Текст книги "Не время для смерти"

Автор книги: Андрей Жолобай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Глава 7

– Нет, говорить о ней я не буду!

Более категоричным в разговорах с Антоном я еще не был.

– Но…

– Сейчас ты скажешь, что это необходимо для Вики, – перебил я, – жизненно важно для ее развития.

Помолчал. Если бы наш разговор сопровождался визуальным контактом, за эти две секунды Антон успел бы кивнуть.

– Я с этим не согласен.

– Но…

– Ты берешь за основу информацию, искаженную моим сознанием. Интерпретируешь под свою точку зрения и скармливаешь Вике, а она переоценивает ее уже с позиции своих приоритетов. В любом случае первоисточник проходит несколько фильтраций…

– Но, это же прекрасно! – Умудрился все же вклиниться в монолог Антон, – ни о какой копии не может быть и речи. Вика в итоге получает совершенно индивидуальную личность.

– Индивидуальную, говоришь? – Переспросил я, возвращая на стол чашку с недопитым чаем.

Беседуй мы за столиком в каком-нибудь кафе, разговор прервался бы грохотом битой посуды. Но мы жонглируем фактами в моей голове. Хватит с неё погромов. Даже таких крошечных, как разбитая о виртуальную стену чашка.

– Почему именно она? – Нарушил я гнетущую тишину.

Тонкой свистящей струйкой воздуха из пробитого колеса желание порвать эту комнату в клочья вместе со всем ее содержимым покидало меня. Порой я шутил, что у неё разгон от лапочки до разъярённой суки всего три секунды. Она в ответ караулила вспышки моей ярости или ревности, доказывала, что я не лучше. Правда по-прежнему оставалась на ее стороне.

Антон молчал. В комнате вдруг запахло свежестью, словно миновала гроза. Вика продолжала греметь посудой на кухне и увлеченно напевала, старательно добавляя нотки тюремной хрипоты в звонкий голос. Шансон? И когда только успела подхватить эту заразу? Над музыкальным вкусом соседки ещё предстояло поработать.

Вразрез с печальными лагерными мотивами из кухни, за окном комнаты сверкнула молния. Значит, это моё сознание упустило немаловажный момент: греческое «пахну» – это последствия, а не предвестник грозы.

– Антон?

– Я хотел бы напомнить, что не психолог…

– Антон!

– В файле были сведения о возможном самоубийстве.

Спорткар моих эмоций намертво застыл посреди разрушенной трассы у самой кромки разинувшей ненасытную пасть пропасти.

– Подробней?

– Не знаю!

Теперь молчали оба, каждый о своём.

Вспышки молний чередовались с раскатами грома. Даже самый внимательный наблюдатель не смог бы определить первичность яйца или курицы. Последовательность процессов определялась физическими догмами. Отсутствие знаний в этой области компенсировала логика. Но мой разум отрицал законы природы самим фактом своего существования. Какой толк требовать от него запах озона после грозы, а не заранее. Или раскаты грома, как результат вспышки молнии, а не ее причину.

Некоторые из наших разговоров возвращали на место целые кластеры памяти: чувства, события, мнения. Другие не приносили ничего. Затянувшийся спор обещал своим накалом новые забытые впечатления. Антон настаивал на продолжении раскопок моей любовной истории. Утверждал, что слишком рано мы отказываемся от нити, позволившей разбудить сознание после длительной заморозки мозга. Рассуждая о потенциальной пользе эксгумации моих чувств, он даже дал процессу имя, окрестив его «операцией достучаться до мозгов». В памяти всплыл кинофильм с весьма созвучным названием. Главные герои киноленты старались достучаться до небес. Если исходить из того, что финал картины был предопределен трагичностью начала, то концовку смело можно назвать счастливой.

Антон, по-видимому, прав. Но я все никак не мог разобраться с собственной позицией по отношению к главной героине своего прошлого. Почему-то мне казалось, что обязательно должна существовать ярко выраженная грань между черным и белым. Но, как это ни печально, желания не всегда соответствуют действительности. В моем случае действительность сильно мне задолжала.

– Допустим, – вернулся я к разговору, – причём здесь…

– Она приходила!

Уверен, мне и раньше случалось путать солонку и сахарницу. Ошибаются и удивляются все, даже те, кто об этом ничего не помнят. Отсутствие прошлого позволяло моему настоящему избегать капканов чрезмерной убежденности. Дарило новизну в каждом самом крошечном открытии. Разве что чувство «déjà vu» быстро старило наивность моих восторгов от сюрпризов.

– Когда? И куда?

– В институт нейробиологии, – непоследовательно ответил юноша, – до и после похорон. Точнее кремации.

– Кремация, тоже похороны, – машинально поправил я.

Дозирует он, что ли информацию этот юный не психолог.

– Ну, не тяни, приходила и что?

– Хотела забрать Вас… точнее тело.

– Да, что ж ты такой мнительный. И?

– Поначалу не отдали. Точнее отдали все, кроме головного мозга. Но она каким-то образом узнала и вцепилась в институт мертвой хваткой…

Каким-то образом… Ничего удивительного. Забрать тело из института нейробиологии, который не занимается лечением пациентов, но интенсивно изучает нервную систему человека. Уточнить, как я, точнее мои останки, там оказались. Услышать о завещании,… кстати, мне ли принадлежит авторство этой гениальной идеи? Или руководство корпорации подсуетилось задним числом? Берём одну врожденную недоверчивость, одного патологоанатома и один слегка разукомплектованный труп, смешиваем и, вуаля – коктейль разъяренная бестия готов.

– Не отдали…

– Да. К тому моменту он уже был заморожен в криогенной камере.

– Ты ещё разрыдайся, – вспылил я, – разговаривали бы мы сейчас с тобой, если б отдали. Эх, тискал бы девственниц в чертогах Одина.

Звук, который с одинаковым успехом интерпретировался, как всхлип и как старательно подавленный смех, звучал слишком далеко, чтобы в нем окончательно разобраться. А мысли продолжали крутиться вокруг одноглазой физиономии сурового северного бога. Подсознание старательно сигналило о какой-то связи. Но о какой?

– Дальше-то что?

– Она приходила в институт, как на работу. Руководство во избежание лишней огласки, решило проблему…

– Чего?!

– Нет, нет. Не подумайте. Ей просто выдали другой, потерявший потенциал мозг.

Вот же настырная.

– Мертвый что ли?

– Да.

– Ещё что-нибудь было в твоем файле?

– Не в моем, а в Вашем. Помимо прочего, она аргументировала необходимость полной кремации Вашим обещанием.

– Обещанием чего?

– Совместной следующей жизни.

Солонки, сахарницы. Я уже смирился с тем фактом, что мой разум и до аварии был не совсем адекватен. Характер поступков, память о которых успела восстановиться, мало соответствовал понятию человек разумный. Скорее уж человек эмоциональный. К тому же я не сомневался, что автокатастрофа и последующая многолетняя заморозка не способны были улучшить мои показатели. Но, в действительности все оказалось гораздо интересней. Очередной постулат о притяжении противоположностей, оказался не про меня. Точнее не о нас. Судя по последним данным, мы оба были одинаково чокнутыми.

Что касается обещаний, то она действительно могла заполучить любое. Несколько раз я отказывал, собирал всю свою волю в кулак и говорил нет, тщательно пряча взгляд от блеска ее насмешливых глаз. Говорил, а затем мучился сомнениями: может все же стоило уступить, согласиться?

Встретиться в следующей жизни, было моей идеей. Не потому, что я верил в существование какой-либо жизни после этой, в которой меня угораздило быть все время на второстепенных ролях. Вера не причём. Все дело в надежде. Именно она, словно ядовитая гадина, свила свои кольца там, где, казалось, кроме как для разочарования не было более места. А вот, поди ж ты, нашла. И не оставляла меня ни на секунду, пичкая разум нелепыми бессмысленными идеями. Наподобие той же кремации, прах после которой предполагалось развеять над комплексом Ниагарских водопадов. Интересно развеяла? Или, как всегда, поступила по-своему и воткнула урну с моими останками где-нибудь рядом с прахом любимой кошки?

Даже победа в споре о том, кто из нас распрощается с той жизнью раньше, не добавляла особой радости. Впрочем, можно ли считать моё нынешнее состояние окончанием жизненного пути? Или же она добилась своего, и я буду жить вечно? По этому поводу мы тоже часто сталкивались лбами. Как будто обычных человеческих бордюров для спотыкания нам было мало. Я не желал вечной жизни, а она никак не могла понять, что мне не требуется бессмертие. В ее симпатичной головке почему-то совершенно не укладывалось понимание того, что вечность без неё – это слишком долго. Смешно, как будто у кого-то из нас было право решать.

Антон молчал. Возможно, ушёл, а может по-прежнему, плетёт паутину программного кода виртуального ангела. За окном продолжал полыхать с голодной яростью небесный огонь. Словно ненасытные молнии, утоляя голод, собирались выжечь кислород из атмосферы напрочь.

Я заглянул на кухню. Вика мурлыкала у засыпанного мукой стола. Яркое весеннее солнце щедро делилось светом сквозь оконное стекло. Этого стоило ожидать. Виртуальный карман, ставший нашим домом, принадлежит уже не только моему разуму. А насколько моим остаётся сам разум?

Глава 8

Утро. Птичий щебет и яркое солнце. Чьё настроение отражала весенняя атмосфера за окном сегодня, пока что было неясно. Вика плескалась в душе. Я рассматривал трещины на потолке. Как оказалось, подсознательно разум творил гораздо эффективнее, чем под влиянием моих старательных усилий. Однако, какой-нибудь мастер внутренней отделки со мной бы не согласился. Кто же так творит? С трещинами, потертостями, паутиной в углах… но, меня подобные детали интерьера только радовали. Сознание оживало, добавляя крохотные черты уюта в общую картину нашей обители. На подоконнике появилась маленькая иконка. Такая же, с маминой подачи, сопровождала меня во всех поездках. Глядя на неё тогда, я чувствовал и верил, нет, ни в Бога, а в силу материнской заботы. Во что верить теперь я ещё не решил.

Моё существование, бесспорно и это определенно привело бы Декарта в восторг. Уж чему-чему, а мыслительному процессу кардинальность постигших меня изменений не мешала ни сколько. Возможно, даже наоборот – стимулировала. Но извечный вопрос: что дальше, – совершенно не давал покоя и не позволял насладиться безмятежностью цифрового послесмертия.

Я уже выяснил у Виктории, что никаких порочных связей между нами никогда не было. Программа и без того с трудом поддерживала сознание «на плаву». Размороженный мозг все больше спал, чем бодрствовал. И преимущественную часть моих воспоминаний из виртуальной жизни Вике приходилось моделировать самостоятельно, опираясь на слабо достоверный источник информации – сновидения. Она находила след самых сильных эмоций в сознании и разматывала их словно спутавшиеся в клубок рыболовные сети. Извлекала в качестве улова разрозненные фрагменты памяти и старалась вернуть их на место. К сожалению, руки, которые имели доступ к моему мозгу ранее, были не столь заботливы и, продолжая рыболовную аналогию, кромсали «путанку» без зазрения совести.

Вике пришлось изрядно потрудиться, восстанавливая связи между фрагментами растерзанных в клочья воспоминаний. Поскольку мы и есть совокупность наших поступков, мыслей и эмоций, которые хранятся в памяти и словно скелет несут на себе прочие составляющие нашей личности. Структуру моей сущности приходилось собирать буквально по крупицам. Что-то она ошибочно моделировала сама, что-то неправильно сводила в единый компонент из разрозненных осколков… А что-то осознанно использовала в качестве наживки, не делая реверансов в сторону рамок приличия. Программа получила задачу и не церемонилась с выбором средств из щедро предоставленного Антоном арсенала. Что и породило эпизоды ложной, вызывающей краску на лице, памяти. Но в целом, метод проб и ошибок дал положительный результат, и я был безгранично за это благодарен.

– Надо поговорить, – ворвался в размеренное утро голос Антона.

– Говори, раз надо.

– У нас проблемы!

– Тоже мне новость.

Я прикрыл глаза, свет яркого солнца пробивался даже сквозь сомкнутые веки.

– Тебя, Вас… Ваш мозг признали бесперспективным!

– Списывают?

Глубоко внутри я и сам удивлялся собственному равнодушию. Впрочем, память хоть и вернулась далеко не вся, но и того, что удалось вспомнить, с лихвой хватало для безразличия.

Бесперспективный… Мне знаком этот термин. Когда-то я объяснял ей, что наши отношения бесперспективны, они не развиваются, у них нет будущего. А у меня, в связи с этим нет желания стараться. Замкнутый круг. Иногда…

– Да. Бесперспективные образцы подлежат уничтожению, между прочим!

Вот значит как. Очередная финишная черта.

– Есть предложения?

Антон молчал. А я нежился в лучах виртуального солнца. В ванной комнате перестала шуметь вода.

– Есть одна идея, но вероятность успеха очень низкая, я не готовился в этом направлении.

– А подменить?

– Ваш мозг?

– Ну да, – я пожал плечами.

Почему бы и нет. Однажды они уже проделали эту процедуру, возвращая мои, якобы утратившие потенциал останки.

– Нечем, и времени нет. Да и куда я дену Вику? Она скорректировала свой код под основополагающее сознание – Ваше. Неизвестно что с ней произойдет, если эту связь прервать.

Ну, вот опять. Не обо мне ты печешься, гений цифры, а о своём творении. Впрочем, мне без разницы. Пропал задор. Словно сведения о вероятном самоубийстве, постепенно обретают свое внутреннее подтверждение.

– То есть, во-первых, нас надо перепрятать. Во-вторых, только вместе?

– Да.

– Ну, так прячь, чего ждём?

– Перенос не отработан…

– Слушай, а можно в процессе транспортировки меня чуток подчистить? – не стал я дослушивать о проблемах переноса.

– В каком смысле?

– Удалить бесполезную память.

– Не знаю, нет времени. Да и уверенности, что после подобных процедур Вы все еще будете собой, тоже нет. А вот опасения, что это вообще угробит всю затею – есть.

А счастье было так возможно… впрочем, нет никакой уверенности и в том, что потеря памяти о ней, сделала бы меня счастливым.

– Антон, мне, если честно все равно! Делай, что считаешь нужным. Удиви меня, так сказать.

Я усмехнулся. Улыбка наверняка получилась грустной. Ну, так и послесмертие у меня какое-то пока не сильно веселое.

Нет, самоубийство – чушь. Я бы не стал бросаться под колеса автомобиля, подвергая прочих опасности. Есть варианты гораздо более простые и, как ни странно, более эффективные.

– Так что там с идеями? Помощь нужна?

– Нет. Я займусь подготовкой. Просто ждите меня здесь.

Юное дарование у нас ещё и шутит.

Принять душ? Не принять? Однозначно принять. Впереди, как-никак, трудный путь. Легкие моей кармой почему-то не предусмотрены.

Глава 9

За окном шелестел листвой дождь. Звук беспрепятственно проникал в комнату через распахнутые створки оконной рамы, блуждал по помещениям квартиры, вплетаясь в щелканье механизма настенных часов. Баюкал неугомонную секундную стрелку, словно не желающее спать дитя.

Вика закончила мыть посуду, насухо протерла ее полотенцем и расставила по местам. Я не мешал. Как и не пытался понять, кому может понадобиться порядок в квартире, которая перестанет существовать, лишь только моё сознание покинет эту виртуальную нишу. Антон предупредил о десятиминутной готовности. И мы готовились: слонялись по квартире призрачными тенями, фиксируя детали и раскладывая их, словно пасьянс, по полочкам собственной памяти.

Порой, Вика останавливалась и долго смотрела на меня. Очень внимательно вглядывалась в лицо, будто старалась запомнить каждую крохотную складочку, каждую морщинку. Я не отводил взгляд. Когда-то я тоже так смотрел, но не на неё. Ловил малейшие изменения в изгибе губ. Изучал крохотные тени у глаз. Это было очень давно. И дело даже не в том, что прошли годы. На самом деле прошла жизнь. Нелепая и веселая, грустная и бесшабашная – вся. Теперь я это наконец-то осознал. Той жизни больше нет, как скоро не будет и этой. А время для смерти по-прежнему не наступало.

Нервничал ли я? Скорее всего, нет. Хотелось грустить, как бывает, когда покидаешь компанию приятных попутчиков на своей железнодорожной станции. Возможно, продлись путь, и кто-нибудь из них разлил бы томатный сок на мои любимые шорты. Или я бы сказал какую-то обидную глупость… Не важно, чтобы случилось. Но на том отрезке пути, который мы проехали вместе, нам было хорошо и уютно. Тепло. И незачем тащить их за собой, словно багаж, в неопределенное будущее. Всему своё время и место. Пусть они остаются в светлом прошлом, улыбающиеся и счастливые. Пусть память о них греет и радует даже в самые холодные ночи.

– Готовы?

Наверное, в такие моменты разумно еще раз взвешивать все «за» и «против». Вновь мысленно пробежаться по цепочке грядущих событий в поисках слабого звена. В конце концов, попросить еще время на раздумья или отказаться вовсе…

– Да!

– Даю десятисекундный отсчёт.

Я улыбнулся в ответ.

– Десять.

Прощай прошлая жизнь…

– Девять.

Простите меня все, кому причинил боль…

– Восемь.

Прости и ты, как я тебя прощаю…

– Семь.

Будь счастлива…

– Шесть.

Люби и будь любима…

– Пять.

Прощай жизнь в виртуальной квартире…

– Четыре.

Спасибо за все Антон…

– Три.

Здравствуй новая жизнь!

– Два.

Я буду жить вечно!

– Один!

Вспышка. Веки сомкнулись, непроизвольно защищая одно из основных чувств от возомнившего себя оружием света. Секунда, другая… Темнота и неизвестность – убойный коктейль из двух компонентов. И достойный эпилог долгого разговора о непредсказуемости последствий не откалиброванного переноса сознания.

Любопытство вынудило приоткрыть глаза. Не каждый день приходится менять среду обитания столь кардинальным образом. Вначале слегка, в надежде уберечь зрение при помощи ресниц, а затем, когда опасения уступили свои позиции недоумению, полностью. Ничего не изменилось. Я, определенно, выполнил все необходимые манипуляции, которые свойственны нам с рождения – широко распахнул глаза… Затем повертел головой, пошевелил руками и ногами – безрезультатно. Тьма – густая однородная субстанция без единого проблеска. Та самая, которая когда-нибудь станет основополагающей для появления света. Но не сейчас. Все мои попытки, осмотреться, осознать, где я, да хотя бы просто пошевелиться были напрасны. Как можно осмотреть то, что не имеет границ? Ощутить движение тела, которое растворил в себе непроглядный мрак? Я сам фрагмент этой субстанции, крошечная частица чего-то безгранично большого, не поддающегося определению. Что же я теперь?

Прежде, чем разум позволил истеричным мыслям поработить себя, в глубине всеобъемлющей тьмы зародилась искра. Точка света в безграничном океане. Она сразу же привлекла к себе внимание. У пребывающего на грани адекватности разума появился ориентир. Точка росла, стремительно расширяясь в пространстве. Что-то приближалось. За секунду до того, как я успел ощутить испуг, на расстоянии вытянутой руки вынырнуло оно – бледное, исходящее внутренним светом лицо, которые обрамляли волны колышущегося во тьме капюшона. Движение черных лоскутов материи на фоне окружающего мрака, удавалось различить скорее при помощи воображения, чем разглядеть благодаря зрению. Само существование моих глаз в данный момент было настолько же спорным, насколько очевидным был факт наличия на презревшем тьму лице одинокого зрительного органа. Материя колыхалась, искажая границу фосфоресценции. Единственный глаз сверлил меня с упорством буровой установки.

– Где он, смертный? Где мой ворон?!

Теперь я знал, как звучит голос моего личного кошмара. Словно наждачная бумага царапает барабанные перепонки. Будит своим скрежетом бесконечный, необузданный ужас в душе. Пробирает морозным трепетом до самых отдаленных уголков поглощенного тьмой тела.

Вопль, пока ещё безмолвный, но хорошо знакомый по многочисленным пробуждениям в пылу ночных кошмаров, родился в истерзанном страхом сознании. Клокочущей волной рванулся из груди наружу и захлебнулся в хлынувшем навстречу мраке.

Глава 10

Горка окурков возвышалась над краями пепельницы. Обугленные фильтры будто цеплялись друг за друга, стремясь удержаться на вершине.

Рука ткнула очередной огрызок сигареты в термостойкий пластик. Пальцы упали на клавиатуру. Пробежались по клавишам, набирая проверочную комбинацию, щелкнули по кнопке «Enter». Экран монитора старательно отобразил все действия процессора, строку за строкой и поделился результатом: «несоответствие не обнаружено». Пальцы отстучали хаотичную дробь по столешнице. Скрипнуло пластиковыми колесами офисное кресло, перемещая оператора к соседнему терминалу. Вновь перестук клавиш, «Enter». Машина выдала на экран исходный код Среды. Человек сдвинул оба монитора. Система отказывалась находить ошибку, но это не значит, что ее нет. И если машина может себе позволить роскошь – отказать, то человек не мог и не хотел.

Антон мял в руке очередную сигарету. Организм давно уже пресытился никотином, окурки в пепельнице крупнели с каждым часом. Если так пойдёт и дальше, то вскоре сигареты будут попадать в могильник сразу из пачки, минуя рот курильщика. Ошибка, которую обнаружил юноша, была незначительной. По крайней мере, на первый взгляд. Но она была, а система почему-то отказывалась ее находить. Глаза метались от экрана к экрану, «вручную» сверяя вязь символов разработанного им обновления с действующим кодом Среды. Цифру за цифрой, букву за буквой, строку за строкой…

Антон сделал все, что мог, но этого оказалось мало. И это «мало» было слишком далеким от того, чего он желал добиться, когда затеял всю эту чехарду с покинутыми на произвол судьбы останками. Согласно изначальному плану Вика должна была остаться с ним. Нет, не в реальности, тут он не лгал подопытному. Медицина не способна наделить виртуальное сознание телом. Пока еще не способна. Или по-прежнему. Но команда, в которую попал Антон благодаря своему таланту, работала над Средой совершенно нового уровня. Проект воистину был грандиозен. Жаль, только, что юношу не подпускали к серьезным задачам, вернее не давали доводить их решение до конца. Уж тогда бы он приложил максимум усилий и перенес Вику в этот новый, не имеющий аналогов, цифровой мир. Но и без полного доступа к серверам новорожденной Среды, все еще могло сложиться удачно. Олухи с учеными степенями ни разу не обратили своего внимания на крохотные, на первый взгляд совершенно бесполезные, цепочки символов, которые с его подачи вплетались в основной код. Интегрировались, становились неотъемлемой частью целого. Но он не успел. Угроза уничтожения бесперспективного, по мнению руководства, образца разрушила все его планы. Аппарат управления корпорации не разочаровал юношу и, по-прежнему, оставался слеп в своей категоричной оценке. Совершенно несправедливой по отношению к подопытному. Антон, напротив, был убежден, что потенциал, попавшего в разработку органа, трудно переоценить. Благодаря ему Вика перестала быть просто набором символов, она обрела сознание. Первое истинное виртуальное сознание. Но процесс не завершён и совершенно не ясно, чем обернётся разрыв этой связи.

Рассказать о своем прорыве молодой человек не мог. Мозг бедняги, таким образом, удалось бы сохранить, но отдать, как и связанную с ним цифровой пуповиной Вику. Да эти бездари обращались бы к нему за советами и консультациями, но уже никогда не подпустили бы к компилятору для работы над виртуальным ангелом. Разве что, под неусыпным надзором представителей корпорации, опутанного массой следящих устройств, которые обнаружат и зафиксируют каждую команду, любую использованную им клавишу…

Нет, это не выход. Ни Вика, ни сознание, продолжавшее ее «вынашивать», не должны были попасть в загребущие лапы корпорации. Единственное место, куда он еще мог их спрятать, это серверы древней Среды. Отстойник, покинувший людскую память, как и боги, подарившие ей название – «Забытые боги». Виртуальный мир, в который уходили те, кто не мог себе позволить доступ к новинкам. Кто насытился кровью и приключениями. Кто готов был просто жить в Вирте. Изгои и так называемые «нищеброды». Те, чьи души желали отринуть суету и те, кто не способен был оплатить свои желания.

Проблему оцифровки реанимированного сознания самообучающаяся программа решила сама. Каким именно образом, Антону еще предстояло выяснить. Вполне вероятно, что это лишь побочный эффект, того процесса, с помощью которого сознание сформировало личность самой программы. Симбиоз. Природа всегда берет свое. И неважно насколько ошибался Дарвин, формулируя свою теорию эволюции. Сама эволюция не ошибается никогда. Оставалось лишь укрыть симбионтов подальше от алчных глаз корпоративных чиновников. И продолжить исследования.

Антон подготовил своего рода виртуальный карман на сервере Среды. Запустил перенос. Система подтвердила благополучное внедрение. Но, в оборудованном им убежище, вереница символов, определяющая программный код виртуального ангела, так и не появилась. Ни она, ни связанное с ней сознание мужчины. Согласно показаниям приборов мозг подопытного был все еще жив, но на запросы оператора не отзывался. Впрочем, и не должен был. Успешное перемещение по умолчанию форматировало предыдущий носитель. Превентивная борьба с вероятным раздвоением личности. В связи с чем, бесполезно ожидать от органического «жесткого диска» какой-либо реакции на запросы, ввиду отсутствия базовой системы ввода – вывода.

Обе цифровые сущности определенно покинули пространство экспериментального сервера, где он создал им когда-то гнездышко. Где возрождал одного и растил другую. «Передача данных завершена», – отчиталась несколькими часами ранее машина и высветила заставку Среды.

Антон сам работал над этим обновлением для славянского сектора. Все-таки корпорация не забрасывала устаревший проект окончательно и выгодно для себя определила фронт работ юному дарованию: и при деле, и от новейших разработок подальше. Но, причём тут эта одноглазая рожа испещренная шрамами? Когда юноша лично интегрировал в код заставки изображение Перуна, которое ему смастерили графические дизайнеры, якобы с соблюдением всех канонов древнеславянской мифологии. И кто это вообще такой? Один?

Насмехаясь над недоумением программиста, одинокий глаз яростно сверкал из-под надвинутого на лоб чёрного капюшона.