Текст книги "Польская фэнтези (сборник)"

Автор книги: Анджей Сапковский

Соавторы: Томаш Колодзейчак,Яцек Собота,Яцек Дукай
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

2

Да, Оронк, старый, умирающий кот... Так говорят Свитки. Они учат нас, как достойно жить, как общаться с Богами, как познать цель и смысл существования. Они устанавливают табу, говорят о наказаниях за преступления, подсказывают, как выходить из трудных ситуаций. Определяют ритуалы и обычаи, описывают наше прошлое и говорят о будущем. Они – основа нашего бытия, без них мы не существовали бы. Но и они не выжили бы без нас, ибо что есть священная книга и Бог, у которого нет поклоняющихся ему? В такой взаимозависимости уже прожили сотни поколений с тех пор, как наш народ возник на старой Земле, а потом переправился сюда, в этот далекий мир.

Мы отрезаны от остальной человеческой цивилизации. Наши предки выкупили права на колонизацию Регелиса, обрели мир, в котором могли жить по законам, данным нам в Свитках. Эти законы заставили Уэлдона отсечь себе палец во искупление греха халатности. Эти законы велят пятнадцатилетним детям вступать в те касты, в которых пройдет их дальнейшая жизнь. Эти законы предписывают человеку, нашедшему тебя, кот, мертвым, совершить необходимые обряды, мумифицировать твое тело и захоронить в песках пустыни, окружающей наш город-колонию. Оронк, старый котище, этим человеком буду я.

Помнишь ли еще ты, когда она к тебе прикасалась? Сегодня, вчера, на прошлой неделе? Сколько времени тебе пришлось влачить сюда свое дряхлое тело, чтобы передать мне этот дар? Дар памяти...

* * *

Спустя два года после случившегося в порту Каззиз стал полноправным членом касты Чистых. Ушел в пустыню, где многие дни предавался размышлениям, отказавшись от пищи и принимая лишь чистую воду. Потом прошли торжества, в которых участвовали все священники Каль-Абара, самого большого храма города, и гости из других номов.

Колонизация планеты началась тридцатью годами раньше. С того времени количество жителей выросло с двадцати тысяч до двухсот. Сразу же по прибытии колонисты активировали в инкубаторах свои плоды, а в настоящее время на свет являлись уже родившиеся естественным путем дети первых искусственно зачатых регелиан. Планета была суровой и безжизненной – летом стояла жара, доходящая до восьмидесяти градусов Цельсия, зимой, даже на экваторе, морозы достигали минус пятидесяти. Однако планета была богата сырьем. Солнечная, химическая и ядерная энергии помогали возводить дома, изолирующие людей от враждебного климата. Автоматы-исследователи отыскали несколько районов с приемлемым микроклиматом. Другие параметры тоже благоприятствовали колонизации. Тяготение на Регелисе составляло четыре пятых земного. Несколько неглубоких морей – зимой промерзающих не до дна, а летом испаряющихся почти целиком – смягчали климат. Собственная живность Регелиса не перешагнула порога колоний одноклеточных. Континенты на огромных пространствах были покрыты зелеными кожухами органической материи, проходящей годовой цикл развития. Весной они разрастались, набухали, образуя слизистую, склеивающую песок пленку. Летом странные поля высыхали, превращаясь в рваную тонкую темно-зеленую пленку. Осенью сильные ветры разрывали пену на лохмы и разносили по поверхности планеты. Рассеявшиеся таким образом споры ухитрялись перезимовать и дождаться очередной весны. Во временных морях и подземных реках тоже ютились различные формы водорослеподобной жизни. Эти несложные организмы за несколько миллиардов лет существования сумели в ходе фотосинтеза наработать столько кислорода, что он составлял десять процентов атмосферы Регелиса.

Люди Свитков заселяли одну за другой провинции – номы: возводили города и фабрики пищи, строили шахты. На орбите удерживался сателлитарный центр связи с гиперпространственным проходом. Проход по меркам человеческой цивилизации находился очень далеко от планеты – на расстоянии более четырех парсеков. Регелис практически был отрезан от остальной части человеческой цивилизации и ее крупнейшего средоточия – Солярной Доминии.

Для церемонии принятия в касту, уже после испытания голодом, Каззиза поставили перед первосвященником храма Каль-Абар. Аудиенц-зал был небольшой, невысокий, освещенный не компакт-лампами, а горящей в углу лампадой. В комнате клубился дым, выжимающий из глаз Каззиза слезы. Одетый в черные одежды старец сидел на своем престоле. На голове у него была тиара, а ноздри, уши и глаза прикрывали золотые бляшки. В углах комнаты стояли четыре аколита могучего сложения. Лысые, в набедренных повязках. Первосвященник жестом подозвал мальчика. Растопыренной пятерней коснулся его лба, губ и подбородка. Потом острым ногтем процарапал на груди слева знак змеи, а справа – птицы. Обмакнул палец в кровь и нарисовал на животе символ глаза – знак касты Чистых.

Два аколита подошли к юноше, взяли его под руки и ввели в храмовый зал, где ожидали родители, семьи старших братьев, соседи и друзья. Теперь он стал одним из них. Началось торжество. Пестрая процессия двинулась к родительскому дому Каззиза, где предстояло начаться двухсуточному празднеству. Ошеломленный, он безвольно проделывал все, чего требовали близкие, – пел, танцевал, пожимал руки мужчинам, целовал в щеки женщин.

Неожиданно ему показалось, что вдалеке, за поворотом улицы, он видит маленькую фигурку. Эта фигурка наблюдала за шествием, но когда процессия приблизилась – убежала. Уже через минуту одурманенный алкоголем и наркотиками Каззиз не мог бы сказать, действительно ли видел ее. Неужели Мараена решилась прийти сюда, в центр запретного для нее района проживания касты Чистых?

Они встретились через два дня. Он уже начал работать – выполнять обязанности, связанные со взрослением. Дети приверженцев Свитков учились до двадцати лет, однако последние годы учебы у них сочетались с трудом. Каззиз специализировался на программировании исследовательских автоматов. Сотни таких машин изучали планету. Несмотря на тридцатилетие присутствия человека, огромные пространства Регелиса, в основном особо удаленные от столицы, еще были малоизучены. Автоматы пересекали пустыни в поисках благоприятных климатических ниш, источников сырья, новых разновидностей регелианской флоры. Машины обладали большой степенью автономности, работали по самообучающимся программам и с поддержкой стационарных экспертных систем, однако временами наталкивались на препятствия и явления, разобщаться с которыми не могли. Тогда в дело вступал человек.

Каззиз работал дома, необходимые данные поступали к нему по Сети. В принципе первые месяцы работы тоже были обучающими – он просто наблюдал за деятельностью автоматов и анализировал решения опытных, высококвалифицированных программистов. Ему часто поручали разобраться в такой же проблеме, которая стояла перед его более опытными коллегами. Он принимал самостоятельные решения, а затем сравнивал их с реальными действиями, осуществленными в конкретной ситуации.

На третий день после торжественной инициации его направили на техническую базу по проектированию и ремонту разведывательных автоматов, помещавшуюся в центральном районе, доступном для представителей всех каст.

Транспортная капсула доставила Каззиза на самую просторную площадь города, окружающую храм Каль-Абар. Там он увидел Мараену.

Ей было пятнадцать лет, и уже начинала проявляться ее красота. За прошедшие месяцы исчезла угловатость, тело приобрело стройность и гибкость.

Мараена стояла у памятника первосвященнику Хатху, первому на этой планете пастырю народа Свитков. На руках у нее был кот Берой. Теперь и она увидела Каззиза, однако не двинулась с места и не окликнула его, прекрасно зная, что допускают обычаи и законы, а чего нет. Он знал тоже.

Он шел к ней. Ноги в сандалиях мягко ступали по брусчатке, покрытой тонким слоем белого песка. У Каззиза сильнее забилось сердце – а вдруг да кто-то за ними наблюдает? Вдруг донесет священникам?

«Успокойся, – мысленно приказал он себе. – Успокойся, глупец. Ты прошел инициацию, но она-то еще ребенок. Ты можешь к ней подойти и поговорить. Умеренно, как велят Свитки. Но можешь. Пока еще – можешь!»

Десять дней назад, до обряда, они расстались детьми. Сидели на земле рядом с товарным дебаркадером. Мараена поглаживала дряхлого Бероя, а Каззиз рассказывал ей о намеченных торжествах, о подготовке и обрядах. Она слушала, слегка улыбаясь, и внимательно, как всегда. Десять дней назад...

Теперь все изменилось: он – взрослый, она – ребенок. Он – член касты Чистых, она через девять месяцев вступит в касту Повинующихся. Сейчас к ней еще можно подойти и поговорить. Почти коснуться ее кожи. Осталось совсем мало.

Он шел к девочке и вдруг ощутил неодолимую уверенность в том, что она стоит здесь с утра, что была здесь и вчера, и позавчера. Он почувствовал укор совести за то, что торжества и новая работа настолько увлекли его, что оттеснили в памяти образ Мараены. И в то же время поступок девочки доставил ему радость, принес ощущение покоя и безопасности.

– Привет, Мараена. – Он старался говорить нормально, как всегда. Она почувствовала, что он напряжен, что новые социальные отношения, возникшие между ними, лишают его свободы. Она всегда умела угадать его чувства, колебания и сомнения.

– Здравствуй, Каззи, – тихо ответила она. – Как хорошо, что ты пришел.

– Мы должны придерживаться установленного порядка.

– Я помню, – грустно улыбнулась она. – Знаешь, Берой опять болеет.

Каззиз посмотрел на кота. Животное неподвижно лежало на руках у девочки, прикрыв глаза и поджав хвост.

– Он просто сладко спит, по крайней мере так кажется, – попытался успокоить Мараену Каззиз.

– Я дала ему лекарство, у него что-то с желудком, кажется, опухоль...

Кот Берой был спутником их забав всегда, сколько помнил Каззи. Он постоянно следовал за Мараеной. Когда набиралось слишком много шумливых ребятишек, он незаметно исчезал в ближайших кустах или в подвалах. Но стоило Мараене отправиться в свой район, и Берой появлялся снова. Внезапно и беззвучно, как положено всякому коту. Он тут же требовал, чтобы его взяли на руки и отнесли домой. Каззиза он полюбил, разрешал себя гладить и ласкать. Даже охотнее, чем кошка Каззиза – Бреда. На других детей – любителей понежничать – он фыркал, спокойно, но с явной решительностью: «Не подходи, если не хочешь снимать с руки кожу, как шкурку с помидора!» Обычно этого было достаточно.

Берой явно постарел. May – священные кошки приверженцев Свитков, окруженные почетом и уважением, – это генетически укрепленная раса. Бывало, они доживали и до тридцати лет, однако время, а зачастую и болезни брали свое. Берой уже давно распрощался с молодостью.

– Я люблю тебя, – сказал Каззиз, чувствуя в горле шершавый ком страха. Любовь к девушке из другой касты. Признание в любви. Это не умещалось в дозволенные границы поведения. Становилось опасным. И все-таки он сказал.

– Я тоже люблю тебя, Каззи. Но ты уходишь. – Мараена указала на кота: – И он тоже покидает меня.

С того дня они встречались почти ежедневно. Он искал повода выбраться из дома в центральный район города. Посещал конструкторские бюро, наблюдал за погрузкой и отправкой модулей с новыми или отремонтированными исследовательскими автоматами, работал одновременно в нескольких проблемных лабораториях. Такая активность вызывала к нему уважение руководителей и старших коллег. Он разбирался в своем деле, и вскоре на него перестали смотреть как просто на способного юношу. Хотя ему еще не исполнилось семнадцати, он стал полноправным членом коллектива программистов. Благодаря этому появлялись новые предлоги покидать районы касты Чистых. Он занимался не только исследовательской работой. Как члену ночной гильдии ему доводилось участвовать в религиозных требах и торжествах, а также обычных дружеских встречах, которые устраивали члены коллектива. Каззиз посещал центральный район по четыре-пять раз в неделю.

И там его неизменно ожидала Мараена.

Иногда они разговаривали не скрываясь – в парке или на центральной площади города. Кодекс не запрещал случайных встреч, хотя они вроде бы несколько противоречили хорошему тону. Однако позволять себе такое слишком часто они не могли. Поэтому изобрели множество способов, чтобы встречаться хотя бы на минутку, увидеться издали, перекинуться несколькими словами. Договаривались о встрече то в большом торговом зале, то на верблюжьих бегах, то в толпе людей, совершающих религиозные церемонии, вообще там, где было много народу, а встреча казалась случайной. Несмотря на все предосторожности, Каззиз не сомневался, что множество глаз слишком часто видело их вместе. Да и вообще, разве возможно укрыться в городе, насчитывающем всего сто тысяч жителей? Тем более если это происходит на территории, занимающей едва десятую часть агломерации – а ведь примерно такова была площадь центрального района.

Время шло, принося ежедневные порции работы, радости и забот. Бреда была сукотая. Приближался день, когда юноша должен был получить самостоятельную должность оператора. Надвигалась регелианская зима, а с ней и большие морозы и бураны. Но – что самое важное и самое страшное – каждый день приближал Мараену к шестнадцатой годовщине рождения, дню кастовой инициации.

Касте Повинующихся предстояло пополниться новой женщиной, здоровой, красивой и умной, работающей биологом на станции по производству пищи. Каззиз, программист из касты Чистых, должен был потерять ее навсегда.

3

Каззиз поднялся с подстилки, на которой лежал старый кот. Из стенного шкафчика достал тюбик с красными надписями. Подошел к Оронку. Выдавил на палец немного зеленой массы. Правой рукой погладил голову кота, потом смазал ему шерстку на щеке.

Оронк раскрыл глаза, вздрогнул. Хвост у него напрягся, потом выгнулся мягко и красиво, как в былые времена. Аромат мази явно возбудил его. Побелевшим язычком он облизал губу, чтобы в рот попало как можно больше живительного вещества.

«Это наркотик, кот, обман. Он дает лживое ощущение вкуса и силы, приносит удовольствие и временное забвение. Позволяет почувствовать сытость, хотя в действительности ты подыхаешь от голода. Приносит радость, хотя в реальности тебя должно съедать отчаяние. Обман. Однако сколь же мизерна эта биохимическая ложь в сравнении с тем обманом, который создают наши собственные здоровые и нормальные органы чувств.

Ложь. Зыбкая надежда, минутное забвение, трепет блаженства... Мы дарим это себе, но всякий раз вынуждены возвращаться в реальный мир, как и ты скоро вернешься из наркотического сна.

Как давно это было, кот? Сколько лет я ласкаю тебя, как это делала она, и ничего больше сделать не в силах. Тридцать лет? Тридцать четыре? Ты молодец, кот. Ты подарил нам несколько дополнительных лет. Больше, чем мы могли ожидать...

Отчаяние, безумие и наказание. Все случилось сразу.

До инициации Мараены осталось всего две недели. Они виделись редко, потому что все ее время уходило на долгие молитвы, ночные бдения в храме и подготовку одежды. Вокруг девушки копошилась масса людей – женщины из родственников, священники, подруги. Почти невозможно было сбежать на свидание.

Каззиз терпеливо приходил в центральный район, чуть ли не ежедневно прогуливался по огромной площади между изваяний богов и жрецов, делая вид, будто совершает обряд покаяния.

Почти всю прошлую ночь он проплакал.

Религия была основой их общества. Свитки, обнаруженные в развалинах последнего храма старой религии на острове Филе [133]133
  Остров в районе первой катаракты – порога – Нила. – Здесь и далее примеч. пер.


[Закрыть], содержали описание картины мира и управляющих им законов. Последние египетские жрецы, спятившие пророки, свидетели гибели своей тысячелетней цивилизации, попытались понять, что творится вокруг. Их мир уходил в небытие, а ведь казался таким неуничтожимым, вечным. Храмы их веры и гробницы давних царей были древностью уже во времена греков и римлян – народов, которых история сама называет древними. Поколения за поколениями темнокожих жрецов были свидетелями ритмов возрождающихся миров, могущества и падения владык, побед фараонов и нашествий чужеземных армий, урожайных лет и годов голода. А храмы из песчаника, устремленные в небо пирамиды, древнейшие мифы и Река существовали незыблемо. Но вот пришли новые варвары со своей странной религией, которая овладела Империей и смела старых богов. Один за другим падали святилища, приверженцы отворачивались от своих покровителей, а жрецов изгоняли или убивали. Последний храм Исиды выжил на острове Филе. Там два вдохновенных безымянных жреца написали Свитки – охватив единой мыслью истины угасающей религии и предсказав явление пророка, который вернет вере давнюю силу. Они укрыли Свитки в подземном склепе, а сами, вероятно, погибли от рук христианских фанатиков-монахов. Свитки сохранились. Прошло две тысячи лет, прежде чем их отыскал пророк, новое воплощение Тота Трисмегиста [134]134
  Тот, трижды величайший.


[Закрыть]. Он обновил обряды и начал проповедовать слово Богов, записанное в Свитках.

Приверженцы пророка пережили преследования времен Внутренних Солярных войн, культ не погиб в века Виртуальных Миров, Святыни использовали Десятилетие Исхода. Полвека назад священникам удалось приобрести права на колонизацию Регелиса. Люди Свитков строили города и на многих других планетах, заселенных людьми и Чужими.

Религия, традиции и обычаи придавали людям силу, помогали понять мир, укрепляли чувство общности и безопасности. Он создали Каззиза таким, каким он был. Он понимал это. Знал, что подчинится законам сам и Мараена поступит так же. Понимание этого отнимало у него сон и аппетит, не позволяло сосредоточиться на работе, приводило к тому, что в контактах с родными он сделался ворчуном, даже брюзгой.

Однако наконец он все же увидел Мараену, хотя уже совсем было потерял надежду. После нескольких дней разлуки, долгих часов одиноких прогулок, попыток разглядеть знакомую фигурку, оборачиваясь на каждый женский голос, он наконец увидел ее.

Она медленно шла к нему, оранжевая туника, которую девушки должны были носить перед инициацией, играла на ее теле в ритме шагов. Черные прямые волосы падали на щеки, длинные ресницы заслоняли глаза, мягкой дугой изгибались тонкие выщипанные брови. Веки были накрашены голубым, а губы – светло-красным, почти оранжевым. Эти яркие пятна резко контрастировали с ее темными волосами и черными глазами.

Когда Мараена подошла ближе, Каззиз увидел, что она плачет.

«Сейчас она размажет макияж, – подумал он. – Сейчас сбегутся люди, начнут выспрашивать, почему она плачет, если на ее лицо нанесены краски радости. О Боги, почему она плачет?!»

Она остановилась в двух шагах от него и молча, сжав губы, вглядывалась в его лицо, словно хотела запомнить каждую черточку.

– Что случилось, малышка? – спокойно спросил он.

– Берой умер. Утром. Отец уже мумифицировал его и захоронил в пустыне. Нет больше Бероя.

– Он был уже старый и болел. – Каззиз сделал шаг к Мараене. Он понимал, что произносит ужасные, бессмысленные слова, которыми обычно пытаются утешить людей, впавших в отчаяние после смерти близких. – Он страдал. Теперь ему уже не больно.

– Его нет, – прошептала она так, словно вообще не слышала слов Каззиза. – Нет Бероя.

– Кошки живут короче, чем мы.

– Но ты-то живешь не короче, чем я! – Она словно очнулась. На ее лице появилась гримаса злости, а может, страдания. – Ты родился всего на девять месяцев раньше меня. И однако, уходишь. Почему? Почему после того, как я пройду инициацию, мне нельзя будет разговаривать с тобой? Почему можно будет покидать свой район только в определенные дни?

– Ты – из касты Повинующихся.

– А ты – из касты Чистых. Да, тебе можно! – Она вдруг поняла, что ее тоска оборачивается злостью, направленной на Каззиза. – Прости. Пожалуйста, прости! Все это так ужасно...

– Я знаю, что ты чувствуешь, Мараена.

Она молча взглянула на часы.

– Мы слишком долго разговариваем. Тебе надо идти.

Он не пошевелился, хоть знал, что Мараена права.

– Иди, прошу тебя, повернись и иди. Больше мы здесь не встретимся. Это дурно, это опасно. Иди, Каззи, повернись и уходи, потому что я уйти первой не смогу...

Он ушел, ни разу не оглянувшись.

На работе чуть было не вызвал катастрофу, отправив разведывательный автомат на слишком тонкий лед, покрывающий мелкое море. Лед начал прогибаться под тяжестью прибора. В последний момент Каззизу удалось вывести аппарат на сушу. Наставник-руководитель сначала похвалил его за хорошо проведенную спасательную операцию, а потом отругал за крупную ошибку. Под конец сказал, что Каззиз, кажется, прихворнул, и отправил его домой.

Еще не миновал регелианский полдень.

– Каззи, Каззи! – уже на пороге дома его веселым криком встретила Зани, младшая семилетняя сестренка. – Боги к нам благоволят! Бреда окотилась! Пять котяток! Все живы, хочешь посмотреть?

– Конечно.

Каззиз взял сестренку за руку, и они отправились в комнату для кошек. Он почувствовал странный запах, сладковатый и тошноватый, ассоциирующийся с чем-то приятным и с операционным залом. Утомленная Бреда лежала на правом боку. Глаза у нее были закрыты, из полуоткрытой пасти высунулся кончик розового язычка. У ее живота толкались пять пушистых комочков. Вероятно, каждый котенок считал, что только ему дано право наполнять животик теплым молоком.

Трансгенетические кошки мау появляются на свет более зрелыми, нежели их земные предки. Котята рождаются зрячими и уже умеющими ходить. Теоретически они могли вести самостоятельную жизнь, питаясь тем же, что и взрослые кошки. Практически же несколько первых дней они остаются при матери и предпочитают ее молоко другой пище.

Вид копошащихся комочков немного успокоил Каззиза. В помете было две кошечки и три кота – красивые, складненькие, с медовой шкуркой, покрытой коричневыми пятнышками. У одного котенка на носике было удивительно знакомое розовое пятнышко.

– Смотри, смотри, Каззи! – Сестра указала пальцем именно на него. – Этот похож на Мараениного Бероя! Может, его сынок?

– А вон тот похож на кота Хоннов, что напротив. Может, это его сынишка? – улыбнулся Каззиз.

– А что, вполне даже возможно. – Зани задумалась над такой комбинацией, вспоминая обрывки всех тех сведений, которые в принципе знать еще не должна. – Значит, этот – сынок Бероя, а тот – Хоннонка. А другие три?

– Посмотри как следует и попробуй угадать. – Он погладил сестренку по голове. Потом наклонился и поднял похожего на Бероя котенка. – Ты уже дала им имена?

– Они у меня сейчас на этапе предварительного проектирования, – гордо выпрямилась девочка. – Но этого уже назвала, если тебя интересует.

– Меня? – Он понизил голос. – Да что ты. Совсем даже нет.

– Ну, так я и не скажу! Не скажу! – закричала она, и котята плотнее прижались к матери, которая наконец-то соизволила приоткрыть один глаз.

Установив, что шум исходит от маленькой Зани, создающей вблизи наиболее повторяющиеся, хоть и неопасные шумовые эффекты, кошка снова погрузилась в дрему. Малыш в руке Каззиза принялся тихо попискивать, грозно скалить иголочки зубов. Он был теплый и мяконький, Каззиз чувствовал, как быстро колотится его маленькое сердечко.

– А может, и скажу, – решилась Зани. – Его зовут Оронк.

Беседу прервал громкий окрик, долетевший из родительской части дома. Отец звал Каззиза. Если он вызывал сына к себе, а не выходил в общие комнаты, значит, предстоял трудный разговор. Каззиз сразу же сообразил, о чем или о ком пойдет речь. Покой, вызванный встречей с сестрой и котятами, мгновенно лопнул. Подложив Оронка к остальному кошачьему семейству, Каззиз снова увидел лицо Мараены.

Вечером того же дня Каззиз вышел из родительского дома. Он был взбешен, напуган и подавлен. Конкретной цели у него не было, хотя родители, вероятно, думали, что он идет в молодежный бар для неженатых мужчин. Родители считали, что в таком месте, где можно отведать несколько легких эротических виртуальных имитаций, некрепких наркотиков и крепкого вина, их сын забудет о неприятностях. Для начала на несколько часов, потом навсегда. Однако расстроенный юноша пошел не в бар, а направился к докам, где когда-то они вместе Мараеной провели не один день.

Отец решил, что пора призвать сына к порядку. Для начала надавал по щекам, чтобы показать свое недовольство. Пощечины были несильные, но Каззиз болезненно воспринял каждый удар. Он был хорошим ребенком, к тому же родители всегда относились к нему как к другу. Взбучки он получал редко. Последний раз отец надавал ему по щекам много лет назад за какое-то очень рискованное озорство. Однако сегодня он поступил с Каззизом как с младенцем – и это было больнее, чем сами пощечины.

– Ты уже взрослый мужчина, – спокойно сказал отец, хотя Каззиз уловил в его голосе возмущение, – а ведешь себя неподобающим образом, нарушаешь обычаи и навлекаешь на родителей позор. Мама сегодня не желает тебя видеть. Она не придет даже для того, чтобы дать тебе пощечину, хотя, видят Боги, мы оба знаем, как ты этого заслужил. Прими ее решение как знак гнева.

– Чем я провинился, отец?

– Чем провинился? И ты смеешь об этом спрашивать? Считаешь меня глупцом? Или себя? Ты сегодня встречался с женщиной, вернее, с ребенком из касты Повинующихся. Ты долго беседовал с ней, явно слишком долго для случайной встречи и времени, которое требуется, чтобы поздороваться. Конечно, вы можете с ней здороваться, потому что вы знакомы, к тому же того требуют культура и обычай. Но ты провел с ней много времени. Сегодня – и две недели назад, и раньше, много, много раз. Не вздумай возражать! Ты опозорил не только себя и свою семью, но и Мараену и ее близких. Что может сказать священник отцу, ведущему дочь на инициацию, просящему Богов ниспослать ей любовь и удачу? Что его дитя встречается со взрослым мужчиной из касты Чистых? Что она не порвала детского знакомства, а общается с ним, нарушая наши законы?

– Закон не запрещает разговаривать!

– Молчи! Запрещают Боги, запрещают обычаи, запрещаю я! Сегодня ты не можешь сдержать своих чувств и отказаться от детских иллюзий. Говоришь, закон разрешает тебе ее видеть, вот ты и видишь? Да, закон не запрещает! Но обычай велит ограничить такие контакты. Сдержать чувства не потому, что они запрещены, а по своей доброй воле. Права – важны. Священные книги говорят правду. Но Богам нет никакой пользы от твоих добрых дел, если ты совершаешь их не по доброй воле, а исключительно из страха перед законом! Ты понимаешь, что я тебе говорю?

– Да, отец...

– Это не все, еще не все. Ты, вероятно, думаешь: почему закон разрешает, а обычай запрещает? Почему между ними нет согласия? Я знаю, многие молодые люди задают себе такой вопрос. Отвечаю: каждому юноше необходимо время, чтобы научиться жить правильно и праведно. Поэтому если сегодня ты не сдержишься по доброй воле, то подвергнешь позору лишь себя и своих близких. Но если ты не научишься владеть своими желаниями, то позже, когда уже главенствовать будет не обычай, а закон, ты подвергнешь себя огромной опасности. Снова начнешь потакать слабостям. Втайне, по секрету ты будешь повторять прежние ошибки. Будешь жить в страхе и все же поддаваться искушениям. И тогда тебя постигнет серьезное наказание. Ибо ни один дурной поступок Боги не оставляют без возмездия. И здесь, и в посмертном мире Дат [135]135
  Дат (Дуат) – в египетской мифологии место, где пребывают усопшие.


[Закрыть].

Они разговаривали долго. Под конец отец снова дал Каззизу пощечину, чтобы показать, как сильно он гневается и что считает разговор очень важным. Однако потом улыбнулся и сказал:

– Есть у меня для тебя и хорошая новость. Мы с матерью уже выбрали девочку, которая станет твоей женой. Мы разговаривали с ее родителями, и они согласны. Завтра мы вместе пойдем к ним, чтобы подписать свадебный контракт. Твоей нареченной девять лет, так что тебе еще много лет не придется выполнять отцовские обязанности – будешь учиться и совершенствоваться в избранной профессии. Какое изумительное положение! Прежде чем тебе исполнится двадцать один год, ты женишься и создашь семью. Да благословят тебя Боги!

Каззиз не спорил с отцом, не пытался переубедить, даже не спросил, кого для него выбрали. По соседству жили много девятилетних девочек. Он их не знал, так как дружил в основном с теми, кто постарше. К тому же гулял, как правило, в центре, где много времени проводил с Мараеной и знакомыми из других кварталов. Таков закон: дети должны были знакомиться с представителями других каст, чтобы понять, что и они тоже серьезные и достойные уважения члены народа Свитков. Но после того как дети вступали в касты, им приходилось прекращать дружбу со сверстниками из иных каст, а контакты могли осуществляться только в соответствии с закрепленными в кодексах принципами.

Каззиз на минуту подумал о той девятилетней девочке. Знает ли она уже о свадебном контракте? Слышала ли вообще о нем, Каззизе? Гордится ли его карьерой и рассказывает ли о нем подружкам? А может, как и он, удивлена? Может, не хочет его видеть и боится своего будущего? Ведь она же всего лишь девятилетняя девочка...

В тот вечер Каззиз все-таки добрался до портовых доков. Смеркалось. На небе разгорелись первые звезды, но ни одна из трех лун, «людей с лицами без глаз», еще не вышла в путь. Зато прямо над головой Каззиза горела желто-красная точка – висящая в ста тысячах километров над планетой орбитальная космическая база.

Каззиз взглянул на чернеющий во мраке контур грузового дебаркадера. Именно здесь он часто встречался с другими ребятами и с Мараеной. Именно на этой платформе он чуть было когда-то не погиб.

Каззиз наклонился, присел на пятках, положил руки на колени и прикрыл глаза. Сидел почти неподвижно, не обращая внимания на стелющийся по земле холод. Чтобы успокоиться, взялся читать молитву Богу Света. Размеренные, ритмичные слова вызывали в сознании юноши удивительную мелодию, звучащую сегодня точно так же, как она звучала четыре тысячелетия назад в древних храмах. Закончив молитву, он принялся читать снова. С начала. Потом еще и еще, так что наконец потерял счет и ощущение времени. Его охватил ночной холод, и ему казалось, что сквозь прикрытые веки он видит яркий свет первого из лунных странников.

Открыл он глаза, только когда услышал приближающиеся шаги. Мягкие, тихие – знакомые. Перед ним стояла Мараена. Он поднялся и подошел к девушке, в голове все еще звучали ритмичные слова молитвы. Мараена обняла Каззиза, прижалась лицом к его груди. Он начал гладить ее волосы, целовать шею. Его руки превратились в два существа, жаждущие тепла ее тела.

У последовавшей потом молитвы был совсем другой ритм, нежели у той, которую он твердил мысленно, но она была столь же всепоглощающей и всеохватывающей. Мараена вскрикнула. Очень тихо.

Крики людей под окнами родительского дома Каззиза были перенасыщены гневом. Они разбудили юношу утром, когда после недолгой ночи в своей постели, ночи, наполненной не только прекрасными воспоминаниями, но и страхом, он наконец сумел уснуть.