Текст книги "Ведьма с зелеными глазами"

Автор книги: Анна Данилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

12. Людмила Евсеева

Я не понимаю некоторых женщин, жен следователей, полицейских, «оперов» и представителей подобных, связанных с правоохранительными органами профессий, которые превращают жизнь своих мужей в настоящий ад. Град упреков обрушивается каждый раз на их и без того больные головы, мол, дома не бываешь, постоянно на работе и все такое. А о чем они думали, когда выходили за них замуж? Вот лично я всегда знала и понимала, кем работает мой Миша. И, быть может, именно это и решило мою судьбу: я совершенно осознанно вышла замуж за человека умного, решительного, отважного, смелого, ответственного, за следователя. И я сразу же сказала ему, что буду его во всем поддерживать, что он от меня ни слова упрека никогда не услышит. И что ревновать я его не буду ко всем тем женщинам, с которыми ему придется сталкиваться по службе, будь то коллеги по работе, свидетельницы или преступницы. Все знаю, все понимаю, что он мужик, что его может потянуть к кому-то, но мы с ним договорились, если такое случится, чтобы он сам мне все рассказал. Измену не прощу, сказала я, расстанемся спокойно, без скандалов. Ты мне оставишь дом и хозяйство, а сам иди туда, где тебя пригрели. Вот так с ним и порешили. Но прошло уже больше десяти лет, и ничего такого в нашей с ним совместной жизни, к счастью, не наблюдалось. Ни ревности, ни разочарования в нем как в человеке я не испытывала. Мы живем с ним душа в душу. Я – женщина с понятием, знаю, как важна для мужика поддержка друга, коллеги, а потому, чтобы они часть своих дел решали не в мрачных кабинетах за бутылкой водки, да без закуски, встречаю Мишиных гостей как родных. У меня всегда припрятана и бутылочка, и две, и три, причем все разные, от хорошей водочки до дорогих напитков. В морозилке у меня и свиные ребрышки, и голубцы, и пельмени, даже тушеная капуста с гусятиной в контейнерах, чтобы, если вдруг гости на пороге, я – раз, в духовочку или микроволновку, и у меня готова мировая закуска. Капуста и грибочки у меня в погребе не переводятся, я солю много, знаю, что всегда пригодится. Если кто из гостей переберет, у меня и времяночка имеется с электрическим обогревом и мягкой постелью. А уж про баньку я и вовсе молчу – это уж как водится! Правда, банькой занимаются всегда мужики.

Единственно, чего я не люблю, – это когда к нам приезжают с бабами. Накормить – накормлю, а вот спать не положу. Я и Мишу предупредила сразу. Нет, конечно, ситуации бывали разные, и я принимала у нас разных женщин – жертв домашнего насилия, свидетельниц прятала, преступниц кормила-поила, понимая, что они оступились под гнетом обстоятельств… Даже жалела их. Вот как сейчас жалею Таню Ванееву. Да, она убийца, сама во всем призналась, но если бы Миша привел ее к нам и приказал мне ее спрятать, я бы спрятала. И держала бы ее у себя в доме сколько потребуется. И кормила бы ее, и душой согревала, потому как понимаю – убила она мужа ради сына. Она понимала, если не убьет, то сын может погибнуть от руки отца-дебошира. Да все в Панкратово, кого ни спроси, знают эту историю не понаслышке. И все бы ей помогли. Да только созналась она и теперь ждет суда. Жалко ее.

А деревня эта, Панкратово, вообще-то вполне благополучная. Там редко когда что происходит. И тут вдруг – тройное убийство. То есть три убийства за одну ночь! С Ванеевым-то все ясно, сам напросился. А вот Зосю жалко.

Зося. Вот если бы Миша узнал то, что я знаю про Зосю, может, по-другому построил свое следствие. Вернее, я абсолютно точно знаю, в каком направлении бы он двигался и какая версия была бы основной. Вот потому и молчу. Не сказать что это такая уж большая тайна, тем более что рано или поздно все бы все узнали, месяцев через пять-шесть, когда живот бы у Зоси нашей раздулся. Господи, как представлю себе, что с ней сделали, слезы сами текут, и такая тоска берет… Ведь она беременна была, от моего брата Леши. Уж не знаю, чего они скрывали свои отношения, вроде бы и он свободен (с Анжелкой своей развелся еще четыре года тому назад, она, шалава, в город уехала, в магазин устроилась работать, все встречается со своим армянином, который здесь у нас клуб ремонтировал с бригадой), и Зося была свободна. Да, брат у меня очень стеснительный, нерешительный, и очень ему в жизни досталось от Анжелки, которая гуляла от него налево и направо, совсем не уважала мужика. Я уж с ней сколько раз говорила, по-бабски, пыталась ей мозги вправить, объясняла, что горя она еще не хлебнула со своими мужиками, что с Лешкой живет, как за каменной стеной, он и верный и работящий, деньги домой приносит. Но разве ей чего докажешь? Накрасится, приоденется, хвост пистолетом – и в город! Да не на автобусе, а все больше норовит в машину к какому-нибудь луговскому сесть, а то и к заезжему гостю, типа прокурора нашего или к кому-нибудь в администрации. Ладно, не хочу я про нее. Уехала и уехала. Развод они давно оформили. Леша мой свободный был. Поделили они совместно нажитое имущество, Анжелка заграбастала себе однокомнатную квартиру в Теплом Стане, которую бабка Леше по завещанию оставила. Мне-то досталась комната в коммуналке на Цветном бульваре, мы ее с Мишей сдаем. Но не в этом дело. А в том, что Леше остался его большой дом, хозяйство, пасека, все мастерские, лесопилка. Говорю же, он мужик мастеровой, толковый. Он как с Зосей-то познакомился? У Зоси крыша прохудилась, вот кто-то из баб панкратовских и посоветовал ей нанять моего Лешу. Как-то связались с ним, объяснили, что Зося бедная, что с нее нельзя три шкуры драть (как будто Лешка мой крохобор какой!), ну и приехал он к Зосе в лес. Починил ей крышу (это мне Леша потом рассказывал), а она ему щец горяченьких, пирожков, чайку сварганила с травками, да и влюбила в себя моего брата. Нет, я не в том колдовском смысле, просто накормила мужика, да еще и денег дала, правда, он их потом под скатерть ей незаметно положил. Вот тогда-то, думаю, он и разглядел нашу Зосю. Не знаю, почему люди ее бабкой называли, наверное, из-за ее темной одежды. Или из-за ее темного прошлого, ведь никто не знает, откуда она к нам пришла. Она словно родилась в лесу. Вот, значит, мой Леша и зачастил к ней. Но ездил по ночам, потому что днем у нее всегда народ. Она гадает, лечит, словом помогает людям. Вот никто не помнит, как Зося однажды на неделю исчезла. Поговаривали, я знаю, что она вроде бы в город уехала, что лечит какого-то высокопоставленного чиновника или артиста, имя которого держится в тайне. А на самом деле у Леши она жила, он с лестницы упал, спину себе сорвал, мне позвонил, ну, я поехала в Панкратово, в лес к Зосе, рассказала ей все. Она быстро свои травы-склянки собрала, в сумку положила, оделась, села в мою машину, и я отвезла ее к брату. И знаете, такая меня благодать охватила, когда я привезла ее к нему. Вы бы видели, как они посмотрели друг на друга. Сдержанные такие, при мне едва поздоровались, Леша сказал, что ничего страшного с ним не приключилось, просто спина побаливает, но я-то понимаю, что у него защемление спинного нерва. Он лежал, смотрел на нее, и глаза у него были такие, словами не передать! А у нее лицо стало таким нежным, светлым, глаза загорелись, как драгоценные камни, она быстро оглянулась, благодаря меня одним взглядом, и я ушла, оставив их, влюбленных, вдвоем. И ни одна душа тогда не знала, что Зося нашла в доме брата свое счастье, свою надежду и что понесла тогда ребеночка Леши.

Поправившись, он сказал мне, что собирается жениться на Зосе, что увезет ее из леса, что будет беречь ее и сделает так, чтобы она больше никого не принимала. Он был уверен, что ее посетители выпивают из нее энергию и здоровье. Еще сказал мне, признался, что Зося очень красивая, что у нее молодое тело и душа, что она просто богиня. Она сделала моего брата счастливым и собиралась родить ему сына или дочь. Вот кем была для меня Зося из Панкратово. И скажи я об этом Мише, точно отправился бы допрашивать и без того убитого горем Лешеньку. Всю душу бы ему вынул. Вот и молчу я. Никогда не признаюсь в том, что знаю.

В Панкратово бабы пронюхали про беременность Зоси, у нас же в Луговском разве кто может держать язык за зубами, я имею в виду врачей, полицию, да и прокуратуру? Разболтали. И столько ей уже женихов да любовников приписали – мама не горюй!

Конечно, и меня Миша спрашивал, не знаю ли я чего о Зосе. Вот и приходится повторять сплетни, чтобы не узнал он о Леше. Ладно еще мой Миша, а то ведь Кузнецов, если узнает про Лешу, прикажет повесить на него убийство Зоси. Как узнал, мол, о ее беременности, так и решил избавиться или же приревновал ее к кому-нибудь. У них, у прокуроров, разговор с подозреваемыми короткий, это я в иносказательном плане, конечно. Им бы обвинить кого да отдать под суд. Вот и Кузнецов такой же. Он вообще злой на весь белый свет. Говорят, жену свою очень любит, а она ему постоянно рога наставляет.

Сегодня позвонил мне Миша и сказал, что гости у нас будут, следователь из Москвы, Азаров. Я уже видела его, красивый парень, на писателя похож. Хоть и тепло на улице, он в тонкой водолазке ходит и джинсах. Широкий в плечах, черты лица грубоватые, но он очень милый, просто лапочка. И видно, что умный, серьезный, почти как мой Миша. Уж я так ждала их, так старалась, и ребрышки разморозила, и картошку с грибами приготовила, стол в саду накрыла, все чин-чином. Ну, думаю, пойдет работа у мужиков, встретятся, информацией обменяются, как водится, и вычислят, кто убил нашу Зосю. Может, кто на моем месте и обиделся бы, что муж не замечает, когда разговоры серьезные ведет, а лично я рада. Хожу, за гостями ухаживаю, салфеточки подношу, тарелочки грязные убираю, хлебца подрежу. То огурчики принесу из погреба, выложу, то, пока они там говорят, пьют, едят, спорят, орут, пирожок испеку, чтобы не свалились мои следователи под стол, а сама-то все слышу, все знаю и все понимаю, потому как нет у Миши от меня секретов. Что плохого, что я знаю в подробностях все его дела, кто кого убил, кто про кого чего сказал, результаты экспертизы (самое основное), свидетельские показания… Понятное дело, что я все понимаю на своем бабском уровне, однако не дура, могу сопоставить, что к чему. Вот и в этом деле – два трупа. Один – панкратовский, другой – московский. Дело сложное, никак не решат, ради кого пришел в дом убийца, на кого первого замахнулся. Если пришли за Зосей, значит – Китаеву убили как свидетельницу. Если за Китаевой, значит, Зося наша попала под раздачу (что особенно обидно!).

И чего только бабы наши про Зосю не говорили. Про Китаеву-то им вообще ничего не известно, так они и решили, что убийца пришел по Зосину душу. Начали вспоминать, кому она что говорила, кого как лечила, кого приворожила-отворожила, кому что предсказала. Толком-то никто ничего сказать не может, потому как никаких особенных грехов никто за Зосей не знает. Но вспомнил кто-то, что она предсказала одной московской барышне, что у нее двойня будет, а у той-то и мужа нет, да и матку ей вырезали давно. Она там, в лесном доме, говорят, шум подняла, плакала, с ней просто истерика сделалась, когда она это услышала. Даже ударить Зосю хотела, а та хвать ее за руку, опустила ее, приблизилась к ней и сказала в самое ухо: двойня у тебя будет, через полгода. Как заколдовала женщину. Та уехала вся в слезах, какая-то пришибленная. А через полгода вернулась, с подарками для Зоси. Сказала, что замуж вышла за молодого вдовца, а у него – малыши, двойня. И что счастливы они невозможно как. Да таких историй у Зоси немало. Не представляю, кто и за что мог ее убить. Ведь у нее и деньги в доме были, да только их не взяли. И на той, другой женщине золотые украшения были, их тоже не тронули.

…Я как услышала шум, сразу вышла на крыльцо – ну точно, мои мужики приехали, Миша и Дима Азаров. Две машины подкатили, я метнулась к столу, проверить, все ли в порядке, угольки поворошила, принялась мясо на решетке раскладывать, а потом вдруг увидела, как из машины выходит девушка. Из машины Азарова. Высокая такая, эффектная, с рыжими волосами, поверх лба темные очки, словно она забыла их снять, в обтягивающем сером платье с красивым кружевным воротничком, черные чулочки, туфельки. Шлюха, короче. Я как ее увидела, так настроенье мое упало. Начинается, подумала я. Приперся московский следователь погулять к нам на свежий воздух, на шашлычки. Бабу с собой привез, чтобы оторваться по полной программе. И, что самое неприятное, Миша-то ему ничего сказать не может, неудобно вроде как.

– Проходи, Марина, – заботливо так усадил Азаров свою девушку за стол рядом с собой. – Все нормально…

А чего нормально-то? Марина, надо же! Терпеть не могу ухаживать за бабами. Ну кто они мне такие, чтобы прислуживать им за столом?

У меня вообще к шлюхам особый счет. Я вот все думаю, на кого в основном цветочная индустрия работает? Сотни цветочных магазинов с дорогущими букетами процветают в прямом смысле этого слова за счет таких вот ухоженных стерв Марин. Это проституткам наши мужики дарят цветы, конфеты, брильянты, им, а не женам… Назовите это ревностью. Пусть.

Я бросила на Мишу такой взгляд долгий, тяжелый, что он вздохнул, все понял, пожал плечами.

– Людмила, как же здесь у вас хорошо! – воскликнул, расправляя плечи и потягиваясь, Дима Азаров. Тот самый Азаров, который произвел на меня такое хорошее впечатление, что я сегодня, узнав о его приезде, тесто поставила для расстегаев!

– Кушайте, на здоровье, – сказала я сдержанно и ушла в дом. Ну не могла я смотреть, как он обхаживает эту Марину. А Мариночка эта, я видела в окно, налегала все больше на водочку. Пока мужики что-то горячо обсуждали, спорили, разложив на столе какие-то бумаги, она хлоп рюмашку, затем еще одну и еще…

Вымыла я груши, яблоки, уложила в вазу и вынесла в сад, поставила на стол, вот, мол, угощайтесь, гости дорогие. А сама кружусь вокруг, что-то там прибираю, стараюсь быть незаметной и незаменимой одновременно. И слушаю, слушаю, о чем идет речь, потому как небезразлична мне судьба моего Леши.

Картина вырисовывается такая: несколько месяцев тому назад на один из банковских счетов Китаевой, и без того небедной женщины, поступили крупные суммы от гражданина Сергея Ивановича Качелина, поэта, переводчика, еще через несколько дней – несколько переводов от Родиона Борисовича Караваева, известного писателя-фантаста. И этот же Караваев, недавно скончавшись, оставил практически все свое имущество, включая дорогую квартиру, деньги и творческое наследие, все той же Китаевой!

– Я же говорил, что все дело в твоей Китаевой! – воскликнул обрадованно мой Миша. – Говоришь, у него внук есть, вот и проверяй его!

– Да мы проверяем, но толку-то? Какой ему смысл был убивать Китаеву? Он что, после ее смерти разбогатеет? Я скорее поверю, что он ускорил смерть своего деда, вот это больше смахивает на правду… А убивать Китаеву, зачем?

– Просто разозлился и убил!

Азаров рассказал, что у Вадима Караваева, внука писателя, есть девушка, с которой он живет, и что у него, Азарова, на завтра назначена с ней встреча. Самого-то внука невозможно поймать, он в постоянных разъездах, но чем конкретно занимается, никто сказать не может. Хотя есть информация, что он увлекается наркотиками.

Тема наследства Караваева была основной, мужики высказывали предположения, строили версии. Какие такие отношения могли связывать хозяйку кафе с яркими представителями литературной братии? Даже я, уж на что далека от культуры, и то знаю, что существует такой поэт Сергей Качелин, да и имя Караваева на слуху… Миша предположил, что она была любовницей одного из них, Дима с ним не согласился…

Между тем Мариночка наша все накачивалась водочкой. Рюмки маленькие, в один глоток – раз и готово!

Дима все порывался обнять девушку за плечи, но она сбрасывала его руку, огрызалась, я услышала краем уха, как она несколько раз сказала ему: зачем ты меня сюда привез?

Не понравилась ей, видите ли, наша компания.

Между тем разговор перешел на Зосю. В воздухе по-прежнему висел вопрос о том, кто мог быть отцом ее ребенка. В шутку предположили, что это лесной дух. А мой «лесной дух» Лешечка в это самое время рыдал в своем пустом доме, прижимая к лицу ночную рубашку Зоси…

Потом наша краля вдруг заплакала. Сказала, что ей нехорошо. У Димы был очень растерянный и виноватый вид. Он взглядом попросил меня ему помочь, мы вывели Марину из-за стола, проводили в дом, где я и уложила ее в кухне на диванчике, укрыла пледом. Села рядом с ней с тазиком, жду, не понадобится ли. И вдруг она как схватит меня за руку, прижмет к себе. Я думала, что она меня с Азаровым, любовничком своим, перепутала, отдернула руку, а Марина открыла глаза, смотрит на меня и говорит:

– Он специально меня сюда привез. Сделал вид, что я понравилась ему, а сам ждет, когда я признаюсь. А я никого не убивала. Как я могла ее зарезать? Я же не убийца!

У меня глаза на лоб полезли. Я давай ее расспрашивать, кто она, откуда, каким боком к убийствам… Ну и узнала, что ее муж с Китаевой шашни крутил и что сильно она ревновала, прямо умирала. Азаров вышел на нее, встретился, все выпытывал про алиби, а потом взял и пригласил ее сюда, поближе к месту преступления, вроде как в надежде, что нервы ее не выдержат и она во всем признается.

– А ты чего поехала-то?

– Сама не понимаю… Мы с ним были в кафе, у Китаевой. Говорили долго, затем он пригласил меня вроде как на пикник… А потом поцеловал. Не как следователь, конечно… Я ведь уже ушла, отказалась с ним ехать, а потом ноги сами привели меня к нему. Знаете, у меня внутри какой-то зверь сидит, который хочет отомстить Боре, мужу моему. Азаров красивый мужик, настоящий, не то что Саша… Да он меня околдовал, этот Азаров! А Саша…

Оказалось, что у нее уже есть любовник, с ее слов выходит, мальчишка совсем. Но она клянется, что держит его на расстоянии, что не подпускает к себе, что подло так, по ее словам, использует. Словом, запуталась эта Марина капитально. Я ее прямо в лоб спрашиваю: постелить ей с Азаровым или нет?

– Постелите, – кивает головой.

Потом она уснула, я снова вышла в сад. Чувствую, что-то произошло за время моего отсутствия. Мужики какие-то напряженные сидят.

– Что, еще убили кого-то? – неудачно пошутила я.

– Ты садись, Люда, поешь. – Миша даже поднялся, усадил меня за стол. – Вот, налей себе, расслабься…

– Миша, что случилось?

– Гости к нам едут. Звонок из Москвы в прокуратуру нашу был. Позвонила какая-то женщина и сказала, что знает, кто убил Зосю. Попросила мой номер телефона, ну, Паша и дал. Женщина эта позвонила мне, сказала, что надо встретиться срочно, ну я и назвал ей наш адрес. Через полчаса она будет здесь.

– Ну и отлично! А чем недоволен?

– Да нет, я ничего… Подумал, может, тебе это не понравится, – сказал он это уже шепотом, когда Дима вышел из-за стола и направился в сторону дома. – Я знаю, тебе не нравится, когда мужики с бабами приезжают, но эта Марина – она не любовница его. Она – важный свидетель!

– Да знаю я все, она мне рассказала… А еще этот важный свидетель попросила уложить их спать вместе с Димой.

– Ну не знаю… Во всяком случае, он только что рассказал мне, что это – Марина Болотова…

– …жена архитектора Болотова, любовника Китаевой… Знаю.

– Уф, ну и история!

– А кто эта женщина, что сюда едет?

– Понятия не имею.

Но женщин было три. Они вышли из машины, и я сразу поняла – москвички. Разряженные в пух и прах, правда, во все темное. Три элегантные молодые дамы. Две из них едва стояли на ногах и щурились от света фонаря, видать, спали в машине, пока добирались к нам. Третья, трезвая, говорила с сильным акцентом.

Дима, увидев их, поднялся из-за стола им навстречу:

– Аня? Катя? Нора? Что вы здесь делаете?

Надо же, ай да Азаров, еще три подружки, три «свидетельницы»! Прямо гарем! Да у меня кровати такой нет, чтобы их всех вповалку положить…

13. Следователь Дмитрий Павлович Азаров

Она сидела рядом со мной, касаясь бедром моего бедра, но я к ней уже ничего не чувствовал. Вдруг понял, что я просто животное, не желавшее гасить в себе половые инстинкты, и что я ради них, ради своего желания привез в Луговское и без того измученную Марину Болотову. Фантазируя в машине, по дороге к Евсееву, о том, как мне удастся остаться с Мариной наедине, в одной из тихих комнат большого дома Михаила или в сарайчике, где пахнет яблоками и сухой травой, я, распалившись, мог бы наброситься на девушку еще в машине, уж нашел бы способ, как ее уговорить, но продолжал крепко держать руками руль и смотреть вперед, на темнеющую с каждым километром дорогу, и клясть себя за нерешительность.

Этой поездкой с Мариной я нарушал все законы – и как следователь, вполне допускавший ситуацию, при которой сидящая за столом Марина услышит все наши с Михаилом разговоры, связанные с убийством несостоявшейся любовницы ее мужа, и как мужчина, взявший на себя ответственность за последствия этой поездки, однако не прочувствовавший всю ту душевную боль, которую могло бы причинить ей напоминание об убийстве и возможной неверности ее мужа.

До сих пор не понимаю, почему я не свернул с трассы куда-нибудь в лесок, на тихую поляну, не раскинул на траве свой дежурный плед, чтобы уложить и усладить понравившуюся мне женщину.

Я действовал непрофессионально, как настоящий идиот. Думаю, что Евсеев, узнав от меня, кого я привез, мысленно покрутил пальцем у виска, не в силах понять, осмыслить предложенную мной ситуацию. Я даже не помню, в какой момент я дал ему отмашку, мол, расслабься, при ней можно говорить обо всем, даже не подумав о том, что и его тоже в этот момент подставляю.

Видел я и те страшные взгляды, которые стрелами посылала мне Людмила, явно принявшая Марину за мою девушку, которую я прихватил с собой исключительно ради того, чтобы провести с ней ночь в евсеевском доме. Ничего не зная о моем семейном положении, Людмила вполне могла бы допустить, что я привез с собой тайную любовницу.

К счастью, Марина сама спасла ситуацию, набравшись по самые уши водкой. Вероятно, не в силах осознать факт своего нахождения в Луговском, в компании двух следователей, запутавшись в своих отношениях с мужем, которого она любила и считала своей собственностью, на которую еще недавно покушались, она не нашла ничего лучшего, чем напиться. Я же, в свою очередь, осознав всю нелепость ситуации, подло помогал ей в этом, подливая в рюмку. Вскоре она обмякла, как подтаявшая конфета, и заплакала. Я растерялся, мне было неудобно перед хозяевами, особенно перед Людмилой, но она оказалась женщиной понятливой и очень доброй. Мы отвели Марину в дом, и Людмила уложила ее спать.

Вернувшись к Михаилу, я продолжил свои размышления относительно мотива убийства несчастных женщин, высказал своему коллеге догадку, что если основной мишенью убийцы была Эмма Китаева, то, возможно, это связано все-таки с большими деньгами, которые перетекли к ней из накоплений именитых литераторов.

Я не рассказал Михаилу о некоторых весьма интересных документах, обнаруженных в квартире Китаевой, – договор с одной немецкой адвокатской конторой, представляющей ее интересы в Германии и уполномоченной отслеживать литературные гонорары Караваева в Европе, а также оформленные по всем правилам нотариальные доверенности на немецком и английском языках с копиями на русском, в которых говорится о том, что и Качелин и Караваев доверяют Эмме Китаевой ведение всех финансовых дел.

Откуда такое доверие к Китаевой? О чем думали или что задумали друзья Качелин и Караваев, когда со всей серьезностью оформляли все эти документы?

Ответ на эти вопросы могла дать мне Катя Мертвая. Сейчас, когда открылись многие факты, в том числе связь Китаевой с литераторами, я бы мог позволить себе задавать интересующие меня вопросы Кате прямо в лоб. Я был уверен, что она все знает, да только не видит смысла что-либо раскрывать. А в свете новых обстоятельств Катя уже не просто близкая подруга Эммы, а ее наследница. Наследница и тех денег, которые были доверены Эмме литераторами, а это больше двух миллионов долларов! Если учесть, что Катя знала о подруге буквально все, то сам бог велел предположить, что она была в курсе отношений между Эммой и литераторами. Причем непростых отношений. Их всех что-то связывало, и доказательством тому были большие деньги, поступившие на счета Китаевой! Конечно же, Левандовская здесь совсем ни при чем! Несчастная Зося погибла исключительно из-за того, что дом ее находился в лесу, а потому явился одновременно и ловушкой, и идеальным местом преступления, где главной жертвой изначально была Эмма. Зосю же убили как свидетельницу.

Но если убийца – Катя Мертвая, то очень трудно представить ее с ножом в руках, эдаким мясником, уверенно всаживающим кухонный нож в мякоть тела подруг. Просто невозможно в это поверить! Разве что она кого-нибудь наняла для этой кровавой работы.

Еще из головы не выходила та молитва, которую услышала в ту ночь в доме Ванеева, прибежавшая туда после убийства мужа. Молитва, как ей показалось, на польском языке. А что, если все-таки приходили убивать Левандовскую, таинственную женщину с загадочным прошлым?

– Так откуда она, Миша? – спрашивал я Евсеева с чувством человека, кружащегося на карусели, которую забыли остановить. – Откуда взялась эта Левандовская?

– Такое впечатление, будто она жила там всегда. Я разговаривал с одной старой женщиной из Панкратово, так она сказала, что в этом лесном доме прежде жила мать Зоси, Катарина, которая поздно родила дочь, причем неизвестно от кого, и что девочка воспитывалась где-то у родственников на Украине, подо Львовом, а когда девочка подросла, мать привезла ее сюда и обучила своему ремеслу, после чего умерла или просто исчезла. Эта женщина высказала предположение, будто Катарина здесь пряталась, возможно, совершила там, у себя на родине, на Украине ли, в Польше, преступление. Иначе как объяснить ее желание жить в лесу вдали от людей? Значит, боялась кого-то…

Наш разговор был прерван шумом подъезжающей машины. Мягкое торможенье, хлопнули дверцы, и за воротами я увидел три женские фигурки. Если бы я был трезв, то сразу же отправил бы их обратно, но этот вечер оказался безумным с самого начала, а потому я решил уж идти до конца, до провального, постыдного конца. Думаю, что виной такого моего легкомысленного поведения было ощущение долгого и утомительного блуждания в потемках нашего с Евсеевым следствия, точнее, полной беспросветности нашего общего дела. Убийца водил нас за нос, пока мы перемешивали в нашем нестройном сознании мотивы, улики, факты, подозрения, свидетельские показания, предположения и великое множество вопросов.

Три подружки, две из которых были тепленькими от принятого алкоголя, а третья казалась самой трезвой и серьезной, нашли Евсеева, с тем чтобы поделиться какими-то своими предположениями, и были сильно удивлены, когда увидели за столом в саду меня. Вот бы они удивились, подумал я, если бы узнали, с кем я сюда приехал и что вообще натворил.

Людмила, потерявшая на время дар речи от такого количества гостей женского пола, приняла их, однако, с видимым уважением и, демонстрируя им свое гостеприимство, накормила их, напоила и, поскольку они так и не смогли стройно изложить свои мысли (что-то бормотали о Болотовой, у которой был мотив убить Эмму из ревности), вскоре тоже отвела их в дом и уложила спать. За столом оставалась трезвая Нора, которая выложила нам с Евсеевым информацию, касающуюся связи Эммы Китаевой с двумя престарелыми и именитыми литераторами. Мы, слушая ее, молча наливались водкой и время от времени качали головой. Нора же пила исключительно вишневый компот, приготовленный Людмилой («Люда, какой вкусный компот! Просто роскошный!»).

Оказывается, литераторы доверили Эмме свои деньги, с тем чтобы она организовала своего рода пансион для людей искусства, для чего и была куплена усадьба в Сухово. И тот факт, что после смерти весь капитал плавно переходит в руки Кати, еще не свидетельствует, по словам Норы, о том, что за убийством стоит она. Катя – кристальной души человек, которая продолжит дело, начатое Эммой, и разовьет его. И помогать ей в этом будет Аня. Нора убедительно просила нас не подозревать Катю и направить все силы на поиски настоящего убийцы. Больше того, она готова была прямо сейчас выдать нам наличными десять тысяч евро на непредвиденные расходы, бензин, оплату внештатных сотрудников, если таковые понадобятся в расследовании преступления. Подкрепляя свои слова, она открыла сумку из крокодиловой кожи и показала нам пачку денег:

– Что я еще могу сделать? Как вам помочь?

Услышав о деньгах, Евсеев сразу, как мне показалось, протрезвел. Людмила же принесла из дома холодное шампанское и хрустальные бокалы, решив взять дело в свои руки и не позволить словам оставаться висеть в воздухе. Деньги, как я понял, должны быть переданы Людмиле, как самой трезвой из компании и заинтересованной в благополучном исходе расследования.

– Что ж, это прекрасное пожертвование, – сказала она торжественно, принимая из моих рук уже откупоренную бутылку и разливая шампанское по бокалам. – Вы, Нора, прекрасной души человек, и знаете, вероятно, насколько сложно нашей правоохранительной системе существовать на те средства, что выделяются государством….

– Я могу перевести еще столько же!

– Нет-нет, и этого много, – сказал растерявшийся Евсеев.

– Эти деньги, уж поверьте мне, будут использованы исключительно в поисках убийцы этих несчастных женщин, – сказала Людмила, извлекая из кармана теплой вязаной кофты, в которую успела переодеться, спасаясь от ночной прохлады, пакет, раскрыла его прямо перед носом венгерской гостьи, и Норе ничего другого не оставалось, как положить туда всю продемонстрированную ранее сумму.

Михаил застыл с растерянной и озадаченной миной на лице, не зная, как реагировать на столь неожиданно решительный поступок жены. Положение спасла сама Нора, которая вдруг расхохоталась весело, встала и крепко обняла Людмилу.

– У вас замечательная жена! – воскликнула она. – А уж как она готовит! Жаль, что у нас мало времени, я с удовольствием записала бы ее рецепты и поделилась своими, венгерскими.

Ужин получался водевильным, словно в саду разыгрывалась пьеса, основной идеей которой было обличить непрофессионализм работников следственных органов и их склонность к алкоголю. Момент передачи банкнот Людмиле был кульминацией вечера и ничего, кроме гомерического хохота, не вызывал. Мои мозги расплавились в водочных парах и жирной сытости жареной на углях свинины. Надо было попросить Людмилу уложить и меня тоже спать, да только я не успел. Энергичная и деятельная Нора внезапно предложила мне проехать до Панкратово и осмотреть еще раз хорошенько место преступления.