Текст книги "Последняя крепость Рейха"

Автор книги: Андрей Васильченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Именно генерал фон Альфен проинструктировал обер-лейтенанта Пёрзеля о сильных и слабых сторонах бронепоездов, об основных тактических приемах их использования. Сам же комендант крепости так и не увидел своего детища. Бронепоезд был готов через три недели после того, как фон Альфен покинул Бреслау.

Фон Альфен считался одним из лучших специалистов по созданию и тактическому использованию бронепоездов (на фото по центру)

В середине февраля советские войска начали осуществление операций особого вида – это были пропагандистские мероприятия. Эрнст Хорниг вспоминал о них: «Это была психологическая война, с которой мы неплохо познакомились в годы Первой мировой, в 1918 году, на Западном фронте во Франции. Тогда пропаганда делала ставки на листовки. В 1918 году на нас сбрасывали листовки: „Солдат, если ты идешь на запад, то подумай хорошенько – там находится твоя могила“. Теперь пропаганда была ориентирована не только на Вермахт и Фольксштурм, но и на гражданское население. В ночь с 16 на 17 февраля советские самолеты усеяли город морем листовок. Одна из листовок, адресованная Фольксштурму, гласила: „Перед своей гибелью нацисты в животном ужасе гонят вас против победоносной Красной Армии“. А далее сообщалось: „Красная Армия не воюет против мирного населения, и если вы покинете ряды гитлеровской армии, то сможете спокойно трудиться. Те же, кто обратит свое оружие против победоносной Красной Армии, будут беспощадно уничтожены. Если вы хотите жить и спасти ваши города и деревни от уничтожения, то снимайте свои повязки, бросайте оружие и идите домой. Заметьте, любое противление Красной Армии означает для вас верную смерть. Жизнь гарантируется только тем, кто сразу же отречется от Гитлера, кто выбросит оружие и пойдет домой или сдастся в плен“. В следующей листовке русские обращались к немецким солдатам и офицерам: „Красная Армия углубилась в Верхнюю Силезию, Восточную Пруссию и Померанию. Гитлер окончательно проиграл войну. Но он – Гитлер – знает, как можно продлить свою власть и жизнь. Для этого он готов принести в жертву жизни сотен тысяч своих солдат. Но все же имеются достойные люди и уважаемые генералы, которые требуют немедленного окончания войны“. И далее сообщалось о призыве, который поддержали 50 немецких генералов во главе с фельдмаршалом Паулюсом и генералом артиллерии Зейдлицем».

Многие из современников отдавали должное советским пропагандистам. Немцы отмечали, что листовки были составлены весьма искусно, а безнадежность положения отнюдь не была преувеличением. Многие из немцев находили, что текст, изложенный в листовках, был весьма доступен. Многие из солдат читали их. Несмотря на то что в Бреслау никогда не наблюдалось массовой сдачи в плен, эти листовки сыграли свою психологическую роль. Многие отмечали, что их останавливал от сдачи в плен только страх быть отправленными в Сибирь.

Советская пропаганда, которая с каждым днем становилась все активнее и активнее, не всегда прибегала к «честным» приемам. Один раз была устроена форменная провокация. После 9-часовых новостей на частоте «Немецкого радио» была передана следующая информация: «А теперь сообщение для смелых солдат и народных товарищей из Бреслау. Настал нас вашего вызволения! Несколько танковых дивизий прорвали кольцо вражеского окружения на востоке. Спешите в южные кварталы города, чтобы пожать руку вашим освободителям».Прежде чем массы жителей устремились к южным рубежам города, где начался усиленный артиллерийский обстрел, штаб крепости успел принять соответствующие контрмеры. Сейчас сложно сказать, сколько людей услышало и поверило в информацию о деблокировании города. Во-первых, в подвалах, где укрывалось гражданское население, не было никакого радио. Все радиоприемники за ненадобностью большей частью остались в квартирах. Во-вторых, население перестало доверять какой-либо официальной информации. В-третьих, данное сообщение почти сразу же облетело воинские части Бреслау, но они не сдвинулись с места, так как не получили соответствующего приказа.

«Южный фронт». Саперы возводят переправу через один из притоков Одера. Февраль 1945 года

Хуго Эртунг вспоминал об этом эпизоде осады Бреслау, который произошел 3 марта: «Вчера в подвале несколько часов обсуждали сведения о том, что кольцо окружения было прорвано. Но уже во второй половине дня эта информация была опровергнута в специальном выпуске крепостной газеты. В ней утверждалось, что речь шла о пропагандистской уловке противника».Эрнст Хорниг как бы добавлял: «Скептическое отношение к пропагандистским сообщениям было настолько велико, что большинство людей предпочитали слушать не немецкие, а зарубежные радиостанции».

Постепенно жители Бреслау и немецкие солдаты выявили некий ритм в советских атаках. Рано с утра на город падали бомбы. В первой половине дня открывался артиллерийский огонь, который сменялся налетами низколетящих самолетов. В районе полудня наступала некоторая пауза, и люди могли показаться на улице. Вечером и ночью опять осуществлялись бомбардировки, но теперь советская авиация предпочитала использовать зажигательные бомбы. Вечером также вступала в дело советская зенитная артиллерия, огонь которой сопровождался использованием нескольких прожекторов.

Драматичными и шокирующими были события в доме престарелых, так называемом «здании Флиднера», которое располагалось на улице Кайзера Вильгельма, недалеко от площади Гинденбурга. Здесь сестры из «Бетанина» до самого конца ухаживали за пожилыми людьми. Когда советские войска приблизились на критическое расстояние, то все напрасно ожидали эвакуации. Некоторых стариков удалось вывести из дома. С тяжелым сердцем сестры были вынуждены оставить «лежачих». О том, что произошло потом, вспоминала старшая сестра Хейдебранд: «Когда противник на юге приблизился к зданию, появился офицер Вермахта и попросил находившихся там двух сестер покинуть здание, так как оно могло сгореть. Сестра Берта Найде направилась в опасный путь к материнскому дому с несколькими стариками. Другая сестра – Анна Лауш по приказу офицера должна была налить безнадежно больным в стакан какую-то жидкость. Никто из стариков не противился».Оказалось, что в стакане был яд. Этот пример отчетливо показывает, что национал-социалистическая идеология подчинила себе многих офицеров Вермахта. Это было продолжение бесчеловечной практики эвтаназии, которая в Третьем рейхе применялась к людям с отставанием умственного развития. На этот раз жертвами политики стали беспомощные старики.

Разрушенная площадь

Положение гражданского населения стало ухудшаться ото дня ко дню. Госпожа Краузе вспоминала: «В течение многих дней мы обходились без воды. До колонки не представлялось возможности добраться, так как каждый оказавшийся там мог стать жертвой русских снайперов. У нас дома имелись некоторые запасы воды, чтобы умыться, попить и иногда помыть посуду… Несмотря на все эти трудности, мы пытались жить хорошо, насколько это было возможно в тех условиях. Дочка Бербель играла со своим плюшевым медвежонком и иногда мастерски делала из огарков свечей новые светильники. Так как свечей было весьма немного, то в большинстве случаев мы сидели в полной темноте. Но если начинался сильный обстрел, то мы зажигали свечу и чувствовали себя увереннее при этом слабом освещении в нашем подземном убежище… 28 февраля, когда русские находились от нашего укрытия на расстоянии шести домов, наш подвал превратился в военный лагерь. В нашем погребе ежедневно спало от 10 до 15 солдат. В большинстве своем это были очень молодые люди. Их постоянно беспокоили „цепные псы“ (армейская полиция), которые постоянно охотились за людьми, дабы послать их на фронт и продолжить бессмысленную оборону Бреслау. Кроме этого, партийные органы гнали всех людей на строительство баррикад. В итоге я тоже должна была идти на Харденберг-штрассе, чтобы участвовать в земляных работах. В тот момент русских отделяло от кирасирских казарм каких-то 300 метров. Когда они видели скопление людей, которые занимались возведением укреплений, то по ним открывался огонь. Люди в панике разбегались по окрестным подвалам. Там находились солдаты, которые не понимали безрассудности решения посылать гражданских на работы прямо под носом неприятеля. Когда мимо дверей проходили четыре солдата, то я попыталась бежать вместе с ними. Они крикнули мне, чтобы я пригнулась и держалась от них на расстоянии метра. Мы выглянули из одной из баррикад, как один солдат внезапно вскрикнул: „Быстро в дом, сейчас начнет стрелять „оргáн Сталина“ [22]22
  «Оргáном Сталина» немцы называли «катюши».


[Закрыть] !“

Теперь я сидела вместе с солдатами в углу одного полуразрушенного дома до тех пор, пока не прекратился обстрел. После этого мы побежали к углу Лотарингской улицы и улицы Кайзера Вильгельма. Чтобы оказаться дома, мне надо было пересечь улицу Кайзера Вильгельма. Каждый, кто хотел выжить, должен был бежать по отдельности. Единственное, на что мне приходилось уповать, были слова молитвы: „Господи, спаси и защити!“ Наконец я оказалась в подвале дома, где, слава Всевышнему, обнаружила целую и невредимую Бербель».

20 февраля в сводке Верховного командования Вермахта было сообщено: «Защитники Бреслау смогли отбить вражеские атаки на юго-западном и восточном фронтах».О том, какая жестокая действительность скрывалась за этими скупыми строками, можно судить из воспоминаний Хуго Эртунга: «Вечером Ш. и я стали продвигаться дальше к центру города. Обстрел стал ослабевать, но на всех улицах пылали дома. Повсюду треск и копоть. Огонь вырывается из-под стропил и окон домов. Мы огибаем огромные воронки. Санитарные пункты, которые мы находим, всеми покинуты. В военном госпитале на площади Франца Зельде о нас побеспокоился доктор Франц, но его санитарный пункт тоже распущен. В итоге, смертельно усталые, мы тащимся дальше по улицам, объятым пожарами. Посреди Хёфхен-штрассе мы натыкаемся на стреляющее орудие. В конце концов, мы оказываемся в подвале Дома актеров (Гартен-штрассе), в котором находится действующий санитарный пункт. Меня охватывает странное чувство. Я нахожусь в подвале дома, с которым меня связывают самые теплые воспоминания. Именно здесь в 1942 году мы справляли 80-летний юбилей Герхардту Хауптману. Я проспал 17 часов кряду в промерзшем подвале Дома актеров».

На строительство баррикад шли все крупные вещи

Пауль Пайкерт так вспоминал о событиях 28 февраля: «Сегодня поток беженцев из южных районов города затопил север и районы, раскинувшиеся по берегу Одера. Теперь все южные окраины, начиная от главного вокзала до вокзала Одертор, эвакуируются в принудительном порядке. Эвакуация осуществляется солдатами Ваффен-СС с редкостным цинизмом и жестокостью. Колонны людей выглядят жалкими. Большую часть их составляют пожилые люди. В то время как колонны следовали по улицам, в 15 часов 30 минут начался налет вражеской авиации. Бомбардировка с каждой минутой усиливалась. Трамваи должны были остановить свое движение. Фактически каждый район с беженцами подвергался бомбардировке».

Умение выжить в этой обстановке описывает одна из служащих Бреслау: «Некоторое время мы с несколькими другими людьми жили на Кронпринц-штрассе в квартире привратника. В одной части квартиры – мужчины, в другой – женщины. В итоге нас там оказалось 17 человек. Удивительным было другое! Каждый после завершения собственных дел направлялся на строительство баррикад либо взлетно-посадочной полосы. Поскольку наша контора, а вместе с ней и финансовый отдел закрылись в январе, то мы вместе с Гретой должны были быть привлечены к возведению взлетно-посадочной полосы. Ранее меня уже освободили, как ценного работника, от строительной повинности. Внезапно в газетах появилось объявление, что все служащие имперских страховых контор, которые остались в крепости, должны были явиться на специальные сборные пункты. Сказано – сделано. Я взяла вместе с собой Грету… Но в итоге мы больше времени отсиживались в подвалах, нежели действительно работали. Воздушные налеты усиливались с каждым днем. Мы выходили на работу не без внутреннего ужаса. Над нашими головами кружило множество самолетов. Пожары опустошали город. Мы были вынуждены бессильно наблюдать, как гибло множество людей. Раненые жалобно стонали. Их надо было перевязывать. Кроме этого, они нуждались в добром слове и утешении. Но сложнее было успокаивать сошедших с ума. Мы видели горы трупов и испытали все, что приносит жестокая война. Но при этом нам надо было умываться и хотя бы немного спать. Фронт наступал нам на пятки. Где-то за спиной ревели „оргáны Сталина“. Русские уже находились на площади Кайзера Вильгельма. Большую часть времени мы проводили в погребе. Между тем наша квартира была разрушена снарядами. Дом рисковал обрушиться. В подвале мы были на волосок от смерти, нас спасло само провидение. После принятия пищи мы покинули его, а несколько секунд спустя в него попал снаряд. Первый раз в жизни мы оказались бездомными.

Мы нашли убежище в соседнем доме на углу Бранденбургской улицы, где от обстрелов скрывалось уже четыре семьи. Там мы разместили наши скромные пожитки. Первая ночь в этом подвале нам показалась самой страшной. Шел непрерывный воздушный налет. Мы не знали, как достать днем хлеба и чем мы будем питаться на следующий день. Но на следующую ночь нас принудительно эвакуировали. В нашем подвале солдаты должны были вести оборонительный бой. Остальные жители потянулись на запад по Бранденбургской улице, пока не оказались на площади Маврикия. Один из мужчин, оказавшийся в нашей общине, имел ключ от квартиры коллеги, которая располагалась на Монастырской улице. Сам коллега покинул Бреслау еще в январе, поэтому квартира пустовала. В полночь мы потащили туда свои тележки. Повсюду царило одно и то же – страх. Повсюду людей поджидали одни и те же опасности. Мы семеро стали жить в небольшой квартирке. По сути, мы вели „цыганскую кочевую жизнь“. Но это не мешало нам иногда испытывать моменты радости. В брошенной квартире мы прожили где-то две недели. Разрывами снарядов были уничтожены жилища справа и слева от нас. Жить там стало небезопасно, и мы в очередной раз покинули наше убежище… Мы оказались на Александер-штрассе. Там Грету привлекли к строительству баррикад. Я предъявила все свои аттестаты, и меня неохотно направили работать в армейскую канцелярию. Она располагалась в одном из домов на Монастырской улице. Подобно мышам, из окрестных подвалов постоянно выныривали девушки. Наш боевой дух ослабевал. Путь к канцелярии преодолеть становилось с каждым разом все сложнее и сложнее. Это было ужасно. Русские вели бои уже на Офенер-штрассе. Дома горели, постоянно обрушивался ливень из снарядов и бомб. Внезапно мы покинули Александер-штрассе. Как-то в районе часа ночи мы под сильным артиллерийским огнем собрали пожитки и двинулись вперед. Ночь была ясной, но небо было кроваво-красного цвета. Целыми и невредимыми мы добрались до своей цели. Нам снова „предоставили“ квартиру. Прежние хозяева бросили ее. Ежедневно мы должны были забивать окна картонками, но каждый близкий разрыв вновь и вновь выносил их. Мы должны были устроиться на строительные работы. Там трудились все – и стар и млад.

Партийные чиновники имели единственную власть над нами. Ежедневно мы должны были прибывать в Липовый парк, чтобы получить талоны на еду. Для этого нам надо было возводить взлетно-посадочную полосу. Квартал был бесцеремонно сровнен с землей. Только так самолеты могли отсюда взлететь. Ежедневно Грета с сотнями других людей направлялась сюда. Ее рабочей одеждой были сапоги, тужурка и косынка. Все трудившиеся здесь были на грани отчаяния. Неприятель знал, где мы были сконцентрированы, а потому вел по данному участку усиленный артиллерийский огонь. В эти моменты можно было только упасть и молиться. В окрестностях не было никаких укрытий. Во время этих работ Грета сломала себе ребра, повредила печенку и селезенку. Но даже больную ее заставляли выбрасывать мебель из окон и стирать одежду для каких-то учреждений. На улицах почти всех ожидала такая судьба».

«Катюша», прозванная немцами «оргáном Сталина», на улицах Бреслау. Апрель 1945 года

Двоевластие (с одной стороны, генерал фон Альфен как комендант крепости, с другой – гауляйтер Ханке в качестве имперского комиссара по вопросам обороны) только ухудшало положение Бреслау. Во многом потому, что в корне отличались друг от друга принципы фон Альфена и Ханке. Равно как в корне отличались друг от друга позиции генерала фон Альфена и Шёрнера. Это стало очевидным, когда комендант крепости сообщил командующему группой армий «Центр» о недостатке боеприпасов в Бреслау. Сам фон Альфен вспоминал: «Вместо боеприпасов посыпался град приказов и указаний. Один из них звучал так: „Число симулянтов пугающе увеличивается с каждым днем. Поэтому командование общевойсковых соединений должно отдать приказ, чтобы ни один солдат без соответствующего письменного разрешения не мог появляться в тылу. Все нарушившие данный приказ должны расстреливаться на месте“».Исполнение данного распоряжения в Бреслау означало бы осуществление форменного террора. По этой причине генерал фон Альфен отказался выполнять данный приказ.

24 февраля 1945 года нацистская партия праздновала один из своих юбилеев – 25 лет с момента принятия программы НСДАП. В этот день Гитлер и гауляйтер Ханке обменялись поздравительными радиограммами. В радиограмме Гитлера, в частности, говорилось: «Желаю вам и вашим людям хранить веру в будущее нашего народа и сражаться до окончательной победы».В ответ Ханке давал обещание «строго следовать национал-социалистическим принципам».Несколько дней спустя, 3 марта 1945 года, Ханке сделал обращение в стиле Геббельса, которое транслировалось по немецкому радио. Он призывал всех немцев поверить в победу, которая должна была настать в том числе «благодаря проверенным бойцам с востока и защитникам Бреслау».В тот же самый день комендант фон Альфен подписал приказ о предотвращении распространения «пораженческих слухов». Сам приказ назывался «Внимание! Вражеская пропаганда».

Между тем 23 февраля 1945 года в штаб крепости совершенно неожиданно пришел приказ: «Чтобы гарантировать снабжение Бреслау по воздуху даже в условиях утраты аэродрома Гандау, по приказу фюрера необходимо безотлагательно начать подготовку к строительству аэродрома внутри города. Комендант крепости обязан сообщить о предполагаемом месте расположения данного аэродрома и приблизительном времени начала работ по его строительству».Надо пояснить, что генерал фон Альфен еще в начале февраля 1945 года рассматривал подобную возможность. В качестве предполагаемых мест для возведения «внутреннего» аэродрома он приглядел так называемый Фризский луг и стадион, располагавшийся к востоку от Шайтнигерского парка. Но время было упущено, предшественник фон Альфена за целый месяц почти ничего не сделал, чтобы осуществить данный проект. В условиях блокады Бреслау, когда имевшиеся силы были брошены либо для участия в оборонительных боях, либо на возведение укреплений, фон Альфен решил отложить «вопрос о внутреннем аэродроме». В конце февраля данный вопрос был перепоручен подполковнику фон Фридебургу, как представителю Люфтваффе, и городскому советнику по вопросам строительства. Те провели разведку на местности и пришли к весьма неутешительным для фон Альфена выводам. Единственное место, где можно было создать аэродром, располагалось напротив Фризского луга. Построить взлетно-посадочные полосы длиной не менее 1300 метров можно было только на идущей с юго-запада на северо-восток Кайзер-штрассе. Чтобы получить необходимую для посадки транспортных самолетов ширину полос, надо было провести немалые строительные работы. В частности, надо было удалить фонари, располагавшиеся вдоль улицы, и трамвайные провода. Кроме того, надо было удалить все деревья и снести большую часть домов, включая лютеранскую церковь, которые обрамляли Кайзер-штрассе с двух сторон. Специалисты провели необходимые вычисления: сколько требовалось взрывчатки, инструментов, транспортных средств, квалифицированных рабочих. В итоге оказалось, что оба проекта по созданию «внутреннего» аэродрома (Фризский луг и Кайзер-штрассе) в условиях осады города были просто-напросто нереальными. Кроме того, полковник фон Фридебург, как летчик, подчеркнул одну особенность проекта на Кайзер-штрассе. Он компетентно заявил, что в случае создания в данном районе взлетно-посадочных полос заход на них самолетов был возможен только при юго-западном либо при северо-восточном ветре. По этой причине он рекомендовал генералу фон Альфену сосредоточить свое внимание все-таки на Фризском лугу. Все эти сведения и обоснования сделанных выводов были посланы наверх. Реакция на них оказалась весьма бурной. В своей ставке Гитлер принимал одно волюнтаристское решение за другим. Прибыл приказ: «Строительство внутреннего городского аэродрома поручено гауляйтеру Ханке. Комендант крепости обязан предоставить ему в распоряжение необходимых специалистов и взрывчатые вещества».Тон подобного приказа вызвал в памяти фон Альфена ситуацию, когда в 1938 году случился конфликт между Гитлером и инспектором крепостей, который представил свои соображения относительно нецелесообразности возведения «Линии Зигфрида».

Священнослужители Бреслау пытались противодействовать созданию взлетно-посадочной полосы на Кайзер-штрассе, так как во время расширения улицы должны были быть уничтожены евангелический и католический храмы. Но все их усилия были тщетными.

В этих условиях в Бреслау один за другим с приказом от генерал-полковника Шёрнера прибыли два офицера. Приказ относился не только к коменданту крепости, но и ко всему штабу. А потому было весьма странно, что эти два офицера вначале посетили гауляйтера Ханке, которому лично вручили бумаги (самому генералу фон Альфену были переданы лишь их копии). Показательно, что в письме не содержалось ни слова о командовании крепости, в то время как Ханке выносилась признательность за предпринятые им меры. Складывалось впечатление, что в штабе группы армий «Центр» действительно полагали, что гауляйтер был центральной фигурой в деле обороны Бреслау. Не исключено, что это было результатом радиосообщения Ханке с Берлином. В любом случае, генералу фон Альфену выражалось недоверие. У крепости Бреслау должен был появиться новый комендант. Сам фон Альфен вспоминал по данному поводу: «Подобное пренебрежение очень сильно изматывало нервы. Враг и огонь, пожары и бомбы не были в состоянии нанести подобного урона, так как с ними можно было бороться открыто. Им можно было противостоять. Но от яда недоверия у меня не имелось никаких средств».

Вечером 5 марта 1945 года в Бреслау прилетел новый комендант крепости – генерал Нихоф. Он был старым приятелем генерала фон Альфена. Оба они учились в 1921–1922 годах в мюнхенском пехотном училище. Нихоф сразу же оценил обстановку, сложившуюся в Бреслау. Сам генерал фон Альфен попросил своего непосредственного начальника, командующего 17-й армией генерала Шульца, на несколько дней задержаться в городе, чтобы передать все дела Нихофу. Бывшему коменданту пошли навстречу. В итоге первая неделя марта 1945 года в Бреслау чем-то напоминала Древний Рим, когда там попеременно правили два консула. До 8 марта Альфен продолжал заниматься своими делами, посвящая в них генерала Нихофа. 9 марта новый комендант вступил в свои права. Теперь он сам должен был нести груз ответственности за осажденный город. Сам он не испытывал никаких иллюзий относительно его судьбы. Накануне своего отлета в Бреслау генерал Шульц передал ему оценку, которая прозвучала из уст генерал-полковника Шёрнера. «На юге Бреслау неприятель крупными силами смог проникнуть глубоко на территорию города. Если положение на фронте не изменится коренным образом, то падение крепости является вопросом нескольких дней, а возможно, даже нескольких часов».Если Шёрнер, как командующий группой армий «Центр», действительно придерживался подобной точки зрения, то посылка генерала Нихофа в Бреслау была форменным смертным приговором. В этой связи странным выглядело то обстоятельство, что, к моменту вступления в свою должность генерала Нихофа Бреслау продолжал успешно обороняться, хотя обозначенные «несколько дней, а возможно, даже несколько часов» давно уже истекли.