Текст книги "Принцип вины"

Автор книги: Андрей Кивинов

Соавторы: Олег Дудинцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Егоров корпел над квартальным отчетом. К каждой цифре, проставленной собственной рукою в расчерченные графы, он относился, как курица-наседка к высиженному цыпленку,– то есть заботливо, нежно и ревностно. Это был важный элемент «штабной культуры», которую подполковник любил с юношеской страстностью. Процесс был таким же интимным, как соитие с желанной женщиной. Поэтому Сергей Аркадьевич недовольно поморщился, когда в дверь робко постучали.

– Войдите...

В кабинет вошел изможденный Толстых в слегка помятом костюме. На этот раз Егоров улыбнулся от души. Свою часть договора он выполнил, теперь настала очередь шведской сантехники.

– Геннадий Ефимыч, ну наконец-то!.. Я все подготовил, а вас нет... Ну как, подняли авторитет?..

Бизнесмен тяжело опустился на стул. Подполковник успел заметить, как сильно он изменился: лицо осунулось и пожелтело, под глазами фиолетовые круги, руки дрожат, в шевелюре появились седые пряди... Егорову показалось, что за полторы недели «сиделец» постарел лет на пять.

– Лучше б не поднимал...– Толстых мрачно взглянул на хозяина кабинета.

– Я же предупреждал, что у нас не Швеция... Ну, мы свои условия выполнили, теперь ваша очередь.

– Извините, Сергей Аркадьевич, но... – В эту минуту Тостых выглядел как олицетворение мировой скорби.

Улыбка сползла с лица Егорова, радость сменилась недоумением:

– Что «но»?...

Толстых поднялся со стула и, глядя куда-то в пространство, произнес:

– Закрыл я фирму...

Челюсть начальника поехала вниз.

– Как «закрыл»?!

– Не хочу иметь с ними ничего общего...

Толстых поднялся, аккуратно задвинул стул и направился к двери. На пороге он обернулся:

– Вы были правы. Не стоит с ними связываться...

Егорову понадобилось несколько минут, чтобы выйти из ступора. Он с ужасом вспомнил, что на этаже остался всего один мужской унитаз.

Каких-то семь цифр на клочке бумаги – и многое изменилось. Такие события лежат за гранью предсказуемости, находятся во временных точках, где сходятся линии людских судеб, а потому воспринимаются как нечто привнесенное извне. Одни называют их случаем, другие – фатальной предопределенностью, но, как ни назови, суть остается неизменной.

Получив добро у начальника, Рогов и Плахов тут же, оседлав маршрутное такси, помчались на квартиру к отставной любовнице Корнилова. Та с большой неохотой выложила на стол его давнишний подарок – старинную икону в серебряном окладе. С тех пор как она рассталась с Корниловым, Ира не раз переживала трудные времена, но реликвию так и не продала, даже не закладывала в ломбард, чтобы выручить немного денег. Женщина верила, что ей помогла Святая Ирина, изображенная на иконе... И вот теперь, когда в жизни все наладилось, явились двое мужчин, показали удостоверения сотрудников уголовного розыска и унесли «образ» с собой. Как вещественное доказательство.

Закрывая за оперативниками дверь, Ира испытывала тяжелые чувства. Дело не в том, что ее лишили дорогой вещи, и даже не в том, что икона проходила по уголовному делу. Ей показалось, что она расстается со своей покровительницей навсегда...

Через час икона лежала в кабинете оперов. Мужчины разглядывали реликвию, лежащую на столе, оценивая ее как предполагаемый вещдок по делу о контролере-убийце.

– Она с ним уже лет шесть не живет. И не видится,– заметил Плахов.

– А икона?..– Виригин взглянул на коллегу.

– Давно подарил. На именины.

– И что ж, она все это время не знала?..– По лицу Макса скользнула тень недоверия.

– Говорит, нет.– Плахов вспомнил растерянное лицо женщины.

– С трудом верится...

Попытка «обкатать» версию сговора поддержки не встретила. Плахов пожал плечами:

– На вид вроде ничего. Портнихой работает.

– Чего с камикадзе-то этим будем делать?..—сменил тему Рогов.– Который телефон дал?.. Отпустим?..

– Да выпустили его уже,– отмахнулся Игорь.– Он свою миссию выполнил. И впечатлений набрался. До конца жизни хватит.

В дверях кабинета появился Любимов, его лицо сияло, как начищенная солдатская бляха. Он извлек из кармана блокнот.

– Есть контакт, мужики! Икона «паленая»!.. Стоит на учете. Похищена девять лет назад из частной квартиры на канале Грибоедова. Святая Ирина в серебряном окладе,– прочел он выписку из блокнота.

– Отлично!

– Дальше еще лучше,– продолжил Любимов.– Хозяйка, Борисова А. С. , пенсионерка, убита ударами молотка. Квартира ограблена.

– Здорово! – обрадовался Плахов.

– Мужики, вас бы кто со стороны слышал!..– Рогов укоризненно взглянул на коллег.

Замечание отскочило от Плахова, как целлулоидный шарик от теннисного стола.

– Спокойно!..—Жора повернулся к Рогову,– Но дальше – самое интересное. Убийство это раскрыто.

– Не понял?..– На лице Виригина отразилось неподдельное удивление.

Любимов снова уткнулся в блокнот:

– Обвиняемый – Григорьев Валентин Андреевич, пятьдесят седьмого года рождения, зять потерпевшей.

Рогов издал звук, похожий на свист.

Плахов нетерпеливо спросил:

– И где он?

– Приговорен по статье сто второй, пункту «е» старого кодекса к высшей мере наказания, расстрелу. Скончался в камере, не дожидаясь исполнения приговора. От сердца, наверное.

В кабинете повисло тяжелое молчание. Первым его нарушил Рогов:

– Почему же тогда икона до сих пор на учете?..

– Обычный, Вась, наш бардак! – усмехнулся Любимов.– Поставить поставили, а снять – забыли. Такое бывает. Ты сам хоть раз снимал что-нибудь с учета?

– Нет. Не до того.

– Вот видишь.

Плахов с этой версией не согласился:

– Бывает, у девушки муж умирает, а у вдовы живет!.. Нет, тут что-то не то... Надо разобраться. Давайте, я в тюрьму к Корнилову съезжу, а вы узнайте, кто делом занимался.

– Уже узнал. Даже дело в суде полистал.– Любимов не без удовольствия продемонстрировал профессионализм.– Старший опер Мухин. Нынче охраной в банке заведует.

Направляясь в СИЗО, Плахов думал не о том, как будет беседовать с Корниловым. Это уже не интересно, так же как доигрывать заранее выигранную партию. Он размышлял о том человеке, который погиб по ложному обвинению. Принять смерть во цвете лет за то, чего не совершал. Что может быть страшнее?..

Корнилов испытывал совсем другие чувства. Проходя по тюремным коридорам, Александр переживал предчувствие страшной неизбежности. В кабинете следственного изолятора сидел его злой гений, его упорный могильщик, который с усердием рыл яму, чтобы похоронить его, Корнилова, на долгие годы, а может, и навсегда.

На этот раз они беседовали с глазу на глаз, хотя Корнилов опять потребовал адвоката. Плахов не стал ходить вокруг да около – он сразу выложил перед заключенным фотографию иконы.

– Узнаешь?.. Бывшая подруга все подтвердила. Все тот же почерк.

– Чего уж тут темнить, раз накопали.– Корнилов мрачно взглянул на снимок.– Да, моя работа.

– Я же предупреждал...– глядя на поникшую фигуру собеседника, почти ласково произнес Плахов.

– Все равно больше пожизненного не дадут... – обреченно ответил убийца.– Верно, на Грибоедова это было. Лет десять назад. Тоже молотком.

– Что еще взял? – уточнил Игорь.

– Видик, золотишко... шубу, кажется. Вещи продал, а икону Ирке подарил.

Он усмехнулся, вспоминая, как обрадовалась его бывшая любовница.

– От избытка чувств...

– Она в курсе была?..

– Конечно, нет... Говорил, халтурил.

– Пиши подробно... – Игорь пододвинул обвиняемому лист бумаги и ручку.

* * *

Начальник службы безопасности банка Илья Мухин относился к тем людям, которые привыкли отдаваться делу со всей душой, а здесь, в уютном, стерильно чистом кабинете, жизнь казалась ему пресной и предсказуемой, словно меню в общественной столовой советских времен. Казалось бы, отличный оклад, интересная работа, начальственное кресло, большие возможности и определенная независимость...

Другой бы на его месте считал, что карьера удалась, жизнь устроена, и можно почивать на лаврах. Однако где-то в глубине души Илья Сергеевич Мухин немного скучал по старым временам. Ему не хватало команды единомышленников, непредсказуемости ситуаций, необходимости быстро решать задачи, всех этих напряженных моментов, которые возникают в жизни оперативника. Да, банк, престиж, собственный «мерс», но друзей он здесь так и не завел, а со старыми виделся все реже и реже...

Здесь царила совсем иная атмосфера: корпоративность только декларировалась, а в земной реальности даже приятельские отношения не очень приветствовались. Целая команда стукачей неусыпно следила за микроклиматом в коллективе, добавляя к.устным отчетам информацию, ускользнувшую от «прослушки».

На прежней работе Илья пользовался услугами информаторов, но там это делалось в интересах следствия, здесь же этим дышали, строили на этом карьеры, продвигаясь по чужим головам, как по лестнице. Новое поколение «молодых да ранних» уже не чтило никаких кодексов, в том числе правил элементарной порядочности.

Мухин вписался в эту систему, но в душе остался нормальным человеком, для которого корпоративность являлась не фальшивым слоганом, а синонимом взаимовыручки и единой команды. Во всяком случае, подчиненный ему сегмент работал без сбоев – во многом благодаря тому, что от стукачей Мухин старался избавляться любым способом.

Прошла неделя, а тот парень, Костя Григорьев, все не шел из его головы. В общем-то, обычное совпадение, поганое, конечно, но что поделаешь?.. Он, Мухин, не виноват, что десять лет назад занимался делом его отца. И все же неприятный осадок, оставшийся после той встречи, сильно смахивал на чувство вины, и самое поганое – он никак не мог понять, откуда оно взялось...

В тот день, сидя в своем кабинете, Мухин недоумевал, зачем он понадобился ребятам из убойного отдела. Позвонили утром, договорились о встрече, но причину не объяснили.

Рогов терпеть не мог такие щекотливые ситуации, поэтому на встречу с Мухиным отправились его коллеги.

Хозяин кабинета встретил гостей радушно, предложил кофе, но гости отказались. Начал дипломатичный Плахов:

– Десять лет назад ты занимался таким Григорьевым. Помнишь? Историю рассказывать не буду, сам знаешь. Взяли мы тут одного контролера-электрика, по совместительству «мокрушника»-любителя, начали крутить на серию и наткнулись на одну вещицу, от которой он хотел избавиться. Подарил бывшей сожительнице. Вещичку он прихватил из квартиры на Грибоедова—той самой... Клиент наш в «сознанку» пошел – похоже, это его рук дело.

Мухин растерянно взглянул на оперов. В первый момент информация показалась ему абсурдной. Уверенный в своей правоте, он спокойно заявил:

– Да вы чего, мужики!.. Ерунда это!.. Я тот случай отлично помню. Григорьев с тещей на ножах был. За полгода до убийства нос ей сломал. Она в суд подала, ему срок светил. Вот он от проблем и избавился. Сто вторую возбудили, пункт «е». Убийство с целью сокрытия другого преступления.

– А вещи как же?..– подключился Любимов.

– А что вещи? Он же не дурак, под разбой обставился...– объяснил Мухин.

– «Раскололся»?..– Игорь задал тот самый больной вопрос.

Мухин помедлил с ответом. Он опустил голову, взял в руки ручку, повертел в руках, словно видел ее впервые:

– Нет... Так в «отказе» и стоял... Но я голову даю на отсечение, его рук дело!.. Что-то ваш электрик путает...

– Он все детали помнит. И икону у него изъяли.

Мухин снова взял тайм-аут, пытаясь побороть замешательство. Разговор поставил его в тупик. Гости заметили, что хозяин кабинета уже не так уверен в своей правоте.

– Ну... Это еще проверять надо... А потом, был один нюанс... – Он понизил голос– Григорьев с моим человеком в камере сидел. Ну, вы понимаете...

– Понимаем,– кивнул Любимов.

– И признался ему, что тещу хлопнул... Как мы и думали. Она не хотела заяву из суда забирать, он ее и приложил. А потом разбой инсценировал.

Плахов почти с жалостью посмотрел на человека, который вверился показаниям «наседки».

– Ты человечку-то своему веришь?..

Хозяин кабинета вспомнил своего информатора. Пропащий человек, но дело свое знал хорошо.

– А чего ему врать было?.. Не, мужики, сами посудите: если б там какие сомнения были, разве б до суда дошло?.. Сколько Григорьеву дали, не в курсе?..

– В курсе... Вышку,– жестко ответил Любимов.

Лицо Мухина изменилось. Судя по всему, информация задела за живое.

– Круто... Хотя по тому времени – вполне. Особенно если не признался.

– Во-во... Мы пока информацию придержим, а ты прикинь на досуге. Все ли чисто было.

– Только не долго... – Плахов поднялся со стула.

Когда за гостями закрылась дверь, Мухин дал волю эмоциям. Обхватив голову руками, он облокотился локтями о полированный стол. «Получается, я отправил на тот свет невиновного человека?..» Эта мысль как-то не вмещалась в сознание, не соотносилась с привычным образом самого себя. Он отчаянно цеплялся за детали расследования, говорившие в его пользу, но уже понимал: оправдаться перед операми – это одно, а жить с этим грузом – совсем другое.

В том деле имелись нестыковки, и он о них прекрасно знал. Но был уверен в своей правоте. Получалось, что солгал Марченко – ничтожество, которое он в глубине души презирал... Но зачем, какой в этом был смысл?!

Этот вопрос он собирался задать ему лично.

Трудно объяснить иностранцу слово «ханыга», но достаточно показать такого человека, и любому сразу станет ясно, о чем или, вернее, о ком идет речь. Здесь важен визуальный ряд, наглядный образ, и Боря Марченко являл его в полной мере. Морщинистое, рано состарившееся лицо, мешки под глазами, особый страдальчески беспокойный взгляд, свойственный хроническим алкоголикам,– весь этот классический набор он носил как визитную карточку ханыги.

Рынок гудел обычной суетой. Но из соображений экономии Боря предпочитал туда не соваться. Он торговал поблизости, на нейтральной территории, там, где выстраивались старушки со своими банками солений, вязаными носками и пуховыми платками. На одном плече Марченко болталась пара ботинок, позаимствованная с обувного склада, через другое был перекинут старый рюкзак с бутылками.

Боря чувствовал себя неважно. Трубы горели, а его обувка вот уже второй час не пользовалась спросом. В голове вызревала предательская мысль, а не плюнуть ли на торговлю, вместо этого просто сдать бутылки, взять две-три «Льдинки», поправиться и уйти пировать с грузчиками из универсама. У них всегда имелась закуска, а к вечеру, глядишь, стакан нальют. Он решил постоять еще часик, сбавить цену и озвучить рекламный слоган собственного сочинения:

– Купи ботиночки скорей и сэкономь пятьсот рублей!.. Отдам по дешевке!..– приставал он почти к каждому, кто проходил мимо.

Мухин увидел старого знакомого почти сразу. Подавив желание сразу набить ему морду, он приблизился к своему бывшему информатору, с трудом выжав из себя кривую улыбку.

– Здорово, коробейник!

Марченко вздрогнул, обернулся, на лице заиграло давно знакомое Илье выражение: свойственная тюремным холопам смесь ненависти, страха и подобострастия.

– Ой, Илья Сергеевич... Здрасьте... Ботиночки не желаете?

– Нет, я таких дорогих не ношу. Пойдем-ка... Разговор есть.

Внезапное появление бывшего «начальника» Боре не понравилось – это не сулило ничего хорошего. Однако, подчиняясь годами вдолбленному стереотипу, он покорно побрел в сторону гаражей.

Мухин оглянулся: место пустынное, хорошо просматриваемое...

– Слушай Боря, ты с Григорьевым работал, помнишь? Ну, того, что за убийство тещи сидел?..

Марченко сделал удивленное лицо. Но Илья сразу понял, что бывший информатор все прекрасно помнит.

Отработанным движением он нанес несильный, но очень болезненный удар по носу. Марченко отбросило на стену гаража. Он сполз вниз, размазывая по лицу кровь. Бывший опер схватил ханыгу за грудки, приподнял на ноги, стараясь не дышать мерзким запахом перегара.

– Ну что, вспомнил, гнида?!

– Илья Сергеевич, столько лет прошло, разве всех упомнишь...– Марченко постарался разжалобить драчуна.

– А я подскажу!..– Лицо Мухина исказила гримаса ярости.

Следующий удар пришелся по правому уху. Марченко попытался сползти вниз, но этот маневр не получился – опер крепко держал его за грудки.

– Григорьев Валентин! Ты с ним в камере ночевал. Помнишь?!

Следующий удар пришелся по левому уху.

– А он тебе сказал, как тещу убил. Молотком. Вспомнил?! – Мухин замахнулся для очередного удара.

– Да, да... Не бейте!..—заслоняя лицо руками, жалобно закричал бывший агент.

Ярость, ненависть, презрение – в тот момент Илья не пытался разбираться в своих чувствах. Перед ним стояла задача выбить правду, и он не сомневался в успехе.

Судя по чугунному тону, которым разговаривал бывший опер, Марченко понял: Мухин настроен очень серьезно – лучше сказать всю правду. Забьет еще...

– Быстро «колись», как дело было,– нехотя опустив кулак, жестко прохрипел Илья.—Начнешь вилять – похороню. На мне уже погон нет!..

Марченко, который в ту минуту смахивал на собаку, побитую хозяином, еще не оставил надежды разжалобить Мухина:

– Да, да... Я понял...

– Так говорил он тебе это или нет?..

– Нет... Сказал, домой пришел, а она готова... – Борис, весь сжавшись, произнес роковую фразу.

Илья на мгновение застыл, пытаясь осмыслить эти слова:

– Чего ж ты меня подставил, гнида?! Деньжат решил срубить?! За ценную информацию... – Удар по животу заставил Марченко согнуться пополам.– Так?!

При всем желании информатор ответить не мог.

– Я тебя спрашиваю?! – Мухин уже не вполне контролировал свою ярость.

– Да... – наконец выдохнул Марченко.

Илья снова схватил пьянчугу и процедил сквозь зубы:

– Ну ты и сучонок... Из-за бутылки мужика к стенке поставил...

– Без доказухи бы не поставили...

– Верно...– Мухин поморщился от омерзения.– Только я тебе, шкура, поверил, поэтому и «липанул» чуток...

Он оттолкнул от себя ханыгу, и тот мешком свалился на землю. Тому бы помолчать, но Марченко стало обидно:

– Сами в дерьме, а я крайний...

Эти слова резанули по самому сердцу. Мухин чувствовал, что этот моральный урод прав, а признавать свою вину было обидней всего.

Не зная, что ответить, он подобрал лежащий на земле рюкзак, со всей силы швырнул его в стену гаража и под звон осколков стекла прокричал:

– Прибью, сволочь!!

Последнюю фразу он выкрикнул уже по инерции. Одна мысль, что придется прикасаться к этой гадине, вызывала у него отвращение. Он повернулся и пошел прочь. В тот момент ему показалось, что все те годы, что он отдал службе в милиции, разлетелись вдребезги, как эти бутылки в затасканном рюкзаке.

До последнего времени жизнь казалась ему безупречной трассой, он мчался по ней на своем «мерседесе» – спокойный и уверенный в себе. Он знал, что там, впереди, могут быть крутые повороты, но надеялся, что справится с управлением. Встретив на пути серьезное препятствие, Мухин оказался к нему психологически не готов. Сколько раз он брал на себя роль преследователя – теперь приходилось выступать в роли жертвы, и эта роль ему совсем не нравилась.

Илья сидел на стуле в кабинете «убойного» отдела, хмурый, не выспавшийся, и пытался оправдаться хотя бы в глазах своих бывших коллег.

– Мужики, да если б я хоть на сотую процента сомневался, разве б пошел на такое!.. Вы ж сами опера... Иначе грош цена нашей работе! Не так, что ли?

Опера молча переглянулись. Они не любили пафоса. Особенно когда речь заходила об их грубой и – чего уж там скрывать – жестокой профессии.

– Да, конечно, я виноват,– продолжил Мухин,– не скрываю. Сегодня всю ночь не спал. А сейчас вот к вам пришел. Только я тогда не о премии думал, не о том, как «палку» срубить, а как посадить убийцу...

– От этого не легче... – прервал поток оправданий Плахов,– В чем ты там «липанул»?

– На месте происшествия нашли молоток. Фирменный. В крови. Жена Григорьева свой узнала, а он сказал, что их молоток якобы лежит в гараже. Вместе с набором. Я туда с обыском... Молоток действительно на месте. Ну, я его и забрал по-тихому, а в протокол не вписал.

– То есть Григорьев не врал?..– безжалостно уточнил Виригин.

– У него и два могло быть,– упрямо покачал головой Мухин.– Специально для обставы.

– И что, этого для суда хватило?..– В голосе Любимова послышалось недоверие.

Отвечая на вопросы, которыми его обстреливали с разных сторон, начальник службы безопасности каждый раз поворачивался к говорившему, так что приходилось постоянно вертеться, как на перекрестном допросе.

– Там еще других улик полно было. А это так, последняя капля...

– Но без нее б не осудили,– подвел итог Плахов.

Илья промолчал. Что он мог ответить на этот убойный аргумент? Он и сам уже казнил себя за тот треклятый молоток.

– И что теперь делать?..– Рогов обвел взглядом коллег.

Мухин обреченно опустил голову. Голос звучал безжизненно, словно из него выкачали всю жизненную энергию:

– Что хотите...

Разговор продолжился, когда виновник «торжества» удалился в свой кабинет в банковском офисе. Любимов сел на свое место, но тут же вскочил и принялся мерить свободное пространство шагами.

– Что хоть из себя этот Мухин представляет? Кто-нибудь узнал?..

Виригин, который в отличие от эмоционального коллеги весь разговор просидел с совершенно бесстрастным лицом, поделился известной ему информацией:

– Говорят, толковым опером был. И мужик нормальный.

– И что из того?..– задал резонный вопрос Плахов.

– А я сам не знаю,– задумался Любимов,– как бы на его месте поступил...

Виригин снова подкинул «информацию к размышлению»:

– Если кипешь поднимем, его посадят. Срок давности еще не истек.

Плахов начал уставать от этого тяжелого разговора. Он не знал, как разрешить эту ситуацию. Тем более, решалась судьба бывшего опера. Их вчерашнего товарища, «брата по крови».

Да, Мухин «липанул», но ведь раскаялся – ошибки у всех бывают. Есть ли, к примеру, хотя бы один хирург, который не «зарезал» на операционном столе парочку человек?.. Говорят, за каждым хирургом – целое кладбище несчастных пациентов. Не зря ведь придумали термин «врачебная ошибка». Выходит, «людям в белых халатах» ошибаться можно. А им, ментам,– нет.

С другой стороны, Мухин отправил невинного человека на смерть, лишил парня отца.

– ...И какие будут предложения?

В комнате повисло молчание. Все понимали: если доложить о случившемся начальству, то процесс примет необратимый характер.

– Может, электрику рот заткнуть?..– продолжил Любимов.– Ему и других эпизодов на «вышку» хватит.

– Может, и так... – засомневался Рогов.

– Ты хоть думаешь, что говоришь?! – Игорь резко обернулся к другу.

– А что?.. Все равно его к стенке не поставят.

– Да у этого Григорьева, в конце концов, жена и сын остались!..– напомнил Плахов.

Любимов и Рогов ответили один за другим, так что получилась одна фраза на двоих:

– И каково им будет узнать, что папу «за так» расстреляли?! Да еще из-за нашей «липы»...

– Про «липу» можно не говорить.– Принципиальность Плахова дала трещину.

– Так не получится.– Виригин, как всегда, окатил всех «холодным душем».

Плахов продолжал гнуть свою линию, по нарастающей, включаясь в ситуацию:

– Мужики, но ведь, в конце концов, существует честь семьи!.. Для кого-то это не пустой звук.

– Не гони, Игорь!.. Может, сын ничего не знает,– вмешался Любимов.– Отца не вернуть, а для него такой удар...

– Во-во... Я с Жорой согласен,– кивнул Рогов.

– Надо будет с его матерью поговорить.– Плахов задумчиво поглядел на коллег.

– Вот ты этим и займись!..– подхватил его мысль Любимов.– Кстати, по дороге чайку купи – твоя очередь.

Игорь понимал: разговор предстоит не из легких, но не представлял, что это будет так тяжело. Не каждый день приходилось рассказывать вдове, что погибший супруг невиновен в убийстве ее матери, однако получил за это высшую меру наказания... Он вообще с трудом переносил женские слезы,

«Надо было Максу это дело поручить»,– подумал Плахов, после того как Надежда Васильевна в очередной раз поднесла платок к глазам.

Мимо скамейки прошла молодая девушка. Она покосилась на плачущую женщину, перевела взгляд на ее соседа и равнодушно прошла мимо. Плахов не удержался и проводил взглядом пару стройных ножек. Стало немного легче.

– Я, если честно, поверила, что Валя виновен...

– Почему?

– Все за это говорило,– произнесла женщина, стараясь справиться с нахлынувшими чувствами.– Он с мамой не уживался, один раз даже ударил сгоряча. Она в суд подала...

– Я в курсе.

В разговоре возникла пауза, прерываемая тихими всхлипываниями. Игорь не вмешивался. Он понимал, что женщине надо выговориться, тогда, возможно, станет легче.

– А я между ними... Хотя обоих любила. И потом такая трагедия... Хорошо, Костя ничего не знает.

Плахов удивился: столько лет носить все это в себе.

– Как же вы скрыть сумели?..

– Он тогда в лагере был летнем. Я и соврала, что бабушка умерла. А папу за аварию посадили. Мол, человека сбил... Не хотела травмировать.

Плахов вздохнул:

– Понимаю...

Надежда Васильевна словно оправдывалась:

– Квартиру сразу поменяла, чтоб соседи не проболтались, родню предупредила... А когда он покончил с собой, сказала, что в тюрьме умер. И все эти годы приходится скрывать...

Она вдруг резко замолчала, будто какая-то внезапная страшная мысль вмешалась в ее сознание:

– Погодите!.. Но ведь сейчас Костя узнает.

– Вот я и пришел посоветоваться.– Плахов заметил, как она встревожилась.– Можно ведь ходу не давать.

– А как же убийца?..– Она резко повернулась в его сторону.

– Он свое получит. За другое.

– Но не расстреляют же?..—Женщина спрятала платок в карман.

Плахов произнес ту фразу, ради которой сюда пришел:

– Вот и решайте.

Надежда Васильевна несколько секунд подумала, опустив глаза:

– Ладно, не надо ничего... Я это только ради сына. Он горячий, весь в отца. Может бед натворить. А я этого не переживу.

Надежда виновато улыбнулась, словно стесняясь, что доставила людям столько хлопот. Она дотронулась до его руки:

– Спасибо вам...

* * *

Избивая Марченко, Мухин не учел психологию иуды. Бывший информатор затаил на него злобу, и теперь, когда он знал, что опер уже не служит в милиции, а значит, прикрывать его никто не будет, решил отомстить. В конце концов, не он сажал того мужика, «шил дело», получал премии и почетные грамоты от начальства. А коли так, то жрать это дерьмо в одиночку он не станет...

Марченко решил не откладывать дело в долгий ящик. Адрес Григорьева он узнал в обычной справочной и тут же отправился навестить семью, которой анонимно причинил столько горя.

Немного постояв перед дверью, он нажал кнопку звонка. Дверь открылась на длину цепочки. В проеме показалась крашеная блондинка средних лет. Она подозрительно уставилась на его разбитую опухшую физиономию.

– Здрасте... Григорьевы здесь живут?

– Уже лет восемь как переехали,– удивленно приподняла брови женщина.

– А куда, не знаете?..– с надеждой произнес Марченко.

– Адреса не помню, телефон где-то был.– Блондинка на секунду задумалась.– Подождите.

Через минуту Марченко тепло поблагодарил хозяйку квартиры. В его кармане лежал клочок бумаги с номером телефона – дело за малым. Он зашел в первый попавшийся таксофон, набрал цифры. Ответил мужской голос.

– Алло... Скажите, это квартира Григорьевых?..

– Слушаю!

– А с кем я говорю?

– С Константином, а кто вам нужен?

– Костя? Очень приятно. Скажите, Григорьев Валентин вам кем приходится?..

Марченко боялся, что парень начнет спрашивать, что да зачем, но тот ответил сразу:

– Это мой отец.

– Костя, я старый знакомый твоего папы,– Марченко по старой привычке понизил голос– Мы не могли бы встретиться?.. У меня есть что рассказать. Это связано с его смертью...

– Хорошо, давайте встретимся. Подъезжайте завтра ко мне на работу.

Григорьев назвал адрес и положил трубку.

«Странные дела,– подумал он.– Сначала начальник охраны темнит, потом родная мать. Никто не желает рассказывать об отце, а тут, ни с того ни с сего, звонит какой-то левый мужик, чтобы сообщить секретные сведения...»

Визуальный ряд оказался еще интересней. Днем к проходной явился какой-то ханыга с замысловатой росписью синяков и ссадин. Он дохнул неслабым перегаром и рассказал шокирующую историю про отца и про то, как жестоко, не по-людски с ним обошлись. Если верить пришельцу, то они сидели в одной камере, там и подружились.

– Понимаешь, опер его сильно «прессовал», хотел, чтобы твой отец признался в убийстве своей тещи...

– Как тещи?! – Костя обалдело уставился на Марченко.

– Ну да... Молотком по темечку... Они всегда не ладили, а та за полгода до этого заявление на него накатала в милицию, якобы он ее избил. Валентин мне рассказал про тот случай. Не любила она твоего отца, все время маму твою против него настраивала. Он как-то раз не выдержал – пихнул ее в коридоре, она упала, ушиблась, ну и началось... У нее врачиха знакомая была, которая ей травмы нарисовала, ну и полдома свидетелей привела в милицию, что он ее чуть ли не убить хотел. И когда бабушку твою убили, «легавые» первым делом на него подумали. Они его на «бытовуху» крутили, а он не сознавался...

Он искоса поглядел на Костю, но тот угрюмо молчал.

– Потом-то он в камере рассказал, как было дело. Труп он первым обнаружил, когда с работы вернулся. Вызвал милицию, его и забрали. Опер, ведь он как?.. Ему главное – подозреваемого найти, а тут вот он – собственной персоной!.. Не хотел Валентин на себя кровь брать, не сознавался , как его ни прижимали, и на суде тоже...

Костя заскрипел зубами. Не глядя на ханыгу, спросил:

– Как он умер?..

– Точно не знаю,– закручинился Марченко.– Ему «вышку» на суде дали за убийство с отягчающими. Потом он в камере руки на себя наложил...

Костя посмотрел в пространство прищуренным взглядом, в котором визитер ничего хорошего не увидел.

– Понимаю, Костя, тяжело такое узнать... – вкрадчиво произнес Марченко.– Не хотел я тебе говорить, но не могу сдержаться... Разве не обидно? Отец твой, невинный, на кладбище, а Мухин этот в банке сидит... Мухлевщик. Знаешь, в каком?..

– Знаю...– Костя вздрогнул, его кулаки непроизвольно сжались.

В этот момент он увидел лицо начальника службы безопасности, глаза, которые тот постоянно прятал, сувенирную долларовую купюру с его портретом на стене. Значит, он был виновником гибели отца, а сейчас сидит и радуется жизни, складывает в кубышку баксы...

– Где ж она, справедливость-то?..– продолжал сокрушаться Марченко, подвывая и чуть не плача.– Кто теперь, кроме тебя, отцово имя очистит?..

«Борец за справедливость» выжидательно посмотрел на Григорьева. Тот продолжал угрюмо молчать.

– Может, за коньячком сгонять?..– В Марченко проснулся алкоголик.

Костя продолжал молча сидеть, глядя в одну точку. Из ступора его вывел стук и недовольный голос складского работника:

– Эй, на вахте! Уснул, что ли?

Костя вздрогнул, нажал на педаль, пропуская работника через вертушку.

Марченко поднялся:

– Пойду я, не буду мешать... Костя, стошечку не дашь? За отцову память выпить?..

Двигаясь на автомате, Костя медленно достал купюру и, не глядя, протянул ее Марченко.