бульону и принялась намазывать пастой булочки.

«Макс, как жаль, что тебя нет, ты напрасно не подождал меня тогда… Напрасно…»

Глава 3

18 июля

Утром она открыла глаза и первым делом попыталась определить, здорова ли она. Обычно после того, как Зу-Зу попадала под дождь, уже на следующий день у нее поднималась температура, начинало першить горло и закладывало нос. Но на этот раз организм, видимо, решил, что с нее и так достаточно несчастий, а потому, удовлетворившись двойной порцией аспирина с вечера, пребывал в довольно-таки сносном состоянии.

Ей предстояло начинать все заново. Потеряв Макса, она лишилась не только душевного покоя и жизни, заполненной любовью и заботой, но и самых элементарных вещей, если можно так назвать огромную квартиру и загородный дом, который они привыкли считать своей дачей. Кроме того, у нее не было денег. Пластиковая карточка сгорела вместе с остальными документами, которыми она пользовалась в банке при получении денег со своего счета. После того как Зу-Зу узнала, что ее считают погибшей, ей не хотелось раньше времени заявлять о своей персоне. Но она понимала, что не сможет пропустить похороны Макса.

«Максим, я приду попрощаться с тобой, чего бы мне это ни стоило».

Она произнесла это вслух, поднялась с постели, открыла шкаф и, к своей радости, обнаружила в нем довольно приличный выбор мужской одежды. Она уже решила, что в женской одежде ее узнают без труда, а мужская одежда в состоянии хотя бы на время сбить с толку людей, отлично знающих ее.

Но стоило ей облачиться в шерстяной темный костюм Борисова, как стало ясно: у нее ничего не получится. Даже если она наденет мужской парик. У нее слишком тонкая кость, слишком плавные движения, она слишком женщина, чтобы естественно выглядеть в мужской одежде.

Решение пришло само. Длинный вязаный джемпер, скрывающий фигуру, приличные, почти новые джинсы и косынка на голове в сочетании с темными очками (косынка нашлась в ванной комнате, ее оставила какая-то подружка Борисова, «спасибо ей») – в этом Зу-Зу выглядела, как существо неопределенного пола. Среднего рода.

Денег оставалось только на то, чтобы на автобусе доехать до центра города, а там с помощью телефонного звонка справиться о дате похорон. Звонить кому бы то ни было она уже не собиралась, поскольку она рассчитывала заехать в юридическую контору, которой руководил Макс, чтобы там на месте убедиться в том, что он действительно мертв: в таких случаях в каждой приличной организации помещают портрет покойного в черной рамке и вешают объявление о дате и времени похорон. Ведь ей все еще не верилось, что его нет.

Кроме того, в случае, если все обстоит именно так и Макс действительно погиб, она просто обязана будет забрать из конторы все принадлежащие ему документы, бумаги… Возможно, что именно с их помощью она и сумеет определить, что же такого мог совершить Макс, чтобы за это поплатиться собственной жизнью. «Да и моей, кстати, тоже». Ведь это было просто чудо, что она осталась в живых.

Еще ее не оставляла в покое фраза, произнесенная Верой Фишер, которая уверенно заявила о том, что в сгоревшей машине обнаружили останки мужчины и женщины. Но Вера – женщина с фантазией. Она и не такое может придумать или ДОДУМАТЬ, это уж как ей будет удобнее. Ведь ей наверняка хотелось смерти Изабеллы. И в ее тайных мыслях это присутствовало, в этом Зу-Зу нисколько не сомневалась.

Позавтракав остатками ночного пиршества, она вышла из дома, тщательно заперла дверь, со вздохом прошла мимо красной роскошной машины, которая так и манила к себе, захлопнула за собой калитку и спокойным шагом направилась к автобусной остановке.

* * *

Все изменилось вокруг. Она не узнавала город, ей казалось, что она здесь впервые. Влажный асфальт, лоснящийся от ночного дождя и источающий одуряющий горьковато-смоляной аромат, казался мягким, словно она шла по надувным резиновым подушкам. Но скорее всего это просто побаливали ее ноги, ведь столько, сколько ей вчера пришлось пройти, она не ходила никогда в жизни. Кроме того, она была еще очень слаба. Наверно, поэтому она зашла в первое же попавшееся кафе в центре города и, заметив свое отражение в многочисленных зеркалах на стенах, остановилась, чтобы еще раз оглядеть себя с головы до ног. На нее смотрела измученная молодая особа в дешевых темных очках (она купила их сразу, как только сошла с автобуса) и цветной шелковой косынке, закрывающей волосы. Высокая, худая, бледная и ненакрашенная. «Мрак».

Она взяла чашку кофе с двойной порцией сахара и два куска пирога с вишней. В это время в кафе вошел высокий блондин в темных очках. Облокотившись на прилавок, он принялся разговаривать с продавщицей. Очевидно, он сказал ей что-то очень смешное, отчего девушка громко расхохоталась и спросила сквозь смех: «Так вам минеральной или кофе?»

Белла подумала тогда, что все вокруг в принципе осталось без изменения: люди по-прежнему шутят, смеются, радуются жизни… И никому нет дела до нее. И никто не остановится рядом с нею и не спросит: «Девушка, а почему у вас такое грустное лицо?..»

Солнце, неожиданно залившее весь столик, вместо того, чтобы немного привести ее в чувство, вызвало прилив слез. Солнце без Макса казалось излишней и несвоевременной роскошью.

Ее столик отделяла от улицы тонкая стеклянная витрина, украшенная искусственными цветами и муляжами, изображающими эклеры и пироги. Поэтому, когда прямо напротив нее притормозила большая черная машина («Мерседес», – подумала про себя Зу-Зу), она даже отпрянула назад, испугавшись, что ее сейчас обрызгают грязью. Из машины появился солидный господин и зашел в кафе. По его виду можно было определить, что он здесь не впервые. Он уверенно приблизился к прилавку, произнес несколько слов, и по тому, как ему улыбнулась молоденькая продавщица, Изабелла заключила, что она рада его приходу.

Мужчина взял блюдце с точно таким же вишневым пирогом, как Зу-Зу, чашку кофе и сел за соседний столик.

– Осторожнее, – вдруг сказала, обращаясь к нему, Изабелла, позабыв о собственной осторожности и, в частности, о том, что еще утром приняла решение ни с кем в городе не заговаривать, чтобы не дать обнаружить себя, – в пироге попадаются косточки… Мне одна уже попалась…

Господин обернулся, и брови его в удивлении взлетели вверх.

– Спасибо, спасибо… Но я давно уже завтракаю здесь, и мне еще ни разу не попалось ни одной косточки… – Он оказался более чем любезен. И улыбка так изменила его, что Изабелла, почувствовав, что ее реплика может послужить началом разговора «за чашкой кофе», поспешила выйти из-за столика и направилась к выходу. И чуть не столкнулась с блондином, который как раз в эту минуту шел туда же. Она извинилась и выбежала из кафе.

Зу-Зу шла по улице и ругала себя за несдержанность. Ее и Макс сколько раз одергивал, когда она встревала в чужой разговор или бросала такие вот нелепые, идущие от патологической непосредственности реплики.

– Постойте! – услышала она голос сзади и обернулась, надеясь, что это не относится к ней. Но ошиблась: за ней почти бежал господин из «Мерседеса». – Подождите, я вспомнил вас…

Она остановилась, чтобы своими дальнейшими действиями не привлекать к себе еще большего внимания, и опустила голову, надеясь, что, быть может, ее все же с кем-нибудь спутали. Хотя она и так уже поняла, что этот господин наверняка является («Да нет же, Господи, ЯВЛЯЛСЯ…») клиентом Макса. И сейчас он скажет ей об этом.

– Извините, что я так вот бежал за вами… Но у меня сегодня свободный день, хорошее настроение, и мне бы очень хотелось поговорить с вами…

– Со мной? Но почему? – Она видела перед собой высокого худощавого мужчину с красивой головой, украшенной волнистыми седыми волосами. Взгляд незнакомца был ясный, цвет глаз напоминал бирюзу в пасмурный день. Гладко выбритые щеки, улыбающиеся губы… Он был почти красив, если бы не годился ей в дедушки.

– Вы, наверно, не помните меня, а вот я вас очень хорошо запомнил… Ведь вы – Белла!

«Белла?» Так звали ее в интернате, но это было в другом городе.

– А вы кто? – спросила она и вспомнила, как впервые встретила Макса. Ведь и он первый раз увидел ее именно на концерте в интернате. Но если все приглашенные были заняты праздником, посвященным Дню 8 Марта, то Максим Александрович Лерман явился в интернат с совершенно другой миссией: он приезжал по делу, связанному с убийством учительницы младших классов, и собирался задать несколько вопросов людям, хорошо знавшим ее, которые могли бы пролить свет на это запутанное дело. Макс защищал любовника покойной и, говоря казенным языком, приехал в Томилино за сбором информации.

В тот день они лишь обменялись взглядами. И Изабелла, которая была потрясена видом лощеного хрестоматийного адвоката, потом всю ночь не могла уснуть, думая о нем. А потом он приехал еще раз. Но уже не по делу об убийстве. Он вызвал ее и предложил покататься на его машине.

– Вы меня изнасилуете, а потом убьете? – спросила она, счастливая уже от того, что разговаривает с ним, что стоит возле его небесной, серебристого цвета машины и вообще дышит одним с ним воздухом.

– Нет, сначала я, как правило, убиваю, а уж потом насилую.

– И все адвокаты такие?

– Нет, только я один такой извращенец. Остальные могут делать только что-нибудь одно.

И она села к нему в машину, как садилась потом еще раз сорок или пятьдесят – она сначала вела счет встречам, а потом сбилась, почувствовав, что попала в рай…

– Меня зовут Григорий Александрович Пасечник, – произнес седовласый.

– Но я вас не помню.

– Я видел вас в Томилинском интернате несколько лет тому назад. У меня были некоторые финансовые дела с вашим директором, и он как-то пригласил меня к вам на репетицию драмкружка. Ведь это вы играли в пьесе Ибсена Нору?

– Я… Но как вы меня узнали?

– По фигуре. Вы удивительно длинная, вы уж извините, и тонкая, как прутик… Кроме того, ваша осанка, походка, да и голос… Вас невозможно спутать ни с кем на свете… Что вы делаете теперь? Учитесь, наверно, в университете?

– Нет, я нигде не учусь. – Ей захотелось поскорее отделаться от него. «Из-за него я не успею на похороны Макса…»

– Вы не хотите вернуться в кафе? – Он так внимательно посмотрел на нее, что Зу-Зу показалось, будто он видит ее насквозь.

– Зачем?

– Мне кажется, что вы сами хотите этого… У вас неприятности, я это чувствую…

– Но это МОИ неприятности.

– Белла, не упрямьтесь, мне много лет, я знаю жизнь и уверяю вас, что хочу вам только добра. Видели бы вы себя сейчас в зеркале… На вас же больно смотреть… – Он внезапно перешел на совершенно другой тон, на более серьезный и даже какой-то мрачный.

– Хорошо, вернемся, я хотя бы доем свой пирог… – сказала она и покорно пошла с ним в кафе. Она шла по улице и думала о том, что совершенно не приспособлена к одиночеству. Что она действительно как стебелек, который остался без опоры. Но довериться этому голубоглазому господину так же очертя голову, как доверилась когда-то Максу, она не собиралась.

В кафе она села за свой столик и придвинула к себе свой же пирог, который еще не успели убрать. Ей вдруг стало страшно при мысли о том, что она уже ГОТОВА рассказать этому незнакомцу ВСЕ. «Возьми себя в руки, дурочка. Он тебе – никто. И еще неизвестно, может, это он все и устроил… Взорвал Макса, сжег квартиру…» У нее закружилась голова, и она грохнулась на пол.

Когда Зу-Зу пришла в себя, они по-прежнему находились в кафе.

– Тебе лучше? – спросил Григорий Александрович ее, словно они были знакомы сто лет.

– Не знаю… Мне холодно… Мне плохо… Я не хочу жить, пожалуйста, взорвите меня… – Дальше она не помнила, что говорила. Но могла бы поклясться, что ни разу не произнесла имя Макса.

Когда истерика кончилась, он отвез ее к себе.

– Поживи у меня. Я не знаю, что с тобой произошло, возможно, ты просто влюблена, но это пройдет. Поверь мне.

Она сидела на диване в гостиной, кутая ноги в плед, и смотрела, как он готовит чай.

– Можно, я буду называть вас Гриша?

– Можно. Мне будет даже приятно.

– У меня мало времени, а надо многое узнать.

– Я помогу тебе. Кто он?

– Что вы имеете в виду?

– Кто тот мужчина, который оставил тебя?

– Он мой муж.

Она услышала, как звякнула чашка и раскололась пополам: этот умудренный опытом человек даже помыслить не успел о том, что она могла быть замужем.

– Вы, наверное, подумали, что я переспала с мужчиной, который потом бросил меня? Почти что так. Только я переспала с ним очень много раз, а вот бросил он меня не по своей воле. Моего мужа зовут Максим Лерман.

– Максим? Твой муж? Но ведь ты же погибла! Я сам читал в газете и слышал, как передавали по телевидению… То-то мне девушка на фото показалась знакомой… А может, я именно поэтому и подошел к тебе… Как странно… Значит, ты осталась жива? Ты расскажешь мне обо всем, что случилось?

– Расскажу, если вы докажете мне, что это не вы взорвали нашу машину…

– Милая, но как же я докажу тебе это? Я понимаю, у тебя сейчас слегка крыша едет, но ты успокоишься и возьмешь себя в руки…

Он принес ей рюмку с коньяком:

– На, выпей, тебе станет легче.

– Я была бы вам очень благодарна, если бы это был яд. – Она со слабой улыбкой, какая бывает у обреченных на смерть людей, приняла рюмку и выпила все до капли. – Но коли я осталась жива, то помогите мне хотя бы поприсутствовать на похоронах Макса. Он не простит мне, если я не попрощаюсь с ним.

– Хорошо.

– Узнайте дату и время похорон.

– Это можно прочесть в любой местной газете.

Ей стало стыдно, что она сама не додумалась до этого. Но кто виноват в том, что мысли плыли мимо нее, оставляя лишь шлейф боли и тоски.

– Где ты была все это время? – спрашивал у нее Григорий.

– На городской свалке, – произнесла она отчетливо, понимая, что этим ответом она лишний раз подтвердит его мнение о ней как о сумасшедшей. – Я не шучу и вполне серьезно говорю вам, что меня сразу после взрыва привела на свалку пара подростков. Это маленькие чудовища, которым я, быть может, обязана жизнью. Ведь человек, подложивший взрывчатку в машину Макса, знал, что нас двое, следовательно, хотел и моей смерти.

– Не думаю, чтобы убийца задумывался об этом. Ему надо было убить Макса, это ясно как день. Ты не принималась в расчет…

– Но зачем же тогда они сожгли нашу квартиру?

– Видимо, твой муж здорово насолил кому-то…

– Он был адвокатом, а в каждом деле есть две стороны… Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно. Ну как, тебе стало легче?

– Да, спасибо. Но я не из тех, кто заглушает свою боль спиртным. Я презираю пьяниц и ненавижу алкоголиков.

– Ты еще и не куришь.

– Правильно. У меня красивые зубы, и я не хотела бы, чтобы они пожелтели. Понимаете, я сейчас опять заплачу, потому что, о чем бы я ни говорила, я все равно думаю о Максе.

– Сколько лет вы были с ним женаты?

– Всего год. Совсем мало.

– Почему ты нигде не училась?

– Я училась быть женой, кроме того, мы собирались завести кучу детей.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Ты хотела бы, чтобы я позвонил кому-нибудь из твоих друзей?

– Да, вы просто читаете мои мысли. Обещайте мне, что никому не расскажете о том, что я жива. Мне сложно объяснить это вам… Но мне кажется, что я должна начать новую жизнь… уже без Макса… Мне понадобятся силы. Кроме того, я стала совсем другим человеком. Если вы пообещаете это мне, я стану вашим другом, если же нет, клянусь, я убью вас… Если прежде вы не убьете меня…

– Успокойся. Ты же не на сцене. Я не собираюсь никого убивать. Живи как тебе нравится. И если позволишь, я буду тебе помогать.

– Но зачем это вам? Вы можете попасть в историю… Наше знакомство может лишь навредить вам. Вчера, к примеру, я угнала машину. Мне нужно было срочно согреться… Это долго объяснять.

– Ты хочешь отомстить за своего мужа?

– Пока не знаю. Понимаете, пока я не УВИЖУ его, я не поверю в то, что его больше нет. Вот и все. А теперь позвоните Вере Фишер, моей приятельнице, и спросите, когда будут похороны…

– Я же сказал, что это делать вовсе необязательно. Сейчас я открою газету, и ты сама все увидишь…

И она увидела: «15 июля известный адвокат М. А. Лерман и его 19-летняя супруга Изабелла погибли в результате взрыва мины, заложенной в их машину… По предварительным данным, убийство адвоката – дело рук одного из его клиентов, который после уплаты Лерману большого гонорара остался недоволен решением суда…»

– Тебе неприятно это читать?

– А вам доставляет удовольствие задавать мне дурацкие вопросы?

– Извини. Теперь ты выяснила, когда состоятся похороны?

– Да. Завтра в двенадцать.

– Значит, до этого часа ты можешь отдыхать. У тебе есть еще какие-нибудь дела?

– У меня нет денег.

– Тебе нужно по магазинам? Я в твоем распоряжении.

– Зачем вам тратить на меня деньги? На что вы рассчитываете?

– На все. – Он смотрел на нее спокойным взглядом, и Изабелла почувствовала, что краснеет. Она недооценила этого человека.

– Я не буду спать с вами.

– Ну и не надо. Мне будет достаточно твоего присутствия в моем доме. Мы будем вместе завтракать, обедать и ужинать…

– Вы хотите сделать из меня домработницу?

– Нет, Боже упаси, у меня есть женщина, которая ведет хозяйство. Мне будет ПРИЯТНО видеть тебя здесь каждый день, вот и все. Конечно, мне бы хотелось большего, но об этом пока говорить преждевременно.

– Это всегда будет преждевременно.

– Пусть и так. Я понимаю тебя, ведь ты любила Лермана.

В машине она размышляла о том, что же такого увидел в ней Григорий тогда, в интернате. Что нашел в ней Макс, она узнала только спустя месяц после их первой встречи. «Я понял, что ты – моя. И все». Так сказал Макс. А что скажет Г.А.?

– Григорий Александрович, почему в Томилине вы обратили внимание именно на меня?

– Я – прежде всего эстет. Ты красива. У тебя необычной формы глаза, лицо, да и все тело. Думаю, что твой Максим говорил тебе это не раз.

– Говорил. Но только мои глаза ничего ТАКОГО во мне не видят.

– Для этого нужны мужские глаза.

– У меня маленькая грудь. – Она пыталась отвлечься от невеселых мыслей.

– Она станет больше…

– Откуда вам знать?

– Чувствую. Ты очень сексуальна, Белла.

– Макс звал меня Зу-Зу.

– Очень мило, но я не смогу звать тебя так. И ты сама, наверное, не позволишь?

– Да.

– Я тебя немного отвлек?

– Не знаю. У меня в голове каша. Я не знаю, когда смогу нормально реагировать на окружающее. Я даже не уверена, что смогу выбрать себе одежду. Мне кажется, что я – это не я.

Они вошли в магазин, и Белла под пристальным наблюдением Григория Александровича принялась прогуливаться между кронштейнами с платьями, блузками, костюмами, юбками, брюками и бельем. Это был хороший магазин, и раньше (ведь теперь жизнь Беллы будет разделяться роковым днем – 15 июля, – а потому очень часто в сознании будут звучать фразы: «до», «раньше», «после смерти Макса…») он нравился ей богатым выбором вещей светлых тонов. Обыватели (так, во всяком случае, называл большую часть людей Макс, а Зу-Зу впитывала это как губка) почему-то предпочитали темную одежду: это практично и не бросается в глаза. Зу-Зу же бросалась в глаза всегда, а потому ей было не привыкать, когда на нее оборачивались или даже показывали пальцем. Но если в интернате действительно было удобнее носить темные вещи, то после встречи с Максом Зу-Зу открыла для себя всю радугу цветов. Оказывается, ей очень шел желтый цвет, все оттенки розового и зеленого, голубые, кремовые, красные и белые цвета. Но теперь, когда Макса не стало, Белла стояла в растерянности рядом со своим любимым кронштейном и не знала, какую же юбку ей выбрать, какие брюки примерить… Словно все то, что радовало ее совсем недавно, потеряло теперь всякий смысл.

– У тебя проблемы с цветом? – спросил Григорий Александрович.

– А вы откуда знаете? – удивилась она, равнодушно взирая на роскошный черный костюм из богатой бархатистой ткани-стрейч с атласным воротником, украшенным стразами.

– Просто я, как мне кажется, начинаю понимать тебя. Ты хочешь купить этот черный костюм?

– Хочу, но он очень дорогой. Еще я присмотрела ярко-красный свитер, черные узкие брюки, несколько трикотажных кофточек и два комплекта итальянского белья. И это не считая туфель без каблука из кремовой замши и черных, классических. Ну как, вы уже раздумали принимать во мне участие?

– Нет. Более того, я надеюсь, что мы еще не раз заглянем сюда, чтобы выбрать тебе что-нибудь желтое или белое. А если ты настолько придешь в себя, что сможешь вновь почувствовать вкус к жизни, то мы поедем с тобой в Москву, я знаю несколько мест, где ты сможешь выбрать все, что душе твоей угодно, из каталога и получить это в течение трех дней.

– Я знаю эти места. – Она слабо улыбнулась. – Но все равно спасибо. Если вы согласны оплатить мои расходы, то подождите тогда немного в стороне, мне надо прикупить разные женские штучки, немного косметики и черную газовую косынку. Вы не забыли, что завтра я иду на похороны Макса…

– Тебя узнают, Белла.

– Мы подъедем к могиле прямо на машине, и я понаблюдаю за всей церемонией, не выходя из нее… Если получится, конечно… А вы будете рядом…

– Боюсь, что не получится. Ты – эмоциональный человек, ты захочешь выйти, чтобы проститься с ним…

– Может, и так, но все равно… – Она пожала плечами и не спеша направилась в сторону парфюмерного отдела, остановилась на полпути, вопросительно заглянула в глаза своему благодетелю, но потом, очевидно, передумав, вновь продолжила свой путь.

– Ты хотела меня спросить, можешь ли ты купить духи? – поинтересовался Григорий Александрович уже в машине.

– Да, все правильно. Но во всем надо знать меру. Так говорила наша воспитательница в интернате. Которая, кстати, ни в чем не знала меры: она много ела, пила, курила и спала. А еще она ругалась, как портовый грузчик.

– А как с чувством меры у тебя?

– По обстоятельствам. Я ограничилась туалетной водой, она стоила всего сто долларов. А теперь поедемте скорее, мне не терпится снять с себя чужую одежду, вымыться и одеться во все это. – Она положила ладонь на лежащий у нее на коленях большой пакет. – Вы правы, эта поездка немного привела меня в чувство.

– Я рад.