Текст книги "Железный Путин: взгляд с Запада"

Автор книги: Ангус Роксборо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Совместная борьба против «Талибана»

Менее чем через три месяца дружба двух президентов подверглась первому испытанию. 11 сентября 2001 г., когда террористы совершили самое громкое за всю историю нападение на Соединенные Штаты, Путин первым из мировых лидеров позвонил Бушу, выразил соболезнование и предложил помощь.

Наблюдая по телевизору, как самолеты врезаются в здания Международного торгового центра и Пентагона, Путин был потрясен, но не удивлен. Всего днем раньше он позвонил Бушу и сказал, что, по его мнению, должно произойти «что-то серьезное». Это случилось после убийства 9 сентября Ахмада Шаха Масуда, противника талибов, лидера Северного альянса Афганистана. Российская разведка интерпретировала это событие как предвестие чего-то худшего. Россия несколько лет поддерживала Северный альянс оружием и деньгами в стремлении сдержать распространение исламского фундаментализма.

Путин сразу же вызвал в Кремль руководителей органов безопасности и спросил, какую помощь они могут оказать. Первое, что им пришло в голову, – отложить крупные морские учения, которые должны были начаться на Тихом океане, чтобы не отвлекать без необходимости вооруженные силы США. Путин позвонил в Белый дом, но не смог поговорить с президентом Бушем, который в этот момент находился на «Борту № 1», направляясь в секретное убежище. На звонок ответила Кондолиза Райс. Она была в бункере Белого дома, где уже было принято решение перевести все вооруженные силы США на уровень повышенной боевой готовности – DEFCON 3.

Райс позже вспоминала в интервью: «Я сказала президенту Путину, что наши войска переведены на высший уровень. Помню, он ответил: “Я знаю”. И тут до меня дошло: конечно, он знает, они следят за уровнем готовности наших сил! Он сказал: “Мы отводим свои, мы отменяем все учения”. В этот момент я подумала – кажется, холодная война действительно закончилась» ¹³.

Вскоре американцы определились со своим ответом на нападения, которые спонсировали Усама бен Ладен и «Аль-Каида», действовавшие из Афганистана при поддержке фундаменталистского правительства «Талибана». Когда Путин спросил, чем еще он может помочь, ответ был четок: единственным подходящим местом для проведения нападения на Афганистан, помимо американских авианосцев, находящихся в регионе, являются бывшие советские среднеазиатские республики, а Москва сохраняла огромное влияние на номинально независимые Узбекистан, Таджикистан и Киргизию.

Путин решил попросить содействия у среднеазиатских государств и дал это понять американцам. Но столкнулся с неожиданным сопротивлением в собственном правительстве. Сторонник жесткого курса министр обороны Сергей Иванов был одним из его ближайших союзников, но более сведущим в нюансах западной политики. Он также был основным каналом коммуникации с Кондолизой Райс. Когда она вошла в кабинет Буша как советник по национальной безопасности, Иванов занимал аналогичный пост в Москве. И даже после того, как в марте 2001 г. он стал министром обороны, Райс испытывала к нему симпатию и (несмотря на дипломатический протокол, который теперь связывал ее с новым секретарем Совета безопасности Владимиром Рушайло) продолжала сохранять связь. На саммите в Любляне, по словам Райс, Буш спросил Путина: «Кому нам следует звонить, если мы не сможем застать вас, а нам будет нужен надежный человек?» Путин ответил: «Это Сергей Иванов». Буш, в свою очередь, сказал: «А у нас – Конди».

Через трое суток после террористических атак Иванов, «надежный человек», внезапно сделал резкий шаг в сторону от заявленной Россией готовности оказать помощь. «Не вижу абсолютно никаких оснований, – заявил он во время визита в Армению, – для даже гипотетической возможности проведения НАТО военных операций с территории среднеазиатских государств».

Американцев смутили противоречивые сигналы. Внезапно президенты среднеазиатских республик, никогда не рассматривавшиеся в качестве величайших демократов современности, стали всеобщими фаворитами. Путин направил секретаря Совета безопасности Владимира Рушайло выяснить их мнение. Заместитель госсекретаря Джон Болтон прилетел в столицу Узбекистана Ташкент, чтобы склонить на свою сторону президента Ислама Каримова, человека, которого обвиняли в самых вопиющих нарушениях прав человека. Но сейчас американцы были не расположены обращать внимание на подобные вещи. Райс позже вспоминала: «В Узбекистане проблема возникла только с определением цены. Каримову были нужны деньги, и он понимал, что мы в безвыходном положении». Действительно, Болтон вскоре выяснил, что Каримов готов лезть из кожи вон, чтобы услужить. «Я был готов к тому, что это будут невероятно сложные переговоры, а тот спросил: “Почему вас не интересует постоянная база?”» ¹⁴.

Это было именно то, чего опасались многие русские, а не только Сергей Иванов: перспектива постоянного американского «присутствия». Ограниченный доступ к среднеазиатским базам ради проведения афганской кампании мог превратиться в нечто постоянное, и тем более политизированное.

Сергей Иванов вспоминает: «Мы опасались, что когда американцы закрепят свое присутствие в регионе, начнется “продвижение демократии”. Мы очень хорошо знали эти страны – они же были частью одной страны [Советского Союза], – а как говорят у нас в России, “Восток – дело тонкое”. Мы опасались, что может начаться не очень выгодный для насполитический процесс. Позже это подтвердилось. Лидеры этих стран – Киргизии, Узбекистана, Таджикистана – начали нам жаловаться, потому что они дали американцам все, что те хотели, а те начали сотрудничать с оппозиционными группами, строить демократию» ¹⁵.

Это было одним из первых признаков, что при Путине Россия стала рассматривать перспективы демократии у своих границ как угрозу.

В субботу, 22 сентября, Путин вызвал на свою сочинскую дачу, укрытую в лесах на высокой скале с видом на Черное море, министра обороны и секретаря Совбеза. Обсуждение кризиса заняло шесть часов. Путин утверждал, что Россия не просто оказывает помощь Америке, она делает это и в собственных интересах. Во-первых, Москву давно беспокоит нарастание исламистских сил в среднеазиатских республиках, частично подстрекаемых из Афганистана. После катастрофической войны 1980-х гг. Россия больше никогда не пошлет своих солдат в Афганистан, но если американцы намереваются сделать это, зачем России возражать? Сергей Иванов вспоминает: «Мы рассчитывали на ответную помощь. Мы знали, где расположены базы подготовки боевиков в Афганистане. Нам были известны их точные координаты. В этих лагерях готовили террористов, в том числе из Чечни и Дагестана, равно как из Таджикистана и Узбекистана <…> Мы рассчитывали, что американцы уничтожат базы или захватят террористов и передадут их нам».

Во-вторых, Путин связывал нападения 11 сентября с той же террористической угрозой, с которой столкнулся в Чечне. Поддержка американцев могла усилить поддержку (или, по крайней мере, приглушить критику) его собственной антитеррористической кампании. Российский лидер уже переговорил с американцами на тему связи «Аль-Каиды» и чеченских исламистов. Он даже утверждал, что Усама бен Ладен лично два раза побывал в Чечне. Теперь появился шанс помочь Америке уничтожить источники проблем и в самой России. «Мы все должны понять, – сказал Путин своей команде, – что ситуация в мире изменилась». Сторонники жесткой линии были побеждены. «Даже сомневающиеся согласились, – заметил в интервью Путин. – Новые обстоятельства означают, что мы должны помочь американцам».

Через четыре часа Путин покинул совещание, чтобы позвонить американскому президенту и проинформировать его о своем решении. «Это был содержательный разговор, – вспоминает Путин. – Мы пришли к согласию по конкретным шагам, которые следует сделать незамедлительно и в дальнейшей перспективе». Он предложил материально-техническую помощь, разведывательную информацию, организацию поисково-спасательных операций, если американских летчиков собьют в северном Афганистане, и даже право военной авиации пролетать над российской территорией с гуманитарными целями. Самое главное, он сказал Бушу: «Я готов сообщить главам правительств среднеазиатских стран, что у нас хорошие отношения в этом смысле, у нас нет возражений против роли США в Средней Азии постольку, поскольку это касается ведения войны с террором, и это временно, не постоянно» ¹⁶. Последние слова имели решающее значение. Спустя десять лет американские войска по-прежнему действуют с авиабазы Манас в Киргизии (несмотря на попытку России выселить их оттуда в 2009 г.) ¹⁷. Узбекистан же попросил американцев освободить базу в 2005 г.

Американская кампания заключалась преимущественно в нанесении ударов с воздуха, в то время как самим афганцам (Северному альянсу – противнику «Талибана») предстояло вести боевые действия на земле. Райс говорит, что Сергей Иванов отвечал за материально-техническое снабжение и боевую подготовку отрядов Северного альянса. В то самое время, когда Путин звонил Бушу из Сочи, начальник Генерального штаба Анатолий Квашнин проводил переговоры с лидером Северного альянса в Таджикистане.

Россия, как казалось, целиком и полностью присоединилась к США в войне с террором. Сергей Иванов утверждает, что через несколько дней после начала войны к российским пограничникам, охраняющим границу Таджикистана с Афганистаном, обратились представители «Талибана». «Они сказали, что уполномочены муллой Омаром предложить России начать совместные с «Талибаном» боевые действия против американцев». Путин вспомнил про этот случай во время визита в Москву министра обороны США Дональда Рамсфельда. «Мы дали им единственно возможный ответ», – сказал Путин на английском, показав грубый русский жест – кукиш. «Мы показываем это несколько иначе, но смысл я понял», – рассмеялся Рамсфельд ¹⁸.

Американцы начали боевые действия 7 октября, в день рождения Путина. Он вместе с гостями смотрел по телевизору новости, в которых показывали первые воздушные налеты. Министр обороны Сергей Иванов повернулся к нему и поднял бокал. «Владимир Владимирович, это подарок ко дню рожденья».

Шоу Джорджа и Владимира

Казалось, Путин теперь ответил на вопрос журналиста, прозвучавший на пресс-конференции в Любляне, – могут ли американцы доверять этому человеку? Удовлетворенный образом человека, действующего совместно с Западом, а не против него, Путин продолжил пропагандистское наступление. Сначала он отправился в Германию, где произвел впечатление на принимающую сторону, произнеся речь в Бундестаге на немецком языке.

Он подчеркнул сотрудничество своей страны в общемировой войне с террором и противопоставил этому пощечину, нанесенную России бомбардировками Сербии. То событие по-прежнему терзало его, хотя прошло уже более двух лет. «Сегодня решения зачастую принимаются без нашего участия, а нас затем настойчиво просят эти решения поддержать. И после этого вновь говорят о лояльности по отношению к НАТО. Говорят даже, что без России, мол, невозможно воплотить эти решения. Давайте зададим себе вопрос: нормально ли это? Действительно ли это подлинное партнерство?»

«Без атмосферы доверия не может быть единой Большой Европы, – сказал он, раскрывая свое представление о том, что с холодной войной покончено раз и навсегда. – Сегодня мы обязаны сказать, что отказываемся от наших стереотипов и амбиций и отныне будем совместно обеспечивать безопасность населения Европы и мира в целом».

Канцлер Герхард Шредер полностью поддержал мысль Путина о включении России в «совместное» обеспечение европейской безопасности. Уже перед этим визитом они начали думать о немыслимом – о том, что Россия со временем может стать членом НАТО. Шредер вспоминал позже в интервью, что они обсуждали, как он сказал, «весьма дальновидный» подход в международной политике: «Я обсуждал с Путиным, имеет ли смысл России вступать в НАТО. На мой взгляд, в этом есть глубокий смысл, это хорошая перспектива как для России, так и для НАТО» ¹⁹.

Неделю спустя Путин встретился в Брюсселе с генеральным секретарем НАТО генералом Джорджем Робертсоном. Готовый закрепить успех. Робертсон был поражен, когда Путин начал встречу с вопроса: «Когда вы собираетесь пригласить Россию стать членом НАТО?» ²⁰.

Советник Путина Сергей Приходько утверждает, что это было всего лишь образным выражением, которое не следует понимать буквально, но Робертсон воспринял вопрос всерьез ²¹. Он стал терпеливо объяснять, что подобного рода вещи не делаются быстро. Робертсон вспоминает: «Я сказал: “Господин президент, мы не приглашаем страны присоединяться к НАТО. Вы подаете заявку на членство. Затем начинается процесс, в ходе которого вы демонстрируете, что можете быть интегрированы в НАТО, а после этого выпускается приглашение стать членом”. Он пожал плечами и произнес примерно следующее: “Россия не намерена стоять в очереди среди множества стран, которые не имеют значения”. Я ответил: “В таком случае нам следует прекратить этот дипломатический «танец с саблями» насчет членства и приступить к выстраиванию практических взаимоотношений. Дальше посмотрим, куда это нас выведет”» ²².

Отнюдь не обескураженный, Путин продолжил обольщать Запад, делая примирительные жесты. По возвращении из Брюсселя в Москву он дал добро на закрытие двух созданных в советское время военных объектов за границей – военно-морской базы в Камрани (Вьетнам) и центра радиоперехвата в Лурдесе (Куба). В частных беседах российские официальные лица признавались, что они стали дорогостоящими «белыми слонами», от которых только рады были избавиться. При этом в Москве надеялись, что это будет расценено как жест доброй воли, заслуживающий ответного обмена любезностями. Россия надеялась достичь договоренностей по ряду давно назревших проблем. В 1974 г. в США была принята так называемая поправка Джексона – Вэника, ограничивающая торговлю с СССР до тех пор, пока не будут сняты препятствия для еврейской эмиграции. Проблема давным-давно исчерпала себя, но поправка до сих пор остается в своде законов, несмотря на все просьбы российской стороны (и американские обещания отменить ее). Россия также хотела вступить во Всемирную торговую организацию, что способствовало бы росту ее экономики, но США блокировали этот процесс и повысили тарифы на импорт российской стали. Кроме того, Путин все еще надеялся, что сможет отсрочить отмену договора по ПРО и даже убедит американцев не разворачивать свой ракетный щит.

Этим надеждам вскоре суждено было рухнуть. В предвыборной президентской кампании Джордж Буш пообещал создать американскую национальную систему противоракетной обороны, договор же по ПРО препятствовал этому.

Вопрос был ключевым в повестке дня в ходе государственного визита Путина в США в ноябре 2001 г. Американцы пытались убедить россиян, что тем нечего опасаться, поскольку целью программы является защита Соединенных Штатов от ракет, которые могут быть созданы в будущем такими «экстремистскими государствами», как Ирак, Иран и Северная Корея (страны, которые Буш вскоре определит как «ось зла»). По существу, эта оборонительная система не должна дестабилизировать стратегический баланс сил между Россией и США. Колин Пауэлл вспоминает: «Президент хотел объяснить президенту Путину, что он, Буш, понимает, что холодная война окончена и что мы давно перестали смотреть на Российскую Федерацию сквозь призму холодной войны» ²³.

По словам заместителя советника президента по национальной безопасности Стивена Хэдли, Буш сказал: «Я бы предпочел, чтобы мы оба согласились забыть о договоре ПРО и заявить о взаимном сотрудничестве в области новой системы противоракетной обороны. Если тебе, Владимир, будет так лучше, то я буду действовать в одностороннем порядке, а ты не станешь принимать в этом участия, а может, даже и критиковать в чем-то. Это будет нормально» ²⁴.

Теперь настала очередь американцев попробовать соблазнить Путина «музыкой для хорошего настроения». Он был приглашен на семейное ранчо Буша в Кроуфорд в Техасе. Путин воспринял это как некую привилегию. Он объяснил, что еще никогда не бывал в доме другого мирового лидера. Атмосфера была уютной. Для гостей играл пианист Ван Клиберн, кумир советских людей, лауреат первого конкурса имени Чайковского, который проходил в Москве в 1958 г. Кондолиза Райс танцевала, министр иностранных дел Игорь Иванов общался на испанском с президентом Бушем. Иванов вспоминает: «Я говорю по-испански, поскольку одно время работал в Испании, и когда Буш узнал об этом, то всегда пользовался моментом поболтать со мной по-испански. Он называл меня “Игги”. “Привет, Игги, – восклицал он. – Como estas?” [3]3
  Как дела? Как поживаешь? (исп.) Прим. перев.


[Закрыть]» ²⁵.

Но Путин, разумеется, не собирался прикрываться фиговым листком, соглашаясь отказаться от договора по ПРО совместно с Соединенным Штатами. Максимум, о чем удалось договориться, так это о том, что Буш не станет смущать Путина заявлением о выходе из договора во время его пребывания в США.

В декабре государственный секретарь Пауэлл прилетел в Москву «хоронить договор». Он сказал Путину, что президент Буш в трехдневный срок публично объявит, что США в одностороннем порядке выходят из договора. Реакция Путина показалась ему любопытной. «Путин окинул меня своим стальным взглядом и начал выражать недовольство: “Это кошмар, вы выбиваете почву из-под стратегической стабильности, мы будем критиковать вас за это”. Я сказал: “Полностью сознаю это, господин президент”. После этого он расплылся в улыбке, подался ко мне и произнес: “Хорошо. Значит, об этом можно больше не говорить. Теперь вам с Игорем [Ивановым] придется заняться разработкой новой стратегической структуры”. Я ответил: “Да, сэр”» ²⁶.

В течение пяти месяцев был выработан новый договор об ограничении стратегических ядерных вооружений. Он оказался гораздо менее впечатляющим, чем его предшественники – договоры SALT (договор об ограничении ядерных вооружений, ОСВ) эпохи холодной войны и START (договор о сокращении стратегических вооружений, СНВ-2), подписанные Горбачевым и Ельциным с Джорджем Бушем-старшим. Уместившийся на нескольких листках формата А4, он был весьма скромным и, хотя предусматривал сокращение ядерных арсеналов с обеих сторон, не содержал никаких условий обеспечения контроля и даже каких-либо обязательств по окончательному уничтожению арсеналов. Бушу и Путину он был нужен как символ. Два лидера вели себя как на пожаре, и им нужен был некий договор, который бы это только подтверждал.

После церемонии подписания Путин с супругой показали Джорджу и Лауре Буш окрестности Кремля, потом поехали с ними к себе на дачу, где половили рыбу в пруду. Путин возвращал долг за Кроуфорд. На другой день все улетели в родной город Путина, Санкт-Петербург, где посетили огромный городской военный мемориал, Эрмитаж и Санкт-Петербургский университет. Путин успел, кроме того, заглянуть на соревнования по дзюдо. Вечером обе президентские четы в сопровождении министров и советников отправились на балет «Щелкунчик» в знаменитый Мариинский театр.

Здесь произошло нечто любопытное. Между Кондолизой Райс и Сергеем Ивановым сложились тесные дружеские отношения. Они оба оказались балетоманами, и ни одному из них не хотелось сидеть три часа на прекрасно знакомом обоим «Щелкунчике». Когда погас свет, Иванов наклонился к Райс и спросил:

– Конди, ты действительно хочешь смотреть «Щелкунчик»?

– Что ты имеешь в виду?

– Предлагаю альтернативу. Что-нибудь слышала про балет Эйфмана?

Райс кое-что о нем слышала. Борис Эйфман, хореограф-авангардист, более соответствовал ее вкусам.

– Поехали, – сказала она.

Иванов и Райс выскользнули из Мариинки и отправились в студию Эйфмана. Они сидели бок о бок в репетиционном зале, ошеломленные, единственные зрители захватывающего действия (не считая несколько раздраженного секретаря Совета безопасности Владимира Рушайло, который был послан в качестве chaperone [4]4
  Пожилая дама, сопровождающая молодую девушку (на светских мероприятиях). Прим. перев.


[Закрыть]).

– Я видел, что ей это понравилось, – вспоминал Иванов позже. – Такого рода вещи нельзя сымитировать ²⁷.

Они вернулись в Мариинский театр как раз перед тем, как в зале зажгли свет, и успели присоединиться к официальным делегациям, которые еще ждала ночная прогулка по петербургским каналам.

– Личные отношения имеют значение, – признавалась Райс в интервью. – Я пришла к убеждению, что Сергей Иванов – человек, который верен своему слову, и, надеюсь, он так же думает обо мне ²⁸.

Это поистине казалось рассветом новой эпохи. Кто бы мог представить, что все это вскоре начнет разваливаться?