Текст книги "Краткая история денег"
Автор книги: Андрей Остальский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Первые всемирные
К началу ХХ века все серьезные валюты мира были уже полными заместителями золота. А этот драгоценный металл уже достиг пика своего почти мистического могущества, власти над умами и душами. Золото воспринималось как нечто сверхпрочное (в буквальном и переносном смысле) и сверхнадежное, как идеальные деньги. Но теперь и все местные ассигнации тоже обрели такое доверие населения, какого никогда до тех пор не знали. (И, кстати, не знают и до сих пор.) Была создана совершенно уникальная, удивительная система единых всемирных финансов, вплоть до самой Первой мировой войны работавшая четко, как самые совершенные швейцарские часы. Фактически это были единые мировые деньги! О такой степени финансовой интеграции даже в нашу эпоху глобализации можно только мечтать.
И как это часто бывает с деньгами, волшебная метаморфоза произошла как бы сама собой, вышла из логики развития. Ведь британцы думали исключительно о своих собственных национальных внутренних нуждах, вводя золотой стандарт, и вряд ли догадывались, что тем самым закладывают базис системы всемирной. В общем, опять – бог из машины!
Золото было по определению категорией сугубо наднациональной, космополитической. Золотой стандарт по природе своей связывал людей, компании, целые экономики, взламывал национальные барьеры, открывая захватывающую дух перспективу – дорогу ко всемирному общему рынку!
Но, вполне возможно, мир к такому развитию был еще совсем не готов. В Германии, например, только недавно ставшей единым государством и нацией, мало кому нравилась идея глубоко интегрироваться в экономическое пространство, в котором бесспорными лидерами были ненавистные англосаксы! Не улыбалась такая перспектива и Франции. Короче говоря, не всё было так просто и безоблачно, как казалось на первый взгляд.
Как бы там ни было, но в начале ХХ века золотой стандарт был моднейшей темой разговоров и в светских салонах европейских столиц, и в университетах, и на международных конференциях. Люди откровенно гордились достигнутой финансовой стабильностью, ставили ее в один ряд с другими великими открытиями новой эпохи. Особый «золотой отсвет» ложился на экономистов, сама профессия которых опять стала входить в моду. Они чувствовали свою причастность к тому, что вдруг произошло на финансовых рынках, как будто и в самом деле они всё это придумали…
Была, правда, в Великобритании одна заметная «белая ворона» – молодой и самоуверенный, высоченного роста (под два метра) экономист по имени Джон Мейнард Кейнс. Хорошо вроде бы разбирался в финансах и прочем таком, умело деньги свои вкладывал и богател, славился как замечательный оратор. Но все-таки и странен был тоже (недаром же он потом женится на русской балерине Лидии Лопуховой, как будто своих англичанок из Йоркшира или Суссекса мало!). И самое странное – совсем не признавал замечательного, гениального золотого стандарта, видел в нем какие-то ужасные опасности и напасти, называл «золотым ярмом» и «кандалами»… С могущественными людьми на этой почве смертельно рассорился. Написал, например, оскорбительную брошюру «Мистер Черчилль и его последствия». Издевался над будущим премьером за то, что тот возрождал золотой стандарт после временной отмены оного – на период мировой войны.
Ну, так и держали Кейнса долго за городского сумасшедшего. До поры до времени. До той поры и до того времени, пока не провозгласили его великим гением экономики. Догадываетесь, что для этого должно было произойти? Правильно, золотой стандарт оказался бомбой замедленного действия. И эта бомба взорвалась!
Но давайте сначала разберемся в самом механизме, чтобы понять, что же там могло так страшно сломаться. И, может быть, главный вопрос: а насколько неизбежным было его крушение?
Жесткая привязка денег к золоту делала финансовую систему абсолютно, может быть, даже слишком, стабильной. То есть просто ни шагу вправо, ни шагу влево. И эта несгибаемая твердость, эта ригидность имела, как потом выяснилось, не только положительные стороны.
Хотя исключительно удобно и для бизнеса, и для населения (одни только валютные спекулянты вдруг лишились работы – на радость всем остальным!). Никогда еще деньги не выполняли так эффективно функцию времени – соединения настоящего с будущим. Предприниматели могли четко выстраивать свои бизнес-планы (слова такого не было, но суть уже была), банки – высчитывать необходимые процентные ставки, торговцы – планировать международные сделки на годы вперед, четко зная при этом, что никакие неожиданные колебания курса валют не опрокинут их стратегию. Идеальная стабильность и идеальная предсказуемость!
В сегодняшнем мире на эту роль – стабилизатора, гаранта будущего – претендуют так называемые деривативы (см. главу «Деревья деривативов»). С их помощью финансовое сообщество пытается как бы выравнять риски, сделать будущее более предсказуемым, более внятным и поддающимся прогнозированию. Увы, лекарство то ли пока несовершенно, то ли вообще слишком опасно своими побочными эффектами, то ли принимаем мы его не так и не в тех дозах… (Сотни триллионов долларов сделок, это что-то уже запредельное, что-то уже космическое, пора в световых годах их измерять!)
Но – возвращаясь к золотому стандарту – было и другое важнейшее последствие введения такой системы – то самое, о котором тоскует Алан Гринспэн. То же самое, которое стало причиной мировой катастрофы.
Привязка к золоту жестко ограничивала количество денег в обращении. Инфляция была побеждена (казалось – что навсегда). Никаких больше конфискаций! Смело можешь откладывать деньги, четко зная: накопив тысячу рублей, всегда можешь поменять их на сто фунтов или пятьсот долларов, а главное – купить на них такое же количество товаров и услуг, что и сегодня. Некоторые цены, бывало, даже и снижались…
Но оборотная сторона у этой медали (или монеты) тоже имелась. Ограниченное количество золота не давало денежной массе расшириться в моменты, когда это требовалось экономике, система была лишена иногда столь необходимой гибкости, эластичности. Считается, что за всю историю человечества было добыто что-то около 150 тысяч тонн желтого металла. При цене 26 тысяч долларов за килограмм это означает денежную массу объемом менее 4 триллионов долларов. То есть чуть ли не в два раза меньше, чем количество долларов, циркулирующих в одних только США.
Теоретически открытие новых золотых месторождений может привести к кратковременному резкому увеличению количества денег. Например, в период с 1850 по 1855 год цены росли в среднем на 5 процентов в год – очень чувствительное увеличение! И понятно, почему это происходило – золотые россыпи, найденные в Калифорнии и Австралии, «впрыснули» в мировую экономику огромное количество драгоценного металла.
Но это были исключения. В общем и целом же происходило скорее обратное – рост запасов золота, а значит, и денежной массы в обращении все время отставал от роста экономического. С середины ХIХ века по начало ХХ денежная масса возрастала всего на полтора процента в среднем, а затем до Первой мировой войны – приблизительно на три с половиной процента ежегодно. В те же годы экономика росла значительно быстрее. И в этом скрывалась серьезная опасность.
Кроме того, недостаток эластичности связывал руки центробанкам, им было трудно оперативно реагировать на непредвиденное развитие финансовой ситуации. Не хватало и элементарного понимания, как механизмы спроса и предложения могут взаимодействовать и как они могут «сломаться». Да и откуда этому пониманию, этим навыкам было взяться, когда подобного опыта мир еще не имел. Сказывалась и чрезмерная, слепая вера в гениальный инструмент золотого стандарта, казалось, он сам обо всем «побеспокоится», сам все отрегулирует… Вот разве что учетную ставку процента центробанкам чуть-чуть подкручивать время от времени, подстраиваясь под положение на рынках, и все будет замечательно…
И долгое время вроде бы так и было. Но потом…
Напомню: государства производили взаиморасчеты золотом, неважно, физической ли его перевозкой или переклеиванием ярлыков на банковских сейфах. Это означало, что повышение спроса на какую-нибудь из национальных валют сверх средних показателей вело к притоку золота. То есть стоило существенно вырасти ценам в стране «А» по сравнению со страной «Б», как золото начинало перетекать в страну «Б». Там, где цены выше, растет импорт (иностранцам выгодней там продавать) и снижается экспорт – иностранцам невыгодно становится в этой стране покупать. Значит, в стране с более высокими ценами растет и дефицит торгового баланса – его приходится компенсировать золотом. Имели значение и другие факторы, прежде всего, ставка процента по кредитам – если она выше в стране «Б», то выгодней и держать свои сбережения в ее банках, значит, увеличивается спрос на ее валюту.
Ну а дальше теоретически следовало вот что: в стране с более низкими ценами накапливалось больше золота, а значит, по правилам золотого стандарта, увеличивалось количество денег в обращении. А чем больше денег, тем выше цены. (Помните пример с общиной, в которой было 100 тысяч долларов и «биг-мак» стоил три с половиной доллара, а когда денег стало 200 тысяч, то и «биг-мак» подорожал в два раза?) Значит, цены соответственно растут. В стране же с изначально более высокими ценами золота, наоборот, стало меньше, скукожилась денежная масса. А меньше денег – значит, и цены снижаются.
Так этот насос и работал – перекачивая золото, выравнивая общий уровень цен, приводя все механизмы в общее состояние равновесия. Золото, словно кровь по сосудам, бегало по мировому экономическому организму, накапливалось там, где цены были занижены, и убывало там, где они были выше. Автоматически чудодейственным образом обеспечивалась всеобщая гармония. И действительно, долгие годы – с перерывом на Первую мировую войну и до конца 20-х годов – работал механизм, как часы, вызывая чувство ложной уверенности в будущем.
И, кстати, насчет мировой войны – даже в те годы всеобщей кровавой бойни, когда золотой стандарт был временно приостановлен, он все равно как бы продолжал незримо существовать – в головах у людей. И фунт, и рубль, например, заколебались, конечно, но никуда, ни в какую инфляционную пропасть не рухнули – в ожидании как бы возвращения к золотому обеспечению. Да что там – даже уже в мае 1918 года люди в России (например, композитор Сергей Прокофьев) отказывались верить в то, что ассигнации не существующего уже больше года царского правительства более не имеют цены. Мало того, их продолжали с удовольствием (надеясь, видимо, на реставрацию) принимать в обмен на другие мировые валюты – правда, по все убывающему, в конце концов стремящемуся к нулю, курсу… (См. главу «Рубль – это многое объясняет!».)
Примерно в то же время или даже несколько позже оказавшийся в Париже великий князь Александр Михайлович Романов поскреб с горя по сусекам, извлек из карманов и чемоданов кучу банкнот несуществующих государств – Австро-Венгрии, той же царской России, кайзеровской Германии и так далее – и получил за них у менял неплохие деньги – хотя и далеко, разумеется, от довоенного курса. Нужны были еще более сильные, чем мировая война и пара революций, потрясения, чтобы выбить из людей веру в обеспеченную золотом валюту…
Всеобщее крушение денег
О роли личности и случая в истории. 14 лет Резервный банк Нью-Йорка возглавлял самый авторитетный банкир Америки по имени Бенджамен Стронг. Он соответствовал своей фамилии – обладал сильной волей и управлял и своим банком, а через него практически и всей Федеральной резервной системой (ФРС) США железной рукой.
В то время ФРС, выполняющая роль американского Центробанка, состояла (и состоит до сих пор) из 12 региональных резервных банков, которые играют и регулирующую роль по отношению к банкам коммерческим в своем ареале, и роль так называемого «кредитора последней инстанции» или «банка банков», у которого можно одолжить деньги в случае необходимости, приходящего на выручку (в разумных пределах) при возникновении проблем с ликвидностью и так далее. Кроме того, коммерческие банки обязаны держать в резервных банках некоторый объем наличности – в качестве неприкосновенного резерва. Отсюда и название. Ну и разумеется, ФРС определяла размер учетной процентной ставки краткосрочного кредита, который в некоторых ситуациях мог сильно влиять на финансовые рынки.
Но тогда, в 20-е годы прошлого века, в ФРС должность председателя носила скорее церемониальный характер, он царствовал, но не правил. Правил же системой Бенджамен Стронг. Его Нью-Йоркский резервный банк был самым могущественным – в его «сфере влияния» находились самые мощные банки страны с колоссальным совокупным капиталом. Ни один другой, что называется, и рядом с ним не стоял. Добавьте к этому и силу личного авторитета Стронга, и становится понятно, почему Совет управляющих послушно штемпелевал предлагаемые им решения. Вдобавок он очень редко ошибался и завоевал репутацию финансового гуру, под стать той, что так долго сопутствовала в наше время Гринспэну. Никто просто не осмеливался возражать Стронгу. Под его неусыпным руководством американская финансовая система росла и процветала, постепенно тесня по своему значению в мире британскую.
Но в 1928 году Бенджамен Стронг внезапно заболел и умер. И в ФРС немедленно начались раздоры. 11 других региональных резервных банков решили, что настал самый подходящий момент для того, чтобы утвердить свой авторитет и продемонстрировать независимость от высокомерных «столичных штучек». (Вашингтон был политической и административной столицей, но никак не финансовой – эта корона, без сомнения, принадлежала и принадлежит Нью-Йорку.)
Конфликты и споры вокруг даже самых элементарных решений в правлении ФРС немедленно отразились на состоянии дел, систему стало слегка лихорадить. Но наверняка период разброда и шатаний вскоре миновал бы, и от тех испытаний и переживаний не осталось бы и следа нигде, кроме специализированных трудов по американской банковской истории. Но – роковое совпадение! – как раз в разгаре этого «смутного времени» происходит событие куда больших масштабов, подвергшее ФРС (вместе со всей экономикой) суровейшему экзамену. Экзамену, который система с треском провалила – с трагическими последствиями не только для США, но и для всего мира.
Снижение цен не по Сталину
Всех нас учили в школе, что 29 октября 1929 года нью-йоркская биржа с грохотом рухнула. До этого там шла лихорадочная спекуляция, взвинтившая цены на акции до немыслимых высот, явно не отражавших реальную стоимость компаний на фондовом рынке. То есть лопнул классический «пузырь».
Крах, естественно, имел очень тяжелые последствия, вызвал эффект домино, банкротство промышленных предприятий, резкий рост безработицы. А это в свою очередь резко снизило покупательную способность, вело к затовариванию и новым разорениям. Получился порочный замкнутый круг. Дело дошло до банкротства банков, оказавшихся совершенно не готовыми к такому повороту событий (они надавали денег в долг – гораздо больше, чем у них было активов, а многие из должников теперь оказались несостоятельны!). Как только об этом узнала американская улица, началась паника, у банков выстроились очереди – люди хотели немедленно превратить все свои накопления в наличность. А наличности-то как раз и не было. В результате объявили себя банкротами, закрылись сначала десятки, а потом и сотни банков, в том числе и крупнейшие, большинство остальных тоже временно прекратили операции. Сотнями закрывались предприятия, а оставшиеся резко сократили объем производства. Теперь уже огромные унылые очереди (помните картинку в учебнике истории?) выстроились у бирж труда. На долгие годы американский народ был обречен на массовую безработицу, холод и голод, болезни и так далее. Словом, вот вам пример ужасов капитализма, обреченного на регулярные тяжелейшие кризисы, предсказанные еще Марксом. И главное, можно не сомневаться, что что-то в этом духе, а может, и похуже, обязательно произойдет снова в обозримом будущем. Таково уж проклятье капитализма.
Что скажешь в ответ? Что правда, то правда: Великая депрессия потому и называется Великой, что была и в самом деле невероятно разрушительной. Можно и еще более страшную картину порушенной ею человеческой жизни нарисовать. Действительно: не приведи господь, никакому врагу не пожелаешь! Но Великой ее назвали еще и потому, что ничего схожего по масштабам в истории человечества не было, и даст бог, не будет. Так что насчет обязательного повторения таких кризисов – полегче на оборотах – это еще пока практическим опытом, к счастью, не доказано. Да и массовый голод и на Украине, и в самой России, произошедший в результате действий большевиков, – это все равно покруче будет. Вообще даже никакого сравнения.
Насколько Великая депрессия была неизбежна и объективно обусловлена, это тоже большой вопрос. Я, например, сомневаюсь, что, при всех ужасах биржевого краха, он так уж непременно должен был перерасти в настолько длительный, глубокий и тотальный кризис. Для того чтобы дело обернулось столь трагическим образом, должно было сойтись несколько роковых совпадений. И ошибки серьезные были допущены и властями, и банками.
Главная трудность безусловно проистекала из приверженности США золотому стандарту, который не годился для подобных кризисных ситуаций. Ну так, казалось бы, сделай то, что сообразили сделать европейские правительства во время обеих мировых войн, – отмени временно стандарт! Тем более опыт того, как это делается и как при этом все же поддерживается стабильность валюты, уже есть. Но нет, правительство, конгресс и ФРС словно сговорились своими действиями только усугублять ситуацию. (Для поклонников теорий заговоров: должен вас разочаровать. Все это были порой иногда довольно грубые, но в любом случае честные ошибки и заблуждения людей, добросовестно пытавшихся найти выход из ситуации, которую они до конца не понимали.)
Мало того, можно утверждать, что после чудовищного биржевого краха в октябре 29-го американская экономика начала, как ни странно, вроде бы приходить в себя – такой был в ней запас прочности. И вдруг – новое осложнение. Фактически положение становится по-настоящему критическим только к концу 1930 года.
Надо было помочь, поддержать ослабевших – и промышленность, и особенно банки. И американский конгресс пытается сделать это – но как? Принимает законы, вводящие жесткие протекционистские меры, – законодателям кажется, что именно это требуется сейчас – защитить своего производителя от иностранной конкуренции. Но наивно было бы предполагать, что другими государствами немедленно не будут приняты меры ответные – столь же суровые. В результате американцы лишились рынков сбыта за границей в момент, когда спрос внутри страны катастрофически падал.
Но на этот случай в стране есть ФРС, автономная независимая инстанция, призванная защитить банковское сообщество и население от последствий кризиса. Что же делает американский Центробанк?
Во-первых, оставшись без сильного руководства, он все время колеблется, проявляет роковую нерешительность. Во-вторых, вместо того, чтобы скупать облигации – то есть вбрасывать деньги в общество, ФРС упорно цепляется за высокую процентную ставку, почему-то считая, что это необходимо для защиты доллара. Это имело сильный эффект – деньги еще более дорожали.
Не надо обладать экономическим образованием, чтобы понимать: в условиях нехватки денег стране нужен дешевый кредит, стране нужен дешевый доллар! Происходило же нечто противоположное – чуть ли не по всем направлениям.
А как ФРС поддерживала коммерческие банки? А вот как, в основном наблюдала, как они тонут. Видимо, без Бенджамена Стронга возобладало мнение, что надо дать выжить сильнейшим. Что если останется меньше банков, то они будут сильнее и легче справятся с кризисом. Или что-то в этом роде. Иначе совершенно невозможно понять, почему, например, ФРС и «Клиринговый банк Нью-Йорка» решили в декабре 1930-го бросить в беде крупный банк с громким названием «Бэнк оф Юнайтед Стейтс» – «Банк Соединенных Штатов».
Это был совершенно частный, коммерческий банк, но из-за названия многие и в США и за рубежом принимали его за госбанк – причем главный! Это иногда помогало ему в нормальное время, но сыграло совершенно роковую роль в момент кризиса.
После того как он лопнул, подтвердилось то, что пытались втолковать его руководители «вышестоящим клиринговым органам». Дела у него обстояли очень неплохо – если даже в условиях столь скоропалительной, пожарной ликвидации он смог вернуть вкладчикам почти все их деньги (92,5 доллара из ста). Всего-то и требовалось – поддержать слегка, дать чуть-чуть кредита, помочь справиться с временным кризисом ликвидности. Но нет, не помогли.
И результат: те, кто знал «Бэнк оф Юнайтед Стейтс» как крупный, солидный банк, пришли в отчаяние – если уж такие здоровяки тонут, то на что надеяться более слабым игрокам? Ясно, что это всеобщий капут.
Те же, кто о банке толком ничего не знал, но узнал из газет о его гибели, решили – по названию – что речь идет о госбанке и о фактическом банкротстве США как государства. Капут еще более полный!
Разразилась чудовищная банковская паника, которую было уже не остановить.
Главная общая стратегическая ошибка – власти и ФРС вместе допустили то, что совместными усилиями безусловно могли бы предотвратить. Они дали количеству денег в США сократиться на целую треть. В тот момент, когда им надо было бы, наоборот, денежную массу наращивать. Стране позарез нужны были так называемые «дешевые деньги», а она получала – «дорогие».
Конечно, не слишком корректно сравнивать, но если бы российские власти действовали бы так же в 1998-м то российский кризис продолжался бы до сих пор, а может быть, уже и закончился бы – очередной революцией или войной. К счастью, в российском случае не обязательно было учиться на собственных ошибках – можно было воспользоваться ошибками чужими – общим опытом рыночных экономик, накопленным со времен Великой депрессии. И, кстати, теорией Кейнса (так что недаром все же называют его великим!).
А тогда, в начале 30-х, в США допустили сильную, резкую дефляцию. А этот зверь бывает иногда пострашнее другого, более знакомого нам всем монстра – инфляции и даже ее самой свирепой формы – гиперинфляции.
