Текст книги "Закон Дальнего космоса"

Автор книги: Андрей Синицын

Соавторы: Дмитрий Байкалов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Вряд ли смотреть на меня приятно, когда я корчусь и ору. А у вас наверняка есть и другие дела.

– Ничего особенного. Просто хочу ещё зайти, убедиться в том, что там всё в порядке – ну там, где завтра…

– Я понимаю. А я вот не хочу этого видеть. Там вряд ли весело – а мне хочется уйти, сохраняя в памяти что-нибудь приятное. Хотя бы эти цветы – это от администрации, очень благородно, правда? Хотя меня считают преступницей, они всё же мне сочувствуют, жалеют…

– Вам трудно не посочувствовать. Я их понимаю.

– Прощайте, доктор, – произнесла Инее. – Значит, в восемь вечера. Господи, ещё так долго… Больше не увидимся. То есть вы меня наверняка увидите – вам ведь придётся вместе с другими констатировать факт. А вот я вас – нет. Знаете, а вы мне понравились. Так что даже немного жаль… Идите, доктор, уходите поскорее.

Он и в самом деле ушёл. Направился в административный корпус: полагалось отчитаться в результатах уходящего дня. Главный врач встретил его приветливо. Выслушал с интересом. Сказал:

– А вы действительно не теряете времена даром, доктор. Итак, можно надеяться, что печальное событие произойдёт завтра?

– Есть все основания надеяться, – кивнул Орлен. Лицо его выразило приличествующую случаю печаль. – Так я могу рассчитывать на лишний баллон?

– Его доставят уже сегодня. И подключат.

– Заранее благодарю. Сейчас, с вашего разрешения, хотелось бы осмотреть то помещение, где мне предстоит работать. Так сказать, освоиться там. Чтобы завтра не терять времени напрасно. Вы не возражаете?

– Что вы, напротив. Вы могли заметить маленький одноэтажный корпус – позади главного, в отдалении. Вообще-то это наш морг, но два помещения там предназначены именно для такой работы, как ваша. Их полагается иметь, хотя я уже и не помню, сколько лет они не используются по назначению. Боюсь, что наши хозяйственники превратили их в кладовку. Я, правда, приказал навести порядок, но если там и окажется что-то лишнее, простите великодушно.

– Что вы, я никому ничего не собираюсь докладывать.

– Ключ возьмите у секретарши. Да, если нужно ещё что-нибудь – не стесняйтесь, говорите. Любое содействие…

– Благодарю вас, доктор. Мне ничего более не… впрочем…

Эта мысль промелькнула в сознании в последнее мгновение. Почему бы и не воспользоваться любезностью? Своими средствами до Середины, до своей конторы, не достучаться – тут нужна вневременная связь, а на уровне мобильных устройств она ещё не осуществляется, только со стационарных установок. А связь нужна, хотя бы на минуту-другую: не исключено, что ожидаемая информация на его адрес пришла именно сейчас, когда сам он – далеко-далеко. Он ведь собирался, выйдя отсюда, навестить местный центр ВВ-связи и заказать разговор. Но и отсюда наверняка можно связаться?

– Впрочем, если вас не слишком затруднит…

– С радостью – если это в наших силах.

– Дозвониться по ВВ, хотя бы на несколько секунд, до Середины, до моего департамента. Просто узнать, как там дела. Не требуется ли моё присутствие. Ну и сориентировать их – когда смогу вернуться на работу.

– Нет ничего проще. С удовольствием окажу вам столь пустяковую услугу. Даже не выходя отсюда. Прошу вас. Вот этот аппарат – голубой. Позвольте, я наберу, мне это привычно. Итак?

– М-сер-18609-ТД-3234.

– Момент… Если только прохождение… Всё в порядке, ура. Говорите.

– Алло, Комитет добрых услуг, эвтанат?

– Слушаю вас. Доктор Кордо, это вы? Очень кстати.

– Хела, вы? Целую ручку. У меня всё в порядке, лучше не бывает, рассчитываю вылететь послезавтра утром. Доложите начальству. Хела, и посмотрите, пожалуйста, есть почта на моё имя? Посмотрите очень внимательно.

– Я всегда внимательна, доктор. На ваше имя – одно поступление. ВВ, конфиденциально.

– Сделайте одолжение: вскройте и огласите.

– Но, доктор, это конфи…

– Я настаиваю.

– Как вам будет угодно. Вскрываю…

Орлен покосился на главврача. “Нет, он и не собирается выходить. Дефицит деликатности. Ну и чёрт с ним. Улыбнись ему – в знак того, что от друзей не бывает секретов”.

– Да? Что там?

– В общем, ничего, что я могла бы понять. На ваше имя. Текст: “Место ГД 97”. На месте подписи – буква “О”. Или ноль. Или просто кружок. И ещё – три плюса. Один за другим. Больше ничего. Вам это говорит что-нибудь?

“Хела. Болтушка. Женщина, что же удивляться”.

– Благодарю, я записал. На досуге буду разбираться в этой загадке. Ещё раз целую. Не пытайтесь увернуться. До приятной встречи!

– Доктор, опять вы… “Достаточно. Связь прервать. Всё”.

– Весьма благодарен вам, доктор. Ну что же, до завтра?

– До завтра. Отдохните, развлекитесь как-нибудь. Нельзя допускать, чтобы мрачные мысли завладевали нами. Помните, что все наши дела направлены на благо. Если вам не по себе, советую зайти в храм, послушать закатную службу – знаете, великолепно успокаивает, вселяет оптимизм. Один из храмов вам как раз по дороге, если пойдёте пешком. А если машиной – то водитель с удовольствием отвезёт вас и в кафедральный, там великолепные орган и хор…

– Спасибо за совет. Обязательно воспользуюсь им.

“И в самом деле, похоже на кладовку. Сколько хлама ещё осталось”, – думал Орлен, осматривая оба небольших помещения в самом конце коридора. Картонные и пластиковые коробки, старые хирургические инструменты, контейнеры с пустыми флаконами из-под медикаментов, садовый инвентарь, две кучи тряпья: отслужившие простыни, наволочки, халаты, бахилы, прочая дрянь, подлежащая сдаче или уничтожению – эти мероприятия тут наверняка проводились не чаще двух раз в год. “Инее права – тут лучше умирать в полной темноте. Ещё лучше бы, конечно, вообще здесь не умирать…” – Он отогнал нахлынувшую было жалость. Из процедурной, так именовалась, судя по табличке, эта комната, перешёл в другую – аппаратную. Здесь мусора было чуть меньше, зато хранился изрядный запас ваты, бинтов – всего такого, ещё в аптечной упаковке. Зато аппаратура, похоже, была в полном порядке, включая монитор, – камеру Орлен ещё раньше заметил в процедурной. Включил – работает.

“Хотя вообще-то они ни к чему, в темноте и камера мало что увидит. Переживём. Редуктор новенький, ожидает, когда к нему подключат баллон, кран на пульте готов повернуться на нужный угол. Ничего, работать можно. Стульчик перед пультом могли бы поставить и не такой древний, протёртый, как говорится, до костей. Не заменили – нас тут не любят, хотя и стараются не показать. А где нас любят? Кого – нас? Эвтанаторов, конечно. Место для второго баллона есть? Есть, предусмотрено. Проектировалось это, можно подумать, в расчёте на поточную деятельность. Проект стандартный, так что ничего удивительного.

Кстати, интересно: а какова тут смертность? По условиям жизни, должна быть небольшой. Не воюют, не убивают, не голодают, климат здоровый…”

Он подумал об этом потому только, что, уже уходя, поравнялся с дверью морга. Любопытство одолело. Он постучал, ответа не получил. Нажал на ручку. Дверь отворилась. Как и в тех комнатах – естественно, никаких окон, тьма кромешная. Нашарил выключатель. Здесь мусора не было. Два стола для секции, в стороне тумбочка со светильником, стул – белизна и хром. Две длинные стены, слева и справа, напоминали багажные автоматические камеры, только более просторные. Не слишком ли много? Хотя – много или мало, но температура поддерживается, как и полагается, морозная. Тут ещё не так, а в лотках, за этими дверцами – страна вечного холода.

Орлен не удержался, отворил ближайшую нижнюю дверцу. Наполовину выдвинул пустой лоток. Дохнуло морозом. Брр… Задвинул. Захлопнул. И заторопился к выходу – к свету, теплу, жизни.

До гостиницы Орлен решил пройтись пешком. Пешие прогулки, в отличие от механизированного передвижения, успокаивают, помогают прийти в себя. Хотя никаких особенных волнений, собственно, и нет: всё в порядке. Правда, полученное сообщение требуется ещё расшифровать. Это можно отложить на время перед сном: текст простой, код известен, а воспользоваться сообщением всё равно можно будет лишь после возвращения на Середину. Улицы тут хорошо освещены, прохожие вежливы, улыбчивы, по облику – довольны жизнью, витрины интересны. Кстати, не видно никакой полиции – это говорит о спокойной, безопасной жизни. Хотя в какую-то секунду Орлену почудилось, вернее, не почудилось даже, а просто возникло на миг знакомое ощущение где-то в затылке – пасут. Но лишь на миг. Тут можно было расслабиться, и старые, подавленные ощущения, пользуясь такой возможностью, вылезли на волю. Нет, ерунда.

“Вообще, неплохой мир Эван, надо сказать. Если когда-нибудь стало бы возможным выбирать, где осесть надолго, он мог бы стать одним из номинированных.

Хотя придёт ли такое время? Что-то сомнительно.

Бедная женщина – Инее. Её искренне жаль. Могла бы ещё жить, и даже счастливо, если бы не…

Нет. Вот об этом думать не надо. Может, и в самом деле зайти в храм?

Наверное, стоило бы. Но заранее ведь не скажешь: найдёшь ли там душевное успокоение или, наоборот, поднимется волна сомнений, упрёков самому себе?”

И всё же он свернул к ярко освещенному входу. Приближаясь, оценил архитектуру: весьма современная, во всяком случае – для неспециалиста. Архитектором Орлену быть ещё не приходилось. Если никогда и не придётся – он переживать не станет. Приедается не только однообразие – порой и разнообразие тоже. Вот и теперь: долго ли ещё придётся оставаться эвтанатором? Вряд ли. А кем предстоит сделаться? Этого и сам Ноль не знает…

“Отвлекись. Загляни внутрь, в храм? Полно народу. Кажется, присесть будет некуда. Кстати, ритуал, похоже, завершён – идёт проповедь. Прекрасная акустика тут – у самого входа слышно великолепно. О чём поучение?”

…И недаром сказано в главе восьмой, “Прощение”, что причинивший смерть не обретёт прощения ни в сём мире, ни в горнем, ни сочувствия, ни помощи, ни любви, но будет проклят, отлучён и отвергнут и окончит жизнь свою в мучениях неописуемых; и всякий, кто дерзнёт облегчить его страдания, будет наказан тою же казнью, будь он родным, или близким, или другом, или соседом, или не признающим нашего учения случайным прохожим, званом или чужим, облегчающим муки смертоубийцы с умыслом или случайно, будет наказан тою же казнью, сказано в главе восьмой…

“Очень любопытно, – думал Орлен, поворачиваясь, чтобы продолжить путь к гостинице. – Как же у них тут врачи ухитряются давать страдальцу наркотики – и не попадать в отверженные? А хотя что удивительного? Существует, надо полагать, своя система отпущения грехов, такие существуют всегда и везде – хотя и не для всех. Недаром же среди принимавших меня был и иерарх. Наверняка существует какой-то конкордат между наукой, в данном случае медицинской, и вероучением. Компромисс. Потому что врачи ведь и духовникам нужны. Все миры полны условностей.

Постой, а не кажется ли тебе, что сам ты являешься – как он там говорил? – “чужим, с умыслом облегчающим муки”, с одной стороны, да ещё и смертоубийцей – с другой? Не стоит ли тебе заблаговременно позаботиться об адвокате?”

Так он рассуждал, впрочем, не серьёзно. Ладно, сутки с небольшим он тут ещё пробудет – и распрощается навсегда. Мир хороший, но на любителя.

И всё же какое-то смущение возникло в душе. Орлен принялся гнать его, проходя мимо строящегося, достаточно высокого дома уже без лесов. Задрал голову – наверху роились огоньки, то ли сварка, то ли… он не придумал, что ещё – да и какая разница? На его настроение это не повлияет никак.

Надо развлечься, надо. Другой бы на его месте снял женщину. Но его отношение к ним оставалось прежним, даже когда он жалел Инее или кокетничал с Хелой, секретаршей. Нет, нет. В его жизни была одна женщина, навсегда вытеснившая всех других. Была. И есть. Если она вообще есть, конечно.

Есть. В это Орлен верил так же истово, неопровержимо, как в Творца.

Что можно предпринять ещё? Визия? Театр?

Он остановился перед тумбой информатора, загрузил театральный репертуар. Ничего знакомого, видимо, всё здешнее, национальное. Две дюжины театров, столько же спектаклей. Хотя нет – один отменён. В театре “Тайна” представление драмы Лека Сима “Другая” (никогда в жизни не слышал) вследствие болезни исполнительницы главной роли Эвилы Рут отложено на одну неделю и заменено на… Тут же, для встревоженных поклонников дивы, медицинская справка о самочувствии актрисы: “катар верхних дыхательных путей в лёгкой форме”. И даже небольшой – три на четыре – портретик.

Ничего, милая мордашка. Во всяком случае, то, что позволяет разглядеть вуалетка. Ещё одна женщина. Тьфу.

Нет, ни одно название не вызвало в душе хотя бы лёгкого отклика. Да и вообще… добираться до театра, сидеть там, душой ощущая мощный прессинг со стороны прочей публики? Слушать монологи и реплики, произносимые с эванским акцентом, весьма, надо сказать, провинциальным? Нет. Как-нибудь в другой раз. Тем более что вот и Эвила Рут больна. Желаю тебе выздоровления, неведомая Эвила, и катись ты – знаешь куда?”

В конце концов Орлен оказался, конечно, в отеле, в своём номере. Тут его никто не потревожит и можно будет по-настоящему расслабиться. Разделся. Принял душ. Заказал ужин: почувствовал вдруг, что хочет есть. Ничего удивительного: нервов сегодня, при внешнем спокойствии, потрачено немало. Надо восстанавливать силы.

Поужинал с удовольствием. Что дальше? Для сна ещё не созрел. Ага: кристаллы, позаимствованные в Клинике. Надо надеяться, Инее не спохватилась – ас утра он их вернёт, передаст хотя бы через ординатора или сестру. Может, среди записей что-нибудь да привлечёт его внимание?

Он вытащил видеокристаллы из сумки. Дал увеличение, читая этикетки.

“Нет, пустое дело. Всё незнакомо, а хочется сейчас чего-то давно и хорошо известного, способного вызвать хорошее настроение и стабилизировать его…

Ха-ха. Только посмотри: и здесь – “Другая”. С той же Эвилой Рут. Надо воспринимать это как сигнал? Нет, конечно. Местная продукция, наверняка и другие названия совпали бы – и на кристаллах, и в информе, – если бы я их запомнил. Но только это удержалось в памяти. Ладно, Эвила, выходит, моя судьба – провести этот вечер с тобой. С благодарностью за твоё физическое отсутствие. – Он включил плеер. Но задумался. Всё-таки необходим определённый порядок. У тебя – нерасшифрованная информация. А между прочим, обозначена она как три – не плюса, конечно, милая девушка, а три креста, что можно перевести на общеупотребимый язык, как “срочно, срочно, ещё срочнее!”. Разберись прежде с сообщением, а уж потом…

Разбираться недолго. Стало известным – или хотя бы предполагаемым – местонахождение человека, которого… ну, того самого человека. Назови же имя, не бойся! Катерины Гай, вот чьё. Какое же названо место? “ГД 97”. Понятно. ГД – это Главный Договор, на котором основано само существование Галактического Союза. Там, кроме всего прочего, имеется список входящих в Союз миров. Он постоянно пополняется. В начале их было, помнится, сорок семь. Но это давным-давно. Сейчас уже, кажется, сто двадцать с чем-то. А девяносто седьмой мир, это… Память, продемонстрируй. Чёрт: когда надо, тебя не дозовёшься. Ну и не надо. Текст ГД по закону должен иметься в любом жилище, конторе, заведении, полицейской директории, больнице, магазине и, естественно, в отеле. В каждом номере. Рядом с Вероучением. Значит, и здесь. В столе. Или тумбочке. Ну-ка…

В тумбочке. Издание прошлого года. Прелестно. Раскроем. Какой из миров занесен сюда под номером девяносто седьмым?

Просто и красиво: мир Эван.

Срочно, срочно, ещё срочнее. Ноль – отправитель – имел в виду: скорее на Эван!

А это сделано заблаговременно – хотя совсем по другому поводу.

Ну что же, отъезд откладывается. Если даже местное начальство этому воспротивится. Придётся просто в очередной раз изменить свой статус. Привычное дело. Но у меня ещё есть время, больше суток.

Вот сейчас мы и займёмся разработкой плана действий на эти сутки. Прекрасная форма для отдыха: строить планы. Всё равно что решать кроссворды. Или раскладывать пасьянсы. А фильм посмотреть так и не получится. Наверняка там обычная ерунда. Выключить”. – Он протянул руку. Невольно бросил взгляд на экран.

Рука застыла в воздухе. И медленно поползла обратно. Как уползающая в нору раненая змея.

Потому что на экране прозвучал вопрос. Спрашивал пожилой мужчина, судя по одежде – служитель здешней церкви. Отвечала женщина. Орлен только сейчас стал их слышать, отвлекшись от информации.

– Забудьте о стыде, дочь моя– с Господом уместна лишь полная откровенность. Итак?

– Ну, мне пришлось совершить доброе дело – хотя вам такая характеристика может показаться странной…

“Это я где-то читал, – подумал Орлен. – Или слышал. Где?”

– Объясните сказанное вами, дочь моя.

– Вся беда в том, что я – лесной человек…

“Подожди, – сказал он себе. – Так это ведь… не может быть!”

– Там вы и подверглись насилию?

– Наверное, моя вина в том, что я сопротивлялась не изо всех сил Что-то во мне хотело сдаться. Так или иначе, это было насилием. И я его убила…

Орлен всмотрелся, говорившую как раз дали крупным планом. Он включил паузу. Артистка застыла с приоткрытым ртом. Он стал вглядываться, напрягаясь до рези в глазах.

“Эта дамочка, Эвила Рут, явно помоложе. И, в общем, не очень-то и похожа. Или всё же? Успокойся. Уйми эмоции. Ну-ка, займись опознанием. Профессионально. Как ты умеешь. Мысленно сними с неё грим, в этом нет ничего сложного. Эта – светленькая, примерь волосы потемнее. Так. Глаза. Разрез совпадает, цвет не тот, там был зелёный и потому сразу запоминающийся. Здесь – карий. Могут быть плёночные линзы, это знакомо. Увидь костяк, череп. Измерь виртуально. Так. Теперь вспоминай ту. Больную. К сожалению, у тебя нет… хотя – есть. Тебе же дали её историю болезни. Там – все измерения. Могла быть коррекция, но всё же карлика не сделаешь великаном, и уж точно великана – пигмеем. О! Спасибо тебе, Клиника! Это – подарок!”

На карточке истории болезни оказалась и фотография больной. Пространственная. Не очень качественная: она там была не потому что нужна, а потому что по правилам должна быть. И тем не менее…

“Ну-ка, попытайся теперь разгримировать больную. Смывай, стирай, попробуй различить – волосы или парик… Вот привалило работы неожиданно!”

А впрочем… Существовал ведь достаточно простой способ убедиться в своих подозрениях – или в их необоснованности. Правда, для этого нужен был прибор. Который эвтанатору ну совершенно ни к чему, и поэтому в табельный арсенал эта штука не входит. Однако у него, как ни странно, прибор имелся. Случайно (тут он усмехнулся), совершенно случайно, разумеется… Один из захваченных из дома.

Анализатор речи. Пустить запись с одним голосом. И на него наложить другой. Результат сам скажет – да или нет.

Через полчаса Орлен разогнул спину, откинул голову, закрыл глаза. Пробормотал:

– Катар верхних дыхательных путей сыграть было бы легко. А забытьё? Без проблем. А корчиться в болях? Выть?

“Настоящий артист сыграет всё, что мыслимо в жизни, и ещё то, что немыслимо. Артист. Считай факт доказанным. Тем более что доказать требуется не начальству и не какой-нибудь комиссии. Себе самому.

Факт есть. А интерпретация?

Зачем она это?..

Вопрос неправильный. Зачем она – понять легко. Наняли. Может, ещё и надавили. Спектакль ставила не она. И сверхзадачи ей тоже не объясняли. Ей незачем докапываться до сути.

А вот тебе – необходимо. Потому что нужно ответить, как минимум, на два вопроса.

Первый: так кто же будет лежать в камере, когда ты должен будешь пустить газ? Лежать в темноте, и к кому подходить не следует, да и всё равно больной – продолжим называть его так – будет в отключке, накачанный наркотой.

Это не эвтаназия. Просто – смертный приговор, которого по закону быть не должно. Кому? Откуда тебе знать? Да и какая разница?

И второй вопрос: открыв газ, ты из эвтанатора превратишься в убийцу. В палача, пусть даже по неведению. Вспомни сегодняшнюю проповедь. Ты оттуда просто больше не выйдешь. Боли тебе обеспечат по высшему разряду. Такие, что тебе эвтанатор не понадобится: загнёшься где-нибудь на втором приступе. Да нет, он и будет всего лишь один. С исполнителями заказчики не церемонятся.

Однако интересно: а почему нельзя было так поступить с тем, кого надо убрать под видом эвтаназии? Что мешало обойтись с ним проще и дешевле? А ведь что-то мешало. Думай! Пока не сообразишь – не поймешь ничего. Не поймешь – как и в какую сторону повернуть всю интригу. Значит, не спланируешь и нужных действий в нужной последовательности.

Думай! У тебя для этого куча времени: без малого сутки.

Думай!

А играет она на самом деле неплохо. Убеждает. Верю. Но смотреть больше не хочется”.

Орлен выключил плеер. Извлёк кристалл. Немного подумал. Отложил на пол. Раздавил каблуком. Остатки собрал на карточку, отнёс в туалет и спустил в канализацию. Он ничего такого не видел, ничего не знает. И завтра будет вести себя именно так. Чтобы в назначенное время оказаться в назначенном месте. И ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что он что-то понял.

Что сейчас? А вот что: спать. И не только ради нужного отдыха. Лучшие решения нередко приходят – к нему, во всяком случае, – когда он находится в пограничном состоянии: одной ногой в яви, другой – уже во сне, и сознание дружески беседует с подсознанием. Так, чтобы утром проснуться с уже готовым решением.

И не забыть, что с нынешнего вечера всё это – лишь задача номер два. А первый номер определён полученной информацией, подписанной Нулём. То есть тем, кто стоит перед всеми остальными цифрами и чьё участие на порядок увеличивает силу любой из них.

Сам, кстати, восьмёрка. А девятка – Катя Гай…

Быстро: раздеться и в постель. Нечего увиливать от работы.

Сон сегодня запаздывал. И мысли шли совершенно разумные, логичные: “Какого чёрта, в самом деле, создавать такую кутерьму, чтобы убить одного человека? Даже при всей здешней генетике. Ведь не обязательно убивать своими руками, верно? Человека ведут по улице. Мимо новостройки. Наркотизированного или под хорошим гипнозом. Говорят: “Стой!” – и отбегают в сторонку. Сверху падает что-то, достаточно увесистое. Кран уронил связку блоков. Или сорвалась малярная люлька, трос перетёрся либо был плохо закреплён наверху – что-то упало на человека, и его больше нет среди живых. Кто его убил? Те, кто его вёл? Нет, они его и пальцем не тронули. Крановщик? Он вовсе ни при чём. Стропальщики? Ну, может, кто-то из них и снебрежничал, но он же не убивал! Маляр? Он и сам получил травму, сразу отправили в больницу. Кто же убил? Случай. Судьба. Карма.

Куда проще, дешевле и, главное, обыденней, чем применение эвтаназии.

Да, какого же чёрта?..”

Вот тут сон подкрался. Настало короткое двоевластие обитающих в человеке стихий. И, видимо, созрев уже, дождавшись нужной разности потенциалов, ударила молния: “Да это ведь тебя хотят убить! Тот, кого ты будешь травить – лишь сопутствующий урон. Или вообще никакого урона: рядом – покойники, выбирай самого красивого, уложи холодненького на койку, дёшево и сердито.

Да меня-то за что? Что я им сделал?

Ох. А то ты не знаешь.

Знаю – пришлось признать. И ждал чего-то подобного достаточно давно. Но не здесь! Этот мир в наших играх не участвует! Поэтому тут стало возможным даже расслабиться, почувствовать себя в безопасности…

Почувствовал. И хватит. Хорошего понемножку.

Или участвует?

Вот видишь – и возникла ясность”.

И план предстоящих действий выстроился вдруг сам собой. Словно в перенасыщенный раствор кинули камешек – и вместо жидкости вмиг возникло кристаллическое твёрдое тело: “Первое: найти дно, на которое можно залечь. Обязательно. Конечно, корабль ждёт, и на нём можно удрать. Было бы можно… если бы не известие о том, что Катерина оказалась здесь. Если это верно, то найти её можно. Вживлённый маячок даёт сигналы, уловимые в радиусе десяти километров. На её индивидуальной частоте. Так что это – лишь вопрос времени. Теперь мы или уйдём отсюда вместе, или… то есть в любом случае уйдём вместе. В безопасность. Или туда, куда эвтанатор провожает других. В иные измерения.

Из мира Клиники – исчезнуть. Поскольку ведь и на Середину возвращаться более не придётся. Снова останутся они без эвтанатора.

Корабль, что ждёт меня, мягко выражаясь, забронировать за собой. Не только для того, чтобы унести ноги. Нужен именно такой транспорт, чтобы без особого шума зависать над населёнными местами – одним, другим, пусть хоть сотым. И ловить сигналы её маяка, идущие, даже если она без сознания.

Забронировать – легко сказать. А как?

Ну, только не притворяйся, что не знаешь способа. Знаешь. Как дважды два.

Всё это надо сделать в первой половине дня. Потому что во второй – стану доигрывать свою роль до конца.

Зачем?

А так. Есть соображения. Публиковать их не буду. Не из суеверия – суеверий вообще не существует. А имеется обострённое восприятие своего равновесного положения в пространстве – положения, в котором только и можно существовать и которое порой может нарушиться из-за какого-то совершенного пустяка. Как говорили в древнем мономире – sile et spera. Хотя правильней было бы сказать – sile, ut sperare. He “молчи и надейся”, а “молчи, чтобы надеяться”.

Теперь можешь спать. Спокойно. Целых пять… нет, много. Четыре часа. Здесь, в номере, тебя убивать не станут. Потому что тут, видимо, и в самом деле такая хитрая генетика. Интересно, Инее, готовясь сыграть роль, наблюдала тех, кто и в самом деле такое испытывал? Да наверняка. Не в натуре – так в записях, тут их наверняка завались. Делались они, скорее всего, для научных целей, так всегда бывает: начинается с науки, а когда уже что-то получается – перенимают другие.

Кто заказал?

Ты примерно догадываешься. Правда, вопросов возникает уйма. Но они – потом. Сейчас существует один вопрос, подлежащий решению не позже завтрашнего… нет, уже сегодняшнего вечера.

Ха… А артистка как испугалась, что я ей волью настоящего зелья! Там в неё капает что-нибудь вроде плазмы – скорее полезное, чем наоборот. Она решила, что у меня наркотик. А это и не наркотик вовсе. Это, как говорится, совсем даже наоборот. Фирменная продукция, здесь её ещё долго не будет, это я ей не соврал. А может, и будет. Заказчик подсуетится.

Всё. Отбой. Завтра придётся набегаться. Баю-бай”.

И пришлось.

Воспользовавшись информом отеля, Орлен набросал схему предстоящих передвижений. И тут же отправился выполнять. Нанял скользун в соответствующей конторе. Посетил бюро “Путешественник”. Затем – магазин научных изданий, обзавестись самой подробной картой. И ещё нанёс визит в лаку рабочей одежды. Покрутился по городу, сбивая со следа – так, для подстраховки: пока оставалось неясным, действительно ли кто-то его пасёт или всего лишь нервишки играют. Затем – на космодром. Пилот, изнемогавший от безделья и неопределённости, чуть не полез обниматься от радости. Заверил, что машина в полном порядке, осталось лишь подать заявку на старт – и вперёд. Орлен сказал:

– Сегодня вряд ли, но, скорее всего, завтра. Точно буду знать часа через три. В любом случае – вечером, с восьми, ждите меня в отеле, поможете собраться и довезти – я тут накупил всякой всячины и для себя, и для всех наших из конторы. Ждите до упора, если даже я появлюсь только к утру, – можете поужинать, да и поспать у меня в номере. Всё, что там есть, – в вашем распоряжении.

Пилот позволил себе ухмыльнуться:

– А как там с обслуживанием?

– Остаетесь довольны.

– Понял, – кивнул пилот. – Будет сделано.

После этого Орлен вернулся в гостиницу, прихватив из машины один из пакетов с покупками. У стойки предупредил:

– У меня вечером будет гость. Пропустите без вопросов. Поужинает со мной. Ужин – в половине десятого. Кстати, неплохо было бы обеспечить интересное общество…

Портье кивнул понимающе.

– Хотите пригласить дам? Двух?

– По вашему выбору. Надеюсь на ваш вкус.

– Нет проблем, – ухмыльнулся тот. – В каких пределах можно действовать?

– Назовите.

Портье назвал.

Однако! – подумал Орлен, но вслух произнёс:

– Вот, пожалуйста. Снимите. Кстати, сейчас я пообедаю и хочу отдохнуть – вечер потребует сил. Буду спать до восьми. Нет, будить не нужно, я всегда просыпаюсь сам, минута в минуту.

– Все будет, как вам угодно.

После этого Орлен действительно плотно пообедал в ресторане. Поднялся в номер, по дороге кивнул портье, как бы напоминая, что уговор дороже денег. Но вместо того, чтобы лечь спать, быстро переоделся в купленное: рабочий комбинезон, голову увенчал каскеткой с вензелем фирмы “Поливалент, вся химия мира”. Уже через несколько минут вышел. Но спустился не на лифте, а по узкой лестнице, которой никто, похоже, не пользовался, – в самый низ, на служебный этаж. Немного помедлил, ориентируясь. Покинул гостиницу через выход для прислуги. Свернул за угол, где ждал арендованный скользун. Убедился в том, что машину никто не вскрывал; действительно, благонадёжный мир – Эван. Снова повертелся по городу, выдерживая общее направление к Клинике. Но подъехал к ней не с фасада, а припарковался на стоянке для младшего персонала, почти полностью заполненной такими же непрезентабельными скользунами и ползунами. Вытащил из багажника два больших пакета с покупками. Запер машину и уверенно зашагал по больничной территории.

Возле морга деловито взглянул на часы на руке, как бы убеждаясь, что не опоздал. Кивнул. Вошёл, не оглядываясь, воспользовавшись ключом, полученным от главного врача. Быстро и бесшумно прошагал по коридору. Заглянул в процедурную, не входя в дверь, чтобы не попасть в объектив следящей камеры. Усмехнулся: успели всё-таки! Мусора уже и след простыл, всё было прибрано, и даже букетик цветов оказался на тумбочке, которой тут раньше не было. Такие вот дела. Очень хорошо, что не стал рассчитывать на увиденное вчера: пришлось бы менять всю программу. Теперь можно ожидать, что больную – или вернее того, кто её заменит, – доставят и уложат в любую минуту. Больше медлить нельзя.

Он вытащил из кармана крохотный футлярчик. Раскрыл, вынул таблетку пяти миллиметров в поперечнике, прилепил к стене рядом с дверью – изнутри, конечно. В левое ухо засунул горошинку. Услышал едва уловимый фон. Работает.

Всё же он заглянул и в аппаратную. И здесь царил теперь полный порядок, бинты и вата исчезли, а вот оба баллона с газом, основной и резервный, уже стояли на местах, первый был подключён к редуктору. Всё чётко. Прекрасно.

Наконец Орлен оказался в морге – пустующем, как и вчера: видимо, за минувшие часы никто не скончался и патологоанатому делать тут пока нечего. Тем лучше для доктора мёртвых.

Дальше он действовал, без единого лишнего движения. Выдвинул лоток – тот же, первый слева снизу, что и вчера. Из одного пакета вытащил спальный мешок. Вместе с пакетом положил в лоток. Из второго – зимний комбинезон для внешних работ, с подогревом. Проверил, есть ли запасная батарейка в его кармане, хотя хватить должно было и одной. Минуту потратил на то, чтобы надёжно заклинить защёлку дверцы. Облачился в зимний комб, в его карманы переложил всякую всячину из того, рабочего, который теперь как бы перешёл в категорию белья. В мешок залезать не стал, улёгся на него, как на матрац. Преодолевая ощущение холода, чисто психическое, отталкиваясь от стенок, въехал в гнездо, дверцу за собой затворил, потянув на себя, и сразу же надел толстые перчатки – для сохранности пальцев. Полежал, успокаивая дыхание.