355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Андрей Таманцев » Автономный рейд (Солдаты удачи) » Текст книги (страница 8)
Автономный рейд (Солдаты удачи)
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 17:03

Текст книги "Автономный рейд (Солдаты удачи)"


Автор книги: Андрей Таманцев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– стоит ли на самом деле втравливать в это дело Пастуха и остальных?..

И так далее. Ответы пока не проявлялись, но я готов был подождать. Более того, я впервые ждал будущего с такой надеждой. Еще не знал, от чего или от кого сможет защитить меня Полянкин, но зачем он мне послан, было уже очевидно. И как бы я его ни опасался и ни ненавидел, я был благодарен судьбе за ясность, орудием которой он стал. Интересно, а я в отношении Полянкина – зачем? Орудием чего я стану в его судьбе? Из ванны вылез полусонный, предчувствуя озарение. Почти не вытираясь, вытянулся поверх одеяла в жестковато накрахмаленном пододеяльнике и погрузился в медитационный сон. Уже почти автоматически проходя все заученные стадии, сосредоточился на желтом тепле, растекавшемся от солнечного сплетения к сердцу – навстречу мягкому холодку над переносицей...

* * *

Однако ничего, кроме той жертвы, Ирины, мне не приснилось. Но вид у нее был почти веселый. Не смеялась, но смотрела на меня с явной симпатией. Наверное, поэтому, хоть я проснулся и без всяких конструктивных идей, настроение у меня стало просветленным. Воздух в камере-номере оказался по-утреннему свеж. Отличная вентиляция.

Пользуясь надеждой на отсутствие телеглаз, после душа сделал двухчасовую разминку по полной программе и даже похулиганил, трижды гладко проведя кульбит. Осмелев, решил посидеть в позе лотоса – иной раз она закрепляет хорошее настроение. Но едва уселся, дверь без стука открылась, и на пороге появился неряшливый Серега. На мое счастье, он слишком сосредоточился на заставленном тарелками подносе, поэтому до того, как он поднял на меня глаза, я успел вытянуть ноги, притворяясь скучающим. Коль начал косить под простачка – придерживайся этой роли до последнего. Упрямство вознаграждается.

Завтрак на этот раз был не просто обильным – томатный сок, капустный салат, пшенная каша, оладьи, джем и отличный растворимый кофе с пакетиками сливок и сахара отдельно, – но и аккуратно, по-женски сервированным. Жалко было такой лепоты, но поскольку лучше поголодать, чем жрать химию, пришлось все, кроме салата, перемешать, размять в руках и аккуратными порциями спустить в унитаз.

Классическая технология обмана в основе проста: меняй все местами и содержанием. Больно – демонстрируй наслаждение. Силен – показывай, что слаб. Голоден – демонстрируй сытость. Ненавидишь – старательно объясняйся в любви. Любишь – кривись от омерзения. Коль вступил на этот путь – не сворачивай, не пренебрегай мелочами. Особенно если не ты первый начал и твой обман ответный. Не мести ради – месть дело прошлого.

У меня пока не случалось возможности усомниться в практичности этих советов. Зато хватало поводов поблагодарить за науку. Поэтому выработался рефлекс: когда, как сейчас, все непонятно и становится все равно, что делать, я вспоминаю какой-нибудь рецепт и тщательно ему следую. Пока могу.

Чтобы поиметь ясность о планах моих тюремщиков, лизнул несколько раз размусоленную руками смесь. Подозрительных привкусов не ощутил. Значит, пока я предоставлен сам себе. Есть такая тактика: не обращать внимания на вербуемого. Пусть он изводит себя вопросами, предположениями и страхами. Либо у Михуила есть головастый и опытный в этих подлостях помощник, либо даже не в Михуиле дело, а в настоящем хозяине здешних мест. Зачем скопидом помогает ему под себя копать? Пусть он сумасшедший, но не дурак же. Легко сообразить, что при моем участии в игре его шансы становятся го-ораздо выше. Почему? Да потому что кейс и ожерелье – все улики у них. Вроде бы запросто могут обойтись без меня. Но нет, не хотят. Значит, есть во мне нечто такое, без чего им никак. А подходы ко мне – только у Михуила.

Ломать обо всем этом голову мне скучно не было. Я мог бы помолиться, но не стал. Снайпер, к примеру, ведь тоже молится. И тоже – Ему. Хотя и с прямо противоположной просьбой. Ну и зачем заставлять Его выбирать, кто из двоих Ему нужнее? Забот у Него много. А впопыхах любой может ошибиться. Даже Он.

Лучше самому поработать мозгами.

Глава восьмая. Хитрая правда

Те, кто считал генерал-лейтенанта Ноплейко Ивана Васильевича, начальника Службы анализа и предупреждения (САИП) ФСО РФ, громко и внятно проповедующего патриотизм, дураком, крупно ошибались. Генерал был очень смышленый и в некоторых областях даже весьма талантливый человек. А смышленый человек отличается умением приспосабливаться к любой обстановке. Не его вина, если время, которое ему выпало, отличается дурью. Если страна, которой ему выпало служить, гордится дурацкими порядками. Если сама военная "отрасль", которая ему досталась – гражданская оборона, изначально была дурацкой. Сейчас-то это уже забылось, а ведь во времена всемирного ядерного энтузиазма, в середине XX века, многие страны захлестнула паранойя. Американцы на полном серьезе строили под своими фанерными домиками бетонные норы, запасали в них продукты, дабы уцелеть при ядерном взрыве и после него. Русские рыли коллективные норы под общежитиями – помельче и похуже. Но с той же целью.

До последнего дня существования СССР на каждом предприятии имелся минимум один штатный инженер по гражданской обороне и десятки внештатных санинструкторов. Плюс поселковые, районные, городские, областные, республиканские штабы и базы гражданской обороны. Плюс мелкие и масштабные учения. Под вой сирен все в обязательном порядке дисциплинированно бросали работу и бежали в ближайшее убежище. Там слушали лекции и смотрели фильмы о поражающих факторах ядерного взрыва. Кинохроника неопровержимо доказывала: если у военных в случае ядерной войны есть хотя бы минимальный шанс уцелеть, то у гражданских – шансов никаких. Если же кто-то в этом сомневался, то ему заодно показывали фильмы о возможностях химического и бактериологического оружия. Возможности были впечатляющие, тем более что и зафиксированы на пленке, и прокомментированы они были и вовсе архивпечатляюще.

Надо было оставаться круглым идиотом, чтобы, посмотрев такое кино, не напиться, а идти назад, к станку, чтобы точить запчасть к этой самой бомбе. И надо было оказаться очень незаурядным человеком, чтобы не спиться в такой обстановке. Так вот, только благодаря недюжинному уму, воле, характеру и вере в торжество мира во всем мире Иван Васильевич Ноплейко сумел и в таких обстоятельствах и карьеру сделать, и не свихнуться, как многие прочие.

Его ум, помноженный на патриотизм, блестяще проявился во время чернобыльской катастрофы. Как раз того самого события, к которому эсэсэсэровская ГО (гражданская оборона) готовилась, не покладая рук, аж тридцать семь лет. Результат был великолепен. Стоило случиться настоящему ядерному взрыву, как все спецы многочисленных штабов всех уровней сделали все, чтобы ни одна сирена, тщательно смазываемая тридцать семь лет, даже не пикнула. Десятки, сотни тысяч убежищ, десятки миллионов противогазов и прорезиненных накидок были надежно заперты от населения. А радостные колонны тщательно обученных санинструкторов тащили своих детей под радиоактивный дождик.

Короче, когда друг Боря дал другу Ване погоны генерал-лейтенанта и вручил ему бразды правления спецслужбой, новоиспеченный генерал-лейтенант Ноплейко воспринял это нормально. Кому, как не ему, ни черта не понимающему в шпионствах, шпионствами и руководить? Ну не спецам же, которые то реакторы взрывают, то пароходы топят, то цены отпускают, то в законодательном органе сочиняют законы, которые не нравятся прочим органам? Нет, пришло время таких, как он, Ноплейко, которые если и представляют работу спецслужб, то только по американским боевикам и отечественным книжкам, где сотрудники КГБ и ФСБ стреляют, взрывают, пытают и следят с такой легкостью и простой, точно они не чиновники, а психопаты. Естественно, подчиненных себе Иван Васильевич подбирал по тому же принципу, что и друг Боря, – по принципу личной преданности. Пусть до САИП подчиненный сидел в штабе ГО в каком-нибудь Нюхосранске. Зато там, в штабе, у него было время эти самые книжки и газеты о тайнах спецслужб читать.

Однако в любом деле есть свои законы. Не в смысле "правил", а в смысле объективных и необходимых проявлений природы, данных нам в ощущениях. Одним из основных законов выживания умного человека в дурацких условиях было всемерное уважение к документам. Документ – это любая бумажка с любым текстом или изображением, подшитая в любую папочку, но задействованная не в любой, а в самый нужный момент.

В папочке с грифами "САИП ФСО РФ. Строго совершенно секретно".

"Направление "Грузия", которые Ноплейко сам придумал и сам же внедрил, в середине декабря появился новый документ. Это был цветной снимок 13 на 18, на котором генерал Голубков из конкурирующей в борьбе за доверие друга Бори организации – УПСМ – радушно улыбался некоему высокому стройному светловолосому мужчине с холодными серыми глазами. Для порядка на обороте снимка было написано: "дер.Затопино Зарайского р-на; генерал Голубков и бывш.капитан Пастухов". И число.

Для специалистов-умников в этом снимке не было ничего особенного. На то Голубков-де и сотрудник спецслужбы, чтобы встречаться и улыбаться всем, от кого может получить информацию.

А вот для генерал-лейтенанта Ноплейко в нем, в этом фото, был глубочайший смысл и большая творческая удача. Ибо в той же папочке несколько ранее был подшит иной документик. Докладная этого самого Голубкова:

"На запрос, поступивший от ССБ ФСБ РФ, докладываю...

Оперативный отдел УПСМ располагает определенной информацией о группе бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ..."

"ССБ ФСБ"? – задумался Ноплейко. "Сверхсекретная база"? Или "Совершенно секретная база"? Иван Васильевич мог бы нажать кнопку селектора и спросить у адъютанта. Но этого делать было нельзя. Начальник не может быть глупее или необразованнее подчиненного. Зато он должен быть хитрее. Ноплейко нажал кнопку селектора и сказал:

– Слушай, у меня тут в документе плохо отпечатано: то ли СВБ ФСБ, то ли ССБ ФСБ... Ты как думаешь?

– Наверное, это ССБ, товарищ генерал. Ихняя служба собственной безопасности.

– Да знаю я, что у них есть Служба собственной безопасности. Ты в корень зри. Не могли ли они там завести себе еще какую-нибудь Службу внутренней безопасности, а?

Адъютант несколько секунд переваривал глубокую мысль начальника, потом послушно вздохнул:

– Так точно, товарищ генерал, могли. Они все могут.

– Да? Тогда ладно. Ты проследи, чтобы дневальные пыль с подоконников в коридоре как следует вытерли. А то просто срам.

– Так точно, есть проследить!

Генерал успокоенно вернулся к чтению. Он из фильма о Штирлице знал, что всегда запоминается окончание разговора. И кончал свои разговоры с подчиненными так, чтобы те запоминали то, что нужно. А то, что не нужно, не запоминали.

Адъютант посмотрел на погасшую кнопку селектора и вздохнул. Он только что был на грани провала. Трое его предшественников вылетели с этого теплого местечка в столице из-за чрезмерной образованности. Один из них даже осмелился подсказать другу Ване, что "стеганография" – это не о стеганых китайских куртках, а об одном из методов шифрования. Ну и где нынче этот умник? Этот умник в Петропавловске-Камчатском. Служит особистом при голубом командире полка, который обожает новобранцев. Об этом уже знает вся Камчатка, поскольку мамы новобранцев заколебали Генштаб и МО жалобами. А кто виноват? Виноват сам особист, допустивший утечку сверхсекретной военной тайны. И журналюги, которые позорят славные ВО.

Так, с облегчением вздохнул Ноплейко. Значит, Голубков из УПСМ пишет в службу собственной безопасности ФСБ. Закладывает кого-то, значит. Интересно:

"...о группе бывших российских военнослужащих, привлекших к себе внимание ССБ.

А именно:

о бывшем капитане спецназа Пастухове С.С. (позывной Пастух), 1970 г.р., прож. в дер.Затопино Зарайского р-на Московской обл.;

о бывшем капитане медслужбы Перегудове И.Г. (Док), 1963 г.р., прож. в г.Подольске;

о бывшем старшем лейтенанте спецназа Хохлове Д.А. (Боцман), 1968 г.р., прож. в г.Калуге;

о бывшем старшем лейтенанте спецназа Злотникове С. Б. (Артист), 1969 г.р., прож. в г.Москве;

о бывшем лейтенанте спецназа Мухине О.Ф. (Муха), 1972 г. р., прож. в г.Москве..."

Ноплейко нахмурился, споткнувшись на вранье.

Минутку. Хохлов проживает в Калуге? Чепуха. СНН (служба наружного наблюдения) САИП ему докладывала, что Хохлов, он же Боцман, живет в Москве. Вот он, рапорт старшего лейтенанта Л.П.Курбановой, – точно, в Москве живет этот Хохлов. Значит, Голубков к тому же и врет. И кому врет? Он самой ФСБ врет. Непорядок. Конечно, Иван Васильевич мог бы посмотреть на дату докладной и догадаться, что, когда она писалась, Хохлов вполне мог жить еще в Калуге. Но генерал был умен. Он знал, о чем догадываться нужно, а о чем надо заставить человека оправдываться. Голубкову скоро много за что предстоит оправдываться, и тут кашу маслом не испортишь.

Удовлетворенно поерзав тощим задом в кресле, генерал закурил и продолжил чтение:

"Все вышеперечисленные проходили службу в Чечне и принимали непосредственное участие в военных действиях в составе специальной диверсионно-разведывательной группы, которую возглавлял Пастухов С.С. Операции группы отличались чрезвычайно высокой результативностью, что было неоднократно отмечено командованием. Все члены группы имеют ордена и медали РФ, а Пастухов С.С. награжден также американским орденом "Бронзовый орел" за освобождение захваченных боевиками сотрудников Си-Эн-Эн Арнольда Блейка и Гарри Гринблата..."

Ноплейко на мгновение поднял голову и глянул на портрет друга Бори, так и не замененный портретом нового президента. Диверсанты-разведчики. Очень кстати, очень. Американских шпионов они, значит, выручают.

"Весной 1996 г. все члены группы во главе с Пастуховым приказом замминистра обороны РФ были разжалованы и уволены из армии "за невыполнение боевого приказа". По неизвестным причинам какая-либо информация о случившемся полностью отсутствует.

Летом 1996 г. в силу сложившейся ситуации оперативный отдел УПСМ привлек Пастухова и членов его бывшей команды к участию в мероприятии, требующем высокой профессиональной подготовки и полной непричастности исполнителей к спецслужбам. Поставленные задачи были выполнены весьма успешно. Это побудило нас и позже иногда прибегать к услугам группы.

Все они являются профессионалами чрезвычайно высокого класса, в совершенстве владеют всеми видами огнестрельного и холодного оружия, боевой и гражданской техникой, исключительно эффективными приемами рукопашного боя, обладают навыками оперативной работы и т.д.

Однако внутреннее духовное перерождение, происшедшее после увольнения из армии во всех фигурантах, а особенно в Пастухове, вынудило нас принять решение полностью отказаться от любых форм сотрудничества с вышеперечисленными лицами.

Первой причиной является их непомерно возросшая алчность. Даже за участие в операциях, не связанных с риском для жизни, они требуют не меньше 50 тысяч ам.долларов на каждого, причем наличными и вперед".

Вот оно как! Генерал довольно хмыкнул. Он всегда говорил, что заигрывания с контрактниками к хорошему не приведут. Туда, где больше деньги, всегда слетаются рвачи и лодыри. А куда рвачи, лодыри и другие потенциальные предатели не идут? Туда, где платят мало и нерегулярно. Значит, по логике, там будут служить за идею. Логично? Еще как! Не случайно нищие русские солдаты всегда били сытых иностранных наемников. Потому что наши воевали за Родину, а те – за гонорар.

Историю Ноплейко изучал в общих чертах. Умные люди понимают вредность избыточной информации.

"Второе. При выполнении поставленной перед ними задачи они проявляют далеко не всегда оправданную обстоятельствами жестокость, а порой и вовсе выходят за рамки закона.

Третье. Беспрекословно подчиняясь своему командиру Пастухову, они слишком часто игнорируют указания руководителей операции, достигая цели методами, которые им самим кажутся наиболее оптимальными.

Четвертое. Несмотря на то что уже в течение довольно длительного времени оперативный отдел УПСМ не привлекает их к сотрудничеству и, следовательно, никаких гонораров не выплачивает, все фигуранты, судя по всему, не испытывают недостатка в финансовых средствах, хотя только один из них, Пастухов, работает в построенном им столярном цехе. Возможно, они выполняют конфиденциальные поручения частных лиц или коммерческих структур, но нельзя исключать и их связи с крупным криминалитетом – связи если еще и не существующей, то вполне вероятной в будущем.

Мне не было разъяснено, чем конкретно был продиктован запрос ССБ, поэтому я лишен возможности дать более подробные комментарии.

Начальник..."

"Вот Голубков и попался, – аккуратно прокалывая дырочки на полях фото, улыбнулся Ноплейко. – Значит, сам же пишет о моральном перерождении и сам же с перерожденцами заигрывает. Комментатор хренов. А для чего заигрывает? Понятно, что не ради Родины. Ничего, недолго тебе осталось умничать, профи гребаный. Всех вас САИП выведет на чистую воду. А потом, когда вы попадете в руки Ноплейко, он вам и объяснит, как надо с продажными контрактниками и их покровителями поступать".

Профессионалов генерал очень не любил. И не только потому, что от них, если вникнуть, все беды державы. А и потому еще, что они наблатыкались, сволочи, на каком-то особом птичьем языке выражаться. Таком, что нормальному человеку и не понять. А то, чего не понимаешь, вызывает естественные чувства отторжения, неприязни и опасения. Ничего. Ноплейко покажет вам эту вашу стеганую графию...

Глава девятая. Плохой кролик из Мухи

Я пытался придумать, как бы вызвать из тени настоящего дирижера всего происходящего со мной в казематах у Полянкина, когда наконец опять явился Серега. Он пришел с новым подносом и забрал старый. На сей раз сервировка была небрежной. В супчике и в котлетах-биточках ощущался тот же привкус, который предшествовал приступу агрессивного секса. Замысел неясен: то ли привыкание вызывают, то ли новую провокацию затеяли, то ли еще что-то. Тайны мадридского двора не мое амплуа, мне бы чего попроще: минометный обстрел, снайпер на господствующем чердаке, на худой конец – патруль, когда ты в самоволке с бутылками в карманах. А вообще-то подумал упростить ситуацию до подобной не столь уж мудрено.

Достаточно взять Михуила в заложники и так, держа его за яблочко, то ли рвануть отсюда когти, то ли сойтись нос к носу с тем, кто дергает за ниточки. Но супчика я все же с аппетитом отхлебнул, котлеток отведал. Пусть далеко не все, что принесли, я стал есть, по-дружески поделившись с унитазом, но все же и принятое должно было сказаться. Однако за мной долго не приходили. Минут двадцать пять. И все это время я чувствовал, будто в моем паху сжимается пружина. Уж я постарался, чтобы со стороны казалось, будто я опять до полной потери рассудка одержим сексуальным бешенством. Продемонстрировать это было не слишком сложно: видать, хорошо наложилось снадобье подземных химиков на мою истинную сущность. Во всяком случае, на ее похотливую часть. И вот я уже готов, торчу, как гаишник посреди льдины на Москве-реке, а за мной все не приходят и не приходят.

Они что? Эксперименты на мне ставят, как на собачке Павлова? Так мой рефлекс уже, как говорится, буквально рвется из штанов! Может, им надо, чтобы я сам себя вручную обслужил? Кстати, непонятно: как можно привыкнуть, то есть воспылать страстью, к снадобью, от которого ощущаешь себя тупым голодным кобелем, которому цепь не дает дотянуться до сучки?! Между прочим, закрепление рефлекса предполагает удовлетворение потребности. Может, мне им тут короткое замыкание устроить, чтобы напомнить: держать в четырех стенах сексуально озабоченных людей по Женевской конвенции черт-те какого-то года не полагается?! Или пора раскурочить стальной карниз, на котором занавески висят, и самому их вшивый замок отпереть? Приди Серега минут на пять позже – он свое лиричное "Пойдем, а?" договорить бы не успел. Потому что трудно разговаривать, заглотнув собственный кадык. Но судьба его хранила, и я ограничился лишь тем, что, пулей вылетев в коридор, кровожадно спросил:

– Куда, твою мать, "пойдем"? И не умничай, пальцем покажи – так быстрее будет!

Ошалело отвесив челюсть, он ткнул пальцем в сторону того номера с телекамерами, от которого я давеча гордо отказался.

Дверь его была приоткрыта, и, влетев туда, я, не оборачиваясь на тут же щелкнувший за спиной замок, уставился на связанную красотку. Новенькая. Третья. Старовата. Лет тридцать пять – сорок. Титьки висят плоско, кожа желтовата. Перепугана. Не плачет даже, а лишь тоскливо подвывает с противным, но неизбывным бабским: "Ой, дура я, дура... Ой, сволочи вы все, сволочи!" Мало того что волосы сальные и нечесаные, так еще и запахи: до двери потом шибает, будто не мылась от рождения. Я чуть не замахнулся, чтобы врезать ей за вопиющее пренебрежение гигиеной, но тут до меня дошел юмор ситуации.

Она ж не виновата, что она – не Ирина.

И надо сказать, что подобная острота ощущений была внове для меня. Конечно, мне приходилось и раньше чувствовать запах женщин, но прежде внимание на этом как-то не концентрировалось. Даже если что-то и не нравилось, оно скользило мимо. Вероятно, снадобье на сей раз, без водки, обострило мое обоняние.

И не только его. Бросалось в глаза, насколько ей больно от суровой сцепки, теоретически возбуждающей зрителя, а практически вызывающей в нем омерзение, чуть-чуть разбавленное жалостью.

Нечто похожее я испытал как-то летом в Грозном – еще до всех дудаевских штучек с рабовладельческим государством Ичкерия. В общественном туалете возле рынка. Зашел, потому что приспичило. А там такая – буквально – куча, обставленная по периметру (местная специфика) бутылками с водой, такая вонь, что у меня разом все потуги пропали. С тех пор уверен: игры в независимость, как и то, что прикрывают словами о борьбе за целостность, одна большая куча дерьма, обставленная бутылками для подмывания тех, кто ее наложил. И каковы же сволочи те, кто вынуждает людей подобное разгребать? Не к столу будет сказано. Не прошу у пацифистов прощения за фекальные детали. Какая обстановка, такие и подробности. Пусть скажут спасибо, что не описываю, каково прятаться от пуль за обделавшимся трупом того, с кем на пару минуту назад мечтал попить пивка на Арбате.

Наслаждаясь такими ассоциациями, я достал ножик, заначенный еще во время торгов с Михуилом. Увидев в ее округлившихся глазах готовность к истошному воплю, предупредил:

– Сейчас шнур разрежу... – Мог бы и развязать, но лень было возиться, да и не нужен он мне в таком количестве.

Пока она, услышав мой голос, переваривала смысл сказанного, мои действия показали, что кричать уже незачем. Что не разрезал – отмотал, и по тому, как она кряхтела и ежилась, понял, что ей в этой позе недолго пришлось корчиться. Она больше изображала муки, чем их испытывала. Любопытно... Я снял с нее обрывки веревки, подивился тщательному малиновому маникюру и, когда она опять уставилась на меня, теперь уже с недоумением, дал вводную:

– Брысь в ванную. Вымойся. И чтобы без халтуры, а то задницу ампутирую!

– Спасибо, – ошарашенно отозвалась она и, держась за стеночку, заковыляла в санузел.

Со спины фигурка ее смотрелась лучше. Упруго, хоть и в синяках, как лошадь в яблоках. В походке, несмотря на обстоятельства, ощущалась грация, бедра качались аппетитно, но я, давя в себе предвкушение, собирал веревки. Один подходящий кусочек сунул в нагрудный карман рубашки, остальные положил в тумбочку. Аккуратист я не только по роли. Мне, как и многим дуракам, нравится педантичность.

Потом разделся, складывая брюки и прочее на столе, не стесняясь демонстрировать камерам, что во всеоружии готов к совокуплению, и ставку делая на то, что вряд ли главарь сам сейчас следит за мной. Нет у него времени на непосредственное наблюдение А для рядового наблюдателя что завлекательного в том, как голый мужик под одеяло залезает? Наверное, они другого ожидали и слегка разочарованы, гадают: извращенец я в конце концов или нет? Вот пусть и маются. Никакими особыми зрелищами я их сегодня не порадую. Обман чужих ожиданий – тоже ведь обман.

Лежал и сам себе удивлялся: впервые, готовясь к приходу бабы в койку, я чувствовал что-то подобное. Кто бы раньше рассказал – не поверил бы. Зная, что мне предстоит, именно сексуальную часть предстоящего я воспринимал как скучную необходимость. Лень мне было ее иметь, вот что. И это – радовало. Потому что позволяло надеяться, что приводящая меня в смятение неожиданная, непривычного накала тоска по зеленоглазой – не от наркоты только, но и по желанию собственной души.

Слегка колотил озноб от злобы, которую возбуждала гуляющая в крови химия и которую приходилось сдерживать. А то бы просто так, для разрядки, располосовал подушки. Почему-то вспомнился инструктор, предупреждавший: если делаешь обыск, имитируя воровство, непременно учини приметы варварства. Разбей что-нибудь, поломай, изрежь. Внешне – бессмысленно, но чтобы бросалось в глаза: вор боялся и потому крушил все вокруг, чтобы разрядку себе дать. Вор вынужден ненавидеть тех, кого обворовывает.

Наконец вода в ванной смолкла.

Я подмигнул камере: вам, мол, ребятки, только смотреть, а я сейчас всласть побалдею на шару. О, чуть не забыл. Привстал и из стоявшей на тумбочке бутылки наплескал полстакана водяры. Экспериментировать так экспериментировать.

– И мне можно? – робко попросила освежившаяся партнерша, подходя к кровати.

– А как же! – оживленно отозвался я, наливая ей побольше, чем себе. Все в рамках: самец, возжаждавший на сей раз взаимности, поит жертву для раскрепощения. – Ты профессионалка?

Она, опрокинув, вернула мне стакан и, вытирая губы ладошкой, на всякий случай удивилась:

– Я? – Стояла, влажная, чуток косолапя, не пытаясь скрывать плоские груди и треугольник под пупком. Но и не слишком демонстрировала ранимые места, боясь спровоцировать неприятности. Как все-таки женщины быстро осваиваются, чутьем находя самый оптимальный для момента стиль. Что ж, придется ее несколько припугнуть.

– Иди сюда. – Я приглашающе откинул одеяло слева от себя.

Она обошла тахту замедленно, и я с трудом проглотил желание рявкнуть, чтобы не тянула время. Сейчас мне на руку любые затяжки, нагнетающие скуку у возможного зрителя. Авось начнет отвлекаться. Вряд ли тот экран, на котором я, единственный перед ним.

Улеглась настороженно, но именно так, как мне требовалось: теперь к первой камере, у фальшивого окна, она была спиной, а от второй, у двери, ее лицо заслонял я. Бурление под одеялом должно было показать, что я с энтузиазмом лапаю ее, но на самом деле дергался только локоть, а пальцы мои мягко легли ей под ухо и притиснули горло. Стоило некоторого труда не дать волю жадному позыву стиснуть его со всей силой.

Я зарылся лицом в ее мокрые волосы – запашок стал гораздо меньше, но все равно ощущался, – накрыл нас с головой одеялом и сухо спросил:

– Понимаешь, что сейчас тебя прикончить – шесть секунд? Кивни.

Она не только кивнула, но и умудрилась прохрипеть:

– Не надо... Я все... сделаю... Я ослабил хватку:

– Гладь меня... Энергичнее!.. А теперь... – Да что она, экономила шампуни, что ли, которых в ванной хоть залейся? От корней волос тянуло какой-то тухлятиной, хоть посылай ее перемываться. Чтобы сдержаться, напомнил себе, что это не она, это мой обострившийся нюх виноват. Излагай, что здесь за сумасшедший дом?

– Ну... Просто частный экспериментальный.

– Что-о? Тут и в самом деле дурдом?

Так вот оно что. Серега – не тюремщик. Он профессиональный санитар психушки. Правильно говорят, что форма содержательна. Хоть и схожая работа, а все ж таки если в белых халатах, то специфика иная.

– А на кой он? – спросил я. – Зачем такой нужен?

– Ну лечат здесь. Психов. Опыты ставят.

– А бабы? Ты здесь что делаешь?

– Ну мы тоже – для опытов.

– Так вы добровольцы, что ли?

– Ну не совсем.

Интересно, но в такой манере она мне будет год сказки рассказывать. Маленько придушил и рявкнул шепотом:

– Быстро и четко! Кто ты, как тут оказалась, что знаешь об этой берлоге и что здесь видела... Тихо, по порядку и не забывай шевелиться!

Профессионалки хороши тем, что на своей шкуре выучили: бывают ситуации, когда нельзя выкобениваться. Опять-таки опыт: их не раз допрашивали и хозяева-сутенеры, и в милиции, так что – привычка. Да и навыки, конечно. Они в автоматическом режиме, не затрудняя голову, делают все, что клиенту требуется.

Однако у этой ничего похожего не замечалось. Неуклюжие руки ее не столько гладили, сколько опасливо шарили по мне. Наверное, так ведут себя жены с пьяными мужьями, когда боятся не уступить, хоть и противно. И вроде она искренне удивилась моим вопросам:

– Как это "кто я"? – У нее даже некоторый интерес ко мне выступил поверх страха и неприязни. – Мэнээс, конечно.

– Что это такое?

– Младший научный сотрудник, конечно.

Издевается она, что ли, над нашпигованным химией страдальцем?

И я опять придушил ее, заставив поизвиваться не столько от нехватки воздуха, сколько от испуга:

– Как зовут?

– Марина.

– Чья ты? Откуда?

– Я не знаю, чего вы... – она захныкала, – хотите. Как это – "чья"?

– Слушай, – я осип от злости, чувствуя выходящую из-под контроля судорогу под животом и невольное удовольствие от ее панических конвульсий, – отвечай по-хорошему, но очень тихо: как ты сюда попала? Кто тебя мне подсунул?

– От-пус...ти-те. – Она, пунцовея, втягивала голову в плечи, и ее неподдельный ужас, резко отличающийся от притворства повидавших всякое шлюх, не только убедил меня в искренности ее недоумения, но и странным образом успокоил мой зуд. Это обрадовало. Вероятно, я боялся насильника в себе не меньше, чем она – моей жестокости.

– Говори.

– Но я не знаю, что вас интересует. Я тут работаю. – И она плаксиво, но шустро, как заученное, протараторила: – Провожу лабораторные опыты по изучению воздействия психотропных и других препаратов на пробуждение и закрепление патриотизма в лицах с неустойчивой политической ориентацией и с травмированной ПТС психикой. С учетом полученных результатов вношу рекомендации по синтезации дополнительных ферментов с целью получения устойчивой реакции на раздражители...

На половине ее тирады я потерял нить, и ее слова скользнули, как мыло под ванну. Тут уж я ее придушил всерьез. Нашла когда и с кем шутки шутить. Но все ж таки было в этой стерве некое обаяние. Как в человеке, который не теряется в нештатной ситуации.

– Для чего я тут? Отвечай, сука, по существу, или я тебе такой лабораторный опыт устрою!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю