Текст книги "Боевое кредо"

Автор книги: Андрей Загорцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Ладно, придется идти дальше. Можно было бы на очередном сеансе связи «прочесать» о том, что встреча прошла успешно, заставить Вову отловить офицера, исполняющего роль «агента», и подкупить его чем-нибудь. Однако не все так легко в суровых буднях спецназа! Наверняка нам должны будут записать в карточку очередную группу цифр, которая подтвердит наше пребывание на окраине села с истинно русским названием Вахапетовка.

– Командир, может, по пять капель? – призывно замахали технари, разложившие на полипропиленовом коврике походный ужин.

Пачишин и Пиотровский уже отошли от гонки по кустикам и перелескам и довольно громко обсуждали предстоящую трапезу, жалуясь доктору на потертости в различных местах и на «спринтера-начфиненка», бежавшего со скоростью оленя в головном дозоре.

Леня Ромашкин пыхтел, упаковывая обратно в рюкзак полено. Деревяшка сопротивлялась и залезать обратно явно не хотела. Артемьевы все еще работали с Центром. Лейтенант-финансист носился вокруг группы, как молодой фокстерьер, и радовался жизни. Доктор заваривал в котелке чай с какими-то травками и не обращал внимания на техников, советовавших добавить в чай пургену для увеличения скорости передвижения.

Капитаны до конца отработали сеанс и плюхнулись возле импровизированного стола.

– Командир, нам все-таки положено по пятьдесят грамм? Мы первые сеанс отработали, «спортсмены» все еще тупят!

– А чего они так? У них вроде свои связисты-маломощники, все по первому классу работают. Наверное, лучшие в бригаде.

– Мало ли как они со своих станций работают! Главное, кто на приеме сидит, а там у нас тоже агентура имеется – начальник станции прапор Васька Шпонкин. Он нам два литра «торчит» за акты списания, так что в журнале мы отмечены первые. Да, кстати, у «собров» радисты тоже наши; мы так долго на связи были потому, что они тоже связь давили и координаты свои на Центр давали.

Один из братьев протянул мне листочек из блокнота, исписанный цифрами. Пришлось оторваться от поедания лапши с тушенкой и снова доставать карту. Так, ага! Значит, СОБР здесь, черкнул я карандашом, «спортсмены» здесь, совсем неподалеку от нас. При переходе придется делать значительный крюк, чтобы обойти справа дневку соперников. СОБР будет от нас километров на шесть западнее и особых помех не создаст. Основное внимание надо сосредоточить на подходах к Вахапетовке – мало ли что и кто нас там ожидает?

Один из братьев, смотревший на карту через мое плечо, хмыкнул и весьма громко и нелицеприятно выразился:

– Ой, лажа-а-а!

– В смысле, лажа? – не понял я его.

– Смотри, радисты, которые идут с «собрами», дают свои координаты вот здесь, – ткнул он пальцем в значок, нарисованный мною.

– Ну, да вы же сами мне эти цифры дали!

– Ошибка не в цифрах. Вася сам сидел на связи со мной, а у него этих ОДСов отработано – ого-го сколько! С этого места, которое они дают, в нормальный азимут с приемной станцией никак бы не попали, да и связаться вряд ли смогли бы. Они на карте получаются вообще под сопкой перед обрывом. А тут, насколько я помню, зона радионевидимости. Как бы они ни пыжились, связь можно дать, только взобравшись сюда, – и он снова ткнул пальцем в карту.

– То есть, получается, они «гнали пургу» на сеансе и далеко от дороги не отошли?

– Ставлю зуб нашего летехи и зеленое ухо Пачишина, что они совсем рядышком с нами. На этом маршруте, с вот этой сопки, связь постоянно давят на «пятерку» все группы. А радисты там не первый день служат и в этих местах уже хаживали.

– Слушай, а ведь и у «собров» ты видел, какие дяденьки – каждый за сто килограмм весом. По ним видно, что по сопкам они не любители скакать. Отошли недалече, расположились с комфортом, тут им еще связисты лапши на уши понавешали…

– Лапша – это хорошо, – брякнул смачно жующий Пиотровский.

– Калорийно, – добавил доктор, активно работающий ложкой.

– Да ясно все! Сидят – и «болванки» с координатами на Центр кидают. Уверен, что на очередном сеансе дадут другие координаты, а сами на месте останутся, – подытожил капитан-связист.

Исходя из предположений связистов, положение групп теперь выглядело иначе – они не образовывали треугольник, а были как бы вытянуты в одну линию, и на конце этой линии находилась наша доблестная, трижды проклятая офицерская группа. Придется делать еще больший крюк, чтобы не столкнуться с еще одной засадой.

Лейтенант, поевший раньше всех и напившись приготовленного доктором чаю, даже поскуливал от нетерпения – так ему хотелось двинуться дальше. Чтобы он не мешал при сборах и не путался под ногами, я послал его разведать местность и спуск с сопки метров на триста вперед. Лейтенант нацепил на рюкзак нашу «новейшую» спецназовскую станцию Р-392, приладил наушник и, юркнув между деревьев, скрылся.

– Бляха муха! В штабе – как последнее чмо себя ведет: денег нет, на статью не поступало, а тут – вроде даже на человека похож, – произнес один из Артемьевых.

– Может, и главного начфина в сопки на выход запрячь… да зампотыла в придачу, – задумчиво проговорил второй.

Пока готовились к переходу, доктор достал из своей походной медицинской сумки по упаковке таблеток и раздал каждому.

– Экстези? – спросили технари.

– Глюкоза, все сразу не сожрите, – напутствовал доктор.

Прибежал лейтенант с круглыми глазами и открытым ртом.

– Там… ниже… между сопками… костер горит!

– Ну, значит, мы не ошибались – там действительно сидят «собры», – заговорил один из братьев. – «Спортсмены» сидят на соседней сопке, на обратном склоне, судя по координатам, которые дал Вова, и им не видно костра.

Действительно, если лейтенант в порыве щенячьего восторга ничего не напутал, то нам придется обходить «вражеские» дневки и делать большущий крюк – вряд ли мы успеем к пяти часам утра на окраину села. Прорываться с боем бесполезно. Тут у меня в кармане снова запищал телефон: «О, боже мой! Они убили Кенни».

– Суки, – прокомментировал тотчас же Аллилуев.

– Однозначно, – «по-жириновски» поддержал его Ромашкин.

Интересно, почему Черепанов на вызов моего телефона поставил такой идиотский рингтон из американского мультфильма, в каждой серии которого несчастный Кенни Маккормик погибает?.. Надо будет переставить на что-то более героическое.

Новости Вова выдал потрясающие. Замкомбриг, абсолютно не стесняясь мистера Черепанова, мирно подремывающего над картой в классе оперативной подготовки Центра боевого управления, по сотовому телефону вышел на командира «спортгруппы», с потрохами сдал наше местоположение и посоветовал через час, пока мы там «телимся», выдвинуться в нашу сторону и попытаться нас уничтожить. Заодно рассказал, где находятся собровцы, которым «параллельно», кого мочить – нас или «спортсменов».

– Вова, ты заслуживаешь достойной награды, – похвалил я «агента».

– Угу, я уже под запись на твою фамилию в «чипке» пельменей и пиццу взял, – «обрадовал» меня Черепанов и отключился.

Так, слава богу, мы обо всем осведомлены, а значит – мы опасны! Есть еще один несомненный плюс – командир противоборствующей группы не знает настоящего местоположения противостоящих – как нам, так и им – парней из специального отряда быстрого реагирования. Он поведет свою группу нормальной нахоженной тропинкой по склону вниз, и рано или поздно его головной дозор заметит костер. «Спортсмены» совершат налет на дневку противника, что нам, конечно, на руку. Пусть они там между собой возятся, а мы пойдем к окраине села. Жалко, конечно, что придется делать такой большой крюк. Если бы мы прошли напрямую через сопки, то расстояние значительно сократили бы. Так, а почему бы и не пойти напрямую – и не устроить провокацию «соперникам» и ловцам? Если взбаламутить сидящих на месте собровцев и тихонько свалить в сторонку, наведя их на «спортсменов»? Пусть пацаны между собой повоюют.

На карте склон возле дневки СОБРа был не сильно и крутой, так что потихоньку спустимся и обойдем их, а дальше надо будет сделать так, чтобы они за нами погнались, не видя нас, но чувствуя, что мы рядом, и вместо нас столкнулись бы с выдвигающейся группой «спортсменов». Возможно ли это? Ладно, на месте посмотрим. Апока у нас есть еще около сорока минут.

– Головняк! На предел прямой видимости – марш! Стоять! Куда поперлись – ночь все-таки! Вот, так и идите. Группа, шагом! Быстрее, быстрее…

Обойти поляну с расположившимися «противниками» оказалось намного легче, чем предполагалось. Головной дозор вышел за пределы прямой видимости и залег на склоне за чахлой елочкой. Пришлось снова к ним ползти и расчехлять бинокль. Ух, ты! Нам так не жить! Огромный костер, несколько палаток-альпиек, выставленных полукругом. Вокруг кострища здоровенные небритые мужики в сине-серых зимних камуфляжах и черных шапочках-«пидорках». У всех за спиной стволы. Среди них – парочка наших худосочных связистов в обыкновенных зимних камуфляжах и штатных камуфлированных вязаных шапках. Вон виднеются мачты антенн. Даже сюда долетает шум голосов и смех – готовятся к грандиозному ужину. Так, а что же дозоров-«фишек» у них не выставлено? Ну, правильно, это неЧечня! Тут все свое родное – так что можно и похалявить.

Выше базы собровцев небольшая тропинка, проходящая через поляну. Если мы сейчас резко уйдем влево, спустимся, пройдем метров триста, то, попыхтев, все же сможем забраться на сопку минут за двадцать. По карте, рядом с пунктирной линией тропинки, – какой-то овраг. В темноте в бинокль его не видно. Если он там есть, то его уже достаточно припорошило снегом, можно будет пересидеть и переждать группу «спортсменов», которые двинутся как раз к полянке с СОБРом. Наверняка командир решит, что все разведпризнаки налицо, и совершит налет, думая, что это наша офицерская группа громко горланит песни и употребляет водку. В задумчивости я съел кислую аскорбинку, выданную доктором. Надо сделать так, чтобы командиру противоборствующей группы не пришлось все-таки доразведывать, кто перед ним. Пусть сразу вступает в «бой», а мы уж как-нибудь бочком, бочком выскочим сзади, и… тихонько смоемся в направлении Вахапетовки.

Вот тут, под влиянием докторской таблетки и необычайно бодрившего выпитого чая с травками, в голову пришло наглое… очень наглое решение…

– Лейтенант! Ты «Двенадцать стульев» смотрел?

Глава 3

Лагерь обустраивали быстро и со знанием дела. Все мужики в СОБРе в возрасте, и все в офицерских званиях. Молодых и помогающих нет и не будет, поэтому надо делать все самим. Хотя сейчас в группе есть два солдата-срочника – приданные связисты из бригады специального назначения. Но связисты на особом положении. «Айкомы», имеющиеся у каждого бойца в группе, конечно, хороши, да радиус действия не тот. Бригадные же разведчики укомплектованы средствами связи с Центром. Поэтому, несмотря на то что они молоды, их стараются припахивать поменьше. Развернули палатки-альпийки, натаскали сушняка, развели жаркий костер.

Офицеры начали расстегивать рюкзаки и вытаскивать на божий свет различные вкусности. На такие условности, как охранения и дозоры, решили не обращать внимания – не Чечня все-таки, а тут такой шанс вырваться из города на природу и отдохнуть душой.

– Степаныч, – прогудел матерый бородатый капитан, заместитель командира поисковой группы. – Ну, давай по пять капель за удачный поход! – И он протянул пластиковый стаканчик с прозрачной холодной водкой.

Степаныч неодобрительно покачал головой, но, заценив температуру воздуха и внутренние ощущения, опрокинул стаканчик и гулко выдохнул. В руки ему тут же сунули бутерброд – кусочек черного хлеба со свиной тушенкой, – обильно посыпанный крошеным луком. Командир с удовольствием слопал бутерброд и стер крошки с усов:

– Васек! Как там мальцы-связисты, связались со своими?

– Да, порядок, связались – все нормально. Антенны пока сворачивать не будут до утреннего сеанса.

– Ну, и ладно, тут еще сотовый ловит. Надо своим в отдел позвонить, чтобы машину наготове держали, мало ли что.

Потихоньку группа подготовилась к ночлегу, развернули в палатках спальники, определили место радистам, накрыли импровизированный стол, потрясший изобилием. Постепенно все угомонились и расселись по кругу, по старой привычке держа оружие в руках или за спиной. На костре в большой кастрюле, которую таскал с собой отрядный доктор, он же по совместительству и повар, доваривалась картошка, приправленная тушенкой, луком и специями. В ожидании основного блюда приняли по пятьдесят граммов, закусили паштетами да рыбными консервами. Бойцам-срочникам налили по чуть-чуть, предупредив о политике конфиденциальности и неразглашении военной тайны. Не дай бог, узнает какое-либо начальство, что разведчиков из спецназа при выполнении учебно-боевой задачи напоили водкой собровцы! Радисты дали клятву: «Никому и никогда», – не забыв для себя отметить, что надо будет после выхода своим «корефанам» в роте связи рассказать: «Ну, и набухались мы с «собрами» на задаче». Доктор помешал картошку, понюхал, попробовал, чуть подсолил и сказал, что через пару минут будет готова. Командир достал из пакета палку сырокопченой колбасы и начал аккуратно очищать ее от шкурки.

– Степаныч! Слышь, Степаныч, – начал задавать вопросы заместитель. – Все-таки со спецами, которые на соревнования готовятся, понятно, там ребятишки оторви и брось: мы с ними совместные стрельбы стреляли, вещи творят нешуточные. Их-то мы хрен поймаем – сам сказал, что мы не сайгаки, по сопкам скакать. А вот вторая группа на что сдалась? Как я понял, там же одни офицеры.

– Да этих вообще, наверное, хрен поймаешь, – хохотнул Степаныч. – Там со всех служб «старперов» понабрали. Вот они, наверное, и сидят где-нибудь, как мы, и плевать им на эти учения…

– Ой, Степаныч, старые кони борозды не портят, – подыграл зам.

– Ага, они ее удобряют, – ответил командир. – Док, что там с картошкой?

– Готово! – бодро воскликнул повар-доктор, ставя кастрюлю посреди импровизированного стола из коврика, накрытого клеенкой.

– Отлично, – обрадовался Степаныч. – Васек, начисляй по пятьдесят!

А на пятом тосте под горячую картошку случилось что-то непонятное. В освещенный костром круг зашел какой-то странный человек. В военной форме, но без оружия и снаряжения. Приветливо всем улыбнулся.

– Привет, селяне! Далеко ли до Пхеньяна?

Собровцы недоуменно переглянулись между собой.

– Ты чего, лыжник, на Олимпиаду идешь? – спросил озадаченный Степаныч.

Радисты-спецназовцы, узрев в «страннике» что-то знакомое, радостно улыбнулись и гаркнули:

– Здравия желаю, товарищ лейтенант!

– Нет денег на статье, – загадочно ответил незнакомец и вперился взглядом в палку колбасы на столе. – Ух ты, сырокопченая! – радостно взвизгнул он и, в мгновение ока схватив колбасу, откусил внушительный кусок.

– Ну, ладно, я пошел, – промолвил он с набитым ртом, достав что-то из кармана, бросил в костер и стартанул через все расположение в направлении ближайшей сопки.

В костре что-то оглушительно грохнуло и разметало горящие ветки. Стол и блюдо с картошкой были безнадежно испорчены.

– Стой, сука! – заорали в один голос собровцы.

– Группа, к бою! – скомандовал Степаныч.

– Товарищ лейтенант, отдайте колбасу! – добавили паники связисты.

– Черт, да он уже в Пхеньяне! – орал заместитель командира Васек.

– Сейчас мы этого отца Федора скрутим! – бушевал Степаныч.

Боевой опыт просто так не пропьешь. Группа мгновенно подхватила оружие и, наращивая скорость, гуськом рванула по тропинке за «лейтенантом – отцом Федором – лыжником из Пхеньяна, похитившим колбасу». Скачущая фигурка еще довольно сносно просматривалась на фоне белеющего снега.

– Не уйдешь! – ревели собровцы.

Внезапно бегущая фигура исчезла из поля зрения, как будто никто и не бежал вверх по тропинке. Тут Степанычу стало совсем не по себе. Крики собровцев перекрыл грохот нескольких длинных пулеметных очередей. Бойцы поисковой группы инстинктивно сыпанули в стороны, кто-то не удержался и покатился вниз по склону. Место для засады было выбрано идеально. Вся группа на склоне – как в чистом поле! Противник бьет из «ПКМа» – как по мишеням.

Степаныч судорожно озирался. Подполз Васек с округлившимися глазами:

– Командир, нас обули, пипец! Нас вытащили на этот пулемет! Если бы били не холостыми, половине группы уже был бы «каюк».

– Тьфу! – разродился Степаныч. – Мы же на учениях, мать твою! Развели как кроликов… Вася, всем на связь включить «айкомы»; проверить, чтобы магазины с холостыми пристегнули – не дай бог что…

Поисковая группа начала быстро рассредотачиваться и разворачиваться в боевой порядок. Всех душила яростная и азартная злость. Про ужин и водку уже забыли, заработали другие принципы: расслабились на учениях – сами и виноваты.

Прав был Суворов – «тяжело в учении, легко в лечении». Неизвестный пулеметчик дал еще две короткие очереди. Степаныч скомандовал на осторожное передвижение по парам вперед. Пошли. Один прикрывает, второй перебегает. Кровь в жилах снова стала горячей, чувства обострились. Теперь – только победа!

Когда Пачишин, сидевший на «фишке», начал тонами давать установленный сигнал, братья Артемьевы силой оттащили Ромашкина от «ПКМа».

– Леня, валим! Оставь «спортсменам» хоть кого-нибудь, – тащили они волоком увлекшегося стрельбой майора.

Леня сучил ногами и хрипел что-то типа: «Врагу не сдается наш гордый «Варяг»… Гвардейцы, удержите правый фланг, любой ценой…» и «Я их вижу, они среди кокосовых пальм». Лейтенант, ползший рядом с братьями, предложил Лене в обмен на пулемет колбасу, так нагло похищенную им у поисковой группы СОБРа.

Меня даже начало колотить от волнения – успеют или не успеют? Ура! Успели! Как только «огневая и заманивающая» подгруппа нырнули в овраг, среди деревьев показались призрачные фигуры. «Спортсмены» даже не бежали, они летели над снегом. На такое зрелище стоило посмотреть! Группа двигалась в походном порядке бегом. Ничего не бряцало и не звякало. Не было слышно ни хрипов, ни стонов. Бесшумно – словно призраки. Двенадцать человек передвигались тихо, быстро, слаженно. Были они облачены в белые штаны от зимних маскхалатов, что при нынешней цветовой пейзажной гамме наиболее приемлемый вариант. Маскировочные штаны сливались с фоном припорошенной снегом земли, камуфлированные куртки – с темными стволами деревьев, и нетренированному взгляду издали трудно что-либо различить. Без какой-либо команды «спортсмены» начали разворачиваться в боевой порядок – правый фланг выстроенной линии резко загнулся и ушел вперед. Интересно, сколько же они отрабатывали все эти перестроения, что им не надо никаких лишних слов? Каждый разведчик знает свое место и свой маневр. Командир группы, скорее всего, уже по звукам стрельбы определил расстояние и заранее дал указание, когда и где перестраиваться. Вот что значит боевая подготовка денно и нощно – свободная от всяких нарядов и хозяйственных работ! Молодцы, «спортсмены», что тут сказать! Эх, будь, наверное, на месте собровцев мы, нам бы не поздоровилось, раскатали бы в лепешку. Отняли бы у Пачишина всю его лапшу, у доктора забрали бы таблетки, а лейтенанту просто, по широте душевной, накатили бы «люлей» за то, что у него постоянно в бригадной кассе нет денег.

Ладно, хватит любоваться на «противника». Пересчитал, вроде все на месте. Лейтенант, талантливо сыгравший роль «живца», ничуть не запыхавшись, уже навешивал себе на плечо отнятый у Ромашкина пулемет и выслушивал дифирамбы в свой адрес. Остальные были готовы к движению. Меланхоличный доктор, вслушивающийся в звуки стрельбы, хищно улыбнулся и произнес:

– Вот и встретились два одиночества, и помог им в этом хулиганствующий подросток!

– Я не сам, токмо по воле бу… бу… бу, – забубнил лейтенант, что-то пережевывая.

– Опять что-то хапнул, – возмутились братья Артемьевы.

– Оставь и нам кусочек, – «прислонились к подвигу» технари.

Я махнул рукой, и мы трусцой, в стиле «обленившихся штабных крыс», потихоньку побежали в сторону, противоположную той, откуда прибежали «спортсмены».

До окраины Вахапетовки всего полтора километра, если пересечь дорогу, огибающую сопку, и махнуть напрямую через заснеженное поле. Кто же придумал проводить встречу с «агентом» именно на таком открытом месте? До контакта оставалось еще полтора часа, до обязательного сеанса связи – еще час. Начали решать, кто же пойдет на романтическое свидание со «шпионом». Лейтенат-финансист снова вызвался погеройствовать, однако я его кандидатуру отверг – молод еще и горяч. Тут нужна фигура, которая не внушит подозрений – как местным пейзанам, так и «ловцам диверсантов»; нужен «типажный» для этой местности разведчик. Самым подходящим оказался Пачишин. Зарос щетиной, взгляд – как у матерого сантехника-тракториста. Вместо стандартной спецназовской обувки – китайские сапоги-«дутыши» веселенькой голубой расцветки. Тем более майор данную деревню знает. По слухам, витавшим в бригадной среде, «парковые» крутили в данной местности какие-то шашни с местными трактористами – то ли солярку на водку меняли, то ли запчасти какие-то поставляли. Да и старый «технарь» сам случайно обмолвился, что «вон в том домике с красной крышей живут армяне, которые круглосуточно продают местному населению водку, сигареты и карточки на сотовую связь». Узнав о возложенной на него миссии, Пачишин попытался изобразить «географический кретинизм» и полную потерю ориентировки в пространстве. Для доказательства он даже отошел справить малую нужду на рюкзак Пиотровского. Капитан обозлился и обвинил майора в том, что тот по дороге выхлебал из фляжки весь запас «огненной воды» и схрупал, как чипсы, пачку «Доширака». Поэтому пусть идет к «агенту», а заодно зайдет к армянам – прикупит чего в дорогу. И пусть только попробует перепутать последовательность действий.

Участь Пачишина была решена, и мы приступили к его «легендированию». Майору пришлось снять верх от бушлата и остаться в одной коричневой подстежке. Снаряжение и рюкзак он снял, оставив при себе только пистолет под курткой да одну осветительную ракету – для подачи условного сигнала на случай провала «явки». В руки ему всучили пластиковый пакет с «Дональдом Даком» и отошли полюбоваться на преобразившегося спецназовца. Перед нами стоял банальный сельский ханыга. Для антуража Ромашкин посоветовал поставить ему «фофан» под глазом и вдобавок к зеленке вымазать физиономию золой и порвать вязаную черную шапочку. Пачишин, от греха подальше, начал складываться в ускоренном темпе.

Деньги собирали со всей группы – у кого что было по карманам. Финансист мялся больше всех, ныл, упрашивал нас зайти через недельку и сетовал на то, что самый главный начфин его «взгреет». Артемьевы сказали, что отберут у лейтенанта пулемет, если он еще раз обратится к своим «финансовым корням». Все мы здесь теперь одно целое – разведчики особой группы! Нет теперь среди нас ни инженеров технической части, ни старших офицеров, ни медиков, ни Бэтменов. Сумма набралась вполне приличная, и Пачишин приготовился составлять список.

– Мне «Сникерс», презервативы и жевательную резинку с покемонами, – озвучил свой заказ Аллилуев.

– Водки, «Доширака» и три пачки «Бонда», – произнес банальность Пиотровский.

Лейтенант заказал пачку «бумажных сосисок», кетчуп и туалетную бумагу. Я попросил несколько пакетиков кофе, пару пачек сигарет и карточку оплаты на сотовый.

«Связник» был готов и начал проверяться мною на знание пароля и отзыва:

– «Пастеризация» и «Интернационализм»! – бодро выпалил Пачишин.

– Артемьевы! Напишите ему на бумажке все эти иностранные слова, а то их хрен кто запомнит, – расстроился я.

Майор-«связник» печально вздохнул, попытался расцеловаться с разведчиками, но был сурово послан, сопровождаемый умными советами:

– Поймают – застрелись! – орали Артемьевы. – Стреляй прямо в жопу – чтобы мозги вынесло!

– Чисти зубы после принятия пищи, не ешь желтый снег, смотри под ноги, – добавил Пиотровский.

– Мне еще «чупа-чупс» со вкусом дыни, – опомнился лейтенант.

Пачишин оглянулся, показал всем «фак» и, переваливаясь с ноги на ногу, попытался аккуратно спуститься с сопки, поскользнулся и с криком: «А пошли вы все на…» – скатился с горки.

– «Уй… уй… уй…» – заметалось эхо среди сопок.

– И тебе удачи! – проорал Ромашкин.

– Да, пастор Шлаг совсем не умеет ходить на лыжах, – произнес задумчивый доктор.

Ожидание томительно, особенно при выполнении задачи. Братья-капитаны готовились к сеансу связи, разворачивали антенны и присоединяли к станции «аккумуляторный пояс». Пиотровский с Ромашкиным раскочегарили газовую горелку и теперь занимались приготовлением завтрака. Доктор перебирал медицинскую сумку. Лейтенант выпросил у меня сотовый телефон для передачи экстренных сообщений своим подругам, заодно получив задачу поменять дурацкий рингтон про «убитого Кенни», рыскал по округе и вел разведку на «себя». Идиллия! Тишина и благодать. Вкусно запахло жареной тушенкой и гречневой кашей. Внезапно в тишине раздался резкий звук разрываемой материи.

Ромашкин подскочил, упал на живот и, схватив автомат, прохрипел:

– «Духи» обходят, гранаты – к бою!

– Извините, – сказал доктор и покраснел, – это я, так сказать, с «огоньком» давнишнюю мечту осуществил.

Артемьевы сказали, что доктор «силен». Пиотровский так ничего и не понял. Ромашкин с печальным взором «брутального спецназера» осуждающе покачал головой и произнес киношно-гоблиновско-блокбастерную фразу:

– Цитрамон поди жрал? «Доширак» нежнее аромат дает.

– Леня, ты чего вечно такой воинственный? – спросил я Ромашкина, помешивая ложкой горячую кашу.

– У меня, наверное, «вьетнамский синдром», мне столько всего пришлось пережить, – ответил печальный Ромашкин и даже шмыгнул носом.

– Ой, Леня! До фига же ты перенес – особенно на Ханкале в разведуправе! Целыми днями дрых в палатке направленцев да на рынке разгрузкии камуфляжи примерял, – возмутились в один голос капитаны.

– Не надо на него напраслину наводить, он еще на вылет с ВПШГ на озеро Голубое летал и в Каспийск, – заступился за майора Пиотровский.

– И под капельницей лежал в отряде на второй день после замены, и фонарик «маглайтовский» в сортире утопил, – не сдавались Артемьевы.

– Между прочим, у меня этот синдром с детства, – возмутился Ромашкин, – я в школе во втором классе уже воевал!

– А мы в космос летали и капитана Гранта спасали во втором классе, – парировали капитаны.

– Я серьезно воевал, – тихо произнес Леня, – с американцами…

– Пока делать нечего, почеши нам уши, – подначил я майора.

– Ну, ладно.

Из рассказа майора Ромашкина —непризнанного ветерана Третьей мировой…

Было это 10 ноября тысяча девятьсот восемьдесят второго года, поздней осенью. Родители тогда рано на работу уходили, а я взял да и проспал в школу. Смотрю – опаздываю, приду только ко второму уроку. Ну, что делать, чувствую – влетит мне. Поэтому, когда в школу шел с пацанами из второй смены, заигрался в войнушку и совсем припозднился.

Иду в школу, а на душе тревога такая и предчувствие чего-то нехорошего. И на улице как-то вдруг пустынно стало, даже машин почти не видно. Захожу, значит, я в фойе, а в школе тихо так. Обычно кто-нибудь из прогульщиков шарахается или дежурные из старших классов, пионерские патрули или уборщицы. А тут – тишина. И слышу, как где-то далеко-далеко печальная музыка играет. Мне вообще страшно стало. Думаю, наверное, что-то случилось. В класс свой заглядываю. А там… А там, короче, никого, а у нас контрольная должна быть по «матике». Вообще страх на меня напал, капец. Я в другой класс побежал – и там никого. Еще пару классов проверил. Пусто!

Непонятно – куда весь народ подевался? Бегу к учительской; может, там хоть кто-нибудь есть. Слышу – кто-то разговаривает. Я ухо «пригрел» возле двери, толком не разобрать, но слышу, кто-то всхлипывает, и голоса женские и мужские вроде:

– Ой, что же теперь буде-е-ет!.. Наверное, империалисты теперь радуются…

Я понял – это наша школьная «комсомольская вожачиха» рыдает. А ее кто-то успокаивает, по голосу – похоже, физрук (он всех училок женского пола помоложе любил успокаивать):

– Не получится ничего у подлых империалистов бу… бу… бу…

Потом что-то вроде про войну и:

– Ой, Николай Захарович, не надо, вдруг кто войдет. – Затем что-то типа: – Коля! Ой, какой большой…

А у меня в голове слово «война» засело напрочь. А физрук, наверное, «комсомолке» пистолет показывает. Слухи ходили, что все молодые училки болтают, будто у физрука есть большая пушка. Я стучусь так вежливо, а за дверью суета началась, потом замок защелкал, покрасневший физрук такой красный высовывается, видит меня и орет:

– Что ты здесь делаешь?! Тут в стране такое случилось, а ты здесь под дверьми торчишь! А еще октябренок!

– Николай Захарович, а правда война началась? – лепечу я, а самого прямо трясет от страха.

– Да еще какая! – орет он и захлопывает дверь.

Вот тут меня совсем затрясло. Началось! Подлые капиталисты развязали все-таки войну. Все уже, наверное, на фронт записываются, а я еще тут… Хотя какой фронт, все в бомбоубежище убежали и противогазы получают, а я здесь ошиваюсь… Бегу по школе, всего колотит, музыка эта страшная играет, и голос диктора: «Сегодня бу… бу… бу…»

Но я парень-то неробкого десятка. В себя быстро пришел, достал из портфеля свой пистолет с пистонами, добежал до подвала, смотрю – двери закрыты. Наверное, уже ждут прилета американских ракет. А так погибать не хочется в восемь лет – аж жуть. Я постучался – не открывают. Залег тогда на лестнице, забаррикадировался портфелем и жду ядерной войны. Вдруг слышу – идет кто-то. Неужели американские шпионы по школе ползают? Надо стрелять гада – чем я хуже Павлика Морозова? Стану октябренком-героем. Прицелился я из своего револьвера, зарядил пистон. Выскочил из-за укрытия и – бббаахх из пистоля прямо в него. Пистон – как грохнет! «Шпион» – хлобысь в обморок. Смотрю, а это наша техничка баба Люба. Вот продажная бабка! Значит, и она на империалистов работает, я давно ее подозревал. Одного шпиона из строя я вывел. Слышу, еще кто-то идет, заряжаю новый пистон, а там преподаватель по НВП Василий Иваныч ходит, по углам высматривает, наверное, бомбу хочет заложить.

Я выскакиваю и ору:

– Руки вверх, американец!

Он смотрит на меня, а потом как грохнется рядом с техничкой. Он старенький уже был, воевал еще с фашистами. Короче, я уже двоих пособников «мирового капитала» привалил.

А потом меня физрук вытащил из-за баррикады, пистолет отобрал, подзатыльник дал и повел с собой в спортзал. Думаю, скрутили меня все-таки сволочи, на расстрел ведут. Вот так и погибают настоящие октябрята. Иду, плачу, сквозь зубы песню «Орленок» мычу, тоска гложет. А тут меня физрук в спортзал втаскивает. А там… Там вся школа сидит, на стене портрет Леонида Ильича Брежнева с черной ленточкой, и директор речь читает. Короче, не война была, а генеральный секретарь помер. А я, не разобравшись в ситуации, двух «шпионов» уложил. Хорошо, что техничка и учитель по НВП не рассмотрели меня, когда в обморок падали. Их потом «Скорая» увезла – многим в тот день плохо было. А мои одноклассники вели себя совсем не по-октябрятски – радовались, что всех домой с уроков отпустили. Я, в отличие от них, шел домой печальный, пел песню про «Орленка», и была на моей душе первая боевая травма.