Текст книги "Петербургский презент (сборник)"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

ЧАСТЬ 2

ГЛАВА 1

ИЗ ДОКУМЕНТОВ:

УТВЕРЖДАЮ:

Начальник Кировского РУВД полковник милиции Головко Н.А.

15 апреля 1992 года

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

об отказе в возбуждении уголовного дела

г. Санкт-Петербург 15.04.92 года

Оперуполномоченный УР 85 отделения милиции, лейтенант милиции Клубникин В.В., рассмотрев материал КП-5125 от 12.04.92,

УСТАНОВИЛ:

15 апреля 1992 года в 85 отделение милиции обратился гр-н Коленвалов А.А., 1973 г. рождения, прож. по адресу проспект 2-го Интернационала, 80, кв. 5, учащийся СПТУ-42, с заявлением о пропаже принадлежащего ему мотоцикла «Ямаха», гос. номер В 0006 СП. Мотоцикл находился возле дома, противоугонными средствами защиты оборудован не был. Проведёнными оперативно-розыскными мероприятиями установить местонахождение мотоцикла не представилось возможным, однако проверкой также установлено: мотоцикл располагался в 70 метрах от свалки бытовых отходов (помойки), прикреплён к месту стоянки не был. В ночь с 11 на 12 апреля, согласно полученной метеорологической справке, дул шквальный ветер (20 м/сек), в результате чего мотоцикл мог порывом ветра откатиться к месту расположения свалки и упасть за кирпичное ограждение. Таким образом, любой проходящий мимо мог увидеть его и забрать как бесхозный или выброшенный, т. е. состава преступления в данном случае не установлено.

Учитывая всё вышеизложенное, руководствуясь ст. 5 п. 2 [3]и ст. 113 [4]УПК РСФСР, ПОСТАНОВИЛ:

1. Уголовного дела по данному факту не возбуждать, материал проверки прекратить и сдать в архив 85 отделения милиции.

2. Розыск мотоцикла прекратить.

3. О принятом решении заявителя уведомить устно.

Оперуполномоченный УР 85 о/м Клубникин В.В.

– Дай закурить, Василич, – жалобно попросил Зубр у сидящего напротив Кивинова и вытер вспотевший лоб.

– Сначала разговор, удовольствие потом. Сам дашь расклад – разрешу написать явку с повинной, поменьше получишь.

– Что рассказывать-то?

– Я понимаю, – вступил в разговор Соловец, – за тобой пакостей всяких – не сосчитать. Нас интересует вот эта зелёная куртка. Учти, там документы остались, так что сами, если что, у хозяина узнаем, каким образом она у него пропала.

Документов там, конечно, не было. Соловец блефовал, но Газонский после предъявления найденной у Хмеля куртки явно струхнул и всё принимал за чистую монету.

– И потом учти, – продолжал Соловец, – Хмель раскололся и сидит сейчас в соседней камере. Мозгами побыстрее шевели.

Это тоже был блеф чистой воды. Во-первых, Хмелем в угро даже и не пахло, он сейчас, в лучшем случае, перевернулся на другой бок в своей хавире, а во-вторых, в 85-м отделении была всего одна камера.

Зубр вздохнул, посмотрел на решетки на окнах и начал:

– В общем, недели две назад, число не помню, мы с Хмелем мужика в баре опустили. Не местный мужик, первый раз его видели. Зашёл он в бар, весь трясся, как паралитик, руки дрожали. Взял два пива, расплатился тысячной. Там кассир сидит наш, так он семафорит, если клиент богатый, мы ему потом десять процентов отстегиваем. Встал тот мужик за первый столик, мы сразу поняли, что лох – туда только блатные встают. Сдачу стал в лопатник пихать, а там капусты – тонн на десять, не меньше. Выпил он кружку пива и в сортир подался, а там уже Хмель. Я – сзади за ним. Ну, в сортире Хмель мужику баллоном в рожу и сунул, а я в свою очередь – кастетом ему по башке. Мужик и пикнуть не успел, свалился как подкошенный. Мы его в женский гальюн затащили, куртку содрали, бабки вытащили, и котлы ещё, кажется, Хмель снял. А затем – на выход и на дно. За неделю бабки спустили, а про куртку-то и забыли, так у Хмеля и лежала. В ней я заточку и нашел, да себе сдуру оставил, на всякий случай, а кастет выкинул. Только документов там никаких не было, – вспомнил вдруг Зубр.

– Они за подкладку завалились, – нашелся Соловец.

– А с мужиком нельзя договориться? – с надеждой в голосе спросил Зубр. – Чтобы заяву забрал?

– Ну, ты же грамотный человек, Газонский, знаешь, что по тяжким преступлениям заяву не забрать.

– А это, что, тяжкое?

– Для тебя, конечно, семечки, а по закону – статья 146 УК [5].

– Сидеть, значит, – вздохнул Зубр. – Дайте хоть явку написать, раз обещали.

– Успеешь ещё. Вспомни-ка лучше число, когда это было.

Зубр задумался.

– Вспомнил! – после долгих раздумий воскликнул он. – 1 апреля! Мы ещё в баре ради хохмы Калмыку мочу вместо пива налили, а через полчаса мужик этот привалил.

– Тут неувязочка одна – у мужика цепочка была золотая, – глазом не моргнув, соврал Кивинов. – А ты что-то скромничаешь…

– Была, – неожиданно согласился Зубр, – я её Надьке подарил. Приметная такая цепочечка, с брелком.

Соловец переглянулся с Кивиновым. 1 апреля – день убийства таксиста, плюс зелёная куртка, плюс совпадение времени. Выходило, что Зубр с Хмелем, сами того не подозревая, грабанули убийцу таксиста. Кивинов от волнения принялся перекладывать бумаги с одного края стола на другой, Соловец же без перерыва курил и мерил шагами кабинет.

– Как мужик выглядел, помнишь?

– Да обычно, лет 30–35.

– Волосы, рост, фигура?

– Светлые, кажись, я не помню точно, мне ни к чему это было. Помню вот, деньги были тоннами, да наколка ещё на руке была.

– Какая наколка? – наклонился к Зубру Соловец.

– Не наш, не блатная. На кисти, вот здесь, – показал Зубр. – Щит и меч. А роста высокого – я снизу кастетом бил.

Больше из Зубра вытянуть ничего не удалось, поэтому ему дали лист бумаги, и он, довольный, отправился в камеру писать явку с повинной.

Соловец одной рукой держал чашку с кофе, а второй обыскивал куртку. Опытными движениями он извлекал из неё рассыпанный табак, песок, грязь и прочие обычно находящиеся в карманах ценности. Обшмонав боковые карманы, он перешел на внутренние, которые на вещественные доказательства оказались более богатыми. Во-первых, один карман оказался двойным, а во-вторых, на подкладке первого он нашел запекшуюся кровь, а в следующем кармане им был обнаружен бумажный рубль, на корешке которого зелёной пастой был записан номер телефона. Переписав номер на календарь, Соловец сунул рубль в свой карман. Судя по номеру, абонент находился в районе площади Стачек.

– Дедукция мне подсказывает, что владелец данного номера может иметь самое непосредственное отношение к нашему таинственному незнакомцу. Какие будут у собравшихся предложения? – обратился Соловец к сидящим у него в кабинете оперативникам.

– Колоть, – первым подал голос Клубникин.

– Рано, – сказал Кивинов. – Надо отдать адрес Борисову, пусть проверит через Главк своими силами.

– Борисова самого сначала найти надо, а времени терять нельзя.

– Сделаем так, – решил Соловец. – Установим адрес, я, Волков и Таранкин поедем туда, а Кивинов с Клубникиным – к Надьке, цепочку изымать. Может, что на брелке будет. На Главк рассчитывать нечего – до мая далеко, талонов на бензин ещё не выдали, а апрельские уже кончились.

Спустя полчаса оперативники покинули отдел. Впрочем, Кивинов с Клубникиным тут же вернулись. Первый решил вызвать Надьку по телефону, а у второго была назначена в своём кабинете секретная встреча с прекрасной осведомительницей.

ГЛАВА 2

Кивинов горячился. Надька, баба раза в два старше Зубра, с наглой улыбкой сидела перед ним. Уже в течение часа Андрей пытался убедить её вернуть цепочку. Однако, на все доводы Надька отвечала одним-единственным аргументом, не менее убедительным, чем все резоны на свете: «Ничего не знаю».

– Дура, вернешь цепочку – иск платить не надо, смягчающее обстоятельство.

– Ничего не знаю.

– Послушай, ты, стамеска тупая, вот явка с повинной, в которой Зубр русским языком пишет, что цепочку отдал тебе. Я же сейчас пойду к тебе на хату, все полы поотдираю, но найду!

– Ничего не знаю.

– Значит так, у нас с тобой отсюда две дороги – либо мы идём в ЗАГС [6], тьфу ты, за цепочкой, либо мы идём к прокурору, Догадываешься зачем? За санкцией на твой арест за соучастие.

Надька молчала.

Клубникин, запершись в кабинете с очередной пассией, выгнал Кивинова в его, неотделанный, и теперь через стену слышал голос коллеги, постоянно срывающийся на крик. Судя по повышенным тонам, Андрею Васильевичу пора было помочь.

Однако, Кивинов всё-таки нашел лазейку, угадав сущность Надьки, которой просто было жалко отдавать цепочку, а проблемы Зубра ей были до лампочки.

– Послушай, Надя, цепочка дорога потерпевшему как память о первой любви. Ты ведь знаешь, что такое любовь?

Надька шмыгнула носом.

– Любому нашедшему цепочку он обещал хорошее вознаграждение. – Кивинов открыл сейф и достал две пачки денег, изъятых с одного обыска. – Это всё тебе, верни цепочку.

Надька протянула руку, но Кивинов мягко отстранил её.

– Вечером цепочка – утром деньги [7], – сказал он и весело подмигнул ей.

– Щас принесу. – Первая человеческая фраза, сказанная Надькой, была подтверждением хода мыслей Кивинова. – Тока не обманите.

Надька выпорхнула из кабинета, куда тут же неожиданно влетела Чучурина. Кивинов всегда удивлялся, как ей удаётся появляться так вовремя, да ещё минуя общую дверь в помещение уголовного розыска. Чучурина была возбуждена, и Кивинов настроился посмотреть очередное шоу.

– Нашли шапку? – осведомилась она.

– Увы, Маргарита Адольфовна.

– А я нашла, видела её тут на одной бабе, да догнать не смогла – она в троллейбус села. Запишите приметы.

Кивинов взял блокнот, сделал вид, что заинтересован до крайности, и начал записывать.

Клубникин, проводив подругу, решил принять активное участие в расколе Надьки, так как считал себя великим мастером сего дела. Распахнув дверь кивиновского кабинета мощным ударом ноги, он подскочил к сидевшей ко входу спиной Чучуриной, шарнул ей по затылку ладонью и визгливым голосом прокричал:

– Ну что, манда, в тюрьму захотела? Смотри, и тебя и твоего ё…ря мигом посадим!

Произошедшие за этим события можно было бы описать в отдельной книге. Определённо было ясно одно: живи великий живописец Карл Брюллов в конце двадцатого века – картина «Последний день Помпеи» была бы писана с натуры, с кивиновского кабинета. «Неполное служебное, как минимум», – хотела было промелькнуть мысль в голове Кивинова, но не успела, её обошла другая, более актуальная: «Что делать?»

Клубникин, поняв по выражению лица коллеги и по реакции Чучуриной, что он что-то перепутал, ретировался к себе в кабинет и заперся на ключ. В полубреду собирая осколки рассыпавшихся по полу очков Чучуриной, Кивинов ползал под столом, бормоча себе под нос что-то вроде «Он перепутал, я всё исправлю».

Инженер с двумя высшими образованиями и, стало быть, женщина интеллигентная, Чучурина была прекрасна в своём гневе. Очки были ещё в полёте, когда с её губ сорвался вскрик «Ой!», который плавно перешел в вой пожарной сирены, перемешанный со стуком отбойного молотка. А если к этому ещё добавить выпученные близорукие глаза, брызги слюны и вставшие дыбом волосы, то портрет вампира из фильма ужасов перед вами. Не зная, что делать, Кивинов снова принялся перекладывать по столу свои бумаги, но вскоре, поняв, что успокоительного эффекта от этого никакого, он полез в сейф, достал оттуда бутылку самогона, тоже изъятую на очередном обыске, плеснул немного в чашку и протянул Чучуриной.

– Выпейте воды, успокойтесь, – заикаясь произнес он. – Это наш новый сотрудник, он вас с преступницей перепутал, с каждым может случиться. Вы, что, сами никогда не ошибались?

Чучурина схватила протянутую кружку и залпом осушила её.

– Какие ошибки? Дайте лист, я буду писать в прокуратуру, в газету, в конце концов. Вы что себе позволяете?

Вместо бумаги Кивинов сунул ей второй стакан «воды».

Спустя полчаса Чучурина с расплывшейся до ушей улыбкой вышла из кабинета, опираясь на Кивинова и припадая головой на его тощее плечо.

– Андрюша, Андрюша, ты пойми, я женщина, я хочу любить и быть любимой, – язык её заплетался на каждом слове. – Я буду завтра ждать тебя, ты обязательно придешь, шалунишка.

«Шалунишка» тихо краснел и вытирал со щек помаду. Он довел Чучурину до выхода из отделения, надел ей на нос очки с оставшейся линзой и, сказав: «Непременно», закрыл за ней дверь, тем самым прервав её любовные поползновения.

«Душевная, всё-таки, женщина, – вздохнул он. – Лишь бы до дому дошла».

Согласно полученной Соловцом в жилконторе справке Железнёва Наталья Викторовна, двадцати трёх лет от роду, проживала в двухкомнатной квартире сталинского дома одна. Сам дом располагался сразу за памятником Кирову, в результате чего окна квартиры Натальи Викторовны выходили прямо на здание Кировского РУВД, что, несомненно, должно было оказать положительное влияние на её моральный облик. Однако после разговора Волкова и Таранкина с соседями Железнёвой по площадке вырисовывалась не очень лестная для неё картина.

Квартира, как выяснилось, досталась ей по наследству от матери, умершей два года назад. Отца у Железнёвой не было вовсе, а если и был, то чисто формально. Обилие приходящих к ней знакомых мужского пола, в том числе негроидной и монголоидной расы, новые дорогие вещи и украшения позволяли сделать вывод, что Наталья Викторовна была проституткой. Валютной. До смерти матери она училась в каком-то техникуме, но не по желанию, а скорее под влиянием материнской ласки, и, получив полную свободу, она тут же решила – учебе конец, и окунулась в полный романтики мир путан, сутенёров и партнёров, одним словом, с головой бросилась в эротический бизнес. Судя по появившимся за последний год в квартире роскошным предметам быта, работала Наташа, что называется, не покладая ног.

Соловец позвонил в дверь и прислушался. Как и предполагали оперативники, дверь никто не открыл.

– Я её уж неделю точно не вижу, – подсказала бабуля из соседней квартиры.

– А обычно дома живёт?

– Когда как, но больше чем на два дня не пропадала.

– Родственники у неё ещё есть?

– Не знаю, мать, когда жива была, с каким-то анжинером ходила, а есть ли кто-нибудь у них, сказать не могу.

– А вам ничего не говорила? Может, уехать куда собиралась?

– Ездит-то она летом. На юг. А по весне завсегда дома.

Соловец дернул ручку. Двойная сталинская дверь не сдвинулась ни на миллиметр.

– Надо динамитом, – посоветовал Волков.

– Нельзя, звонок поломаться может, – ответил Таранкин.

Минут десять все стояли в нерешительности. Деликатного предложения вынести дверь ни от кого пока не поступало. Это и понятно – последствия могут быть самые неожиданные. Положительный результат гарантировался только в том случае, если бы за дверью сидел убийца и писал явку с повинной, а во всех остальных случаях грозило служебное расследование за незаконное посещение квартиры со всем арсеналом штрафных санкций, говоря футбольным языком, вплоть до удаления с поля. Однако отсвечивать в подъезде становилось скучновато, и Соловец решил сбегать в прокуратуру и заручиться там поддержкой, объяснив всю комичность ситуации.

В прокуратуре, вероятно, с пониманием отнеслись к проблемам уголовного розыска, так как Соловец вернулся с ломиком и двумя сантехниками.

– Приступайте, – скомандовал Соловец, и двое тощих сантехников начали эстафету под девизом ломать – не строить. Однако, ввиду слабой комплекции мужичков и сталинской крепости дверей, эстафета вскоре грозила сойти с дистанции. Волков, которому эта борьба железа и дерева быстро наскучила, отобрал ломик у сантехников, отработанным движением завел его за косяк и приналег своим богатырским плечом, Таранкин, в свою очередь, что было сил рванул ручку на себя. Дверь, прихватив с собой изрядный кусок косяка, распахнулась. Вторую дверь просто выбили.

Первым, что ощутили оперативники, зайдя в квартиру, был сладковато-приторный запах «духов», именуемых в судебной медицине «Газообразные продукты разложения мёртвых организмов». Источник аромата был обнаружен в большой комнате висящим на крюке люстры. Даже неискушённому в криминалистике человеку было бы сразу понятно, что Наталья Викторовна (а это, исходя из обморока соседки, была именно она) повесилась несколько оригинально.

Оригинальность эта состояла в том, что петля, в коей покоилась шея, находилась на высоте метров трёх от пола, а никаких предметов, указывающих на то, как покойница умудрилась туда попасть, в округе обнаружено не было. Зато свободный конец петли свешивался почти до пола. Повеситься в такой ситуации возможно было лишь в двух случаях: либо прыгать под потолок с подкидной доски до тех пор, пока головой не попадешь в петлю, либо сначала влезть в петлю, а затем руками выбирать веревку, поднимая своё уже безжизненное тело под потолок. Оба варианта были идеальными для самоубийства.

Таранкин притащил от соседей стремянку и, зажав одной рукой нос, перерезал веревку. Наталья Викторовна, находившаяся в жидкой стадии разложения, рухнула на пол и стала медленно растекаться. Соловец, не обращая никакого внимания на спустившуюся к ним хозяйку, бесцеремонно лазил по шкафам в поисках документации усопшей, записных книжек, фотографий и писем.

– А тут кто-то уже порылся до меня, – в конце концов многозначительно произнес он.

– Георгич, пора на поверхность, кислород кончается, потом поищем.

– Вызови лучше местных, пусть труповоз закажут.

Через минуту он стоял посередине комнаты, тёр подбородок и пускал дым в потолок.

– А ну-ка, граждане сыщики, проявите дедукцию – где, по вашему, женщина может хранить интимные записи?

– В белье.

– В косметичке.

– А вот и нет. Оказывается вот где, – сказал Соловец, извлекая из шкатулки для презервативов маленькую записную книжку. – Хорошо, что наш таинственный незнакомец не знаком с секретами дедукции, а то бы мы остались совсем ни с чем.

Пока оперативники осматривали квартиру и беседовали с соседями, прибыл местный участковый для оформления трупа.

– День добрый, – поздоровался Соловец. – Начальник уголовного розыска 85-го отделения.

– Что тут такое? – Вид у участкового был такой, будто его разбудили в три часа ночи и заставили прыгать с парашютом.

– Да, пустяки. Мокруха.

– Какая мокруха? Не видите – сама повесилась, – недовольно пробурчал участковый.

Соловец не стал спорить, это было бессмысленно. Без явных признаков насилия 102-ю [8]никто не возбудит, так зачем же портить показатели?

– Если у вас нет к нам вопросов, – сказал он, – то мы пойдём.

– А кстати, как вы тут оказались? – вспомнил участковый.

– Я тут живу, – соврал Соловец, зная, что всё равно участковый ничего проверять не будет. – В квартире 45. Учуял запашок, ну и решил сломать дверцу. А ребят своих пригласил, чтоб помогли. Ну, всё, пока.

Пока Соловец это говорил, участковый успел закончить протокол осмотра, который уместился на половине листа и заключался, в основном, в том, что труп лежит на полу с петлёй на шее и с явными признаками смерти. Затем, дав подписаться понятым, сей придирчивый страж порядка опечатал дверь и вместе с оперативниками покинул квартиру.

ГЛАВА 3

ИЗ ДОКУМЕНТОВ:

Начальникам служб и подразделений ГУВД, РУВД, ГРОВД г. Санкт-Петербурга и области, начальнику метрополитена, командирам строевых подразделений.

Доводим до вашего сведения, что в связи с недостаточностью ресурсов руководством МВД Российской Федерации принято решение:

1. Сократить нормы выдачи рубашек серо-голубых на одну штуку, положенных с апреля 1992 года по апрель 1993 года, кроме вновь принятых.

2. Срок носки ботинок и полуботинок коричневых и черных увеличить на шесть месяцев с выплатой денежной компенсации в размере стоимости полугодового износа.

3. Сотрудникам милиции при отсутствии на складах положенных по нормам предметов форменного обмундирования выплачивать денежную компенсацию.

Начальник службы тылового обеспечения г. Санкт-Петербурга и области Бинчук О.В.

Кивинов, проводив Чучурину, решил заглянуть к Клубникину, чтобы выразить благодарность за «неоценимую помощь» в расколе Надьки. Клубникин беседовал по телефону, пребывая по стойке «смирно», видимо, рапортуя кому-то о своих достижениях.

– Расколол я её, как бог черепаху. Она, сучка, наколку на хату дала.

– Бог не колол черепаху, – вмешался Кивинов, – он её обидел.

Но Клубникин не слушал его, так как взахлёб продолжал:

– А по низам идёт, что хат за ними – море, по всему городу бомбили. Она, стерва, и нашим и вашим. В дежурке у всех сосала и на связи у ихнего опера была. Так что, вы бы подключили другие районы, команда всё-таки серьёзная, вам там, в Главке, попроще.

Внезапно Клубникин оборвал доклад и слегка побледнел, как будто получил справку с диагнозом СПИД.

– А кто это? – затем спросил он. – Мастер ПТУ? Насчёт характеристики? Ой, я вас с Литейным перепутал. Ну ничего, вы меня понимаете, вы тоже свой человек.

– Какой-то ты сегодня рассеянный, – заметил Кивинов. – Смотри, пистолет с зажигалкой не перепутай, Кутузов.

К возвращению Соловца & Со. от Железнёвой Кивинов уже получил от Надьки желанную цепочку, но вместо денег сунул ей куклу, изъятую у одного крупного мошенника. К этому времени Надька, наверно, уже обнаружила подлог и поминала Кивинова недобрым словом, однако поделать ничего не могла. Зубра же Кивинов выгнал, положив явку с повинной в сейф, дабы держать Газонского на постоянном крюке. А сейчас Андрей сидел у Клубникина и рассматривал цепочку.

По радио транслировалась детская передача. Слащавый голос диктора бубнил:

– Хороший ответ на нашу загадку прислали два друга из детского садика № 85 Вова Клубникин пяти лет и Андрюша Кивинов четырех. Так как дети ещё не умеют писать, то на вопрос: «Без окон без дверей полна горница людей» они нарисовали красивый домик с тремя буковками КПЗ. И хотя ответ не совсем верен, на самом деле это огурец, но домик нарисован очень красиво. Молодцы, ребята!

Кивинов поднял глаза на Клубникина.

– Твоя работа?

– А что, по-моему, очень неплохо.

– Рисовал сам?

– Ленка помогла.

– Что, делать нечего? А если услышал бы кто?

– Я пошутить хотел.

– Козёл. Я тебя так в следующий раз подставлю, на весь Питер прославишься. Вова Клубникин пяти лет. Ну, писать-то ты точно не умеешь.

Кивинов подошел к окну, немного успокоился и вернулся за стол.

– А тебе не кажется, Вольдемар, – вновь обратился он к Клубникину, – что Астров слишком уж заинтересован в расследовании этого убийства таксиста? Обычно-то он к нам и носа не сует.

– Действительно странно. Меня чего-то он тоже достаёт, ссылается на плохую раскрываемость.

– Его раскрываемость волнует, как меня независимость Гондураса. Сдаётся мне, он что-то темнит. На днях я его у окна Соловца заметил, стоял там будто бы случайно, а сам разговоры подслушивал. Надо будет с шефом посоветоваться.

– Здорово, кот помойный! – Кивинов с улыбкой на лице зашёл в кабинет спецслужбы гостиницы «Карелия», где за столом, как султан на подушках, восседал опер 13-го отдела Главка Бомарев Женя. Рядом с Бомаревым Кивинов приметил симпатичную особу лет семнадцати в лосинах и мини-юбке. Особа ластилась к Жене и смотрела на него, как кошка на сметану.

– Привет, каланча. Тебя каким ветром к нам занесло?

– По делу, по интимному.

– Понял. А ну-ка, пташка, полетай где-нибудь, только далеко не залетай. – Женя шлепнул «пташку» по попке, после чего та выпорхнула из кабинета.

– Все с бабами, – заметил Кивинов.

– А что делать? – вздохнул Женя. – Специфика такая. Устал я от них, – пожаловался он, – борьба с проституцией выматывает.

По расплывшемуся Жениному лицу определить было нелегко, кто же кого выматывает. Щеки его торчали откуда-то из-за ушей, тройной подбородок упирался в ворот финской рубахи, полностью скрывая за собой весьма дородную шею. Год назад, когда Женя ушел из 85-го отделения в «спецуру», по комплекции он был чуть толще Кивинова, да поменьше ростом, сейчас же он был похож на больного, страдающего ожирением.

– Ну, рассказывай, как вы там без меня? Что нового?

– Плохо, Женя, плохо. Как ты ушёл, совсем глухарями заросли. Возвращайся, а, Жень, раз тебе здесь тяжело?

– Э, нет, радость моя. Моё место здесь, – ответил Женя, который за пять лет работы в отделении раскрыл дела два всего лишь. – Ну, выкладывай, зачем пожаловал?

– Меня интересует некто Железнёва.

– Наташенька? Неужто вляпалась?

– Нет, повесилась. Или повесили, что не принципиально, там всё равно отказник.

– Боже мой, а как она делала… – Тут Бомарев поперхнулся. – Так что тебя конкретно интересует?

Кивинов в двух словах рассказал об убийстве.

– Так, сейчас подумаем. – Бомарев почесал бритый затылок. – А ну-ка, позовем кого-нибудь. – Он нажал кнопку на крышке стола. – У меня тут автоматизация, чтобы по гостинице зря не бегать. Сейчас дежурная придет.

И действительно минуты две спустя в дверь постучались, и в кабинет вплыла особа с рыжими волосами и фигурой Мадонны.

«Какая ж это дежурная? – подумал Кивинов. – Это ж вылитая проститутка».

– Нинок, присядь, – указал Женя на кресло. – Расскажи-ка ты мне что-нибудь про Наташку-гимназистку, за мной зачтётся. Пущу сегодня на интуристовский этаж.

Нинок щелкнула зажигалкой:

– А что про неё рассказывать? Она у меня не работала, хотя бывала. В паре она была с Настькой-ложкомойкой. Эта наша бывшая, знаешь?

– А что-то Настьку давно не видно…

– Так она в Швеции, по путёвке, скоро приедет.

– Слушай, а мужика ты с ней не видела, высокого, в зелёной куртке, блондина?

– Ну ты даёшь, Жень. У них каждый день мужиков, как в Бразилии обезьян, и все блондины.

– А ты припомни, он, возможно, не клиент.

– Если не клиент, тогда дай подумать. – Нинок принялась пускать кольца в потолок. – Да, был у неё похожий, пару раз в ресторан приходил, кажется, Владик или Виталик, я не помню. В куртке я его видела один раз – точно, в зелёной. Не знаю, что у них там было, Настька трепаться об этом не любит.

– А Наташка была знакома с этим парнем?

– Думаю, да. Они один раз вместе в ресторан приходили.

– Ну, спасибо, Нинок, ступай. – Женя указал на дверь. – Дежурной по этажу я позвоню.

Путана с улыбкой вышла из кабинета.

– Ну что, ты всё узнал? – обратился к Кивинову Женя.

– Почти. Мне бы ещё адресок Настьки поиметь неплохо, да, пожалуй, баночку «Хайнекена».

– Это можно, – ответил Женя, доставая журнал. – Записывай: Уксусова Анастасия Федоровна, Жукова, 25–100.

Затем он протянул руку к забитому заграничной снедью холодильнику, вытащил оттуда банку пива и сунул Кивинову. За всё время общения он так ни разу из-за стола и не встал.

– Ты заходи, если что. Привет нашим передавай, – произнес он, протягивая Кивинову пухлую руку.

Уходя из гостиницы, Кивинов услышал звонок. Женя жал кнопку.