Текст книги "Женщина-ветер"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 10

Как я и предполагала, Беатрисс на время исчезла, словно дала мне время прийти в себя после ее визита. Она умела быть ненавязчивой и желанной. Я ждала ее звонка или прихода бессознательно, понимая, что рано или поздно она все равно объявится и одним только своим видом даст мне понять, что Марк ни при каких обстоятельствах не сможет помешать нашему скрепленному тайными женскими узами союзу. Да, Беатрисс струхнула, убив мужа и взвалив всю ответственность на меня, но, если бы она поступила иначе, это была бы не Беатрисс. Быть может, я и любила ее за такую вот отчаянность в поступках, такое вот скрытое под белыми ангельскими перьями дьявольское вероломство! Да, для тех, кто не знал Беатрисс, мои слова могут показаться настоящим бредом. Но вы не знали, никогда не видели Беатрисс! И разве я, отправляясь в тюрьму, не предполагала, что Беатрисс сделает все возможное, чтобы меня поскорее оттуда выпустили? Конечно, знала, как знал это и Марк. Странная, согласна, очень странная история. Но она тогда еще только начиналась…

Одна знакомая Марка привезла мне из Лондона красивое свадебное платье цвета шампанского, поверх которого были нашиты белые кружева ручной работы… К платью мне надо было срочно покупать туфли, выбрать и заказать букет. Свадьба – нешуточное испытание. И я, по правде говоря, растерялась. Не знала, какой невестой я должна предстать перед взыскательным Марком – бледной, хрупкой и нежной как цветок – аллегория девственности и чистоты – или же окутанной тайной роковой женщиной. Первая невеста – макияж пастельных тонов, розовые губы, высокая прическа с локонами и прижатый к груди букет флердоранжа; вторая – бледная кожа, алые губы, букет из разноцветных маленьких роз… Я, по правде сказать, не чувствовала себя ни той, ни другой. Да и платье мне не нравилось. Слишком уж роскошное, тяжелое, сложной конструкции, с крючками, «молниями», липучками… Оно сидело на мне как вторая, но уже отмершая кожа… О чем я, собственно, и сказала Беатрисс, стоило мне услышать по телефону ее голос.

– Ты должна мне его показать, – сказала она мне тоном, не терпящим возражения. – Буду у тебя через сорок минут.

И снова гудки. Она даже не брала в голову, что у меня помимо встречи с ней могут быть еще какие-то важные дела. И она приехала. На этот раз она выглядела совсем по-другому: тщательный макияж превратил ее, с коротко остриженными, намеренно взлохмаченными волосами, из девочки-подростка, относящейся наплевательски к своей внешности, в утонченную и наплевательски относящуюся уже ко всему миру, озабоченную даму. На ней был черный брючный костюм, в ушах сверкали неприлично крупные бриллианты, а в руках она держала уже знакомую мне красную замшевую сумочку, которую она любила больше остальных.

– Знаешь, – сказала она мне небрежно, усаживаясь за кухонный стол и придвигая к себе чашку с кофе, – забыла тебе сказать в прошлый раз, что худоба тебе к лицу. Ты прекрасно выглядишь. Ты видишь, я постриглась в знак солидарности, чтобы тоже походить на мальчишку. Мне это удалось?

– Беатрисс, ты же знаешь, что мои стриженые волосы – ничто по сравнению с твоими, – произнесла я двусмысленную фразу, в которую вложила и скрытую в глубине моей травмированной души жестокую обиду на нее, и боль за свои остриженные, некогда густые и красивые волосы. Да, ничего удивительного не было в том, что время от времени во мне вскипала обида на Беатрисс, и я довольно открыто демонстрировала ее. Но все равно, это было как порыв ветра – явление временное, стихийное, не такое глубокое, как любовь к подруге…

– Белка, не злись на меня, – вдруг взмолилась она и взяла меня за руку, крепко сжала. – Я и так наказана.

– Что случилось?

Как я ни старалась, мой вопрос прозвучал издевательски.

– Ничего. Думаю, со мной уже ничего не случится, – уклончиво ответила она и улыбнулась одними губами. – Понимаешь, после всего, что с нами со всеми произошло, моя жизнь словно остановилась. Я вот встаю утром, иду в ванную, потом пью кофе, сижу перед зеркалом – навожу красоту, гуляю по улицам или езжу на машине, хожу по магазинам, но все равно… как будто все это происходит не со мной, не знаю даже, как тебе все это объяснить… Да, конечно, меня мучают угрызения совести, я тревожусь за тебя, за наши отношения, беру у мужа деньги и отношу в банк на твое имя, но, когда я делаю это, мне почему-то становится особенно тоскливо, тошно, так, что жить не хочется…

Она сложила руки ладошка к ладошке и аккуратно зажала между коленями. Словно ставя точку в этом путаном и своеобразном очередном признании своей вины передо мной.

– Беатрисс, может, ты удивишься, когда узнаешь, что те деньги, что ты переводишь на мое имя, тоже доставляют мне неприятные минуты. Нет, я люблю деньги, это понятно, но твои деньги напоминают мне о кошмаре, что я пережила в ту ночь. Не могу избавиться от постоянных страхов, меня мучает бессонница, мне кажется, что вот сейчас я открою глаза и увижу или испитую физиономию следователя, или насмешливый взгляд надзирательницы…

– Белка, – в голосе Беатрисс послышались слезы, – ну что я могу для тебя сделать? Ведь у тебя сейчас, слава богу, все нормально. Все есть. Ты вон замуж выходишь. За Марка. Деньги есть. Здоровье вроде тоже… Вот только зубы, но это дело поправимое.

Меня бросило в пот. Откуда она знает о моих проблемах с зубами? О том, что у меня сломано два зуба и воспалены десны?

– Беатрисс, кто тебе сказал про мои зубы?

– Тюремный врач, – прошептала она, глотая слезы.

– Как это? – Я чуть не подавилась печеньем. – Ты что, знакома с нашим тюремным врачом? Да я же сидела за тысячи километров отсюда!

– Белка, да как же ты могла подумать, что я бросила тебя? Я следила за тобой, я отсюда, из Москвы, отправляла нужным людям деньги, чтобы только ты сидела с относительно нормальными женщинами, я читала дела твоих сокамерниц… К тому же вас иногда подкармливали свежими овощами, лимонами…

– Но это моим «подружкам» присылали посылки.

– Не всегда.

– Постой. Ты хочешь сказать, что ты через определенных лиц подкармливала меня? Так, может, это ты нашла этого… ненормального? Этого психа, который якобы убил Захара из чувства мести за умершего на операционном столе отца?

– Не очень правдивая история, в нее никто бы никогда не поверил, но с помощью денег, Белка, можно добиться многого…

– А как же Марк?

– Моими были идея и деньги, все остальное делал Марк. Находил нужных людей, устанавливал контакты, связывался с… Послушай, главное, что ты здесь, на свободе.

– А как же тот парень?

– Он сбежит из больницы, это уже дело техники. И, поверь, его никто не станет искать. Пока в нашей стране бардак, многие вещи можно проделывать безнаказанно. Пойми, я убила Захара, находясь в полубредовом состоянии, я была не в себе, сама не знаю, как это произошло, но потом, когда взяли тебя, у меня появилось много времени, чтобы обдумать план твоего спасения…

– Беатрисс, скажи только, ты с самого начала знала, что подложишь мне нож? Когда ты приехала ко мне и попросила помочь спрятать труп Захара, ты уже знала, что подставишь меня?

– Нет, конечно, нет. Только когда уже стали подъезжать к дому, я вдруг представила себе, что в квартире уже люди в форме, понятые… В окнах же горел свет… Откуда было мне знать, кто там?..

– Беатрисс, ты не застрелила Захара, а заколола ножом. Никто и ничего не мог слышать. Ни единая душа. И не надо говорить про понятых… Беатрисс, кто, как не ты, вызвал милицию? Ты сообщила в милицию, что по адресу такому-то совершено убийство, за минуту до того, как позвонить в мою дверь, за минуту до того, как, заламывая руки, принялась разыгрывать передо мной спектакль и просить, чтобы я поехала с тобой… Может, когда ты убивала Захара, ты и была невменяемой, но потом страх вернул тебя в реальность и ты, бросив последний взгляд на зарезанного тобой мужа, быстренько состряпала этот убийственный план… Когда мы приехали с тобой, погас свет – это же ты щелкнула выключателем, чтобы исчезнуть и оставить меня одну в спальне на съедение прибывшим на место преступления…

– Да. – Она отвернулась к окну. – А кто еще поехал бы со мной, кто бы согласился помочь мне в таком опасном деле, как не ты, моя лучшая подруга?

Она по-прежнему не смотрела на меня, а сердце мое разрывалось от боли. Мне стало трудно дышать. Она говорила очевидные вещи. Знала, что ее план сработает, потому что отлично изучила меня за долгие годы нашей дружбы. А кому бы она еще могла позвонить и довериться? Самые близкие ей люди были мы с Марком. Но Марк бы ни за что не поехал, он бы уговорил ее не пороть горячку, а сесть и все хорошенько обдумать, как преподнести это убийство (Захара-то все равно не вернуть!) с минимальными для Беатрисс потерями. Он бы что-нибудь придумал, он умница, Марк, но Беатрисс не стала ждать, она предпочла действовать, причем наверняка…

– А Людмила Рожкова? Она знала?

– Да. Но все равно согласилась подтвердить мое алиби, тем более что ее мужа в тот момент дома не было… К тому же она – уважаемая женщина, мать двоих детей, да и я бывала у них постоянно, почти каждый день, меня и соседи уже знали, здоровались со мной…

– А что ты делала так много времени у Рожковых? Тебе доставляло удовольствие возиться с детьми?

– Развлекалась. Представляла себе, что это мои дети, понимаешь? И поняла тогда, что материнство – это почти животная, скучная жизнь. На фоне Людмилы я чувствовала себя полноценным человеком, вот так-то вот.

– А Захару все представила так, будто подобным ущербным образом удовлетворяешь свой проснувшийся вдруг материнский инстинкт? Или же алиби?.. Алиби, только уже другого рода? Чтобы ты могла под прикрытием Рожковых встречаться со своими любовниками? Скажи, Беатрисс, и много у тебя их было?

– Один. Сосед. Говорю же. Белка… – Она снова смотрела мне в глаза. – Предлагаю все похерить.

– Забыть? – Мне было тогда обидно до слез, что наш разговор так ничем и не закончится. Что все произошедшее в ту ночь так и останется навсегда с нами и что наши отношения не могут оставаться прежними, как бы мы этого с ней ни хотели. – Беатрисс… А как же мы… будем?

– Постараемся все забыть. Забыла же я Захара. Почти забыла, – она сказала это с горечью, вздохнув и обхватив свою красивую голову руками. – Живу вот с другим мужчиной… Целую его, разговариваю с ним, жду его вечером с работы… Жизнь продолжается, Белка. Я знаю, что ты все равно не простишь меня, но хотя бы сделай вид, мне так будет легче…

Она была неисправима, невыносима, бессердечна, эгоистична, цинична, наконец. Но даже такую я не могла, не хотела ее потерять навсегда.

– Хорошо, я постараюсь. Только не смогу пригласить тебя на свадьбу.

Вот я и сказала это. Не могла не сказать. Ради Марка. Хотя, как я теперь знала, они с самого начала моего заточения действовали сообща. Вот только почему же мне Марк ничего не сказал? Почему не захотел представить Беатрисс с другой стороны, почему так активно настраивал против нее? Думаю, ему хотелось самому забыть эту историю.

– Ладно, подружка, как-нибудь переживу. И вообще… – она потянулась ко мне и обняла. – Время все лечит. Все, хватит о грустном. Показывай свое платье…

Глава 11

Я не лгала ей, рассказывая о своих страхах, когда просыпалась в поту и, заливаясь слезами, просила, чтобы меня отпустили, потому что я ни в чем не виновата. Марк как мог успокаивал меня, брал на руки и укачивал как маленькую. Тогда я, понимая, что в реальности мне ничто не угрожает, вдруг ни с того ни с сего принималась плакать, теперь уже по Захару, прямо-таки рыдать, вспоминая какие-то подробности нашей общей – с Беатрисс, Марком и Захаром – жизни.

– Ты помнишь, как мы снова поехали в М. (тот город, где и познакомились), как напросились к отцу Захара на дежурство и проторчали в ординаторской до самого утра?.. Отец спал в пустой палате, а мы опять пили пиво, слушали музыку, потом пригласили двух выздоравливающих пациентов и играли с ними в дурака… Захар был такой веселый, ночь выдалась спокойная, ни одного происшествия, ни одной операции… Беатрисс просто сияла, она смотрела на него такими влюбленными глазами, нам всем было хорошо… Потом, уже под утро, когда отец Захара проснулся, мы пошли на пляж… Там было пустынно, холодно, а воздух казался розовым… И мы нагишом кинулись в воду… Марк, неужели все это было с нами или же мне это только приснилось?

И таких бессонных и беспокойных ночей было много. Так много, что Марк осторожно предложил мне отложить свадьбу и поехать с ним куда-нибудь отдохнуть… Как можно было отложить такое грандиозное торжество, к которому мы так долго и тщательно готовились?! Мы с Беатрисс нашли портниху, которая сделала из одного моего платья два. Белые кружева пошли на основное, полупрозрачное и весьма эротичное платье, к нему полагалась маленькая круглая шапочка. Платье же цвета шампанского я должна была надеть на второй день свадьбы, украсив шею и грудь бриллиантовым колье, которое Беатрисс подарила мне на свадьбу… («Серьги чуть позже, всему свое время…» – Беатрисс была в своем репертуаре.) Мои непослушные рыжие волосы решено было выпрямить и, подкрутив концы, заправить за уши, оставив открытым лоб… Она очень хорошо чувствовала меня, моя Беатрисс, и, если бы не она, не представляю, как бы я выглядела в день своей свадьбы…

Но я не рассказала ей о том, что мне снилась сама Беатрисс, в своей шубке, с испуганным лицом, мокрыми от слез глазами… «Белка, открой, немедленно открой… Проснись! Открой, я убила мужа, я убила Захара, убила… Белка, помоги мне, не бросай меня, мы должны его спрятать… Он не дышит. Я ударила его в живот и, кажется, в грудь, где сердце… не бросай меня, я не хочу в тюрьму, ведь ты же не бросишь меня?»

Иногда моя память играла со мной и вовсе в страшные игры. Беатрисс с белым лицом и почти черными глазами (сон тоже представлял собой экран со своими границами, размерами) занимала все пространство моего кошмарного, черно-белого, с красными вкраплениями сна… Да, она так же обращалась ко мне и звала Белкой, просила открыть дверь и говорила, что убила мужа, но только мужем был почему-то Марк. «Белка, открой, немедленно открой… Проснись! Открой, я убила мужа, я убила Марка, убила… Белка, помоги мне, не бросай меня, мы должны его спрятать… Он не дышит. Я ударила его в живот и, кажется, в грудь, где сердце… не бросай меня, я не хочу в тюрьму, ведь ты же не бросишь меня?» Хотя ничего удивительного в этом сне не было – если бы случилось так, что Беатрисс вышла замуж за Марка, то из страха, что он уйдет ко мне, она бы зарезала его… Вот такой вывод я сделала из очередного кошмара.

Я не знаю, сколько должно пройти времени, чтобы эта ее жуткая истеричная мольба выветрилась из моей уставшей от воспоминаний головы. Я разбиваю этот кусок отчаяния на предложения, и каждое звучит как набат!.. «Белка, открой, немедленно открой…» Да, конечно, Беатрисс, родная, сейчас, вот только надену пижаму, ты же знаешь, я сплю раздетая… Не могу, когда вокруг меня во время сна закручивается ночная рубашка или пижамная куртка… «Проснись!» Да я уже не сплю… Я слышу твой взволнованный голос. Что-то случилось? Кто гонится за тобой? Подожди еще мгновение, я уже бегу к двери… «Открой, я убила мужа, я убила Захара, убила…» Нет, ты просто бредишь, моя хорошая. Тебе приснился кошмарный сон. Кошмары, моя Беатрисс, снятся, когда на ночь много ешь… Ничего, сейчас ты окончательно проснешься и поймешь, что это всего лишь сон, будто ты убила Захара, какая нелепица… Ты вся дрожишь… Сними шубу, вот так… Хочешь выпить? «Белка, помоги мне, не бросай меня, мы должны его спрятать…» Беатрисс, возьми же себя, наконец, в руки. Мы никого не должны прятать. Смотри мне в глаза. Видишь? Это я, твоя Белка… «Он не дышит». Ты опять за свое. Не плачь. Твой Захар жив, жив… Если хочешь, мы поедем сейчас с тобой, и ты сама увидишь, что он жив и здоров, что он спит, он устал после дежурства, и не буди его… Ну же? Ты пришла уже в себя?

И вдруг отчетливо, как удар ножа: «Я ударила его в живот и, кажется, в грудь, где сердце… не бросай меня, я не хочу в тюрьму, ведь ты же не бросишь меня?»

Конечно, я не могла не расспросить Марка о той роли, что сыграла Беатрисс в истории моего удивительного освобождения. Марк признался, что да, действительно, это была ее идея, и деньги на подкуп должностных лиц, как он выразился, и гонорар нашему невменяемому мстителю были получена им от Беатрисс. Я успокоилась – она хотя бы говорила правду. Больше всего я боялась, что у Беатрисс после этой истории стало что-то с головой. Куда хуже было бы, если бы она все это придумала… Все, изначально все было удивительно, странно, подло, чудовищно и пошло. И временами прочная, как мне казалось, и эластичная ткань моей привязанности к подруге прорывалась, и я, к своему ужасу, обнаруживала всю свою уязвимость, слабость перед ней. Я, с детства помогающая ей преодолевать жизненные сложности и неудобства, считающаяся сильнее ее и выносливее, понимала, что мы с ней будто поменялись местами и сейчас Беатрисс, набравшись где-то волшебных сил, превосходит меня во всем и словно тяготится моей дружбой и при каждом удобном случае теперь будет предавать меня. До тех пор, пока меня не станет. Но так я думала лишь в минуты отчаяния. Или ночью, когда мне не спалось и мы с Марком снова и снова анализировали поступок Беатрисс.

– Пойми, твоя Беатрисс, как ты ее называешь, обыкновенная стерва, каких много и каких надо остерегаться. Ну и что, что вы с ней дружите с детства? И что с того, что мы все познакомились в один день? Ты слишком восторженна и впечатлительна, вот и напридумывала себе идеальную дружбу, связала это с нами – со мной и Захаром… Мы тоже обыкновенные мужики, приехали в М., чтобы отдохнуть, половить рыбу, попить пивка в спокойной обстановке, да и приударить за местными девчонками… Думаешь, вы были у нас первыми, кто дежурил с нами в больнице? Брось, Белла!

– Однако Захар женился на Беатрисс, он полюбил ее, а ты – меня…

– Вы оказались девчонками что надо, – развел руками Марк. – Что ты, что Берта. Вы такие разные, но такие… красивые, ну просто сногсшибательные…

– Марк, ну скажи, тебе ведь тоже понравилась Беатрисс…

– Слушай, хватит… Надоело. Поворачивайся, я сделаю тебе массаж, поглажу тебе спинку, и ты уснешь… Забудешь ты наконец эту историю или нет?

– Если бы Беатрисс…

Но он не дал мне тогда договорить, перевернул на живот, задрал пижамную куртку и принялся поглаживать шею, спину, как кошке, разве что за ушами не чесал…

– Марк, проснись, кто-то звонит… Просыпайся же! Марк! – Я растолкала его, заставила набросить халат и выйти в коридор. Звонили в дверь. Только что. Я слышала, оттого и проснулась.

Марк вернулся через минуту. Лицо его было недовольным, заспанным.

– Белла, дорогая, тебе снова это приснилось.

– Нет, Марк. Я отчетливо слышала звонок. И не один.

– Три часа ночи, милая, спи… – Он вернулся под одеяло, ласковым и заботливым движением уложил мою голову к себе на плечо. – Может, в соседней квартире зазвонил телефон, а у тебя слух чуткий, вот ты и услышала… Спи и ничего не бойся. Через неделю у нас такой день… Ты хотя бы рада, что выходишь замуж?

Он старался меня отвлечь. Марк, какой же ты хороший, как же ты хорошо все понимаешь… Вот только почему скрыл от меня, что все те пять месяцев постоянно встречался с Беатрисс и вы думали вместе над тем, как бы вызволить меня?.. И почему после этого ты называешь ее шлюхой, стервой, возражаешь против нашей дружбы и просишь меня, чтобы ее не было на нашей свадьбе? Что это – заговор или стойкие неприязненные отношения людей, связанных чем-то постыдным, грязным? Но ведь Беатрисс же не говорит о тебе плохо. Напротив, она как будто радуется тому, что я выхожу замуж именно за тебя.

– Знаешь, я чего-то боюсь, – призналась я тогда, в ту ночь, когда мне послышался звонок. – Недавно мне приснился сон, будто я прихожу в химчистку, а там прямо посредине приемной стоит такая лохань с черной жижей… И я прошу тетку покрасить мне мое свадебное платье в черный цвет. Марк, ты спишь?

Но он уже спал. Счастливый, спокойный, с бронированным сердцем и непробиваемой кожей носорога…

Нехороший, кошмарный сон. Я еще тогда, во сне, спросила себя, красить мне одно или сразу два моих платья. К чему бы это?

Глава 12

Меня вырвало. Неожиданно. Утром, когда я чистила зубы. Мне вдруг показалось, что паста соленая и отдает селедкой. Меня мутило, а на душе после ночных кошмаров образовалась болезненная пустота. Я знала, что Марк, позавтракав, уедет к себе в адвокатское бюро и что я не увижу его до самого вечера. День в пустой и тихой квартире представлялся мне настоящей пыткой.

Держась за стены, я доползла до кухни. Единственно, от чего меня не тошнило, это запах и вкус кофе.

– Белла, ты бледная. Тебе нездоровится?

Марк даже поднялся мне навстречу. Наверное, я на самом деле выглядела неважно. Марк посмотрел на меня виновато – в последнее время он боролся с моей бессонницей чисто по-мужски, что даже в какой-то мере утомляло меня, но, с другой стороны, я, успокоенная, взмокшая и расслабленная, погружалась в спасительный сон. На этот раз он, видимо, посчитал, что перестарался.

Я протянула к нему руки, чтобы он посмотрел, как они дрожат.

– Да ты ничего не ешь! Кофе – это маловато для завтрака. Поешь яичницу хотя бы…

У Марка, к счастью, был отменный аппетит, и я зачастую принималась за еду лишь за компанию с ним. Если бы не он, я, наверное, растеряла бы последние силы.

– Хорошо, я поем. И бутерброд тоже. Хотя не уверена…

Я не знала, что со мной происходит. Мое сознание словно расслаивалось. С одной стороны, я тосковала по Беатрисс и хотела ее увидеть, поговорить с ней, выпотрошить ее всю-всю, понять, что же двигало ею тогда, когда она так поступила со мной, убедиться в том, что она никогда не любила меня, а просто использовала мою психологическую зависимость от нее, привязанность… С другой – я даже боялась думать об этом, гнала от себя эти невыносимые мысли, страдала и плакала, понимая, что история с Беатрисс все-таки сделала свое черное дело и я теперь потеряю веру в людей и даже в Марка… Но все равно, шли дни, мы с Беатрисс время от времени перезванивались, даже встретились пару раз, чтобы пройтись по магазинам и купить мне какие-то необходимые мелочи к свадьбе, и я понимала, что рано или поздно все утрясется, и в наших отношениях, и в моей душе.

…Марк ушел, уехал на работу, оставив меня одну. И сразу же позвонила Беатрисс. Сказала, что срочно хочет увидеть меня, что у нее есть для меня новости. Я попросила ее купить по дороге маринованных огурцов. Краснодарских. Маленьких. Она знала, какие именно я люблю, рассмеялась, сказала, что будет у меня через час с огурцами и капустой. Я подумала еще тогда, что она захочет выпить, потому и вспомнила про капусту.

…Она появилась через полтора часа с пакетами, полными самой разной закуски. Сказала, что дома ей не сидится, что муж уехал из дома еще в шесть утра, он летит в Голландию и вернется только через три дня. Я пожаловалась ей на отсутствие аппетита, и она принялась накрывать на стол.

– Мы с тобой сейчас перекусим и поедем куда-нибудь проветримся, а то ты просто закисла дома. Вот тебе твои огурчики, это краснодарские, а это – немецкие, выбирай…

И вдруг лицо ее изменилось.

– Белка, ты, случаем, не беременна? – спросила она испуганно, как если бы предположила, что я смертельно отравилась. – Ты как себя чувствуешь?

– Тошнит, голова кружится, бессонница, тоска, часто плачу и вообще, если честно, то мне очень, очень плохо… Какие-то предчувствия мучают… Может, мне действительно послушаться Марка и отложить свадьбу?

– Это нервы, – сказала она очень тихо. – Можно было бы отложить свадьбу, но не сейчас, когда осталось четыре дня. И людей уже наприглашали, и вы уже настроились… Это только поначалу кажется, что свадьба – большой и незабываемый праздник. Свадьба – нервное мероприятие. Ты уж перетерпи, постарайся побольше спать, есть, словом, отдыхай, а после свадьбы вы поедете с Марком куда-нибудь…

– Мы проведем неделю в Греции, у какого-то знакомого Марка, у нас уже и билеты есть… – Я говорила это абсолютно будничным тоном, потому что даже предстоящая поездка в Грецию не вызывала во мне никаких эмоций.

Я сидела за столом на кухне, смотрела на разложенную по салатницам и тарелкам еду и понимала, что напрасно затеяла эту встречу с Беатрисс, и еще эти огурцы… Все было острым, соленым, уксусным, болезненным, сжигающим все внутренности…

Я едва успела добежать до туалета. Меня снова вырвало. Беатрисс побежала следом, твердя что-то насчет беременности (в чем я здорово сомневалась, поскольку не чувствовала ее или же просто не была готова к ней).

А потом со мной сделалась истерика. Меня словно прорвало. Все эти полгода, что я носила в себе обиду, но старалась изо всех сил оправдать поступок Беатрисс, теперь превратились для меня в большую часть жизни, заполненную до краев предательством и злом, а в ушах моих зазвучал, оглушая меня, издевательский хохот Беатрисс… Я набросилась на нее с воем, обвиняя во всех смертных грехах; рыдая и размазывая по щекам слезы, бросала ей в лицо, как шматки грязи, слова обиды и гнева, я в бешенстве отвешивала ей пощечины и вообще готова была, как мне кажется, убить ее… А потом, выплеснув все это из себя, исторгнув, я с ужасом увидела перед собой разбитое лицо Беатрисс, распухший, в крови нос, ссадины на щеках от моих колец и ногтей и бросилась ее успокаивать, просить у нее прощения. Она тоже плакала, обнимая мою голову и, всхлипывая, говорила, что давно ждала этой моей реакции, что это нормально, а то, как я вела себя раньше, – настораживало ее и заставляло постоянно находиться в напряжении, бояться меня. Потом мы выпили водки. Моя тошнота прошла. Я успокоилась. Беатрисс уехала домой, сказала – зализывать раны (я сама сделала ей примочки и замазала царапины крем-пудрой), а я, перемыв посуду, легла спать.

Я проспала довольно долго, а когда проснулась, приготовила ужин, привела себя в порядок и стала ждать Марка. Все ломала себе голову, рассказать ему о приходе Беатрисс или нет, признаться в том, что мы с ней наконец-то во всем разобрались, что я сделала то, что давно должна была сделать, что высказала ей все, что накопилось в душе, правда, реакция моя на ее отвратительный, мерзкий поступок оказалась запоздалой, но что теперь все осталось в прошлом, что я излечилась от своей ненормальной любви к подруге и что это никакая не любовь, а тянущийся с детства след болезненного обожания и даже зависти…

Решила, что Марку рассказывать ничего не стану. Это наши с Беатрисс отношения. И ни один мужчина не стоит того, чтобы так обнажать перед ним душу. Тем более Марк, так хорошо знающий Беатрисс, так долго скрывал от меня свои с ней дела…

Марк пришел и первым делом спросил, как я себя чувствую, ела ли я что-нибудь. Я сказала, что чувствую себя прекрасно, и тогда он предложил мне поужинать где-нибудь в городе. Это было как раз то, что надо. Я вымыла волосы, уложила, оделась, подкрасилась, и через час мы с ним уже мчались по вечерней, плывущей среди разноцветных огней Москве, и голова моя кружилась от ощущения полного счастья и какой-то невесомости, нереальности происходящего… Марк, одной рукой держа руль, другой поглаживал мою руку, и у меня от удовольствия закрывались глаза, перехватывало дыхание… Он говорил мне что-то о своих делах, о том, что он выиграл большое дело, что его подзащитный теперь на свободе и очень благодарен ему, что Марк получил хорошие деньги и мы теперь сможем купить мне машину, а если я захочу, то дом где-нибудь на море… Мы поужинали в маленьком ресторане на Арбате, я выпила довольно много вина и захотела танцевать. Марк, радуясь моему душевному и физическому выздоровлению, пригласил меня на танец, а потом разрешил мне потанцевать с каким-то парнем, который весь вечер не спускал с меня глаз, а когда мы с ним танцевали, сказал мне на ухо, что влюбился в меня с первого взгляда и что он приглашает меня на балкон покурить… Курить я отказалась, вернулась за столик, допила вино и чуть не уснула на уютном плюшевом диванчике…

Марк немного выпил, а потому вел машину очень осторожно, никого не обгоняя и словно наслаждаясь ездой и вдыхая прохладный воздух ночной Москвы…

Дома, пока Марк ставил машину, я помылась, надела пижаму, хотела его дождаться, но не смогла – наверное, сразу же уснула. И снилась мне наша лестница, устланная толстыми, движущимися по направлению к нашей двери змеями…

Ночной звонок всегда заставляет сердце биться быстрее, а в голове одна за другой распускаются, как ядовитые цветы, тревожные мысли… Так было и в ту ночь. Снова ночной звонок. На этот раз телефонный. Марк спал так крепко, что даже не проснулся. Я схватила трубку и отчетливо услышала голос Беатрисс.

– Белка… Проснись. Это очень серьезно. Очень тебя прошу, возьми такси и приезжай ко мне, мне очень плохо… Ты даже представить себе не можешь, что я натворила…

Это было уже слишком. Я хотела ей ответить, что она мне только снится и что я никуда не поеду, но в это время проснулся Марк.

– Это Беатрисс, – сказала я. – Мне приснилось, что она просит о помощи…

Я сидела на постели, растревоженная, расстроенная тем, что мои кошмары, оказывается, еще не кончились. Или, быть может, кончились одни и пришло время других?

– Белла, родная моя, ложись спать, – взмолился Марк, которому я не дала еще ни разу за всю нашу совместную жизнь выспаться как следует. – Мало ли что может присниться…

Я легла, подождала, пока Марк уснет, потом встала, взяла подушку и перебралась в гостиную. Я ждала звонка. Ждала реального звонка от реальной Беатрисс. Ну не могут сны быть такими четкими, такими живыми, как тот голос, что я слышала. Должно быть, я уснула, потому что проснулась, когда часы, огромные напольные часы, пробили три часа ночи. Трубка лежала в изголовье. Мне не спалось. Вместе с трубкой я отправилась на кухню, включила чайник. Дождалась, пока он закипит, приготовила кофе. Плеснула в чашку с кофе молока, достала из холодильника сыр и отрезала довольно большой кусок. Оказывается, я проголодалась. С чего бы это? Ведь я плотно поужинала в ресторане. Трубка лежала на столе. И вдруг взорвалась. Трясущимися руками я схватила ее и прижала к уху.

– Белка! – кричала на другом конце Москвы Беатрисс. – Белка!

Но крик ее звучал странно, глухо и в то же время пространственно, наслаиваясь на длинные телефонные гудки. Не может быть… Я отключила телефон и вернула его на стол, положила рядом с чашкой.

– Белка! – надрывался знакомый мне до боли голос, и я медленно повернула голову в сторону двери, туда, в темноту, кишащую кошмарами сновидений прихожей. Ведь это оттуда, из гулкого подъезда, из-за входной двери звучал и звал меня голос моей Беатрисс.