Текст книги "Сверхдержава"

Автор книги: Андрей Плеханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Я не умею писать романы, – сказал Николай. – Их напишет этот писатель, я их только переделаю. А человека мы найдем. Это архисложно, но куда нам деваться? Нужно только знать технологию поиска. А я ее знаю. Вернее, ее знает человек по фамилии Бессонов. Он психолог, и он войдет в нашу команду. Он разработал уникальную систему тестирования личности. Ты ведь, кажется, собираешь гениев под свое отеческое крыло? Вот тебе еще один гений. Будешь потрясен, когда познакомишься с ним. Кстати, как там наш Эдуард Ступин поживает? Ты ведь на его денежки собираешься вести компанию?

– Об этом не беспокойся, хватит нам и денег, и спонсоров, – уверенно заявил Давила. – А от Эдика тебе большой привет, ты ему понравился. Эдик в порядке. Работает вовсю, только уже не в своем "Интерфаге", конечно. Нечего ему там делать.

– А где?

– Секрет. – Давила приложил палец к губам. – Наш Эдик уже ушел в подполье. Слишком ценна его голова. Нельзя позволить, чтобы в нее стрельнули по дури какие-нибудь мелкие глупые преступники. Эдик очень нужен нам.

– Какие-нибудь технологии?

– Естественно, куда сейчас без них? Мы отстали от Запада, но не безнадежно. Наше преимущество в том, что все то, что было придумано и изобретено за последнее десятилетие, не выплыло на поверхность. Никто об этом не знает, а узнали бы – не поверили, что такое возможно. Наш потенциал – новые технологии, изобретенные в России. "Сверхдержава", говоришь? Будет тебе Сверхдержава!

Давила повернулся спиной, скинул простыню со своих могутных плеч и бодрым шагом отправился в парилку.

ГЛАВА 7
СВЕРХДЕРЖАВА. 2008 ГОД
ПОВАЛЬНАЯ ТРЕЗВОСТЬ

Ярко-зеленый эмобиль мчался по автостраде, ведущей в Москву. Прозрачные летние сумерки уже начали густеть, добавили таинственных полутеней кустам и деревьям на обочинах. Красное солнце лениво сползало за горизонт. Рихард Шрайнер смотрел в окно, Таня сидела за рулем. Оба молчали.

Нельзя сказать, что между ними установились доверительные отношения. Точнее сказать, никаких отношений у них так и не возникло. Рихард рассчитывал на большее – исходя из сочувствия, проявленного к нему Таней на ступенях Московского Университета. Может быть, прав был куратор Шишкин? Ведь собирался же Шрайнер первоначально взять себе гида-парня. Надо было выбрать этого самого Диму, и все бы было прекрасно. Они бы уже вмазали по стаканчику, подружились и отправлялись бы сейчас куда-нибудь в злачное заведение…

Насчет "вмазать" дело обстояло хуже некуда. Последняя капля алкоголя упала в желудок Шрайнера еще во Франкфуртском аэропорту. В России он не выпил ни капли. Возможно, это было неплохо для его физического состояния – не пить хотя бы несколько дней в году. Но душа Шрайнера была измотана воздержанием. В настоящий момент она окончательно пришла в состояние невроза, брыкалась где-то в животе, вызывая спазмы, и раздраженно орала: "Скотина! Сколько это будет продолжаться?! Найдешь ты где-нибудь эту чертову алкогольную зону или нет?!"

Шрайнер специально ездил в Суздаль, чтобы попытаться найти таинственную алкогольную зону. В Москве он не смог сделать это – складывалось впечатление, что все москвичи пришли к повальной трезвости. Хорошо хоть сигаретами торговали, хотя цены на них были раз в десять больше, чем в Германии. На настойчивые вопросы Шрайнера Таня реагировала холодно. Сказала, что ни разу в жизни не брала в рот спиртных напитков, что это сейчас не распространено, что большинство людей не интересуется алкогольными зонами и даже не знает, где они расположены. Что и подтвердилось в ходе расспроса местных аборигенов – сплошь трезвых, деловитых, вежливых и улыбчивых.

Шрайнер очень рассчитывал на Суздаль. В этот городок иностранцев возили толпами, уж для них-то можно было сделать хоть маленькую алкогольную зоночку. Нет. Черт возьми, нет! На вопрос Шрайнера первый же экскурсовод гордо заявил, что Суздаль уже пять лет как стал полностью безалкогольным. И что особая божественная аура сего древнего места не должна искажаться оскверняющим влиянием винных паров.

В результате Шрайнер уныло бродил по Суздалю четыре часа в составе экскурсионной группы, осматривал православные храмы, которые до этого имел счастье лицезреть не раз, и ругался про себя самыми грязными словами. Вероятно, светлая аура Суздаля приобрела в это время несколько черных мазков, расплывчатых, как кляксы. Шрайнер был вне себя. Интересно, где проводила это время его провожатая Танечка? Шрайнер готов был поклясться, что она торчит в каком-нибудь из многочисленных отвратительно безалкогольных заведений, потягивает холодный сбитень, жует пирожок и безмозгло таращится в телевизор. Они читают хоть что-нибудь сейчас, эти русские? Пока он наблюдал только то, что они смотрят свой любимый "Телерос" каждую свободную секунду. Что это – деградация на фоне кажущегося благополучия? Русские были спокойными, неагрессивными, доброжелательными, женщины на улицах – ослепительно красивыми, представители мужского пола от подростков до пенсионеров – все сплошь спортивными, энергичными и подтянутыми. Если бы Шрайнер не жил в России всего восемь лет назад, он поклялся бы, что русские были такими неестественно совершенными всегда – со времен Ивана Калиты. Но он еще не потерял память. Он помнил, каким рассадником болезни была эта страна. Помнил бездомных, роющихся в мусорных баках, пьяное отребье, шляющееся по улицам, парней с квадратными головами, контролирующих продажу наркотиков в подворотнях… За восемь лет нельзя было населить страну другими людьми. Значит, переделали тех, что были.

Как это удалось сделать?

Шрайнер терял время. Он ковылял по Суздалю, стараясь не отстать от группы, и натирал себе новые мозоли новыми ботинками. И это вместо того чтобы сидеть со старыми русскими друзьями, пить водку, закусывать, естественно, солеными огурцами, вспоминать прошлое, задавать вопросы о настоящем, мечтать о будущем… Эта страна уже пришла в свое будущее. Было ли оно настолько совершенным, что другого будущего быть уже не могло? Должно ли это будущее стать обязательной судьбой для всех остальных стран? Судя по разговору в МГУ – да.

Шрайнер был уверен, что большинство людей в мире с радостью согласились бы на такую жизнь. И человечество приобрело бы очень многое. Сказка воплотилась бы в быль. Рай на земле – что может быть лучше?

Но Шрайнеру не нравилось такое будущее. Не нравилась ему эта сытая самодостаточность. Не нравились телевизоры, подглядывающие в сортире. А больше всего не нравилась эмоциональная притупленность, ставшая новой чертой обитателей России. Трудно было представить, что незнакомый человек хлопнет его по плечу на улице или даст ему в морду в ресторане.

Все было слишком правильно.

– Таня, – сказал он. – Скажите, а кто такие чумники?

– Чумники?

Шрайнеру показалось, что Таня очнулась от сна, когда он задал свой вопрос. Повернулась к нему вполоборота, тонкие брови удивленно приподнялись, розовый язычок пробежал по губам. Она была красива, конечно. Мила и необычайно соблазнительна. И отделена защитным экраном от чуждого мира, представленного мрачным и убогим типом по фамилии Шрайнер.

– Да, чумники.

– Где вы слышали о чумниках, господин Шрайнер?

– Пожалуйста, не зовите меня господин Шрайнер! – произнес Шрайнер в десятый раз за сегодняшний день, уже даже не раздражаясь. – Я Рихард, просто Рихард! Танечка, я слышал о чумниках уже не раз – от таможенника, от продавщицы. Кто такие чумники?

– Хорошо… Рихард, – неожиданно согласилась Таня. – И что вам сказали о чумниках?

– Чумники опасны. Они – преступники, они не подчиняются вашим законам и их не удается перевоспитать. Их изолируют от вашего неагрессивного общества, но некоторым из них удается сбежать и они превращаются в "диких чумников"…

– Господи, какая глупость! – Таня засмеялась, ее переливчатый хрустальный смех прозвучал в полумраке салона странным диссонансом. – Вы хотите знать, что такое "чумники"? Так вот, я скажу вам: "чумники" – это всего лишь жаргонное словечко. Оно сохранилось со времен эпидемии якутской лихорадки. Тогда погибли десятки тысяч людей.

– Я знаю. Я был в России в это время.

– Народ называл якутскую лихорадку "чумой", хотя между двумя этими заболеваниями нет ничего общего. Как вы знаете, с эпидемией быстро справились. Было вакцинировано все население страны. С тех пор случаи якутской лихорадки почти не возобновлялись.

– Почти?

– Почти. Каждый год в России умирает от этого заболевания от пятидесяти до ста человек. В масштабах страны это немного, но это говорит о том, что опасность распространения эпидемии еще существует. Есть скрытые носители инфекции. Их и называют иногда "чумниками".

– А как же вакцинация?

– Вакцинация проводится всем. Но около десяти процентов населения остаются неиммунными. Вы знаете, что это значит? У них нет признаков заболевания, но они являются носителями вируса якутской лихорадки. Вирус постоянно живет в их организмах, они могут быть источником заражения. Поэтому наше государство вынуждено изолировать неиммунных – они живут в нескольких городах, доступ в которые закрыт. Это неприятный факт для нас – мы предпочли бы, чтобы любой российский гражданин мог передвигаться свободно. Однако опасность слишком велика. Неиммунные живут точно так же как все остальные люди. Они обеспечены всеми благами, они работают, рожают детей. Но они живут отдельно. Вот и все! Я думаю, через несколько лет эта проблема будет окончательно решена. Будет создана новая вакцина, якутская лихорадка исчезнет полностью, и не останется даже воспоминаний о "чумниках".

– Но я слышал, что чумники агрессивны, что они потенциальные преступники! Может быть, это побочный эффект их вирусоносительства?

– Дикая и невежественная глупость! – фыркнула Таня. – Поверьте мне, чумники – обычные люди. Они ничем не отличаются от остальных, только носят в себе вирус. И все же это глупое поверие распространено в нашей стране. Кое-кто валит на чумников все наши проблемы.

– У вас есть проблемы? – изумился Шрайнер. – У меня сложилось впечатление, что жизнь в России идеальна – хоть икону с вас пиши.

– У нас много проблем, – серьезно сказала Таня. – Не думайте, что мы – бесчувственные роботы, живущие на всем готовом и боготворящие свои телевизоры. Вы должны увидеть русских непредвзятым взглядом, попробовать жить нашей жизнью, чтобы понять нас. Россия – очень специфическое блюдо, Рихард, его не так-то просто переварить. Большинство иностранцев, попавших к нам, в первые дни чувствуют себя отвратительно. Я понимаю их. Когда я в первый раз приехала в Германию, тоже чувствовала себя ужасно. Вы не поверите, я сутки просидела в своем номере и боялась выходить. А когда ко мне на улице подошел красивый парень и спросил, как пройти на Кайзер-штрассе, я чуть не описалась от страха. Я решила, что он хочет заразить меня СПИДом!

На этот раз Шрайнер и Таня засмеялись вместе.

– Мне нравятся немцы, – сказала Таня. – Я люблю Берлин и Дрезден. Только… Я все равно немножко боюсь вас. Вас есть за что бояться. А вот русских – не за что. Безопаснее страны, чем Россия, не существует. Я понимаю, что с вашей точки зрения мы немножко странные. Вы у меня уже пятый немец – у нас бывает много гостей из Германии, и мне часто приходится работать гидом. Некоторые из немцев, которые ездили со мной вот в этом же эмобиле, смотрели на меня, как на некий доступный объект, не имеющий права на собственное мнение. Они обижались, когда я не хотела разыскивать вместе с ними алкогольную зону. Они были уверены, что я просто глупая девочка, лишенная человеческих чувств, но с хорошей попкой… Мне нравится, что вы не такой, Рихард.

– Я не такой, – соврал Шрайнер. Уши его слегка покраснели.

– У меня были проблемы с одним немцем, – призналась Таня. – Его звали Курт, и он твердо решил затащить меня в постель. Он приставал ко мне, даже предлагал мне деньги. Но была одна проблема – он мне не нравился, был совершенно не в моем вкусе. В бассейне он почти стащил с меня трусики… Он пользовался тем, что я не могла врезать ему как следует. Вы знаете – у нас с этим просто: если я говорю "нет", это означает просто "нет", и ни в коем случае – "да, но с определенными условиями". Этот Курт был таким огромным и агрессивным… Но, конечно, своего он не добился. И знаете, что он сделал?

– Что?

– Пошел в деканат и настучал на меня. Вы знаете, что значит слово "настучать", Рихард?

– Знаю.

– Он заявил, что я постоянно пыталась его трах… Простите. – Таня порозовела. – В общем, наговорил обо мне кучу гадостей. Мне пришлось пройти дополнительное психотестирование.

– И что?

– Тестирование показало, что Курт врал. Я думаю, что никто в деканате в этом и не сомневался. Русские не имеют привычки врать. Если бы я спала с ним, то я сама бы об этом сказала. Никакого криминала в этом нет – это моя личная жизнь, и никто не вправе в нее вмешиваться. Но все равно мне было неприятно.

– Танечка… – Шрайнер собирался с мыслями, запутался уже в собственных мыслях, и все же выдавил из себя наболевший вопрос. – Танечка, вы такая же, как все остальные русские? Вы не чувствуете своей отличности от других?

– Я совершенно обычная. Правда, у меня довольно высокий интеллектуальный коэффициент – один из лучших в нашей группе. Но по всем остальным показателям… – Таня засмеялась. – Рихард, почему вы меня об этом спрашиваете? Вы подозреваете, что я – какой-нибудь скрытый диссидент?

– А почему вы рассказываете мне об этом подонке Курте?

– Потому что мне так захотелось. Захотелось об этом рассказать, и я это сделала. Вы находите это неестественным?

– Вы отличаетесь от других, Таня. Вы живая. А многие русские кажутся какими-то совсем уж… неодушевленными.

И Шрайнер рассказал про таможенника в аэропорту.

– А, вот оно что, – сказала Таня. – Так это "тормоз". Вы говорите, что он в тюрьме раньше сидел? Тогда точно "тормоз".

– Что сие значит?

– Это мы их так называем. Есть у нас такие тормозные люди. Раньше у них были выраженные агрессивные наклонности. После прохождения курса психореабилитации агрессия исчезла, но появилась некоторая эмоциональная холодность. Говорите, он вам не улыбнулся?

– Именно так.

– "Тормоза" никогда не улыбаются. Зато они самые дисциплинированные, работают в основном государственными служащими. В бизнес "тормоза" не идут.

– Понятно, – Шрайнер кивнул головой. – Можно я закурю?

– Конечно. Только включите дымовой фильтр.

Рихард Шрайнер нажал на кнопку, и кресло его опустилось в полулежачее положение. Он курил и думал о том, что теперешняя Россия – действительно пикантное блюдо, с непривычным сочетанием простодушия и замкнутости, личной свободы и безусловной дисциплинированности. И вот еще новые слова: "неиммунные", "тормоза", "тестирование", "психореабилитация". Стоило обмозговать все это.

Таня пообещала, что он скоро привыкнет. Резон в ее словах был.

Шины тихо шуршали по дороге. По показывали передавали концерт какой-то древней русской рок-группы. Седые бородатые старички с гитарами пели про крутой поворот.

Шрайнер думал.

* * *

Шрайнер стоял в телефонной будке и набирал телефонный номер. Конечно, можно было воспользоваться фолдером как телефоном, но Шрайнер не доверял ему. Компьютер был русским и наверняка прослушивался. Разговор же предстоял конфиденциальный.

– Здравствуйте, – сказал Шрайнер в трубку, немецкий акцент его усилился от волнения. – Могу я слышать господина Шепелева?

– Это я. Простите, с кем я разговариваю?

– Я не могу сказать. Сейчас не могу. Извините. Я не был в Москве восемь лет. Вадим… Вадим, вы слышите меня? Это разговор не для телефона. Мне нужно поговорить хоть с кем-то из тех, кто знал… Вадим, может быть, вы вспомните меня…

– Подождите… Боже мой… Неужели это вы?

– Да, да. Нам нужно встретиться.

– Подождите… – собеседник явно пришел в замешательство. – Я даже не знаю… Нет, я не могу, извините. Всего хорошего…

– У вас же свобода в России! Вы можете делать все, что хотите! Почему вы боитесь? Где мы встретимся?

– Немедленно положите трубку! – Голос вдруг взвизгнул. – Вы ошиблись номером! И быстро уходите! Вы поняли меня? Уходите! А лучше совсем уезжайте из страны!

Короткие гудки в трубке – как трассирующая очередь, мучительно растянутая во времени.

Шрайнер повесил трубку. Ноги его подкашивались. Ему захотелось сесть на пол, закрыть голову руками и зарыдать.

Некогда было плакать. Шрайнер выскочил из будки, оглянулся по сторонам. Пошел к машине – удивительно быстро для хромого человека. Высокие каблуки его кожаных туфель громко цокали в тишине. Голова Шрайнера втянулась в плечи, волосы едва не стояли дыбом – выглядел он как человек, ожидающий выстрела в спину. Дверца эмобиля бесшумно скользнула вверх при его приближении. Шрайнер плюхнулся на переднее сиденье – почти упал.

– Таня, – сказал он шепотом. – Надо отъехать отсюда. Метров на пятьдесят вперед. И побыстрее, пожалуйста!

Таня молча включила двигатель, мастерски вырулила на дорогу – у эмобилей для удобства парковки все четыре колеса поворачивались вбок почти под прямым углом. Притормозила у ближайшего свободного места в веренице машин на обочине, нажала кнопку автоматической парковки. Машина скользнула к бордюру, выключила фары и затихла.

Они затерялись в шеренге эмобилей – одинаковых, как клонированные близнецы. Шрайнер достал из кармана маленький электронный бинокль, приложил его к глазам, повернулся лицом к телефонной будке, из которой только что так поспешно сбежал.

– Что это значит? – в голосе Тани появилась тревога.

– Пока ничего… Ничего…

Милиционер появился у будки буквально через минуту. Подъехал на электромопеде, остановился, заглянул в будку. Зашел внутрь, подсоединил к телефонному аппарату какой-то прибор с экраном, считал показания. Поднес запястье к губам и говорил что-то около минуты в портативную рацию. Потом кивнул головой, вышел, надел шлем, оседлал свой мопед и поехал по дороге.

Рихард съежился. Ему хотелось немедленно удрать, убежать с этой улицы, из этого города, из этой страны. Но еще больше ему хотелось знать. Он должен был получить информацию. Он хотел убедиться.

Милиционер медленно ехал вдоль ряда припаркованных машин и всматривался в окна. Обычный человек не увидел бы сквозь тонированное стекло ничего. Но Шрайнер не сомневался, что в очки шлема вмонтирована система инфракрасного видения. Такие системы были в германской полиции – почему бы русским милиционерам не иметь в арсенале чего-то еще более совершенного? Шрайнер нырнул на пол, едва не взвыв от резкой боли в колене. Таня не успела задать вопрос – немец схватил ее за шею и повалил на сиденье, зажал рот рукой.

– Ради Бога, молчи! – прошипел он ей в ухо. – Прошу тебя, молчи!

Татьяна беззвучно брыкала ногами. Шрайнер знал, что она не могла вцепиться зубами в его ладонь или ударить кулаком – просто не могла. Русских бессовестно лишили возможности защищаться. Но могла закричать, позвать на помощь. Более того, Шрайнер не сомневался, что девушка сделает это. Она должна была сделать это по всей открывающейся ему логике.

Мопед тихо прошелестел мимо. Девушка молчала.

Шрайнер отпустил руки. Таня издала непонятный звук – то ли всхлипнула, то ли судорожно вздохнула. Медленно приняла сидячее положение. На сиденье осталась лежать пара клипсов-коммуникаторов, отлепившихся от ее уха.

Шрайнер выползал долго. Непонятно было, как он, с его почти негнущейся ногой, вообще умудрился втиснуться в это узкое пространство. Он цеплялся руками за панель приборов, за ручки, скрипел зубами. И неожиданно увидел перед своим носом узкую ладошку, протянутую Таней. Шрайнер схватил руку девушки, она потянула его с неожиданной силой, выдернула так резко, что он взвыл-таки от боли и приземлился на кресло. Корчился минуту, держась руками за колено, пока не отпустило.

– Поехали, – сказал он. – Отвезите меня в гостиницу. И простите меня, что я… так вас…

Татьяна взялась за руль, вывернула на дорогу резким движением, с ходу влетела в средний ряд, подрезав несколько машин. Ее поведение было откровенно раздраженным.

– Вы совсем больной человек, – громко произнесла Таня. Непонятно, к чему это относилось – к ноге Шрайнера или к его психическому здоровью. Вероятно, и к тому и к другому. – Почему вы не вылечитесь, Рихард? Вы же профессор, состоятельный человек! Вам нужно купить российский медицинский полис, приехать в хорошую российскую клинику и полностью вылечиться. Неужели вам нравится чувствовать себя неполноценным?

– Это вы неполноценные! – огрызнулся Шрайнер. – Вы не способны сопротивляться даже таким инвалидам, как я! Они же сделали вас совершенно беззащитными! Как барашков! Как они сделали вас такими? Как?

– Кто – "они"? О чем вы говорите, Рихард! Вы что, преступник? Почему вы совершаете такие странные поступки? Почему по вашим следам идет милиция?

– Просто я иностранец, – тихо сказал Шрайнер. – Иностранец, черт подери. Я чужой, и мне должно уделяться пристальное внимание. Вот милиция и присматривает за мной. Все иностранцы в вашей стране находятся под надзором. Вы об этом не знаете?

– Какая глупость! – Таня сердито тряхнула головой. – Это у вас там так считают, за границей? Я уже слышала всю эту чушь: происки российских спецслужб и так далее! Вы даже представления не имеете, сколько в России иностранцев! Из любых стран – из бедных, и, как вы их называете, "развитых". Если за каждым иностранцем вести надзор, придется задействовать половину страны.

– Значит, я – не каждый! – упрямо заявил Рихард. – Я тот самый особый иностранец, к которому должен быть приставлен надзор. Да что я говорю? Собственно, его уже приставили. Вот вы, Таня, разве вы – не особая форма надзора?

– Я смотрела много зарубежных фильмов, – сказала Татьяна, глядя прямо на дорогу. – Так вот, уважаемый господин профессор, если бы кто-нибудь из ваших мужчин сказал бы такое какой-нибудь из ваших девушек, он непременно получил бы от нее пощечину. Говоря по-русски, по морде. То, что вы сказали – оскорбительно, герр Шрайнер!

– Ну так дайте мне по морде!

– Не могу! – произнесла Татьяна с некоторым отчаянием. – Очень хочется, но не могу!

– Сочувствую, – Шрайнер откинулся назад в кресле, достал сигарету. – Объясните тогда мне, старому ослу, зачем человеку, хорошо знающему русский язык, не раз бывавшему в Москве, гид-переводчик? Я ничего не имею против вас, Танечка, вы мне нравитесь! Но вы представить себе не можете, как нелепо для европейского, привыкшего к свободе человека все время находиться в обществе специально приставленной особы…

Таня затормозила настолько резко, насколько это возможно было сделать на эмобиле, снабженным системой плавного торможения. Профессор едва не тюкнулся лбом в стекло, выронил сигарету.

– Это я – особа?! – прошипела Татьяна. Шрайнер не поверил своим ушам: истинная, неподдельная, плохо контролируемая ярость звучала в ее голосе! – Вы полагаете, что мне доставляет удовольствие таскаться летом по Москве с иностранцем, вместо того, чтобы отдыхать на даче? Вы сами виноваты – указали в анкетах, что вы профессор и едете сюда с научными целями! Естественно, в МГУ решили, что вы крайне важная персона, и вам требуется сопровождающий! Нет бы написали, что вы обычный человек, и едете развлекаться, фотографировать сибирскую тайгу и пить посольскую водку. Никто бы на вас и внимания не обратил!

– Я вообще не профессор! – заорал Шрайнер. – Я учитель, простой учитель!

– Так вы еще и обманщик?

– Никого я не обманывал. Я учитель. Во всех ваших чертовых анкетах я так и написал! Но кто-то там из ваших наверху решил возвести меня в ранг профессора. С этого вся чертовщина и началась! Ну что я могу поделать?

– Извините, я не знала. Это какая-то ошибка. Может быть, сбой компьютера…

– Компьютер, говорите? – Рихард скептически усмехнулся. – А милиционер этот в телефонной будке? Он тоже из компьютера?

– Что вы там такое делали в этой будке? Шпионили?

– Я просто разговаривал, – устало сказал Шрайнер. – Пытался поговорить с человеком, которого знал когда-то. Я не знал, жив ли он. Оказывается – жив. Только знаете… Мне показалось, что я говорил с мертвецом. Или с тем, кто отчаянно притворяется трупом.

– Не понимаю…

– У вас такая хорошая фамилия – Аксенова. Она вызывает у меня ностальгические воспоминания. Вы знаете такого писателя – Василий Аксенов?

– Нет. Не знаю.

– Вы вообще никогда не слышали о таком?

– Нет.

– Он пишет уже много лет и очень популярен на западе. Он потрясающий писатель! Десять лет назад он считался одним из лучших русских авторов. А теперь в ваших магазинах я не увидел ни одной его книжки.

– Значит, нашим людям не нужны его книги.

– У Аксенова есть очень хорошая книга – "Остров Крым". Он написал ее… Когда, кстати? В семьдесят девятом году, кажется. Или в восьмидесятом. Он угадал тогда многое из того, что происходит у вас сейчас. Россия тогда еще была частью Советского Союза.

– Какая древность!

– Это для вас древность. А я хорошо помню это время, оно называлось эпохой "развитого социализма". Вы что-нибудь знаете об этой эпохе?

– Ну да. Что-то там… – Таня неопределенно помахала рукой в воздухе. – Я уж не помню. Я не специалист по истории. Это ведь при Сталине было?

Шрайнер удрученно качнул головой и полез за сигаретами. Пачка оказалась пустой.

– Остановите, – сказал Шрайнер. – Остановите здесь, пожалуйста.

– Зачем? Я везу вас в гостиницу.

– Сигарет мне надо купить! Понимаете? Сигарет! В гостинице они стоят бешено дорого. А я – не миллионер. Я зарабатываю в два раза меньше вашего прожиточного минимума. Мне деньги надо экономить!

Татьяна сжала губы, свернула к тротуару – в который уже раз за сегодняшний день. Немец выскочил из машины, хлопнул дверью, заковылял к магазину, как журавль с подбитой ногой.

Татьяна положила руки на руль, опустила голову. Она устала. Этот немец был не так мерзок, как Курт. Пожалуй, Рихарда можно было даже назвать хорошим человеком, насколько это понятие было вообще применимо к иностранцу. Но он нарушал душевное равновесие Татьяны – и не только постоянно прорывающейся агрессивностью, естественной для иностранца. Ей начало казаться, что он знает о жизни в ее стране что-то такое, чего не знает она сама. Шрайнер пробудил в ней то, чего она не испытывала давно – может быть, лет с десяти: любопытство. Это вызывало неприятный зуд в душе. Любопытство было бессмысленным атавизмом – желанием узнать то, что не положено .

Немец не возвращался. Бегал по магазинам, наверное. Сигареты продаются не в каждом магазине. Что за дурацкая привычка – вдыхать ядовитый дым? Вот русские не курят…

* * *

Таня вздрогнула и подняла голову. Господи… Похоже, она задремала. Где этот неугомонный Шрайнер?

Она посмотрела на часы. Целый час прошел! Где немец?!

Таня вышла из машины, сделала несколько шагов по направлению к магазину. И вдруг передумала искать Шрайнера, все стало и так ясно. Она села на сиденье, нажала на кнопку связи, на экране возникла твердокаменная физиономия офицера. Тормоз, наверное. Все они – тормоза.

– Это Татьяна Аксенова. Я сопровождаю Рихарда Шрайнера…

– Я знаю.

– Он куда-то пропал!

– Каким образом? – надменные губы офицера едва шевельнулись.

– Он вышел из машины на проспекте Вернадского. Сказал, что пошел за сигаретами. И не вернулся.

– Он совершал какие-то необычные действия?

– Нет. Ничего такого.

Татьяна волновалась. Она лгала и боялась, что лицо выдает ложь. Она старалась выглядеть спокойной. Их учили скрывать эмоции в Университете, это входило в курс общения с иностранцами.

– Он звонил по телефону сегодня вечером? В двадцать часов десять минут?

– Да.

– По телефону-автомату? На улице Соколова?

– Да.

– Хорошо. Благодарим вас за информацию.

– Что мне делать?

– Ничего. Езжайте домой.

– Может быть, мне подождать еще немножко? Может быть, он вернется?

– Езжайте домой, Татьяна. Он не вернется.

– С ним что-то не так?

– С ним все в порядке. Не переживайте.

* * *

А Таня все равно переживала. Ворочалась в постели и никак не могла заснуть. Может быть, в первый раз жизни она переживала так . Все это было для нее неожиданно и непривычно – и расстройство по поводу какого-то там немецкого шпиона, и немотивированное любопытство, и сегодняшние вспышки раздражения, когда она готова была ударить Шрайнера.

Шрайнер странно влиял на нее. Она сама становилась похожа на иностранку.

Почему она скрыла от офицера то, что он прятался от милиции? Они все равно узнают… Глупый Шрайнер думает, что ему удастся что-то скрыть, или узнать что-то, что не положено. Господи, до чего же глупы эти иностранцы. Как дети.

"Мне надо пойти к психологу, – решила Таня. – Завтра я схожу к психологу, и все станет в порядке".

С этой мыслью она и заснула.