Текст книги "Homo Navicus, человек флота"

Автор книги: Андрей Данилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 11 страниц)

А бороды командир, озверев по непонятной для нас причине, приказал сбрить немедленно, всем. Сам лично контролировал. Процесс был длительным и болезненным. Попробуйте удалить четырех-пятимесячную бороду, когда пресной воды нет, а в вашем распоряжении только ножницы и тупая, заржавевшая от влажности и невостребованности бритва «Нева» черной стали. Никогда не брились «на сухую»? Ну и не пробуйте.

Отсеки были завалены безобразными клочьями разномастных волос, еще несколько минут назад бывших холеными, ухоженными бородами. Пришлось объявить большую приборку. Волос выбросили килограммов пятнадцать.

Поэтому ковер наш так у зама и остался. Не состоялся конкурс. Мы потом думали, кто в этом виноват, и сообща решили, что Майборода. И зачем ему та фуражка понадобилась?

И еще одна проблема возникла. Пару дней экипаж друг друга узнать не мог и пугался. Идешь по отсеку, а навстречу тебе жуткая морда в боевой индейской раскраске: подбородок и щеки, все в порезах, молочно-белые, все, что выше, смуглое, почти черное, носы красные и облезшие. То ли в марлевой медицинской повязке с прорезью для губ идет военнослужащий, то ли морду намылил, а смыть нечем. Особенно безобразно почему-то выглядела припухшая белая верхняя губа. Со временем, правда, привыкли, даже по имени друг друга окликать начали.

Потом все успокоилось и вошло в привычную колею.

Зам объявил конкурс на лучшее окончание последней адмиральской фразы, так и не услышанной нами, и все семь суток до Камчатки мы веселились, слушая ее варианты.

А помощник был наказан. Не за «бороду», а как инициатор. И за допущенную неточность в мелочах. Сам же говорил о единообразии, а полоски-то на «форме» шли как? Правильно, и вдоль и поперек, а это уже не единообразие, извините, а форменный флотский бардак.

Искусство – великая сила

Мы стояли в Петропавловске, ожидая очереди для постановки в заводской ремонт после тайфуна. Как всегда, днем народ бегал по штабам, складам, техническим отделам и мастерским, а вечер был свободным.

Из одного такого похода бычок-минер принес непонятную штуковину и озадачил всю кают-компанию. Это был цилиндр, с выпуклыми блестящими цифрами, рисками на корпусе и ручкой сбоку. Поставил ее на стол, а сам убежал. Офицеры собирались на ужин. А тут стоит и блестит какой-то незнакомый прибор, да еще и с ручкой. Как не покрутить, кто ж удержится! Мы весь вечер ему посвятили. Когда ручку крутишь, что-то щелкает.

Сначала мы думали, что это динамо-машинка. Подсоединили провода, механик кончики в рот взял – ток не идет, хотя крутили сильно.

Потом пробовали что-нибудь обточить: один крутит, другой прижимает. Убедились, что для металла слабоват, крутится, но не точит, надо усовершенствовать, как минимум, наждачкой обмотать. Но она соскакивает, неудобно.

Гвоздь, правда, в доску забили, хотя и скривился немного, да и бить как-то не с руки.

Выжимать мокрую тряпку тоже неудобно, корпус края зажевывает.

Бились-бились, не можем понять назначения. Вызвали минера. Он понурил голову и рассказал, что якобы эта штука облегчает расчет торпедной атаки, но инструкции на складе не оказалось, а попросить показать, как ей пользоваться, постеснялся. Мы посмеялись: штучка с ручкой и торпедная атака! Бред! Есть большие сложные приборы управления торпедной стрельбой, ПУТС. Есть торпедный расчет, с карандашами, планшетами, таблицами и логарифмическими линейками. Ну никуда не вписывается железяка. Правда, заставили минера сбегать в первый отсек, попробовать прибор к торпедному аппарату присобачить, может, паз какой есть – нет паза, не держится. Разве концом привязать или проволокой примотать, а так – нет.

Командир выругал минера за проявленную доверчивость, которая позволила какому-то начальнику склада так разыграть подводника, сидит, хихикает, наверное, и посоветовал выбросить штуковину за борт. Не военная она, вон, во время испытаний хром облез, и ручка погнулась. И такую дрянь использовать для торпедной атаки, венца нашей боевой подготовки? Вот у зама магнитофон штатный есть, пластмассовый, тот так и называется – ВМ-70, то есть военный магнитофон образца семидесятого года. Когда его матрос уронил с высоты шести метров, в верхний рубочный люк да на железную палубу центрального отсека, то на нем даже трещинки не было, а в палубе вмятина осталась. И работал. Потому что военный, прочный, с умом делался. А это?

– За борт ее, – подытожил он.

В это время в кают – компанию вошел старпом.

– Не надо за борт, дайте лучше мне, может, разберусь. Что-то она мне напоминает.

– Ну, забери. Но во время атаки чтоб я ее не видел.

Со старпомом мы жили в одной каюте. Все следующее утро он что-то делал со странной бесполезной штуковиной, бегал в БЧ-5, возвращался с инструментами, пилил, сверлил, выпросил у меня, неизвестно зачем, все большие ластики. Колдовал, словом. К обеду в каюте было чисто, а машинка исчезла.

Вечером старпом пригласил меня и еще пару человек в ресторан, обмыть свою новую шинель, заказанную еще во время нашего незабываемого приключения на минной базе, когда он прожектором в сторону моря сигналил, а особисты потом всю ночь пытали молодого краснофлотца, который нам прожектор предоставил и искали вражеского резидента.

Половину вечера мы посвятили обсуждению достоинств и недостатков швейных мастерских Петропавловска, мастерству закройщиков и портных. Шинель старпому кроил лучший мастер города, у которого командование флотилии форму заказывало, дядя Сема. А сшил его коллега, Иосиф Соломонович, или дядя Йося. Для тех, кто понимает, это было равноценно заказу шинели у Гуччи, Валентино, Кардена или Зайцева. Хотя навряд ли они смогли бы пошить шинель так, как дядя Йося. Здесь опыт нужен и хороший вкус. Военную форму понимать надо, это вам не какой-нибудь гражданский пиджак или костюм. Какие связи пришлось задействовать и во что это старпому обошлось, мы даже спрашивать боялись. Пошив длился три месяца, а не обычных две недели. Все это время старпом вожделенно ждал.

За такую шинель мы выпили неоднократно. Старпом ее на лодке оставил, в каютном шкафчике, побоялся в ресторан одевать: а вдруг украдут. Он в отпуск собирался. А до цивилизации путь был один: самолетом до Москвы, а потом уже в пункт назначения. В такой шинели не страшно и не стыдно и по Белокаменной пройтись: никакой патруль, даже комендантский, не остановит, потому что сразу видно – Вещь. Именно так, с большой буквы. А в Вещи – образцовый военнослужащий, слуга морям, отец матросам. Но лучше по улицам не шляться, заметут. В культурное место зайти надо, к цивилизации приобщиться, после нашей-то глуши.

– Обязательно в Большой театр схожу, на балет, – размечтался старпом. – А что, деньги есть, с рук билет всего четвертак стоит.

Выпили за Большой.

– Ты, это… Балерин хорошо рассмотри, потом подробно расскажешь. Фигуры и прочее, – попросил механик. Ему отпуск не светил в связи с предстоящим ремонтом.

– Ладно, рассмотрю и расскажу, – благосклонно соглашался старпом.

– Иваныч, ты хоть на подъеме флага шинель нам покажи, интересно ведь. Уедешь в отпуск, а мы и не увидим, – взмолился я.

– Ладно, уговорили, утром оцените, что такое настоящая шинель по сравнению с вашими обносками, – благодушествовал старпом.

Отпив и отплясав, мы попросили принести счет.

– Я плачу, ребята, – хитро и по-доброму, почти как Ленин, прищурился старпом и полез в портфель, ридикюль по-нашему.

Из ридикюля он извлек давешний бесполезный прибор и водрузил его на стол.

– Что, «Феликсом» счет проверять будете? – презрительно скривилась официантка.

– Каким таким «Феликсом»? – опешили мы.

– Да вот этим, арифмометром, что у вас на столе. Фи, уж от офицеров я такого не ожидала, – брезгливо промолвила дамочка, отворачиваясь, – у нас не обсчитывают клиентов!

– Не шуми, дочка, не надо. Сколько с нас, говоришь, сорок девять, что ли? – сурово вопросил старпом и начал крутить ручку прибора. После каждого оборота из штуковины выскакивал хрустящий новенький червонец. Обалдело смотрела на это официантка. Обалдели и мы: чуть такую штуковину за борт не выбросили! Хотелось по-индейски воскликнуть: великое чудо Маниту! Его, оказывается, зовут «Феликс»! Арифмометр! Для денег!

Совершив пять оборотов, старпом сложил червонцы стопочкой, что-то поправил на «Феликсе», крутанул ручку и машина выплюнула новенькую синюю пятерку.

– Это тебе на чай, чтобы не подозревала офицеров в жлобстве, – и положил пятерку на червонцы.

Официантка денег не взяла, побледнела, забормотала, что ошиблась, напутала со счетом и вообще, подождите, она сейчас, и убежала.

– Иваныч, еще… – судорожно сглотнув, попросил вмиг осипшим голосом помощник.

Иваныч крутанул, червонец выскочил. За соседними столиками народ оживился и зааплодировал. Иваныч крутанул еще – выскочила пятерка. Настроить прибор на десятки ему не дали.

В зале появился патруль и три милиционера. За их спинами маячили официантка, указывающая на наш столик, и озабоченный администратор.

Тяжелая милицейская рука легла на руку старпома.

– Пройдемте, товарищи офицеры.

Отсутствуй патруль, мы бы поспорили и, как всегда, затеяли драку – не может милиция военнослужащих в форме брать, прав не имеет. Но против своих, военных, не попрешь, пришлось пройти. Да и руки они на кобурах расстегнутых держали.

Минут сорок ушло на оформление протокола, пока допрашивали официантку. Старпом порывался вставить слово, но ему не давали. Минут двадцать препирались. Наконец-то выслушали.

Старпом, не зная, как и мы, истинного предназначения «Феликса», придумал ему новое, нехарактерное. Кое-что переделав, он прикрепил внутри полости барабана резиновые ластики, укрепил их на стержне ручки, вложил купюры, десятки вперемежку с пятерками. Крутишь ручку, ластик выталкивает купюру. Иллюзия печатного станка полная. Просто и красиво. Правда, мы испытали легкое разочарование: это был всего лишь розыгрыш. Разочарование сменилось чувством удовлетворения: оказывается, и старпом не самый умный и тоже не знал назначения вещицы.

Милиционеры посмеялись, но взяли с нас обещание больше так опасно не шутить. Протокол порвали, но «станок», правда, почему-то изъяли. Старпом крутанул в последний раз, извлекая оставшийся внутри червонец. На него купили и выпили с ментами и начальником патруля «мировую».

Если кто не верит, езжайте на Камчатку, спросите. Ресторан «Вулкан», 1983 год, третий столик у окна, справа от входа. Четырех офицеров-фальшивомонетчиков тогда арестовали. Старожилы наверняка помнят.

До лодки добрались глубокой ночью, и устало завалились спать.

Перед сном старпом открыл дверцу шкафа, постоял, любуясь черным глянцем новехонького сукна, с нежностью погладил шинель и начал что-то там, в шкафу, пересыпать. Под этот мягкий шелест я и уснул. Настоящий подводник спит и при шуме, и при свете.

Утро началось плохо, но не от выпитого. Завтракали мы с аппетитом, хотя вчерашнее вспоминалось с трудом и лишь отдельными эпизодами. Иваныч позавтракал первым и помчался в каюту, одеваться на построение. Должность у него такая, везде первым быть, все и всех контролировать.

Мы спокойно допивали чай, когда раздался жуткий крик.

Кричал старпом. Его сильный голос нельзя было спутать. Он даже швартовался без мегафона. Скрытность маневра сильно страдала. Команды и маты были прекрасно слышны за два километра от пирса, в поселке, особенно в тихую погоду. Все знали, что «33»-я перешвартовывается. Женщины на маты жаловались в политотдел.

Когда мы высыпали из кают-компании, зрелище, представшее нашим глазам, впечатлило. Старпом стоял посреди отсека в новой шинели, застегнутой на все блестящие пуговицы, и кричал, используя полный словарный запас военно-морского словаря (см. словарь). Раскаты баса Шаляпина чередовалась с фиоритурами тенора Козловского. В правом плече у него была огромная дыра, еще большая зияла на уровне левого кармана и живота. Судя по дырам, в него попал стомиллиметровый, универсального калибра, артиллерийский снаряд. Под углом. Навылет. Хоть крови и не было, но я, как ближайший товарищ, крикнул:

– Доктора!

Доктор подскочил к Иванычу и был отброшен к переборке с криком:

– С-сука ленивая! Сколько раз говорил – потравить крыс! Пока жива хоть одна, никакого отпуска!

Доктор уже два дня как числился в отпуске, но по причине завтрашней даты на авиабилете еще находился на лодке.

Вчера вечером бросающий курить старпом пересыпал купленные в городе семечки в карман новой шинели. Это под их мягкий шелест я засыпал. Вездесущие крысы унюхали аромат и превратили эсклюзивное изделие в жалкую, безобразную, изуродованную тряпку. Они шли на запах, прогрызая на своем пути все: заднюю стенку шкафа, рукав, карман, пока не достигли семечек. Ткань ими пропахла, посему сожрали и ткань.

Откричав, старпом жестом испанского гранда сбросил оскверненную шинель на палубу отсека, процедив сквозь зубы:

– На ветошь.

Потом досталось всем. Свободные от вахты поступили в распоряжение доктора, который возглавил крысиную войну.

Минер был наказан за то, что не оприходовал столь полезный прибор, как «Феликс». Я думаю, наказан правильно. Ведь не зря его менты изъяли, теперь сами будут деньги печатать.

Сход на берег был запрещен, объявлена большая приборка и смотр заведований.

В это время мичман Филонов, владевший секретами алхимии, выводил каким-то волшебным составом пятна со старой шинели старпома.

Разворошив муравейник и оставив за себя помощника, старпом уехал в аэропорт.

Вскоре мы получили отчет о посещении им Большого театра.

Отчет был на фирменном бланке комендатуры и содержал следующее послание (текст сохранен в оригинале):

«Командиру в/ч 00000

Настоящим сообщаю, что военнослужащий вверенной Вам части капитан 3 ранга Головчук А.И., тогда-то, находясь в г. Москва проездом и следуя к месту очередного отпуска, посетил балет «Лебединое озеро» в исполнении коллектива Большого театра Союза ССР. Занимая место в первом ряду, вышеупомянутый капитан 3 ранга Головчук А.И. наблюдал за сценой через морской бинокль с многократным увеличением. На неоднократные просьбы администрации Большого театра убрать бинокль, так как балерины стеснялись, не прореагировал. Просмотр сопровождал возгласами: “Хоть ты и прима, а в кордебалете девочки лучше!”

Подобное поведение привело к неожиданному падению на сцене и закрытому перелому стопы заслуженной артистки Советского Союза такой-то.

Во время вынужденного антракта громко высказывал желание “пощупать вон ту, беленькую, из кордебалета, седьмую справа”, потом вступил в конфликт с неустановленным гражданским лицом мужского пола.

По утверждению капитана 3 ранга Головчука А.И., лицо пообещало устроить ему встречу с беленькой за двести рублей, а он ответил, что, во-первых, офицеры не продаются, а во-вторых, он согласен с ней пойти, но только за триста, уж больно худа. Узнав, что деньги должен заплатить он сам, пытался устроить драку. Военным патрулем, вызванным администрацией Большого театра, был доставлен в комендатуру Московского гарнизона.

В качестве воспитательной меры задействован в шестичасовых занятиях по строевой подготовке под руководством дежурного помощника коменданта.

Обращаю внимание на неопрятный внешний вид Вашего подчиненного, в частности, поношенную шинель, и слабую политико-воспитательную работу с личным составом вверенной Вам воинской части.

О принятых мерах дисциплинарного воздействия относительно капитана 3 ранга Головчука А.И. прошу сообщить в адрес коменданта г. Москва в установленные сроки.

Помощник коменданта г. Москва

Генерал-майор (подпись витиевата и не разборчива)

Печать.»

Мы это послание читали вслух каждый вечер, завидуя старпому. Вот это отдохнул!

Я лично для себя еще и почерпнул, что столица нашей Родины по падежам не склоняется.

А наказание… Ишь, размечтались столичные сухопутные ребята, по паркету шаркающие. Ты ж генерал, понимать должен: он же старпом, кто ж его накажет!

Механик, перечитывая документ, тыкал в строчки корявым пальцем и растроганно говорил, обращаясь ко всем сразу:

– Нет, какой человек, не забыл, хоть и по-пьяне обещал, все рассмотрел… Приедет – в подробностях расскажет, – и плотоядно сглатывал набегающую слюну.

– Фу, а я-то с ног сбился, бинокль разыскивая, он за мной числится. Нам ни к чему он в заводе, а Иванычу пригодился, – вторил ему минер, но как-то неискренне.

Мы потом эту бумагу в рамочку взяли, под стекло, и на переборке в кают-компании намертво закрепили. Впоследствии гости или прикомандированные заинтересованно читали, а потом просили старпома рассказать о приключении в подробностях. Если Иваныч был в настроении, то рассказывал, причем со все новыми и новыми деталями, якобы упущенными в прошлый раз. Так что и мы слушали с удовольствием. Правда, если спрашивали про комендатуру, он мрачнел, прерывал рассказ, ссылался на неотложные дела и уходил.

Одно удивляет: теперь деньги до получки все офицеры бригады почему-то стараются занять у нашего старпома, а отдавать не торопятся. А когда Иваныч в магазине отоваривается, продавщица каждую купюру на свет проверяет.

Да, и еще: Иваныч теперь канадку предпочитает шинели, телевизор, если там балет или даже аэробика, смотреть не может, убегает, а проведение строевой подготовки полностью переложил на помощника.

Бюст

Если кто думает, что речь пойдет о женском бюсте, дальше может не слушать. Идите, жену пощупайте, или еще кого…

В те давние времена нас окружали совсем другие бюсты: основоположников и военачальников. Портрет это ладно, а вот бюст в кабинете – это по настоящему круто.

В кабинете заместителя начальника одного из факультетов Военно-политической Академии им. В.И.Ленина, как входишь, аккурат слева, на сейфе, такой бюст и стоял. Ленина, конечно.

Дежурный по факультету днем сидел в коридоре, за столом, а ночью свои положенные четыре часа спал в этом кабинете – только там был диван.

Факультет занимал последний этаж старинного здания с высоченными потолками: длинный коридор с одинаковыми дверями справа и слева.

Хуже всего было дежурить летом: металлическая крыша разогревалась на солнце и жара на этаже стояла страшная.

Витя Бережной заступил на дежурство с воскресенья на понедельник. На факультете никого не было. Сутки, с 8.00 до 8.00, ему предстояло провести в полном одиночестве, борясь со скукой.

Если кто думает, что в политической академии учатся политические отморозки, посвящающие каждую свободную минуту

изучению трудов классиков марксизма-ленинизма, то спешу вас разочаровать.

С большим удовольствием мы изучали стратегию, тактику, оружие и вероятного противника.

Классиков мы действительно любили: на их трудах очень удобно спать в классе на самоподготовке, подложив пяток томов под голову. Если бы мы конспектировали все, положенное по учебной программе, то к концу обучения заработали бы горб, спазм пальцев правой руки и потерю зрения. В целях сохранения здоровья, мы не утруждались, а собирали конспекты у добросовестных (были и такие) выпускников, убывающих на флот, убеждая их погрузить в контейнер что-нибудь полезное, а не двести килограммов макулатуры, да еще соблазняя обещанием помощи при загрузке. Последний аргумент всегда решал вопрос в пользу просителя.

Время, сэкономленное на бесполезном, но необходимом конспектировании, использовалось для посещения театров, первого в стране «Макдональдса» и знакомства с Москвой.

Витя был хроническим отличником. Ему легко давались все науки, но не за счет усидчивости, а за счет хорошей памяти, недюжинного ума и прекрасного образования. Он школу и училище закончил с золотыми медалями. Был у него, правда, постыдный факт в биографии: он перед училищем, целый курс, в ГИТИСе учился! Хотел, видите ли, курс истории искусства прослушать. Когда прослушал, бросил это гражданское заведение. Что ж, каждый имеет право на ошибку, так что мы его не корили.

Его стихи и рассказы печатали во всех молодежных изданиях. Иногда, по просьбе друзей, он выдавал стихотворные экспромты на любую, самую скучную тему.

– Витя, а сможешь про ручку, тетрадку, и чтоб немного эротики?

Через пару секунд Витя выдавал:

Взяв тетрадь-сучку,

На одну ночку,

Залуплю ручку,

И спущу… строчку.

Да-с, талантливый человечище был. Сейчас, платочек достану, а то на слезу пробило от лирики… А может, это Дима Правиков в училище сочинил? Вот склероз проклятый. Да ладно, не важно, кто сочинил, главное – душевно. Продолжаю.

Но так как все давалось слишком легко, он заскучал. А как недюжинные личности от скуки избавляются? Правильно, с помощью алкоголя. Кстати, впервые решил попробовать забыться. А тут такой случай – дежурство подвернулось, чистота эксперимента, домашние не мешают, жена не гундит и все такое…

Поэтому к дежурству он подготовился хорошо: взял книгу, бутерброды, бутылку водки, бутылку вина и пять бутылок пива: дежурить, так дежурить.

Разделся до трусов – жарко было, двери входные на ключ закрыл, дежурить начал с водки. Неправильно, конечно, но подсказать некому было, что градусы повышать можно, а понижать нельзя.

Естественно, потяжелело ему, часам, этак, к двенадцати. А солнце печет, на улице градусов тридцать, внутри здания все сорок. Пошел он, потом обливаясь, открыть окно в кабинете замначальника. Окно-то открыл, да вот беда: выходя в коридор, сейф плечом задел, не вписался в узкий кабинет. Он к тому времени уже противолодочным зигзагом ходил.

Сейф загудел и закачался, бюст Ленина вместе с сейфом. Витя сначала сейф останавливал, но руки сильными оказались, не остановил, а в другую сторону накренил. Потом бросился бюст ловить, а сейф-то бросил! Бюст через него перелетел и на пол – хрясь! Витя наклонился, поднял гипсовое произведение искусства эпохи социалистического реализма, а носа-то и нет, отбился! Мало того, под диван улетел. Начал двигать диван, а тот развалился, спинка оторвалась, а все остальное на ногу упало, больно!

Применил он идиоматические выражения из словаря (см. словарь) – полегчало немного. Вышел, выпил, думать начал, как беде помочь и бюст восстановить. Пробовал нос слюной приклеить – не держится, сколько ни плюй. Выпил, дальше думает.

Нашел клей канцелярский – тоже не держит, а другого нет. Час клеил и пил, пил и клеил – не держится. А нос вождя почернел весь и крошиться начал от частых падений. Отдохнул Витя с очередной бутылкой пива. Бутылку в урну для бумаг бросил. Подумал – и нос туда же отправил.

А потом ухватил бюст, зашел в кабинет, но к окну близко не подходил, умный потому что, понимал, что выпасть может. Так, с метр не доходя до подоконника, и метнул его в окошко. И что удивительно, попал ведь! Далеко внизу что-то гупнуло, кто-то громко закричал, но посмотреть вниз сил не оставалось. Витя, утомленный успехом, споткнулся о поломанный диван, упал и заснул…

Он не слышал трезвонящих телефонов, громкого стука в запертую дверь факультета, беготни по лестницам и этажам, гула голосов в колодезном дворе у здания.

Проснулся он глубокой ночью, с болью в голове и «какой» во рту. Дрожащей рукой налил воды из графина, отпил, оделся, пошел, поблевал в окно. Слегка полегчало. Подремал еще.

В семь утра в дверь по-хозяйски зазвонили и заколотили. Зевая, Витя отправился открывать, удивляясь раннему визиту сменщика. Но ошибочка вышла: на этаж ворвался замначальника факультета и онемел от картины разгрома и количества пустых бутылок.

Вчера, во время полета бюста, под окном проезжала «Волга» начальника академии. Сержант-водитель рассказывал:

– Отвез я начальника. Еду, значит, коротким путем, не по главной аллее. Солнышко светит, тишина, безлюдье. Вдруг страшный удар, взрыв, над головой что-то лопнуло и в машине как-то светлее стало. Затормозил, оборачиваюсь, а в крыше дыра, а на заднем сидении – Владимир Ильич, на меня смотрит. Пристально. Хоть и без носа, но я узнал. Закричал я страшно, от испуга, и сознание потерял.

Потом искали виновного, обзванивали факультеты, вызванивали начальника нашего, сообщили, что дежурного нет, ходили мол, проверяли. Шум большой был, но из-за машины, не из-за вождя.

Когда мы пришли на занятия, Витя писал объяснительную.

– Мужики, в какой последовательности писать: сначала пил водку, а потом вино, или наоборот?

Мы покрутили пальцами у висков: на дежурстве пить, курить, отвлекаться и отправлять естественные надобности запрещено. Последнее можно, но только во время отдыха.

Витя сказал:

– Понял, – и начал с чистого листа.

Заглянув в объяснение, мы ужаснулись.

Все «поняв», он написал: «Заступив на дежурство по факультету, я выпил пять бутылок пива…».

Наказали его, конечно, но не сильно – отличник. Начальнику академии доложили, что бюст сушился на окне, чтобы в понедельник занять подобающее место на партсобрании факультета и посиять вымытой от пыли лысиной. Налетевший порыв ветра захлопнул раму, рама задела бюст и т. д. А на месте дежурного не было, потому что бюст мыл, увлекся, стука в дверь не слышал – вода шумела. Моряки своих не выдают.

А вот дежурить по факультету Витю больше не ставили. Так до окончания академии только в патруль и ходил.

Одно плохо – замначфака диван выбросил и дверь в кабинет на ключ закрывал: там еще мягкие стулья были.

Как бы спали, если б не «классики», пять томов под голову, ума не приложу.