Текст книги "Сундук старого принца"
Автор книги: Андрей Гнездилов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 29 страниц)
Украденный город
Закатное солнце вырвалось из-за туч, словно спеша бросить прощальный взгляд на живописный город, уместившийся на раскрытой ладони огромной обрывистой скалы. Узкие улочки скорее напоминали крутые горные тропы, маленькие оконца в отшлифованном граните – бойницы, крытые галереи с мавританскими арками – монашеские обители с благочестивыми барельефами из библейской истории. Резные шкатулки изысканных дворцов прятались среди крепостных стен, поблескивали остроконечные шпили темных храмов, в сокровищницах тесных двориков среди арабской лазури прихотливых узоров, окруженные кустами роз, били крошечные фонтанчики, и их сторожили хмурые кипарисы или мощные стволы платанов. Над каменной черепицей домов возвышались зубчатые квадратные башни и мраморные колонны со статуями святых – покровителей города, со всех сторон который обегала быстрая, шумливая речушка, и два рукава ее, соединившись, становились степенным, широким потоком, устремлявшимся в зеленую, цветущую долину.
Юный художник из Каталонии Фалькон Равироза застыл в благоговейном молчании, любуясь открывшейся ему картиной. Сверкающая лента реки переливалась в лучах заката, то вспыхивая, то угасая, меняла цвет, и казалась змеей, ускользающей из лап великана. Но вот скрылось солнце, вода позабыла свою игру и заснула, а над руслом повисла воздушная арка моста меж двумя башнями, оберегающими вход.
Высокий женский голос тоскливой песней прорезал тишину и, заглушая стрекот цикад, наполнил пространство. Жалоба изболевшегося сердца, стон невыплаканных слез, зов, пробивший бесконечную усталость, – все в нем было, и он не смолкал, а звучал все надрывнее. Мгновениями мелодия словно падала в пропасть и тогда превращалась в грозное рычание барса, но тут же взмывала вверх, в недостижимую высь орлиного полета, и там кружила, выглядывая добычу и чаруя своим парением.
Это было неземное пение, это было жгучее рыдание самой души наступающей ночи, где предчувствия, страсть, боль и раскаяние слились воедино. Это было испанское фламенко! Фалькон поспешил к мосту. Рыцари у башен молча пропустили его, и он вошел в город. Жители будто только проснулись и сно вали по улицам, факелами освещая себе дорогу. Длинные колеблющиеся тени падали на стены, в тавернах шумели гуляки, из дверей неслись терпкие ароматы вина и табака. За стрельчатыми окнами соборов пели монахи и раздавались звуки органа. На крохотных площадях шла бойкая торговля и звенело золото. Но ничто не могло отвлечь Фалькона, он шел на голос, что звучал не прерываясь, хотя порой казался собственным эхом, заблудившимся в лабиринте ночного города.
Наконец художник остановился перед входом в полутемный дворец. Свет из двух высоких окон, пробившись через узор витражей, цветными пятнами падал на каменную мостовую. Кольцо глухо стукнуло, повинуясь руке путника, двери с тяжелым, ржавым скрипом растворились. Крутая мраморная лестница вела в роскошно убранные залы. Через каждые семь ступеней располагалась площадка, и на ней с двух сторон стояли разодетые слуги с канделябрами в руках. Никто не спросил имени гостя, никто не объявил о его приходе, его просто пропустили во дворец.
На троне сидела прекрасная молодая дама с герцогской короной на голове. Подле нее стоял худой вельможа в черном бархатном камзоле. Удивленный взгляд его остановился на вошедшем:
– Кто вы, сеньор, и как сюда попали?
Фалькон склонил голову перед герцогиней:
– Позвольте прежде представиться и приветствовать ее светлость.
Вельможа сухо улыбнулся:
– Пожалуй, только знайте, что ответа вам не будет. Герцогиня Бланка дала обет молчания с тех пор, как ее супруг, герцог де Лерма, стал таинственно исчезать неизвестно куда и возвращаться, не помня откуда. Может быть, вы врач, незнакомец, или разбираетесь в звездах и можете помочь нам?
– Я художник, и меня зовут Фалькон Равиреза. Я увидел ваш город и вошел в него.
– И вас пропустили, сеньор? И вас не сбросили с моста за дерзость? – нахмурился вельможа.
– Как видите, сеньор, простите, не знаю вашего имени…
– Ну что ж, – сменил гнев на милость его собеседник. – Постарайтесь запомнить. Я – Гонсалес де Эрейра, наместник герцога на время его отсутствия и главный художник города. Ваше счастье, а может, и несчастье, что вы из одного со мной цеха. Но я надеюсь вскоре проверить ваши таланты.
Фалькон почувствовал угрозу, но не стал отвечать. Мысли его и чувства были полны герцогиней. Только ей мог принадлежать тот голос, что привел его сюда, и эти глаза заглянули в его собственные, ища не поддержки, нет – спасения! Она отвела взор, оставляя в его душе свои слезы.
Фалькон понял, что песня герцогини была наполнена не тоской по исчезнувшему герцогу и не сочувствием к его болезни, но зовом сердца, не встретившего любви или лишенного возможности поверить в нее.
Художник вернулся в город полный раздумий. Фламенко еще звучало в его душе, но он уже едва различал его в шуме реки и голосах ночи. Сам не зная как, Фалькон оказался в подвале какой-то таверны. Стучали кастаньеты, и танцевала юная цыганка. В углу, приютившись у камина, сидел мужчина в кожаной маске и с гитарой. Кроме этих, двоих никого не было.
– Ола, – приветствовал их художник.
– Ола, – ответил гитарист, поднял голову и откинул уродливую маску.
Фалькон невольно отступил – перед ним был Гонсалес де Эрейра.
– Вы пришли вовремя, сеньор. Покажите ваше искусство. Нарисуйте танцовщицу, как вы ее видите.
Цыганка ни на мгновение не останавливалась, и в вихре движений при тусклом свете камина почти невозможно было разглядеть ее. Но Фалькону этого и не требовалось. Верный своему вдохновению и фантазиям, он схватил графит, мелки и картон. Через короткое время на бумаге явилась танцующая змея с человеческой головой, а рядом с ней черная тень человека с гитарой.
Гонсалес, криво усмехаясь, кивнул и спрятал дрожащие руки за спиной.
– Поздравляю вас, сеньор Фалькон, не иначе как сама Эффа покровительствует вам в эту ночь!
– Кто такая Эффа? – спросил художник.
– Это имя самой ядовитой змеи Испании и также имя этой реки. Давайте выпьем вина в ее честь.
Они откупорили зеленую бутылку, покрытую плесенью. Напиток благоухал, как куст роз, и обжигал настоящим огнем. В голове Фалькона поднялся ветер и поплыли тяжелые тучи.
Он взглянул на собеседника:
– Однако, сеньор, не сочтите за дерзость, но я хотел бы увидеть ваши работы.
– Вы их уже видели и видите! – последовал ответ.
– Не понимаю вас, сеньор Гонсалес.
– Герцогиня, город – да и все остальное!
– Вы хотите сказать, что все это ваши создания, сеньор?
– Да, и чтобы вы не сомневались. А вы достойны награды, я покажу вам оригинал, и вы сравните.
Он встал из-за стола и покачнулся.
– Вину не менее сотни лет! – молвил Фалькон.
– Пятьсот, – уточнил собеседник, – и сегодня мы празднуем день его рождения.
Они вышли на улицу и двинулись в ночь. Люди, встречая их, вначале улыбались, а потом, узнав наместника, отшатывались в испуге. Вот наконец они пришли к каким-то воротам. Стража преградила им дорогу, но тут же услужливо пропустила. Они углубились в катакомбы подземной тюрьмы. В свете тускло горящих факелов они увидели камеру. В ней сидела герцогиня де Лерма с золотыми цепями на руках. Рот ее раскрывался, и губы шевелились. Она пела фламенко. Неслышная рядом с ней, песня заполняла весь город. Фалькон обернулся к Гонсалесу, в ужасе от открывшейся истины.
– А та, что в тронном зале?
– То – мое творение! Двойник или, если вам угодно, копия жизни.
– Но как вам удалось?
– Я – чернокнижник, открывший в себе талант живописца! Однако пойдем назад, пока я не передумал и не оставил вас здесь вместе с герцогами де Лерма!
– Значит, и герцог здесь? Почему? – задыхаясь, спросил Фалькон.
– Вы думаете, он уступил бы мне власть и жену, если бы я попросил его об этом?
– Но зачем вы держите в тюрьме герцогиню?
– Я искал ее любви, открыл ей силу моего таланта, но она отвергла меня. Тогда я явился к ней в образе ее супруга, но вновь не нашел любви в ее сердце. Она, видно, сумасшедшая и ждет того, кого нет на свете.
Они вышли за ворота. Чернокнижник протянул руку Фалькону:
– Советую покинуть город до рассвета, иначе вас постигнет участь похуже, чем герцогов.
– Какая же?
– Вас казнят!
Еле передвигая ноги, художник перебрался через мост. Глубокий сон свалил его на землю, и он перестал что-либо чувствовать.
Утро привело Фалькона в недоумение. Город исчез, исчезла река, и оста¬лось лишь высохшее русло да голая скала, напоминающая костистую лапу.
Художнику ничего не оставалось делать, как закинуть котомку с пожитками за спину и отправиться дальше по дороге. К полудню жара усилилась, следовало подумать о привале. Он выбрал тенистый дуб и направился к нему. Там уже, разморенный солнцем, спал какой-то путник Фалькон вгляделся, и сердце его упало – то был Гонсалес де Эрейра.
Любопытство заставило художника заглянуть в резной сундучок, стоящий рядом со спящим. В нем свернулась кольцом узорчатая змейка, а рядом, на кар¬тоне, мерцало изображение вчерашнего города! Мелкие детали то сливались, то увеличивались, как если бы над картиной водили лупой. Они жили и двигались, и можно было разглядеть любой уголок, любой камешек, которые, подчиняясь взгляду, показывали самих себя.
Холодная цепкая рука легла Фалькону на плечо:
– Так вот ваша благодарность за то, что я помиловал вас, сеньор! Готовьтесь теперь к смерти!
– Но вы должны дать мне возможность защищаться! – возразил художник.
– Это не для бродяг и мошенников! – ответил Гонсалес, вытаскивая шпагу.
Вдруг Фалькон увидел, что змейка зашевелилась и, вытянувшись стрелой, метнулась к нему. Рука его ощутила эфес шпаги и тяжесть толедского клинка, ярко блеснувшего на солнце. Зазвенела сталь. Чернокнижник, встретив отчаянное сопротивление, чертыхался Фалькон читал молитву.
– Пора с вами кончать! – крикнул Гонсалес – и тут же напоролся на шпагу художника. Обливаясь кровью, он сел на землю.
Фалькон отбросил оружие и поспешил перевязать противника. Далее они двинулись вместе.
– Вряд ли мы до ночи найдем приют, – молвил художник.
Гонсалес посмотрел на него с упреком:
– Приют за спиной, синьор. Я только не смею воспользоваться им до заката солнца. Говорю вам еще раз, хоть вы не верите. Город помещается весь в моей картине.
И впрямь, к исходу дня он развернул свою картонку. Змейка обвила картину – и перед ними, как из-под земли, явился город, похищенный чернокнижником.
Они вошли в ворота через арочный мост и приблизились к дворцу. У порога Гонсалес указал страже пальцем на Фалькона.
– Схватить его и бросить в тюрьму. Завтра он будет казнен! У вас есть какие-нибудь пожелания, синьор?
– Да! Я просил бы поместить меня в камеру герцогини Бланки де Лерма.
– Пусть так, – устало промолвил наместник.
Только ночь провел он в тюрьме с прекрасной герцогиней, но она стоила тысячи ночей даже всей жизни. Ни Фалькону, ни Бланке не нужно было слов, чтобы понять друг друга. В обоих билось одно сердце и жила одна жизнь. Души их соединились в любви, которая была для них единственной в мире, и она раздвинула стены их тюрьмы. Они вышли в город, но не покинули его. Они пели и танцевали в тавернах, они разглядывали сокровища герцогской казны и пили волшебное вино, и те кто встречал их, становились счастливыми.
Но в час, назначенный для казни, оба пришли на площадь, чтобы вместе умереть.
Чернокнижник ждал их, и палач стоял с ним рядом.
– Прежде чем ты прикажешь поднять топор, дон Гонсалес, подними мою перчатку, если осмелишься, я бросаю тебе вызов художника и утверждаю, что твой талант ничего не стоит без колдовства! Я готов создать город, не копию, а оригинал, и он превзойдет твое искусство!
– Что ж, попробуй, – ответил чернокнижник растерянно.
И все силы души, все чудеса пережитой ночи, всю радость встречи со своей возлюбленной Бланкой Фалькон вложил в свою фантастическую картину. Он нарисовал немыслимый воздушный город Солнца. На берегу небесного океана, на залитых прозрачными волнами мраморных плитах вставали аркады висячих садов. Золоченые шпили соборов сплетались в узорную решетку. Дворцы с широко распахнутыми окнами, зовущие к празднику, поражали своим великолепием. Невиданные птицы и бабочки, наполняющие пространство, звери подле водопадов, рыбы в реках… И то была не застывшая во времени, забытая Богом сказка, но живая жизнь, текущая из прошлого в будущее в вечном настоящем. Да, в нем присутствовали и печаль, и смерть, но в нем были и радость, и рождение!
Восторженный крик толпы приветствовал творение Фалькона. И тогда нежданно явилась Эффа. Переливающееся таинственными узорами змеиное тело оплело чернокнижника, а голова, вдруг превратившись в голову юной девушки, приблизилась к его лицу. Она словно явилась из рисунка Фалькона в таверне, где танцевала цыганка. Вот раздвоенный змеиный язык скользнул к пересохшим губам Гонсалеса – и тот рухнул на колени.
Еще мгновение – и Эффа метнулась к картине Фалькона. Сверкнула молния, и прогремел гром. Тучи разверзлись, и на другом берегу реки возник огромный город Солнца! Змея вспыхнула ослепительным огнем и, превратившись в радугу, соединила два города воздушной аркой. Только миг длилось чудо и затем исчезло. Люди и когда-то украденный город вернулись в свое время к своей жизни. Герцог де Лерма остался во дворце вместе с молчащим двойником своей жены, созданной Гонсалесом де Эрейра, а Бланка и Фалькон, простившись, отправились в путь, где весь мир был для них домом.
Ивовая аллея
В самом конце огромного парка, окружающего опустевший дворец, находилась старая ивовая аллея. Изящным полукругом она завершала границу королевских угодий. Сохранившие стройность бурые стволы все свое великолепие подняли к небу.
Серебристые уборы ветвей тянулись к земле лишь затем, чтобы осенить ее, но любой ветерок тотчас взметал их вверх.
В легких сумерках вся аллея удивительно напоминала разнаряженных в зеленовато-серебристые платья дам. Ровными парами они замерли, прислушиваясь, не прозвучит ли музыка, чтобы двинуться в торжественном танце к горящему огнями далекому дворцу.
Так радостно это ожидание, так грациозны движения рук-ветвей, нескромно приподнявших полы нарядов… И пленительные улыбки, и легкий, чуть слышный смех так и витают в аллее.
Но заходит солнце, так и не долетела мелодия из роскошных зал старинного дворца… только несется над парком тягуче-унылый звон колокола. И вместе с его траурными ударами медленно скользит по аллее одинокая тень. Тяжело опираясь на палку, бредет она, в глубокой задумчивости, от начала аллеи и до конца, и путь ее освещает одинокий фонарь. Он словно плывет по воздуху, потому что ни фигуры человека, ни руки его не видно.
Деревья трепещут, чувствуя и узнавая его. Длинные листья тянутся, чтобы коснуться тени, но безуспешны их попытки. В пустоте они не находят ничего и, как слепые, ощупывают тонкими пальцами самих себя. Тогда из этих касаний и рождается тихий плач деревьев… верно, потому ни одна птица не гнездится в ивовой аллее. Верно, потому старыми легендами овеян парк. Может, и стоит заглянуть в одно из воспоминаний, хранимых деревьями.
У одного могущественного государя было два сына. Они так походили друг на друга, что даже родители порой не могли их различить. Правда, когда они подросли, все затруднения сами пропали.
Один принц, по имени Кир, обладал очень твердым и сильным характером и терпеть не мог никаких советов или просьб. Что бы ему ни предложили, он не задумываясь тут же отвечал отказом. Объяснений ждать не приходилось, и принц, гордо вскинув голову, устремлялся прочь.
Второй принц, которого звали Кэй, напротив, отличался покладистым нравом, с детства привык к послушанию и буквально со всеми соглашался. Никто из придворных не мог вспомнить и одного случая, когда бы ему было отказано в просьбе.
Итак, зная определенно, чего ожидать от принца «Нет» и от принца «Да», можно было на встречу с иностранными послами направлять либо одного либо другого. Результат всегда предугадывали безошибочно.
Пришло время совершеннолетия, и король решил разделить свое огромное государство на три части. В одной он решил оставаться сам, а другие отдать наследникам.
Призвав сыновей, он обратился к ним:
– Я хочу, чтоб вы разделили со мной престол и взяли на себя заботы о западной и восточной областях королевства…
– Нет, – немедленно ответил Кир.
– Да! – произнес Кэй.
Отец благосклонно кивнул Кэю и обернулся к упрямцу.
– Что ж, – сказал он, не могу вас неволить, однако и менять свои решения не собираюсь. Вы женитесь, и ваша супруга будет править в стране, а вы останетесь при ней принцем-консортом!
Кир, разъяренный беседой с королем, поклялся, что женится на первой встречной даме, которая попадется ему при выходе из дворца. Как раз навстречу принцам в ворота въезжала карета юной фрейлины. Ее звали Нэйс, и она была уже обручена с одним отважным кавалером. Это обстоятельство ничуть не смутило Кира. Он остановил карету и, преклонив колено, просил у дамы ее руки. Фрейлина пришла в замешательство и лишилась дара речи. В это же время ее поклонник нагнал карету. Разобравшись в ситуации, он вежливо попытался объяснить принцу что Нэис уже обручена с ним.
– Нет! – отвечал Кир и выхватил шпагу.
Кэи пытался остановить их, но напрасно, через пару минут тяжело раненный кавалер упал на землю, а даму в обмороке увезли обратно домой. На ее пальце красовалось кольцо принца Кира, которое он насильно надел ей на руку. Вначале король хотел вмешаться в это дело, но затем решил, что дешевле будет избавиться от бешеного нрава своего сына хоть таким образом. Скандал не получил огласки. Через неделю принц Кир женился и отбыл в отведенное ему владенье.
– Я вас ненавижу! – сказала Нэйс после торжественной коронации.
– Нет! – ответил принц-консорт.
– Что ж, посмотрим, а пока я запрещаю вам являться ко мне без зова – заявила королева и указала ему на дверь.
Судьба Кэя сложилась тоже необычно. Поначалу подданные его были в восторге, получив щедрого короля, который будто забыл слово «нет» и не мог никому отказать в его просьбах. И никто даже не помышлял, что за добротой улыбки и участливым взором прячется не самое счастливое сердце на свете. Поток ждущих его милостей не иссякал так быстро, как таяли казна и возможность молодого короля. Его совесть порой разрывалась на части, пытаясь осчастливить подданных и при этом соблюсти границы этикета. «Король выше закона», – льстили ему приближенные, но ему не становилось легче.
В самом деле, на каждом шагу Кэя ждали искушения, с которыми не так легко было справиться. Начать хотя бы с того, что он был хорош собой и наделен многими талантами.
Он сочинял стихи и песни, отлично рисовал, но главное, его украшал артистический дар.
Он мог легко прочесть в душе собеседника, что тот хотел бы видеть. И тут же с поразительной достоверностью являл в себе этот образ.
И вот одни, общаясь с королем, видели в нем могучего владыку, защитника слабых и опору добродетельных, другие встречали в нем остроумного собеседника и тонкого дипломата, третьи – славного добряка, которому так приятно излить душу, четвертые находили увлеченного поклонника красоты и так далее.
И конечно же, самые восторженные чувства он вызывал у дам.
Наверное, благодаря их пылкости с одновременным стремлением соблюсти женскую скромность и целомудрие король, едва взойдя на престол, уже был окружен репутацией опасного сердцееда, против которого не может устоять ни одно сердце. Однако кто бы знал истину? Нужен ли был ему бесконечный хоровод красавиц, ищущих его общества, желающих быть изображенными на его портретах, воспетыми в его стихах, одаренными его вниманием и изысканными сюрпризами?
Немногие могли догадаться, что имеют дело не с пресыщенным искателем наслаждений, но с послушным, слабым мальчиком, робеющим поступать не так, как от него ждут, боящимся кого-либо оттолкнуть или обидеть. Быть может, это смешно, но Кэй порой стеснялся своего сана и власти. И вот, скрытый актерскими масками, он играл бесчисленные роли, которые ему навязывали окружающие, Более того, Кэй сделался невольной добычей, за которой устремились на охоту чуть ли не все дамы его королевства.
В ход шли самые необычные ухищрения, причем прекрасные охотницы, словно сговорившись, забывали о ревности и соперничестве, ибо каждая желала быть отмеченной его вниманием и дарами.
И вот на лесной прогулке одна из дам вдруг падала в обморок, и испуганный король должен был доставлять несчастную в ближайший охотничий домик.
Случайно ли, но свита оказывалась где-то в другом месте, и королю приходилось вначале собственноручно приводить красавицу в чувство, а затем выслушивать признания в любви, вкупе с упреками в жестокосердии. В конце бурных сцен Кэю предлагался выбор – подарить несчастной жизнь или стать свидетелем ее смерти. Кольцо с ядом или острый кинжал сжимали уже не дрожащие и слабые руки, и король видел это…
Иной раз горячие просьбы усаживали Кэя за мольберт или заставляли взяться за арфу. Однако краски, стихи, музыка не тушили, а скорее раздували огонь любви, и тайны сердца изливались на короля столь обильно, что он переставал понимать не только других, но и самого себя. И тем не менее проклятая привычка не давала ему возможности сказать «нет».
Воображение тут же рисовало ему кровавые развязки отчаявшихся получить его благосклонность.
Ужасно было и то, что весь двор устраивала его холостяцкая жизнь. Таким образом он принадлежал не себе, а всему двору и королевству.
Но однажды весной, на пышном балу, где лица гостей были скрыты под масками, король встретил прелестную даму. Нижняя часть ее лица была скрыта шарфом. Она была обряжена индийской баядеркой, и ее танец, как и угадываемая изысканная внешность, заставили сердце Кэя затрепетать. Как странно, незнакомка не смотрела на него с восторженной преданностью или затаенным вызовом. Глаза ее были печальны и строги, хотя она, без сомнений, узнала в нем короля.
Впервые его артистизм оступился, он застеснялся своей жизни, самого себя. Он не мог понять ее отношения, он не слышал в ней отклика своим пробудившимся чувствам.
Она же ушла, а он даже не узнал ее имени. Снова и снова устраивал маскарады король, дама являлась во дворец и танцевала, не открывая ни своего лица, ни имени, ни происхождения. Молча она выслушивала восторги короля, его стихи, песни, принимала драгоценные украшения из его рук, но ни разу не подарила ему даже улыбки.
Бедного Кэя все больше околдовывала тайна, он считал незнакомку неземной феей и буквально боготворил ее.
Дело дошло до того, что весь двор вознегодовал против поведения короля и странной незнакомки, которую многие сочли за злую колдунью.
Открыть глаза Кэю не представлялось возможным. Он готов был согласиться со всеми доводами, но лишь появлялась незнакомка, он принадлежал только ей. В конце концов составился заговор. Во время очередного праздника, когда король и таинственная гостья уединились в беседке, их окружили. Как раз в этот момент Кэй предложил своей даме сердце и корону. Заговорщики вышли из темноты и наложили оковы на руки короля. Тут же даму заставили снять маску и объяснить, кто она. Открытие истины ошеломило, пожалуй, всех присутствующих. Это оказалась Нэйс, королева Западной страны и жена принца-консорта Кира.
Никто не осмелился стать на ее пути или задержать ее.
Она ушла, а Кэя отвели в тюрьму. Предлагать корону жене своего брата, королеве другой страны? Это имело лишь одно обозначение – измена. Суд присовокупил к обвинению пустую казну, розданную самим же придворным, и легкомыслие владыки, ведущее не к завоеваниям, не к свершению великих дел, но к служению любви. Пока король угождал всем и каждому, он был приемлем, но попытка стать самим собой оказалась для него смертельной. Он был приговорен к казни. Мужчины торжествовали, а дамы не смели перечить или высказывать сочувствие осужденному.
И странно, никто не верил, что эта игра, затеянная самими придворными, закончится так трагично для самого щедрого и благородного из игроков. В самом деле, в этом спектакле король был не виновником, а жертвой. Но остановить финал уже не смог никто.
Даже королева Нэйс, прискакавшая на казнь во главе отряда отборных рыцарей. Увы, они опоздали всего на минуту. Палач уже опустил свой меч.
Схватив голову Кэя, королева завернула ее в золотую парчу и исчезла среди облака пыли.
Тело короля погребли в парке у подножия старой ивы с серебристыми листьями. Вскоре страну присоединили к Западному королевству, и под властью Нэйс и принца-консорта никто без слез не мог вспомнить блаженное время правления Кэя. В самом деле, ссора царствующих супругов отражалась на жизни всей страны. Суровость отношений, подозрительность не давали поводов для праздников.
Принц Кир, фактически удаленный от двора, вел отнюдь не веселое существование. Противореча всем окружающим, он привел себя почти к полному одиночеству. Его попытки завести друзей были безуспешными. Он понимал, что ему подчиняются, не соглашаясь с ним, и страдал, не находя ни в ком сочувствия. Лишенный общества королевы, Кир хотел найти себе возлюбленную среди придворных дам, однако его упрямство толкало выбирать именно тех, у кого он не вызывал абсолютно никаких чувств.
Одни откровенно смеялись над ним, другие боялись гнева королевы, третьи не выносили его заносчивости.
Несколько больше Киру везло в воинских делах. Он не раз доказывал свою доблесть в поединках, но славу его развенчивали соперники. Они утверждали, что поддавались ему на дуэлях, так как понимали, что жизнь принца, даже консорта, стоит достаточно дорого.
Тем не менее в войне с соседними странами принц выказал себя с самых лучших сторон, хотя его вечная склонность к противоречию едва не губила все дело.
В конце концов Кир сдружился с дорогой. День и ночь он мог странствовать по разным закоулкам своей и чужих стран, и лишь конь и пара проворных собак разделяли его общество.
Меж тем прошло немного времени со дня смерти Кэя, как Западную страну облетело известие, что в парке, окружающем дворец, появился призрак.
Старая служанка, оставшаяся в бывшем королевском дворце, видела в сумерки фигуру короля, который бродил по парку, неся в руках какой-то узел, завернутый в золотую парчу.
Потом одна из дам подтвердила, что Кэй возвращается к своему жилищу. Можно было бы заподозрить ее в фантазии, однако то, что случилось с ней, заставляло предположить иное. Впавшая в тоску после казни Кэя, красавица вдруг ожила, как засыхающий цветок, политый ключевой водой. Впрочем, эта встреча с королем стоила ей слишком дорого – она внезапно умерла. Исполняя последнюю волю умерший, ее погребли в парке, вблизи от могилы ее возлюбленного. Вместо пышного надгробия на месте погребения посадили плакучую иву.
Но история тем не кончилась, и вскоре вторая дама сообщила, что казненный король вернулся к ней. Всем было понятно, что встреча с покойником означает скорую смерть, и конечно, финал оказался тем же. Еще одна ива украсила парк. А страшное поветрие продолжалось.
Одна за другой бывшие возлюбленные короля уходили в парк, где уже расположилась целая аллея из серебристых плакучих ив.
Узнав о происходящем, королева решила сама разобраться во всем. Тайно прибыла она в Западную страну и к вечеру, скрыв лицо глубоким капюшоном, отправилась в парк опустевшего дворца. Сырой ветер пронизывал ее насквозь, низкие облака стлались над землей, погоняемые полной луной.
В конце длинной ивовой аллеи ее ждала высокая фигура, запутанная в плащ. Королева затрепетала, но звуки арфы внезапно нарушили тишину. Призрак пел, и голос его чаровал, сливаясь с лунным светом и шепотами ночи. Все ближе сходились они, пока сильные руки не обняли королеву.
– Я вас люблю, – прошептал знакомый голос.
Нэйс отбросила капюшон.
– И вы готовы разделить со мной трон? – спросила она.
– Нет, – хотел проговорить незнакомец, но что-то вдруг сломалось в нем. – Да! – произнес он. – Тысячу раз «да». – В его глазах не было больше ни гордости, ни холода.
Принц-консорт стал королем.
