Текст книги "Петербургский презент (сборник)"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ГЛАВА 4

Утро следующего дня выдалось промозглым и сырым. Бурные события предыдущих суток следов на лицах оперов 85-го отделения милиции почти не оставили. Это было и понятно – таких людей мог свалить либо выстрел, либо нож, ну, в крайнем случае, большая доза спиртного, но никак не работа. По обыкновению все собрались в кабинете Соловца. За шторами капал мелкий дождь, а внутри голубой туман папирос поднимался к потолку.

– Что мы имеем? – произнес Соловец, обращаясь ко всем. – Уксусова – в Швеции, она пока единственная, кто может нас вывести на Владика. Возможно, конечно, это и не Владик, у таких Настек действительно много знакомцев.

– Она приедет через неделю примерно, точную дату мы вряд ли установим, – сказал Кивинов. – Я был вчера в адресе. Квартира коммунальная, на нашей земле, на Юго-Западе, кстати. Настька занимает одну большую комнату, две других – семья, работяги с Кировского завода. С соседями отношения плохие, но на чисто бытовой почве. Когда Настька вернется, они не знают.

– Где-нибудь работает? Я имею в виду, официально?

– Соседи говорят, что почту разносит. Но где ты видел валютную проститутку, разносящую газеты?

– Плохо дело. Если Виталик – убийца таксиста и Железнёвой, то терять ему нечего. А уж он-то точно узнает, когда Уксусова приедет. Я изучил книжку, найденную у Железнёвой, Виталиков или Владиков там нет, но есть порядка десяти телефонов без каких-либо пометок и телефонов сорок с одними мужскими фамилиями. Если будем проверять – упустим время.

– Значит, надо применить дедукцию, – произнес до этого молчавший Клубникин. – Допустим, Виталик знает, когда приедет Настька. Он не хочет, чтобы её нашла милиция. В конце концов, если бы не мы, то кто-нибудь всё равно бы обнаружил Железнёву. Виталик, конечно, инсценировал самоубийство, но довольно неудачно и, возможно, это уже понял. Выход у него один – убрать последнюю свидетельницу, которая может вывести на него. Теперь вопрос – как? Встретить её на вокзале и пришить по дороге домой? Возможно, но на улице это трудно сделать, в транспорте тоже. В квартире и подавно – соседи. Но и дать прожить ей больше, чем один день, он тоже не может.

– Да, мы не знаем, как будет действовать Виталик, но мы должны встретить Уксусову раньше его, тем самым мы оградим её и выйдем на Виталика. Сделаем так – возьмем в паспортном фотографию Уксусовой, уточним приметы. Кивинов с Таранкиным выпишут все поезда из Швеции и перед каждым будут все встречать. Клубникин с Волковым сядут на последнем этаже и будут следить за всеми входящими в дом. Я буду по телефону устанавливать знакомых Настьки по записной книжке и поддерживать связь с остальными.

– Георгич, а кто в отделе останется? – спросил Волков, которому не очень нравилась перспектива сидеть неделю рядом с мусоропроводом и высматривать какую-то проститутку.

– Ничего, мы в случае чего практикантов посадим.

– Ну да. Вот они тебя и приведут на Говорова, 38, в прокуратуру, или глухарей навозбуждают.

– Тогда мы вот это повесим. – Соловец достал из стола табличку с надписью:

«В связи с большим количеством глухарей приём заявлений от граждан временно прекращён».

– И потом, миссия наша должна оставаться в секрете. Если главковские узнают или районные, мигом с проверками понаедут и всё испортят – не в первый раз.

Два дня прошли впустую. Погода не улучшалась. Кивинов и Таранкин паслись на Варшавском вокзале, причем успели примелькаться местным заправилам порнобизнеса и фарцовки, но прямых конфликтов пока не наблюдалось.

Клубникин сидел на последнем этаже дома и, постелив газетку, изучал следующую главу «Секса в жизни женщины». Волков лузгал семечки и плевал вниз, считая, за сколько секунд плевок долетит до земли. Сидение в засадах было не самым любимым делом оперов. Волков постоянно ворчал.

– Георгич, орёл, Кивинова с Тараном на вокзал послал. Гуляй себе, плакатики рассматривай, а ты тут сиди, говно нюхай. Хоть бы по очереди…

– Да сядь, посиди, не суетись. Чего раскудахтался, как наседка? Всех соседей соберёшь, итак уже коситься начинают, два раза милицию вызывали. Хорошо, наши приехали, а то вот помню, брали мы года три назад квартирника в Петроградском районе, сидели в засаде, а дед какой-то нас самих за квартирников принял. Ну и вызвал местных. Так нас из подъезда в браслетах вытащили, не успели даже ксивы достать. Мы вдвоем с практикантом сидели. Устроили шум на весь двор, машина с сиреной приехала. Сам понимаешь, квартирник тот был очень благодарен местному отделению, до сих пор где-то бегает. Я после того осторожно в засадах сижу. – Клубникин вновь углубился в чтение.

Волков на пару минут примолк.

– Ты кончил? – немного спустя он вновь обратился к Клубникину.

– Угу, – прошептал Володя. Но потом, встрепенувшись, спросил: – Ты о чем?

– Читать, говорю, кончил?

– Тьфу ты, нет ещё.

– Ну и сиди дальше, а я пойду кофе выпью. И так уже вторые сутки здесь торчим и, как всегда, впустую.

Выкинув семечки, он спустился этажом ниже и вызвал лифт.

Волков не только попил кофе, но и поболтал с буфетчицей, заглянул в пару магазинов и, возвращаясь к дому Уксусовой, сделал круг, чтоб ноги поразмять. Погода улучшилась, и Волкову очень не хотелось сидеть в вонючем подъезде. Тяжело вздохнув, он зашел в парадную. По женскому крику «Помогите!», раздавшемуся сверху, он понял: что-то стряслось. Не ожидая лифта, он бросился наверх и через несколько секунд был уже на пятом этаже.

Клубникин полусидел, облокотившись о прутья перил и тяжело склонив голову набок. Первое, что заметил Волков, была его мертвенная бледность. Клубникин шептал: «Сука!», пальцы его хватали бетонный пол, а грудь тяжело вздымалась. Под черным плащом растекалась красная, как знамя Октября, кровь. Рядом, плача и прижимаясь к стене, стояла Уксусова, которую Волков распознал по фотографии. Несмотря на все её отчаянные крики, на площадку из соседей никто не вышел.

– Что? Где? Когда? – заорал Волков, обращаясь непонятно к кому. Уксусова махнула рукой вверх, но объяснить ничего не смогла. Волков взял Клубникина под руки, но тот застонал, и он снова опустил его на пол. Затем, поняв, что произошло, Волков принялся звонить во все двери.

Настя Уксусова сошла на перрон в прекрасном настроении. Две недели, проведённые в Стокгольме – это новые связи, новые впечатления, новые возможности. Дорога Уксусовой не показалась изнурительной – самолёт «Москва – Стокгольм», купейный люксовый вагон, приятные попутчики. Огорчало, конечно, то, что снова придется окунуться в мир отечественной действительности, но в то же время после посещения заграницы советский человек уже свысока смотрел на жизнь внутри страны, и поэтому проблемы её отходили на второй план. Шагая по перрону Московского вокзала, Настя прикидывала, что купит на заработанную в Швеции валюту, что и кому она продаст из вещей.

– Настя! – раздался окрик, когда она подходила к стоянке такси. Уксусова оглянулась.

– Ой, Виталик! Ты как здесь?

– Да я случайно, договорились с другом встретиться, сходить в оперу, а его уже полчаса нет, наверно, не смог. А ты-то откуда?

– Ты, что, забыл? Я ж тебе говорила в последний раз, что в Швецию еду. Вот оттуда и возвращаюсь.

– Ух ты! – Виталик взял у Насти чемодан. – Ну, давай, рассказывай. Не возражаешь, если до дома провожу? А то давай, ко мне заедем?

– Да нет, спасибо. Мне домой надо, устала с дороги.

Виталик поймал частника, погрузил чемодан, Настю и сел сам:

– Давай, шеф, на Юго-Запад.

Подъехав к дому, Виталик расплатился с шофером и распахнул перед Уксусовой двери подъезда.

– Прошу, мадам…

Клубникин заметил машину, когда поднялся со ступенек, чтобы сходить по-малому в мусоропровод. Осмотрев вышедших острым профессиональным взглядом, Володя мигом узнал Уксусову. Блондин, неся чемодан, подошел к двери и пропустил Настю вперед. Клубникин прильнул к проему между перил. Уксусова жила на седьмом этаже, поэтому Клубникин неслышно спустился на восьмой. Сердце учащенно стучало, ладони вспотели, и хотелось высморкаться, но он переборол себя и весь превратился в слух.

Первые доказательства, подтверждающие правильность умозаключений оперов, проявились вместе с жалобным писком, донесшимся из закрытого лифта: «А-а-а… Помоги…», который мгновенно захлебнулся под действием умелых рук. Лифт остановился на пятом этаже. Клубникин слетел вниз.

По пути он автоматически сунул руку под мышку, к кобуре, и с ужасом вспомнил, что пистолета в кобуре нет. Приказом начальника РУВД Головко оружие выдавалось только при предоставлении мотивированного рапорта, подписанного у него лично. Произошло это после того, как пьяный опер в метро положил на пол весь вагон, в результате чего Головко получил выговор. Сотрудники вследствие данного нововведения предпочитали ходить на задания без оружия, так как подписание рапорта занимало по меньшей мере полдня. Поминая добрым словом пьяного опера, Головко и Волкова, Клубникин сунул руку в карман плаща, но, кроме «Секса», ничего там не обнаружил.

Пока мысли мелькали в его охваченной жаром голове, двери лифта распахнулись, и взору Клубникина предстала живая иллюстрация к шекспировскому «Отелло». Молодой парень локтем прижимал к стенке лифта горло Уксусовой, которая уже не дёргалась, а только бессильно хрипела. На кисти преступника Клубникин успел разглядеть наколку «щит и меч».

Поняв, что если и дальше продолжать любоваться картинкой, то Уксусова и вовсе задохнётся, Клубникин с криком «Получай, сука!» запустил «Сексом» в физиономию верзилы, вследствие чего тот немного, но всё же ослабил свою хватку. Володя, в отличие от Шерлока Холмса, не знал приёмов смертоносной борьбы борицу, поэтому он, как Акела, прыгнул на руки парню, пытаясь ослабить его захват на горле посиневшей жертвы. В результате все трое дружно выпали из лифта и чем-то стали напоминать трёхслойный сэндвич.

Наконец девушка выскользнула из крепких мужских объятий и откатилась в сторону. Клубникин в свою очередь тут же получил сильнейший удар в пах, но так как был заядлым футболистом и зачастую получал подобные удары мячом, Володя устоял и нанес ответный – наотмашь кулаком – но попал в перила. Девица пришла в себя и заорала, как кошка, которую несут топить. Блондину реклама была явно не нужна, он выхватил из кармана заточку и прыгнул на лежащую Уксусову. Но на какую-то долю секунды Клубникин опередил его и накрыл собой рыдающую Настю, раскинув над ней свой черный плащ, будто ворон – крыло над птенцом. Удар пришелся чуть выше пояса. В последний раз Володя лежал на женщине, да и то не с обычной целью, а чтоб спасти ту, которую и видел-то впервые.

Снизу послышались бегущие шаги, и блондин рванул наверх, чтобы удрать через крышу. Уксусова выползла из-под Клубникина и усадила его к перилам. Угасающим взглядом Клубникин окинул вбежавшего на площадку Волкова, лужу крови под собой и потерял сознание.

ГЛАВА 5

Плачущая Уксусова сидела перед Соловцом и Кивиновым, размазывая по лицу тушь.

– Я… я ничего не могу понять. Виталик ко мне хорошо относился, ну, точнее, против меня ничего не имел. Да и отношений серьёзных у нас не было.

– Выкладывай всё про него, иначе он рано или поздно тебя всё равно достанет. Из-за тебя, дуры, опер в больнице загибается, а ты здесь сопли глотаешь.

– Да, да, конечно. – Уксусова понемногу приходила в себя. – С чего начать-то? – спросила она и тут же продолжила: – Ну, в общем, познакомились мы 8 марта, кажется, в «Паланге». Он один был, я тоже без сопровождения пришла – поужинать просто.

– Перед 8 марта, Георгич, в «Паланге» серия с клофелином прошла, и наша сеньора очень катит по приметам с преступницей… Так что про ужин ты нам не рассказывай.

– Нет!!! – как ужаленная заорала Уксусова. – Я там всего-то один раз была, когда с Виталиком познакомилась.

– Ладно, продолжай, – успокоил её Соловец. – О клофелине после.

– Виталик сам ко мне подсел, познакомились, поболтали, вообще, ничего особенного, потом ко мне поехали, ну и дальше как обычно… Утром он ушел, я телефон ему свой дала, он не записывал, у меня простой номер.

– А о себе что рассказывал?

– О себе? О себе? – долго морщила лоб Уксусова. – Я как-то и не спрашивала. Говорил, что служил в спецназе, но я подумала, что треплет, хотя парень-то здоровый. Живёт где-то в центре. Про работу ничего не рассказывал. Плел что-то про несчастную любовь, так они все плетут – цену набивают.

– Ну, дальше.

– Недели через две он мне позвонил, пригласил куда-нибудь сходить, я и согласилась. Были, кажется, в «Карелии», но на ночь он не остался, сослался на какие-то дела или на больную бабушку.

– Адрес, телефон оставил?

– Нет, я тоже как-то не спрашивала. Стойте, так он же телефон Наташке Железнёвой оставлял, ну да, точно, там же, в «Карелии». Неделю спустя он снова меня пригласил, а со мной Наташка напросилась, она тогда на мели была, хотела подработать, ну я и взяла её с собой.

– А почему ей он телефон оставил?

– Ей срочно письмо надо было передать в Нью-Йорк, а Виталик сказал, что у него знакомый скоро едет. Она дала ему свой телефон, он его ещё на рубле записал – салфеток почему-то не было – и оставил ей свой. Вы позвоните Железнёвой, у неё в книжке записной должен быть.

– Железнёва повесилась. Её замучали совесть и антиморальная сторона её деятельности.

– Ну и шуточки у вас… – Уксусова недоверчиво посмотрела на Кивинова.

Соловец достал из стола записную книжку Железнёвой.

– В эту книжку она записала?

– Да, – побледнев ответила Уксусова. – На последней странице.

– Этот? – показал на номер Соловец.

– Ага, – кивнула она. – Я хорошо помню, Наташка уже подвыпившая была, никак не могла букву «В» найти. А откуда у вас книжка?

– От верблюда! Сказано же, нет больше Наташки. Перестало биться девичье сердце, – съязвил Кивинов.

– А потом что было? – продолжал Соловец.

– А больше я его и не видела. Подумала, что если у него серьёзно, он меня сам найдет, а если просто так, потрахаться, так зачем он мне? Что я дура – задарма-то? В общем, не звонил больше. А из Швеции я прилетела, он меня на вокзале встретил, сказал, что случайно, предложил до дому проводить.

– А откуда он мог знать, когда ты вернешься?

– Наверно, от Наташки – я только ей рассказывала. Кивинов принес цепочку и куртку.

– Вещи его?

– Да, в куртке он в «Карелию» ходил, а цепочка точно его – брелок необычный.

– Хорошая у тебя память, поэтому отправляйся-ка ты в камеру и вспоминай про клофелин. Ну а коли не вспомнишь, что ж, придется тебя тогда отпустить, и уж поверь нашему опыту, второй раз Виталик не промахнется, – произнес Кивинов, распахивая дверь кабинета. – Давай, овца, шевели копытами.

Клубникин тихо скончался под утро в больнице имени Костюшко. Правда, перед этим он на несколько минут пришел в сознание и увидел перед собой Соловца в белом халате, что-то объясняющего ему и подсовывающего ему какой-то лист бумаги. Откуда-то издалека до него доносился голос начальника:

– Володя, на всякий случай подпиши, не пижонь. Уксусова, зараза, не видела, как он тебя ударил, глухарь может быть капитальный, а у нас сейчас с тяжкими плохо. А если мы его расколем, то объяснение это выкинем. Тут написано, что там гвоздь из стены торчал, ну ты на него случайно и напоролся. Вова, выручай, ты же должен нас понять.

До Клубникина дошел смысл происходящего, слабеющей рукой он взял ручку и подписал лист, потом притянул к себе Соловца и что-то прошептал ему на ухо.

– Три-два в пользу «Динамо», – сказал Соловец, пожал руку Клубникину и вышел из палаты.

Кивинов в крайне тоскливом настроении сидел в своём кабинете, когда туда заглянул дежурный.

– Андрюха, выручай, оформи трупик, не криминальный. Бабка из квартиры уже неделю не выходит, запах пошёл, соседи звонят, требуют проверить. Сгоняй, а?

– А что, участковых нет?

– Все в рейде по борьбе в коррупцией, в отделении только дежурный наряд.

– Куда ехать-то?

– На Стачек, за общаги.

– Машина будет?

– Бензина нет, – виновато пожал плечами дежурный.

– Понял, – вздохнул Кивинов. – Ладно, чёрт с вами, давай адрес.

Упаковав сумку противогазом и бланками протоколов, Кивинов отправился на трамвайную остановку. Был час пик, народу на остановке скопилось многовато, но так как ехать надо было квартала три, пришлось пристраиваться к толпе. Трамвай, штурмуемый пассажирами, врос в рельсы и, казалось, уже не тронется никогда. Сзади звонили ещё три трамвая, но население почему-то упорно лезло именно в этот. Кивинов спокойно стоял в сторонке, не надеясь даже близко подойти к вагону.

Водителю наконец вся эта канитель надоела, он включил микрофон и зычным голосом проорал: «Товарищи, садитесь все, трамваев сегодня больше не будет!» Ответом на шутку водителя послужил дружный хохот тех, кто обладал хоть каким-то чувством юмора. К сожалению, в толпе оказались и такие, кто оным достоинством и вовсе не обладал. Поэтому Кивинов мигом был втянут в устремленный к дверям поток легковерных пассажиров. Несколькими секундами спустя он оказался втиснутым между широким задом дамочки на площадке трамвая и чьим-то обширным животом сзади. Но поделать он уже ничего не мог, всё свершалось помимо его воли. Сумка с противогазом совершенно по-хамски влезла кому-то между ног и возвращаться к хозяину явно не хотела.

– Молодой человек, – прошептал голос сзади, – ну, ещё немножко вперед продвиньтесь. У меня дети одни дома.

– А я на труп еду! – забывшись зло рявкнул Кивинов.

– Куда? На труп? На какой труп?

– На рогатый, мать вашу, – заорал Кивинов, задыхаясь от давки, после чего любознательный голос куда-то сгинул, и двери наконец закрылись.

– Слава Богу, поехали, – раздались радостные голоса в вагоне.

Квартира с усопшей бабкой была на первом этаже. Вызвавшие милицию соседи долго объясняли, что Мария Степановна живёт одна, часто болеет, последнюю неделю не выходит, а от дверей идёт неприятный запах. Кивинов пригнулся к замочной скважине – действительно воняло. Дверь была мощная, и Андрей решил залезть в квартиру через лоджию, но когда он объяснил соседям, что сейчас в их присутствии он будет проникать в квартиру покойной, о чем составит протокол, где им надо будет расписаться в качестве понятых, то сердобольные граждане мигом исчезли за своими дверьми и на звонки больше не отвечали. Обойдя в течение получаса весь подъезд и так и не найдя понятых, Кивинов плюнул, решив обойтись своими силами и вписать в протокол липовых людей. Не в первый раз. Ничего страшного.

Найденной на лоджии отверткой он вынул стекла, затем снял с себя куртку и свитер, чтоб не пропахли, и остался в одной футболке, с которой, поигрывая пальцами-ножами, на мир смотрел Фредди Крюгер, персонаж известного американского сериала «Кошмар на улице Вязов». И, натянув на голову противогаз, Кивинов влез в окно.

Комната не убиралась давно, в кастрюлях и мисках плесневело бабкино варево, и Кивинов был безумно рад, что догадался прихватить с собой противогаз. Сама покойница лежала на кровати, уткнувшись лицом в стенку и завернувшись в кучу тряпья. Кивинов сел на единственный стул, сдвинул в сторону кастрюли и принялся писать протокол осмотра трупа, решив найти документы Марии Степановны немного попозже.

«Интересно, когда я умру?» – вдруг в его голове мелькнула шальная мысль. Кивинов тяжело вздохнул.

Вот жила себе одинокая бабка, умерла, и дела никому нет, ни детям, ни внукам. Хорошо, хоть соседи позвонили. А то был как-то случай – умерла бабуля и лежала в своей квартире года два, не меньше, до тех пор, пока её не обнаружили квартирные воры, вынесшие дверь. Видимо, поживиться чем-нибудь хотели. Да, можно только представить себе их состояние, когда в кровати они обнаружили высохший скелет. Воры бежали из квартиры со всех ног, даже старинных икон не прихватили. Зато их потом прихватили работники морга, не бывшие столь суеверными.

Кивинов закончил протокол и стал искать паспорт усопшей. Нечаянно он зацепил одну из кастрюль, которая с грохотом рухнула на пол. «Чёрт!» – ругнулся он, поднял кастрюлю и, поставив её на место, продолжил поиски. Вдруг его взгляд остановился на кровати.

На ней, судорожно вцепившись в белье и выпучив старческие глаза, сидела Мария Степановна, уставившись на Кивинова парализованным, ничего не понимающим взглядом. То, что ещё минуту назад она была совсем в другом положении, у Кивинова сомнений не вызывало.

– Жива, мать твою так! – понял вдруг он, и ту до него дошло, что в противогазе, с Фредди Крюгером на груди и с ножом в руках, которым он безуспешно пытался открыть абсолютно чужой комод, он выглядит по меньшей мере, нефотогенично.

Кивинов опустился на стул, а Мария Степановна, пробормотав что-то себе под нос и перекрестившись, вновь упала на кровать. Андрей стащил с себя противогаз, в нос ударил резкий запах плесени и мочи. Подойдя к бабке, он потрогал пульс. Мария Степановна была жива, но находилась в глубоком обмороке. Кивинов набрал телефон «скорой», а затем позвонил в дежурку.

– Андрюха, ну куда ты пропал? Давай данные покойной.

– Она жива, мудак! – прорычал Кивинов и бросил трубку на рычаг.

Затем открыл для «скорой» входную дверь, вылез на лоджию, оделся и побежал на остановку. Приехав в отделение, он вдруг с ужасом вспомнил, что оставил у бабки на столе сопроводиловку в морг на вскрытие и протокол осмотра её трупа, причем написанный со всеми подробностями, вплоть до описания нижнего белья старухи, которого Кивинов, естественно, в глаза не видел, а взял из головы, так как по закону требовалось описывать всё, что находится на трупе. Возвращаться к бабке он не захотел.

Как выяснилось часа два спустя, Мария Степановна неделю назад заболела и всё время лежала на кровати, даже естественные надобности справляя под себя. От скисшей пищи и нечистот и пошёл тот самый настороживший соседей запах. На их звонки в дверь она не отвечала, потому что постоянно спала. Приехавшие по вызову врачи обнаружили её в состоянии панического транса, но, сделав укол, привели её в чувство. То, что больная пыталась объяснить врачам, так и осталось бы для них загадкой, не найди они оставленного Кивиновым протокола. Оказав старушке помощь, доктора умчались, бросив протокол на том же самом месте, может, специально, чтобы повеселить «усопшую», а может, чтобы в скором времени не писать новый.

Кивинов, вернувшись с удачного оформления «трупа», заглянул в дежурную часть, намереваясь высказать дежурному всё, что он о нём думает. Но дежурный был занят. Перед ним на скамейке, широко раскинув ноги, полулежала дама лет шестидесяти и во весь голос требовала провести экспертизу на предмет изнасилования её её же бывшим мужем. Дежурный из-за своего стола виноватым голосом объяснял ей, что этого сделать не может, и направлял её в женскую консультацию, но гражданка требовала провести экспертизу немедленно.

Рядом, на полу, помощник дежурного безуспешно пытался связать подвыпившую полуголую девицу, осыпающую всё отделение отборным матом. Делал он это, по его словам, уже третий раз в течение часа. Может, руку ввиду своей молодости набивал, а может красотка гибкая попалась. Как бы то ни было, сейчас помдеж вязал её «ласточкой».

Поняв, что у дежурной части хватает забот и без него, Кивинов отправился к себе.