Текст книги "Принцип вины"

Автор книги: Андрей Кивинов

Соавторы: Олег Дудинцев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Чем надавить?

– Ну, как всегда. Уликами. А чем же еще? Мы закон уважаем.

Молчание в трубке показалось Василию бесконечным.

– Ладно, сейчас давайте в отдел, вместе поедем.

Александр Корнилов развалился на мягком кожаном диване, наслаждаясь уютом своей квартиры, и увлеченно следил за сюжетной интригой ментовского сериала. Звонок вернул его к реальности. Корнилов подошел к двери, увидел через глазок одного из недавних гостей, но все равно спросил:

– Кто там?

– Из милиции,– ответил Плахов.– Блокнот ваш привезли.

Корнилов открыл дверь и тут же отлетел под ее напором к стене. Когда у его шеи заплясал пистолет, хозяин дома потерял самообладание. Губы затряслись, слова застряли в глотке, а этот низенький, ткнув «макаровым» под правую челюсть контролера, смотрел на него с таким видом, словно он убил его мать...

Прихожая заполнилась людьми. Их было всего трое, но контролеру со страху показалось, что их как минимум взвод. Корнилова обступили с трех сторон. Одного мента, постарше, он видел впервые. Плахов достал блокнот и поднес его к носу контролера:

– Так, и что здесь было записано?!

Корнилов, который уже немного пришел в себя, повторил свою версию:

– Телефон.

– Чей?..

– Какая разница?

Ствол сильнее вдавился ему в горло. Низенький орал, как контуженый:

– Это показания счетчика в квартире Ромашовой!! Оттиск остался!!! Сволочь! Я тебя сейчас сам молотком...

Корнилов сделал над собой титаническое усилие, собирая волю в кулак:

– Какой Ромашовой?!

– Убитой!..– Плахов внимательно наблюдал за реакцией контролера.

Хозяин дома и глазом не моргнул:

– Значит, совпадение...

Игорь прижал Корнилова к стене:

– Совпадение?!

В процесс «экстренного потрошения» срочно вмешался начальник.

– Хватит,– сказал он, снимая с вешалки куртку Корнилова.– У нас поговорим.

– Может, хату на уши поставим?..– предложил Рогов.

Шишкин профессионально прошмонал карманы, вынул из них бумажник, связку ключей, расческу и прочие бытовые мелочи, не представлявшие интереса.

– С обыском потом приедем. Официально. Он бросил куртку Корнилову:

– Одевайся!..

 * * *

Волею судеб Корнилова вели по тюремному коридору в ту самую камеру, где сидел космический турист Геннадий Толстых. Но в отличие от бизнесмена, зарабатывающего сомнительный авторитет, контролер «Энергии» чувствовал себя совсем иначе. Накануне ему пришлось признаться в убийстве Ромашовой. Что толку отпираться?.. Улики оказались тяжелы, как и заверял Рогов. Оттиск показаний счетчика в его блокноте и коеткакие вещи убитой, найденные в квартире... Задница, одним словом. Теперь, когда один срок уже светил, как яркая звезда на вечернем небосклоне, Корнилов боялся только одного: опера, скорее, всего, начнут-копать глубже, и тогда...

Об этом даже думать не хотелось. Суровый прапорщик-контролер с лязгом захлопнул дверь за его спиной. Корнилов рефлекторно обернулся, провожая взглядом ускользающую свободу.

При его появлении два шныря тут же встали – пока новичок себя не обозначил, он считался «темной лошадкой».

В камере повисла угрюмая тишина, нарушаемая стуком алюминиевых ложек.. Зэки трапезничали и делали это в полном соответствии со своим камерным статусом. По-хозяйски рассевшись на нижней палке, Бивень и Хряк со смаком дегустировали продукты, принесенные Толстых. Остальные теснились на верхних ярусах, довольствуясь продукцией местной кухни.

Толстых расположился на средней шконке. Бизнесмен держался за низ живота, растерянно глядя на миску с тюремным блюдом. Он, понял, что совершил еще одну, на сей раз вынужденную ошибку, голод все же заставил его отведать экзотической местной кухни. Но изнеженный деликатесами желудок этого поступка простить не смог.. Боль и мучительные спазмы сотрясали все тело, кишечник настойчиво пытался избавиться от мерзкого содержимого, и только отчаянные усилия хозяина мешали это сделать.

Корнилов спокойно оглядел камеру, словно опытный сиделец, который встретился с привычной картиной.

– День добрый...

Хряк взглянул на новичка, ничего не увидел в его руках и тут же потерял к нему интерес. Осталось лишь злобное раздражение от того факта, что в хате станет еще меньше места. Он посмотрел на Бивня и кивнул в сторону Корнилова:

– Во, еще одна макитра!..

Бивень кивнул, перемалывая челюстями добрый кус полукопченой колбасы.

– Где мне приземлиться?..

Корнилов подошел к нарам, обращаясь к Бивню.

– Это смотря что ты за пассажир. На зоне чалился?..

– Нет.– Корнилов немного помедлил с ответом.

– Тогда под шконку! – огласил свой приговор уголовник.

Александр сделал попытку защититься своей статьей.

– Вообще-то я здесь за убийство...

Бивень и Хряк переглянулись и разразились хохотом. Их сильно забавляло, что каждый пентюх, впервые входя в «хату», начинает козырять статьей.

Справившись со смехом, Хряк произнес:

– Да хоть за измену родине!..

– Сперва зону с наше потопчи, тогда и с людьми сядешь,– добавил Бивень.– А пока лезь под шконку.

– С какой стати?..

– Завари жало, фуфлыжник!..– Хряк смерил Корнилова угрожающим взглядом.– Сказано: под шконку!!!

Корнилов понял, что ни «авторитетная» статья, ни физическая сила здесь не помогут, но особо не расстроился. Он слишком высоко себя ценил и презирал весь род человеческий – и, в частности, этих двоих, которых считал отбросами общества. Контролер с трудом протиснулся на отведенное ему место.

В этот момент Толстых понял: еще секунда, и если он срочно не опорожнит хотя бы мочевой пузырь, то просто обмочит штаны. Он быстро спрыгнул с нар, подбежал к параше и начал мочиться.

Реакция последовала молниеносно. Шматок мгновенно соскочил с койки, в два прыжка оказался рядом с нарушителем камерных законов и дал ему сильный пинок под зад. Толстых упал прямо на парашу – отныне и до конца добровольного срока он заслужил себе место постоянной прописки.

Геннадий медленно обернулся, ожидая продолжения побоев. За спиной стояли Шматок и Чифирь. В руках у последнего была миска с обедом. Смертельно испуганный бизнесмен уловил в их взгляде столько злобы и презрения, что невольно съежился, как от удара по лицу. Так смотрят на вонючего бомжа, который вздумал пролезть без очереди в элитном супермаркете.

Угрожающе растягивая слова, Шматок произнес:

– Не гадь, сука, когда люди кушают!..

Толстых попытался оправдаться, но выглядело это настолько жалко и неубедительно, что не вызвало даже теки понимания.

– Я терпел... Сил не было...

Шматок нанес ему несколько не очень сильных, но точных ударов: один пришелся по печени, два других – в область живота. Толстых скорчился на полу.

С маской отвращения на лице Чифирь вылил содержимое его миски в унитаз:

– Отсюда теперь будешь хавать!..

В надежде найти заступника Толстых посмотрел на Бивня, но камерный авторитет даже не удостоил его взглядом. Доедая колбасу из толстовской сумки, он укоризненно произнес:

– Думал, ты правильный, а ты черт! Давай-ка тоже под шконку...

Геннадий с обреченным видом подчинился. На лице Корнилова, который спокойно наблюдал за происходящим из-под шконки, не отразилось никаких эмоций. Для него вся эта показательная сцена служила еще одним подтверждением его теории о низменности и никчемности человеческой натуры.

Боевой опыт подсказывал Плахову, что на совести Корнилова не один труп. Способы, правда, могли быть разными, иначе б мы просчитали «серию». Хороший малый. Прямо как из анекдота про старушек. Одна старушка – рубль, сотня – сто рублей.

Направляясь в следственный изолятор, он рассчитывал на помощь знакомого тюремного опера Володю Шевлякова. Способ старый, но проверенный временем. Надавить на Корнилова, а после подсадить к нему человечка подходящего, может, кое-что и сболтнет электрик.

Маленький кабинет в следственном изоляторе с трудом вмещал двух человек. Хозяин тесных апартаментов, капитан внутренней службы, сидел за столом, внимательно разглядывая список арестованных. Напротив расположился Плахов, терпеливо ожидая, когда коллега перестанет с умным видом разглядывать бумажку и задаст вопрос по существу. Наконец этот счастливый миг настал. Оторвавшись от списка, Шевляков спросил:

– Как, говоришь, его фамилия?.. Корнилов?..

Капитан, бормоча себе под нос, снова пустился в блуждание по списку: Корнилов... Корнилов... Наконец указательный палец застыл на строчке:

– Да. Есть такой. «Мокрушник». В моей камере сидит. Чего ты из-под него хочешь?..

– Поговорить. Уверен, за ним не один эпизод.– Плахов ребром ладони постучал по столу.

– Серийщик?

– Не исключено.

Решив, что настало время бумажек, он достал из папки документ.

– От следователя разрешение есть.

Тюремный «кум» сделал вид, что листок его якобы не интересует, но, тем не менее, прочел.

– Хорошо, нет проблем.

Снимая телефонную трубку, он еще раз сверился со списком.

– Шевляков говорит. Приведи-ка Корнилова из пятнадцатой.

– Клиент сейчас будет...-

– Спасибо, Володь.– Плахов благодарно взглянул на коллегу.

– Да чего там...—Улыбнулся капитан.—У меня в этой камере такой крендель сидит, не поверишь. Егоров ваш из штаба халтуру подкинул. А начальство на меня спихнуло...

Монотонное шуршание нарушало камерную тишину. Над унитазом, склонившись в обреченной позе, трудился Толстых. При помощи зубной щетки, как армейский салага, он скоблил парашу, размышляя о своей планиде,– так или иначе, но он постоянно оказывался рядом с сантехникой. От судьбы не уйдешь!..

Лежа под шконкой, Корнилов пытался понять, как этот сломленный, совершенно безобидный на вид человек мог попасть за решетку, да еще по такой грозной статье?..

Размышления прервал лязг ключа, поворачивающегося в замке. Толстых вздрогнул, оторвался от своего занятия.

В проеме показался конвоир.

– Корнилов, на выход!..

Тот выбрался из-под шконки и направился к выходу, провожаемый взглядами сокамерников...

В кабинете Шевлякова после того, как привели Корнилова, стало еще теснее. Вообще-то беседовать с арестантами полагалось в специальных следственных кабинетах, но для Плахова Володя сделал исключение. Корнилов безучастно посмотрел на оперативника, стараниями которого он здесь оказался. Как убежденный мизантроп, личной ненависти к нему он не испытывал.

Но, представься такая возможность, убил бы – хладнокровно и не задумываясь. Молотком.

Плахов не надеялся сразу «расколоть» Корнилова. Опыт общения с этим человеком подсказывал, что он начнет говорить только после предъявления конкретных улик. А то и вообще не начнет. Зачем? Пожизненное зарабатывать? Лучше помолчать, пускай менты доказывают. И нажимать особо нельзя – завтра же адвокат жалобу напишет.

– Ты ведь в «Энергии» одиннадцать лет работаешь?.. Уходил, потом возвращался...

– Ну, допустим,– равнодушно пожал плечами Корнилов.– Только что-то не пойму, к чему вы клоните?..

Плахов придвинулся к допрашиваемому:

– Да неужели?!

Приступ раздражения застал Корнилова врасплох – сказались напряжение последних дней и время, проведенное в камере. Он почти сорвался на крик:

– Нет за мной больше ничего! Ясно?! Одна мокруха, и все!.. Мало вам?!

Не отреагировав на эмоциональный всплеск, Игорь продолжал наседать:

– А если еще накопаем?..

– Ну, если больше нечего делать...– Корнилов уже не скрывал злости.

– Всех знакомых твоих перетрясем, учти!.. Так просто не слезем!

Корнилов сообразил, что оперу только этого и надо. Чтобы он сорвался, наговорил лишнего... Он сделал над собой усилие, чтобы подавить бьющие через край эмоции.

– Вот когда накопаете, тогда и поговорим. И только в присутствии адвоката.

– Тогда говорить будет не о чем!

– «Вышак» все равно не дадут...– усмехнулся Корнилов.

Шевляков, который до этого времени молчал, внимательно прислушиваясь к разговору, выдал свое веское слово:

– А жаль!

– Вам бы всех к стенке...– Корнилов справился с эмоциями и теперь ушел в глухую оборону.

– Сам лучше покайся.– Плахов попытался изменить тактику.– Глядишь, пожизненное не схлопочешь.

– Только вот «разводить» меня не надо!! Я не лох!! – сорвавшись, взвизгнул Корнилов,– явку с повинной, чистосердечное... Ага, уже пишу!

Шевляков решил напомнить арестанту, кто есть who.

– Ты особо-то не борзей!..– жестко произнес он с металлом в голосе.—А то я тебе быстро создам... эксклюзивные условия.

– Дальше зоны не пошлете!..– Корнилов понял, что одержал маленькую победу: открытые угрозы – это уже признак бессилия.

Этой же ночью Корнилов раз за разом, как видеокассету, прокручивал в голове последний допрос – каждую деталь, каждую мелочь, каждую интонацию. Фильтруя в своей памяти все события последних лет, он вспомнил, что подарил краденую икону Ирине. Липкий страх выполз откуда-то из глубин его мозга и начал расползаться по всему телу...

Большинство зэков блуждало в своих сновидениях. Бивень не спал. Он лежал на нарах с включенным приемником и слушал концерт по заявкам. Корнилов повернул голову вправо – его сосед Толстых безучастно лежал с открытыми глазами, как будто мысли витали где-то в другой галактике.

– Слава Богу, скоро все кончится...– вдруг выдохнул бизнесмен.

– Ну да – лет через десять,– хмыкнул Корнилов.

– Завтра...

В голосе Толстых зазвучали мечтательные нотки. Если бы не изможденный вид – вылитый актер из плохой мелодрамы. Тем не менее последнее слово заставило Корнилова насторожиться.

– Ты что, из унитаза объелся?..

Сосед, который за время пребывания в СИЗО свыкся с пренебрежительным обращением, мечтательно продолжил:

– Завтра я выйду... Домой... К жене, теще...

– Как это?..– не понял Корнилов.

Ответа он не дождался. В этот момент из приемника раздался голос ведущего: «Коллеги по работе просят исполнить песню группы „Лесоповал" для своего друга Валентина Клычкова, находящегося сегодня по воле злых людей на Канарах».

– А ну, тихо там, черти!..– Бивень схватил тапок и прогулялся им по головам Толстых и Корнилова.

Оба замерли. Авторитет врубил приемник на полную громкость. Ведущий продолжал лить бальзам на сердце бывалого зэка: «...Кроме того, друзья просят передать Вале, чтоб он не переживал. Арчик ни в чем не сознался».

– Молодец, кореш!..—Бивень в восторге хлопнул ладонью по лежаку.

Толстых рефлекторно втянул голову.

Контролер фирмы «Энергия» вернулся к своим мыслям: «Надо как-то срочно связаться с Ириной. С одной стороны – этот забитый клоун на „наседку" не похож. С другой – если информация дойдет до ментов – мне конец. Но выбора нет. Время играет против меня. Информацию надо передать сейчас. Потом будет поздно».

С риском получить тапком по голове Корнилов высунулся из-под шконки и прошептал соседу по спальному месту:

– Слышь, ты точно завтра на волю выходишь?..

– Осталось семь часов девятнадцать минут.– Изможденное лицо Геннадия оживилось.

– Дело у меня к тебе есть, это очень важно. С бабками не обижу...

Толстых придвинулся ближе, чтобы лучше слышать слова, заглушаемые «Лесоповалом».

– Женщине одной надо кое-что передать,– шепотом продолжил Корнилов.– Сделаешь? Она заплатит.

Несмотря на то что лежали они в метре друг от друга, свет единственной лампочки не позволял Корнилову разглядеть выражение лица собеседника. Он считал себя большим знатоком человеческой натуры, который по мимолетным оттенкам мимики может отличить «наседку» от честного арестанта.

– Ну что, сделаешь?

– Да не жалко.

– Запоминай телефон...

До своего добровольного схождения в круги тюремного ада Толстых наивно думал, что в России найдется мало людей, которые смогут рассказать ему что-нибудь новое в области сантехники. В своей нормальной жизни он постоянно находился в курсе последних новинок, выписывал каталоги, одним словом, держал руку на пульсе последних достижений сантехнической мысли. Ему в голову не могло прийти, что простой унитаз можно использовать в качестве средства связи.

В «хате» он узнал, что стояк проходит сверху вниз через все этажи и к нему с двух сторон подходят ответвления из двух соседних камер. Сливы от унитазов и умывальников сходятся в одной точке. Однако, чтобы поговорить по этому «телефону», надо удалить водную пробку из очка или унитаза.

Именно этим Толстых и занимался под чутким руководством Хряка. При помощи тряпки Геннадий довольно долго собирал воду, а затем выкручивал ветошь в умывальник. Когда вода иссякала, Толстых, следуя наставлениям авторитета, наклонился почти вплотную к унитазу и повел диалог с нижней камерой.

Пока бизнесмен пытался «вызвонить» арестантов, Хряк засылал на волю «маляву». Процедура эта требовала известных навыков. Авторитет стоял перед открытой форточкой с длинной трубкой, скрученной из газеты. Набрав в легкие побольше воздуха, он резко выдул свернутое в комочек послание. Остальные не обращали на эти манипуляции никакого внимания.

Хряк с довольным видом повернулся к Бивню:

– Все!.. «Маляву» заслал. «Мобильная связь! Мир твоей свободы!..»

Пахан одобрительно кивнул, потом обернулся к Толстых:

– А ты что замолчал? Связь давай! Бизнесмен, в который раз, прокричал в унитаз:

– Крот, ответь пятнадцатой!! Крот, пятнадцатой ответь!! Не отвечает.– Геннадий растерянно повернулся к Бивню.

– Значит, ори громче.

– Я и так...– попытался оправдаться Толстых.

Он кивнул в сторону унитаза:

– Неудачная конструкция. Сифон широкий. Сюда бы финский...

– Да ты, смотрю, у нас большой спец по парашам!..

Бивень с удивлением уставился на Толстых, прикидывая, чем бы еще занять этого фуфлыжника. Страдания Геннадия Ефимовича прервал скрип открывающейся двери. На пороге камеры появился Шевляков. За его спиной маячили несколько «цириков». Хряк быстро развернул газету.

Оглядев камеру и бросив равнодушный взгляд на человека, склонившегося у парашы, Шевляков громко произнес:

– Всем на галеру!.. Осмотр камеры.

Зэки разделись до пояса, попрыгали с нар и начали выходить их камеры в обратном порядке тюремной табели о рангах. Первым шел Толстых. За ним Корнилов.

Про себя Толстых назвал эту процедуру «увечной романтикой тюремных будней». Обычного арестанта здесь лишают статуса нормального человека. И если этого не сделают «цирики», то камерные авторитеты обязательно восполнят пробел...

Зэков построили в коридоре, затем их осмотрели охранники и поставили лицом к стене – каждое движение было отточено до автоматизма, как на бездушном конвейере. Геннадий мысленно прощался с этим филиалом преисподней: «Хватит с меня тюремной романтики!.. Сегодня я отсюда уйду и постараюсь забыть все это, как кошмарный сон».

Впрочем, он подозревал, что воспоминания останутся с ним до конца дней.

Проходя мимо Шевлякова, Толстых решил напомнить о себе и быстро шепнул:

– Мне надо с вами поговорить. Я сегодня выхожу...

Шевляков взглянул на «подарок из Главка» и с одного взгляда угадал его место в камерной иерархии. «Странно,– удивился капитан,– сидит вроде по такой „авторитетной" статье. Только про что он там бормочет?..»

За неполную неделю цветущий мужчина сильно похудел, осунулся, под глазами появились темные круги, на лице – печать затравленной жертвы. Тюремный «кум» по опыту знал, что именно из таких получаются отличные камерные «уши».

– Не понял?..– с удивлением глядя на Толстых, произнес Шевляков.

Толстых воровато огляделся по сторонам и, стараясь, чтобы никто не услышал его слова, еле слышно напомнил:

– Пять дней!..

– И что?..

– У начальника тюрьмы спросите!..– Толстых умоляюще смотрел на офицера.

– Он уже два дня как на пенсии.

Лицо бизнесмена исказила болезненная судорога.

– А под-под-полковник Слепцов?..—начал заикаться он.

– В отпуск укатил. Так что сиди спокойно.

– Как же так?!

Информация оказалась сродни смертному приговору. Он терпел все эти унижения, зная, что они продлятся недолго, а теперь... Сколько же ему придется еще сидеть, пока они там разберутся?

– А с вами можно поговорить?..

Шевляков взглянул на застывшие в немом ужасе глаза, опущенные плечи, трясущиеся губы, как у женщины, собравшейся закатить истерику. Владимиру стало жаль этого тщедушного человека – он явно не тянул на «разбойника». Но раз уж пообещал Плахову помочь, придется этого бедолагу еще немного помурыжить. Ничего, сам ведь напросился, а тюрьма – не курорт, его предупреждали.

– Слушай, ты чего мне тут – сказки пришел рассказывать?! – Шевляков грозно уставился на арестанта, сидевшего напротив.

– Но это же правда!..

Толстых вел себя, как школьник, который пытается доказать строгому дяденьке-милиционеру, что это не он разбил стекло. Он и сам это прекрасно понимал, но ничего поделать с собой не мог. Он совсем забыл, что живет в королевстве кривых зеркал, где очевидный абсурд может стать реальностью, а правда показаться полным бредом.

– Вот где твоя правда!..– Шевляков ткнул пальцем в папку, лежащую перед ним на столе.– Сто шестьдесят вторая, часть два. Разбойное нападение.

Толстых в отчаянии оперся руками о край стола и подался вперед, словно собирался сделать кульбит через головз; чтобы доказать свою правоту.

– Я не совершал!.. Честное слово!

– Все так говорят...– ответил в тональности Кашпировского Шевляков.

– Что же мне делать?.. Посоветуйте.– Геннадий обмяк на своем стуле.

– Суда дожидаться... Ну и со мной дружить,– продолжил сеанс внушения тюремный опер.

И тут Толстых произнес свою коронную фразу, из-за которой он, собственно, здесь и оказался:

– Сантехника не нужна?.. Импортная?..

– Нет... Я о другой дружбе.– Унитазы Шевлякова не заинтересовали.– Что у вас в камере нового?..

Сообразив, куда клонит гражданин начальник, Толстых потерял последнюю надежду.

– Как обычно...– тускло ответил он.

Но сразу же вспомнил о просьбе соседа по палубе и уцепился за нее, как утопающий за соломинку: – Корнилов, который за убийство, просил жене бывшей позвонить. Когда выйду.

– Зачем?..– Впервые за все время разговора на лице Шевлякова отразился искренний интерес.

– Сказать, чтоб икону из дома вынесла.

– Т-а-а-к... Телефон дал? – Опер подался вперед, прищурился.

Толстых безучастно сунул руку в карман, достал клочок бумаги и молча положил на стол. Тюремный «кум» снял телефонную трубку и по памяти набрал номер.

– Игорь, это Шевляков. Тут у меня срочная информация по Корнилову...

* * *

«Телефон не работает или находится вне зоны действия сети...» – эту равнодушную фразу Костя выслушал раз двадцать. Еще две недели назад они звонили друг другу каждый день и все равно не могли наговориться. А сейчас...

Раздражение сменила злость, потом тревога. Где-то на заднем плане постоянно пульсировала предательская мысль: его девушка не хочет с ним разговаривать. Вечером он позвонил к ней домой, но мама каким-то виноватым тоном сказала, что Наташи нет дома.

– Придет, наверное, очень поздно.

Потом сделала паузу и тяжело вздохнула:

– Она сама тебе позвонит... Наверное...

Утром Костя отправился в одну фирму, где требовался охранник, и заполнил длиннющую анкету. Среди прочих его сильно удивил вопрос: «Употребляете ли вы наркотики?»

– И что, были дураки, которые признались?..– спросил он менеджера по персоналу.

Тот хмыкнул и промолчал.

Когда они прощались, менеджер, высокий и крепкий мужик, обнадежил:

– Ты пока пару дней никуда не устраивайся. Я тебе позвоню. Бывшие десантники нам нужны. Я сам в морской пехоте когда-то служил...

Он закатал рукав дорогой белоснежной рубашки и с гордостью продемонстрировал синюшную, по-настоящему «фронтовую» татуировку. Костя разглядел морду тигра, какие-то разящие стрелы, буквы «ТОФ» и что-то еще милитаристское...

– Краснознаменный Тихоокеанский флот!.. Про Камрань что-нибудь слыхал?.. Наша военно-морская база во Вьетнаме. Змеи, москиты, лихорадка, гепатит и прочая нечисть... Полтора года отбарабанил. Вот это служба была, едрит ее Дарданеллы мать!.. Врагу не пожелаю... Ну ладно, крылатая пехота, гуляй пока!..

Костю эта работа устраивала. По деньгам, конечно, далеко не банк, зато график работы – сутки через трое, будет время подготовиться к поступлению.

Днем он поехал к Наташе в институт. Знал, что лекции по теории менеджмента она никогда не пропускала. Костя решил не топтаться в здании вуза, здесь обязательно встретишь знакомых, придется общаться, а этого как раз и не хотелось. Он зашел в кафе напротив, купил кофе с пирожным и принялся изучать журнал автомобильных новинок, чтобы скоротать время до окончания лекции.

В районе шести вечера Наташа вышла из здания в сопровождении подруги. Костя бросил на стол деньги и вышел из кафе, как вдруг увидел, что его девушка кому-то приветливо помахала рукой. Из красного «фольксвагена» выбрался незнакомый мужчина лет тридцати пяти с букетом белых роз в руках.

«Любимые Наташкины цветы»,– отметил Костя, застыв в проходе и не в силах сдвинуться с места. Первая мысль: накостылять этому старперу, чтобы даже думать забыл о его девушке... Но он увидел, как она ему улыбнулась, как приняла цветы и подставила щечку для поцелуя. Все встало на свои места: и ее странное поведение в последнее время, и отключенный телефон. Он и раньше подозревал о чем-то подобном, но сколько ни размышляй на эту тему, такая ситуация всегда застает врасплох.

Наташа с подружкой сели в машину и уехали, а Костя так и остался стоять рядом с кафе, пытаясь собрать свое сердце по кусочкам. Чтобы обрести ясность мыслей, Костя сделал несколько дыхательных упражнений из арсенала гимнастики цигун. Он вспомнил, как его учили отстраняться от боли, концентрироваться на задаче, но сейчас армейские навыки не помогали.

«В любом случае, я должен с ней поговорить, расставить все точки... Любопытная вещь: самые дорогие тебе люди предают, когда ты больше всего в них нуждаешься».

Вечером он набрал номер телефона Наташи, не сомневаясь, что ее опять не окажется дома. Мама виновато ответила:

– Костенька, она еще не подошла...

– Я знаю, Екатерина Васильевна. Передайте, пожалуйста, что я буду ждать ее на нашей скамейке завтра в шесть вечера. Скажите, что я очень прошу ее прийти. Надо срочно поговорить об одном важном деле.

– Хорошо...

По голосу Григорьев чувствовал, что Екатерина Васильевна расстроена. Она всегда хорошо к нему относилась и доверяла ему. Но теперь... Дочь уже взрослая и сама вправе выбирать себе будущее.

Ровно в шесть он сидел на скамейке в Шуваловском парке. Мимо трусили любители бега, гордо гуляли мамочки с колясками... Как часто, сидя на этой скамейке, они с Наташкой спорили, кто первый у них родится. Костя хотел девочку, она – мальчика. Теперь, похоже, все эти мечты унес с собой красный «фольксваген-пассат» с двигателем в двести семьдесят пять лошадей.

«Только бы он не появился сейчас в поле зрения, тогда этому мужику точно несдобровать...» – Костя занервничал, достал сигарету, но зажечь не успел. На аллее появилась Наташа. В новой дубленке (наверное, этот козел подарил!), с пушистыми каштановыми волосами, выбивающимися из-под кожаной шапочки, румянцем в обе щеки, она выглядела, как фотомодель в неформальной обстановке.

Она виновато улыбнулась и не подставила губы для поцелуя, как обычно. Присела на краешек скамейки, разглядывая свои перчатки.

– Почему ты не сказала раньше?

– Не хотела тебя расстраивать. И вообще, я ничего еще не знаю. Ты слишком рано делаешь выводы...

– Кто он? – По ее тону Костя все понял.– Только, пожалуйста, не ври, ладно?.. Я ведь заслужил немного правды?

– Подполковник ФСБ, очень хороший человек...

– Ясно...

– Костик, ты очень хороший...

– Только не надо вот этого: «хороший-пригожий», я не за жалостью сюда пришел!

Костя увидел, как испуганно она сжалась, и вдруг почувствовал себя полным уродом. Какое право он имеет на эту красивую девушку?! Что он вообще может ей предложить, кроме своей дурацкой любви?.. Устроил тут разборки, козел ревнивый...

– Прости меня, Натуш.– Он обнял ее за плечи, поцеловал в румяную щеку.

– Если хочешь, останемся друзьями.

– Можно, я тебя провожу?..– Костя вытер слезу, сорвавшуюся с ее ресниц.

Девушка кивнула...

На следующий день Костя плюнул на менеджера-морпеха, которой так и не позвонил, открыл рекламную газету, выбрал несколько объявлений, которые приглашали охранников, и, не откладывая дело в долгий ящик, отправился по указанным адресам. Теперь уже не его выбирали, а он выбирал. На одном из складов готовой продукции его устроили и график, и зарплата, и отсутствие у руководства привычки ковыряться в подноготной его родственников.

Возвращаясь в камеру, Геннадий вдруг понял глубинный смысл фразы, которую услышал из уст обрюзгшего подполковника из Главка: «Не связывались бы вы с ними...» Тогда до него не очень дошло, что имел в виду милицейский начальник, но теперь Толстых точно знал: речь шла не только о заключенных, а обо всей системе в целом. О странных отношениях между сидельцами и их тюремщиками. О системе, где сам человек как личность исчезает, уступая место ярлыкам, статьям, строчкам из уголовного дела.

Геннадий вспомнил абсолютно безразличное лицо оперативника, ненадолго оживившееся только тогда, когда он «сдал» своего сокамерника. А ведь достаточно было сделать всего один телефонный звонок тому же Егорову из главка, и стало бы ясно, что он, Толстых, говорит правду...

Вечером начался новый виток «тюремной романтики». Карточный проигрыш вызвал у Бивня досаду. В такие минуты он всегда начинал куражиться над теми, кого поставил на нижнюю ступеньку камерной иерархии.

Бросив карты на колени улыбавшемуся Хряку, он с хрустом потянулся и произнес:

– Что-то мы радио давно не слушали. Сейчас же концерт по заявам. Где пульт?..

Раскрашенный кусок картона, служивший пультом дистанционного управления, ждал своего часа, лежа на тумбочке. Толстых и Корнилов, как по команде, вылезли из-под шконок и встали навытяжку перед паханом.

– Та-а-ак, где тут у нас «пуск»?..– Он нацелил «пульт» на Корнилова и нажал «кнопку».

Подражая голосу диктора, тот произнес:

– Радио «Колыма» продолжает свою работу в прямом эфире!.. Для прекрасного человека Валентина Клычкова, который отдыхает сейчас в солнечной Ницце, мы передаем, по просьбе его друзей, песенку Крокодила Гены из одноименной оперы... Приятного вам, как говорится, прослушивания, Валентин Николаевич!..

Толстых с отрешенным видом подошел к столу, откинул скатерть, положил пальцы на нарисованную клавиатуру. Корнилов, словно дрессированная обезьянка, начал отбивать ритм, используя в качестве ударных комбинацию: хлопок ладонями у открытого рта. «Подыгрывая» себе на «синтезаторе», Толстых жалостливо затянул:

 
Пусть бегут неуклюже пешеходы по лужам,
А вода по асфальту рекой.
И неясно прохожим в этот день непогожий,
Почему я веселый такой...
 

– Стоп! Очень плохо. Невесело как-то, скучно...– прервал выступление Бивень,– Такой шоу-бизнес нам не нужен!

– Перематываем назад... Дубль два!..– Он нажал на «кнопку».

Не меняя выражения лица, Корнилов ускорил ритмическое сопровождение. Толстых запел быстрее, по его лицу текли слезы.

...Его выпустили с опозданием на девять дней.