Текст книги "21 день"

Автор книги: Анн-Кристин Гелдер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 14 страниц)

11

В ту ночь я спала удивительно хорошо. Похоже, удаленность от моего привычного окружения сыграла немалую роль. В пансионе впервые за долгое время у меня появилось ощущение, что я могу спокойно думать, не чувствуя угрозы или преследования.

Незнакомец может свободно передвигаться по моему дому. Он знает, где находится мой блок предохранителей, пароль от моего ноутбука и почтового ящика, данные доступа к моему онлайн-банкингу и даже PIN-код к мобильному телефону. Он мог убить меня уже раз десять… и почему-то не сделал этого. Что наводит на мысль, что мне ничего особо не угрожает – хотя бы пока!

Возможно, куда лучшим решением было бы как-то выстоять и вытерпеть нападки на меня? Задурить его, притвориться, что я сдалась, и дать деру незадолго до нулевого дня, ведь именно тогда петля затягивается?

Просто… что, если я ошибаюсь? У меня чуть меньше недели, чтобы выяснить, кто стоит за этим ужасом. Жизненно необходимо использовать это время с умом.

В пансионе шведский стол, и я собираю себе обильный завтрак, даже нахожу в себе силы полистать журнал, оставленный кем-то на моем столе. К себе я поднимаюсь только через час.

Мое хорошее настроение длится ровно до того момента, пока я не обнаруживаю на столе данные доступа к WLAN[2]2
  Беспроводная локальная сеть (от англ. wireless local area network; wireless LAN; WLAN) – то же, что и вайфай.


[Закрыть], которые, должно быть, проглядела накануне вечером. Моя уверенность внезапно пошатнулась. Последняя пугалка была разыграна вчера, так что я точно знаю, что ждет меня в почтовом ящике. Та легкость, которую я почувствовала, когда проснулась, сменяется гнетущей и мрачной покорностью. Наконец-то перестать быть жертвой и начать действовать – это отличная стратегия в теории. На практике, однако, я должна понимать, что ничего не изменилось. Электронные письма вызывают во мне такой же страх. Я ненавижу это чувство бессилия.

Беру со стола бутылку воды, достаю из рюкзака ноутбук и сажусь, скрестив ноги, на кровать. Мои пальцы зависают над клавишами на несколько секунд. Я не хочу. Не хочу читать, какая новая жестокость меня ждет. Но у меня нет другого выбора, если я не хочу столкнуться со своей судьбой совершенно неподготовленной. Так что подключаю ноутбук к WLAN, открываю ящик…

Осталось всего пять дней.

Мне приходится заставлять себя читать следующие строки.

Смерть застала Луизу в туманной утренней дымке.

Она выпила чашку своего любимого чая, но все еще чувствовала привкус шалфея на языке. Она пропустила завтрак, и это плохо скажется на ее желудке.

Зашнуровала кроссовки и шагнула в тускло-серое ничто.

И пошла. Шаг, еще шаг. Равномерно. Осторожно.

Один спокойный вдох за другим. Скорее медитация, нежели упражнение.

Ветерок приятно холодит кожу. Рассветная тишина такая прекрасная. Ей так хорошо быть здесь одной. Но…

Шелест листьев. Хруст веток где-то за спиной.

Оклик. Такой же мимолетный и глухой, как шепот ветра. Но ветер не охотится на людей.

Она ускоряет шаг.

Кто здесь?

Пульс отучит в ее ушах. Так громко, что заглушает все остальные звуки.

«Луиза».

Она проделывала этот путь так много раз. Это ее любимый маршрут, он известен ей от и до. Она никак не ожидала, что здесь будет в опасности. Никак не ожидала, что здесь ее жизни будет что-то угрожать.

На этот раз все по-другому.

Преследователь?

Просто еще один бегун. Наверняка у него нет злых намерений.

Главное – не срываться. Не реагировать слишком остро, хранить внимательность.

Ускорь шаг. Попробуй оторваться от него.

Но он настигает ее.

Ледяной воздух обжигает легкие.

Покой сменяется дрожью. Испугом. Паникой.

Нарасти темп… но он не отстает.

Ноги тяжелые, как свинец. Она может бегать быстро, но недостаточно быстро.

Слишком медленно. Она слишком медлительная.

Нельзя убежать от смерти.

Слишком поздно.

Он хватает ее за волосы и рывком притягивает к себе.

Ее заносит. Она спотыкается. Падает.

Наваливается темнота.

И он уже здесь.

Наворачивающиеся слезы размывают слова перед моими глазами. Всякий раз, стоит подумать, что хуже уже быть не может, этот незнакомец – или все-таки знакомец? – как бы говорит мне: осади, дорогуша, еще как может. Значит, вскоре мне предстоит спасаться от него бегством? И конечно же жертва в этой истории пьет чай с шалфеем, как и я позавчера.

Что, если он поймает меня? Что произойдет тогда? Какой план стоит за всем этим террором?

Меня хотят свести с ума и погубить, ясное дело. Но действительно ли эти истории предвещали мою смерть? Я еще жива только потому, что вела себя правильно в решающие моменты? Мне просто повезло? Или он вовсе не собирается меня убивать? Намерен ли он дождаться нулевого дня или это просто полномасштабный злонамеренный блеф? Будет ли решение в конце обратного отсчета таким же, какое мы планировали для Астрид? Или все закончится кошмаром, как и тогда? Мои мысли постоянно возвращаются к вопросу о том, была ли моя жизнь в опасности в какой-либо момент за последние две недели.

Внезапно я впадаю в лихорадочную деятельность. Никак не усидеть на месте перед ноутбуком. Мне нужно двигаться.

Когда я снова вытряхиваю всю одежду из шкафа, аккуратно складываю ее и убираю обратно, я вспоминаю, что несколько раз чувствовала угрозу.

Эта коряга на дороге. Разбитое зеркало в моей машине. Анонимный звонок и неизвестная фигура в саду. События были довольно безобидными, но затем последовал инцидент в сауне. Неужели я выжила только потому, что Бен вовремя меня нашел? Или сталкер прятался поблизости, наблюдая за мной, чтобы вмешаться, если я потеряю сознание? Затем ночной визит полиции, снотворное в моем чае и неожиданная вечеринка, сопровождавшаяся переменами в моем доме, иногда почти что незаметными, а иногда царапающими глаз. Все было сделано для того, чтобы показать мне, насколько он, этот незнакомец, близок ко мне и какое влияние способен возыметь на мою жизнь. Раз за разом пугалки и их реализация ухудшаются – возможно, это свидетельствует о том, что все движется к смертоносной кульминации в нулевой день. Каждый шаг до этого момента, кажется, был спланирован заранее и в деталях.

Не разрушит ли тщательно продуманную постановку, если я умру слишком рано?

Позволит ли он мне умереть до окончания обратного отсчета?

Я сижу на маленьком диване, мысленно составляя список потенциальных врагов, стараясь сохранять нейтралитет и не позволять сочувствию руководить мной.

Сандра и Джози. Никто из них не был вчера на дурацкой вечеринке. Делает ли это их более или менее подозрительными? Вертя ситуацией так и сяк, я не могу найти причин для моих лучших подруг играть со мной в такие игры. Тем более что Джози наверняка занята своей беременностью, а Сандра все еще в отпуске.

Карстен. Может быть, он нарочно запугал меня, чтобы я была благодарна ему за его присутствие? Ведь я была более чем счастлива его появлению на выходных. Но зачем ему заходить так далеко, ради чего? До сих пор он без проблем укладывал меня в постель, даже и запугивать не требовалось. С другой стороны, он на удивление быстро простил меня за то, что я выпроводила его из дому в одних трусах. Он безропотно принял мой больничный. Подозрительно? Хотя кто знает, как он теперь будет вести себя со мной.

Его жена Таня. Она определенно на первом месте в моем воображаемом списке. Ее вчерашнее драматическое выступление… Возможно, ей даже не нужно было читать мое якобы послание Карстену, потому что она сама его отправила? Незадолго до того, как весь этот ужас с письмами начался, она и узнала о нашем романе, если верить Карстену, и дала понять, что нам с ним будет очень плохо, если не перестанем валять дурака. Но это все уж слишком в лоб, не соответствует modus operandi автора писем. Незнание того, когда ожидать следующей атаки и от кого, и составляет большую часть моего беспокойства. Поскольку опасность не может быть локализована, мой страх неизмеримо возрастает.

Патрик и Дэйна. Они оба показались крайне удивленными моим звонком, но это еще ничего не значит. Возможно, кто-то из них не смог справиться с событиями того времени и таким образом вымещает гнев? Но почему только сейчас? И, раз уж на то пошло, почему на мне?

Единственное, что можно сказать наверняка: все это как-то связано с трагедией тех времен, ведь параллели с тем, как мы превратили жизнь Астрид в ад, более чем очевидны. Было бы лучше, если бы я обратила внимание на этот момент, а также поискала подсказки в окружении Ника. Возможно, я смогу найти и узнать что-то, что поможет мне.

Снова беру ноутбук и вбиваю в поисковик полное имя Ника. Первое, что бросается в глаза, – это некролог, написанный, видимо, близкими друзьями. Мне становится грустно, когда я его читаю. Когда я училась в школе, Ник был одним из самых важных людей в моей жизни. Последние несколько лет я не особо о нем думала, ну а теперь уже слишком поздно. Он даже не дожил до тридцати.

Результаты следом – некрологи от его команды по плаванию и работодателя. Судя по всему, он был весьма популярен. Это меня не удивляет. Уже тогда он очаровал нас своей харизмой и вящей уверенностью в себе. Нас – о, да, а уж меня отдельно взятую – на все сто.

Копаюсь в поисковике еще минут двадцать, сама не зная точно, что ищу. Раз за разом натыкаюсь на имя женщины, которая на удивление часто отмечала Ника в соцсетях и даже выкладывала в Сеть видео, где они вместе готовят или украшают стены квартиры. Сначала я предполагаю, что это его девушка, но чем больше я читаю и просматриваю посты, тем яснее становится, что Ребекки Сталер была его соседкой. Вплоть до его смерти они делили квартиру в нашем родном городе, который Ник, в отличие от меня, никогда не покидал. Либо он должен был очень хорошо дистанцироваться от событий того времени, либо не отстраняться от них никак; нечто среднее уж точно не допустило бы такой пространственной близости.

Оказалось, что номер мобильного Ребекки легко найти в Сети, поэтому я записываю его на листке бумаги, закрываю ноутбук и решаю спуститься в столовую и выпить еще пару чашек кофе.

И вот я снова на маленьком диванчике, нерешительно двигаю мобильник туда-сюда по столешнице перед собой. Нет смысла откладывать звонок, если я хочу остановить этот ужас до наступления нулевого дня. Я хватаюсь за соломинку, и сейчас моя единственная связь с соседкой Ника – этот номер. Прошло уже два года после самоубийства, и, если, вопреки ожиданиям, у этих двоих не было особо близких отношений, велика вероятность, что предстоящий разговор не будет таким неловким, как ожидалось.

Решительно беру мобильник, набираю номер и в то же время стараюсь сдерживать нервозность.

– Сталер, – произносит женский голос после второго гудка, и я на миг закрываю глаза.

– Ребекки? – спрашиваю я. – Ребекки Сталер?

– Да. А с кем я говорю?

– Меня зовут Луиза Петерс, – начинаю я заранее подготовленный текст, – я старая школьная подруга Ника. Мы с ним давно не общались, поэтому я узнала о его смерти лишь несколько дней назад.

– Понятно, – коротко отвечает Ребекки, и на несколько секунд наступает неловкое молчание.

Но я готова к такому, кажется.

– Значит, он принял окончательное решение, – нейтрально замечаю я, понимая, что этот скрытый намек на его самоубийство звучит ужасно.

Ребекки вздыхает:

– Послушайте, фрау Петерс. Я-то знаю, что самоубийство очаровывает особый сорт людей, и вы – не первый стервятник, кружащий надо мной. В течение последних двух лет постоянно мне кто-то названивает, желая узнать какие-то пикантные подробности. Должна вас разочаровать. Во-первых, мы просто жили вместе и не были парой, хотя, конечно, это добавило бы драматизма. Во-вторых, смерть Ника не была кровавой или зрелищной, всего лишь… очень-очень грустной. Я потеряла друга, и это было чертовски больно. А этот ваш интерес… – Ребекки делает паузу, как будто внезапно вспоминая. – Вы сказали, вас зовут Луиза? – внезапно спрашивает она.

– Да, – отвечаю я, пытаясь не обращать внимания на чувство вины, которое внушают мне ее слова.

– Ник говорил о вас. – Она колеблется. – Как раз перед тем, как покончить с собой.

– И что он говорил? – Мой голос стал очень тонким. Я прижимаю телефон к уху и едва осмеливаюсь дышать.

– Думал позвонить вам, чтобы узнать, знаете ли вы что-нибудь об этих проклятых электронных письмах.

Прилив адреналина, пронизывающий мое тело, настолько огромен, что я не могу усидеть на месте. Я вскакиваю и начинаю ходить по маленькому помещению.

– Он получал какие-то письма? – хрипло спрашиваю я. – Вы знаете, что в них было?

– Сомневаюсь, что есть смысл снова ворошить все это, – уклончиво отвечает Ребекки, и мне приходится сдерживать стон.

Чувствую, что недостающая часть головоломки – где-то в пределах досягаемости. Получал ли Ник электронные письма с теми же историями, что и я? Ему тоже угрожали?

– Ник умер одной холодной ночью, – бормочу я себе под нос для проверки. Странно ставить другое имя вместо собственного.

Ребекки резко вдыхает:

– Так это… это вы писали те письма?

– Боже, нет, – протестую я. – Но я их сейчас получаю. И мне там раз за разом кто-то пророчит смерть при всяких интересных обстоятельствах.

В трубке воцаряется тишина.

– Мы должны встретиться за кофе, – наконец говорит Ребекки, и я чувствую, будто бы тяжелый камень скатывается с моего сердца. – Приезжайте.

– Конечно, – соглашаюсь я, спонтанно решив быть с ней откровенной. – Вы даже не представляете, как мне было необходимо такое предложение. Может, прямо сегодня?..

Я молчу, опасаясь быть слишком навязчивой. Но у меня нет времени. Нет совсем.

– Давайте лучше завтра днем, – говорит Ребекки, и я расстраиваюсь из-за потери еще одного дня до конца отсчета.

Тем не менее, после того как мы прояснили все необходимое и закончили разговор, у меня появляется новая надежда.

Остаток дня провожу за просмотром различных ток-шоу и вяло листаю журнал. Я не покидаю пансион. Не могу просто так отказаться от своей зоны комфорта.

12

На следующее утро я просыпаюсь около семи часов и не могу снова заснуть. Время до полудня тянется вечно, несколько раз я даже порывалась просто уехать и появиться на несколько часов раньше перед входной дверью Ребекки Сталер. Надежда наконец пролить свет на тьму наполняет меня лихорадочной энергией, которой я не могу найти выхода.

Когда я еду в свой родной город, чувствую такое облегчение, связанное с окончанием моего бездействия, что даже включаю радио и подпеваю дурацким популярным песенкам. Даже остановка на заправке, проделывающая заметную дыру в том, что еще осталось от моих денежных сбережений, и неуклонно льющий дождь не портят мне настроения.

Около трех часов звоню в парадную дверь бледно-желтого многоквартирного дома, отстроенного в духе и стиле Федеративной Республики. Стоит мне оказаться в подъезде, как сразу открывается одна из двух дверей на первом этаже.

– Привет, – говорит миниатюрная женщина с вьющимися каштановыми волосами, протягивая мне руку. На ней джинсы и шерстяной свитер ягодного цвета. – Луиза? Приятно познакомиться. Я – Бекки.

– Можно просто Лу, – откликаюсь я и отвечаю на рукопожатие.

Она проводит меня в квартиру, усаживает на удобный диван из светлой кожи. Пока варится кофе, привыкаю к новой обстановке. Может, хоть что-то здесь поможет мне облегчить начало разговора. Стены выкрашены в приглушенный белый цвет, а мебель в основном из светлого дерева с металлическими вставками там и сям. Повсюду вазы с цветами, источающими приятный аромат. Весь интерьер невероятно стильный и в то же время уютный. Нет здесь ничего, что указывало бы на то, что с Ребекки живет другой человек. Похоже, после смерти Ника она решила предаться одиночеству. Когда я вижу красную рабочую куртку с зелеными буквами на крючке рядом с дверью, вздыхаю с облегчением. Вот он, подходящий повод для завязки нашего разговора.

– Ты работаешь в хозяйственном магазине? – спрашиваю я, когда Бекки входит в гостиную с двумя дымящимися чашками на подносе.

– Да. На работе я и встретилась впервые с Ником. Он как раз прикалывал к доске объявлений свое, мол, ищу комнату на съем, – говорит она с грустной улыбкой.

– Ты в отпуске? – спрашиваю я, прежде чем наступает неловкое молчание.

– На этой неделе у меня выходной, – откликается она почти сразу.

Мы на мгновение замолкаем и глупо таращимся друг на друга, а затем напряжение растворяется в сдержанном смехе. Бекки водружает поднос на низкий кофейный столик и протягивает мне чашку, которую я благодарно принимаю. Делаю глоток и решаю брать быка за рога, пока не упала духом.

– Значит, Ник говорил обо мне перед смертью, а также получал электронные письма с угрозами, – говорю я, и Бекки кивает.

– Все началось примерно за две недели до того, как он умер, – с готовностью говорит она, как будто ожидая моего толчка. – Они сводили его с ума, эти электронные письма. Сначала он отказался говорить мне что-то более конкретное. Пару раз я видела, как он в экран своего ноутбука глядит так, будто в транс впал. Я поначалу решила, что там порно какое-нибудь, – она хохотнула невесело, – таким напряженным и взволнованным он тогда казался. Но потом он что-то сказал об осколке зеркала, который нашел где-то накануне, пожал плечами, когда я спросила, что в этом такого, и закрыл ноутбук.

Я киваю. Вероятно, Фиона увидела меня в том же состоянии, когда две с половиной недели назад в понедельник пришло первое электронное письмо. Я отчетливо помню тот ее взволнованный взгляд.

– В тот же день впервые дала о себе знать его дикая паранойя. Оглядываясь назад, я не сомневаюсь, что это было вызвано тем проклятым электронным письмом, – продолжает Бекки. – Мы сидели на диване и смотрели фильм. Какую-то дурацкую комедию, которую Ник, как обычно, находил гораздо более смешной, чем я. Внезапно он вскочил, рванул к двери, распахнул ее и что-то прокричал в темноту. Захлопнул ее, потом запер на все замки… и вернулся ко мне, на диван. Он очень старался сделать вид, что ничего не произошло, но в ту ночь больше не смеялся.

Я крепче сжимаю чашку с кофе, пытаясь придумать, как на это отреагировать. Если не брать в расчет анонимный звонок, Ребекки точно описала, что было со мной на встрече с Джози и Сандрой. Ровно тот же сценарий.

– Он показывал электронные письма? – хрипло спрашиваю я. – Ты же знаешь, как… на что они намекают?

– Прежде чем поговорим об этом, я бы хотела узнать, какую роль ты играла во всей той драме. Ник сказал мне, что вы были друзьями в школе. И что ты входила в его банду, что так скверно разыграла одноклассницу.

– Это одна из самых больших ошибок в моей жизни, поверь, – бормочу я, решив не говорить, что мы с Ником пробыли парочкой почти год. Хотя вчера по телефону Бекки мне и сказала, что они были просто друзьями, я не уверена, что она не чувствовала к нему нечто большее. Они уж точно были довольно близки, раз он рассказал ей об электронных письмах и случае с Астрид. – Я тогда не понимала, насколько все это плохо. Понимаю только сейчас, а уже пятнадцать лет прошло, как видишь.

– Ник тоже тяготился этим, – говорит Бекки. – И эти послания тяжело ударили по нему. Сначала я понятия не имела, почему он так странно себя ведет, но за два дня до смерти он мне все рассказал. Дал прочитать эти истории, которые он получал по электронной почте. Все время ему казалось, будто за ним следят и вот-вот убьют. – Она делает паузу и закрывает глаза. – Ник постоянно твердил о том, как сильно он заслужил этот кошмар, что Астрид тоже страдала, а угрозы ей постоянно обострялись. Как будто он уже был уверен, что не выживет… Я поначалу закрывала глаза. Не понимала, какая ситуация серьезная. Думала, это какое-то временное умопомешательство. Расскажи он мне о том, что было в его прошлом, раньше, не уверена, что все обернулось бы именно так. Да что теперь говорить… Нику нужна была помощь, которую я ему не оказала. Те письма его в параноика превратили. Постоянно и везде он видел каких-то призраков и буквально ждал, что что-то произойдет. Кто-то отомстил ему за эту трагедию и очень эффектно разрушил его жизнь. А теперь ты позвонила мне, и все выглядит так, будто дело вот-вот повторится. А я бы такого не хотела, знаешь ли.

Изможденная, я прячу лицо в ладонях. Ник прошел через то же, что и я, но в отличие от меня держал это при себе почти до самого конца.

– Ты сохранила электронные письма? – спрашиваю я Бекки.

– Ник их все распечатал, – отвечает она, беря папку на полке рядом с нами. – Я снова просмотрела их после вчерашнего. Понятия не имею, зачем их сохранила. Думаю, потому, что в последние несколько дней Ник от них не отрывался, снова и снова перечитывал… и часть меня задавалась вопросом, прав ли он в том, что чувствует угрозу.

Я вытаскиваю из рюкзака свой ноут. Через мгновение мы склоняемся над кофейным столиком и сравниваем истории.

– Электронные письма похожи. Очень похожи, – говорю я через несколько минут. – Отправитель просто заменил имена. Ну и порядок отправки немного другой. За первым электронным письмом Нику о разбитом зеркале последовал поход в пещеру… затем пожар, вечер кино и, наконец, погоня. – Я медлю со следующим вопросом, потому что не могу судить загодя о реакции Бекки. – Расскажешь мне, как все протекало для него? Или ты все еще думаешь, что… – Я прикусываю нижнюю губу.

Бекки качает головой:

– Что касается Ника, я сначала была убеждена, что он немного переутомлен. Только представь, какой оборот все это приняло.

Переутомлен. Я чуть вздрагиваю, когда это проклятое слово снова касается слуха.

– Я никак не могла понять, зачем кому-то утруждать себя не только придумыванием и отправкой каких-то страшилок, но и воплощением их в жизнь. Но, как я уже сказала, после его смерти у меня появились большие сомнения в том, что я в свое время верно оценила обстановку. И после твоего звонка вчера утром… Тот, кто угрожал Нику, теперь нацелился и на тебя.

Я задумчиво киваю. Если это действительно один и тот же человек, маловероятно, что за этим стоит Таня или кто-то из близко знакомых мне людей.

– Тебе что-нибудь говорит имя Таня Геринг? – все же уточняю на всякий случай.

– Впервые слышу, – отвечает Бекки, а затем возвращается к предыдущему моему вопросу. – Так вот, поначалу Ника преследовали довольно-таки… безобидно. Безвредно. Ну, мне так тогда показалось. Однажды он вернулся с пробежки весь в поту и поклялся, что за ним кто-то гнался. Что он чудом сбежал. Еще хуже дело было той ночью, когда он несколько раз звонил в полицию, потому что был уверен, что в нашей квартире грабитель. Он совсем сошел с ума. Было и тревожно, и довольно неловко видеть его таким. А взгляды приехавших на вызов патрульных… – Она на мгновение закрывает глаза. – Самой опасной стала ситуация с пожаром. Ник заперся у себя в комнате, захотел отдохнуть, но он забыл выключить плиту на кухне. Лежащее рядом полотенце загорелось. К счастью, в тот день я вернулась домой раньше, чем планировала, потому что плохо себя чувствовала. Все могло плохо кончиться – если бы огонь распространился, он бы отрезал Нику путь к отступлению, ведь дверь из его комнаты открывалась только на кухню, а окно было зарешечено… так, от домушников… Ник сказал мне тогда, что вообще не касался плиты. – Бекки поправляет волосы и вздыхает. – То, что он сказал, показалось таким нереальным. Я была уверена, что он все придумал. Может, не хотел признаваться, что проворонил огонь на плите. Но в конце концов мой скептицизм и его нечистая совесть вкупе с электронными письмами довели его до самоубийства.

Я снова просматриваю распечатки.

– Не хватает импровизированной вечеринки и отравления, – бормочу я.

– Отравления? – встревоженно повторяет Бекки.

Я киваю, открываю соответствующий файл на ноутбуке. Тишина длится несколько минут, гораздо дольше, чем Бекки может понадобиться для чтения.

– Как… как это случилось с тобой? – спрашивает она почти шепотом.

– Снотворное в чае, – коротко отвечаю я. – Это был кошмар. Я вдруг почувствовала, как слабею, как все больше теряю силы. Перед тем как отключилась, почти поверила, что уже не проснусь.

Бекки издает сдавленный звук, закрывает лицо руками и вдруг начинает неудержимо рыдать. И хоть я точно не знаю, что вызвало срыв, обнимаю ее за плечи и нежно глажу по спине.

– Все в порядке, – тихо говорю я. Уж я-то знаю, насколько важным может быть человеческое тепло, когда ты чувствуешь, что все вокруг тебя ломается.

Ребекки требуется много времени, чтобы успокоиться, и мне приходится сдерживать себя, чтобы не выдать свое нетерпение. Что именно в моих словах вызвало такую бурную реакцию?

– Ник умер от передозировки снотворного, – быстро отвечает она.

– Что-что? – переспрашиваю я, хотя прекрасно понимаю, в чем дело. Ледяной холод подкрадывается ко мне.

Бекки поворачивает голову и смотрит прямо на меня.

– Ник умер от передозировки снотворного, – повторяет она отчетливо. – И теперь, после того что ты мне показала, не думаю, что он сам его выпил. Что такое вот было его решение…

За ее словами следует гробовая тишина.

– В свой последний вечер Ник позвал меня в пиццерию, – наконец продолжает Бекки. – Он казался нервным и рассеянным. Надо думать, уже получил это ужасное письмо. Но почему же он мне ничего не сказал?

Я смотрю на нее с сочувствием, воздерживаясь от замечания о том, что она все равно ему не поверила бы. Вероятно, Ник пошел в пиццерию, потому что больше не осмеливался есть дома. Но он должен был рассказать об этом Бекки. В конце концов, они делили квартиру, что также подвергало ее опасности. Он действовал безответственно, но я могла его понять. Я ведь позволила Карстену провести со мной выходные, не предупредив ни о чем. Он успешно предотвратил мою единственную попытку сказать ему правду – взял и заснул.

– За ужином он держался очень немногословно. – Хриплый голос Бекки возвращает меня к реальности. – Заранее осматривал каждый кусочек, который клал в рот. До сих пор я думала, что это был такой способ попрощаться. Провести время со мной… насладиться последней трапезой, что ли. Я понятия не имела… – Слезы снова навернулись на ее глаза. – Если бы я не была так придирчива, Ник мог бы жить.

Я кладу руку ей на плечо.

– Не делай этого, – настойчиво говорю я, – не терзай себя самоупреками. Тот, кто воплощает в жизнь эти чертовы истории, делает все возможное, чтобы друзья и знакомые жертвы усомнились в ее вменяемости.

Бекки никак не реагирует на мои слова. Кажется, она полностью ушла в свои мысли.

– Позже, когда мы вернулись домой, Ник сел на диван. Это был последний раз, когда я видела его живым. Я пожелала ему спокойной ночи, пошла к себе, а на следующее утро нашла его там же. Он лежал на боку, как будто спал. Мне потребовалось много времени, чтобы понять, что он не проснется. Полицейские нашли остатки снотворного в чашке, из которой он пил чай по вечерам, и вскрытие подтвердило подозрение на передозировку. Да если бы я знала, что он это не по своей воле…

Она вскакивает и выходит из комнаты, прежде чем я успеваю что-то сказать. Да я и понятия не имею, как облегчить ее боль. Как стихийное бедствие, я ворвалась в ее жизнь и разрушила ее горестное принятие последних двух лет. Внезапно трагическое самоубийство друга превратилось в преднамеренный отъем жизни. Я даже не могу представить, что сейчас должна чувствовать Бекки. Новость, вероятно, выбила почву у нее из-под ее ног.

Минут через десять она возвращается. Глаза мокрые, щеки красные.

– Для него слишком поздно, – без предисловий говорит она решительно. – Но не для тебя. И я думаю, я могу сделать так, чтобы тебе поверили.

О да, ты можешь.

В ходе следующего часа мы подробно обсуждаем письма и то, что происходило после их получения. Я представляю ей свой список подозреваемых. Становится все более очевидным, что незнакомец должен быть кем-то, кого я раньше не рассматривала. Я чувствую огромное облегчение от того, что наконец-то могу поговорить с кем-то, кто не ставит под сомнение мои слова или мое здравомыслие. В то же время моя тревога выходит на новый уровень, потому что судьба Ника наглядно доказывает, что все может кончиться еще до означенного нулевого дня.

– Итак, наверняка мы его не знаем, – наконец с сожалением констатирует Бекки, и тот факт, что она говорит «мы», а не «ты», делает меня до нелепого счастливой.

– Знаешь, я думала просто подождать, – признаюсь я, и Бекки раздраженно смотрит на меня. Я пожимаю плечами. – А что еще я могу сделать? Реализация этих угроз непредсказуема. Что бы я ни делала, всегда кажется, что он предусмотрел это заранее. Все идет именно так, как он спланировал… во всяком случае, мне так кажется. Может, лучше всего было бы пережить оставшиеся дни и просто полностью исчезнуть со сцены на неделю, как раз перед окончанием обратного отсчета.

– Почему не прямо сейчас? – спрашивает Бекки.

– Потому что я не думаю, что это принесет пользу, – отвечаю я. – Да, эта мысль мне приходила в голову. Но если я останусь в своей привычной среде, у меня больше шансов узнать, кто за всем этим стоит. И я буду чувствовать себя менее беспомощной и одинокой.

– Ты хоть представляешь, что произойдет в нулевой день? – резко спрашивает она.

– Честно? Я думаю, что он разыграет последнюю историю как кульминацию. И если к тому времени я не придумаю какую-нибудь достойную меру, я умру.

Теперь я почти уверена, что незнакомец не планировал смерть Ника. Частью игр его разума является использование обратного отсчета, чтобы максимизировать страх жертвы. После всего, что я испытала до сих пор, заканчивать сыр-бор заранее было бы не в его стиле. С Ником, скорее всего, была случайная передозировка, план злоумышленника был нарушен, но конец получился не менее ужасающий. А в последний день должно произойти финальное драматическое выяснение отношений, расстановка всех точек над «i». Вероятно, начнется все там же, где закончился наш обратный отсчет более пятнадцати лет назад. Вот где наши истории встретятся.

– Мост, – бормочу я, и Бекки беспокойно кивает, как будто полностью понимает, о чем я думаю.

– Ник упоминал его, – объясняет она. – Он даже пытался уговорить меня пойти туда с ним. Я понятия не имею, чего он от этого ожидал.

Вероятно, он хотел осмотреть местность, потому что, как и я, предполагал, что рано или поздно окажется там.

– Сколько времени это займет у нас? Далеко ли до моста? – спрашиваю я. – Не могу вспомнить, я давно не была здесь. Уехала учиться в колледж и больше не возвращалась. Слишком много плохих воспоминаний.

Ник никогда не покидал наш родной город. В отличие от меня, ему, кажется, удалось сохранить некоторые хорошие воспоминания из прошлого. По крайней мере, до тех пор, пока кто-то не решил вернуть худшие из них.

– Я бы хотела там осмотреться, – добавляю я, и Бекки согласно кивает.

– По моим прикидкам, чуть меньше получаса. Это пешеходный мост, который ведет на Ауссидлерёф, не так ли? Не так уж и далеко.