Текст книги "Мари в вышине"

Автор книги: Аньес Ледиг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

16

Приятный был рынок. Торговля шла неплохо. Погода стояла хорошая, и клиентов хоть отбавляй. Я это люблю. И мой банкир тоже.

А потом, пока я складывала ящики, кто-то положил розу мне на прилавок. Я только увидела отъезжающего на полной скорости мальчишку на велосипеде, но был ли это он?

К цветку была приложена записка: Пойдем, возлюбленная, взглянем на эту розу…[14]14
  Строка из стихотворения Пьера Ронсара в переводе В. Левика.


[Закрыть]

Вот тебе и новая попытка. Он выиграл свой ужин. Я все еще пребывала в сомнениях. Но я дала себе слово.

Я вернулась с рынка, оставшуюся часть дня занималась обычными делами, а вечером, уложив Сюзи, отыскала его визитку и оставила короткое сообщение на автоответчике: «Вечером в субботу, в Верхолесье, около половины восьмого. Хорошей бутылки вина будет достаточно».

Кратко, точно, без эмоций. В любом случае, на данный момент, кроме желания заняться спелеологией…

Это заставит его помариноваться еще немного, проведя несколько дней в ожидании.

У промаринованного мужика вкус приятней, это как с говяжьей отбивной, утверждает Антуан.

Я люблю хорошее вино. Надеюсь, он сумеет выбрать нечто подходящее к маринованной говяжьей отбивной. Хотя я приготовлю курицу, это уместней.

И я правильно сделала, что назначила ужин через неделю. Похоже, он ждет его с нетерпением. Это его проучит!

17

Целая неделя! Вот стерва! Она это нарочно, я уверен. Мне в наказание.

И вот уже четыре дня я жду, пока время двинется побыстрее. Но ничего не поделаешь. И даже хуже того. Бутылку вина я нашел вчера. Она мне стоила еще одного состояния. Да, Мадлен, я знаю, когда любишь, все не в счет. Лично мне всегда все не в счет, потому что никто меня не любит. Кроме Мадлен. Я недостаточно знаю Мари, чтобы любить ее. Нужно же принять хоть какие-то меры предосторожности, прежде чем пуститься во все тяжкие, верно? Например, проверить, являетесь ли вы характеро-политико-сексуально-совместимыми. Попробуйте втолковать это моему эмоциональному мозгу. Я влюблен не рассудочно, а инстинктивно. Это хуже? Или лучше? В любом случае, это так. Мне казалось, что я над собой хозяин. Но все вышло из-под контроля. На сей раз ангелок и бесенок сговорились. Не по форме, а по существу. Это красномордый с рожками надоумил меня наброситься на нее без предупреждения. А белоснежный с нимбом перехватил подачу, нашептав про цветы. И оба толкают меня к ней. Впервые они настроились на один лад, и в результате полилась неплохая музыка. Как бы то ни было, когда начинают размышлять об обоснованности чувств и о том, как с ними управляться, как с ними бороться или как вводить их в нужное русло, то неизбежно удаляются от любви. Любят нутром, а не головой. И до нового приказа нутро не размышляет.

Что я знаю о любви? Полагаю, что ничего.

Сегодня свободный день. Что ж, устроим гонки по пересеченной местности. Очередная совершенно пустая среда не поможет скоротать время. Достаю карту Национального географического института, забрасываю велосипед в машину и качу в сторону гор. Я заранее позаботился о том, чтобы мой маршрут, по подсчетам, прошел через Верхолесье где-то после полудня. Пусть мы должны увидеться в субботу – это не значит, что я не могу сделать там маленькую остановку. А что такого?

Погода чудесная, для апреля почти жарко. Что сказать о пейзаже? Весна во всем своем великолепии. Как я мог просидеть двадцать лет в Тулузе?

Я наскоро перекусываю на вершине и на полной скорости пускаюсь вниз. Останавливаюсь над фермой, чтобы отследить внутренние передвижения, но никого не вижу.

Ну и ладно, я здесь, и я иду. Въехав во двор, вижу, как Сюзи выскакивает из хлева и летит в сторону дома.

– Иди помоги маме в хлеву! А я позвоню Антуану. Давай быстрее!

Вот черт, с ней что-то случилось. Но я слышу не женские крики. Она режет свинью или что?! Я влетаю как ураган и вижу ее у ног животного куда выше ее самой. Корова стоит и выгибается, испуская отчаянный рев.

– А, как вы вовремя!.. Принесите родилку.

– Родилку?

– Деревянная штука, там, у стены.

Сюзи возвращается бегом.

– Он сейчас приедет.

– Спасибо, лапочка.

Вернувшись с этой деревянной штуковиной в руках, я вижу, как Мари исчезает в корове. На ней пластиковая перчатка, доходящая до плеча, и она засовывает всю эту перчатку в зад корове, если только не во влагалище. Где я, где коровья анатомия! Она пытается что-то нащупать внутри и в конце концов вытаскивает две ножки, которые привязывает к тому, что назвала «родилкой». Она выводит меня из столбняка, закричав, чтобы я принес ведро теплой воды. Сюзи берет меня за руку, прежде даже, чем я успеваю осознать приказ, ведет в соседнее помещение и открывает кран.

Когда я возвращаюсь с водой, деревянная часть родилки подпирает корову, а Мари изо всех сил тянет за веревку. Она даже уперлась правой ногой в коровью ляжку, чтоб было удобней.

– Помочь вам тянуть?

– Нет, если тянуть слишком сильно, будут разрывы.

Наконец появляется голова теленка, потом плечи и остальная часть туши. Корова испускает такое мычание, что кажется, будто по горам напротив начинает гулять эхо. Я за нее переживаю.

Теленок падает в солому мертвой массой. Кстати, он и впрямь, наверное, мертвый, потому что весь вялый. Мари яростно его растирает, дует в ноздри, но безуспешно. Тогда она берет ведро и разом опрокидывает его на голову новорожденному. Тот наконец реагирует. Она снова трет его пучком соломы, чтобы обсушить. Он поднимает голову и открывает бессмысленные глаза.

Машина большого мускулистого мишки с визгом тормозит на гравии в трех сантиметрах от моего велосипеда, черт его задери!!! Он проскакивает передо мной, как будто меня здесь нет.

– Все хорошо, Антуан, жаль, что я тебя напрасно побеспокоила, но мне показалось, что сама я не справлюсь.

– Ты правильно сделала. Телочка?

– Да, и очень крупная. Ошибка при осеменении. У нее одна нога загнулась назад, и я полезла ее вытаскивать. Черт, эту мне не хотелось бы потерять – телка с очень хорошей родословной. Все равно спасибо, что приехал. Останешься на чашечку кофе?

– Ладно.

Он поворачивается ко мне и протягивает руку, приветствуя. Все та же простецкая улыбка сквозь трехдневную щетину. Вот уж кому грехи отпустишь без исповеди. И все же пальцы он мне раздробил.

– Антуан, сосед Мари.

– Оливье, я… ммм… я…

– Знаю, вы лейтенант, который вел дело Жан-Рафаэля. Очень приятно. Вы проезжали мимо?

– Да, случайно.

Он смотрит на меня с глупой улыбкой. Я не умею врать, что всегда заметно, и это меня раздражает. Но иногда может сослужить службу.

– Я и вам приготовлю чашечку? – спрашивает меня Мари.

– Нет-нет, оставляю вас вдвоем. Мне бы не хотелось мешать.

Она подходит к нам с улыбкой на губах. На ее лице искреннее облегчение. Некоторые женщины, как моя соседка по лестничной клетке, довольны тем, что за один день успели погладить, помыть пол и приготовить жаркое из телятины; а вот Мари запустила всю руку в корову, которая больше ее самой, чтобы вытащить мертвого теленка и воскресить его теплой водой. Я люблю жаркое из телятины, но куда более волнующе видеть, как теленок встает на ноги, вернувшись к жизни, даже если и закончит ее в виде жаркого.

Она в крови по самую шею, в волосах влажная солома, на майке налипла какая-то кровянистая слизь рядом с огромным пятном от навоза. Она куда менее привлекательна, чем обычно, после сегодняшнего тяжелого отела, и не сейчас у меня на нее встанет, что весьма кстати, иначе в моем обтягивающем велосипедном трико вид у меня был бы поистине дурацкий!

Поддавшись настояниям Сюзи, я в конце концов остался с ними перекусить. Наверняка я показался ей действительно смешным в тот вечер, когда она обнаружила меня посреди кухни. Я все же снял велосипедную каску и расстегнул молнию на куртке и на футболке. От таких штучек в жар бросает, и я все еще не отошел от того, что она проделала. Наверняка выглядел я слегка обалдевшим – не хуже того теленка.

Мари поставила кофе, перед тем как исчезнуть наверху, чтобы быстренько принять душ. Хорошая мысль. Вот только на мне по-прежнему будут обтягивающие трико, когда она вернется и снова станет в моем вкусе. Поэтому я сажусь и незаметно прячу свой прибор между ногами, чтобы он и думать не смел о неожиданной демонстрации. Можно только посочувствовать его неспособности удержаться и не встать по стойке смирно, стоит мне ее увидеть. Или это доказательство?!

Я предоставляю Антуану вести разговор, поскольку сам не знаю, что сказать. Но он общается в основном с Сюзи. Кажется, они с малышкой невероятно близки. Ее отец? Нет-нет, невозможно. Расставшаяся пара не может сохранить такие прекрасные отношения. Они друзья, это видно. Или брат и сестра. Но остается проблема габаритов. Из одного Антуана можно сделать четыре Мари. Может ли такое быть при столь близком родстве?

Когда Мари возвращается, Сюзи уже поставила чашки, достала домашний пирог и налила большой стакан апельсинового сока.

– Хочешь, я нарисую тебе рисунок, как в прошлый раз?

Она даже не дожидается ответа и сразу приступает к делу на уголке стола.

– А мне, – говорит Антуан, – мне разве не нарисуешь?

– У тебя их уже полон дом, а у него, может быть, совсем нет.

Ни одного! Тот, который она мне сделала в первый раз, я прикрепил к холодильнику. Это первый рисунок, который я получил от ребенка. В тридцать восемь лет. Ну, все имеет свое начало. И ни племянника, ни племянницы, по крайней мере о которых я бы знал, ни девицы, которая выбрала бы меня в крестные? И конечно, никаких детей – ни явных, ни тайных. Если только какому-нибудь терминатозоиду на пике формы не удалось преодолеть латексный барьер.

Говорим мы в основном о Жан-Рафаэле. А еще я интересуюсь, все ли коровы рожают подобным образом.

– Роды у животных… – обстоятельно начинает Антуан.

По части животных я полный профан. Исключение – большие свиньи.

Наконец я поднялся, решив оставить их в тесном кругу и удалиться. Сюзи протянула мне рисунок, который я убрал в свой рюкзак. Я был в напряжении. Да нет, не между ногами. Скорее мне было не по себе. Что это за троица? Я чувствовал между ними общность, связь. Как в молекуле воды. H2O. Два атома водорода и один кислорода. И я, свободный электрон, который крутится вокруг. Вода – это жизнь. Общаясь с ними, я чувствовал себя, будто умирающий от жажды, которому дали попить. Словно сам обновляешься.

– Спасибо за помощь. Да, кстати, в субботу ничего не получится, – заявила она, даже не пытаясь как-то смягчить.

Я распался на части, не сходя с места. С теми же ощущениями, что у полудохлого теленка, когда он недавно вывалился на солому.

– Да нет же, шучу, – выдержав паузу, бросила она мне, как ведро теплой воды на голову.

Нет, правда, ну и стерва!

А с другой стороны, это официальное подтверждение в присутствии ее друга.

Ура!

18

Лейтенант отбыл сразу после кофе. Может, ему показалось, что он мешает. И то сказать, он же ничего не знает про Антуана.

Глянув на себя в зеркало в ванной комнате, я подумала, не захочет ли он отменить ужин. Я была так довольна, что сумела спасти теленка, что даже не отдавала себе отчета, как и в чем изгваздалась. Наверно, он испытал отвращение. Если он все же придет, надеюсь, нового отела в тот момент не случится. Надеюсь также, что он приедет не на велосипеде, потому что, когда он снял велосипедную каску, вид у него был диковатый. Ветер вздыбил волосы во все стороны, а пот склеил их, как фиксирующий гель. Такое впечатление, что у него на голове разлегся дохлый еж.

С другой стороны, трико потрясающе обтягивало его округлые мускулистые ягодицы, что компенсировало дохлого ежа. А когда он еще и расстегнул молнию на футболке, потому что ему было слишком жарко, я почувствовала, как внизу моего живота разворошили муравейник. Прекрасно вылепленные грудные мышцы, без единого волоска на торсе, кожа, блестящая после приложенных усилий. Вот таких я и люблю: слишком много волосатых животных я вижу в течение всего дня.

Мужик оборачивается на улице вслед красивой девчонке, чтобы глянуть, так ли она хороша сзади, как спереди, и феминистки начинают звонить во все колокола. Мачо здесь, фаллократ там. Тихо, тихо, тихо! Мы все одинаковы!.. Парень расстегивает молнию, обнажая мощную гладкую грудь, и уровень осадков у нас внутри взмывает вверх.

Надо заметить, мой собственный муравейник реагировал далеко не на всякого, и то довольно сонно. Может, потому, что со мной были Сюзи и Антуан. А может, потому, что, когда в последний раз муравейник пробудился, он оказался населен красными муравьями, которые выели меня изнутри, кровожадные и жестокие. С той поры я держу их под плотной крышкой, и пусть задохнутся все до единого.

Возможно, Антуан прав, и пора скинуть крышку. Он был так рад, что я в результате приняла приглашение. Немного побурчал, почему я не сказала ему раньше, но я думала поделиться с ним завтра, за яблочным пирогом. Уходя, он поцеловал меня, надолго задержав свою большую ласковую руку на моей щеке, как будто прощался со мной в последний раз. Ладно тебе, Антуан, что на тебя нашло? Смешно, в самом деле, не может же какой-то ужин нас разлучить!

– И все же у него такая аппетитная попка в этом трико! – бросил он мне, взгромоздившись одной ягодицей на сиденье и придерживая рукой дверцу.

Его рука на моей щеке не давала мне покоя весь оставшийся вечер. А если это все изменит? А если они не поладят? А если под той крышкой уже пусто? А если ничего не получится? А если получится?

А если прекратить наконец изводить себя всеми этими «если»?

И я снова вспомнила о вопросе, который за ужином задала Сюзи между двумя глотками апельсинового сока:

– А почему ты в этот раз его не связала?

Антуан так и покатился со смеху.

Чуть смущенный лейтенант глянул на нее с улыбкой. Я просто ответила, что сегодня он хорошо себя вел.

И это правда.

На этот раз он улыбнулся, глядя на меня.

Даже в его улыбке чувствуется какой-то надлом, что-то вымученное, как будто внутри щек натянуты ниточки, придерживающие уголки губ. А рот сопротивляется. И еще – на губах улыбка, а в глазах грусть. А улыбка как у бомжа, которому бросили монетку. Он доволен, но это ничего не изменит в его собачьей жизни. Или у парня на платформе, когда он прощается со своей возлюбленной. Улыбка грустного клоуна.

Вот только он не клоун. Он лейтенант. Но, возможно, грустный.

В конечном счете, думаю, он не больной – он просто раненый зверек, агрессивный, потому что ему больно.

Бабуля? Что ты там говорила?

Почему я их притягиваю? С Антуаном то же самое. Он быстро поправился, когда я его приютила. Вот он – большой запыхавшийся олень на пределе сил, который бежал аж из Канталя[15]15
  Канталь – французский департамент в регионе Овернь.


[Закрыть] в страхе, что его настигнет свора гончих, натасканных на то, чтобы преследовать, загнать, бросить на землю и остервенело порвать. Он укрылся здесь, как раз перед сигналом к расправе.

Ах ты боже мой!

А что же мне со всем этим делать?

19

Суббота. Наступила суббота.

Небольшая велосипедная прогулка позволила мне немного выпустить пар. Мое тело превратилось в огромную плотину, удерживающую необъятную массу мандража. Около пяти часов я принял душ. Не слишком рано, чтобы сохранить свежесть, не слишком поздно, чтобы мой естественный запах успел вступить в свои права. Говорят, будто то, что происходит между двумя людьми, совершенно неподвластно их воле. Так пишут в книжках. Взаимное влечение возникает потому, что две данные иммунные системы являются взаимодополняющими, что служит залогом производства более выносливого потомства, – и все прочее в том духе. Подумать только, невидимые молекулы определяют будущее человечества.

Надеюсь, ее феромоны столкуются с моими…

Бритье непосредственно перед выходом. Прическа обычная. То есть никакая. Джинсы, майка, свитер. Никакого одеколона. Только мои невидимые молекулы.

Не люблю принаряжаться. Вопрос честности. И потом, для мужиков разница между нашей настоящей внешностью и тем, во что ее можно превратить, не шире канавки. А у женщин это целый каньон. Возьмите девицу на какой-нибудь вечеринке: туфли на шпильке, короткая юбочка, белая блузка с пуговкой на груди, которая готова расстегнуться, да-да, вот прямо сейчас расстегнется, серьги, поблескивающие в такт движениям, и лицо, раскрашенное, как угнанная тачка. Супердлинные ресницы, черные глаза, матовая золотистая кожа, пухлые блестящие губы. А наутро проснетесь, она без макияжа, в застиранной синей майке – поневоле задумаешься, туда ли ты попал.

Лично я люблю женщин, которые не мухлюют. Которые достаточно красивы и ежедневно отправляясь на работу, и на вечеринке, – они не изображают ряженых на каблуках такой высоты, что страховым компаниям впору хвататься за кошельки в предвидении всевозможных вывихов, растяжения связок и прочих травм опорно-двигательного аппарата. В любом случае, терпеть не могу загулы. Для них нужны друзья. Чтобы выпить, пройтись по разным заведениям, подцепить девчонок и пополнить свой список охотничьих трофеев, а наутро не слишком грубо довести до их сознания, что они были всего лишь дичью. Покрасоваться перед приятелями. Нет у меня приятелей. Поэтому по вечерам я сижу дома.

Ведь отправиться на тусовку в одиночку можно только от полной безнадеги. Кто я?.. Брюзга?.. Бирюк?.. Я же вас предупреждал. Меня не любят. И кто сказал, что тусовки так уж необходимы, чтобы чувствовать себя счастливым? Вот я счастлив на своем велосипеде и со своими блокнотами для рисования.

А в этот вечер счастливым меня сделала дорога наверх, на ферму.

Около часа езды. Музыка по авторадио. Диск с моей домашней подборкой. Той, от которой я никогда не устаю.

 
Минуло только семь веков,
Остались их дела.
Их злая участь, снова ты
На память мне пришла:
Как вижу, и огни пожарищ,
И мертвые тела.
 

Я еще подвывал Кабрелю[16]16
  Франсис Кабрель (р. 1953) – французский исполнитель, композитор и автор песен. Цитата из песни о рыцарях-катарах.


[Закрыть] и его рыцарям-катарам.

Почему эта песня так на меня действует? Ну да, я чувствительный. Безусловно, слишком. А может, все дело в гитаре? У меня мурашки бегут, когда он играет. Но он же играет во всех своих песнях, почему именно рыцари-катары? Может, я потомок одного из них. Кто знает?! Почему какие-то вещи трогают вас больше, чем соседа? Нам не известно ни откуда мы пришли, ни куда идем. Известно только, что мы собой представляем на данный момент.

И в данный конкретный момент, на последнем повороте к ферме, мое сердце бьется с бешеной скоростью.

Я прибыл ровно в семь тридцать. Сюзи уже поужинала, но ждала меня, чтобы поцеловать.

– Ты такой гладкий и вкусно пахнешь! Антуан всегда немного колется. Ты будешь хорошо себя вести с мамой, да?! А то она тебя свяжет, как овцу!

– Я буду хорошо себя вести, обещаю!

Я протянул ей маленький сверток, который прихватил для нее. Энергично раздирая бумагу, она широко распахнула глаза, перед тем как одарить меня еще одним поцелуем. Потому что я такой гладкий.

– Смотри, мама, цветные карандаши и толстый альбом для рисования!

– Отлично! А теперь скажи ему спокойной ночи и пошли.

Мари проводила ее в кровать, рассказала коротенькую сказку и спустилась. Я воспользовался этим временем, чтобы выставить на стол бутылку вина и сходить за оставленной в машине орхидеей. Прежде я никогда не бывал так часто в цветочном магазине. Прямо скажем, я вообще не бывал в цветочных магазинах. Мадлен предпочитает шоколад.

На огне стояла чугунная кастрюля, от которой исходил восхитительный аромат. Стол был накрыт, и Сюзи написала наши имена на кусочках картона. Она кажется действительно очень развитой для своего возраста. Я почувствовал, что меня принимают. Они говорили между собой об этом ужине, они его подготовили. Они меня ждали. От этого становится хорошо на душе. И даже чертовски хорошо. Уже двадцать лет меня никто не ждет. Я не создан для одинокой жизни, иначе был бы счастлив, что меня никто не ждет. А ведь я все сделал, чтобы так оно и было. Поди пойми.

Я погладил Альберта, который спал в своей корзине, усталый после трудового дня.

– А он быстро к вам привык, этот пес. Обычно он не так сговорчив, – бросила она, спускаясь по лестнице.

– Наверно, чувствует мое к нему расположение.

Она была очень красива. Без особых затей. Широкие черные брюки, перехваченные внизу, мягкая ткань которых подчеркивала каждое движение. Хлопковая бледно-розовая рубашка с расстегнутыми двумя верхними пуговицами. И никакая больше не грозила расстегнуться. Она надела лифчик, его бретельки просвечивали сквозь ткань. Значит, ее соски будут вести себя прилично. Волнистые волосы мягко ложились вокруг платка, просто повязанного вокруг шеи. Легкий макияж. Едва-едва. Так же красива, как если бы шла доить коров. Мне было плевать с высокой колокольни на то, что она никогда не будет красоваться на обложках женских журналов. В глубине моих глаз она была красива. А я больше не был объективен.

Она улыбалась, вела себя раскованно и, казалось, была настроена провести приятный вечер, забыв о наших прошлых осложнениях.

– Спасибо за орхидею, она чудесная.

Потом взяла бутылку вина.

– Великолепный выбор.

Я остановился на анжуйском каберне позднего сбора, сказав себе, что мы могли бы начать с него в качестве аперитива, а потом допить в конце ужина.

Первое испытание я прошел с блеском. И слегка расслабился. Сердце начало успокаиваться.

Она поставила Нору Джонс – негромко, под сурдинку. Свеча на столе. Приглушенная атмосфера. Если отвлечься от металлического позвякивания перегородок в стойле и похрапывания Альберта, могло показаться, что в мире нет никого, кроме нас.

Я налил нам по бокалу, пока она хлопотала у плиты. Желудок у меня так и крутило – то ли от усиливающегося голода, то ли от нарастающего страха.

Наверно, ужины вдвоем – это как собеседование при приеме на работу: чем чаще они у тебя случаются, тем вольготней ты себя чувствуешь. Подобные этому я мог пересчитать по пальцам одной руки, причем рука вполне могла быть двупалой. А чтобы напротив сидела девушка, которая столь полно соответствовала всем критериям «моего вкуса», – такое случилось впервые.