Текст книги "Один в поле"

Автор книги: Андрей Ерпылев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 2

– Наши танки долго еще никому не будут нужны… – Пожилой директор завода оглядел молчаливую толпу рабочих с постамента перед заводоуправлением. На постаменте когда-то красовался памятник кому-то из императоров, скинутый за ненадобностью в незапамятные времена. Самого бронзового Эррана под каким-то порядковым номером давно пустили в переплавку, а до постамента, сработанного на века, так и не дошли руки. А может, берегли под новый памятник, но кого при Отцах было увековечивать? Даже их портретов в газетах и то не помещали.

– Страна уверенно ступила на путь мирного созидания. Такой мощной армии, как была раньше, не требуется. Недавний разгром массированного десанта Островной Империи это доказал со всей очевидностью…

Директор сыпал заученными фразами, а на него самого было жалко смотреть: как-то съежившийся, разом постаревший на десять лет господин Туук старался не смотреть на собравшихся, уставившись в одну точку над их головами. Рабочие и инженеры не узнавали «нашего Туука», как звали его на предприятии, руководившего всем большим и сложным хозяйством бессменно все последние годы. Раньше он был сама бодрость, а теперь куда она только подевалась?

– Сворачивание многих военных программ поможет высвободить средства и освободить рабочие руки для других важных на данном переходном этапе дел… – отбарабанил на одном дыхании директор, но его перебили из толпы.

– Какие такие руки, господин Туук? – зычный голос Ламме Келша, привыкшего к грохоту многотонных прессов в своем цехе, мгновенно перекрыл поднявшийся ропот. – Да сейчас работу днем с огнем не сыщешь!

– Раньше хоть на стройку можно было прилепиться, – поддержали его, – разнорабочим там, грузчиком… А теперь?

– Островитяне эти пленные везде! – взмахнул кулаком мужчина, стоявший рядом с Роем. – За харчи работают, спят по двадцать рыл в комнатушке.

– Двадцать? А сорок не хочешь?..

– Может, и сюда островитян этих пригонят, вместо нас? А чего?..

Директор повысил голос:

– Никто вас дармовой рабочей силой заменять не собирается. Просто завод перепрофилируется на выпуск мирной продукции…

– Кастрюли клепать будем? – выкрикнул кто-то из задних рядов.

– И кастрюли в том числе! – Директор шел красными пятнами, но держался из последних сил. – Это тоже полезный в мирном хозяйстве предмет. Но для этого заводу не требуется столько рабочих рук…

– А нам куда прикажете? – Ламме Келш протолкался к самой «трибуне». – Нам с голоду прикажете подыхать?

– Я могу обещать вам, господа, – возвысил голос господин Туук, – что все важные для производства рабочие места будут сохранены!

– Ручки к кастрюлям приклепывать! – хохотнул мужчина, оборачиваясь к Рою, и тот узнал его: это был один из самых высококвалифицированных сборщиков, работавший в святая святых завода – «финишном» цеху, где на «утюги», как со старых, секретных еще времен заводчане называли свою продукцию, устанавливали и отлаживали вооружение, прежде чем танки окончательно покидали свой «родильный дом».

– Крышки устанавливать! – поддержали его. – Эмалью покрывать!

Господин Туук открыл было рот, чтобы призвать остряков к порядку, но тут в плечо ему, едва не сбросив с постамента, врезалась здоровенная гайка И тут же, заставив скривиться от боли, в колено ударил обломок зубчатого колеса.

– Э-э! Прекратите это! – обернулся Ламме к толпе, но его уже не слушали – воздух наполнился самыми разными предметами, наиболее безобидными из которых были ботинки и комья грязи.

Опешившая поначалу заводская охрана – набранные недавно здоровяки с военной выправкой – дубинками оттеснили рабочих от «трибуны», с которой стаскивали окровавленного и лишь бестолково разевающего рот, будто рыба, вытащенная из воды, директора. Толпа тоже опомнилась быстро: из задних рядов принялись передавать стальные прутья арматуры и прочее, могущее служить оружием, одновременно заталкивая подальше пожилых рабочих и немногочисленных женщин.

– Бей гадов! – уже неслось со всех сторон.

Где-то далеко раздались трели полицейских свистков и вой сирен – кто-то заблаговременно пригласил слуг закона, предвидя такое развитие событий.

Аллу Даар, красный как рак, без очков, щуря близорукие глаза, протолкался к Рою, волоча под руку возвышающегося над ним крепостной башней Зариса. Щеку инженера украшала свежая, сочащаяся кровью царапина, а здоровяк зажимал платком, всученным ему интеллигентным другом, рассеченный лоб.

– Валим отсюда! – Вся интеллигентность, как это частенько бывало в таких вот экстремальных случаях, осыпалась с бывшего приютского, как шелуха – Сейчас тут легавых будет до и больше! Дака не видел?

– Нет… – Рой не знал., что делать: товарищи неподалеку самозабвенно тузили охранников чем попадется под руку, а те «отвечали им взаимностью». – Он где-то там был..

– Не маленький – сам выпутается! – Аллу решительно ухватил друга свободной рукой и потащил за собой в проулок между цехами.

И вовремя: перекрывая шум драки, перед заводоуправлением уже вовсю лопались гранаты со слезоточивым газом, а минуту спустя с пронзительным шипением ударил водомет, установленный на полицейской машине.

Уйти тихо не удалось: проход оказался перегорожен шеренгой заводских охранников в черной, похожей на гвардейскую форме. В руках кроме дубинок они держали прозрачные полицейские щиты, а у двоих, как приметил Дюк, были короткоствольные ружья.

– Назад, – встал на месте Аллу. – Поищем другой путь.

– Как бы не так. – Зарис аккуратно сложил и убрал в карман перемазанный кровью платок, засучил рукава. – Прорвемся.

– Зарис! Не делай глупостей!

Но северянин уже танком несся вперед, пригнув лобастую башку и двигая локтями, словно поршнями паровой машины. Что оставалось друзьям?

Резиновая пуля из «помповушки» занервничавшего охранника ударила прямо в грудь верзиле, но не заставила его даже пошатнуться. Второй не стал стрелять и попятился за угол цеха А в следующий момент троица слаженным тараном с могучим Зарисом на острие врезалась в стену щитов, и началось побоище…

* * *

– Где ты шляешься? – Отец сегодня был непривычно трезв и напустился на сына уже в дверях.

– Я, вообще-то, работаю, папа – Рою после всего случившегося сегодня совсем не хотелось вступать в пререкания с отцом, в последнее время просто невыносимым – Ты этого не замечал?

– Прости, сынок, – Гаал-старший потупился. – Маме плохо.

– Что с ней? – легко оттолкнул Рой отца, когда-то здоровенного мужика, сейчас высохшего от пьянки, как щепка. – Мама!

Госпожа Гаал лежала в постели, ее худые пергаментно-желтые руки покоились поверх одеяла, лицо было спокойно, и только чуть заметно вздымающаяся грудь говорила, что женщина еще жива.

– Мама!

– Не буди ее, сынок! – Отец вцепился тощими, как птичьи когти, пальцами в плечи сына – Доктор уже был, прописал порошки и микстуры и велел не беспокоить.

– Что с ней случилось? – Рой понизил голос. – Приступ?

– Дона не вернулась домой, – всхлипнул отец, опускаясь на табурет. – Ждали ее, как обычно, под утро, а она не пришла. Мать не спала всю ночь. Я под утро вздремнул, проснулся, а ее нет… Лежала в кухне, на полу, без сознания. Доктор говорит, что ничего страшного, обычное переутомление…

– Переутомление?! – крикнул громким шепотом молодой человек, но тут же взял себя в руки. – Папа, последи за ней… И не вздумай пить!

Последнее он говорил уже в прихожей, на ходу натягивая куртку.

– Ты куда? – всполошился отец.

– Найду Дону, – крикнул Рой, сбегая по лестнице…

* * *

– Э, послушай, чувак. – Бородатый юнец в камуфляжной куртке, висевшей на нем мешком, и дурацком вязаном берете с помпоном заступил Рою путь. – Сюда так просто нельзя. Пузырь купи или дозу…

– Отойди. – Рой без труда отодвинул «привратника» в сторону и распахнул подвальную дверь, сверху донизу размалеванную цветной краской: тут были и надписи, и рисунки, и просто отпечатки ладоней и подошв.

– На халяву торкнуться хочешь? – Парнишка попытался удержать его силой, но получил локтем в солнечное сплетение и заткнулся.

Рой прошел через длинное помещение с низким потолком, по которому тянулись толстые, укутанные стекловатой трубы отопления, то и дело спотыкаясь в полутьме о ноги лежащих и сидящих, прислонясь к стенам, людей. Время от времени он наклонялся, светил фонариком в молодые, но уже тронутые печатью близкой смерти лица. Кто-то щурился и заслонялся, кто-то безучастно глядел сквозь пришельца стеклянными глазами. Он не отвечал на оскорбления, не обращал внимания на пинки и щипки, лишь один раз остановился, чтобы ботинком выбить из слабой руки нож, которым его пытался ткнуть пацаненок лет двенадцати-тринадцати. В подвале было душно, воздух состоял из запахов немытых тел, человеческих испражнений и какой-то химии. В двух шагах от Роя парочка одурманенных молодых людей вяло совокуплялась, не обращая внимания на окружающих.

Так и не найдя кого искал, парень добрался до конца подвала, где у железной двери с косо намалеванными на ней черепом и костями сидела публика почище и побогаче. Роя пронзило полузабытое чувство беспричинной радости и душевного подъема, но он быстро подавил в себе желание возлюбить всю собравшуюся в заброшенном бомбоубежище мерзость и гнусь городской изнанки. Причина этого порыва была известна…

– Ты кто такой? – попытался задержать Роя парень в очках, чем-то похожий на Аллу Даара. – В очередь становись!

– У меня абонемент, – процедил молодой человек, зыркнув на очкарика исподлобья так, что тот попятился и сел на свое место, без причины поправив очки на породистом носу.

Больше никто задержать его не пытался.

В небольшой комнатушке, должно быть, ранее служившей подсобкой, на продранной кушетке навзничь валялся, закатив глаза под лоб, симпатичный молодой мужчина в дорогом пиджаке, распахнутом на груди, мятой, когда-то белоснежной рубашке и больших наушниках, витым проводом соединенных с громоздким аппаратом, исправно мигающим разноцветными лампочками. За аппаратом сидел сутулый толстяк, лица которого не было видно из-под надвинутого на нос шлема.

Радость распирала Роя, но петь песни он сейчас был не в настроении. Стараясь не глядеть на полуголого наркомана, он хлопнул по плечу оператора.

– Ждите своей очереди! – крикнул тот через плечо. – Еще семь с половиной минут!

Ждать молодому человеку было недосуг. Хихикая под нос, он протянул руки и резко сорвал с головы толстяка шлем.

– А-а-а! – заорал тот, сжимая виски ладонями. – Какого дьявола?!

– Что, выродок, – расхохотался ему в лицо Рой, – как другим мозги жарить своей шарманкой, – так здорово, а когда головка бо-бо, – плохо?

Он отлично знал этого поганца, пичкающего богатеньких клиентов особым наркотиком – излучением, которого им так не хватало после падения Отцов: бессознательную Дону отсюда он вытаскивал не раз и не два. Где она брала деньги на «прожарку», даже не хотелось думать…

– Отдай шлем, – корчась, канючил Фэт Булут, с которым они когда-то учились в одной школе: тогда он и не подозревал, что болезненный толстячок – скрытый выродок. – Бо-о-ольно!

– А ты выруби свою машинку – и больно не будет. Или бабок жалко?

– Меня Акаду убьет!

Зеб Акаду был местным авторитетом, державшим все окрестные притоны, – с ним опасались ссориться даже полицейские и «добряки».

– Где Дона?

– Не было сегодня Доны! Уехала она!

– Куда?

– А я знаю? Говорят, в Табаде святой какой-то объявился.

– Чего-о?

– Святой Мак, что ли… Просветляет там всех… Отдай шлем, Рой, а! Больно очень… Я и так тебе все скажу что сам знаю… Как другу…

– Какой ты мне друг? Слизняк… – Рой швырнул выродку пластмассовую штуковину, затканную внутри тускло блестящей металлической паутиной. Тот суетливо схватил ее, дрожащими руками напялил на голову и запричитал:

– Спасибо, Рой! Знаешь, как больно! Просто мозги плавятся…

– А у него? – парня распирало беспричинное и неуместное веселье. – У него не плавятся?

Он кивнул на наркомана в наушниках.

– Ему в кайф, – расплылся в улыбке толстяк. – Хочешь попробовать? Я дам на минутку просто так, задаром. По старой дружбе.

– Обойдусь, – рявкнул Рой. – Что там за святой?

– Да не знаю я… Святой какой-то, говорят. Чудеса творит. Мак Сим зовут…

– Мах Сим? – удивился парень, выросший на заводской окраине и блатной жаргон впитавший с детства. – Не путаешь? Какой же он святой, если на блатное погоняло откликается? Урка натуральный, а не святой!

– Святой, не святой, а больные на голову вроде твоей сеструхи там действительно просветляются. И город уже так и зовут – Городом Просвещения.

Рой задумался: он давно слышал какие-то мутные слухи о некоем городишке неподалеку от столицы, где объявился очередной не то знахарь, не то прорицатель. Не особенно верилось в его пророчества: за последние пару лет каких только знахарей не появлялось, какие только страсти-мордасти не вещали выряженные, будто клоуны, «ясновидцы» с телевизионных экранов. И воду через экран заряжали, и порчу снимали, и конец света обещали, и всеобщее процветание…

– Табада, говоришь…

На пути назад дорогу ему заступили трое крепких мужчин.

– Я же тебя предупреждал, Гаал, чтобы ты сюда не совался, – прошипел старший из них, бритый наголо длиннорукий громила с шрамом на щеке. – Память отшибло?

– Пропусти. – В душе у Роя все пело, ему казалось, что он может расшвырять этих троих, как деревянные чурки, одним движением руки.

Наверное, это отразилось в его глазах, потому что бандит неуверенно мигнул и освободил проход. За ним попятились и двое других. Парень, расправив плечи, прошествовал мимо них, но в дверях обернулся:

– Как же я вас ненавижу…

Радость и подъем в душе вдруг сменились ненавистью, отвращением и желанием все крушить, ломать, жечь. И чувство это было во сто крат сильнее первого. Так было когда-то по два раза в день, и тогда светлая яростная волна заставляла орать во всю глотку гимны, прославлять Отцов, идти на штыки их врагов и с радостной улыбкой на губах умирать. Теперь же светлого в душе не осталось ни капли. Темный пенистый вал поднимался откуда-то снизу, из самых глубин подсознания, и требовал мести. Неизвестно кому, неизвестно за что…

* * *

На улицах творилось невообразимое: ручейки из решительных озлобленных людей сливались в потоки, потоки – в могучую реку. Конца и края этой человеческой реке не было. Все это походило на многолюдные демонстрации в день Обретения Свободы, отмечавшийся каждый год. В этот день молодые тогда Неизвестные Отцы свергли прогнившую насквозь монархию и возвестили народу, что отныне его счастье и процветание станет главным идеалом Метрополии. Только над толпой сейчас не реяли флаги и транспаранты, и направлялась она не к центру Столицы, чтобы пройти мимо Дворца Отцов и продемонстрировать им свою любовь, а, наоборот, к окраине. И не лозунги и гимны звучали над ней, а проклятия и призывы смять, растоптать, сокрушить.

И толпа крушила.

Роскошные автомобили, зачастую с пассажирами, превращенные в мятые жестянки, летели на обочину, горели киоски и ларьки, которые никто не грабил, – вожделенные еще недавно яства и напитки хрустели и чавкали под ногами, втаптываемые в грязь. Попавшийся на свою беду навстречу пожилой выродок с перекошенным от полузабытой боли лицом не успел даже крикнуть: тысячеглавая безмозглая тварь, именуемая толпой, не способна на такие чувства, как жалость или сострадание, – ее влекут вперед инстинкты. И главный инстинкт – убей всякого, кто не с тобой.

Роя не вертело в толпе, будто щепку, – он был ее частью, плотью от плоти, кровью от крови. Рядом с ним шагали охранники притона и некоторые из наркоманов – те, кто еще способен был передвигаться на своих двоих. Они больше не были врагами – враг был общий, и он был впереди.

Невидимая рука вывела человеческую массу из города, где на виадуке, выходящем на Табадское шоссе, к ней присоединились новые потоки. Такого скопления людей инженеры, проектировавшие когда-то бетонный мост, не предвидели, и конструкции опасно скрипели и потрескивали под ногами толпы. Но на это никто не обращал внимания.

Казалось, что здесь собрался весь многомиллионный город. Куда ни кинь взгляд, везде было море голов, и море это неукротимо, как наводнение, как медленное цунами, ползло и ползло вперед. Никто не следил за порядком – редкие полицейские бросали свои автомобили и присоединялись к потоку. Никто никого не призывал – все и так знали, что им нужно двигаться вперед. Никто не ведал цели – все знали, что она есть и что тогда, когда будет нужно, ее узнают.

Изредка над толпой проносились вертолеты и нечто, еще никогда не виданное, – машины, напоминающие гигантских птиц. Пару часов назад это заставило бы всех изумленно задрать головы, но сейчас чудеса техники никого не заинтересовали: они не имели отношения к Цели, а значит, их как бы не существовало. Толпа не остановилась бы, даже если на пути вдруг разверзлась бы земля, – передние просто заполнили бы бездонную пропасть доверху своими телами, а задние прошли бы по ним, как по земле. Цель оправдывала любые жертвы, даже если эта жертва – твоя собственная жизнь.

Так продолжалось несколько часов, а потом все внезапно кончилось. Ярость и ненависть, толкавшие людскую массу вперед, сменились апатией и тоской. Цунами остановилось. Остановилось разом, безо всякой инерции. Кто-то топтался на месте, стиснутый со всех сторон плечами, – потеряв единый вектор, толпа превратилась в скопище индивидуальностей, распались синапсы, связывающие ее в единое целое, заставляющее совершать единые поступки, будто отдельные клеточки огромного организма обрели свободу и вышли из-под контроля единого нервного центра. Только что спаянная в единый мускулистый жгут толпа редела, ошеломленные люди разбредались кто куда… Рядом с Роем истерично рыдал, уткнув лицо в колени, хорошо одетый мужчина, наверное, очень успешный в жизни. Полицейский в форме Дорожного Контроля вынул из кобуры на боку табельный «герцог», не глядя, ткнул стволом в висок и нажал на спуск, забрызгав красным окружающих.

Но Рой не спешил последовать чьему-либо примеру: над головами толпы уже были видны окраинные дома Табады и шпили церквей, и он принялся проталкиваться вперед, раздвигая ошеломленных, ничего не понимающих людей, уговаривая их пропустить его, пуская в ход кулаки, где не помогали слова. Его тоже колотили и обзывали, но он настойчиво двигался дальше.

Общая цель растворилась в миллионе личных, но он-то знал свою и не собирался отступать…

Глава 3

Пуля выбила облачко пыли в метре от плеча и заставила вжаться в каменное крошево всем телом. Выстрела слышно не было, значит, это не самоделка из старой водопроводной трубы, которыми в основном вооружены горцы. Самопалы, бухающие почище древних бомбард, да арбалеты и луки, с которыми они управляются очень даже умело. А тут явная винтовка, да не простая. Что-то новенькое.

– Живой? – Зарис, хрустя щебенкой почище танка, сменил позицию.

– Вроде.

Стреляли явно для острастки, не слишком прицельно. Наверное, чтобы патрульные не особенно высовывались. Между прочим, четвертый раз за последний час. Или там, наверху, засел ас, ничуть не боящийся ползающих внизу букашек, или сопляк, просто не знающий, на что способны горные егеря. Но сопляк, надо сказать, весьма меткий.

«И патронов не жалеет, – подумал Рой, осторожно выглядывая из своего укрытия, чтобы продолжить изучение склона. – Что-то тут не то…»

Надо заметить, что разглядывал он камни, поросшие пыльно-зеленой колючкой, тоже не через обычный бинокль. Громоздкий оптический прибор изрядно оттягивал руку, зато, заметив что-нибудь подозрительное, не нужно было делать засечки на карте, связываться с кем-то… Да и следили сейчас за противоположной стороной ущелья сразу несколько таких «биноклей»…

А на дне его, на дороге, повторяющей прихотливые изгибы мелкой речушки, лениво дымились остовы четырех грузовиков и патрульной бронемашины со свороченной на сторону башенкой. Вырваться из огненного капкана удалось всего трем машинам, причем и единственному в колонне бензовозу тоже, – вот уж кто не ожидал такой удачи. Но восьми гражданским водителям и экипажу «скорпиона» не повезло.

Самое досадное, что организовать погоню и наказать мерзавцев не удалось – основные их силы откатились в горы, оставив прикрывать отступление нескольких снайперов. И вот теперь бандиты уходили все дальше по известным только им да коренным горцам тропам, а те, кто должен был их покарать, топтались на месте: миновать сложный участок под снайперским огнем не стоило и мечтать. Уже имелись два «теплых» и один «холодный», как на жаргоне егерей именовались раненые и убитые, и рисковать другими командир не хотел.

«Проутюжить бы весь склон артиллерией, – думал Рой, сантиметр за сантиметром нащупывая возможные укрытия вражеских снайперов: он уже приметил для себя две-три перспективные точки, но палец еще ни разу даже не коснулся красной кнопки – поторопиться и стать мишенью для насмешек товарищей, бьющих больнее пули… – Да где ее взять, артиллерию…»

Он вспомнил уверения своего бывшего начальства, и саркастическая улыбка искривила губы. «Нам долго еще не понадобятся танки…» Еще как понадобятся. И танки, и бронемашины, и пушки, и вертолеты… Смешно сказать – патронов и гранат было в обрез: куда утекли огромные, чрезмерные, по словам журналистов и телевизионных «говорящих голов» запасы, созданные при Отцах, – одному Мировому Свету известно. Неужто все то, что, надрываясь и недоедая, годами производила вся страна, было растрачено в ходе небольшой, в общем-то, войны с Хонти? Или при отражении десанта островитян? Куда все делось, если сюда, в горы, даже не на войну, а так – на операцию по восстановлению государственного порядка, – дают, будто от сердца с мясом отрывают?

Который уже месяц он ползал по каменным осыпям и козьим тропам, спускался в узкие долины, похожие на пропасти, и огромные пропасти, напоминающие долины. Он стал одним из винтиков войны, длившейся здесь, казалось, вечно… А ведь до той, Великой Войны, сюда отдыхать ездили. В горячих источниках купались – полезнейшая, говорят, вода была. Все хвори излечивала – и кости, и почки, и легкие. С гор на лыжах катались – вон они, белые, будто сахарные головы торчат – близко, рукой подать, а не достанешь. Чуть ли не сто лет здесь было тихо. Вино делали горцы, овец пасли, коров – сыры их на всю Империю славились, да и в других странах. Рукодельники были непревзойденные – такие украшения клепали, что только в музеях и выставлять. Часы навострились делать – износу их часам не было, стекло варили для линз, что в бинокли да микроскопы вставляют, ножи ковали такие, что гвозди ими строгать можно. Ну и прочие чудеса.

Даже не верилось, что до присоединения к Империи разбойниками местные были первостатейными. Только грабежом и жили, года не проходило, чтобы в набег не отправились на имперские земли. Селян в рабы угоняли, деревни жгли, пашни вытаптывали. Чтобы порядок на границах с Зартаком соблюсти, вынуждены были императоры крепости строить, гарнизоны в них держать немалые. И было так, пока один из Эрранов не решил эти земли навеки к державе привязать. Сказано – сделано: в два года заняли доблестные имперские войска под командованием маршала Тоота весь Зартак. И горы, и земли, что за ними лежали, – вплоть до Восточного океана. Победа? Ан нет. Чуть не сотню лет после этого Зартак замиряли, замиряли, да никак замирить не могли. Одну банду горскую задавят – другая объявляется, не успеют крепость отстроить – вырезают в одну ночь гарнизон, а по башням да стенам – огонь… Бились как рыба об лед с этим самым Зартаком, пока лет за сто пятьдесят до Великой Войны не удалось приручить горцев.

А все тот самый маршал Зогу, на улице в честь которого названной Рой родился и вырос. Большой мудрости был человек. Где кнутом, где пряником сумел склонить несколько племен к миру с Империей. Посулил вождям графство да баронство, они и клюнули. Не те уже были горцы – воевать воевали, да не видели уже особой прелести в этой войне. На землях тех, кто раньше смирился, нефть и уголь нашли, – золото можно было и не воюя иметь. Иметь и покупать на него все, что захочешь. Рабы? А зачем рабы? Рабов кормить надо, лечить, мрут, как мухи, рабы, а работают из-под палки. Нефть качать и свободных нанять можно – пахать будут не за страх, а за совесть. Простому горцу тоже кровь лить не хотелось. Зачем? Свез в предгорья кувшины, что женщины налепили, – денежки и зазвенели в мошне, а еще сыр можно продать, вино, клинки, что по дедовским рецептам ковали, каменья драгоценные… Слово за слово, а воинство горское взяло да и растаяло без следа За пленение последнего из вождей Зогу-Миротворец получил из рук самого императора высший в истории Империи чин – генералиссимуса, да только два месяца ему и радовался… Стар был уже маршал Зогу…

Но с началом Великой Войны не только у Пандеи с Хонти головы вскружило от близкой свободы – Зартак тоже провозгласил независимость. И не он один. Да не вовремя. Если крупные северные провинции надеялись вернуть, носились с ними как с писаной торбой, то на все мятежные земли сил просто не хватало. И другой маршал – фамилию его слышал Рой, да запамятовал, а новую историю они в старших классах учили уже по новым учебникам, сокращенным до максимума, – долбанул по городам Зартака новейшими супербомбами. Такими, что одной на город с избытком хватает. И лежат сейчас меж гор, в зеленых некогда долинах, мертвые, оплавленные адским пламенем руины… Вместе с сожженными городами и обратившимися в пепел горожанами, к слову сказать, большей частью такими же имперцами, переселившимися в здоровый климат из густонаселенной тогда Метрополии, испарились все надежды на мир в Зартаке. Потому что тем горцам, что уцелели в своих деревеньках, таящихся по ущельям, терять было уже нечего… Война в горах длилась уже третий десяток лет, то притухая, то вспыхивая вновь.

Задумавшись, Рой чуть было не пропустил блик, кольнувший глаз острым лучиком Это могло быть что угодно: слюдяной прожилок на сколе гранитной глыбы, брошенная консервная банка, осколок стекла… Но егерь был уверен: это именно то, что нужно. И, не перечислив еще до конца весь перечень блестящих вещей, могущих оказаться на склоне, уже мягко придавил подушечкой большого пальца красную кнопку…

Россыпь циклопических глыб напротив окуталась грязно-бурым облаком, стремительно распухшим в огромный, метров двадцать диаметром шар, который величественно всплыл над кручей подобно растущему из горного склона исполинскому грибу-поганке. И только после этого прилетел звук, похожий на зевок великана. Минометчики, как всегда, были точны. Недаром их прозвали в горно-егерском корпусе «ювелирами». Вакуумные боеприпасы не требовали особенной точности, но были безумно, сказочно дороги, и за каждый потраченный приходилось отчитываться, тратя столько бумаги, что она, вероятно, перевесила бы не такой уж большой снаряд, гарантированно уничтожающий все живое в радиусе двадцати метров. Без разницы – стояло это живое до поры до времени на открытом месте или пряталось в укрытии.

Метрах в двухстах по склону вспух еще один «воздушный шарик», потом, немного погодя, еще один. Выждав, Рой пошевелил стволом автомата колючий кустик, росший возле его укрытия. Реакции невидимого снайпера не последовало. Но задергался пучок серо-зеленых веток там, где прятался Зарис. И снова горы промолчали. Егеря дразнили безмолвствующие каменные громады еще минут пятнадцать, но ни одна пуля больше не прилетела.

– Похоже, все, – донесся до Роя голос друга. – Выходим?

– Погоди еще минут пять.

Горы быстро научили бывшего горожанина осторожности, подтвердив за недолгую его службу здесь пословицу «поспешишь – людей насмешишь» не раз и не два. Только они не смешили. Убивали горы торопыг. То пулей снайпера, то притаившейся под тонким слоем щебенки самодельной миной-ловушкой, то – обвалом…

– Мочи нет терпеть, – не слушал его Зарис. – Щас я…

Он шевельнулся и поднялся из своего «капонира» – еще более массивный, чем обычно, от навьюченного на него снаряжения. Поднялся, чтобы рухнуть обратно. Неловко рухнуть, как подрубленный…

«Не возьму, – прорезался в ушах голос командира. – Куда мне такой громила? В него при всем желании не промахнешься…»

– За-а-арис!..

* * *

– Не возьму, – командир разведывательной роты, капитан Фогуту был непреклонен. – Куда мне такой громила? В него при всем желании не промахнешься. Да в сарай и то проще! Ты, парень, из каких мест?

– С севера, – степенно ответил Зарис, невозмутимый, как всегда.

– А откуда точно? – голос офицера чуть потеплел.

– Из Поморья. Только я их не помню.

– Кого? – не понял капитан.

– Отчих краев. Малым был, когда увезли.

– Отчих краев… малым… – усмехнулся Фогуту. – А говоришь совсем по-нашему. Земляк… Как фамилия?

– Текуду! Капрал Текуду!

– О-о! Капрал? Так ты служил?

– Немного, – смутился здоровяк. – Седьмая бронетанковая бригада.

– Ничего себе немного! – хлопнул себя по камуфляжным серо-коричневым бокам лейтенант. – Да мы, пехота, на вас молиться готовы были, на танкистов! Особенно на седьмую. Очень вы нам тогда помогли. Не вы бы… – офицер оборвал себя и махнул рукой. – А ты тоже воевал? – вопрос был обращен к Рою.

Тот пожал, плечами. По сравнению с героическим другом он, можно сказать, и не воевал.

– Рой Гаал ранен в боях под Мугелой, – Зарис, боясь, что друг провалит все дело своей скромностью, выпалил чуть ли не самую длинную фразу в жизни. – Награжден медалью «За боевые заслуги» второй степени.

– О! Так вы оба герои-молодцы! – офицер похлопал Роя по плечу. – Считайте себя зачисленными в егеря, солдаты. Этих двоих – в первую роту, – бросил он через плечо приземистому фельдфебелю. – Остальных бракую. Пусть в линейных потопают. Служите, парни!

Вот и все. И не пригодилось рекомендательное письмо от ротмистра Лооса, которое Рой припас на всякий случай: командира горных егерей полковника Зедду тот знал еще по той, семь лет назад закончившейся войне с Хонти, зеленым лейтенантом.

– Прирожденный вояка, – так охарактеризовал горного егеря однорукий ротмистр. – Дитя войны. Поверь мне, мальчик: если войны нигде не найдется, он сам ее организует. Боюсь только, на его век хватит мест, где потребуются руки, умеющие держать оружие и головы, знающие, как им распорядиться с наибольшей пользой…

Тогда, полгода назад, они засиделись с господином Лоосом далеко за полночь.

Рой так и не завершил свой марафон: в нескольких десятках метров от домов Табуды его и его немногочисленных спутников (только немногие продолжили движение вперед, когда оборвался порыв) встретили импровизированные шлагбаумы и вооруженные молодые люди в какой-то незнакомой полувоенной форме. Встретили и завернули назад. Мягко, но безапелляционно. Дону он не нашел, и где она, что с ней случилось, жива ли она – оставалось только догадываться. В толпе ползли смутные слухи о мощных взрывах, потрясших Святой Город, десятках тысяч погибших… Обвиняли хонтийских и пандейских наймитов, диверсантов Островной Империи, спящих и видящих, как отомстить за разгром их Армады, горских террористов… Последнее почему-то показалось убитому горем Рою – он так и не застал в живых мать, по словам отца, тихо угасшую в то самое время, когда юноша в толпе шагал в сторону Табуды вершить справедливый суд над самозваным пророком – наиболее логичным. И ротмистр-инвалид, которому он за последние месяцы привык верить больше, чем вечно пьяному отцу, его не разубедил.