Текст книги "Ведьма с зелеными глазами"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

– Нора, ночь на дворе, это во-первых. Во-вторых, что ты там можешь увидеть, если на месте уже поработали эксперты?

– Может, я и дура, но вдруг ваши эксперты что-то пропустили? Какую-нибудь деталь? Записку, квитанцию, ремешок, пуговицу, нитку, пряжку, прядь волос, обрывок кружева, кольцо…

– Нора, как говорят в таких случаях… – промурлыкал пьяненький Евсеев, сгребая щепотью остатки маринованного лука с тарелки, – вы насмотрелись детективных сериалов и прочли кучу криминальных романов! Жаль, что вы подвергаете сомнению профессионализм наших экспертов.

– Да ничего подобного! – замахала руками Нора. – Ни в коем случае!

И тут до меня дошло, что трезвая Нора на самом деле была пьянее всех, но ее возбуждение имело не алкогольное происхождение, а страсть. Желание, которое охватило женщину, заставляло ее говорить прилюдно очевидные глупости: какое еще объяснение можно было подобрать ее настойчивой просьбе свозить ее в Панкратово, в темный лес, в темный дом?! Припоминая, зачем ей понадобилось встретиться с Зосей, а именно – сложности в личной жизни, ее сексуальная неудовлетворенность, я улыбнулся мысленно широко и счастливо. Наконец-то желание женщины совпало с моим желанием. Какая, в сущности, разница – Марина, Аня, Нора, если я запланировал на этот вечер выход своей сексуальной энергии в принципе. Все окружавшие меня женщины были хороши, даже прекрасны. Если бы не отчаянное пьянство Марины, я бы нашел слова, чтобы урезонить Нору не ехать в Панкратово, и попросил бы Людмилу постелить ей постель, а сам бы расположился с женой архитектора где-нибудь в укромном местечке огромного хозяйства Евсеевых. Но с Мариной не сложилось, а Нора сама, как я понял, предлагала себя, предпочитая мрачные кровавые декорации лесного домика в Панкратово уютной и теплой усадьбе Евсеевых.

– Девушка хочет пощекотать себе нервы, – шепнул я доверительным тоном предельно расслабленному Михаилу, вставая из-за стола и театральным жестом предлагая Норе последовать моему примеру. – В Панкратово так в Панкратово!

– Ура! Ура! – захлопала в ладоши вмиг превратившаяся в большого ребенка Нора, и яркий свет фонариков над столом осветил ее раскрасневшееся лицо.

Женщина явно хотела приключений. Что ж, подумал я, разве я сам не хотел этого, когда привез в Луговское Марину? Переварит ли все эти события Михаил, серьезный и ответственный человек, опекаемый не менее серьезной женой? Об этом я подумаю утром, решил я, усаживая Нору в свою машину под молчаливые взгляды Михаила и Людмилы.

– Постойте! – вдруг очнулась Людмила и кинулась к нам. – Дима, вам нельзя за руль! Мало того, что вы пьяны, и это очень опасно за рулем, на перекрестке, на трассе, ведущей в сторону Панкратово, ночью дежурят гаишники!

– Нет проблем! – весело крикнула Нора, выбираясь из машины и пересаживаясь на водительское место. – Я-то трезвая!

Уезжая, я поймал совершенно отрешенный, я бы даже сказал, отупевший взгляд моего товарища, стоящего посреди двора на нетвердых ногах и ритмично, в недоумении, поднимавшего плечи. Последнее, что я видел, это заботливое объятье его жены, уводящей мужа к дому.

По дороге Нора все извинялась, что придумала эту поездку, которую я вслух обозвал все же экскурсией на место преступления.

– Мне страшно неудобно, но и вы тоже поймите меня… Эмма была нашей подругой, и мы все довольно хорошо знали ее, чтобы предположить наличие у нее тайного врага. Она была ангелом…

– Так всегда говорят о безвременно ушедшем и внешне милом человеке, – заметил я довольно цинично. – Но кто знает, сколько тайн хранила ваша подруга.

Ведь те миллионы, которые осели на счетах Китаевой, наверняка и стали причиной ее убийства. Можно себе представить, какие страсти бушевали после того, как родственники Караваева и Качелина узнали, что их старики вот так чудно́ распорядились своими сбережениями. Эти люди, вероятно, строили какие-то планы, надеялись на помощь своих близких. Особенно внук покойного Караваева – наследник.

В какой-то момент мне стало нестерпимо стыдно за то, что я позволил себе эту поездку, этот незаслуженный отдых. Столько хлопот доставил Людмиле!

Между тем мы свернули с трассы и поехали по узкой асфальтированной дороге, ведущей в поля, по левую сторону от Панкратово. От Луговского до Панкратово – всего-то семь километров.

– Нора, мы куда едем?

– Так указатель же был – в Панкратово!

– Мы не должны были сворачивать налево. Нам надо объехать деревню с другой стороны… Сейчас ночь, темно, и вы не можете увидеть лес, но нам нужно именно туда. Разворачивайтесь, поедем в обратную сторону!

– Ну хорошо, показывайте дорогу!

Свет фар освещал лесную дорогу, мрачные тени деревьев покачивались на ветру, в распахнутое окно машины вливался терпкий хвойный воздух. Я бы нисколько не удивился, если бы впереди машины возникли фигурки инфернальных существ, привидений… Звуки, доносящиеся из ночного леса, были жуткими: кто-то кричал, подвывал, стонал, ухал…

– Не страшно? – спросил я у Норы, впившейся взглядом в дрожащую от света неровную дорогу.

– Страшно, конечно. Я еще подумала, что вот по этой же дороге в дом Зоси пришел или приехал убийца. И постоянно задаю себе вопрос: почему если он шел убивать, то не прихватил с собой свое оружие, свой нож, к примеру?

– Да я сам не понимаю… Может, он и не собирался убивать, и желание это возникло в результате ссоры, вот только кто с кем ссорился – тоже непонятно.

– Зося была темной лошадкой. Может, она была ведьмой? – прошептала, глядя на меня, Нора. Черные волосы ее гладкой блестящей волной рассыпались по плечам. И когда только она успела распустить свой конский хвост? Без него она казалась женственнее, но ночные краски придали и ей тоже зловещий вид. Бледное лицо, горящие глаза, черные волосы…

Я показывал ей путь, машина шелестела вдоль высокой травы небольших лужаек, рощиц, пока свет не полоснул по коричневому неровному заборчику, за которым показалась уже и крыша Зосиного дома.

– Стоп!

Машина резко остановилась.

– Какое жуткое место! – воскликнула Нора. – Даже выходить не хочется!

– Однако придется. Ничего не бойтесь. Убийц здесь уже нет. Думаю, что дождями смыты последние следы. Сейчас это обыкновенный дом, в котором есть свет и вода.

– А кровь? Там же должно быть много крови!

– Евсеев сказал, что после того, как в доме поработали эксперты, местные женщины привели в порядок комнаты, перемыли полы, все проветрили. Подготовили все к похоронам, правда, тело еще не выдали…

– Почему?

– Думаю, что скоро выдадут. Нора, вам это зачем?

– В том-то и дело, что незачем. Я бы вообще не хотела сейчас говорить о покойниках, телах и похоронах. Я и так вся в мурашках.

Я открыл калитку, Нора следовала за мной, едва ли не наступая мне на пятки, поднялся на крыльцо, светя себе под ноги светом телефона. Евсеев проинструктировал меня, где я могу найти ключ от дома – как водится, под половиком.

– А она всегда оставляла здесь свой ключ или же это сейчас, после смерти хозяйки, оставили те, кто тут убирался?

– Михаил сказал, что Зося оставляла.

– Но это же говорит о том, что в доме ничего ценного не было, не так ли?

Я пожал плечами. Мы вошли в дом, я включил свет и бросил быстрый взгляд на Нору. Так и есть. Ее горящие глаза, стреляющие по сторонам в поисках улик, говорили о том, что никакой романтики от этой поездки мне ожидать не приходится. Прагматичная, с европейскими рассудочными мозгами, Нора приехала сюда действительно для того, чтобы испытать себя в роли следователя, а не для того, чтобы отдаться мне на мягких перинах в гостевой комнате Зосиного дома, не говоря уже о сеновале с холодным и колючим сеном.

– Мы должны найти здесь что-то такое, что подсказало бы нам, как действовать… Дмитрий. Прошу вас, не смейтесь надо мной. Вы поймите, что те, кто тут работал, – мужчины. А я хочу все осмотреть своим, женским взглядом. Какая-нибудь мелочь, деталь, сдвинутая картинка на стене, потревоженная икона, ну, я вам уже говорила о пуговицах и прочем…

Признаться, после ее слов и у меня пропало желание обнять ее.

Белый матовый шар, примитивная люстра с мощной лампой внутри, довольно ярко освещал большую комнату с круглым столом в центре, полками и иконами по стенам. Белые кружевные занавески на маленьких окнах, вытертые половики розоватого цвета на деревянных полах, старый диван с деревянной полкой сверху, украшенный кружевными салфетками, в углу – телевизор на журнальном столике. Повсюду – кувшины с большими букетами высохших полевых цветов, от которых идет кисловатый дух.

– Нора, что вы ищете на полу, ведь его же вымыли? – с трудом сдерживая раздражение, спросил я, наблюдая, как Нора энергично заглядывает под старые венские стулья, стол и даже шарит свернутой в трубку пожелтевшей от времени газетой под диваном.

Я со скучающим видом рассматривал ее обтянутые тугими джинсами бедра, полоску спины между поясом и задравшимся серым свитером и в который уже раз ругал себя за то, что придумал всю эту поездку в Луговское. Неужели всему виной мое мужское одиночество?

– Вы осматривали двор, сад? Может, здесь есть какие-нибудь сараи, где убийца мог спрятаться, или сеновал, я не знаю… Мы же приехали сюда работать, Дмитрий!

– Хорошо, я пойду осмотрю.

Я вышел из дома и остановился напротив горящего окна большой комнаты, закурил. Мне отлично было видно все, что происходило в комнате, – ползающую по полу Нору, тщательнейшим образом изучающую, казалось, каждую доску, каждый половичок. И вдруг я увидел, как она замерла, наклонилась к одному из половиков и аккуратно провела рукой по нему. Пощупала и подняла что-то совсем маленькое, поднесла к глазам, потом встала и, положив это нечто на ладонь, принялась рассматривать под лампой. Затем она достала из кармана носовой платок и завернула в него свою находку, сунула обратно в карман. И словно успокоилась. Села, расслабленная, на стул, вытянула ноги и с облегчением вздохнула. Не зная, что за ней наблюдают, она несколько раз зевнула, потом резко встала, потянулась.

Я вернулся в дом с видом человека, справившегося с порученной ему работой.

– Кругом темно, что можно там найти?

– Да, понятно… – устало улыбнулась Нора. – Ладно, что-то меня клонит в сон… И где будем спать?

– Можно в маленькой комнатке на кровати…

– Это там, где нашли Эмму? – занервничала она. – Ну уж нет!

– Можно здесь, на диване.

– Тут тесно даже для одного человека.

Я почувствовал, как сердце мое заколотилось. Что это – приглашение поспать вместе, в обнимку?

– Можно в машине, – предложил я неохотно, поскольку никогда не воспринимал машину как вариант спального места.

– А может, вернемся в Луговское? А там уж – хоть в сарае, хоть на сеновале… Там хотя бы не пахнет смертью… – Нора поджала губы и посмотрела на меня как ребенок, который просится ночью в кровать родителей, спасаясь от своих детских страхов.

– Хорошо… Мне тоже нравится эта идея. На самом деле, здесь жутковато… Вы что-нибудь нашли?

– Вы, Дмитрий, были правы: бестолковое это занятие – искать иголку в сене…

– В стоге сена, – машинально поправил я ее, сгорая от любопытства, что же она нашла на половичке в большой комнате Зоси.

– Хорошо, в стоге сена, – устало улыбнулась она.

В Луговское вернулись приблизительно в два часа ночи. Во дворе все еще горели фонарики, но стол был чистый, Людмила все перенесла в дом. Окно кухни горело, я подошел и постучал.

– А… Полуночники! – нисколько не сердясь на нас, сказала Людмила. – А я тут посуду мою…

Она подняла вверх руки в оранжевых резиновых перчатках. Затем ловко, одним движением, стянула их.

– Проходите в дом, я на всякий случай постелила вам в гостиной на диване. Два одеяла положила, вроде как вы отдельно спите… Извините, но больше спальных мест нет – повсюду гости…

– Вы – очень хорошая! – Нора подошла к ней и обняла, чем очень удивила меня. – Вы не представляете себе, как я устала и еще… как сожалею о том, что доставила всем вам столько хлопот…

– Ничего, в жизни все бывает, – сдержанно улыбнулась Людмила и жестом показала нам следовать за ней.

В гостиной на пианино стояла маленькая ночная лампа, розовый свет которой освещал диван с двумя пухлыми, в горошек, одеялами и огромными подушками.

– Вот, ложитесь. Здесь, Нора, ночная рубашка, если нужно, полотенце… Ванная комната по коридору направо, увидите, там я тоже свет оставлю…

Нора, увидев постель, не обращая на меня никакого внимания, стянула с себя джинсы, оставшись в белых трусиках, свитер, быстро надела голубую длинную рубашку с короткими рукавами и нырнула под одеяло, выбрав для себя место на диване возле стенки.

– Спокойной ночи, – пробормотала она и практически сразу уснула, засопела.

Я несколько минут стоял, глядя на нее, на ее одежду, потом, осмелившись, поднял со стула джинсы, сунул руку в карман и достал носовой платок. Подошел с ним к ночнику и развернул, чтобы получше разглядеть «улику», скрытую от меня Норой.

Это был маленький золотой лепесток с розовой эмалью, очень похожий на часть женского ювелирного изделия – сережки или кольца, может быть, кулона.

Вероятно, этот золотой обломок зацепился за бахрому половика и остался незамеченным экспертами. Получается, что Нора была права, когда допускала целесообразность повторного осмотра места преступления?

Но почему она ничего не рассказала мне?

Я сфотографировал лепесток при помощи своего телефона, вернул находку Норы на место, разделся, погасил свет и лег спать. В постели под одеялом показалось прохладно, и я забрался под одеяло Норы, где было тепло. Прижался к ней, крепко спящей, и закрыл глаза.

14. Зоя

У стоматологов тоже болят зубы, вот и у Иры моей тоже разболелся зуб, причем зуб мудрости, и она попросила меня его удалить.

Операция оказалась трудной, зуб сидел глубоко, и когда Ира вышла, пошатываясь, из кабинета, вид у нее был больной. Благо наступил вечер, я посадила ее в машину и привезла домой. Когда действие анестезии закончилось, я дала ей таблеток, чтобы снять боль, и уложила в постель, укрыла теплым одеялом.

Чтобы не нарушить ее сна, я ходила по квартире на цыпочках и в носках. Даже ужин не стала себе разогревать, чтобы не греметь посудой. Мне было очень жаль сестру. И вот часов в девять вечера, когда я сидела в гостиной на диване и смотрела телевизор в наушниках, до меня донесся звонок в дверь. Сняв наушники, я услышала, как мне тогда показалось, невероятно громкий звонок!

Я бросилась открывать и была потрясена, страшно разозлилась, увидев в дверной глазок Вадима.

– Открывай! – гремел он на весь подъезд. – Я знаю, что ты прячешь ее у себя!

Я распахнула дверь и бросилась на него, чтобы зажать ему ладонью рот.

– Заткнись ты! – зашипела я. – Ей удалили зуб, она спит! Ты чего орешь?

Он был пьяный, от него разило алкоголем. Никогда в жизни я еще не стояла так близко к этому Вадиму. Его густые спутанные волосы пахли лимоном, черные глаза смотрели так, словно выпивали своим черным светом мои глаза. Верхняя губа, розовая, влажная, припухшая… казалось, что такая форма явилась результатом пластической операции – настолько она была вызывающе привлекательна. Темно-синий свитер, черные джинсы. Все новое, дорогое, вероятно, подарок друзей или любовниц. Я смотрела на него и понимала, что так крепко удерживало рядом с ним мою сестру. Он был невероятно красив, притягателен и сексуален.

Внезапно он схватил меня за плечи и придвинул к себе, запрокинул мне голову и сказал мне прямо в лицо, обдавая меня горячим алкогольно-карамельным дыханием:

– Отдай Иру, она – моя.

– У нее своя жизнь, а у тебя – своя, – прошептала я, глотая слезы. – Вадим, прошу тебя, оставь ее в покое! Вы – совершенно разные! Ты слишком весело проводишь время. Ты – пьяница и наркоман, ты ей не пара!

– Но она любит меня, а я – ее. – Его пальцы словно выпустили когти, настолько болезненной была его хватка. Мои плечи просто онемели от боли! – И никто не имеет права вмешиваться в наши отношения.

– Никаких отношений больше быть не может! И то чувство, которое она к тебе когда-то питала, умерло. Она больше не любит тебя, она сама сказала мне об этом.

– А ты подвинься, впусти меня, и пусть она сама мне все скажет. – Он сделал попытку отодвинуть меня, как если бы я была мебелью, и в эти секунды он коснулся меня своей щекой, волосами, плечом, и я почувствовала, как колени мои слабеют и что я уже воспринимаю его не как Вадима-чудовище, долгое время отравлявшего жизнь моей сестры, а как молодого красивого зверя, готового совокупляться со всем живым.

Это было стыдное, глубоко засевшее во мне чувство, желание принадлежать мужчине, чувство, редко охватывавшее меня и вызывавшее во мне бурную фантазию, главным персонажем которой мог быть таксист, зрелый мужчина с собакой в парке и даже сосед по лестничной клетке – профессор математики…

Сердце мое бешено колотилось в груди…

И тут случилось невероятное, Вадим грубо схватил меня большим и указательным пальцами правой руки за щеки, приподнял мое лицо и впился губами в мои губы. Я даже успела почувствовать твердость его зубов на своих губах! Дыхание мое остановилось, я почувствовала, как меня затрясло. Промелькнула мысль, что вот так же он, вероятно, общается со всеми теми, кто составляет его свиту или, наоборот, чьей свитой является он сам, сладострастник, безумец, человек, не отказывающий себе ни в одном из своих самых дерзких и порочных желаний. На мгновение я увидела замутненную картинку из многих придуманных мною: голый Вадим в гостиничном номере с бутылкой шампанского в руке… Всегда, когда Ира говорила мне, что Вадим отправился в свое очередное путешествие, мне представлялась именно эта картина.

– Я знаю, что это ты убил своего деда, – прошептала я, когда мое дыхание восстановилось. – И Эмму Китаеву тоже ты убил. Там, в Панкратово. Тебя видели в ее кафе, есть свидетели… Ты доигрался, мальчик!

Он отпустил меня и даже оттолкнул. Стоял передо мной в расслабленной позе, раскачиваясь, приоткрыв лениво глаза с тяжелыми веками и густыми темными ресницами, и криво усмехался.

– Могу представить себе, что она делала с моим дедом, раз он отвалил ей все свое состояние… Мерзкий сладострастник, скотина! Она должна была умереть, иначе как?

Взгляд его потух.

– Вы ничего не докажете… Потому что вы – дуры. – Он пьяным жестом махнул рукой и поплелся к лифту. – А дед мой на кладбище, понятно? И Китаева эта – тоже на кладбище! Да только что мне с того? Теперь все достанется ее наследникам! Ну не идиотизм ли? Да я кашу манную ел в той квартире. И кто теперь там будет жить? Ее муж? Отпрыски? Родственнички? Вы все…

Он пролился ядом сквернословия. Никогда в жизни я не слышала столь грязных ругательств.

– Я еще приду, – сказал он, перед тем как за ним захлопнулся лифт.

Я вернулась в квартиру, тихо прикрыв дверь и заперев ее на два замка. Увидела свое отражение в зеркале и испугалась: мое лицо было красным. Словно меня окунули в томатный сок. Зачем он поцеловал меня? Как посмел? И что это за странное такое желание? Или же это его манера общаться? Кто-то при встрече пожимает руки, кто-то обнимается, а он, может, целуется?

Но в этот вечер я кое-что поняла про Иру. Я на себе прочувствовала притягательность Вадима, его магнетизм, все то, что держало в напряжении мою сестру все эти годы. Он имел власть над людьми, и о природе ее можно только догадываться. Захотел и взял – вот его жизненная позиция. И эта его уверенность, сногсшибательное обаяние, детская улыбка в сочетании с мощными, хлещущими через край и требовавшими удовлетворения инстинктами, превращали тех, кто находился рядом с ним, в его рабов, в жертв.

– Я не отдам тебе Иру, – прошептала я, включая чайник. – Не отдам.

Я расположилась за кухонным столом, принесла бумагу и ручку и принялась писать письмо в прокуратуру. Если не я, то кто? Кто расскажет миру о том, что Вадим убил своего деда? Что он убил Китаеву? А то, что это сделал он, я уже не сомневалась. Он же не отрицал своего неприязненного отношения к Китаевой. Он убил ее из-за ненависти и отчаяния. От бессилия что-либо исправить. Быть может, в этом убийстве и не имелось для него смысла, но я очень хорошо поняла его: он захотел лишить ее жизни, и он это сделал. Это было ничем не прикрытое желание отомстить. И получить удовлетворение. Так было всегда. Захотел – получил.

Я в подробностях описала все то, что говорила мне о нем Ира. Я рассказала историю убийства старика Караваева, и когда перешла к Китаевой, в кухню вошла, держась за щеку, розовая ото сна Ира.

– Мы должны его посадить, Ира, иначе он от тебя не отвяжется, – сказала я так, как если бы продолжала прерванный с нею разговор.

– Какая муха тебя укусила? Забудь, – произнесла она, усаживаясь за стол, без всякого интереса глядя на разложенные повсюду исписанные листы бумаги. – Что это?

– Черновики моего письма прокурору. Я подумала, что если мы с тобой не сообщим о Вадиме куда надо, то он, опасаясь, что ты можешь его выдать, сделает что-нибудь и с тобой.

Понятное дело, что я в это не верила, но сказала так, желая наказать Вадима за его нелюбовь к моей сестре, за цинизм и хладнокровие, с которым он отправил на тот свет своего родного деда, за все то, что он позволял себе, оставаясь безнаказанным.

– Зоя, опомнись… Как ты можешь писать о том, что он убил деда, если ты знаешь это с моих слов?! Значит ли это, что ты в этом письме ссылаешься на меня?

– Ну да… Конечно!

– Немедленно все порви!

– Но иначе он не отстанет от тебя!

– Говорю же – забудь. Что было, то было, деда уже все равно не вернешь. Доказать, что это Вадим убил Эмму, будет проблематично. Это всего лишь наши догадки. Что у нас есть? Лишь чек из кафе Эммы, где он был. Ну приехал он туда, чтобы посмотреть на нее, чтобы понять наконец, что она за человек, как выглядит, предположить, какие отношения могли связывать его деда с Китаевой, но кто сказал, что он пошел дальше, что поехал в Панкратово и убил ее? Думаешь, он ее выслеживал? Или нанял кого-нибудь?

– Я не знаю…

– Тогда собери все эти листы и сожги, прямо здесь, вот положи в тарелку и сожги!

– Но ты же сама сказала, что Вадим догадался о том, что ты знаешь об убийстве деда, о таблетках, ты ведь видела, как он их подменил.

– Я не буду давать показания против Вадима в суде. Ты пойми, он и так обречен.

– В смысле?

– Да конченый он человек! При таком образе жизни, который он ведет, долго не живут. Ну продаст он квартиру, ту, что на ВДНХ, отправится в очередной загул, влипнет в какую-нибудь криминальную историю… Или заболеет. Это раньше я следила за его здоровьем, кормила его, заботилась о нем, у него было какое-то ощущение дома, понимаешь, а теперь он один, совсем один… Пусть иногда он тяготился моим присутствием в своей жизни, я как бы мешала ему, создавала какие-то препятствия, пыталась контролировать его, опять же, переживая за него, понимаешь? А сейчас он предоставлен сам себе, он свободен и в то же время очень одинок. Я знаю, к примеру, что ему страшно спать одному, мы ложились в постель в обнимку, понимаешь? Мы складывались в одно целое, и ему было спокойно. Он во сне держался за меня, как за спасательный круг, извини, что говорю банальности. А сейчас он, ложась спать, хватает руками одеяло, возможно, заворачивает подушку в одеяло, представляя, что обнимает меня. Но я-то была теплой, живой… Вот так я представляю себе его жизнь без меня.

– Ира, я сначала не хотела тебе говорить… Он приходил.

– Когда? Когда я спала? – Она нахмурилась.

– Да. Я не впустила его в квартиру, мы разговаривали на лестнице.

– Что ему было надо?

– Он просил меня вернуть ему тебя.

– Понятно…

– Но это не все. Понимаешь, я так разозлилась на него, что сказала ему все, что я о нем думаю. И сказала, что я знаю и про деда, и про Китаеву…

– Зоя… Зачем? – Она закрыла глаза и отвернулась от меня, словно ей было больно видеть меня. – И что? Что он тебе сказал?

– Просто я хотела, чтобы он боялся…

– Что он тебе сказал? Как отреагировал на твои слова?

– Сказал, что и дед, и Китаева на кладбище… Он считает, что Китаева просто околдовала деда какими-то своими женскими чарами, он обзывал ее самыми последними словами… Он считает, что у них была интимная связь.

– Ну конечно, он же обо всех судит по себе. Как будто между людьми может существовать исключительно половая связь. Я же, можно сказать, жила в одной квартире с его дедом, я знаю, что это был за человек. Он не такой, понимаешь? И женщины его уже не интересовали, разве что с эстетической точки зрения. Никогда не поверю, что Китаева была его любовницей, это просто бред! Я скорее поверю в то, что она была мошенницей или гипнотизершей!

– Понятно… – Я не скрывала, что разочарована решением сестры не вмешиваться в ход расследования убийства Китаевой. – Вот так всегда. Убили человека, и все, кто мог бы помочь разыскать и наказать убийцу, предпочитают оставаться в стороне. Но ведь ее же убили! Зверски!

– Нет, Зоя, Вадим в этом отношении слабак… Даже чисто физически. Заменить таблетки он еще может, но вот наброситься на человека, тем более женщину, и пырнуть ее ножом, зарезать, да к тому же еще двух женщин… Нет, Вадим на это не способен.

– Значит, нанял кого-то… – неуверенно предположила я.

– Вот это больше похоже на правду. Вадим вообще любит нанимать людей. У него на этот счет своя философия. Он считает, что есть люди, которые рождены для того, чтобы служить другим людям. К примеру, еще до встречи со мной он нанимал женщину, которая приходила к нему мыть полы. Она мыла, а он сидел и наблюдал за ней, испытывая при этом удовольствие. Он говорил, что это было завораживающее зрелище. Нет, она, конечно, не только мыла полы, но еще протирала пыль… А он наблюдал. Он тогда заметил, что это удовольствие не имеет ничего общего с сексом. Что это другое. Разумеется, этот пример ни в коем случае не доказывает, что Вадим причастен к убийству, что он нанял кого-то, чтобы убить Китаеву, но тот факт, что он ненавидел эту женщину и считал ее воровкой, присвоившей деньги и квартиру деда, – факт.

– Ира, ты ведь не вернешься к нему?

– Нет. Хотя я, конечно, скучаю. Знаешь, странное такое чувство – и ненависть, и любовь… Нет, это уже не любовь, а что-то другое, похожее на чувство ответственности, как если бы он был когда-то моей собакой, щенком, который покусал меня, и мне пришлось его бросить… Все. Зоя, мне не хочется развивать эту тему. Скажи лучше, что у нас на ужин.

Я поднялась, достала из холодильника салат, колбасу и принялась готовить ужин.

Она еще не забыла его, и никто не знает, сколько пройдет времени, чтобы это произошло. Так думала я об Ире.

Моя сестра страдала, ей было больно, но я верила, что она сильная, что все выдержит.

– Больно? – Я подошла и обняла ее, потерлась щекой о ее припухшую измученную щеку.

– Больно… – прошептала она, ластясь ко мне. – Но не так, как раньше…

– Надо просто все это пережить, моя родная.