Текст книги "Двенадцать обреченных"

Автор книги: Андрей Федоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

– Там у нас посадки… между улицей и окнами вдоль забора всякая сирень. Окон я не видел и этого, или их, не видел.

– Что же случилось?

– А в окно им шарахнули. «Фэ-один». Шестьсот граммов взрывчатки. Прямо в гостиную. Я-то не понял – грохнуло. А мы себе плетемся. Хотя тут уже спешить было поздно. Может, только этих бы застали.

– А решетки на окнах?

– Да эта дура перед своим днем рождения их сняла в гостиной, для эстетики! А алкаш этот тут же был в гостиной. Он и Худур.

Борис сморщился, стал есть и выпил большую рюмку. Образы на стене померкли. На полу неподвижная тень Бориса застряла в пышном ковре.

– И никого не видели?

– Нет. Там сирень выше головы. Мы и дыма не видели. Подъехали к воротам, дали сигнал. Посидели. Я гляжу, Димка-сосед идет от своего дома, мол, рвануло у вас в дому, не газовый ли баллон. А я еще «Чего у нас?! Это вон там вроде!» Потом вошли в дом.

Борис попытался, кажется, опять вызвать на стене образы, но это показалось слишком страшно. Он стал смотреть в ковер.

– Рвануло возле рояля. Худур два вот каких, с грецкий орех, осколка – в грудь, два – в живот, два вот сюда, в челюсть, в глаз… руки вообще чуть не оторванные, а этому, алкашу, всего-то пару осколков в голову. Побило все. Рояль, камин, стекла все… всего было сорок осколков. Которые нашли. Они, видно, гранату с оттягом швырнули, она как бы на лету рванула, даже, может, Худур ударила сперва в грудь, как следователь объяснил на основании экспертизы. Граната попала между Худур и роялем. Этот хмырь, алкаш, стоял вроде в стороне, за Худур. Ему мало и досталось. Но хватило.

– Под окнами смотрели?

– Да смотрел. Сам. Я же, как все увидел, схватил ружье и под окна. Гриша со мной, а Димка с той стороны дом, обежал. Если бы кого застали, я без суда и следствия разнес бы башку. И так чуть в Димку не шарахнул. Минут тридцать бегали вокруг…

– А Худур сразу видно было, что уже нельзя помочь?

Борис усмехнулся:

– В тот момент я даже не подумал… руки оторваны, кровища. И вся голова в дырьях. Видно сразу.

На стене напротив я заметил тоже продырявленный листок со странным списком: «метелка», «светелка», «телескоп», «босс таурус»… дальше – Дыра.

– Да, сразу видно – конец, – бормотал Борис, глядя в пол. – Там потом и с собакой, по моему настоянию, прошлись. Собака, что ли, плохая. Ничего не нашли. Собака приехала-то когда…

Борис, освободившись наконец на этом этапе от части кошмара, перевел еще раз дух и стал быстро есть.

Я тоже что-то съел, встал, прошел на кухню. Попытался как-то связать и увязать. Да нет, требовалось тут доскональное расследование. По крайней мере, на мой любительский взгляд, еще вопросов с десяток к Борису, чтобы хоть что-то стало наклевываться.

Борис вроде бы успокоился, ел довольно осмысленно, с выбором. Высокий, широкоплечий, но с маленькой (мне это всегда очень не нравится) головой над квадратными плечами…

– А родственники этого алкаша убитого ничего?

– Да рвань! Уж его-то убивать… нет, там, Адик, никаких связей не вылезает. Он – случай-ник.

– А если и гранату кинули случайно? Придурки? Недоумков-то сейчас с гранатами сколько ходит!

– А я что? Я так пытаюсь и думать! Тем обиднее, конечно. Менты так и заключили. Сделали такое заключение. Хулиганство. Мелкое такое хулиганство.

– Но если серьезно, Борис, есть все-таки хоть кто-то, кому смерть Худур была нужна?

– Нет! Я не знаю, во всяком случае. Я ее все дела проверил, у меня адвокат проверял. Никому ничего не должна. А что твой Генка придумал?

Я его не слушал, я как раз пытался себе представить, как можно из сада, а окна высоко, подоконник на уровне макушки метателя, залепить гранатой прямо в грудь человеку. Который стоит-то на середине комнаты, не виден… да еще надо знать точно, что Худур в этот момент находится в комнате.

– А соседей хорошо спрашивали?

– Кого? Да спрашивали. Никто не видел.

– А это точно граната?

– Чего ты несешь? От нее не только типичные осколки, от нее запал нашли! Ты, Адик, брось хреноту свою… я тебе, конечно, доверяю, но это свое следствие ты брось. Там профессионалы шарили.

– А этот алкаш не мог схулиганить?

– Думал! Я по-всякому думал. Я же тебе сказал, что не знаю, чего она алкаша этого без меня привела. И что меж ними было. Она же девка вертлявая, хоть и было под сорок. Там, на даче, там ничего же, никаких признаков чего-то такого я не нашел… я там, правда, бросил все, неделю там не был.

– Так все и осталось, как после взрыва было?

– Брось! Да ради бога, конечно! Поезжай, шарь сам, где хочешь. У меня никаких претензий. Может, ты что найдешь. Сам понимаешь, все менты делали наспех, им ведь давно все равно, «висяк» у них или что. Хулиганство, несчастный случай. Как там они это спишут, не все ли им равно.

Мне захотелось поехать. Завязывалось все-таки что-то, нарушающее рутину, как-то все-таки связанное с убеждениями умирающего Генки… Кинуть гранату в Худур накануне дня ее рождения…

– А многие знали, что на другой день у Худур личный праздник?

– Да… ну многие, – Борис стал думать (не жевал), – все люди тебе-то незнакомые. По-моему. Из старых мало кто у нас бывал. Тебя и то как-то не искали, не предупреждали. Сейчас я скажу… да, четверо вроде, если подумать, из той компании. Ты имеешь в виду какой год?

– Когда у Гиви над Гаграми собирались.

– Э-э! Если подумать, то из тех человека четыре точно были в контакте и она могла их известить. Она и тебя хотела известить.

– Не извещала.

– Ну, не успела. Ты как-то отдалился. Или, может, какие разговоры, сплетни…

– С кем разговоры? Я просто не нужен ей был.

– Да, может. Она, Худур, практичная была. Ей кто не нужен, то уж не нужен. И муж родной. Ты ведь знаешь.

Я не совсем понял, на что Борис намекает. Он Худур был не нужен? Тогда бы она его, как говорят, «не держала».

– Тем более я попробую разобраться, Борьк. Я любитель, но вообще… психиатр. Это же убийство. Так выходит. Тем более в свете того, о чем Генка рассказал. Я в отпуске. Меня могут на три дня из дома выпустить. Вот прямо туда сейчас и поедем.

Борис пожал огромными плечами. Ломался, как-то неловко двигался, вертел бокал за ножку, заглядывая в позолоченное остатками коньяка нутро бокала.

– Я понимаю, что тебе тяжело, но ты пойдешь на второй этаж, а я пошукаю на первом. К соседям схожу.

– К соседям? Все про все знают.

– Вот, что они знают, и я узнаю.

– Может, и ты все уже знаешь, – загадочно произнес Борис.

– Так сейчас?

– Как хочешь. Вам лучше знать… друзьям. На моей «тачке» тогда и двинемся.

Глава 3

Один из сорока осколков гранаты «Ф-I» (радиус действия до двухсот метров) угодил прямо в физию танцующей обнаженной на картине Кости Иванова. Это почему-то прежде всего бросилось мне в глаза. Танцовщица с вырванным лицом все-таки поплясывала себе, не теряя задора и сексапильности. И естественно, сразу являлся образ столь же (челюсть, глаз) изуродованной Худур, которая нынче обратилась в горсть пепла. А лежала она тогда, вероятно, вот здесь, да, здесь, метрах в двух от изуродованного рояля. А алкаш-плиточник вот здесь. От него тоже остался небрежно набросанный меловой контур.

Я прошелся по гостиной. Наверное, передо мной здесь несколько дней назад прошлись веником, вон тем. Сгребли кое-как в кучку щепки, клавиши, перебитый подсвечник, ночку от кресла, клочья черного с золотом халата…

Я бродил по гостиной один, Борис тут же поднялся на второй этаж, в спальни, и сейчас, вероятно, уже торопливо и основательно наливается коньяком.

В гостиной промозгло. Стекла не вставили, не поставили даже снятые Худур решетки. Холодные (конец августа) ночи выстудили дачу. Солнечное утро, но солнце только рисует, не согревая, разлиновало вертикальными тенями пол и стены; желтый огонек и три красных уголька дрожат-мерцают на частях погибшего подсвечника и на узорах останков бухарского халата.

Я осторожно сел у подоконника и достал блокнот. Нет, я не играл в следователя. Просто я знал, что обладаю небольшим даром наблюдательности, в то же время не всегда сохраняю в памяти некоторые детали, особенно если их фиксация в памяти происходит без аффекта или на фоне множества других лезущих в память деталей. Поэтому я кое-что записываю. И запись «номер один» я сделал. Это был первый артефакт. За которым следует вопрос к Борису. Скорее всего (я уже чуял, предвидел это!), за первым артефактом последуют еще и еще, превращаясь почти все в вопросник для Бориса. К концу личного расследования и попробую задать эти вопросы, если Борис к тому времени останется вменяемым.

Где же тогда был эпицентр взрыва? Надо понимать, что якобы в воздухе, на уровне груди Худур. Вот над этим пятаком паркета с дыркой от осколка. И я записал в блокнот еще один факт-артефакт. Кто тут вел расследование? Даже не дебил! Что там еще хуже? Имбецил? А потолок? Тут минимум шесть дырок. Проломлено две доски. Теперь рояль. Ему должно было достаться не меньше, чем Худур. Даже, выходит, больше: во-первых, не хватает двух десятков клавиш, проломлена сантиметров на пятьдесят вся передняя стенка, передняя крышка отброшена на корпус… во-вторых, если заглянуть, то минимум половины молоточков-ударников нет, они искрошены, изувечены, их остатки – просто коричневая пыль, – осыпали все нутро; струны торчат и вся задняя часть рамы выломана насмерть. И это, несомненно, третий артефакт. И не последний, Адик-следователь. Если предположить, что «трах» произошел в метре от рояля и был вот такой дикой силы, причем основную часть этой силы и, видно, большую часть осколков выбросило прямо-таки в рояль, то (четвертый артефакт!) едва ли он мог остаться на том же месте после толчка. На своих дивных колесиках. Но покинутых вдавлинок от колесиков на паркете нет.

Я записал в блокнот четвертый артефакт и попробовал сдвинуть рояль. Он поддался. Вот и вмятины. Кстати, боковины корпуса рояля тоже выбиты. Кто же тут проводил расследование?

Пятый артефакт я обнаружил на стене, супротив рояля. Да, минимум шесть дырок от осколков тут имелось. И все не ниже метра над полом. Ниже – ничего. Выше есть. И в потолке тоже. Эпицентр взрыва (я обернулся и прикинул приблизительно) приходился… нет, взорвалось не там, где усмотрели эпицентр имбецилы-следователи. Фиг вам! Хотя – бывает. Давно описаны случаи, когда основательная, вроде «Ф-I», бомба при взрыве вдруг выбрасывает осколки в одну сторону. Почти все. Когда-то много я прочитал о разных бомбах и гранатах – было тайное увлечение. Описаны случаи, когда оставался жив и даже вообще цел державший гранату в руке в момент взрыва. Тут, я гляжу, как раз такой случай. Минимум, смертельных, правда, попаданий в Худур и алкаша, минимум – в потолок и пол, максимум – в рояль. Даже получается, что то был роялеуничтожающий взрыв, антирояльный, так сказать. То есть проще всего предположить, даже утверждать теперь, что взрыв был внутри рояля. Неплохой у злоумышленника, скажем, бросок. Через окно, вслепую, попасть внутрь закрытого, судя по всему, рояля. Вроде как в темной комнате поймать с завязанными глазами черную кошку, которой там нет.

Мне показалось, что пора подниматься к Борису и задавать вопросы.

Борис был еще на ногах, стоял у окна, созерцая капусту и картошку на длинном огороде. Кому теперь нужен этот лелеемый Худур огород? И эти, если поднять глаза, дивные яблоки на ветвях.

– Она делала из них вино. Очень неплохое, – сказал Борис про яблоки, – хотя я говорил, чего стесняться, надо их на рынок. Лимона на три бы наторговала. Вон соседку бы наняла, если сама стесняешься.

– У соседей там кто?

– У этих? Димка. Мужик, водителем вкалывает. Баба у него. Дети в городе живут.

– Он дома был?

– Он ничего не видел.

– А жена?

– И она в городе была… Бабка еще, теща, дома была. Зачем тебе?

– Если я к ним зайду с тещей поговорить, ничего это?

– А ты чего обнаружил?

– Кое-что. Я тебе потом расскажу.

– Ну, ты… кросс-вор-дист! – Борис качнулся и попытался меня облобызать. Принял он, видно, не меньше бутылки.

Я попытался задать хотя бы один из приготовленных вопросов:

– Там, внизу, стекла-то выбросили, что ли? От окон.

– Там… не выбросили! Там Ольга подметала… да все плачут! Картошку не убирают! Яблоки!

Я спустился вниз, прошел чистой, словно ничего не случилось, террасой и прошелся под окнами, где, конечно же, все было сейчас аж алмазным от мелких осколков стекла( выброшенных взрывом из обоих окон. Само собой, тут же оказались две-три как минимум клавиши от рояля, щепки от него же и пара молоточков. Как говорится, все правильно.

На мой стук, слава богу, ответили.

Теща, неряшливая старуха лет семидесяти, усатая и седая, была мне отдаленно знакома. Вероятно, в один из моих приездов, как близкая соседка, она тоже «гуляла» у Худур.

– Дома была, была. Я никого не видала, меня уже спрашивали.

– Взрыв слышали?

– А как же! Я дома была.

– А где?

Она повела меня к окошку.

– Представляешь! Вон дырка. У них стену пробило и у нас. Какая сила!

Сорок первый осколок. Можно примерно рассчитать траекторию. Баллистический анализ не требуется, потому что мне это ничего нового не дает. А вот осмотреть сарай, что в конце огорода, взлелеянного Худур…

– Вы у этого окошка были?

– Я не видела никого!

– И это было прямо в тот момент, когда взорвалось?

– Ну! Я же говорю, я тут стояла.

– Но ведь видно весь участок, что под окнами!

Она обозлилась, даже покраснела:

– Да ты что?! Я-то чего говорю! Никого не видала я! Я и этим сказала!

– Откуда же взялось, что им гранату кинули? Отсюда вам улицу не видно, но улицу видел Борис. Они уже подъезжали.

– Я-то почем знаю! Да никто ничего не кидал! У них в доме взорвалось! Чего ко мне ходить?! Ты лучше у Борьки этого спроси, чего он там своей жене-супруге подложил! А я не знаю ничего! Никого не видела! И нечего ко мне ходить!

Я вышел на улицу, потом на участок Худур. Теперь мне следовало искать сорок второй осколок. Хоть бы один. Конечно, трудно допустить, что сорок второй, прошибив опять же две стены, чудом сохранен третьей, или каким-нибудь кочаном на огороде, или стволом яблони. Как будто у меня уже не достаточно доказательств, что взрыв был чисто «эндогенного» характера.

Димкина теща в своем доме переходила от окна к окну, словно мое отражение в стеклах, не отводя от меня враждебного взора.

Да, в стене, обращенной к огороду, все-таки две дырки были. Как-то не отмеченные, не замеченные… но ведь как раз на этом уровне вырвано лицо обнаженной танцовщицы на холсте Кости Иванова. Крупный, солидный, вполне весомый осколок. Надо было зайти в соседнюю с гостиной комнату. И куда же он потом? Но ведь я знал, где искать. Едва ли от краткого контакта с танцовщицей, дощатой стеной и десятисантиметровым брусом солидный осколок мог сильно изменить направление. Он по радиусу от точки взрыва стремился выполнить проектное задание – приземлиться в двухстах метрах.

Я нашел его на пороге двери в сарай, в тот, где лет семь назад была сауна. Да, сауна, в которой мы с покойным Романом пели весь репертуар Высоцкого, начиная с «Пр-ротопи мине баньку по-черному», где в пару и дыму голая Худур обварила знакомой училке обе руки… я хорошо помню, как тогда предсказал, к дикому возмущению гостей, что от этой дачи добра не будет: в тот раз все мы по дороге к станции извалялись в жидкой грязи, теперь вот обварили до пузырей училку… через семь лет пророчество сбылось.

Кусок темного металла. Три сантиметра на, два. Он воткнулся острым краем в порог. Он не мог быть случайным. Он остался незамеченным, потому что было не до него.

И я мысленно восстановил траекторию: сомнений не стало. Если были. Взрыв произошел на метр как минимум правее, чем его обозначили имбецилы. Взорвался именно рояль. Я не забыл, конечно, какую дополнительную версию предложила мне Димкина теща. Борис смотрел на меня из-за нижнего угла рамы, стоять он, скорее всего, не мог, но смотрел пристально, вроде бы не моргая. Я бы мог подумать, что он внезапно помер или некие темные личности прикончили его, пока я брожу по тещам и по огородам. Да тут вообще возможны всякие варианты. Кто имел доступ к роялю? Какого черта понадобилось убивать Худур тому же Борису?.. Вероятно, если, следуя заветам Генки, я прослежу остальные смерти, только тогда что-то станет яснее. Борису же сейчас что-либо доказывать не имело смысла. Даже опасно. Если это в самом деле он срежиссировал ее смерть или знает о ее смерти больше, чем говорит мне.

Я сунул осколок в карман и пошел по меже к дому. Следовало, может быть, уехать прямо сейчас, а Боря проспится и уедет завтра. Призраки в таком его статусе едва ли его обеспокоят.

Борис оказался на террасе и вовсе не настолько уж невменяемый.

– Ну чего? Я здорово клюкнул. Сблевнул. По… методу Худур. Она все жрет, жрет, пьет на уровне, а потом шмыг в сортир – и вроде не пила…

– Я знаю.

Это я знал. Мне стало казаться, что вообще без Худур и дом этот, и та нагруженная драгоценной мебелью и утварью квартира пойдут-таки прахом. Борис гляделся беспомощным, особенно в этом доме. И – безумной смотрелась мысль соседки-тещи об убийце-муже. Конечно, мужик не слишком состоятельный как мужик, но убивать-то> вышибать из-под себя свою опору…

– Чего не пьешь? – вдруг спросил меня Борис с оттенком подозрения в недостаточном соучастии в скорбной ситуации. И тут же вполне трезво оценил возникший в окне призрак. То была подозрительная теща.

– Чего ко мне ходить? – начала она с вопроса. – кто их вообще-то видел? Гранатометчиков!

– Следователь, – сказал Борис, – а к тебе больше никто не придет, мотай отсюда!

– Я-то умотаю… – со зловещим обещанием в голосе не закончила речь соседка и провалилась за подоконник.

– Я-то умотаю! – послышалось уже где-то за .забором.

Вероятно, предполагалось появление вместо нее кого-то. Вроде всадника на «коне блед» для расстановки акцентов и покарания убийцы.

Сомнений у меня насчет эпицентра уже быть не могло. Уверенная, бескомпромиссная прямая – из центра рояля до морды Костиной русалки. Потом – до стены боковой комнаты…

– Ты нашел осколок?

– На пороге сарая. Вон, где сауна была.

– Да я давно все понял. И насчет стекол. Окна были закрыты. Створки? Прикрыты. Это я точно издаля видел. Граната бы наверняка втащила куски стекла вот сюда хотя бы. А на натуре все стекла выбило на траву, а в комнате – ни кусочка.

– Что же ты следователю…

– Да пошел он! Худур не воскресишь. А взорвалось внутри рояля. Вот тут. Вот весь бок разорван. С правой стороны.

С правой стороны я нашел странную, вроде бы не совсем «рояльного» происхождения дощечку. Треснувшую, обкусанную взрывом.

– Да, – подошел Борис, – очень может быть. Такой ящичек поставили с гранатой. Вот сюда могли прилепить, тут крышка была.

– И?

– Я не знаю. Думаешь, радиоуправляемый? А как они могли знать, что Худур в этой комнате? Тут и не подсмотришь! Вон, глянь.

Из обоих окон, за сиренью и рабицей, ниспадал от дороги голый склон, поле опускалось в долину речки, обозначенной редкими ветлами. Противоположный склон был совершенно нецивилизован и почти лишен деревьев. Над голым бугром до рези в глазах сияло бледно-голубое небо.

– Откуда зырить?! На две версты простор! От речки не увидишь, а от того бугра не разглядишь. Так что, Адик, может, твой Генка и прав. Надо бы с бумажкой и карандашиком подумать и расчислить.

Он показался мне вовсе трезвым. Он все понимал. Мне показалось, что он все стал понимать параллельно со мной, если не раньше меня: насчет взрыва в рояле и…

– Они подложили гранату загодя! Это аксиома. Согласен?

Я согласился. Мы сели за стол у камина (почти не тронутый взрывом), и у нас уже был под руками блокнот и две авторучки.

– Тут, может, и не радиоуправляемый взрыв. Вот представь, кроссвордист, что, предположим, они знали, что Худур рояль только по праздникам отпирает.

– А так и было?

– А так и было. Она его на ключе держала! Это же был коллекционный! Как там она его звала… хрен с ним, теперь он уже никакой, так вот! Ты Улавливаешь?

– Граната взорваться должна была, когда открывают крышку?

Борис зримо задумался. Он стал похож на следователя Васю Зворыкина, которого я знал когда-то. Только Борис очень широк и… маленькая такая головка.

– Нет, – решил Борис, – не когда крышку, а когда клавиши.

С этим можно было согласиться. Граната, судя по уж совсем точно определенному эпицентру, висела над правой частью клавиатуры, над «высокими нотами», и какой-нибудь из молоточков запросто дернул за чеку.

– Значит, она играла? Алкашу-плиточнику?

– Значит. Ему, может, хотела ту песню сыграть? Похвалиться. На другой же день – день рождения должен быть. Одиннадцатого. Она плохо играла. Только ту песню.

– «Розы белую и красную на столе забыла ты»?

– На эту похожа мелодию: «Из-за вас, моя черешня, ссорюсь я с приятелем». Это из какого-то старого фильма. Похожая. Сам мотив. «Я тоскую по соседству и на расстоянии…»

– «И лежат они, напрасные, обманувшие цветы».

Я подумал, что со стороны мы с Борисом напоминаем сейчас собравшихся на поминки полоумных. Поем. Девять дней Худур уже было. Но душа еще здесь…

– Все, – сказал я, – когда последний раз и при ком открывали рояль?

Борис оглянулся на рояль. В блокноте он успел начертать что-то специфическое, кажется, тюремную решетку, но сказал он, что чертит «сетку», чтобы определить, когда и кто из прежних друзей посещал дачу. Это было, по-моему, очень разумно,

– Ты же утверждаешь, что Генка подозревал всех нас. Тех, что гудели у Гиви в Гаграх.

– Генка уверен, что тот маньяк был тогда среди нас. Но ведь трое из двенадцати… теперь четверо, умерли.

– Минус мы двое и Генка? Так?

Я был не очень уверен, но кивнул.

– Остаются пятеро, – Борис решительно перевернул листок, прихлопнул его ладонью, – и трое нас по-се-щали! Вот эти трое!

И он крупно написал три имени. Да, три имени. Два мужских и одно женское.

– Галя с сыном бывала, ты его не знаешь. Андрей с бабой. Вроде жена. Левка с третьей женой. Да. Поддерживали связь. В отличие от тебя… поддерживали… – он поднял тоскливый, все еще пьяный взор, – к… сожалению! Теперь ведь просто? Кто посетил последним?

Это было непросто, потому что выяснилось, что как раз все трое были здесь за две недели до взрыва и даже непонятно по какому случаю. И рояль в тот вечер звучал. И потом, скорее всего, вовсе был заперт до десятого августа.

– Вот и все, Адик! Эти трое. Теперь уже просто?

Мы немного подумали. Я как раз отличаюсь способностью подливать ложку дегтя.

– Но не они же одни? Так? А если кого-то тот, четвертый, еще попросил об одолжении.

Борис уставился на зловещее место возле рояля. Что ему прошептал призрак Худур, я не расслышал, но он не хотел сдаваться:

– Все равно! В четверых не заплутаем.

– Если Генка прав. А расчет у маньяка был на то, что вы, Боря, будете все в куче, когда заиграет Рояль. Пять-шесть покойников сразу. Соображаешь, что из этого следует?

Он тут же сообразил. Зримо и действенно:

– Он сам бы не пришел! Кто отказался?!

Я этого не знал. Хотел бы знать.

– Худур знала! Она мне говорила, что кто-то придти не может! Кто?! Сейчас вспомню!

Пока он вспоминал, я решил, что это не стопроцентное доказательство, потому что маньяк мог и присутствовать, но в нужный момент выйти за пределы действия «Ф-I». Правда, зачем тогда огород городить, мог бы взорвать изнутри дома по радио…

– Вспомнил! Левка не мог прийти! Звонил, что заболел!

– Когда?

– Да дня за три, еще до восьмого.

– И всерьез заболел?

– Я ничего о нем не слышал потом. Я даже не знаю, знает ли он, что Худур… нет. Как-то он выпал. Болен и болен. На поминках как-то не вспомнили… Слышь, Адик, а давай узнаем. Потону посмотрим, как на известие реагировать будет. Давай ты, звони ему. Как-нибудь подкузьми… что, мол, Худур жива или еще что. Сейчас…

Борис с мелодическим скрипом (ступеньки) вознесся чрезвычайно резво на второй этаж.

Звонить Левке? Я не видел его даже больше, чем Худур с Борисом. Лет уж десять. Как с ним начать и как его «подкузьмить»? Как-то ничего не приходило в голову, хотя как раз сейчас я мог услышать в трубке голос убийцы. Что же брякнуть? Есть и такой ведь прием: прямо сообщить, что ты, мол, пришиб тут шесть человек, оставив тому неопровержимые доказательства.

Борис спустился с радиотелефоном. С бюваром, содержащим сотни телефонных номеров, – Худур была деловым человеком. Почти из «новых русских».

– Вот.

– Он сейчас может быть дома?

– Если еще не выздоровел. Да он как-то, помнится, работает не ежедневно. Он же свободный художник.

Я вспомнил, что Левка что-то такое делал всю жизнь. Да, он резал по дереву. Как странно, что я около десяти лет ничего о нем не знаю. Я набрал номер.

Ответили. Женский голос. Приятный.

– Леву? Кто спрашивает?

– Старый приятель. Я давно не звонил. Он ведь болел?

– Да. Так вы бы заехали. Все старые приятели мне нужны.

– Он еще болеет?

– Нет. Он умер.

Я отнял от уха трубку и моргая посмотрел на Бориса, напоминая в этот момент, должно быть, героя диснеевского мультфильма – изображение крайней растерянности. Аффект недоумения. Борис смотрел тоже недоуменно.

– Он умер? – переспросил я.

– Да. Хорошо бы, если бы вы заехали ко мне. Он не сам вообще-то умер. Его убили.