Текст книги "Страховочный вариант"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

В бар зашла Татьяна Васильевна, купила пачку сигарет и, сделав вид, будто меня не заметила, ушла. Ну, не заметила, и Бог с ней.

Посидев еще минут десять, высосав соломинкой последние капли «Дюймовочки», я взял в гардеробе тулупчик и вышел из бани. После посещения данного заведения я чувствовал себя гораздо лучше. Ну-с, вперед.

ГЛАВА 3

Дом Максимова находился неподалеку, так что, проехав несколько остановок на трамвае, я быстро достиг цели. Через минуту я осматривал дверь. Увы, никаких особенностей я в ней не заметил. К таким особенностям я относил способности дверей открываться без ключей.

После обследования я нажал звонок. Дома кто-то был. Это радовало, значит, возможно, клиент жив.

– Кто там? – раздался настороженный голос.

– Капитан Ларин из милиции, – самым серьёзным тоном, на который был только способен, ответил я.

– Мы не вызывали милицию. Кто вам нужен?

– Сергей Павлович Максимов, по профессии – сторож.

– Его нет дома.

– А когда он будет?

– Не знаю.

Ну нет, так дело не пойдёт. Поговорить через дверь и уйти ни с чем?

– Простите, а вы кто ему будете?

– Это не важно.

Достойный ответ. На своей территории, услышав подобное, я приглашал участкового поздоровей, и мы дружненько выносили дверь, после чего отправляли хозяина на 15 суток. Но здесь я не в своих владениях, поэтому надо быть тактичным.

– Послушайте, вы можете двери открыть? Я действительно из милиции.

Щёлкнул замок, я показал в щель удостоверение, и двери, наконец освобождённые от цепочки, отворились. На пороге стояла женщина лет сорока пяти в накинутой на плечи шерстяной шали. Мне почему-то вспомнились стихи Есенина.

– Зачем вам Сергей нужен?

– Вы, вероятно, его мать? – попробовал отгадать я.

– Да.

– А где Сергей?

– Он заболел.

– Стало быть, он дома?

– Нет.

– Ничего не понимаю, где же он тогда?

– Я хочу сначала знать, зачем он вам нужен.

– Пройдёмте на кухню.

Мы зашли в небольшую кухоньку. Я в двух словах обрисовал положение. Мать побледнела.

– Когда это было?

– В пятницу.

– Значит, всё из-за этого. А я не поняла ничего.

– Это мысли вслух?

– Я могу рассчитывать на вашу порядочность?

– А как вы думаете, что я отвечу?

– Ну да, да… Сергей в больнице.

– Что-нибудь серьёзное?

– Как вам сказать. Он в психушке. На Пряжке.

– А-а-а. И что с ним?

– Не знаю. У него никогда в жизни не было никаких припадков. А в пятницу вечером… кошмар, одним словом. Он кричал, на стены прыгал, пена изо рта. Я «скорую» вызвала. Он на врачей прыгать стал. Спеленали его санитары и в машину. Я звоню каждый день в больницу, а мне толком ничего не говорят. Так, температуру да общее состояние. А на отделение не пускают. Я понимаю, это же не обычная больница. Я сегодня туда собираюсь. Лечащий врач должен быть.

– А у него с этим всё в порядке? – я щелкнул себя по шее.

– Выпивал, конечно, но не пьянствовал.

– Да, любопытно, И что, за всю жизнь никаких заскоков?

– Что вы, ни учётов, ни больниц, ни травм головных. Не пойму, что случилось.

– А Михаила Комарова, ну, застрелили которого, вы случайно не знали?

– Не помню. У сына много друзей было.

– Ещё вопросик. Почему вы на порядочность намекнули?

– Ну, всё-таки, больница-то не обычная.

– Да, да, понимаю. И поэтому вы не хотели говорить, где он? Или не только поэтому?

Мать Максимова внимательно посмотрела на меня. Я не отвёл взгляд, так как не чувствовал за собой никакой вины.

– Дело всё в том, в тот вечер, в пятницу, мне показалось, что Сергей очень напуган. Он храбрый человек, но тогда весь трясся, как в лихорадке. Я спрашивала, что случилось, но он не отвечал, а потом этот припадок случился.

– А в тот день ничего необычного не было? Где он день провел, куда ходил?

– Днём дома сидел, звонил кому-то, болтал по телефону. Часов в восемь вечера ушёл, но куда не сказал, а где-то в одиннадцать вернулся весь возбуждённый.

– У него оружия, случайно, не было?

– У нас ружьё осталось от отца. Мой муж охотник был, три года назад умер от рака.

– А можно посмотреть, оно на месте?

– Пойдёмте в комнату.

Мы зашли в одну из комнат. Шторы были опущены, несмотря на то, что и так короткий зимний день не богат солнечным светом. Какая-то траурная обстановочка.

– Помогите мне.

Женщина приподняла сиденье раскидного дивана, и я подхватил его, задержав в верхнем положении. Максимова развернула лежащую в диване тряпку и изумленно застыла.

– Его нет. Ружья.

– Да ну?

– Оно здесь всё время лежало.

– И когда вы его видели в последний раз?

– Где-то с месяц. Хотя не уверена. Тряпку я не разворачивала.

– Обидно.

Я опустил крышку дивана и сел.

– Хорошие дела. У вас по поводу ружья никаких мыслей нет?

– Не знаю. Может, Сергей забрал?

– Ну, если домовой у вас не живет, то больше некому. Вы за эти дни, после его закладки в больничку, ничего интересного не заметили? Звонки, гости?

– Вы знаете, вчера днём, когда я дома была, приходил к нему какой-то парень, но я двери не открыла. Я боюсь незнакомым двери открывать. Время такое. Он постоял под дверью минут пять и ушёл. Я в окно потом смотрела. От дома машина отъехала, иномарка серебристая. И по телефону весь вечер звонили, но не говорили ничего. Номер наберут и молчат.

– Сторож – это основная работа Сергея? Других не было?

– Видите ли, у нас с ним последнее время отношения не очень были, так что он меня в свои дела не посвящал.

– Хорошо. Я запишу ваш телефон, и если что, перезвоню. Извините за беспокойство. Стоп, ещё секундочку. Вот мой телефон. Если вдруг опять кто придёт или позвонит, вы мне перезвоните, будьте добры. До свидания.

Я вышел в коридор, затем за дверь. На улице я опять ощутил покалывающее дыхание морозного дня и быстрым шагом, боясь замерзнуть, пошёл к трамваю.

Очередная загадка. Если Максимов грохнул Комарова, то зачем так резко сходить с ума? И что это за боец такой на серебристой иномарке, возможно, «Опеле»? Чтобы ответить на этот глупый вопрос, надо было повидаться с Серёжей. Придётся ехать в дурдом. Ничего перспективка. Перед такой экскурсией надо бы подкрепиться. Я зашёл в какую-то забегаловку, перекусил, оставив там полкошелька, и поехал на Пряжку. Естественно, на общественном транспорте. Если вы решили, что за время моего визита к Максимову у меня появилась машина, то глубоко ошиблись. Машину никто не подарил, а ехать пришлось далековато. Непонятно, почему Серёжу отвезли на Пряжку, а не на Обводный, что в двух шагах от дома? Хотя, может, мест не было. Народ дурнеет. В принципе, когда в нашем отделении нет мест в камере, мы отвозим задержанных к соседям. Так, возможно, и здесь. Пока я добирался, рассуждая о сумасшедших домах, о безобразном отношении работников транспорта к пассажирам и прочих не менее важных вопросах, прошёл час.

Вот, наконец, одолев решающие триста метров по заснеженной улице, я миновал мост через речку Пряжку и оказался перед проходной больницы.

Старый вахтёр, порывшись в своём журнале, сказал, что Максимов действительно находится в больнице, назвал номер отделения и палаты.

Я, присев на топчан, призадумался. Если Максимов – убивец, то довольно стремно разговаривать с ним сейчас на эту тему. Пожалуй, следует ограничиться общими вопросами, избегая упоминания о ружье и вечере прошлой пятницы.

Я вышел из проходной, отыскал нужный корпус, зашёл вовнутрь. Здание представляло собой весьма мрачное зрелище. Сводчатый потолок, кафель на стенах с зеленоватым оттенком, лестничные пролёты, огороженные мелкой решёткой. Зловещая тишина. Даже в Крестах, по-моему, приятнее.

По указателям на стенах я кое-как нашёл нужное отделение и остановился перед дверьми со звонком. Надеюсь, что здесь не придётся кричать через дверь, доказывая, что я представитель Министерства внутренних дел.

Я нажал звонок, через минуту к двери кто-то подошёл и открыл запоры. «Кем-то» оказалась медсестра в белом халате и со связкой здоровенных ключей на поясе.

– Что вы хотите?

– Я из милиции, хотел побеседовать с заведующим отделением.

– Пройдите в конец зала, первый кабинет слева. Сестра впустила меня. Мать честная, фильм ужасов. В огромном зале с высокими сводами и колоннами по всему свободному пространству стояли койки, между которыми как привидения бродили люди в полосатых халатах. Вернее, то, что раньше называлось людьми. Это было отделение, где лежали больные белой горячкой. Максимов влетел именно сюда. Люди-зомби с жуткими лицами, пустыми взглядами, сутулыми спинами гуляли, ничего не замечая, в проходах, задевая друг друга, падая и снова поднимаясь. Я с опаской двинулся к заветной двери, в любую секунду ожидая какого-нибудь сюрприза. Некоторые больные проводили меня угрюмыми взглядами. А может, я сам сумасшедший, а они все нормальные? Всё ведь относительно.

Лавируя меж койками, я дошёл до кабинета и быстро заскочил в дверь.

Заведующая была крепка сложением, что являлось показателем се профессионализма. Совладать с такими ребятишками мог только человек, сильный душой и телом,

Когда я объяснил, что хотел бы побеседовать с Максимовым и узнать, чем он приболел, она ухмыльнулась и произнесла:

– Ха, у них у всех один диагноз. – Она звонко щёлкнула пальцем под подбородком. – А лежит он в третьей палате с одним таким же. Через недельку переведём в общую.

– А вы уверены, что о» болен, может, косит, ну, симулирует?

– А кто его знает? Симптомы есть – лечим. Нормальный человек сюда попасть не очень хочет.

– Я могу с ним побеседовать?

– Да ради Бога. Если он в рассудке.

Узнав, где находится палата, я миновал зал с колоннами и зашёл в помещение с номером три на дверях. Шикарно. В психбольнице палата на двоих, как на Западе. Правда, содержимое немного портило впечатление.

Один из больных сидел на койке, второй же, повернувшись носом к стенке, вероятно, спал. Судя по спившемуся лицу, сидящий был Максимовым.

– Привет, – сказал я, ничего не объясняя, сел на соседнюю койку и положил «дипломат» на колени. Если Максимов и был сумасшедшим, то явно не в настоящий момент. Пару минут мы просидели в полной тишине, подозрительно наблюдая друг за другом.

Наконец он спросил:

– Вы ко мне?

– Ага.

– Из милиции?

– Точно.

– Я сразу понял.

– Почему?

– У вас галстук форменный.

– Значит, вы не сошли с ума?

Молчание.

– Что вы хотели?

– А вы по моему галстуку догадаться не можете?

– Нет.

– Ну, тогда я сам. Фамилия Комаров вам что-нибудь говорит?

– Это мой напарник по работе.

– Он умер в пятницу. Вы случайно не знаете, почему?

– Нет.

– Жаль. И всё-таки. Вы ведь друзья?

– Ну и что?

– А то, что вы не удивились моей новости. И второе – всё прям как по заказу. Вечером – выстрел в живот, потом – ваш приступ. Таких милых совпадений не бывает. Вы зря трясётесь. Я врач и, хоть и на тройку, но в своё время сдал экзамен по психиатрии. Так что ваньку валять не стоит.

– Кто вам сказал, что я здесь?

– Мать.

– Дура!

– Как ваше самочувствие?

– Я болен.

– Тогда я тоже. А где вы были в пятницу вечером?

– Гулял.

– Один?

– Один.

– А серебристый «Опель» вам ни о чём не напоминает?

– Нет, нет, нет! Зачем вы пришли? Я ничего не знаю! Комарова убили, а я тут при чём? Мне плохо!

Голос Максимова постепенно приобретал визжащие нотки. Сосед по палате перевернулся на другой бок.

– Уходите! А! Какого чёрта вам надо?

Голос сорвался на крик.

Я понял, что если сейчас не выйду, Максимов прыгнет на меня, что создаст лишние неудобства и привлечёт внимание персонала. Поэтому, поднявшись с койки, я быстренько шмыгнул за двери, смешался с зомби и, пройдя сквозь их строй, кубарем выкатился из палаты.

Хорошенькая беседа. Я действительно не специалист по психиатрии, но явное притворство от белой горячки как-нибудь отличить сумею. Вернее, даже не притворство. Испуг. Смертельный. Меня, что ли, он испугался? Я, вроде, не Квазимодо.

ГЛАВА 4

Рассуждая о пугливости Максимова, я слегка заблудился в лабиринте переходов и палат, умудрился забрести в женское отделение, но всё же, минут через двадцать мне удалось наконец выбраться на улицу.

После тёмного помещения яркие снежные блики нестерпимо резали глаз. Я прищурился, прошёл через проходную и направился к мостику. Но тут что-то заставило меня обернуться. Вот так всегда, в самый ненужный момент меня как будто чёрт дёргает смотреть куда не надо. Как это говорят – спинно-мозговая реакция. Иногда она выручает, иногда – наоборот. Не знаю, как оценить её воздействие на этот раз, потому что, обернувшись, я увидел в тридцати метрах от вахты серебристый «Опель». Хорошо это или плохо, я в тот момент как-то не сообразил. Но ноги автоматически понесли всё остальное моё тело назад, к проходной. Неосновной инстинкт. Вопреки разуму и подсознательному желанию убраться подальше, сесть на трамвай, вернуться в кабинет и никуда не лезть.

Сторож-вахтёр всё так же сидел и пил чай.

– Батя, сейчас никто не проходил?

– Двое прошли. Тоже из милиции. И кажется, Максимова спросили. Что за персона такая? Может, знаменитость?

Я не дослушал, опрометью бросившись к зданию, откуда недавно вышел.

Я давно понял, что горячка до добра не доводит. Не белая, обычная, которая в тот момент накрыла меня с головой, заставив, вместо того чтобы спокойно рассмотреть указующие стрелки на стенах, нестись наверх по первой попавшейся лестнице, в результате чего я, естественно, сразу заблудился.

Домик был явно дореволюционной постройки, с множеством лестниц и переходов, и поэтому палату белогорчични-ков, или как там правильно, я снова нашёл лишь минут через десять. Оказавшись у заветной двери, я что было сил принялся жать звонок, постукивая при этом ногой по косяку.

– Иду, иду, кто там?

– Да я, я, из милиции.

– И что вы зачастили?

Замок лязгнул, и я, довольно по-хамски оттолкнув с пути женщину в белом, влетел в зал. Уже не обращая никакого внимания на людей-призраков, а лишь бесцеремонно расталкивая их локтями, я добежал до третьей палаты и, застыв у двери, прислушался. Однако расслышать что-либо мне не давали вопли обиженной санитарки и ругань белогорчичников. Тогда, решив, что незачем понапрасну терять время, я распахнул дверь и заскочил внутрь. Сосед всё так же спал, уткнувшись в стену, но вот Максимов уже не сидел, а лежал, при этом судорожно размахивая руками, разевая рот как рыба без воздуха и что-то там хрипя. На белой больничной рубахе, в районе сердца, алели два пятна. Значит, если я ещё не совсем позабыл высшую математику, именно столько ранений несколько минут назад получил этот бедняга. Не умер сразу – это, конечно, плюс. Надо бы помощь оказать. Я, не сводя с Максимова глаз, открыл «дипломат» и достал чистый лист. Максимов, кажется, заметил меня, потому что разом перестал трясти руками и стонать. Я нагнулся к нему.

– Говори, ну! Кто они? Зачем? Слышишь? Дурак! Сергей протянул руку и, указав на тумбочку у кровати, снова захрипел.

– На, подписывай! Быстрее!

Я сунул ручку в ослабевшие пальцы Максимова и подяёс папку с листом к его груди.

– Давай, давай! Мы ещё на свадьбе твоей погуляем! Максимов вывел на листе свою подпись и закрыл глаза. Из двух глубоких ран на груди пульсирующими толчками выплёскивалась кровь. Я схватил простыню, разорвал, положил два куска на раны и, выскочив из палаты, прокричал:

– Вы, придурки лагерные! «Скорую», «скорую» скорее!

Затем, вернувшись, я открыл тумбочку и достал оттуда не что иное, как обычную резиновую грелку. Встряхнув её, я понял, что она не пуста и наполнена совсем не водой. Сунув её под тулупчик, то есть совершив мелкое хищение государственного имущества, я выбежал из палаты.

Побегав ещё минут десять по переходам, я, от всей души матеря архитектора, наконец оказался на улице. «Опеля», конечно, уже и след простыл. И только тут я понял, каким лохом на деле являюсь. У меня и раньше бывали проколы, но сейчас… Борцу с преступностью такого гигантского уровня это просто непростительно. Мало того, что я не запомнил номер машины, так ещё вместо того, чтобы просто постоять у проходной и тормознуть тех, кто оттуда выйдет, понёсся сло-мя голову в палату. И остался с носом. Хотя нет, не с носом, с грелкой.

Я достал этот медицинский прибор, отвинтил крышку и потряс над снегом. Из грелки, сверкнув на солнце, вывалился какой-то странный предмет. Я нагнулся, начинающими замерзать пальцами разрыл снег и поднял с земли настоящее произведение ювелирного искусства – золотой массивный перстень с монограммой «МК» на прямоугольной площадке. Сунув его в карман, я размахнулся и зашвырнул грелку за забор, вернув таким образом государству похищенное имущество. После чего, немного отдышавшись, вернулся назад в больницу,

Как говорит одна мудрая пословица: «Что знают двое, знает и свинья». Именно эту философскую истину я пытался развить, сидя в своём кабинетике, накрывшись тулупом и пуская в пространство белый пар дыхания. Кто-то каким-то образом узнал, что мистер Максимов залёг в психушку, несмотря на то, что знали об этом только я и его мать. Вот как раз и те двое, о которых упоминалось в пословице, а значит, есть ещё и свинья.

Я окончательно запутался. У Максимова было ружьё, но пропало. В вечер убийства Комарова он влетел в больницу, перед этим отсутствуя дома. По всему получалось, что именно он стрелял в Мишу, не исключено, что на пару с владельцем «Опеля». Но его убийство рубило все концы. Кстати, забыл сообщить, что по моему возвращению в палату Максимов был уже мёртв, несмотря на оказанную мной квалифицированную первую помощь. И ещё этот перстенёк с таинственными инициалами.

В больнице я, поговорив с медсестрой, узнал, что спустя минуты две после моего визита в двери позвонили два молодых человека, лиц которых она не запомнила, и, предъявив удостоверения сотрудников милиции, спросили, где лежит Максимов.

Так как я тоже спрашивал его, она без всяких сомнений указала на третью палату. Товарищи находились там минуты три, после чего, поблагодарив медсестру, вышли. Естественно, она не запомнила ни фамилий, ни должностей. Хорошо хоть запомнила, что один был одет в малиновый пуховик. Учитывая, что полгорода ходило в таких пуховиках, примета прекрасная.

Собственно, а что я дёргаюсь и переживаю? После убийства Максимова к работе подключился убойный отдел Главка, меня допросили, а я всё честно рассказал, «забыв» упомянуть, однако, о двух чистых листах с подписями покойных, золотой гайке с вензелем и об «Опеле» в придачу. А посему меня теперь не волнует, раскроют там эти убийства или нет, хотя формально обязанности по убийству Комарова лежали на мне, но только формально, поэтому можно садиться и писать бумаги, а ищут пускай другие. В конце концов, мне до пятницы со всеми долгами рассчитаться надо. Не разорваться же мне. Так что сейчас открою сейф и начну строчить, ни в какие заморочки больше не влезая. Хватит. Главный принцип нашего общества – не высовывайся, что бы ни случилось. Сиди и смотри «Поле чудес», Марианну там какую-нибудь или бумаги пиши. Грабят пускай, убивают, мы ничего не видим и не хотим знать. Вам надо – вы и копайтесь.

Я откинулся в кресле. Что-то гложет. Неосновной инстинкт. Инстинкт опера. Ты-то – не все. Как в одной восточной сказке – мир держится на людях, которые не живут, как все. Которые ломают глупые законы, смеются над маразма-тическими устоями и не боятся поступать так, как считают нужным. Что толку от бумажки, которая сто лет пролежит в сейфе и истлеет в конце концов. А все сидят и пишут эти бумажки. Все. Потому что это очень удобно. Не надо бегать, нервничать, рисковать. Сиди себе и пиши. Зачем же мы тогда нужны? Научи писать первоклассника, посади за стол и пусть пишет – разницы никакой.

Я вылез из-за стола, достал сигарету и закурил, надеясь чуть согреться. Инстинкт. Который тянет из кабинета, заставляет забывать всё, кроме одного – найти. Узнать. Достать. Я ненавижу этот инстинкт. Но это ни на что не влияет. Он либо есть, либо его нет. У меня он есть.

Что же делать? Убийцы гуляют, милиция бумажки пишет, граждане телевизор смотрят, а ты сидишь и голову ломаешь. Ну, придумай что-нибудь. Безвыходных положений не бывает, просто надо получше поискать.

ГЛАВА 5

На другой день, сделав фотографию перстня, я рванул в центр. Выйдя на Невский, я направился на так называемую Галеру у Гостиного Двора, надеясь встретить кого-нибудь из старых знакомых, ориентирующихся в преступной среде.

Обычная суета, давка. Центр. Никакой системы. Но это на первый взгляд. На самом деле, всё идёт по написанному сценарию, подчиняясь невидимому режиссёру. Железные законы. Не хочу утомлять вас словесной игрой, возьмите газету и прочитайте про это всё сами. Моя задача – найти знакомое лицо, с которым можно пошептаться. Поэтому я шёл по Га-лёре, пристально всматриваясь в прохожих.

О, кажется, есть. Замечательная личность. Имею честь быть знакомым с ней лично, ввиду проживания сё на моей территории. Вернее, его. Марк Сергеевич Шварц. Солидный мужчина пятидесяти лет, неизвестно какой национальности, имеющий за спиной десять лет усиленного режима по самой творческой статье – мошенничество. Всего – ходки три на зону.

Мошенники, кстати, весьма творческие люди. Иногда такие фокусы выкидывают – Кио позавидует. Помню, был у нас один на территории. Снимет в старом доме ручки внутри лифта на первых двух этажах и идёт клиента искать. Изображает покупателя аппаратуры или ещё кого. Видит лоха, предлагает сходить к себе домой за деньгами. Вместе в подъезд входят. Жулик дверь в лифт открывает, коробку с аппаратурой берёт, якобы помочь, а лоха вперёд пропускает. Затем двери захлопывает и бежать. Человек дверь открыть хочет, да не может. Он на второй этаж жмёт, а там тоже ручки нет. Пока до третьего доберётся и вниз по ступенькам сбежит, мошенника и след простыл.

Но мне больше нравятся разыгрываемые комбинации, где состав преступления и доказать-то практически невозможно. Но это отдельная тема, я опять отвлёкся.

Марк Сергеевич деловито вышагивал в потёртой дублёнке, держа в руках полиэтиленовый пакет и изображая безобидного рассеянного пенсионера, решившего купить подарок внучке.

Я незаметно подобрался к Шварцу и, подтолкнув, сделал изумлённое лицо.

– Ба, Марк Сергеевич! Какими судьбами?

– Кирилл Андреич? Очень рад видеть. Что вы тут делаете? Это же не ваш участок.

– Какая осведомлённость, я прямо тронут. Кстати, Марк Сергеевич, вас тут в «600 секунд» показывали, не видели?

– Не может быть, я всё время смотрю эту замечательную программу, но ни разу себя не заметил.

– Ну как же? Помните, сюжет с блоками «Мальборо»? Ну, когда кто-то открыл купленный блок сигарет, а там – мятая бумага. Невзоров, конечно, кооператоров обвинил, но мы-то знаем, в чём дело, а?

– Право, Кирилл Андреевич, я вас не понимаю. При чём тут я и какие-то сигареты?

Я взял его под руку и медленно пошёл по Галере.

– Да, можно сказать ни при чём. Ну какие к вам могут быть вопросы, ведь вы же просто рассеянный человек? Подходите к ларьку, даёте продавщице деньги и просите запечатанный блок сигарет. Она, естественно, даёт, вы бросаете его в свой пакет, а потом стучите себя по лбу, мол, старый склеротик, купил ведь уже один. И возвращаете блок назад, требуя вернуть деньги. Продавец без вопросов возвращает их, забирая у вас сигареты. Вот, собственно, и всё. За исключением сущей мелочи: в возвращённом блоке вместо сигарет – бумага, а вы с сигаретами уже отвалили. Всё гениальное просто.

Марк Сергеевич натужно улыбнулся.

– Хорошая история. Только поверьте, Кирилл Андреевич, она про кого-то другого.

– А в вашем пакетике сейчас, конечно, настоящие сигареты?

– Не знаю, я только что купил.

– Так давайте покурим за компанию.

– Я вообще-то в подарок приобрёл.

– Понимаю. Подарки – дело нужное. Только, Марк Сергеевич, мы ведь старые знакомые, и я бы не стал рассказывать вам всю эту историю, если б хотел, к примеру, вас посадить. Слово даже какое-то неприятное. А может, хватит притворяться джентльменами, поговорим попроще? Матюги не забили, сэр?

Мы остановились.

– А можно спросить, откуда вам про эти сигареты известно? – поинтересовался Шварц.

– Я вообще много чего знаю. Если б не знал, то на этом месте долго бы не задержался. Я имею в виду, в ментуре.

– Понимаю. Настучали.

– Угу. Ну, как насчёт поговорить?

– Смотря о чём. Если кого вломить, то это не по адресу – я одиночка. Да и по характеру не стукач.

– Это только так кажется. Припрёт – кого угодно сдашь, и брата, и свата. Но я не об этом. Мне нужна всего лишь консультация. Мне помнится, Марк Сергеевич, вторую свою ходку вы получили за аферу с ювелирными изделиями? Сколько влепили?

– Я не помню.

– Зато я помню – пятерик. Я всё помню, а что делать – без этого нельзя. Пойдёмте отсюда куда-нибудь в тишину. Не нравится мне тут, в давке и суете, беседовать с интеллигентным человеком. Может, в Катькин садик?

Марк Сергеевич, посмотрев незаметно по сторонам, кивнул, и мы, как два старых друга, спустились вниз.

Возле подземного перехода, увидев нищего, Шварц вынул из кармана червончик и сунул тому в протянутую руку. При этом прослезился, покачал головой и посетовал:

– Боже мой, до чего дожили?! Старичкам кушать нечего. Может, лет через пять я также буду стоять с протянутой рукой, и какой-нибудь благородный человек поделится со мной последним.

– Гражданин Шварц, перестаньте бить на жалость. Где было ваше благородство, когда вы у «Альбатроса» валюту ломали?

– То было застойное время, и я лишь боролся с существующим положением. Что за ерунда – статья 87 – незаконные валютные операции! Человек не мог пойти и свободно купить валюту. Я был против и пытался таким образом привлечь общественное мнение. Но, увы, общество не оценило моих порывов.

– Бедняга.

Продолжая мирно беседовать, мы дошли до садика и сели на скамеечку за памятником Екатерине.

– Слушаю, – прокашлявшись, сказал Шварц. Я достал фотографию перстня и показал.

– Знакомая штучка? Марк Сергеевич внимательно рассмотрел фото.

– Это не старинная вещь, вот всё, что я могу сказать. Такого ширпотреба сейчас полно. Ничего особенного. А собственно, что вы хотите знать?

– Кто владелец?

– Ну, молодой человек, это нереально. С такими инициалами полгорода ходит.

– Не исключено, что он имеет отношение к кое-каким кругам.

– Каким?

– Как это сейчас принято называть – организованная преступность. Возможно, из-за этой вот гайки убили уже двоих.

– Тогда дайте подумать. Нет, Кирилл Андреевич, вы поймите, я не профессор Мориарти и всё знать не могу.

– Естественно. А я и не тороплю. Но всё же ваше нахождение на Галере вовсе не случайно.

– Да бросьте. Что я, воротила какой или кидала? Да, с сигаретами балуюсь, но не больше.

– Хорошо, хорошо.

Марк Сергеевич извлёк блок сигарет, по привычке со-рвал обёртку, но потом вдруг опомнился и резко вернул всё назад в пакет, после чего извлёк из кармана мятую пачку «Аэрофлота».

– Да не волнуйтесь. Бросайте курить, и хлопот меньше будет.

– Вы слышали о Климовской группировке? Они курируют пару районов в городе.

– Разумеется. Что-то среднее между малышевцами и тамбовцами. Хотя лично ни с кем из представителей не сталкивался.

– А кто возглавляет эту группировку, знаете?

– Ну, Климов.

– Его имя Михаил. Усекаете? «МК».

– Что, это его гайка?

– Не знаю, я всего лишь говорю о совпадении инициалов. Но есть одно маленькое «но». Я на днях на Галере слышал пулю, что он исчез. Пропал. В принципе, ничего удивительного, могли грохнуть, сейчас война среди групп идет, а Миша последнее время зарываться стал.

– Стало быть, Марк Сергеевич, вы знаете не только о его исчезновении, да? Может, поделитесь по старой дружбе, что там ещё за слухи на Галере летают о его персоне?

– Этот разговор между нами?

– Нет, я сейчас плакат на грудь повешу с надписью, что Марк Сергеевич Шварц рассказал милиции о Михаиле Климове кучу гадостей, и по Невскому пойду.

– Вы поймите, мне лишние заморочки не нужны, и рассказываю я только потому, что раньше имел с вами дело и знаю о вашей порядочности.

– Не просто порядочности, а о большой порядочности, – уточнил я. (Я – скромный человек.)

– Так вот, Клим – человек серьёзный. И как любой серьёзный человек овеян всякими легендами и слухами. Поэтому за достоверность информации не ручаюсь, так как лично с ним не знаком. Рассказывают, что несмотря на спокойную внешность и балагурный характер, человек он весьма суровый. Если кто-то случайно обзовёт его в людном месте козлом или мудаком, то он вместе со всеми посмеётся и даже похлопает обидчика по плечу, так что тот к вечеру уже и забудет об этом. А Клим – нет, И можете быть уверены, человек тот долго не протянет.

– Что, его убьют?

– Нет, просто пропадёт без вести. И в лучшем случае найдутся одни ботинки. Милиция дело-то, конечно, заведёт, но на этом всё и закончится.

– Что, по ботинкам дело возбудят?

– Ах да, забыл сказать. Ботинки-то вместе со ступнями найдутся.

– Понятно.

– Но вместе с тем он – человек сентиментальный. Примерно как я. Может нищему пару сотен баксов отстегнуть. Хотя не исключено, авторитет завоёвывает этим. Говорят, может помочь абсолютно незнакомому человеку. А если обещал, расшибётся, но сделает.

– Игра на публику. А его профиль?

– Можно подумать, они профилируются. Если бы он бутылки собирал, я бы удивился. Профиль-то везде одинаковый – рэкет, наркота, разбои, оружие. Ну, что вам объяснять?

– Вы знаете кого-нибудь из его группировки?

– Кое-кого. Но, пардон, также мне известно и о границах дозволенного. Поэтому ничем помочь не могу.

– Паника большая из-за его пропажи?

– Да, все бегают и спрашивают: «Где Миша Климов? Где Миша Климов? К вам, случайно, не заходил?» Вы же не глупый человек, Кирилл Андреевич. О таких вещах не слишком спешат рассказывать. Я уверен, что в милиции даже заявления о его пропаже нет. И возможно, не будет. Эти разборки наружу не выставляются. Если у вас вопросов больше нет, я, пожалуй, пойду, надо кое-что купить.

– Подарок внучке?

– Не понял?

– Это мысли вслух. Задержитесь ещё на секунду. Я хочу попросить вас об одной услуге.

– Какой?

– Вы можете свести меня с кем-нибудь из климовских бойцов, желательно рангом повыше?

– Вы меня что, за крейзанутого держите? Я после этого больше часа не протяну.

– Не стоит краски сгущать. Мы не в Чикаго. От вашей скоропостижной кончины никому никакой выгоды не будет. Так что не спешите себя хоронить. И я ведь не прошу вас представлять меня как сотрудника милиции. Объясните, мол, есть человек, который может помочь с исчезнувшим Мишей. И всё. Если клюнут, забейте стрелку. Это, по-моему, не трудно. Тем более, с вашим опытом судимого.

– Мой опыт никого не волнует. Это раньше судимые в авторитете были, а сейчас молодёжь резвая, борзая, никого не признаёт. Ничего обещать не могу.

– Я не прошу обещаний. Мы же интеллигентные люди, мать вашу. Я прошу только попробовать.