Текст книги "Азовское сидение. Героическая оборона Азова в 1637-1642 г"
Автор книги: Андрей Венков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)
Ясно, что перед нами современный государственный герб России. Только вместо Георгия Победоносца на коне сам царь. И правильно. Это мы с вами святого писания не знаем. А донцы, люди дошлые и ушлые, не могли не знать, что Георгий никакого змея не убивал. Он змея уговорил, ибо, приняв христианство, обрел дар убеждения, но к убийству, как таковому, стал относиться отрицательно, за что его, собственно, и казнили и объявили святым.
А на знамени на щите посреди орлиного изображения, по мнению «продвинутых», смыслящих в геральдике казаков (а таковые, несомненно, были), мог быть изображен лишь сам царь. Попробуем разобраться в логике их рассуждений. Орел со щитом на груди и с воином, на щите изображенном, бесспорно, воспринимался как герб. А что и кого изображают на гербах? Священный тотем (орла, льва, барса…), святого небесного покровителя или себя самого. Запорожцы, например, имели гербом изображение самого запорожского казака. Воины испокон веков изображали своих небесных покровителей (Перуна в том числе) такими же воинами, какими сами были. Всадник на красном поле на белом коне – вот перетекающий из века в век символ бойцов. Белый конь и море крови… Вспомним четырех всадников из «Апокалипсиса»: «Я взглянул, и вот, конь белый, и на нем всадник, имеющий лук, и дан был ему венец; и вышел он победоносный, и чтобы победить». И донцы, когда на Дону только появились, имели гербом своим всадника. На красном поле. Но на черном коне. Вот такая, дескать, жизнь наша пропащая…
Орел на знамени… То, что орел двуглавый, нигде не говорится. А если он был одноглавый, то вполне мог сойти за родовой герб Рюриковичей – за сокола. И воин с копьем… Вряд ли христианский государь изобразит на своем гербе Перуна. И явно это не Михаил Архангел, низвергающий Сатану, у Михаила, как у предводителя ангельского воинства, должны быть крылья. И не Георгий. Он, как мы выяснили, змия не убивал. Кого ж тогда царь изобразил на своем гербе? Да самого себя, сражающегося с басурманами или с самим нечистым.
В целом год 1646-й казался удачен. Нураддин, так и не оправившийся после поражений, ушел в Крым. И грамоту похвальную от царя получили казаки, и знамя. Но с другой стороны, князей Черкасского и Пожарского отозвали обратно под Астрахань вместе с их войсками. А набранные Жданом Кондыревым «вольные люди», испробовав истинно вольной донской жизни, стали разбредаться поодиночке и кучками. На Дону жизнь оказалась тяжелой. Есть-пить нечего, одеть-обуть нечего, что украдешь или отобьешь, то и твое. Коренные донцы их за ровню не считали. Много их тут таких перебывало. Хочешь войти в сообщество, послужи в чурах, в «молодших товарищах», пройди ученичество. А ученикам часть добычи не положена, наоборот, с них за науку причитается. Хорошо, если хозяин кормить будет. Но сами подумайте, как их прокормишь, если Ждан Кондырев этих вольных сразу три тысячи привел? Столько же, сколько истинных казаков на Дону после азовского сидения оставалось. Это получается, что вместо одного рта – два. Раньше, когда по одному, по два приходили, быстро меж старожилых рассасывались, привыкали. А этих – три тысячи, и друг за дружку держатся.
И чтоб не пропал Тихий Дон, не дали донцы новым пришлым добычи и кормить их не стали.
Вольные новонабранные покрутились на Дону, а потом половина их развернула знамена и пошла на север, на российские украинные города, и куда они там подевались, никто не знал, а донцы не интересовались.
Вторая половина ново приборных, тысячи с полторы, на Дону все же перезимовала и стала в Москву писать и жаловаться: мы де честно служим, куда нас царь-батюшка послал, а нас донцы не кормят, и жалования нам нет, шатаемся меж дворов…
Москва стала донцам пенять, донцы по обычаю отнекивались, мол у нас все по справедливости, но новоприборных разбили на пятнадцать сотен и поставили над ними сотников из их же числа, а когда из Москвы очередное жалование пришло – поделились.
Весною 1647 года, чтоб не выказать врагам своей слабости, решили донцы идти в набег. Но окончательно собрались лишь на Петровку, в начале июля. Взяли с собой «вольных новоприборных», набились в 33 струга и, тайно проскользнув устье Дона, направились к крымским берегам. Меж Темрюком и Таманью застигла казачий флот буря и выбросила на таманский берег.
Тут и сказались неопытность и измена, которая так и пасется среди всякого наброда. Читаешь и не веришь – да донцы ли это? «В бедственном смятении казаки растеряли большую часть оружия и снарядов, как вдруг на берегу Тамани напали на них татары в превосходных силах. Казаки думали уже не о победе, а о спасении своем и, оставив в добычу неприятелю 16 стругов, в остальных удалились в море» (В. Сухоруков).
Осенью в Москве есаул Василий Никитин рассказывал, что напали на таманском берегу на «смятенных» казаков «темрюцкие черкасы», многих побили, «а иных живых поимали, и взяли де 16 стругов; а весть де им учинилась, что вышли к ним тех 16 стругов два человека казаков». Еще 4 струга отстали в море. Про два струга имелись известия, что целы, а про два вестей не было. Плавали по Азовскому морю, а к берегу пристать не могли… Вот так в первом же набеге отсеялись «вольные новоприборные».
Почему именно они? А потому, что остальные, уцелевшие, вели себя совершенно по-другому, и в них угадываем мы тех самых казаков из Азовского сидения…
Буря и гибель половины участников набега сорвали внезапность, рассекретили саму экспедицию. Да она, судя по всему, и не была для турок секретом. Уцелевшие на 13 стругах повернули назад. Но предупрежденные азовцы и турки засыпали камнями Мертвый Донец и засели в скрытных местах, затаились в засаде.
Казаки ночью вошли на стругах в Мертвый Донец и наткнулись на камни. Не медля, пристали они к берегу и стали перетаскивать струги волоком. Тут на них в темноте азовцы и бросились. Но, как говорится, не на тех напали. Казаки азовцев отбили и продолжали перетаскивать струги. Отбитые азовцы послали в город за помощью, но больше в темноте своих нападений не повторяли. Лишь утром, разглядев, что казаков мало, решили истребить их и вместе с турками атаковали. Как писал В. Сухоруков, «и тут началось у них кровопролитное сражение, гибельное для обеих сторон». Василий Никитин рассказывал московским дьякам, что ночью «сперва де казаки побили азовцев и черкас, а после де того на утре, как их осмотрели, что их немного, и они де пришли на них многими людьми и их побили, а иных поимали, потому что де они в то время таскали из Донца струги и многие были наги, и в те де поры струг отбили, а в Войско пришло 12 стругов».
То есть, из 13 стругов азовцы захватили лишь один, а на двенадцати донцы прорвались и ушли в Черкасский городок. «… Потеря в людях с обеих сторон была одинакова, сверх сего казаки ранили в щеку азовского бея», – подвел итог этому делу В. Сухоруков.
В Крыму татары схватили пребывавшее там русское посольство и стали ему выговаривать: если ваш царь желает быть в дружбе с ханом Ислам-Гиреем, то пусть на Дон войско пошлет, а хан со своей стороны пошлет свое войско, вот бы вместе и извели казаков, а другого пути к доброму согласию между Крымом и Россиею нет. А посланники заученно отвечали: нестаточное дело нашему великому государю посылать на тех воров, на донских казаков, своих государевых ратных людей, потому что они людишки худые, и от государевых украинных городов удалены, и живут в розных местах по займищам и по малым речкам, и по проточинам. Если Ислам-Гирей только захочет, он и сам этих воров с Дона собьет и без нашего государя. А наш государь в таком случае на Ислам-Гирея досадовать не будет. То есть, повторили то, что татары и турки уже сто раз слышали: сбивайте их с Дону сами, а мы рук марать не хотим. А собьете – мы на вас не обидимся.
Турки и татары считать умели, да и пойманным «вольным новоприборным» языки развязать смогли, и выходило, что после недавнего неудачного набега остались на Дону от старых казаков жалкие крохи. Случай очень удобный, чтобы добить эти остатки.
Разослали они за помощью в ближайшие улусы и, собрав большую силу, явились под черкасские раскаты на 280 судах, да берегом конница подошла.
Казаков в Черкасске в те поры обреталось всего с тысячу. Рассказывал потом Василий Никитин, что 19 и 28 июля подходили к Черкасскому городку азовский Мустафа бей с азовскими, крымскими и ногайскими людьми и с черкесами, да подходил начальник азовских янычар Алей ага со своими янычарами «Доном судами с пушками и с мелким ружьем, а судов де всяких было 280, и их казачий городок осадили и к городу накрепко приступали, и битвы у них с ними были великие, и на том приступе многих азовских, и крымских, и ногайских людей, и черкес побили, а иных переранили».
Отбитые и перераненные враги побежали от Черкасска. «Видя это, казаки бросились в свои суда, которые во время осады находились внутри городка, настигли врагов и множество их захватили на судах», – писал Сухоруков. И Василий Никитин кратко, но емко подтверждает: «и они де за ними гоняли и, догнав, многие суды у них отбили, и многих побили и переранили, и языки поймали; а с пытки де те языки сказывали, приходили де они для того, чтобы им их разорить…».
Азовцы не утихомирились и продолжали частыми набегами изматывать уцелевших малочисленных казаков. Казакам же помощи ниоткуда не было, лишь с Астрахани подошел небольшой отрядик.
В октябре донцы не выдержали и послали в Москву посольство во главе со старшиной Андреем Васильевым и есаулом Василием Никитиным просить помощь людьми.
На Москве их внимательно выслушали и речи их расспросные записали (мы их, кстати, только что цитировали), но не торопились – помечены те расспросные речи 15 ноября. Говорили казаки, что хотят турки с азовцами и татарами Дон от казаков до Воронежа очистить, «а которые де были вольные люди, и те де, не хотя с ними служить, многие разошлись, а которые де остались с ними, и те де многие на государевых службах на боех и на приступех побиты и переранены, и многие де их братья и вольные люди от ран померли». Заявили казаки, что силы служить не стало, и жить на Дону стало не в силу. И если Государю река Дон нужна, то пусть дает свой указ, а они, между прочим, «зимою… чают… их бусурманского большого собрания и к себе приходу».
Московские люди, чтоб с донцов сбить окончательно спесь, стали их по обыкновению мурыжить. 22 декабря дьяки думные Назарей Чистой и Алмаз Иванов опять стали их расспрашивать – вот бьете вы челом государю, что стоять вам не в мочь, а чем же вам помочь, если сами вы говорили, что хлебных и пушечных запасов на Дону нескудно.
Василий Никитин подтвердил, что запасов на Дону нескудно, а скудны мы, донские казаки, людьми, чаем мы по зиме к себе бусурманского приходу большого собрания, «и чем царское величество велит помощь учинить, в том де как царское величество изволит».
А дьяки казакам начали выговаривать: «людей к ним посылать немочно, потому что они государского повеления не слушают, посланы к ним вольные многие люди, и они тех вольных людей голодом поморили, запасов им не давали, а иных побивали, и те вольные многие люди с Дону разошлись от их тесноты и дорогою многие померли; да к ним же послан с ратными людьми стольник и воевода князь Семен Романович Пожарский, и они, атаманы и казаки, его ни с чем не слушали, все делали самовольством и беглых людей к себе принимали, и вынимать их у себя не дали, а иных людей подговаривали.
Да им же, атаманам и казакам, по царского величества указу на море под турские города ходить и воевать и разорять не велено, и ведомо царскому величеству учинилось, что они на море под турские городы ходили и воевали, и разоряли, и для того ныне в Царегороде царского величества послов задержали от их непослушания, и тем своим непослушанием людей всех растеряли».
Есаул Василий Никитин на конкретные обвинения дал обстоятельные ответы. Что касается вольных людей, то «вольным де людем от них никакой тесноты не бывало, и их не побивали, и запасы им давали, и те де вольные люди не хотят государю служить, запасы пропили и, пропив те запасы, с Дону от них пошли бегом, а унять было их нельзя, потому что они люди вольные».
Прямо видно, как есаул ухмыляется и руками разводит…
И князя Пожарского они де во всем слушали «и беглых людей к себе не принимали, и не подговаривали, и вынимать беглых людей не заказывали, и во всем де государское повеление исполняли». При этом ссылался есаул на князя Черкасского и предлагал по этому поводу «сыскать».
«А на море де пошли было они под крымские улусы, и волею де божиею погодою принесло их к турским городам; и они де из судов на берег выходили для хлеба, чтоб им с голоду не помереть, а не для войны, и в том де бог волен да государь».
При этих словах, видимо, дьяки начинали или нервно зевать или слюной давиться. Выходило, что заносило казаков к турецким берегам штормом, и приставали они к берегу под турецкие города не грабить, а хлебца купить… А что поделаешь? Что с них, с казаков, возьмешь?
А туркам из Москвы от царского имени снова лицемерно ответили: пишете де вы, чтоб нам, «великому государю, донских казаков из Черкасского городка велеть свесть, и нам, великому государю, того учинить нельзя, потому что донские казаки утеклецы, бежали из Московского государства, заворовав, от смертной казни и живут в тех местах исстари кочевым обычаем, а с ними живут разных вер люди, литва и немцы, и горские и запорожские черкасы, и крымцы, и ногайцы и азовцы, а не одни они, донские казаки, а нашего царского повеления не слушают…».
Пока казачьи посланцы, выкручиваясь, просили помощи, под Черкасским городком случился новый приступ. Перед Крещением, 4 января, пришли под городок многие крымские, азовские и ногайские воинские люди и к городу приступали накрепко. Много казаков погибло и в плен попало. Но донцы, собравшись с силами, пошли на вылазку и басурман отогнали.
Сил в городке совсем не осталось. Из астраханских стрельцов восьмерых татары в плен увели, а девятого на вылазке убили. И 5 февраля послали казаки в Москву с атаманом Иваном Молодовым отписку, а под ней челобитную, что «им де от бусурманского беспрестанного к ним приходу и приступу, и кроволитья жить не в силу, мочи их нету и государевы казны держать не с кем». Забери дескать, государь, назад порох и снаряды и укажи нам, где и как дальше жить, а реку Дон нам держать не с кем и нечем, ни рыбы наловить, ни за водой выйти – сидим все время в осаде. А что прислал государь жалования 3000 рублей и хлеба 1970 четвертей, то кому оно только не попало, даже мужикам-гребцам, в Черкасском городке зазимовавшим, раздавали, чтоб не разбежались они из осажденного городка. И с тем ждали казаки царского указа, «а не будет де им государева указу, и они де с реки все разбредутся врознь».
И дьяки царю обо всем в марте доложили.
Сжалился царь Алексей Михайлович над донцами и отправил на Дон 24 мая 1648 года дворянина Андрея Лазарева с полком. Отбыли с Лазаревым из Воронежа 1000 солдат, 1 майор, 4 капитана и 5 поручиков. Добирался Лазарев долго и явился в черкасский городок аж в октябре месяце.
Почему так дело затянулось, можно лишь догадываться. Впрочем, сохранились дневниковые записи знаменитого Патрика Гордона, как он со своим полком выступал на службу в сторону Смоленска. Случилось это, правда несколько, позже, но как пример сойти может: «2 мая Гордон, получив на то приказ, выступил на рассвете с полком, выстроенным в два эскадрона, из которых каждый имел при себе по 3 пушки, из Кожевников и в 7 час. утра остановился на поле между Немецкой слободой и Покровкой, так как по дороге у пушек сломались оси и лафеты. Дьяк был очень рассержен этим и начал было браниться, но так как на него никто не обратил внимания, то он и удалился. Около 10 час. полк в совершенном порядке прошел в Покровском через царский двор, причем царь со всем придворным штатом смотрел из окна. В этот день полк состоял всего из 780 человек, так как многие, получив приказ выступать, бежали.
4-го Гордон попрощался со своими друзьями и знакомыми в слободе и разослал офицерам приказ занять свои полковые квартиры и на другой день быть готовыми к походу.
5-го он попрощался со своей невестой и ее родными и, позавтракав. Явился к полку, стоявшему в предместии Кожевниках. Прибыв сюда и велев бить в барабаны, он отправился на плац-парад. Однако все солдаты были так пьяны, что прошло 3–4 часа, пока ему удалось собрать их. Производя смотр, Гордон не досчитал от 60 до 80 солдат, которые бежали. Он велел собрать с их квартир их оружие в одно место и отдал приказ капитану Камбелю (так как майор Менезес был болен) передать его с другими остававшимися вещами в приказ.
Около 2 час. Гордон выступил с полком и расположился лагерем между новым монастырем и царским увеселительным дворцом на Воробьевых горах. Здесь лошадей пришлось кормить сеном, так как травы еще не было.
6 мая около полудня Гордон двинулся дальше и остановился у небольшого ручья, где уже было немного травы для лошадей. Здесь к полку присоединился генерал-майор Кравфуирд.
7-го после завтрака полк пошел дальше: так как ночью бежало несколько солдат, то большая часть офицеров полка должна была идти в арьергард и по сторонам полка; но несмотря на это и в этот день многие бежали. Пройдя 15 верст, полк остановился у одного ручья…». А это – один из лучших полков. На царском смотру лучше всех стрелял…
А помимо обычной русской медлительности сыграли свою роль бунты, которые прокатились по русскому государству в 1648 году. При новом молодом царе стали его родственники (со стороны жены) безобразничать, народ и не стерпел.
Худо-бедно, но Лазарев на Дон прибыл, стал поблизости от Черкасского городка в крепком месте и окопался со всех сторон. От царя же пришла грамота, чтоб донцы были в дружбе как с дворянином Лазаревым, так и со всеми чиновниками, и без общего согласия ничего не предпринимать. Особо напоминали, чтоб на турецкие города и села не ходили.
Всё… Облетело всё Великое Войско Донское… С Азовским сидением и последующими невзгодами закончился первый этап его истории. Возрождалось оно уже на другой основе.
Есть такая песня казачья:
«Помутился весь Тихий Дон,
Помешался весь казачий круг:
Что не стало у них атамана,
Что старого казака Ильи Муромца».
А перед смертью были у Ильи Муромца разбойники и, испуганные его силой, просили его, чтоб взял он их к себе в товарищи, в донские казачонки.
Подбиралось типичное военное сообщество по одному человеку, существовал институт ученичества – упоминаются до этого времени «чуры» – «молодшие товарищи». При необходимости могли они сняться всем сообществом и уйти, ничего их не задерживало. Так Ермак Тимофеевич снялся и ушел. Сначала на Волгу, потом в Сибирь.
А эти, которые Лазарева дождались, боятся с Дона уходить и не хотят.
Обзавелись они семьями, народились у них дети от полонянок. А дети потом меж собой родниться будут. И начнет перерождаться военное сообщество в некое подобие родового, а потом и сельского. Но это все со временем, несколько поколений сменится.
А на первый взгляд ничего не изменилось. Более того, на Дону, не дождавшись прихода солдатского полка Лазарева, 300 казаков погрузились на 8 стругов и отправились на крымские улусы, зная, что татары ушли с Хмельницким на поляков. Несколько раз так выходили и у татар польский полон отбивали, а самих татар били и в плен брали.
Азовский бей, разузнав, что казаки в очередной раз в море вышли, собрал с ближних улусов людей и пошел Доном и степью на Черкасский городок в надежде, что там пусто. Подошел, а там солдатский полк стоит. Причем послан оный русского царя полк не на этих проклятых злодеев, как татары просили, а наоборот, злодеям помогать. И, прокляв московское коварство, вернулся азовский бей бесславно в стены родного города.
Глава 10. Новая война в Восточной Европе
И татары и турки в это время все свои взоры и устремления обратили на Украину, где хитрейший гетман Зиновий Богдан Хмельницкий учинил невиданную по размаху и крови свару. Вырывал Хмельницкий Украину из Речи Посполитой с мясом, с большой кровью. Но Речь Посполита – великое государство, в восточной Европе на то время крупнейшее и славнейшее (после Хмельнитчины, правда, оно таковым быть перестало). Не по силам Хмельницкому в одиночку такой державе противостоять, и должен был он искать союзников и покровителей. И турки с татарами ждали, дыхание затаив, когда же он под высокую руку Великого Султана, Потрясателя Вселенной, попросится. Но оторвать у поляков и присоединить к Оттоманской империи такую территорию – дело сложнейшее и деликатнейшее. Тут смотреть надо во все стороны, чтобы другие алчные соседи не вмешались и не подгадили, со всеми надо осторожную политику вести.
И потому, пока на Украине шла война, и существовала возможность союза Украины с турками и татарами против кого бы то ни было, старались турки Россию лишний раз не задирать, а от донских казаков, как от злых собак отмахивались, лишь бы они под ногами не путались.
Донцы же прикрываясь московским солдатским полком, который одним своим присутствием как бы освящал их разбои, обнаглели окончательно. Тем более, что крымский хан развернул невиданную по масштабу торговлю живым товаром, поставляемым с Украины, нагрел на этом окровавленные по локоть руки и отвлечься от такого прибыльного дела никак не мог и не хотел. А потому жаловался он русскому царю, что донские казаки никаких запасов по морю в Азов не пропускают и морские устья все своими стругами заставили, а крымские села и деревни грабят и людей украдкой крадут. До того дошло, что стали турки и татары в Азов припасы сухим путем из Темрюка возить, от чего терпели большие убытки.
В 1650 году Хмельницкий вроде бы отбился от поляков, но полной независимости не получил, и крымский хан, чтобы вбить клин между православными, пытался Хмельницкого напустить на донских казаков. Сам же хан в драку пока не лез, только грозился, поскольку турки ввязались в очередную войну с венецианцами и даже часть азовского гарнизона отправили на средиземноморский театр военных действий.
Хмельницкий тоже сам на донцов не полез, послал с 5000 запорожцев своего сына Тимофея. Тимофею тогда не исполнилось еще 18 лет, и заправлял всем в этом войске наказной атаман Дементий.
Запорожцы стали на Миусе и ждали, когда к ним в подмогу подойдут татары. Татары же не спешили, надеялись, что неверные собаки сами погрызутся.
Донцы отправили к запорожцам лучших своих людей, которые повидали сына Хмельницкого, который, по свидетельству очевидцев, был «хлопец молодой, с оспинами, малорослый, но большой гультяй», и напомнили, что как бы и когда бы Москва с Польшей ни воевала, а Войско Донское и Войско Запорожское всегда в мире и в союзе были. А теперь из-за басурман двум великим войскам, единоверным братьям, драться и вовсе не годится.
Запорожцы постояли на Миусе две недели, крымчаков не дождались и ушли назад.
В 1651 году донцы вновь разорили предместья Азова (благо, что за стенами города из-за венецианской войны осталось всего 1200 янычар), погромили слободы и улусы и скот угнали к себе на Дон, «а азовцы за то казакам ничего не учинили». Разобравшись с азовскими жителями, казаки вышли в Черное море, пограбили каких-то купцов, разгромили близ Синопа город Каменный Базар, взяли в плен 600 человек обоего пола, но по дороге часть продали горским черкесам, а так без потерь вернулись в Черкасск.
В 1652 году донцы возродили практику походов под стены Царьграда. В мае 1000 казаков на 15 больших стругах с атаманом Иваном Богатым явились в окрестностях Константинополя, погромили близлежащие села и деревни и увели с собой 150 пленников. На обратной дороге настигли их 10 каторг, но опьяненные успехом казаки эти турецкие суда разогнали и невредимыми с полоном вернулись в Черкасск.
На следующий год уже 1300 казаков на 19 стругах ходили на Черное море. Водили и атаманы Федор Волошенин да все тот же Иван Богатый.
Разъяренные турки приказали крымчакам собрать все подвластные улусы, взять Хмельницкого с его запорожцами и реестровыми и напасть на донские городки. Сами они хотели перекрыть Керченский пролив и не допустить донцов больше в Черное море.
В 1653 году поход крымчаков на Дон не удался, поскольку распространился слух, что несметные орды калмыков идут на Перекоп, и хан ждал их за перекопскими укреплениями.
А зимой на 1654 год Хмельницкий разрушил турецкие и татарские мечты и попросился под высокую руку Московского царя. Все это радикально изменило ситуацию во всей восточной Европе. Ну, во-первых, гетман объявил татарам, что в случае похода крымчаков на Дон он разорвет с ханом союз и начнет с ними, татарами, войну…
Теперь русские, поняв, что, приобретя Украину, получают они в довесок войну с Речью Посполитой, стали с опаской оглядываться на соседей. Как бы турок и татар сторонними наблюдателями удержать? А то ввяжутся в войну на стороне Польши. Им ведь такое усиление России ни к чему.
На самой Москве абсолютно не вовремя началось моровое поветрие, и московские жители, спасаясь, кинулись по монастырям, «мужья от жон постригалися, а жены от мужей». Тяжелое время…
И полетели на Дон грамоты с запретами: на турок вообще не нападать, а на крымчаков нападать с разбором – если крымский хан сам на русские земли пойдет.
Помимо этого приглашали московские люди крымских татар в совместный поход на поляков.
Летом 1654 года умер крымский хан Ислам-Гирей, а новый хан, Магмет-Гирей, явившийся в Крым осенью из Турции, отправил московских послов из Крыма на родину и велел передать царю, что говорил де ему, Магмет-Гирею, турецкий султан: «воры де донские казаки ежегод приходят морем, землю его воюют и людей побивают, и в поло емлют, и разоряют, и досады большие чинят, и такие де ему обиды ни от которые земли не бывает, что от тех донских казаков». И чтоб царь тех донских казаков велел унять, иначе пришлет султан хану 100-тысячное войско и пошлет с тем войском донских казаков разорять, а разоряя их, идти хану войною на Московское государство. «И та вся ссора чинится от тех воров, малых людей донских казаков».
Русские, как заведенные, ответили Магмет-Гирею, что донские казаки русскому царю не повинуются, а разбои свои творят самовольно.
На Москве к зиме полегчало. Поветрие прошло, жители, что в монастыри уходили, вернулись нерасстриженными, и сетовал царь Алексей Михайлович: «а ныне многие живут в своих дворех с женами и многие постриженные в рядех торгуют, и пьянство и воровство умножились».
Поляков больше не боялись, в 1655 году напали на них еще и шведы, и король польский бежал в Силезию. Патрик Гордон, шотландец, служивший тогда в шведской армии записал тогда: «По всей Польше не было ни единого уголка, не опустошенного ее врагами». Спасло поляков то, что «русские, от природы подозрительные и недоверчивые, были крайне возмущены победами и могуществом короля шведского» и, подстрекаемые цесарским двором, вскоре заключили временное перемирие с поляками и задрались со шведами.
Магмет-Гирей, завоевывая популярность у подвластных ему крымчаков, стал готовиться к походу на Север, в пределы терзаемой всеми соседями Украины и Польши, и первым ему под руку должен был попасть Хмельницкий. Потому весной 1655 года пошла на Дон из Москвы грамота, чтоб шли донцы на крымские улусы «и над ними промышляли, сколько милосердный бог помочи подаст; а на турские юроды и места однолично б естя не ходили». Еще и калмыцкую орду русское правительство направило против Крыма.
Донцы, не дожидаясь калмыцкого прихода, собрались великою силою (3000 молодцов) с атаманами Павлом Чесночихиным и Семеном Варгуном и вышли морем к Судаку, взяли город приступом и деревни вокруг истребили до основания. Потом пошли на Кафу, где взяли и разорили земляной город. У Кафы перевстретили они торговый морской караван, из шести судов отхватили два с пшеницею и с богатой добычей без урона возвратились восвояси.
Крымский хан, как завороженный, ждал у Перекопа калмыцкую орду, и донцы повторно на 34 стругах пошли с Павлом Чесночихиным к крымским незащищенным берегам. По пути налетом взяли они Тамань, своих потеряли человек 30, но и местных всех порубили, город сожгли и пленных захватили четыре сотни. Затем высадились они между Кафой и Керчью и стали разорять татарские деревни. Выступивших против них татар (их и набралось-то в Бахчисарае всего сотни три) рассеяли. Напоследок разграбили деревни вокруг Карасу-Базара и с огромной добычей беспрепятственно ушли на Дон.
Павел Чесночихин зимой поехал в Москву, где все свои подвиги расписал. Его хвалили и с ним жалование на Дон дали – 2 тысячи рублей денег, 2 тысячи четвертей хлеба, 100 пудов пороху, 50 пудов свинца и вестовой колокол в 20 пудов. Выходило, между прочим, меньше чем по рублю на человека. Если самим на море не ходить за зипунами, то ложись да помирай.
Венецианцы в это время с турками воевали и московских правителей просили: пошлите донских казаков на море турок грабить. Но на Москве пока с турками связываться побаивались.
А насчет Крыма казакам сказали: Хмельницкий против татар пограничные городки укрепляет, и вы, пока он не укрепится, на Крым не ходите и татар не дразните.
Ну, что ж, нельзя на татар, пойдем на Азов… То ли русские про Азов донцов предупредить забыли, то ли еще как приключилось, но в 1656 году, не усидев в бездействии по своим городкам, явились казаки в который раз под азовские стены. Так и манил он к себе наших ребят…
Об этом походе данные отрывочные и странные. Собрались в Черкасском городке более трех тысяч донских и запорожских казаков, пристали к ним «промышленники» из российских украинных городов, и выступило это войско к Азову во главе с такими славными и опытными атаманами, как Наум Васильев и Павел Чесночихин.
Из всего похода известно, что турки на вылазке перебили полторы тысячи казаков и многих захватили в плен, а еще захватили в плен самого Павла Федоровича Чесночихина и убили его. Голову несчастного казака отправили в Крым, а оттуда в Турцию к самому султану.
И гарнизон в Азове стоял невелик – 1000 янычар. Как они могли столько казаков на вылазке перебить? Или те спали и не остерегались?
Да может и спали… Единственная зацепка в этом деле – русские «промышленники», приставшие к казакам в надежде Азов пограбить. А русские люди и ночью спят крепко и днем после обеда любят вздремнуть. Вот их, наверное, турки сонными и порубили…
Опомнившись, послали донские казаки в Москву зимой старшину Панкрата Степанова с извинениями, а заодно и жалования попросить.
