Текст книги "Оружие Леса"

Автор книги: Андрей Левицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– А что же? А как же мне?! – загорячился я, вовсю изображая жадину, до глубины души обиженного коварным обманом должника. – Травник в Мичуринске делал всякие опыты, я в этом не разбираюсь, в общем, он арты у меня брал. Я ж не только охотник, но и старатель. В последнее время он все обещал, что расплатится позже, мол, ему вскоре должны много заплатить за что-то… Я ему арты все таскал-таскал, таскал-таскал, он их в коробки из-под чая складывал, а я таскал-таскал… – Я стукнул кулаком по колену. – И тут он возьми и сбеги! Сука! Вот как это называется, а? Не по-человечески! Он мне больше тыщи рублей должен, понимаешь? За такой деньжищей и на край света пойдешь, не то что в Край! Конечно, я пошел, а что ж еще делать, когда тебя кидают? Такое спускать нельзя, иначе вообще без штанов останешься. Вот я собрался, ну и сюда…

– А почему сюда?

– Да потому, что слышал от самого Травника, что он из Края. Правда, вроде бы давно от вас свалил. Почему свалил – он никогда не рассказывал, но у меня других наметок, где его искать, нет. Поэтому я сюда и пришел. – Окончательно войдя в роль, я ткнул пальцем в хозяина. – Скажи, вы Травника прячете от меня? Ведь прячете! Он, наверное, к вам заявился недавно, а сейчас сидит там где-нибудь за дверью, слушает и ухмыляется, гнида!

Я замолчал, когда Птаха откинулся на стуле и почесал четками лоб. Уставился на что-то поверх моей головы, взгляд застыл. Думает, стало быть… Ну, думай, старшина, соображай, что все это значит и что со всем этим делать. С толку я тебя сбил – отлично. Люблю сбивать людей с толку, они тогда раскрываются, показывают себя. А то ты какой-то совсем уж непонятный человек, мутный, но вот сейчас, уверен, выкажешь свои истинные намерения.

Птаха тряхнул четками, перевел взгляд на меня и объявил:

– Травника тут нет, мы сами его ищем.

– Так он и вам должен?! – поразился я. – Во, паскуда! Это он из-за долга от вас тогда свалил?

– Из-за долга, – кивнул хозяин. – Долга крови. Долга предательства. Долга ереси.

– Чего? Нет, я говорю, он вам денег должен? Так давайте вместе его прижмем, на счетчик поставим, он до конца дней платить будет!

Птаха встал, и я снова умолк. Четки громко застучали в татуированной руке, пальцы так и мелькали. Он заговорил:

– Не пойму я, охотник, то ли ты жадный дурак, то ли великий обманщик. Лжец, каких Лес не видывал… хотя Он все видывал, Ему все ведомо. Или ты и вправду простодушно пришел сюда, чтобы вернуть деньги, или гнешь какую-то свою линию, да хитро гнешь, подло, двулично. Этого пока не пойму, но точно чую: что-то с тобой не так. В тебе живет… нечто. Такое, чего в других нет. Поэтому, пока не разберусь, отправляйся под замок.

– Под какой замок? Да иди ты в… к Лесу в задницу! – я сдвинул ноги под стул, чтобы вскочить и броситься на него, но тут сзади моей шеи коснулась холодная сталь.

Я не расслышал, как подошел Зверовод, – все-таки про крутость волчьей бригады не зря рассказывали всякие истории. Зато ствол под затылком ощутил хорошо и слова командира боевой разведки Края разобрал отчетливо:

– Вставай и не дергайся, охотник. Иначе умрешь.

Глава 8
Взаперти

В голове пульсировало, виски сжала знакомая боль, только теперь она была послабее. Фигуры впереди раскрасились тусклым дымчатым сиянием. Я сделал еще шаг по устланному соломой полу и оглянулся. Из двери на меня глядели как всегда спокойный Зверовод, Выдра в своей меховой бандане и молодой Овсянка.

– Не пытайся сбежать, охотник, – сказал командир лесных волков. – Сделать это пробовали многие, но не удавалось никому. Охранники под дверью, охранники снаружи…

– И сколько тут сидеть? – перебил я.

– Все зависит от старосты. Но до утра вы точно останетесь здесь.

Дверь закрылась, я шагнул на середину комнаты и остановился. Большая, без всякой мебели, единственное окно – маленькое, под потолком. Дверь обита железом, стены из бревен. Потолок высоко. В окошке решетка, снаружи темно.

В комнате, помимо меня, были трое людей, в темноте я видел их в виде светящихся призрачных силуэтов. Алина сидела под стеной, поджав ноги. Шутер раньше прохаживался туда-сюда, а когда я вошел, остановился и уставился на меня. Третий человек спал в углу, уткнувшись в бревна лицом и накрыв голову рукой, да еще и храпел. Вызывающе так храпел, задорно – с подсипыванием и заливистыми горловыми переливами. Бывают умельцы в этом деле, так вот он был великим мастером, мог бы учеников брать.

– Ну-у, охотник, – протянул Шутер. – Вот и ты с нами.

– Это вы со мной, – возразил я, обошел его и остановился под окном, задрав голову. – Только, слышь, не начинай опять про то, что это я вас в неприятности втянул.

– Да не, молчу, – ответил он. – Ясно же, что мы сами с тобой пошли. Я слыхал, у краевцев такая «зеленая казнь» есть. В чем ее смысл, непонятно, но что-то типа жуткое. Как бы они нас теперь не решили казнить, того… по-своему, по-зеленому. Эх, а я уж думал напроситься к Звероводу в отряд, заделаться лесным волком. Так вместо этого в тюрягу попал.

– Никто бы тебя просто так не принял в местную боевую разведку, – тихо ответила Алина, не поднимая головы. – Для этого нужно доказать свою верность и пройти ритуал. Посвящение.

– Ну, так я и прошел бы! – запальчиво ответил Шутер. – А чего? Ритуал там, то-се – нормально, я не против. Посвятился бы.

– Да не нужен ты им, – она отвернулась.

Я подпрыгнул, ухватился за прутья, подтянулся и спросил:

– А кто это под стеной лежит?

Снаружи была знакомая земляная площадь. Я различил боковую часть Терема, другие дома, и прямо впереди – круг из вкопанных в землю столбов-идолов. В центре его вроде что-то было, то ли там кто-то сидел, то ли… не разобрать в тусклом свете месяца, часто пропадающего за облаками. И никого: пусто на площади и вокруг. Спят краевцы и видят сны о Лесе. Он где-то за моей спиной, его не видно, но близость чувствуется, будто что-то огромное и темное разлеглось неподалеку. Дыхание Леса ощущалось, как и прежде: ровный слабый ветер, несущий странные запахи.

Пока я смотрел, Шутер сзади объяснял про спящего у стены:

– Мужик какой-то, вроде не местный, одет как обычный бродяга, насколько со спины видно. Когда нас сюда втолкнули, он спал – так и спит с тех пор.

– А разбудить не пытались? Поговорить?

– Ткнул я его в бок, он только громче захрапел. А чего с ним говорить, такой же арестант, как и мы.

Я приник к прутьям, скосил глаза влево, вправо и увидел сбоку под стеной тюряги скамейку. На ней сидел Овсянка с автоматом. Не спал – курил самосад, что было ясно по ядреному табачному духу и по вспыхивающему и угасающему после каждой затяжки огоньку.

Значит, один краевец там, другой – в коридоре за дверью… Только я про это подумал, как из-за угла показался и третий, которого я раньше не видел. Низенький, как Шутер, но пошире в плечах. Неторопливо прошел мимо Овсянки, они обменялись кивками.

Я оглядел места, где прутья входили в железную раму окна, и спрыгнул. Нет, мой тычковый ножик тут не поможет. Это все равно что зубочисткой в танке ковыряться. В общем, не сбежать отсюда. Я повернулся, отстранив Шутера, подошел к Алине и присел перед ней на корточки. Взял за плечо, но она скинула мою руку, даже не посмотрев на меня.

– В чем дело? – спросил я. – Почему ты так себя ведешь в последнее время?

– Я себя так веду?! – вспыхнула она. – Я веду?! Да пошел ты…

Я не дал ей договорить – не хватало еще слушать ругань женщины. Да и в криках смысла никакого, Аля только заведет себя до полной потери соображалки, и начнется истерика. Такие вопросы надо решать сразу, радикально – я схватил ее в охапку, притянул к себе и поцеловал. Она попыталась отпрянуть, придушенно всхлипнула, попробовала меня оттолкнуть, но я не позволил. Обнимая одной рукой и придерживая за голову другой, прижал к себе еще крепче и качнулся вбок – в результате мы оказались лежащими на полу. Если бы не Шутер, я бы решил вопрос еще радикальнее, по полной программе, наплевав на храпящего незнакомца, но при дезертире заниматься этим было как-то не с руки, вернее, не с другой части тела, да и Аля уж точно не согласилась бы.

Шутер за спиной удивленно крякнул, пробормотал что-то и затих. Алина еще несколько секунд отпихивалась, потом природа взяла свое, она обмякла в моих объятиях, растаяла, как снежинка на сковороде, и стала отвечать на поцелуй. Целоваться она умела хорошо, все-таки взрослая женщина, не девочка какая-то.

Некоторое время мы лежали так, потом Шутер сзади сказал неуверенно: «Не, вы смотрите, если че, я могу отвернуться», и тогда Алина отстранилась. На этот раз я ей позволил, не стал удерживать. Наши лица были совсем рядом, глядя ей в глаза, я тихо сказал:

– Если что не так – не сердись. Сейчас вместе будем думать, как выбираться отсюда. Ладно?

Она молчала.

– Да? – спросил я.

– Мы ничего не придумаем, Стас, – прошептала она. Услышав свое имя вместо «охотника», я мысленно кивнул сам себе: ну вот, хорошо, контакт восстановлен.

– Мы уже осмотрели всю камеру, – продолжала она. – Сами не выберемся, надо ждать, когда за нами придут. Знать бы, что они от нас хотят.

– Все проблемы решаемы, – неопределенно ответил я.

– Ты все-таки изменился, Стас. После тоника.

– Пугаю тебя?

– Нет, не в том дело. Я говорила: немного не такой стал. Запах, глаза… вот сейчас, когда вошел, мне снова показалось, что они светятся. Если и пугаешь, то совсем немного. И не ты, а то, что в тебе появилось. Оно – будто не совсем ты. Просто что-то новое внутри тебя. Но вот если оно с тобой срастется, станет твоей частью… вот тогда не знаю.

– Глупости это все, – я погладил ее по голове и сел.

Незнакомец у стены всхрапнул громче, а потом выдал особо заковыристую руладу, посвистывая носом и причмокивая.

– Вот же! – я встал, шагнул к нему. Алина уселась, согнув ноги и обхватив себя за колени, наблюдала за мной. Я ткнул спящего носком ботинка в спину.

– Эй, композитор! Подъем, смычок украли!

Он захрапел громче, забормотал что-то из-под руки, закинутой на голову.

– Вставай, хватит оглашать окрестности!

В ответ – храп.

– Воды б ему ледяной на голову, – поделился идеей Шутер. – Только взять ее тут негде.

Я слегка отошел, шагнул вперед и пнул мужика ботинком по заднице. Она у него, кстати, была толстоватая, немаленькая такая задница, да и сам он – мальчик в теле, может, и не совсем толстяк, но явно не отказывал себе в доброй жрачке.

В общем, я его пнул – и в следующую секунду полетел на пол. Незнакомец, оглушительно всхрапнув, перекатился назад, схватил меня за ногу и рванул кверху. Когда так делают, устоять практически невозможно, но есть способ превратить позорное падение с грохотом костей и искрами из глаз в ловкий кувырок, показывающий, какой ты тертый парень и умелый боец. Взмахиваешь ногой, как бы помогая противнику, а на самом деле вырывая стопу из его рук, и валишься назад, но при этом изгибаясь и вращаясь как бы таким штопором… Короче, я крутанулся, опрокинувшись на бок, перелетел через правое плечо, оттолкнулся ладонями от пола и встал на колени. А через миг – и на ноги, повернувшись к незнакомцу в пол-оборота, в позе, из которой удобно начинать кату. Ноги полусогнуты, пальцы распрямлены, ладони напряжены, правая рука отведена назад и готова нанести удар ребром, левая – перед собой, чтобы поставить блок…

Аля вскочила. Шутер заголосил что-то. А мужик попер на меня – словно бык, нагнув голову, прикрывая кулаками лицо. Боксер, значит. Сейчас мы тебя, боксер…

– Стас! – вдруг воскликнул он. – Чувачелло! Ну, мать твою, где еще тебя можно было повстречать, как не в краевской тюряге?!

– Калуга? – спросил я, удивленно опуская руки. – Ты?

– Нет – тринадцать гребаных мутантов! – радостно взревел он и сгреб меня в объятия.

* * *

Расхаживая по камере, Калуга вещал:

– Вон там они меня и схватили, на поляне, в роще возле Леса. Оказалось, что это какая-то их священная роща. Ну, то есть у них как вообще это все обстоит… – он приостановился перед нами, сидящими под стеной, щелкнул пальцами. – В Лес краевцы заходить могут, но не все. И не всегда. Это зависит от всяких таких эфемерных обстоятельств. И вот…

– Каких-каких? – переспросил Шутер.

– От мистических всяких дел. Которые заранее не просчитаешь. При этом молиться, то есть проводить свои ритуалы, они хотят регулярно. Но в Лес регулярно войти не могут. И вот для этого нужна та роща – она для ритуалов годится, растет у самой границы Леса, но при этом все же не Лес. Причем уверен, что она не одна, таких вдоль края Леса в этом районе несколько. Но я не о том: в общем, в центре этой рощи поляна, на поляне дерево-мутант, причем необычное, с зелеными крапинками по коре, ну, будто пятнистое. Еще и лоснится… на кору даже не очень похоже, будто что-то живое.

– Деревья вообще живые, – заметила Алина.

– Ну, вы поняли, о чем я, – махнул он рукой. – Так вот, это какое-то их святое дерево. А рядом с ним – аномалия. Круг стеклистой земли, и над ним в воздухе кружится светящаяся спираль. – Подчеркивая экзотичность этой картины, Калуга выпучил на нас глаза, которые у него от природы и так были слегка навыкате, и затряс пухлыми щеками. – Не знаю, что за зверская аномалия, никогда раньше не видел, но главное: в центре ее под спиралью лежит артефакт.

Он присел на корточки и показал ладонями шар размером с детскую голову.

– Вот такая вот, будем говорить, сфера – синяя, полупрозрачная. С отливом. Внутри что-то светится, вроде янтарной жемчужины. Ну и вот… я подумал – может, это и есть Главный Артефакт.

– Что это значит? – спросила Алина недоуменно.

Калуга махнул рукой.

– А-а, тебе Стас потом расскажет. Мы с ним на эту тему как-то беседовали… В общем, мечта это моя. Смастерил я, значит, щуп подлиннее и попытался эту сферу оттуда добыть. И тут-то они меня и схватили, краевцы. Они как раз пришли на свои моления, ну или что там у них – на ритуалы. Камлания. Отметелили славно, – он потрогал скулу, на которой виднелись остатки кровоподтека, – и в кутузку запаковали. Слышал, что через два-три дня собираются отправить меня на зеленую казнь. Хотя что за казнь такая, не знаю. Может, вымажут зеленой краской да отпустят? – он невесело хохотнул своей шутке. – Вот, и теперь я здесь. Вторые сутки кукую, как кукушка.

– Ты весел для обреченного, – заметил я.

Слушая историю болотного охотника, я отметил осторожность, с которой он упоминал предшествовавшие события. Калуга не знал, в каких я отношениях с Шутером и Алиной, как сильно им доверяю, и ни словом не упомянул о том, что произошло с нами возле старой ракетной шахты в центре военно-научного комплекса КИБО-3, а потом со мной – когда я в эту шахту спустился. Я Калуге тогда рассказал и про файтеров, и про «ульи», и про схватку с Метисом. А вот Шутер с Алей об этом ничего не знали.

Калуга вскочил, снова заходил по камере. У меня слипались глаза, Алина с дезертиром тоже клевали носом – сказывались насыщенный событиями день и напряженная ночь. Калуга же, вдосталь нахрапевшийся, был полон энергии.

– Есть какие-то намеки, что с вами собираются делать дальше? – спросил он. – Как и меня, на эту зеленую казнь отправят, или…

– Ну, нет! – возмутился Шутер. – С чего это им нас казнить? Мы их священную рощу не грабили и святой артефакт не тырили.

– Так я тоже не тырил, только пытался.

– Что с нами будет, мы пока не знаем, – сказал я. – Будем ждать, что решит этот Птаха. Куда, кстати, подевались другие старейшины, ты знаешь?

– Да ушли на какие-то моления. У них вроде раз в полгода нечто вроде такого… праздника или чего. Вернутся должны через несколько дней. Я разговор охранников из окошка подслушал.

Наблюдая за тем, как он ходит по камере, я помассировал виски. Свет месяца совсем слабо проникал в камеру, и на темный силуэт болотного охотника накладывались дымные призрачные абрисы. В какой-то момент, когда я сглотнул, они вдруг исчезли. Я прищурился, сглотнул снова, затем еще раз, посильнее, так что в ушах щелкнуло… опа, появились! Тогда я начал экспериментировать и через некоторое время понял, что могу усилием воли включать и отключать ночное зрение. Для этого нужно слегка напрячься и будто сдвинуть нечто в своей голове, как бы мысленным усилием перекинуть рычаг. Сначала получалось не очень хорошо, но обучение шло быстро, и вскоре уже я мог делать это с первой же попытки. Неприятно было только то, что после «включения» в ушах каждый раз звенело, будто по ним хлопнули ладонями, и на несколько секунд возникало болезненное ощущение. Поэтому я решил, что лучше не частить: еще сломаю что-то у себя в мозгу, потом извилин не соберешь.

– Надо поспасть, – объявил я, лег у стены, подсунул руку под голову и закрыл глаза.

– Слушай, Калуга, а как тут кормят? – спросил Шутер. – Если ты тут уже двое суток… э, я надеюсь, тут же кормят? А то я, не глядите, что некрупный, а пожрать очень даже люблю и стремлюсь.

– Это мы уже поняли, – вставила Алина.

– Кормят, а как же, – ответил Калуга. – Выводят трижды в день и кормят трижды, только хиловато: каша, похлебка овощная…

– Каша – это плохо, – не одобрил Шутер.

– Хлеб к ней тоже дают.

– А хлеб – это хорошо.

Они еще говорили, но я уже почти не слышал, голоса сливались в далекий гул, который накатывал все более мелкими волнами, а потом совсем смолк.

Разбудили меня приглушенные выстрелы. Спросонья показалось, что я в нашем лагере, сплю в «скатке», накрывшись с головой, рядом дрыхнет Миша, а стреляют где-то в роще, на краю которой мы разбили стоянку… Я резко сел, протер глаза и понял, что нахожусь в тюряге посреди Городища. Рядом подняла голову Алина, вскинулся Шутер. Храпящий под другой стеной Калуга вскочил:

– Что такое?!

– Стреляют, – пояснил Шутер, хотя это и так всем было ясно.

В решетчатое окошко проникал холодный утренний свет. Бой шел где-то совсем далеко, звуки были на грани слышимости. Да и не бой это в нормальном смысле, по крайней мере, не серьезный бой, скорее перестрелка. Ни одного взрыва мы не услышали. Вскоре стало тихо, и Калуга сказал:

– За все время, что здесь сижу, впервые слышу пальбу. Что бы это значило? Уж не с вашим ли появлением связано?

Мы с Алиной переглянулись, но ничего не сказали.

Женщина с дезертиром вскоре опять заснули, а я, дождавшись, когда еще немного посветлеет, вытащил из перчатки ножик и под внимательным взглядом Калуги подступил к двери. Рассмотрел замочную скважину, попытался заглянуть в нее, покрутил ножик в руках, с разочарованием сунул обратно и вернулся.

Калуга вопросительно поднял бровь, в ответ я мотнул головой. Нет, так замок не вскрыть. И с дверными петлями ничего не сделать. Я присел перед Калугой на корточки, покосился на спящих, взял его за воротник, притянул к себе и прошептал в ухо:

– Про файтеров, про все дело с шахтой – никому ни слова. Нам же будет хуже, если кто-то узнает.

– Да ясно, – зашептал он в ответ. – Я точно никому не скажу, ты сам вон Альке своей не проговорись после этого дела… Оно ж располагает к откровенности.

– Откуда знаешь, что у нас с ней «это дело»?

– Да уж догадался, – хмыкнул он. – По тому, какие она бросает на тебя взгляды. Ты – мужчина, она – женщина. Что еще нужно?

Я оглянулся на мирно сопящую Алину. Бросает на меня взгляды? Странно, а мне казалось, что тогда возле озера я ей скорее… ну, под руку как бы попался. Ей расслабиться надо было, вот она и расслабилась с моей помощью. С другой стороны – сбежала же она из-за меня от брата? Правда, сама Алина объяснила это несколько иначе: что после обмана больше не могла доверять ему. Но на самом деле все равно ведь получается, что сбежала Аля из-за меня. И сильно рисковала, когда вместе с Шутером решила вытащить пленника из подвала под магазином.

– В общем, про все те дела – молчи, – повторил я и выпрямился.

– Выгляни в окно, чувачелло, – предложил он.

– Зачем? Не хочу их будить.

– А ты тихо. Ночью ты, скорее всего, не мог этого разглядеть, а теперь почти совсем светло, так уже и разглядишь. Выгляни, оно любопытственно.

Я подошел к стене, подпрыгнув, схватился за прутья. Подтянулся.

На площади никого не было. Никого, кроме человека с длинными белыми волосами, застывшего в круге столбов-истуканов. Он сидел в позе, которую я видел в одном старом журнале – там на фотографии был какой-то тощий азиат в набедренной повязке. Ах да, поза лотоса. Почему она так называется, понятия не имею, но краевец с белыми волосами, облаченный лишь в штаны, босой и небритый, сидел именно в ней. С прикрытыми глазами. И не шевелился.

Я некоторое время наблюдал за ним, потом тихо спрыгнул. Потер лицо – сам зарос уже, побриться надо, а то скоро стану как тот Палач, и повернулся к Калуге:

– Ну?

– Увидел?

– Сидит мужик, и чего? Волосы непонятные, то ли блондин, то ли седой.

– А по-моему, крашеные. Вроде белилами облил… И он так уже двое суток сидит.

– Да ну? – не поверил я.

– Отвечаю, брат! – горячо зашептал охотник. – Аккурат после того, как меня сюда кинули, я туда забрался в первый раз, скрючился там на подоконнике, прутья обхватил и сижу, наружу пялюсь. Ну, скучно же, ты же знаешь мой беспокойный характер. Так вот, тот чувачелло подвалил так спокойно к центру площади, стащил куртку, боты, ствол, все сложил кучкой аккуратно за столбом, встал на колени и принялся бить поклоны. Долго: туда-сюда, туда-сюда. Потом на коленях в круг вошел, в центре уселся – и застыл, что твой пенек. И вот с тех пор не шевелится.

– Может, это и есть ритуал перед тем, как в Лес входить? – предположил я.

– Может, и так. Один из их ритуалов… Очищается он вроде, а?

Ответом Калуге был щелчок замка в двери. Алина с Шутером разом проснулись, подняли головы. Я шагнул от стены. Дверь раскрылась, и заглянувший Выдра сказал, злобно глядя на меня:

– Охотник, на выход. Да не ты, а ты! У старосты к тебе разговор!

Выдра с двумя незнакомыми краевцами провели меня через площадь к Терему, и когда мы были уже возле него, оттуда вышел Палач. Снова я ощутил прущую от него энергию – будто свирепую горячую волну. Увидев меня, режыбородый сделал шаг навстречу, и Выдра сзади нервно заголосил:

– Палач, не трожь его! Староста велел к нему привести, у них важный разговор! Отойди в сторону, отойди, говорю!

Палач сдвинулся вбок. Игнорировать этого монстра было нелегко, но я по возможности спокойно прошел мимо него, стараясь не ускорять шаг, хотя очень хотелось, и когда был совсем рядом, все-таки не сдержался – бросил взгляд искоса. Палач глядел на меня из-под густых рыжих бровей, глаза его сияли безумной яркой желтизной.

– Я не забуду тебя, отступник, – произнес он своим гулким, низким голосом. – Теперь я тебя чую. Найду, где бы ты ни был.