Текст книги "Путь в Версаль (др. перевод)"

Автор книги: Анн Голон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Да не плачь ты, – сказала одна из женщин. – Отрастут. При условии, если снова не попадешься. Эти стражники прямо косцы какие-то. Матерь Божья, волосы в Париже стоят дорого, ведь столько франтов хотят носить парики!

Не отвечая, Анжелика надела чепец. Товарки думали, что она плачет, потому что ее била нервная дрожь. Но неприятный инцидент уже забылся. В конце концов, какая разница! Важно было лишь одно: участь детей.

Глава XII

Время тянулось чудовищно медленно. Камера, куда загнали узниц, была такой маленькой, что трудно было дышать.

Одна из женщин сказала:

– Это добрый знак, что нас посадили сюда. Эту камеру называют «Между двумя слушаниями». Сюда сажают тех, с кем еще не решили, арестовать ли их. Сейчас они думают, как с нами поступить. Между прочим, когда нас арестовали, мы не делали ничего дурного. Были на ярмарке, как и все. Доказательство того, что там были все, – то, что нас не обыскали, потому что охранницы тоже ушли повеселиться на Сен-Жерменскую ярмарку.

– Полиция тоже там была, – с горечью заметила одна из девиц.

Анжелика нащупала под корсажем кинжал. Такой же, как тот, что Родогон Цыган метнул в лицо Никола.

– Хорошо, что нас не обыскивали, – твердила женщина, которая, наверное, тоже прятала оружие или тощий кошелек с несколькими экю.

– Не волнуйся, еще обыщут, – возразила ее товарка.

Большинство женщин вовсе не выражали оптимизма. Они пересказывали истории об узницах, проведших в заключении десять лет, пока о них не вспомнили. А те, кто знал Шатле, описывали камеры зловещей крепости. Здесь был карцер «Смерть Радости», грязный и кишащий змеями; воздух там такой смрадный, что свеча гаснет. И другой, прозванный «Скотобойня», потому что там приходилось вдыхать тошнотворные испарения расположенной по соседству Главной скотобойни. Большая камера, где узники скованы между собой цепями, носила название «Цепи». Кроме того, были «Берберия», «Пещера», а еще «Колодцы, «Ров», имеющий форму перевернутого конуса. Там у арестантов ноги постоянно были в воде, они не могли ни стоять, ни лежать. Обыкновенно они умирали через две недели заключения. И наконец, кто-то, понизив голос, рассказал о «Каменном мешке» – подземном карцере, откуда никто не возвращался.

Сквозь зарешеченное оконце проникал серый свет. Невозможно было определить, который час. Одна старуха стащила с ног стоптанные башмаки, вынула из подошвы гвозди и воткнула их обратно остриями наружу. Показав свое странное оружие сокамерницам, она посоветовали им последовать ее примеру, чтобы убивать крыс, которые придут ночью.

Но к середине дня дверь с грохотом отворилась, и солдаты с алебардами вывели узниц. Миновав множество коридоров, они привели их в большой зал, обитый голубыми шпалерами с желтыми лилиями.

В глубине зала на полукруглом возвышении располагалось что-то вроде резной деревянной кафедры под штофным балдахином. Над ней на стене висела картина, изображающая распятого Христа.

За кафедрой сидел человек в черной мантии с воротником, отороченным белым галуном, и в белом парике. Возле него стоял другой, со связкой пергаментов в руках. Это были прево Парижа и его помощник.

Женщин и девиц окружали приставы, унтер-офицеры с розгами и солдаты королевской стражи. Арестанток подтолкнули к возвышению: они должны были пройти перед столом, где секретарь суда записывал их имена.

Анжелика растерялась, когда секретарь спросил ее имя. У нее больше не было имени!.. В конце концов, внезапно вспомнив деревню, расположенную неподалеку от Монтелу, она назвалась Анной Совер.

Заседание прошло стремительно. В тот день тюрьма была переполнена, следовало разобраться поскорее.

Задав несколько вопросов каждой подозреваемой, помощник прево прочел переданный ему список и объявил, что «все вышепоименованные особы приговорены к публичному наказанию плетьми, после чего будут препровождены в больницу Отель-Дьё, где набожные сестры научат их шить, а также молиться Богу».

– Легко отделались, – прошептала Анжелике одна из девиц. – Отель-Дьё – не тюрьма. Это приют для бедных. Нас туда заключают насильно, но охранять не будут. Сбежать оттуда – пара пустяков.

Затем группу из двух десятков женщин отвели в зал на первом этаже, и солдаты выстроили их вдоль стены. Дверь открылась, и вошел высокий дородный военный. Его украшенное черными усами цветущее лицо обрамлял превосходный парик. На жирных плечах едва не лопался голубой мундир с украшенными позументом широкими обшлагами, огромный воротник был стянут шнуром с позолоченными кисточками, а на боку болталась шпага. Анжелика заметила, что он немного похож на Большого Матье, хотя лишен добродушия и жизнерадостности шарлатана. Под нависшими бровями сверкали маленькие злые глаза.

Башмаки на высоких каблуках делали его мощную фигуру еще выше.

– Это начальник стражи, – шепнула Анжелике стоящая рядом девушка. – Настоящий зверь. Его прозвали Людоедом.

Звеня шпорами, Людоед прохаживался перед узницами:

– Ну что, потаскушки, разомнемся немного? Ну-ка, снимайте рубашки. И знайте: кто будет громко кричать, получит больше всех.

Женщины, уже знакомые с наказанием кнутом, покорно снимали корсажи. Те, у кого были рубашки, спускали их с плеч на юбки. Стражники подходили к замешкавшимся и грубо стаскивали с них одежду. Один из них, сдернув с Анжелики корсаж, наполовину разорвал его. Боясь, как бы не заметили, что у нее за пояс заткнут кинжал, она торопливо сама оголила спину.

Начальник стражи прохаживался перед строем, разглядывая стоящих перед ним женщин. Он останавливался возле молоденьких, и в его поросячьих глазках загорелся огонь. Наконец он властно указал на Анжелику.

Заговорщицки гоготнув, один из стражников вывел ее из строя.

– Довольно, уводите весь этот сброд, – приказал офицер. – И чтобы у них кожа лопнула. Сколько их?

– Два десятка, сударь.

– Сейчас четыре пополудни. Чтобы к закату закончили.

– Хорошо, сударь.

Стражники увели женщин. Во дворе Анжелика заметила повозку, груженную связками розог, которая должна была следовать за достойным жалости кортежем к предназначенному для публичных наказаний месту возле церкви Сен-Дени-де-ла-Шатр. Дверь закрылась. Анжелика осталась наедине с начальником стражи. Она бросила на него удивленный и беспокойный взгляд. Почему она не разделяет участи своих подруг? Неужели ее снова отведут в камеру?

В зале с низкими сводами и сырыми стенами стоял ледяной холод. Хотя снаружи было еще светло, в помещении уже царил полумрак, так что пришлось зажечь факел. Дрожа, Анжелика скрестила руки на груди и обхватила плечи, быть может, не для того, чтобы защититься от холода, а чтобы прикрыть грудь от тяжелого взгляда Людоеда.

Покашливая, он тяжелыми шагами приблизился к ней:

– Ну, моя козочка, хочешь, чтобы с твоей хорошенькой белой спинки содрали кожу?

Анжелика молчала, и он приказал:

– Отвечай: хочешь?

Разумеется, Анжелика не могла сказать, что хочет. Она решила отрицательно покачать головой.

– Отлично, сейчас мы это уладим, – ласково продолжал военный. – Жалко было бы испортить такую аппетитную курочку. Может, договоримся?

Взяв Анжелику снизу за подбородок, он заставил ее приподнять голову и восхищенно присвистнул:

– Черт возьми! Какие зеленые глаза! Должно быть, твоя мать пила абсент, когда ждала тебя! Ну, улыбнись же мне.

Его грубые пальцы тихонько ласкали ее нежную шею, поглаживали округлые плечи.

Она отступила, не в силах унять дрожь омерзения. Людоед хохотнул, его живот затрясся. Она пристально смотрела на него своими зелеными глазами. И наконец, хотя он был по всем статьям сильнее ее, начальник стражи первым почувствовал замешательство.

– Мы ведь договорились, не так ли? – снова начал он. – Сейчас ты пойдешь в мои покои. А потом присоединишься ко всем. Но стражники тебя не тронут. Тебя не высекут… Ну, ты довольна, цыпонька?

И он радостно захохотал. Потом решительно привлек к себе и принялся смачно и жадно целовать ее лицо.

Прикосновение этих мокрых губ, воняющих табаком и вином, вызывало у Анжелики тошноту. Пытаясь высвободиться из его объятий, она извивалась как угорь. Портупея и позументы на мундире капитана царапали ей грудь.

Наконец ей удалось вырваться, и она поспешно стала натягивать драную одежду.

– Что это ты? – удивился гигант. – Что с тобой? Разве ты не поняла, что я хочу избавить тебя от наказания?

– Благодарю вас, – твердо сказала Анжелика. – Я предпочитаю, чтобы меня высекли.

Людоед широко раскрыл рот, усы его задрожали, он побагровел, как если бы шею ему изо всех сил стянули завязками воротника.

– Что ты… что ты такое говоришь?..

– Я предпочитаю, чтобы меня высекли, – повторила Анжелика. – Господин прево приговорил меня к наказанию кнутом. Я не должна уклоняться от правосудия.

И Анжелика решительно направилась к двери. Но Людоед мгновенно нагнал ее и схватил сзади за шею.

«О боже мой! – думала Анжелика. – Больше никогда не буду хватать курицу за шею. Это так ужасно!»

Капитан внимательно разглядывал ее.

– Что-то ты не очень похожа на нищенку, – сказал он, немного отдышавшись. – За то, что ты мне только что сказала, я мог бы избить тебя и полумертвой оставить валяться здесь. Но я не хочу тебя портить. Ты красива, хорошо сложена. Чем больше я на тебя смотрю, тем больше хочу тебя. Будет глупо, если мы не договоримся. Я могу оказать тебе услугу. Послушай, не упрямься. Будь со мной полюбезней, а когда пойдешь к своим подружкам… как знать! Может, стражник, который поведет тебя, будет смотреть в другую сторону…

На какой-то миг Анжелика увидела путь к спасению. Перед ее глазами возникли личики Флоримона и Кантора.

Она представила, как над ней склоняется эта грубая красная физиономия. Тело ее взбунтовалось. Это невыносимо! Она никогда не сможет! Тем более что из больницы сбегают… она даже попробует, когда их туда повезут…

– Я предпочитаю Отель-Дьё! – крикнула она. – Я предпочитаю…

Последние ее слова потонули в громовых раскатах брани, которой осыпал ее капитан, тряся так, что она не могла вздохнуть. Широко распахнулась дверь, и он с силой вышвырнул ее в светлый проем:

– Отделайте эту девку так, чтобы на ней живого места не осталось!

И дверь с грохотом захлопнулась.

Анжелика оказалась в помещении, где находилась группа гражданской стражи, заступавшая в ночной дозор. В большинстве своем это были мирные ремесленники и торговцы, которых тяготила эта обязанность, поочередно возлагаемая на различные гильдии для безопасности города. Впрочем, это был «сидячий», или «спящий», дозор – вот и все обязанности.

Они только что взялись за свои карты и трубки, как вдруг к их ногам свалилась эта полуголая девица. Капитан так свирепо проревел свое приказание, что никто ничего не понял.

– Ну, вот еще одна, которую наш капитан совратил с пути истинного, – заметил один из них. – Не скажешь, что любовь делает его нежным.

– Однако он пользуется успехом. Никогда не проводит ночи в одиночестве.

– Еще бы! Он находит в куче арестанток хорошенькую и предлагает ей выбрать между тюрьмой и своей постелью.

– Если бы прево Парижа об этом узнал, наш капитан сильно бы пожалел…

Анжелика, вся растерзанная, поднялась. Стражники спокойно смотрели на нее. Они набивали трубки и шлепали картами по столу.

Анжелика опасливо подошла к порогу кордегардии. Никто ее не остановил.

Она оказалась в крытом пассаже улицы Сен-Лефруа, который через крепость Шатле вел на улицу Сен-Дени и мост Менял.

Прохожие обходили ее. Анжелика поняла, что свободна, и опрометью бросилась бежать.

Глава XIII

– Эй, Маркиза Ангелов, стой! – Голос Польки остановил Анжелику, когда она уже приближалась к башне.

Анжелика обернулась и заметила девицу, прячущуюся в тени какого-то крыльца и делающую ей знаки. Она подошла.

– Ну вот, бедняжка, – вздохнула Полька, – вот и мы. Такие дела. К счастью, только что вернулся Красавчик. Один «брат» сделал ему тонзуру, и стражники поверили, что он аббат. А когда его перевозили из Шатле в епископальную тюрьму, он дал деру.

– Почему ты не даешь мне пройти в Нельскую башню?

– Да потому, что там Родогон Цыган со своей бандой. Не ходи туда.

Анжелика побледнела, а Полька продолжала:

– Видела бы ты, как они нас выставили! Мы даже барахлишко не успели прихватить. Но я все-таки взяла твой сундучок и обезьянку. Они сейчас на улице Валь-д’Амур, там у Красавчика друзья, он к ним в дом своих девочек поселит.

– А мои дети? – спросила Анжелика.

– Никто не знает, что стало с Каламбреденом, – продолжала болтливая Полька. – Арестовали? Повесили? Кое-кто поговаривает, что видел, как он бросился в Сену. Может, выбрался из города…

– Плевать мне на Каламбредена, – стиснув зубы, сказала Анжелика.

Схватив Польку за плечи, она вонзила в них свои ногти:

– Где мои малыши?

Полька с некоторой растерянностью глянула на нее и опустила свои черные глаза:

– Я не хотела, клянусь тебе… но остальные оказались сильнее…

– Где они? – повторила Анжелика бесцветным голосом.

– Их забрал Жан Тухляк… со всеми малютками, которых сумел найти.

– Он увел их туда, в предместье Сен-Дени?

– Да. То есть он увел Флоримона. А Кантора – нет. Он сказал, что малыш слишком упитанный и он не сможет сдавать его попрошайкам.

– Что он с ним сделал?

– Он… он его продал. Да, за тридцать су… цыганам, которым нужен был ребенок, чтобы выучить на акробата.

– Где эти цыгане?

– А я почем знаю?! – с досадой высвобождаясь, запротестовала Полька. – Убери-ка свои когти, кошечка, а то ты мою шкурку попортишь… Что ты еще хочешь от меня услышать? Это были цыгане… Они уходили. Ночное сражение отбило у них охоту оставаться здесь, так что они покинули Париж.

– В какую сторону они ушли?

– Часа два назад их видели на дороге к воротам Сент-Антуан. А я вернулась сюда; что-то подсказывало мне, что я тебя встречу. Ты мать… А матери могут горы свернуть…

Безутешное горе раздирало Анжелику на части. Ей казалось, она сходит с ума.

Флоримон там, в руках этого ублюдка Тухляка, – наверное, он плачет и зовет мать… А Кантора навсегда увели в неизвестность!

– Надо искать Кантора, – решила Анжелика, – может, пока цыгане не ушли далеко от Парижа…

– Ты свихнулась, бедняжка! – воскликнула Полька.

Но Анжелика уже снова двинулась в путь. Полька последовала за ней.

– Во-первых, – в раскаянии пробормотала она, – их еще надо найти. У меня есть немного денег. Может, они согласятся перепродать его нам?

* * *

Весь день лил дождь. В сыром воздухе пахло осенью. Блестела мокрая мостовая.

Пройдя по правому берегу Сены, женщины вышли из Парижа по набережной Арсенала. Вдали, на горизонте, низкое небо горело красным закатом. Под вечер подул холодный ветер. Жители предместья сказали им, что видели цыган возле Шарантонского моста.

Анжелика и Полька спешили. Время от времени Полька пожимала плечами и с ее губ слетало бранное слово, но она не роптала. Она сопровождала Анжелику с обреченностью человека, прошагавшего много дорог. И никогда не знавшего зачем.

Добравшись на Шарантонского моста, они заметили в стороне от дороги два костра.

Полька остановилась.

– Это они, – прошептала она. – Нам повезло.

Они подошли к табору. Вероятно, цыган привлекла роща старых дубов, и они решили устроиться здесь на привал. В эту дождливую ночь единственную их крышу представляли натянутые между ветвями полотнища. Женщины и дети сидели вокруг костров. На неструганом вертеле жарился барашек. Поодаль щипали траву тощие лошади.

Анжелика и ее спутница подошли поближе.

– Не вздумай их разозлить, – прошептала Полька. – Ты не знаешь, какие они подлые. Они преспокойно могут насадить нас на вертел, как своего барашка, и никто не узнает. Дай я с ними поговорю, я немного знаю их язык…

На фоне костра выросла фигура верзилы в меховой шапке. Цыган двигался в их сторону. Они приветствовали его условными знаками королевства нищих. Он высокомерно ответил тем же. Полька принялась объяснять цель их визита. Анжелика не понимала ни слова. По лицу цыгана она пыталась угадать, о чем тот думает, но тьма сгустилась, и она не могла различить его черты.

Наконец Полька достала кошелек. Цыган взвесил его в руке, вернул ей и удалился в сторону костров.

– Он сказал, что ему надо переговорить со своими людьми.

Они ждали, дрожа под холодным ветром. Цыган вернулся, все такой же спокойной и гибкой походкой.

Он произнес несколько слов.

– Что он говорит? – спросила Анжелика, задыхаясь от волнения.

– Он говорит… что они не хотят возвращать ребенка. Они его уже полюбили. Они говорят, что очень довольны.

– Но это невозможно!.. Я хочу забрать своего ребенка! – закричала Анжелика.

Она рванулась, чтобы бежать к табору. Полька крепко схватила ее.

Цыган выхватил нож. Подошли остальные.

Распутница потащила подругу к дороге:

– Чокнутая!.. Смерти своей хочешь?

– Это невозможно, – твердила Анжелика. – Надо что-то делать. Они не могут увести Кантора далеко… так далеко…

– Не убивайся так, это жизнь! Рано или поздно дети уходят… Чуть раньше или чуть позже, какая разница? У меня, может, тоже были дети. А разве я знаю, где они теперь? Это не мешает мне жить!

Анжелика мотала головой, чтобы не слышать этот голос. Пошел дождь, мелкий и колючий. Надо было что-то делать!

– Я кое-что придумала! Пойдем в Париж. Я хочу вернуться в Шатле.

– Ладно, пошли в Париж, – согласилась Полька.

И они поплелись назад, скользя по раскисшей дороге. Ноги Анжелики в скверных башмаках кровоточили. Ветер облеплял икры мокрыми юбками. Ей казалось, она сейчас лишится сознания.

– Больше не могу, – прошептала она, чтобы передохнуть. – Но ведь надо действовать быстро… быстро…

– Подожди, позади нас фонари. Какие-то всадники направляются в Париж. Попросим подвезти нас.

И Полька отважно встала посреди дороги. Когда всадники поравнялись с ними, она крикнула своим сиплым голосом, в котором появились ласкающие нотки:

– Эй, галантные господа! Сжальтесь над двумя бедными девушками, попавшими в беду. Мы сумеем отблагодарить вас.

Всадники придержали коней. В темноте можно было различить только их накидки с поднятыми воротниками и промокшие шляпы. К Анжелике протянулась рука, и молодой голос по-французски сказал:

– Садитесь, красавица!

Крепко подхватив женщину, всадник боком посадил ее позади себя. Лошади тронулись.

Полька смеялась. Поняв, что ее попутчик иностранец, она принялась обмениваться с ним любезностями на корявом немецком языке, который выучила на полях сражений.

Не оборачиваясь, спутник Анжелики сказал:

– Прижмитесь ко мне покрепче, девушка. У моего скакуна резкий шаг, а седло узкое. Вы рискуете упасть.

Она подчинилась и обвила руками молодого человека, сомкнув на теплой груди замерзшие ладони. От этого тепла ей стало лучше. Уронив голову на крепкую спину незнакомца, она наслаждалась коротким отдыхом.

Теперь, когда она знала, что делать, ей стало спокойней. Из разговора всадников она поняла, что это гугеноты, возвращавшиеся из храма в Шарантоне.

Вскоре они въехали в Париж. Спутник Анжелики заплатил за нее пошлину у ворот Сент-Антуан.

– Куда вас доставить, красавица? – спросил он, на сей раз повернувшись, чтобы разглядеть ее лицо.

Она стряхнула навалившееся оцепенение:

– Не хотелось бы злоупотреблять вашим временем, сударь, но вы очень обяжете меня, если подвезете в Шатле.

– Охотно.

– Анжелика! – закричала Полька. – Ты делаешь глупость. Одумайся!

– Оставь меня… И дай твой кошелек. Он мне еще может понадобиться.

– Ну что же, как хочешь, – пожав плечами, пробормотала Полька.

Она спрыгнула на землю и на дурном немецком рассыпалась в благодарностях своему кавалеру, который оказался не немцем, а голландцем и выглядел одновременно очарованным и смущенным этой веселой сердечностью.

Второй всадник в знак прощания приподнял шляпу и пустил лошадь в галоп по широкой и пустой улице Фобур-Сент-Антуан. Спустя несколько минут он остановился перед тюрьмой Шатле, которую Анжелика покинула всего несколько часов назад.

Она сошла с лошади. Большие факелы, укрепленные под сводом главных ворот крепости, освещали площадь. В их красноватом свете Анжелика лучше разглядела своего предупредительного попутчика. Это был молодой человек лет двадцати – двадцати пяти, одетый удобно, но просто, как буржуа.

Она сказала:

– Простите, что разлучила вас с друзьями.

– Ничего страшного. Эти молодые люди мне не друзья. Они иностранцы. Я француз, живу в Ла-Рошели. Мой отец арматор; он отправил меня в Париж, чтобы я познакомился со столичной торговлей. Я ехал с этими иностранцами, потому что встретил их в Шарантоне, где мы присутствовали на погребении одного из единоверцев. Так что вы нисколько не нарушили моих планов.

– Благодарю вас, что так любезно мне все разъяснили, сударь.

Анжелика протянула ему руку. Пожав ее, молодой человек с улыбкой поклонился, и она увидела его доброе и серьезное лицо.

– Рад оказать вам услугу, душечка.

Она смотрела, как он удаляется, идя вдоль кроваво-красных витрин мясных лавок на улице Гранд-Бушри. Он не обернулся, но эта встреча придала молодой женщине храбрости.

Спустя некоторое время Анжелика решительно вошла под своды пассажа и оказалась перед входом в кордегардию. Ее остановил стражник.

– Я хочу поговорить с капитаном королевской стражи.

Стражник непроизвольно подмигнул:

– С Людоедом? Ну-ну, иди, красотка, раз уж он пришелся тебе по вкусу.

В комнате висел синий табачный дым. Войдя, Анжелика машинально пригладила мокрую юбку. Она заметила, что ветер снова сорвал ее чепец, и при мысли о голой голове ей стало стыдно. Сняв шейный платок, она повязала им голову. После чего направилась в глубину комнаты.

Перед очагом на фоне огня выделялся огромный силуэт капитана. Он шумно разглагольствовал, держа в одной руке трубку с длинным чубуком, а в другой – стакан вина. Собеседники слушали его, зевая и раскачиваясь на стульях. Они привыкли к его бахвальству.

– Ишь ты, эта краля у нас уже гостила, – заметил один из солдат, обрадовавшись развлечению.

Узнав Анжелику, капитан вздрогнул и побагровел. Не дав ему опомниться, она закричала:

– Господин капитан, выслушайте меня! И вы, господа военные, помогите мне! Цыгане похитили моего ребенка и увозят его из Парижа. Они сейчас находятся возле Шарантонского моста. Умоляю вас последовать за мной туда и заставить их вернуть ребенка. Они будут вынуждены подчиниться приказу стражи…

Все ошеломленно умолкли, а потом расхохотались.

– Ну и ну! В жизни такого не слыхивал! Ха-ха-ха! Потаскуха собирается направить стражу, чтобы… Ха-ха! Нет, это курам на смех! Ты за кого нас принимаешь, маркиза?

– Она бредит. Ей кажется, что ее зовут Королева Франции!

Казалось, даже стены дрожали от хохота. Куда бы Анжелика ни повернулась, повсюду она видела разверстые рты и сотрясающиеся от неудержимого смеха плечи. Только капитан не смеялся. Его багровая физиономия становилась все ужасней.

«Сейчас он прикажет бросить меня в темницу, я пропала», – подумала Анжелика. Охваченная паникой, она стала озираться по сторонам.

– Он совсем маленький, ему всего восемь месяцев! – закричала она. – Он прекрасен, как ангел. Он похож на ваших детей, которые сейчас спят в своих кроватках, рядом со своими матерями. А эти цыгане увезут моего мальчика далеко-далеко… И он никогда не увидит свою мать… Не будет знать ни своей родины, ни своего короля… Он…

Слезы душили ее. Веселье исчезло с лиц солдат и стражников. Раздалось еще несколько смешков, потом присутствующие стали смущенно переглядываться.

– Право слово, – сказал старый солдат с исполосованным шрамами лицом, – если эта нищенка так привязана к своему малышу… Вон другие – бросают детей повсюду…

– Молчать! – прогремел капитан. Он угрожающе встал перед молодой женщиной. – Вот оно как! – со зловещим спокойствием проговорил он. – Мало того что ты нищая потаскуха, приговоренная к наказанию плетьми, так ты еще позволяешь себе наглость беспокоить королевскую стражу?! И считаешь это вполне естественным? А что дашь взамен, маркиза?

Анжелика гордо посмотрела на него своими обворожительными глазами.

– Себя, – решительно сказала она.

Глаза великана сузились. Он вздрогнул.

– Иди-ка сюда! – рявкнул он и впихнул ее в соседний чулан, служивший канцелярией.

– Уточни, что ты имела в виду, – пробурчал он.

Анжелика сглотнула, но не отстранилась:

– Я хотела сказать, что сделаю все, что вы пожелаете.

Ее внезапно охватил безотчетный страх. Она испугалась, что он больше не желает ее, что находит ее чересчур жалкой. Жизни Флоримона и Кантора висели на тонком волоске похоти этого животного.

А он думал, что никогда не видел подобной девушки. Тело богини! Да, бог ты мой, это угадывалось под ее лохмотьями. С ней он отдохнет от жирных увядших девиц, с которыми обычно имел дело. А главное – лицо! Он никогда не заглядывал шлюхам в лицо. Неинтересно. Надо же было дожить до таких лет, чтобы понять, что это значит – женское лицо! Честное слово, с ума можно сойти!

Людоед задумался, а Анжелику била дрожь. Наконец он протянул руки, взял ее под мышки и грубо прижал к себе.

– Я хочу, – прорычал он, – я хочу… – Он умолк. Ей было невдомек, что он колебался от робости.

– Я хочу целую ночь, – наконец выговорил он. – Поняла? Не интрижку где-нибудь в углу, как я тебе предлагал раньше… Целую ночь.

Отпустив ее, он удовлетворенно взялся за свою трубку.

– И только попробуй снова начать ломаться! Ну? Договорились?

Не в силах вымолвить ни слова, Анжелика кивнула.

– Сержант! – рявкнул капитан.

Появился офицер.

– Лошадей!.. И пять человек. Да шевелитесь!

* * *

Небольшой отряд остановился невдалеке от цыганского табора. Капитан отдавал приказы:

– Двое туда, за рощу, на случай, если им придет в голову бежать. Ты, барышня, оставайся здесь.

Инстинктивно, как животные, привычные чуять в темноте, цыгане уже смотрели в сторону дороги и сбивались в кучку.

Капитан со стражниками направились в их сторону, а еще двое совершали обходной маневр.

Анжелика затаилась в темноте. Она слышала, как капитан стражи, подкрепляя свои слова бранью, объяснял главарю, что все его цыгане, мужчины, женщины и дети, должны выстроиться перед ним. Их пересчитают. Это необходимая формальность, связанная со вчерашним происшествием на Сен-Жерменской ярмарке. После их отпустят с миром.

Успокоившись, кочевники повиновались. Странствуя по всему миру, они привыкли к придиркам полицейских.

– Иди сюда, барышня! – проревел капитан.

Анжелика прибежала.

– У вас ребенок этой женщины, – продолжал капитан. – Верните его, или мы вас всех перережем.

В этот момент Анжелика увидела Кантора. Он спал на смуглой груди цыганки. Зарычав, как тигрица, она бросилась к женщине и вырвала у нее из рук ребенка. Тот заплакал. Цыганка закричала, но властный окрик вожака заставил ее умолкнуть. Вид стражников на конях, со сверкающими в свете костра алебардами, подсказывал ему, что всякое сопротивление бесполезно.

Однако он проявил крайнюю наглость, заметив, что за ребенка было уплачено тридцать су. Анжелика швырнула ему деньги.

Ее руки страстно сжимали нежное пухленькое тельце. Кантору очень не понравилась эта резкая смена власти. По всей вероятности, при его природной способности приспосабливаться, доказанной им сразу после появления на свет, ему было совсем не плохо возле груди цыганки.

Мерная поступь лошади, на которой Анжелика сидела позади стражника, убаюкала его, и он снова уснул, засунув в рот большой палец. Похоже, он не страдал от холода, хотя был абсолютно голым, как принято у цыган.

Анжелика устроила сына у себя на груди, под корсажем, и придерживала одной рукой, а другой ухватилась за пояс стражника.

В Париже было темно, приближался час, когда тени сгущаются, чтобы из них, подобно ручью, который внезапно появляется на лугу из невидимого подземного русла, народился новый день.

Добропорядочные горожане уже закрывали окна и задували свечи. Господа и буржуа направлялись в театры и таверны. Интимные ужины заканчивались рюмочкой ликера и галантными поцелуями.

Часы на башне Шатле пробили десять раз.

Анжелика спрыгнула с лошади и подбежала к капитану.

– Позвольте мне отнести ребенка в надежное место, – умоляюще попросила она. – Клянусь, что приду следующей ночью.

Он нахмурил брови:

– Смотри не обмани! Иначе не поздоровится.

– Клянусь, что приду.

Не зная, как убедить его, она скрестила пальцы и плюнула на землю, как это делают бродяги, когда дают клятву.

– Ладно, – сказал капитан. – Не часто мне приходилось видеть, чтобы нарушали эту клятву. Но не заставляй меня томиться. А пока подари-ка мне в залог поцелуйчик.

Но она отпрянула и бросилась бежать. Как он осмелился прикоснуться к ней, когда она держит в объятиях своего драгоценного сыночка?! Решительно, у мужчин нет ничего святого.

Улица Валле-де-Мизер находилась прямо за Шатле. Анжелике надо было пробежать совсем немного. Не замедляя шага, она вошла в харчевню «Храбрый Петух», пересекла зал и заглянула в кухню.

Барба была там, она снова меланхолически ощипывала старого петуха. Анжелика положила ребенка ей в передник.

– Вот Кантор, – сказала она срывающимся голосом, – береги его, охраняй его. Обещай, что бы ни случилось, ты его не оставишь.

Кроткая Барба прижала сразу и младенца, и птицу к груди:

– Обещаю вам, госпожа…

– А если твой хозяин Буржю рассердится…

– Пусть покричит, госпожа… Я скажу, что это мой сын, что мне его сделал один мушкетер…

– Хорошо, Барба… А теперь возьми четки…

– Госпожа?..

– Бери четки.

– Да, госпожа…

– И начинай молиться за меня Деве Марии…

– Да, госпожа…

– У тебя есть водка, Барба?

– Да, госпожа, на столе, там…

Анжелика схватила бутыль и сделала один большой глоток. Ей показалось, что она сейчас рухнет на пол, поэтому она оперлась о стол. Но через мгновение зрение ее прояснилось и она ощутила, как ее заливает благотворное тепло.

Барба смотрела на нее расширившимися глазами:

– Госпожа… Где ваши волосы?

– Откуда мне знать, где мои волосы? – с раздражением отвечала Анжелика. – Мне есть чем заняться, вместо того чтобы искать свои волосы.

Она решительно направилась к двери.

– Госпожа, куда вы?

– Искать Флоримона.