Текст книги "Заговор патриотов"

Автор книги: Андрей Таманцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 22 страниц)

– Спасибо, Март, – поблагодарил генерал-лейтенант. – Я передам ваши слова моим бойцам. Это их вдохновит.

Он произнес это с иронией, но чувствовалось, что слова Кыпса доставили ему удовольствие.

– В скоротечной ночной схватке четыре советских разведчика погибают, а лейтенант Петров попадает в плен, – вернулся Кыпс к описанию эпизода. – Его приводят к Альфонсу Ребане. И тут начинается самое интересное!.. Садитесь, товарищ лейтенант, – предложил он Артисту, входя в роль Альфонса Ребане.

Не знаю, какой он режиссер, но актером он был вроде бы неплохим. И эдакая усталость в тоне, и глубинная озабоченность ситуацией. И слово "товарищ" он произнес хорошо, без издевки, но с вывертом.

Артист сел на подставленный реквизитором табурет.

– Что нужно Альфонсу Ребане? – продолжал Кыпс, адресуясь к гостям. – Чтобы русские не узнали, какие силы им противостоят и как укреплена линия обороны? Это так, да. Но ему гораздо важней другое: убедить русских, что Эстонский легион малочислен и истрепан в боях, что никакого укрепрайона нет, а есть наспех вырытые окопы и, главное, что на вооружении Эстонского легиона лишь легкое стрелковое оружие и ручные пулеметы. Если бы в этом удалось убедить генерала Воликова, тот не стал бы ждать подхода танков и артиллерии, а повел бы утром наступление силами своих пехотных полков. Но как этого добиться? У Альфонса Ребане был только один способ: перевербовать захваченного разведчика, заставить работать на себя, передать через него дезинформацию русскому генералу. И Альфонс Ребане сделал это. Да, сделал!

– Перевербовал лейтенанта-разведчика? – удивился Артист. – Куда-то ты полез не в ту степь. Как он мог его перевербовать?

– Объясняю. Кого видит перед собой полковник Ребане? Простого русского парня, крепкого, здорового, с лицом, не отмеченным печатью излишней образованности.

Муха ухмыльнулся и подтолкнул меня локтем. Я сделал знак: не мешай творческий процесс!

– Явно – из деревенских, из крестьянской семьи, – продолжал Кыпс. Работящий, сноровистый. Раз сумел стать лейтенантом-разведчиком – значит, сноровистый. И следовательно – из работящей крестьянской семьи. Логично? спросил он у Артиста.

– Ну, допустим, – кивнул тот, озадаченно морща свое не отмеченное печатью излишней образованности лицо.

– А что такое работящая крестьянская семья в 3О-е го-ды? Это кулаки, господа. И это значит, что отец нашего разведчика наверняка был раскулачен и сослан в Сибирь или даже расстрелян. Твой отец, Семен, – кулак. Это по Станиславскому – предлагаемое обстоятельство. Можешь ты это допустить?

– Вообще-то мой отец – альтист, профессор Москов-ской консерватории и почетный член десятка академий. Но могу и допустить, что кулак. Со Станиславским спорить не буду. Допустил. И что из этого следует?

– Из этого следует все! – торжествующе объявил Кыпс. – И прежде всего неосознанная, сидящая в самой глубине твоей души ненависть к большевистскому режиму, уничтожившему всю твою большую дружную семью. И Альфонс Ребане помог тебе понять самого себя. Он убедил тебя, что быть подлинным патриотом – значит бороться против коммунистического режима.

– И я побежал к своим и доставил им всю эту туфту?

– Да. Дезинформацию. Генерал Воликов отдал приказ о наступлении. Оно захлебнулось в крови. И уже не спасли положения подошедшие танки и артиллерия. Русская дивизия была обескровлена, она не смогла сломать оборону Эстонского легиона. И только когда была закончена перегруппировка группы армий "Север", Альфонс Ребане получил приказ отступить. Таков общий рисунок одного из центральных эпизодов фильма, – закончил Кыпс. – Детали появятся в процессе съемок, в ходе импровизации. Импровизация – это вторая составляющая моего творческого метода.

– Полная херня, – подумав, сообщил свое мнение Артист. – Если у меня отец – кулак, меня и близко не подпустят к полковой разведке. Ее же контролировал Смерш!

– Ты сумел скрыть свое происхождение. Многие так делали. В суматохе, которая царила в начале войны, это было нетрудно.

– Вот за что я люблю режиссеров – они все умеют объяснить! Даже любую фигню! Если я так ненавижу большевиков, почему я не перебежал к немцам в начале войны?

– Ты был морально не готов к этому решению. Ты и не сделал бы этого, если бы не встреча с тонким психологом, каким был Альфонс Ребане.

– Февраль сорок четвертого года, Марик. Вникни! Не сорок второго, не сорок третьего – сорок четвертого! Любому идиоту уже ясно, что Гитлер капут. И в это время я перебегаю к немцам? Ты хоть думай, что несешь!

– Именно в это время! – убежденно возразил Кыпс. – Да, все уже понимали, что война проиграна. Но для тебя это единственный шанс вырваться из большевистского ада, оказаться вместе с отступающей германской армией на Западе. Пожалуйста, можешь сделать это главным мотивом.

– Все равно херня, – повторил Артист. – Полковой разведчик лейтенант Петров. За его плечами – три с лишним года войны. Сколько раз он успел сходить за линию фронта? Десятки! И тут его захватят в плен фашист-ско-эстонские валуи?

– Они были готовы к встрече с русским разведчиком.

– Это я, разведчик, был готов к встрече с ними. Эффект неожиданности был на моей стороне.

– Ты забываешь, что у эстонских легионеров подготовка была не хуже, чем в подразделении "Эст"!

– И что? – презрительно спросил Артист. – Ты хочешь сказать, что эти "эсты" смогут взять меня в плен?

Кыпс развел руками и обратился к Кейту:

– Генерал, я бессилен. Объясните артисту Злотникову, что такое спецподразделение "Эст".

– Нет ничего проще, – со снисходительной усмешкой отозвался генерал-лейтенант. – Отправляйте разведчика на задание.

– На какое задание? – не понял Кыпс.

– Какое задание дает генерал Воликов лейтенанту Петрову? Взять "языка". Пусть идет и берет. Возьмет – значит, все ваши построения ничего не стоят. Попадет в плен – продолжите свой "мастер-класс". Я с интересом понаблюдаю за психологической дуэлью Альфонса Ребане с русским разведчиком. Где этот артист, исполняющий роль героя вашего фильма?

– На той стороне, в штабном блиндаже, – доложил помощник режиссера.

– Вот и приступайте. А мы посмотрим. Это интереснее, чем слушать ваши рассуждения. Не так ли? – обратился Кейт к Генриху Вайно и национал-патриоту Янсену.

– Занятно, – кивнул Вайно.

– Очень занятно, – подтвердил Янсен.

Пока Кыпс связывался по рации с помощником на том берегу и отдавал распоряжения приготовиться к прогону, реквизитор принес ППШ и подал Артисту.

– А это мне зачем? – спросил Артист.

– Положено, – объяснил реквизитор. – У всех такие же автоматы.

– И с ним я полезу за "языком"? На настоящее дело я бы взял "шмайссер". А эту дуру мне и даром на надо.

– А что вам нужно?

– Метров пять крепкого тонкого шнура. И финку с тяжелой ручкой – лучше со свинчаткой. А этих я с собой не возьму, – кивнул он на четырех "разведчиков". – Лишняя обуза мне ни к чему.

– Вы хотите сказать, что пойдете один? – удивился Кейт.

– Вот именно, генерал.

– Они хорошие солдаты.

– Может быть. Но я их не знаю. А с незнакомыми на такие дела не ходят.

– Вы самоуверенны, Злотников.

Артист хмуро усмехнулся.

– Вы и понятия не имеете, генерал, насколько я самоуверен.

До Кейта, по-моему, начало кое-что доходить.

– Вы служили в армии?

– Пришлось.

– Воинское звание?

– Рядовой запаса.

Генерал-лейтенант с некоторым сомнением посмотрел на Артиста и повернулся к порученцу:

– Кто командует массовкой на том берегу?

– Сам командир отряда. Капитан Кауп.

– Передайте ему: репетиция приравнивается к боевым учениям. Со всеми вытекающими последствиями. И если они не сумеют перехватить разведчика...

– Можете не продолжать, господин генерал. Он поймет.

– Все готово, можно начинать, – объявил Кыпс. – Как только лейтенант Петров будет схвачен, дадут зеленую ракету, и мы перейдем на ту сторону, в командирский блиндаж. Желаю удачи, Семен.

– С тобой я потом разберусь, – вместо традиционного "к черту, к черту" пообещал Артист. Он деловито попрыгал, проверяя, не брякает ли что-нибудь, подмигнул нам и скрылся в низинном ивняке.

Генерал-лейтенант Кейт обратился к режиссеру:

– Что-то не верится мне, что этот актер – рядовой запаса. В каких войсках он служил?

– Понятия не имею, – ответил Кыпс, озадаченный обещанием Артиста разобраться с ним. – Вроде бы воевал в Чечне. Но в каких частях... Сейчас выясним. Здесь его друзья. Господин Мухин и господин Пастухов. Они могут знать. В каких войсках служил Сенька? – обратился он к нам.

– В спецназе, – ляпнул Муха. – В диверсионно-разведывательной группе.

Он получил от меня внешне незаметный, но болезненный тычок по ребрам и спохватился:

– Ну, это он так сам говорил. Но разве можно ему верить? Он же трепач. Артистическая натура. Соврет – недорого возьмет. Он говорил, например, что за его голову чеченцы назначали премию в миллион долларов. Не треп? Да за него и половины не дали бы. Штук триста – куда ни шло. Ну, четыреста. Ладно четыреста пятьдесят. А "лимон"? Да ни в жизнь!

– Мы не располагаем информацией о службе артиста Злотникова, – прервал я словесный понос Мухи.

Генерал-лейтенант снова подозвал порученца:

– Передайте приказ капитану Каупу: выставить патрули по всему берегу.

– Слушаюсь. Немедленно передам.

– Нечестно, господин генерал, – сказал я. – Вы сейчас – наблюдатель. А наблюдатель не имеет права вмешиваться в ход учений.

– На войне как на войне, – холодно ответил Кейт.

Что ж, на войне как на войне.

Интересное намечалось кино.

С полчаса ничего не происходило. Генерал-лейтенанта и высоких гостей снабдили армейскими биноклями, они напряженно всматривались в высокий северный берег. Но он был погружен в темноту, лишь изредка разрываемую осветительными ракетами. Звуков тоже никаких не было – их заглушал дизель электростанции. Кейт приказал выключить движок. Теперь погрузился в темноту и наш берег, стало слышно, как плещется на камнях вода и кричит какая-то болотная птица.

Муха сбегал к "мазератти" Артиста и притащил полевой бинокль с встроенным прибором ночного видения и компьютером, позволяющим укрупнять фрагменты изображения и делать их более четкими. Этим биноклем, изделием российской оборонки, нас премировал мэр одного подмосковного городка после того, как мы сделали для него кое-какую работу.

Чтобы не смущать командующего Силами обороны Эстонии видом этого чудо-бинокля, мы отошли в сторону и принялись по очереди всматриваться в северный берег. На зеленоватом фоне четко вырисовывались танковые капониры, замаскированные пушки и пулеметные гнезда на высоком берегу, виднелись силуэты солдат в стальных немецких касках военных времен. Одиночные патрульные в таких же касках передвигались и по кромке воды.

А вот это, по-моему, было ошибкой. На месте генерал-лейтенанта Кейта или этого Альфонса Ребане я выслал бы парные патрули. И под страхом трибунала запретил бы курить. Возможно, выполнявшие роль фашистских легионеров "эсты" и получили такой приказ, но явно его не выполняли. И хотя курили они, пряча сигареты в ладони, слабые пятнышки света все же были видны.

На выбор у Артиста было два варианта. Легким понтонным мостиком, переброшенным через речку, он воспользоваться не мог – его как бы и не существовало, да и он был весь на виду. Километрах в восьми от позиций был автомобильный мост. Можно было проскочить туда, а потом зайти к легионерам с тыла. Но восемь километров туда и восемь обратно – это час бегом. После такой пробежки сил для активных действий останется маловато. Оставалось одно: попытаться незаметно форсировать речушку вплавь. Она была неширокая, всего метров пятнадцать, и вряд ли глубокая. При одной мысли, что нужно лезть в ледяную воду, невольно пробирала дрожь. Но на войне как на войне.

– Смотри, смотри! – вдруг сказал Муха и протянул мне бинокль. Но я уже и без бинокля заметил, как сигарета в руках одного из патрульных вдруг сделала резкий зигзаг. В бинокль хорошо было видно, как какая-то темная фигура, возникшая наверняка из воды, взяла патрульного за ворот шинели и оттащила за прибрежный валун. Некоторое время ничего не было видно, а затем из-за валуна поднялся легионер в каске, в шинели, в коротких эсэсовских сапогах, со "шмайссером" на груди и побрел вдоль берега, забирая все выше и выше, к танковым капонирам.

Мы с Мухой переглянулись, я спрятал бинокль в карман плаща, и мы вернулись на трибуну. По нашим расчетам, ждать оставалось недолго.

И точно, минут через сорок в руках режиссера Кыпса ожила "уоки-токи".

– Слушаю! – нервно бросил Кыпс.

– Марик, тут такие дела, – раздался голос помрежа. – Разведчик проник в штаб и уволок полковника.

– Как – уволок?! – завопил Кыпс. – Куда?!

– Не знаю, он запер нас в блиндаже.

– А охрана?! Охрана где?!

– Не знаю, мы не можем выйти из блиндажа.

Генерал-лейтенант выхватил рацию из рук режиссера:

– Капитана Каупа!

– Сейчас развяжем, – пообещал помреж.

– Медлер! – рявкнул генерал-лейтенант.

– Слушаю вас, – вытянулся порученец.

– Всю массовку с этого берега – туда. Перекрыть отходы. Включить электростанцию, осветить берег всеми прожекторами! Выполняйте!

– Есть выполнять!

– Капитана Каупа ко мне!

– Есть капитана Каупа к вам!

Взвыл движок электростанции, осветители развернули все софиты на противоположный берег. Человек двадцать солдат, бивших баклуши на этом берегу, кинулись выполнять приказ. По железу понтонного мостика загремели сапоги, через пять минут весь левый берег был усеян фигурами в немецких шинелях и стальных касках. Вспыхнули прожектора и на том берегу. В их свете черными тенями замелькали солдаты.

– Вот подлюка! – сказал Муха.

– Генерал, вы играете не по правилам, – обратился я к Кейту.

Он даже не счел нужным взглянуть в мою сторону. Зато ответил внук национального героя Эстонии:

– А генералы никогда по правилам не играют. Они их меняют по ходу дела. Как выгодней. Поэтому из военных не получилось ни одного выдающегося шахматиста. Там не сходишь конем через всю доску. А хочется.

– Томас Ребане! – осадил его национал-патриот. – Вам не к лицу высказывать такие замечания в адрес эстонских воинов!

– А я-то при чем? – удивился Томас. – Они сами обосрались.

Шутки шутками, а положение у Артиста было аховое. Вернуться на этот берег с "языком" ему не дадут. Так что в его положении я плюнул бы на "языка", будь он даже и штандартенфюрер СС, выпотрошил бы его на месте, прикончил и уходил задами. Впрочем, в данном конкретном случае потрошить и приканчивать не было необходимости.

Некоторое время я был уверен, что Артист так и сделал, но неожиданно с того берега донесся рык танкового дизеля. Один из "тигров" окутался черным дымом, выполз из капонира, волоча за собой маскировочную сеть, и начал медленно спускаться по крутому откосу. На него полезли эсэсовцы, замолотили "шмайссерами" по броне. "Тигр" остановился и крутанул башней, сметая стволом с брони отважных легионеров. Потом вновь взревел дизелем и ринулся вниз, набирая скорость. Воды речушки раздались под его пятидесятитонной махиной.

"Тигр" взлетел на низинный берег и замер в угрожающей близости от трибуны: мощный, свирепый, в клубах пара и черном чаду солярки, с длинной 88-миллиметровой пушкой, с фашистской свастикой на квадратной башне, с мокрой маскировочной сетью, которая висела на нем, как невод. Он был похож на злобное чудовище, вы-рвавшееся из темных глубин истории.

Двигатель заглох. С лязгом открылся люк. Из него появилась сначала немецкая каска, потом шинель с погонами роттенфюрера, а затем и сам Артист в полной эсэсовской форме. Он спрыгнул на землю, вынул из кармана шинели красноармейскую пилотку, выжал ее, старательно расправил и надел вместо каски. Потом поднялся на трибуну, вскинул к пилотке руку и отрапортовал обалдевшему режиссеру Кыпсу:

– Товарищ генерал, ваше приказание выполнено. "Язык" взят.

Кыпс вспомнил, вероятно, обещание Артиста разобраться с ним, юркнул за спину генерал-лейтенанта Кейта и оттуда спросил:

– Где же "язык"? Где он?

– А там, в танке. Пусть его вытащат, а то мне надоело с ним валандаться. Он не тяжелый, но больно уж длинный. Неудобный для транспортировки.

К "тигру" кинулись капитан Медлер с помрежем и через несколько минут извлекли на свет божий высокого худого человека в мундире офицера СС. Руки его, будто вытянутые по швам, были примотаны к телу шнуром, а во рту торчал кляп из его собственной форменной фуражки. При этом создавалось впечатление, что он пытался съесть фуражку, но высокая тулья и лакированный козырек в рот не пролезли и теперь торчали наружу вместе с фашист-ской кокардой.

– Командир 20-й Эстонской дивизии СС штандартенфюрер СС Альфонс Ребане, представил его Артист и обернулся к "языку". – Извини, старина. Сам понимаешь, импровизация. Надеюсь, я не очень тебя помял?

Он финкой разрезал шнур, вытащил изо рта "языка" фуражку и нахлобучил ее на голову актера. Потом обратился к Кыпсу:

– Как тебе такой финал битвы на Векше? А вам, генерал? "Эсты, эсты!" Говно на палочке ваши "эсты"!

Мужественное лицо генерал-лейтенанта Кейта побагровело. По-моему, замечание Артиста ему не понравилось.

– Не везет генералу с "Эстом", – проговорил национал-патриот Янсен, обращаясь к Генриху Вайно. – То у него люди тонут. То его сержантов подстреливают старики-охранники. То они сами себя сажают в лужу, как сейчас.

– Не везет, – согласился Вайно. – Я только не понимаю, в чем причина: в "Эсте" или в самом Кейте?

К помосту по понтонному мостику подкатил штабной уазик, из него выскочил молодой офицер в эстонской форме. Голова у него была перевязана свежим бинтом.

– Господин генерал, капитан Кауп по вашему приказанию прибыл! – доложил он.

– Вы идиот, Кауп! – рявкнул генерал-лейтенант Кейт. – Вы опозорили весь свой отряд! Весь "Эст"! Вы доказали полную свою никчемность!

– Он не виноват, – вступился за капитана Артист. – Откуда он мог знать? Идет легионер и идет. А когда понял, бился, как лев. Мне даже пришлось его слегка успокоить.

– Я разговариваю не с вами! Я разговариваю с моим офицером! – отрезал Кейт. – У вас было сто человек! Сто! И вы не смогли перехватить одного паршивого русского лейтенанта!

– Вы бы поосторожней насчет паршивых русских лейтенантов, – хмуро посоветовал Артист.

Но генерала несло:

– Вам, капитан Кауп, командовать не отрядом "Эста", а чистить солдатские нужники! Да, солдатские нужники! Это, вероятно, единственное, на что вы способны!

– Господин генерал-лейтенант, – снова вмешался Артист. – В армиях всего мира не принято отчитывать офицеров в присутствии подчиненных. Ваше право сделать ему любой втык, но только наедине.

– Я не нуждаюсь в ваших советах!

– А это не совет, – возразил Артист. – Это напоминание об офицерской этике.

– Молчать! – гаркнул Кейт. И, не сдержавшись, добавил почему-то по немецки: – Russische Schwein!*

– Если быть точным, вам следовало бы сказать: "Judische Schwein"**, поправил Артист.

Он помолчал и довольно мирно произнес:

– А теперь, генерал, вам придется извиниться. Я, возможно, приму ваши извинения. Да, скорее всего приму. Понимаю: вы расстроены и все такое. Будем считать, что это просто сорвалось с вашего языка. Брякнули. Бывает. А теперь сожалеете. Вот и скажите об этом. Вслух.

– Я никогда ничего не брякаю! – взревел Кейт. – И никогда не сожалею о сказанном!

– Прискорбно, – сказал Артист. – В таком случае я вынужден вам ответить.

– Сенька! – завопил я.

Но было поздно. Коротким снизу Артист врезал по левой скуле генерала открытой ладонью, вложив в удар всю силу своей обиды на подло обманувшую его творческие надежды судьбу. К счастью, своего отношения к фашизму он не стал выражать этим ударом, иначе бы должность командующего Силами обороны Эстонии стала вакантной. Звонкой оплеухи не получилось, но генерал отлетел к низким перильцам помоста, в воздухе мелькнули его начищенные ботинки, и сам генерал исчез из поля зрения почтеннейшей публики. Как говорят в боксе, вылетел за пределы ринга.

Артист констатировал:

– Будем считать, что извинения принесены. И я их принял.

– Охрана! – дурным голосом заорал порученец командующего и начал судорожно рвать из кобуры пистолет. Но, как часто бывает в таких случаях, петелька не расстегивалась, пистолет застрял. Два спецназовца были расторопнее. Они вскочили на помост и направили на Артиста десантные "калаши". Капитан Медлер извлек наконец свой ПМ и нацелил в Артиста. Ствол "макарова" дрожал крупной дрожью.

Артист быстро огляделся. Я понял ход его мыслей: капитан не в счет, как разобраться с этими двумя гусаками, он уже понял, а теперь прикидывал маршрут отхода.

Муха дернулся было к нему, но я остановил:

– Охренел?! Трупов сдуру навалят!

– Отставить, – приказал я Артисту.

Он молчал.

– Отставить! – повторил я. – Не понял?

Артист наконец расслабился и буркнул:

– Есть отставить.

Из-за перилец извлекли генерал-лейтенанта Кейта. Он нацелил на Артиста палец, прыгающий, как ствол пистолета капитана Медлера:

– Арестовать! На гауптвахту!

– Я, между прочим, иностранец. И лицо вполне гражданское. Вас это, генерал, не смущает? – поинтересовался Артист.

– Увести! – приказал Кейт.

На Артиста набросили наручники. Под конвоем "эстов" и капитана Медлера его засунули в уазик, на котором привезли капитана Каупа. УАЗ рванул с места и помчался за холмы – туда, где сел вертолет командующего и где, вероятно, находилась база спецподразделения "Эст".

Кейт промакнул платком губу, посмотрел на следы крови на платке и обернулся к Кыпсу:

– Никаких Эстонских легионов! Никаких полковников! Хватит лукавить! 20-я Эстонская дивизия СС! Командир дивизии – штандартенфюрер СС Альфонс Ребане! А кому это не нравится, пусть убирается к черту, в Россию!

Он сбежал с помоста и решительно направился к "лендроверу".

– Как мало иногда нужно, чтобы изменить позицию человека, – проговорил Вайно, обращаясь к национал-патриоту.

– Да, – согласился тот. – Всего-навсего съездить ему по физиономии. А вы хотели уехать. Я же вам говорил, что стоит остаться. Жизнь часто подбрасывает такие аргументы, до каких никогда не додумаешься. Как вы считаете, в вертолете командующего найдется для нас место?

– Думаю, что найдется.

– Пойдемте, друг мой, – предложил Янсен внуку национального героя. – Вас ждет ваша скромная обитель.

– Минутку! – остановил его Томас и подошел к забытому всеми актеру, игравшему роль Альфонса Ребане.

Он обошел его, с интересом оглядывая, потом положил ему на плечи руки и проникновенно сказал:

– Эх, дедуля, дедуля! И что тебе не лежалось в твоем Аугсбурге? Тихо, спокойно. Не понимаю!

– А фильм все равно будет! – вдруг ни с того ни с сего завопил Кыпс. – Он будет, будет, будет!

Вайно и Янсен с внуком национального героя Эстонии сели в джип и укатили в сторону воинской части. На площадке остались лишь режиссерская группа да взвод солдат. Они завели "тигр" и пытались загнать его на старое место.

Мы с Мухой на "мазератти" последовали за джипом. Как мы и ожидали, он въехал на ярко освещенную территорию базы отряда "Эст". Через полчаса поднялся вертолет и ушел в сторону Таллина, а затем и джип без пассажиров, с одним только водителем, вырулил на таллин-ское шоссе.

– Это называется: приехали развлекаться, – сказал Муха. – Домский собор, орган, Европа. Вот тебе и Европа! Ну что, начнем развлекаться?

– Попозже, – сказал я. – Пусть все немного уляжется.

Похоже, тот кинокритик все-таки прав: самые интересные сюжеты в кино разворачиваются за кадром. Не знаю, как фильм "Битва на Векше" будет выглядеть на экране, но закадровое действие начало обретать динамичность.

V

В вертолете генерал-лейтенант Кейт сидел, стиснув зубы, смотрел в иллюминатор на проплывающие внизу хрупкие и оттого казавшиеся праздничными огни поселков и деревень. Капитан Медлер даже близко к нему не подходил, верно угадав состояние шефа. Генрих Вайно и Юрген Янсен расположились в креслах в задней части салона, о чем-то негромко беседовали. К Кейту не обращались, понимая, что ему сейчас не до разговоров.

И ему действительно было не до разговоров. Его трясло от бешенства, вжимало в кресло от унижения. Чудовищная нелепость того, что произошло, не укладывалась в сознание. Ему дали по морде. При всех. Ему, командующему Силами обороны Эстонии, дали по морде. И он не нашел ничего лучшего, чем арестовать этого мерзавца. Непостижимо!

Но что он мог сделать? Ввязаться в пошлую, безобразную драку? Но он же цивилизованный человек! Русские всегда иронизировали над стремлением прибалтов быть европейцами. Напрасно иронизировали. Эстония – это Европа. И всегда была Европой в отличие от варварской азиатской России. А быть европейцем – это обязывает. Но так легко рассуждать, пока тебе не дали по морде.

Russische Schwein!

Кейт знал, что он должен был сделать. Да, знал. Он должен был пристрелить этого подонка. Отобрать у охранника "калашников" и выпустить в него весь магазин. Чтобы автомат яростно забился в руках. Чтобы пули кромсали мерзкую плоть, разбрызгивали мозги.

Judische Schwein!

Для Кейта всегда был инфернальной загадкой животный антисемитизм нацистов. Он никогда не понимал антисемитов.

Сейчас понимал.

В России даже евреи становятся хамами!

Проклятье. Как чувствовал: не нужно было лететь на эту идиотскую презентацию. Как знал!

Кейт взял себя в руки. Нет. Все правильно. Он поступил так, как и должен был поступить. Он нашел самый достойный выход из ситуации, из которой достойного выхода вообще не бывает. Но тут же он вспомнил, как бегал во-круг помоста телеоператор "Новостей" с работающей камерой, и заскрипел зубами от ярости и бессилия.

Когда в иллюминаторе замаячили красные предупредительные огни на игле таллинского телецентра, Вайно поднялся со своего места, сел рядом с Кейтом и положил тяжелую руку ему на плечо.

– Выбросьте из головы, генерал, – дружелюбно проговорил он. – Ничего не случилось.

– Не случилось? – вскинулся Кейт. – Да я этого мерзавца...

– Что? – спросил Вайно.

– Да я ему...

– Что? Я понимаю ваши чувства, генерал, но что вы можете ему сделать? Привлечь за мелкое хулиганство?

– Он напал на эстонского офицера при исполнении им служебных обязанностей! Оскорбление нанесено не мне! Оскорбление нанесено Силам обороны Эстонии!

– Присутствие на презентации съемок фильма не входит в ваши служебные обязанности, – возразил Вайно. – А закрытый суд провести не удастся. Этот актер – гражданин России. Будут присутствовать люди из российского посольства, русский адвокат, русские журналисты. И знаете, чем это закончится? Тем, что все забудут и про фильм, и про Альфонса Ребане. Для чего была устроена эта пышная презентация? Чтобы вся Эстония узнала об Альфонсе Ребане. Если вы станете главной фигурой скандала, на нет будут сведены все наши усилия. Бывают ситуации, когда интересы дела должны быть выше оскорбленного самолюбия. Сейчас как раз такой случай, дорогой Йоханнес.

"Дорогой Йоханнес" – это было что-то новое. Но в душе Кейта все еще бурлило от негодования.

– Этот инцидент не удастся скрыть, – проговорил он. – Его снимала программа новостей. Завтра в утреннем выпуске они прокрутят пленку. С соответствующими комментариями.

– Не будет никакой пленки. Я дал указание. Будет нормальный репортаж о презентации фильма. И ничего лишнего. Остыньте, остыньте, Йоханнес. И вы поймете, что я прав.

– Я ценю ваше участие, господин Вайно, но...

– Генрих, дорогой Йоханнес. Для вас я – просто Генрих.

– Мне стыдно за "Эст", – признался Кейт. – Мне стыдно за себя как за командующего. Я провалил всю боевую подготовку "Эста". Если какой-то мальчишка, хоть и повоевавший в Чечне, смог из-под носа ста моих бойцов вы-красть штабного офицера – это позор прежде всего для меня!

– Не спешите с выводами, Йоханнес, – остановил его Вайно. – Я думаю, что с этим мальчишкой, как вы его назвали, не все так просто. Я поручил моему помощнику связаться с Москвой и выяснить, что это за актер и откуда у него такая квалификация диверсанта. У меня остались в Москве старые связи, мы получим эту информацию. Я попросил сделать это срочно, так что давайте подождем, а потом уж будем давать оценки. Кстати, Юрген приглашает нас на базу отдыха Национально-патриотического союза. Вы никогда там не были?

– Не имел удовольствия.

– Вы правильно сказали – удовольствия. Мне приходилось бывать. И уверяю вас: ни разу не пожалел. И потому принял приглашение. Присоединяйтесь, Йоханнес. День был не из легких, не грех и расслабиться.

– Спасибо за приглашение. Но...

– Никаких "но". Заодно поговорим о серьезных делах. Я думаю, что пришло время для этого разговора.

– Да, конечно. Спасибо. Хотя...

– Вот и прекрасно, – заключил Вайно, давая понять, что он больше не хочет слышать никаких отговорок.

Вертолет приземлился. К нему подкатил микроавтобус Национально-патриотического союза. Не заезжая в город, он вырулил на шоссе, ведущее к побережью, и через сорок минут въехал в ворота усадьбы, расположенной в западной части Пирите, в стороне от дачных поселков.

База отдыха национал-патриотов произвела на Кейта приятное впечатление. Все постройки усадьбы были выполнены в стиле старинных эстонских мыз. Огромную жилую ригу обступали бревенчатые коттеджи с искусной деревянной резьбой, возле риги сохранился даже колодец с потемневшим от времени срубом и длинным журавлем на высокой опоре. Лишь покрыта рига была не дранкой, а стилизованной под старину черепицей из зеленой стеклокерамики.

Внутреннее устройство риги было вполне современным: двадцатиметровый бассейн, несколько саун, большая трапезная с длинным дубовым столом. Обслуга состояла из немолодых женщин и молчаливых мужчин. Юрген Янсен, ставший в роли гостеприимного хозяина настолько значительным, что даже Вайно рядом с ним как бы уменьшился ростом, с усмешкой объяснил Кейту:

– Разочарованы? Я тоже предпочел бы видеть здесь красивых девушек, но увы. Мы вынуждены беречь свою репутацию. Зато повара у нас – высшей квалификации. И массажисты тоже. В этом вы убедитесь.

Кейт убедился. После сауны, бассейна и рук пожилого массажиста, умело размявшего все мышцы генерала, он почувствовал, что все неприятности минувшего дня словно бы отступили куда-то вглубь. И более того, пришло ему в голову: если бы этих неприятностей не было, вряд ли он был бы так близко допущен в общество Вайно и Янсена – двух самых влиятельных людей в Эстонии.

Кейт с нетерпением ждал начала разговора о серьезных делах, для которого, как сказал Вайно в вертолете, пришло время. И ожидание этого разговора еще больше затушевывало пережитые неприятности.

Вайно начал разговор после ужина, когда из трапезной перешли в уютную гостиную с разожженным камином и устроились в креслах вокруг низкого стола, уставленного бутылками.

– Полагаю, Йоханнес, вы удивились, когда я принес вам сценарий Кыпса, проговорил Вайно, налив в широкий низкий бокал немного французского арманьяка и с видом знатока оценив букет. – Он носился с ним много лет. Вы поняли, почему я обратился к нему именно теперь?