Текст книги "Мари в вышине"

Автор книги: Аньес Ледиг

20

 
В хлеву придется снова стелить солому мне,
Негоже-то коровам быть по уши в дерьме.
Скорее в своем доме я разведу бардак,
Но отказать в соломе им не могу никак.
Останешься ты с ними, разглядывать в слезах
Их жаждущее вымя и грустные глаза.
Тебе ведь очень скоро остаться без меня —
Я знаю, в офицера сестренка влюблена.
Ты завещаешь дочке в наследство его чин,
Поэтому он лучше всех остальных мужчин.
Иль ты способна все же услышать мой совет?
Она, конечно, может, но думаю, что нет.
Так, Антуан, напрасной надежды не питай
И фермерше прекрасной скорее волю дай.
Забудь про офицера, корми своих коров,
Надежнее их верность, чем женская любовь.
 

21

Он пришел вовремя. Очень хорошо для Сюзи. Не знаю, почему она так быстро к нему привязалась. Может, потому, что он продемонстрировал свои слабости. То, что она спасла его от паука, должно иметь для нее особое значение. А еще получить в подарок цветные карандаши и альбом для рисования! Он нашел к ней подход.

Этим вечером от него исходила совсем другая энергия. Что касается меня – никакого муравейника на горизонте, только легкая расслабленность. С самого полудня я готовилась к этому ужину, полная беспокойства и мучительных воспоминаний о своем последнем опыте.

Антуан, приехавший помочь мне с дойкой, настоятельно посоветовал мне не напрягаться и спокойно выждать. И у меня почти получилось. Я с легкостью слушаюсь Антуана.

Он выложил на стол белую орхидею с двумя веточками и хорошую бутылку вина. Как он умудрился так точно угадать мои вкусы?! Дом старый, и стены в нем толщиной в полметра. Северный подоконник – идеальное место для орхидей.

Мы уселись за стол, чтобы выпить аперитив. Молча поглядывали друг на друга, не очень понимая, с чего начать. Смущенные улыбки, опущенные глаза. Впервые у меня было время действительно его рассмотреть. У него зеленые глаза, каштановые, чуть вьющиеся волосы. Квадратное лицо. Широкий лоб, тонкий нос и четко очерченные губы. Довольно заметный шрам на подбородке, который придавал ему слегка строптивый вид, а мне дал повод прервать молчание, которое понемногу становилось решительно давящим.

– Откуда у вас этот шрам на подбородке?

– Печальный случай, когда мне было шесть лет. Крутой поворот в моей жизни. Что и обусловило мое присутствие здесь сегодня.

– Даже так?

– Теория бабочки[17]17
  Имеется в виду «эффект бабочки» – теория, которая подразумевает, что любое, даже самое мелкое и незначительное действие может привести к самым невероятным, масштабным и значимым изменениям в другое время и в другом месте. Сам термин является отсылкой к рассказу Р. Брэдбери «И грянул гром» (1952), где гибель бабочки в далеком прошлом изменяет мир очень далекого будущего.


[Закрыть]. Взмах крылышками в Ариеже и ураган в Китае. Я вот начал с урагана. А сегодня ужинаю с бабочкой.

Держись, Мари, ты же дала себе слово не поддаваться, даже на ласковые слова, особенно на ласковые слова, но, черт возьми, как же это приятно!

– Мои родители ругались, как каждый вечер, но в тот вечер, не знаю уж с чего, отец совсем осатанел. Он схватил кухонный нож. Мать кричала, что уйдет из дому, а он – что убьет ее, если она посмеет переступить порог. Он орал так, что аж слюна брызгала. Большие острые зубы, глаза вылезли из орбит, мне казалось, что передо мной огромный хряк. Он едва стоял на ногах и размахивал во все стороны ножом. Я хотел защитить мать. Он на меня не покушался, просто слишком много выпил. Это мать вызвала «скорую», потому что у меня сильно шла кровь. Когда они приехали, вместе с копами, потому что она объяснила, что случилось, этот идиот по-прежнему держал в руке нож, сидя на диване, белый как простыня: он не переносил вида крови. А мать собирала чемодан. Она даже не поехала со мной в больницу, чтобы зашить рану.

– Вы, наверно, были в ужасе.

– В бригаде скорой помощи была одна женщина. Она рассказала мне историю про маленького плюшевого мишку, который живет у них в машине. И мы разъехались. Я в больницу, отец с полицейскими, мать с каким-то парнем из деревни, из-за которого, видимо, и разгорелся весь сыр-бор. Ба-бах. Большой взрыв.

– Большой взрыв?

– Ну да, взрыв, а потом бесповоротное удаление друг от друга.

– А кто забрал вас из больницы?

22

Из больницы меня забрала Мадлен, потому что больше я никому не был нужен. Мадлен была соседкой моих родителей. Только она бывала ко мне добра. Я часто приходил к ней, потому что у нее были козы, а они казались мне занятными. Я никогда ей не мешал, а родителям было плевать, где меня носит. Она доила коз вручную, и я любил подлезть снизу и получить струю прямо в рот. Молоко было еще теплым, настоящее лакомство. Дома был ад, с отцовскими тумаками и материнским неведением. Мои дедушка с бабушкой, тоже жившие в деревне, были не лучше. Дед был грубияном, весь день орал по любому поводу, а бабушка покорной и запуганной. К тому же она представления не имела о гигиене. Я туда шел из-под палки.

А вот Мадлен была прямой их противоположностью. Маленькая, хрупкая женщина, всегда аккуратно причесанная и чисто одетая, если только она не была при своих козах. От нее хорошо пахло, и она все время мне улыбалась. А еще она была со мной ласкова. Ее дом был райским уголком.

Она пришла навестить меня в больнице и села рядом, чтобы подбодрить. А когда услышала, как социальная работница заговорила о том, что меня надо поместить в приют, то обняла меня, заявив, что заберет к себе и что, если б социальные службы позабыли о моем существовании, это стало бы наилучшим выходом, потому что она-то сумеет обо мне позаботиться. Денег у меня маловато, зато любви пруд пруди! И они не посмели ей помешать.

Социальная работница пришла к нам несколько дней спустя, для обстоятельного разговора. Перед уходом она спросила меня, хорошо ли мне у Мадлен, и я кивал головой в знак подтверждения добрых пять минут, не говоря ни слова, но глядя ей прямо в глаза… Похоже, я продолжал кивать еще долгое время после того, как дама удалилась. Как пластмассовая собачка с головой на пружинке за задним стеклом стариковской машины.

Когда я подрос и мог уже кое-что понимать, Мадлен все мне рассказала и про мою жизнь, и про ее. До большого взрыва все кануло в черную дыру. Она могла бы сказать мне, что я родом из Тимбукту и что моих родителей слопали каннибалы, я бы поверил.

Единственный отпечаток, сохранившийся в памяти, – молоко ее коз. Это моя собственная мадленка из Пруста[18]18
  Мадлен (мадленка) – французское бисквитное печенье. Своей всемирной известностью мадленки обязаны роману Марселя Пруста «В поисках утраченного времени». В одной из самых знаменитых сцен мировой литературы главный герой окунает печенье в чай – и на сотни страниц переносится в детство, с которым у него навечно ассоциируется вкус этого печенья.


[Закрыть]. По крайней мере, я так думаю. Все окончательно стерто. Пробки выбило, чтобы защитить проводку и не дать загореться всему дому.

– А может, вовсе не случайно ее зовут Мадлен, – заметила она, вставая, чтобы снять с огня чугунную кастрюлю и поставить ее на середину стола.

Она подняла крышку, пропев Та-дааам! Курица, тушенная с овощами и несколькими обжаренными картофелинами. Как давно я не ел ничего подобного. Я довольствуюсь малым, сидя один в своей квартирке. Никакого желания готовить. Хорошо хоть за покупками выхожу. А для чего? Стряпня – это приятно, когда есть с кем ее разделить.

– Вид аппетитный!

– Еще бы, у меня полдня на это ушло… от фермы до тарелки.

– Неужели все свое?

– Все! Овощи с огорода, курица с птичьего двора, мукой меня снабжает Антуан, я сама делаю масло, сметану и сыр…

– Где вы столько времени берете?

– Телевизора у меня нет, на шопинг с подружками я ходить не люблю и по Интернету не играю. Ну, а что за жизнь была у Мадлен?

Жизнь Мадлен? Если только можно назвать это жизнью. Смертельно печальная. Вышла замуж в двадцать лет за Марселя Травера, родила ему трех сыновей. Третий прожил всего шесть месяцев. Скоропостижная смерть. Старший умер в шесть лет от скоротечного менингита. В больнице сказали, что слишком поздно. Средний их сын продержался до двадцати лет, прежде чем погиб в автомобильной аварии. На велосипеде попал под машину, когда катил на работу к своему патрону. Он был учеником булочника. За год до того, как меня полоснули ножом по подбородку, умер и Марсель. Его раздавило каменной глыбой в карьере, где он работал. В результате все стали говорить, что на ней лежит проклятие и виной всему ее фамилия[19]19
  Травер (фр. de travers) – наперекосяк, косо, криво.


[Закрыть], она-то и принесла все несчастья. Травер – наперекосяк – так и повернулась ее жизнь. Бывают люди, на которых судьба словно ополчилась. Люди, будто предназначенные для бед. Или же избранные судьбой, чтобы собрать их все и тем самым оберечь других, более слабых, которые такого не выдержали бы.

Мадлен было пятьдесят, когда мне было шесть. Она несколько раз пыталась поговорить с моим отцом, чтобы он не обращался со мной так жестоко, но тот послал ее куда подальше и посоветовал подумать лучше о собственных несчастьях. Получив очередные тумаки, я шел плакать к ней. Она обнимала меня и плакала вместе со мной.

Жизнь скверно устроена, верно?!

В конце концов за мной никто так и не пришел – ни родители, ни дедушка с бабушкой, ни социальные службы, которые довольствовались тем, что Мадлен раз в год посылала им отчет о том, как обстоят дела. И всех это устраивало.

Но на ферме она оставаться не могла. Не хватало дохода. Она хотела обеспечить мне нормальную жизнь. Она поискала среди частных объявлений и нашла место прислуги в Тулузе. Мы уехали, оставив все позади. Я-то был счастлив покинуть деревню и проклятые для меня места. А вот для Мадлен, я это знал, все было куда труднее. Она долго плакала накануне вечером. Думала, что я уже сплю, но я слышал, как она пыталась заглушить рыдания подушкой. Перегородки были тонкие.

Мы жили под самой крышей. Привыкли друг к другу, я помогал ей чем мог. Она всегда говорила мне по-баскски: Gaitz guztiak, bere gaitzagoa. На всяку беду беда похуже найдется. А я не очень понимал, что может случиться худшего, чем случилось с ней.

Это она заставила меня закончить школу. Сам я хотел в четырнадцать лет поступить в ученики, чтобы приносить хоть маленькую зарплату. С аттестатом в кармане я сразу поступил в жандармерию, потому что это был самый быстрый и надежный способ получить зарплату и сберечь ее.

– А теперь где она?

– После смерти хозяйки нам пришлось съехать. Я устроился на квартире в городе, чтобы продолжить обучение, а Мадлен вернулась жить в свою деревню. Ей было шестьдесят два. Мизерная пенсия, которую я пополнял из своего оклада.

– Она, наверно, была рада вернуться.

– Особенно тому, что снова могла ходить на кладбище. В Тулузе она зажигала свечку на подоконнике в каждый день рождения, именины или день смерти, но это совсем не то.

– Хотелось бы мне с ней познакомиться.

Мне бы тоже хотелось, чтобы они встретились.

Потом я попросил ее рассказать о себе, потому что я пока еще почти не прикоснулся к своей тарелке. Ее-то была уже давно пуста. Я немного подложил себе курицы и овощей, чтобы подогреть первую порцию и потому что это было просто супер, и приготовился слушать ее рассказ.

С полным ртом, обалдевшими вкусовыми рецепторами и глазами в режиме запись, чтобы все запомнить и потом рисовать ее, пока пальцы не отвалятся.

23

– О чем вы хотите, чтобы я вам рассказала?

– О Сюзи.

Готова была поспорить. Было бы странно, если бы он не задавался вопросом, откуда она взялась и почему я живу с ней одна, а она никогда не говорит о своем отце.

Что ж, я упомянула Жюстена, красавца Жюстена, здоровяка Жюстена, сволочь Жюстена. Но сначала плеснула себе красного вина, которое открыла после его анжуйского каберне. Нужно было подкрепиться, прежде чем ворошить по подвалам мои мрачные и мерзкие воспоминания. Он налил себе тоже, но исключительно для удовольствия, и я про себя отметила, что если за десертом мы опять примемся за его бутылку, то вряд ли потом он будет в состоянии сесть за руль.

Шесть лет назад, когда я только-только здесь обосновалась, кооператив по осеменению скота претерпел реорганизацию, в наш район был назначен новый осеменитель и через некоторое время заехал ко мне, в Верхолесье. Похоже, мы друг другу глянулись, потому что в третий свой приезд он начал рассыпаться мелким бесом. Мол, я очаровательна, умна и ему особенно приятно готовить свой объезд, когда он знает, что должен заглянуть и ко мне. Он всегда задерживался, чтобы выпить чашечку кофе и поболтать о том о сем. Закончилось это в сене. Целых пять месяцев я во все верила. Когда он мне признался, что женат и у него двое детей, мне и в голову не пришло, что это может стать проблемой. Я пребывала на своем маленьком облаке и искренне его любила. Когда я видела одну из своих коров в течке, у меня самой все начинало клокотать внутри при мысли, что он заедет сегодня после полудня. Быстренько заканчивала все дела, принимала душ и ждала его. Мы занимались любовью повсюду на ферме. Это всегда бывало быстро, без особой нежности, потому что он делал объезд и время поджимало. Всякий раз я говорила себе, что в следующий раз будет лучше. Он заявил, что не хочет расставаться с женой, потому что она готовит ему всякие вкусности, и хотя бы поэтому он не мыслит жизни без нее. Жалкий тип! И потом, у него были дети и дом, за который надо выплачивать. Классическая схема жизни достойного отца семейства. Плюс симпатичная любовница, чтобы развеяться и отвлечься от властной, ревнивой жены с увядшим либидо. А еще чтобы удостовериться в собственной способности к обольщению и эрекции. Мне было плевать, с ним мне было хорошо, по крайней мере, мне так казалось. О будущем я не думала. Хотя нет, я начала о нем подумывать. Мне хотелось завести ребенка. И момент вроде был подходящий, но с ним я никогда об этом не говорила. Ждала, пока он попривыкнет. Мы продолжали видеться по меньшей мере два раза в неделю, в ритме течки моих коров. Романтично, не правда ли?!

А потом однажды появился бородатый старикан, чтобы осеменить номер 3312. Наверно, он отметил про себя, что я на удивление хорошо пахну для крестьянки в разгар дня, а вот я почувствовала себя плохо. Очень плохо.

– Он не предупредил вас, что сменил район? Ох ты. А ведь обычно это делают на последнем объезде.

– На последнем объезде? Он больше не появится?

– Нет, мадам, его перевели на другой конец департамента.

И тут я поняла, что тип, с которым я кувыркалась все последние месяцы, думая, что он меня любит, просто большая сволочь, эгоист и трус. Я кинулась к телефону, но он ни разу не ответил. В тот же день я достала из почтового ящика письмо, написанное на обрывке листка с логотипом кооператива. Он решил все закончить, потому что жена нашла на его свитере вьющийся волос. Ты же понимаешь, мне бы не хотелось ее потерять. Но он все равно доволен, что так хорошо провел со мной время. Ни сожалений, ни извинений за то, что сбежал не попрощавшись. Он отключил звук, как выключают радио, когда передача закончилась. Единственным облегчением, которое я почувствовала в тот момент, было то, что я по-прежнему принимала свои пилюли. Оглядываясь назад, я бы рехнулась, если б оказалась беременной от этого мерзкого типа.

В тот день я закончила вечернюю дойку, заперла дом и вместе с Альбертом кинулась бегом через поля к Антуану. Три километра, без остановки, не прекращая ни бежать, ни плакать.

А ведь он меня предупреждал. Осеменитель приезжал и к нему. Этот парень не для тебя, Мари, он скользкий, я его не чувствую. А когда Антуан не чувствует мужика, есть все основания ему верить.

– Почему? – спросил лейтенант.

– А вы не знаете?

– Нет. Чего не знаю?

– Ведь он этого больше не скрывает.

– Он что, медиум?

– Нет!.. Хотя, иногда…

– Агент секретных служб?

– Нет-нет, просто гомосексуалист…

– Ну и что?

– А то, что, когда один и тот же мужчина появляется и в его, и в моей жизни – продавец продуктов, молочный инспектор, какой-нибудь коммивояжер, – мы обмениваемся впечатлениями, и они всегда совпадают, и в физическом плане, и в том, что касается характера.

– И что же он думает обо мне?

– Для вас еще слишком рано, мы пока на стадии наблюдения. Еще две-три недели, и мы сможем вынести окончательное суждение!

После этого замечания на лице у него появилось странное выражение. Он не мог решить, шучу ли я, или мы действительно изучаем его со всех сторон, готовя подробный отчет. И чтобы он не задавал лишних вопросов, которые вынудили бы меня признаться, что я не шутила, я продолжила свою историю.

Я так плакала, прибежав к Антуану, что он не мог понять ни слова из того, что я рассказывала. Но он догадался. Это должно было случиться, и, по его мнению, давно пора. Он раздел меня и поставил под горячий душ минут на десять, чтобы я успокоилась. Сам весь вымок. Потом завернул меня в большой мягкий халат, переоделся в сухое, и мы легли у огня, на диване в гостиной. Кажется, я плакала до трех часов утра.

Он разбудил меня, принеся большую чашку кофе и свежий хлеб. Я с трудом разлепила глаза, так они опухли, но тем не менее разглядела часы. Десять утра. Я подскочила, но он уложил меня обратно.

Сам он встал в пять, покормил своих млекопитающих, и у него еще хватило времени, чтобы подоить моих коров. Он просто чудо.

Мои глаза только через неделю приобрели нормальный вид.

У меня мелькала мысль пойти набить морду той сволочи или все рассказать его жене. Не из мести, а из солидарности. Чтобы открыть ей глаза и посоветовать бежать от него сломя голову. Но это была не моя проблема. Я не стала ничего делать.

– Месть ни к чему не ведет, – говорил мне Антуан.

– Зато позволяет разрядиться, – возражала я.

– Замеси бетон, если тебе надо разрядиться, вреда от этого куда меньше, и работа продвинется.

Так я и сделала. В следующие недели я свернула горы. Антуан приезжал каждый вечер. Мы говорили, говорили и говорили. Он понял, что я возложила на этого типа безумные надежды, потому что в глубине души самым горячим моим желанием был ребенок.

– Ты правильно сделала, что не забеременела от него. Все-таки лучше питать хоть немного уважения к мужчине, которого выбрала производителем.

– Но мужчина, к которому я питаю самое большое уважение, не спит со мной.

– Почему так?

– Потому что он гомосексуалист.

Он не нашелся, что ответить. Знал, что я права.

Антуан обосновался на соседней ферме почти в одно время со мной. Альфред, бывший хозяин, умер несколько лет назад.

Антуан был нездешний, а потому искал местечко самое уединенное и самое отдаленное от Канталя, его родного района. Там ему предстояло унаследовать ферму отца, но, когда родители (выбив из него признание) и соседи узнали, что он предпочитает мужчин, все пошло прахом. Он получал анонимные письма, пережил акты вандализма, его грозили прикончить, а отец в один прекрасный день просто перестал с ним разговаривать. Безумие какое-то. Он, такой мягкий, чувствительный, весь нараспашку, не захотел бороться. Мать ничем не помогла. Она тоже считала, что для него лучше уехать туда, где его никто не знает. Впрочем, так было лучше для самих родителей. Антуан решил все начать с нуля. Иначе пришлось бы бороться всю жизнь.

Причем бороться против людской глупости. Все равно что пытаться вырастить клубнику под снегом.

А я испытала искреннее облегчение оттого, что по соседству поселится кто-то другой. Альфред не был грязным типом, он был просто грязным. У моего дедушки хватало сил смотреть на это сквозь пальцы. А у меня не получалось. Мы регулярно бывали на его ферме – во имя добрососедских отношений и чтобы помогать друг другу, когда того требовала работа. Альфред Майер родился от немца-солдата. Его мать, по этой причине обритая[20]20
  После Второй мировой войны во Франции, особенно в деревнях, обривали головы женщинам, которые спали с оккупантами.


[Закрыть], решила дать сыну отцовскую фамилию, чтобы на крайний случай он мог обратиться в Германию. Если для нее все обернется совсем плохо. В результате несколько месяцев спустя она узнала, что тот солдат погиб, его во время Освобождения убили партизаны. Не вовремя он им подвернулся… Тогда она впряглась в работу на ферме родителей, те уже старые были, а сын, естественно, стал ее преемником. Когда старая Берта умерла, Альфред остался один, потерянный, не способный позаботиться ни о себе, ни о доме.

Это была настоящая берлога. Попробуй что-то найти. Стол, вечно заставленный грязными стаканами, служил посадочной полосой для тучи мух, роившихся по всей комнате. Просто Руасси Шарль-де-Голль[21]21
  Руасси Шарль-де-Голль – самый крупный французский аэропорт.


[Закрыть]. Предлагая выпить, он брал со стола грязные стаканы и ополаскивал их под краном. Так что пить не больно хотелось. А дедушка был вежлив. Он выбирал домашнюю настойку, что имело побочный положительный эффект – заодно дезинфицировало стакан. Кругом царило зловоние. И еще, когда он смотрел на меня – один глаз полуприкрыт, другой выпучен, – у меня кровь стыла в жилах. Как раз в тот вечер, когда я заговорила об этом с дедушкой, он и подсказал мне насчет ножа и веревки в кармане.

А потом, в один прекрасный день, мы отправились к нему, чтобы одолжить какой-то агрегат. Искали его повсюду. Нет Альфреда. А ведь это было время Огней любви, сериала, который он бы не пропустил ни за что на свете. Бедняга, наверно, это скрашивало его одиночество. Даже редкие торговцы, которые отваживались к нему наведываться, знали, что в эти часы к нему лучше не соваться. В конце концов мы услышали, как в риге скулит собака. Она крутилась вокруг кипы сена. Подойдя ближе, мы увидели пару ног и пару рук, торчащих с каждой стороны кипы. Наверно, он пролежал там много дней, потому что в риге собрались все мухи. Прежде чем откатить кипу весом в триста килограмм, дед велел мне выйти и подождать снаружи, а еще предупредить жандармов. Я осталась. Я навидалась всякого. Но эту картину я буду вспоминать до конца жизни. Под кипой, которая его прикончила, мы обнаружили Альфреда, он был плоский, как жаба, которую переехали на дороге. Но в два раза более широкий. Пожарники[22]22
  Во Франции в таких случаях вызывают не «скорую помощь», а пожарных.


[Закрыть] отвезли тело в похоронное бюро, и я так и не уразумела, как им удалось уместить его в гроб.

Его старшая сестра, которая не проявляла ни малейшего интереса ни к ферме, ни к брату, продала хозяйство общине.

А через несколько лет его арендовал Антуан.

Мы сошлись, будто знали друг друга с детства, и он очень скоро объяснил мне положение дел, чтобы избежать любой двусмысленности. Мы стали лучшими друзьями. Он был чистый, хорошо пах, и мухам в дом доступа не было.

В тот вечер, когда я явилась к нему с письмом Жюстена, я и призналась ему в любви, на которую он не мог ответить.

Прошло несколько недель, на протяжении которых меланхолия преследовала меня, как комарье летним вечером. Сколько ни маши руками, они все вьются и вьются…

А потом я начала обдумывать, не отправиться ли в Испанию на искусственное оплодотворение. Я все выяснила, дело казалось достаточно простым.

Три дня спустя я нашла у себя на письменном столе карточку осеменителя с нацарапанной запиской: Молодой кантальский бычок, горячий, хорошо сложенный, предлагает свое семя, чтобы осуществить мечту хорошенькой пиренейской брюнеточки. Произведено во Франции.

Я так и села у стола. Идея была странноватая. С одной стороны, голову сломаешь, как потом объяснить ребенку его происхождение, а с другой – очень соблазнительно представить себе ребенка от мужчины, которого я действительно люблю самой искренней любовью. В конечном счете, даже если мы не живем вместе, даже если мы не спим вместе, почему это должно выглядеть более абсурдным, чем переться через все Пиренеи за каким-то сперматозоидом? И уж во всяком случае, его предложение было куда более достойным, чем шанс сделать это с первым встречным, рискуя снова нарваться на сволочь вроде Жюстена. В моих глазах он был идеальным отцом, и пусть он гомосексуалист, разве это чем-то умаляет его достоинства?

– Сюзи знает, что он ее отец?

– Пока что нет. Он ее крестный. Мы решили подождать, пока она подрастет, чтобы все ей правильно объяснить. Тот факт, что он крестный, позволяет ему быть с ней рядом и учить, как отцу.

– Но, хм… У меня один вопрос, может нескромный…

– Как мы это сделали?

Я следила за своей температурой каждое утро. Когда наступал период овуляции, три вечера подряд Антуан приезжал ко мне, закрывался в ванной комнате, делал свои дела и сразу же давал мне шприц.

Впрыскивание, потом в течение пятнадцати минут особая поза йоги – надо стоять на руках, упираясь головой в пол, – и до следующего утра я не вставала, чтобы дать сперматозоидам возможность двигаться в правильном направлении. Он сам закрывал за собой дверь. Все равно у него были мои ключи.

Мы повторяли попытки на протяжении трех месяцев. И ничего. Во мне не уживалось. Хуже, чем у моих самых плохих коров. Мы с Антуаном здорово над этим смеялись. Профессиональный сдвиг.

А потом, на четвертой овуляции, он вышел из ванной комнаты с пустым шприцем. И сказал мне: Все, хватит! Я подумала, что он отступился, что ему надоела эта нелепая комедия. На глаза навернулись слезы. Он подошел ко мне и просто сказал: Ребенка делают не так.

Это была самая прекрасная ночь в моей жизни. Не знаю, как ему удалось, он мне никогда ничего не говорил, но я не думала ни о чем, кроме наших тел, и о том, ради чего мы это делаем. Может, он поступил так же. Или же думал о голом Орландо Блуме.

Не важно, главное, что его петушок смог и с женщиной управиться.

Сам акт, надо признать, был чисто механическим. Он не поднимал головы, уткнувшись лицом мне в шею, и совершал ритмичные движения, туда-сюда, все быстрее и быстрее. С него лил пот, как во время косьбы жарким летним днем. Я сосредоточилась на своей яйцеклетке, представляя, как она, теплая и светящаяся, перемещается по трубе в ожидании нападающих.

Наконец он хрипло выдохнул и сказал мне, что кончил. А следующий момент был совершенно изумительный. Он натянул трусы. А мне было хорошо голой рядом с ним. Мы так и пролежали, сплетясь, до глубокой ночи. Только на этот раз без слез. Он мне описывал предполагаемое путешествие своих хромосомных представителей на манер спортивного комментатора во время «Тур де Франс»[23]23
  «Тур де Франс»– самая известная и престижная велосипедная гонка в мире, проводимая уже более ста лет во Франции. Неофициальное название – «Большая петля».


[Закрыть]: Сейчас майка в горошек возглавила гонку, чтобы пробиться через шейку матки, маршрут четвертой категории сложности. Покрытие очень скользкое, видимость плохая. Но что происходит? Плотная группа участников теперь разделилась на две части, одна направилась к правой трубе, другая в противоположном направлении, к левой. Но победитель будет только один. Внимание, последнее усилие, чтобы достичь вершины яйцеклетки, финальной части забега, но кто же выйдет победителем?..

Я не смеялась, потому что крепко сжимала ягодицы, чтобы держать участников в тепле и готовности. Но как же я была счастлива…

Девять месяцев спустя появилась Сюзи.

Когда акушерка объявила нам, что ее следует поместить под ультрафиолетовую лампу, потому что у нее послеродовая желтуха, из-за которой она вся желтая, мы оба расхохотались. Сюзи выиграла свой «Тур де Франс» в маленькой желтой маечке[24]24
  Желтая майка лидера – отличительная майка спортсмена, лидирующего в общем зачете какого-либо соревнования. Впервые введена на велогонке «Тур де Франс».


[Закрыть].

Оливье улыбнулся. Настоящей улыбкой. Без всякой потаенной грусти. И спросил, может ли положить себе еще немного курицы.

– Конечно, я для того и готовила!

Вот досада. Я-то рассчитывала, что остатков хватит до начала недели.