Текст книги "Рыцарь"

Автор книги: Андрей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Глава седьмая

Размотав повязку на ноге, я обнаружил, что опухоль спала и краснота вокруг раны тоже почти исчезла. Неужели помогла мазь этого лекаря-садиста? Ни за что не поверю. Уж скорее помогла бурно проведенная ночь. А что? От простуды точно помогает. Проверено.

Я оделся и спустился вниз. Во дворе было пусто и тихо. Судя по положению солнца, часов восемь утра. Но ворота уже были открыты.

Под приветствия стражников я покинул замок и направился в Эгиллем. Любопытно взглянуть, что осталось от городишки, за который мы так самоотверженно сражались.

Городок уже проснулся: скрип телеги на соседней улице, чьи-то голоса, скрежетание ставен... Все эти звуки не уничтожали, а, наоборот, только подчеркивали тишину, владевшую еще не пробудившимся Эгиллемом. На душе у меня стало легко, как тогда, когда мы с Тибо ехали по лесу, направляясь в Чертов Бор, на свидание с ведьмой. Маска обыденности вдруг сползла с окружающего мира, и улицы перестали быть просто улицами, стены домов – просто стенами, а земля под ногами – просто землей. Все было так, словно этот мир сотворен только что, всего минуту назад, или я сам минуту назад выпущен из долгого тюремного заключения. В принципе, Эгиллем ничем особенным не отличался от Эжля, но тогда у меня не возникло такого странного чувства, которое овладело мною сейчас. То, что я видел, – я видел впервые... Позавчера я собственноручно убил не меньше дюжины человек, но сейчас мне казалось, что причины, из-за которых одни люди могут убивать или ненавидеть других, надуманны и смехотворны. Это была странная и неуместная мысль, одинаково чуждая и сьеру Андрэ, и Леониду Малярову.

Я раньше задавал себе вопрос: куда подевалась личность настоящего сьера Андрэ, когда я занял его тело? Теперь, как мне казалось, я нашел ответ. Андрэ никуда не уходил. Он постоянно был со мной. Во мне. Наверное, эта мысль должна была обеспокоить меня, Леню Малярова, но ни беспокойства, ни страха не было. Мне была дарована вторая жизнь, и я не боялся потерять себя, уступив личности Андрэ де Монгеля. Мы проникали друг в друга, срастались, как срастаются два дерева, посаженные рядом. Его воспоминания не стали моими, и я по-прежнему был обречен удивляться и время от времени совершать глупости в этом незнакомом мире, но все же, гуляя по городу, я чувствовал его присутствие также явственно, как будто бы настоящий сьер Андрэ шел за моим правым плечом, отставая всего на полшага.

А город... А город пробуждался. Людей на улицах становилось все больше. Открывались ставни, горожане куда-то спешили по своим делам.

Пройдя еще немного, я увидел женщину, заставляющую лоток фруктами и овощами. Выглядел лоток забавно: это была доска, которая в ночное время закрывала окно вместо ставен. Днем эта доска снималась и ставилась как продолжение подоконника – а со стороны улицы ее поддерживали две толстые деревянные ножки. На самодельном столике размещались плетеные корзинки с яблоками, грушами, огурцами и виноградом. В большой корзине лежало несколько кочанов капусты, в маленькой – этаком плетеном блюдечке – красовались темно-малиновые вишенки. Заметив мой взгляд, женщина выпрямилась, сдула прядь волос, выбившуюся из-под платка, и оценивающе посмотрела на меня: гожусь ли я на роль покупателя или нет? Видимо, осмотр ее удовлетворил, потому что она зачастила:

– Вот, господин, не желаете ли чего? Посмотрите, какие яблочки – все румяные, блестящие, одно к одному! Так и просятся, чтобы их съели. А может быть, вы вишню хотите? Я только сегодня нарвала... А вот груши какие! Сладкие – ммм!..

И торговка закачала головой, изображая, какие они сладкие.

Меня, признаться, чрезвычайно позабавил этот образец бесхитростной средневековой рекламы. Я улыбнулся и остановился около лотка.

– Я больше твердые груши люблю, – сообщил я женщине.

Торговка обрадованно засуетилась, сообразив, что завлекла-таки потенциального покупателя в свои сети.

– Так есть и твердые! – сказала она. – Выбирайте, господин, какие вам больше понравятся. Сейчас я вам их...

И снова наклонилась к большой корзине. Видимо, груши другого сорта она еще не успела выложить.

– Да не надо, – остановил я ее. – Я лучше вон то яблоко возьму.

– Какое? Это?

– Нет, которое слева... Вот это. Сколько оно стоит?

– Два гроша.

Первым моим побуждением было сунуть руку в карман, но карманы на одежде сьера Андрэ не водились. Протянул было руку к поясу – и тут вспомнил, что кошелечек-то я с собой не взял. Как после встречи с епископом Готфридом был кошелечек убран в седельную сумку, так оттуда с тех пор и не извлекался...

Я виновато развел руками:

– Извини, хозяйка. Кошелек забыл. В следующий раз что-нибудь куплю.

Торговка окинула меня испытующим взглядом.

– Вы ведь из людей Родриго или Рауля будете? – прищурившись, спросила она.

Вдаваться в объяснения о том, что я свой собственный вольношатающийся рыцарь, мне не хотелось, и поэтому я просто кивнул и сказал:

– Да.

– Берите так. – И торговка протянула мне яблоко. Видя, что я не тороплюсь взять его, почти насильно вложила в мою руку. – Берите. Кушайте на здоровье.

– Спасибо.

– Вам спасибо, что от этих антихристов нас избавили.

Я надкусил яблоко и спросил:

– Почему же они антихристы? По-моему, самые обычные бандиты.

Торговка всплеснула руками:

– Антихристы они и есть! Ведь в Риме ж без малого вот тыща лет, как Диавол во плоти сидит, над Словом Господним глумится и антихристов по всей земле рассылает, чтобы народы смущать и в страхе держать. А Роберт этот как раз один из главных антихристов и есть. Он уже не раз на город наш и на нашего господина Бернарда нападал. Прямо как волк на смиренну христову овечку.

Пряча улыбку, я снова надкусил яблоко.

– ...А еще говорят, – заговорщически известила меня торговка, – что мог этот Роберт в настоящего волка превращаться, а иногда и в птицу. А иногда еще он превращался, но не до конца, а был как бы чудищем: телом вроде б человек, но вместо головы – крылья и клюв птичий. И в виде таком, будто бы в доспехе, неуязвим он был ни для стрел, ни для какого иного оружия. Вот и позапрошлой ночью он таким был – да только как увидел он, что одолевают благородные господа Родриго и Рауль, а с ними и сам сеньор Бернард его богопротивное воинство, испугался за свою жизнь и хотел уж было в птицу совсем превратиться, чтобы улететь в свой замок, – да только в тот же миг неуязвимость его исчезла, а его самого и убили... Да вы ж, наверное, сами это все видели?

И торговка вопросительно посмотрела на меня. Было ясно, что если я вдруг скажу: «Нет, Роберт был самым обычным человеком», никакие мои доказательства не поколеблют ее веры ни на йоту.

Поэтому я не стал разочаровывать безызвестную создательницу европейского народного фольклора, коротко кивнул и, буркнув: «Конечно, видел», пошел себе дальше.

* * *

Гулял я долго. Добрел до ворот, прошелся вдоль городской стены, покружил по городу... Солнце стояло уже высоко, когда я вернулся в замок. Бернарда, Родриго и Рауля я нашел в «банкетном зале».

Мое благодушное настроение мигом исчезло, стоило взглянуть на их лица. Впрочем, их голоса я услышал еще на лестнице. Сеньоры изволили лаяться.

– ...Я требую, чтобы мои люди были похоронены согласно христианскому обычаю! – орал Рауль.

– Так и будет, – отвечал Бернард, волком глядя на виконта. – Их похоронят так, как должно хоронить по настоящему христианскому обычаю, так, как это было во времена апостолов, а не так, как потом придумали эти римские дьяволопок...

– Клянусь – еще одно слово, и я вызову вас на поединок!

– Успокойтесь, Рауль, – быстро сказал Родриго. Он был единственным, кто не махал кулаками и не плевался слюной. – Дон Бернард, мы не намерены обсуждать вашу веру. Но будьте любезны также не оскорблять и нашу! Я знаю своих людей. Насколько мне известно, все они были добрыми католиками. Но даже если это и не так, это мои люди, и я буду отвечать за них перед Богом – я, а не вы. То же самое может сказать о себе и дон Рауль. Как вы поступите со своими умершими – это пусть останется на вашей совести... хотя все-таки я бы взял на себя смелость посоветовать вам не гневить Господа и похоронить их по-христиански... Но уж как нам быть с нашими умершими – это уж позвольте решать нам самим!

Бернард де Эгиллем тяжело вздохнул и опустился в кресло.

– Родриго, мы спорим уже полчаса. Вы помните, что я вам предлагал в самом начале, до того как вы с Раулем набросились на меня? Помните? Я вам предлагал то же самое! Но эн Рауль вместо этого начал поносить Господа, и я не мог...

Рауль побагровел:

– Господа?! Я поносил Господа?! Я?!! Я поносил вашего дьявола, а вот Господа я вас, эн Бернард, попрошу...

– Рауль, немедленно...

– Да заткнитесь вы оба!!! – рявкнул Родриго, забывая о всякой куртуазности. – Мы так до Пасхи не закончим! А мертвецы, между прочим, уже смердят – погода-то жаркая. Хватит! Дон Бернард, наши люди будут отпеты в церкви, а потом захоронены на освященной земле!

– Да ради Бога...

– Ага, «ради Бога», как же! – снова встрял Рауль, с ненавистью вперившись в Бернарда. – И как у вас только глотка не горит, Бернард, когда вы произносите имя Господне?!.. Или, – это уже предназначалось испанскому барону, – вы уже забыли, Родриго, что здесь вот уже четыре года нет церкви, после того как эти еретики сожгли ее? Забыли?.. А, вижу, теперь вспомнили?.. Где мы будем их отпевать?.. А про то, что они сделали с освященной землей, я и говорить не хочу! Превратили ее в какое-то... в какое-то отхожее место!

Родриго смутился:

– Бернард, вы... сожгли церковь? Слухи всякие ходили, но...

– Барон, я этого не делал, – абсолютно искренним тоном ответил Бернард.

– А почему же тогда вы не остановили мерзавцев, которые этим занимались? – язвительно спросил Рауль. – Почему вы не изловили их и не повесили? А?.. Молчите?..

– Я не жег церковь, но и препятствовать этому богоугодному делу не собирался, – объяснил Бернард. – Равно как не собирался и не собираюсь ловить и наказывать тех, кто это сделал. Да что их ловить – вон их целый город!

– Это вы их развратили, Бернард, а теперь хотите свалить на них всю вину! Мол, это мои люди такие-сякие, а я тут сам ни при чем! А вот скажите, да, да скажите нам: что стало с тем священником, который служил в этой церкви?

– Рауль, перестаньте меня оскорблять! Мое терпение и благодарность вам велики, но не безграничны! А что касается священника, то и сейчас, я полагаю, он жив-здоров. Мы его выгнали еще за полгода до того, как подожгли... до того, как сгорела церковь.

– Родриго, вы слышите, что говорит этот филистимлянин?! Слышите?! Выгнали! Священника!..

Бернард скрипнул зубами:

– Эн Рауль, я настоятельно прошу вас замолчать.

– Эн Бернард, я не потерплю с вашей стороны подо...

Родриго с совершенно спокойным лицом грохнул что было мочи кулаком по столу. Единственная тарелка, стоявшая на столе, подпрыгнула аж на ладонь, а подсвечник, подпрыгнув, опрокинулся и упал на пол – на что, впрочем, никто из присутствующих не обратил внимания.

– Бернард, – тихо сказал Родриго, – вы ведь понимаете, что везти обратно тела наших погибших было бы весьма нежелательно. Пока мы доедем, они будут смердеть так, как не полагается смердеть христианину ни при каких обстоятельствах. Сюда мы добрались за полтора суток, но на обратный путь, с ранеными и мертвецами, потребуется вдвое, если не втрое больше времени. Если... если в Эгиллеме сейчас нет церкви, то будьте любезны, укажите нам ближайшую.

Бернард развел руками:

– Родриго, я просто не знаю, где тут поблизости может быть церковь. Я этим вопросом, как вы понимаете, не очень интересуюсь... Кстати, если вы поедете на запад, в Вигуэ, то и там ничего не найдете. Пару лет назад Роберт разорил и церковь, и тамошнее аббатство, когда у него случился спор с новым аббатом из-за бенефиций.

– А если в Мийо?

За Бернарда ответил Рауль:

– Там церковь сгорела еще десять лет назад. Хотели выстроить новую, да так до сих пор и не собрались.

– Лодев, – сказал Бернард. – По-моему, там...

– В Лодев мы не поедем, – отрезал Родриго. – С Аленом отношения у нас не самые лучшие.

Рауль кивнул:

– Я до сих пор удивляюсь, как он на нас не напал, пока мы перлись через горы.

– А пусть бы и напал! – прищурился Родриго. – Заодно бы и с ним покончили...

– Сомневаюсь, – сказал Рауль уже почти спокойным голосом. – Трудновато было бы совершить подряд два столь славных дела.

– Да бросьте, Рауль! Нет в этом ничего чересчур трудного.

– Для настоящего рыцаря – быть может. Но не забывайте, Родриго, что у нас в войске, помимо рыцарей, имеются также и простые пехотинцы. А люди, знаете ли, склонны уставать.

– Да... Вот это вы верно заметили.

– Впрочем, – добавил Рауль, – теперь я начинаю думать, что нам вместо того, чтобы защищать этих еретиков, лучше следовало бы разобраться с Аленом и его не в меру буйными сыновьями...

– Рауль! Ну не начинайте снова, а?! – устало попросил Бернард де Эгиллем.

Некоторое время феодальная троица молчала, поглощенная своими мыслями. Я присел на краешек стола, с интересом ожидая, что же будет дальше и до чего они в конце концов договорятся. Кажется, вцепляться друг другу в глотки благородные сеньоры вроде бы передумали.

Бернард сидел на том же месте, которое он занимал вчера вечером во время пира. Рауль, как и я, сидел на столе. Время от времени Рауль с плохо скрываемой неприязнью поглядывал на Бернарда. Родриго сидел на скамье и барабанил пальцами по столешнице.

Потом Родриго отвлекся от этого занятия, посмотрел на виконта и сказал:

– Рауль, а ведь у нас же есть собственный священник.

– Вы про...

– Ну да. Пусть потрудится. Не зря же мы его с собой тащили.

* * *

Священник, а точнее монах, о котором упоминал Родриго, был пухленьким, толстощеким и под подбородком имел второй подбородок, а под вторым – третий, который ложился на грудь, подобно внушительных размеров воротнику. Был он невысокого роста и выражение лица имел боязливое, но не потому, что кто-то его запугал, а по природной склонности. Есть такой род людей – они постоянно беспокоятся без всякого повода, а стоит что-нибудь поручить им – так вообще начинается сущий ад: трясутся над каждой мелочью и замирают в ужасе, даже зная, что все, что они сделали, было сделано правильно.

Этот монах ужасно переполошился, когда ему сообщили, что от него требуется. Из его сбивчивых возражений стало ясно, что организацией подобных мероприятий прежде ему не доводилось заниматься одному и он привык оставаться на вторых ролях. И теперь боялся, что не справится. Но с Раулем не очень-то поспоришь. Виконт, рубя воздух рукой, коротко повторил свои инструкции еще раз, повернулся к монаху спиной и пошел по своим делам. Родриго одобряюще похлопал монаха по спине и тоже ушел. Толстый монах с отчаяньем посмотрел ему вслед. Потом перевел взгляд на меня. Я понял, что от безысходности он сейчас начнет изливать свои жалобы мне, и тоже поспешил ретироваться.

Но монашек терзался зря. Наблюдая творимое им богослужение, я пришел к выводу, что присутствующие вообще вполне могли обойтись и без монашка. На то, что он постоянно сбивался, на то, что он говорил то так тихо, что ничего нельзя было разобрать, то начинал выкрикивать латинский текст с совершенно неуместной громкостью, – на все это присутствующие, как покойники, так и их живые сотоварищи, никакого внимания не обращали. Покойникам уже было все равно, а для живых солдат, преклонивших колена, монах был не больше чем неким символом, знаком того, что все в порядке и каждая вещь в мироздании пребывает на своем месте. Ручаюсь, ни один из них не понимал ни слова из того, что говорил монах (да и он сам, похоже, не очень-то хорошо знал латынь), хотя многие – я видел это по двигающимся губам – неслышно повторяли за монахом те непонятные, но, несомненно, священные слова, которые он произносил.

Вещал монах, стоя на телеге, вокруг которой были разложены тела павших (или части их тел, или тела без некоторых существенных частей – головы, например), и не переставая, размахивал в воздухе деревянным распятием. Происходило сие действо за городской чертой, недалеко от красивого зеленого лесочка. За нашими спинами, не обращая никакого внимания на службу, похоронная команда, кряхтя, бранясь и исходя потом, рыла могилы примерно для сорока человек.

На Эгиллемском кладбище наших солдат решено было не хоронить. Причиной послужил монах, который, испуганно качая головой, сказал Раулю: «А что, если часть благодати на этих нехристей перейдет? Грех ведь...» Так единственное замечание специалиста решило дело, и для захоронения было выбрано новое, не затронутое скверной место.

Когда монах прочитал все латинские тексты, которые знал, и некоторые из собравшихся уже стали вопросительно поглядывать на него – все, мол? с колен можно вставать? – виконт неодобрительно покачал головой:

– Что-то ты быстро, Стефан. Я вот на отпевании не раз был. Обычно вся эта канитель втрое дольше длится. А ты... Даже несерьезно как-то.

– Так ведь все уже, господин виконт...

– Давай, значит, снова, по второму разу. Так только отшельников или ангелов каких-нибудь можно отпевать. А у меня ребята не ангелы. Нет, не ангелы... Все они, конечно, перед походом причастились, да только я думаю, что им – некоторым, по крайней мере – все равно пару веков в чистилище проторчать придется. Так что уж будь добр, прочти-ка все это еще раз, чтобы точно сработало и чтоб им срок поменьше вышел. А то ведь нехорошо перед ребятами получится.

– Но...

– Давай-давай, читай! (В толпе рыцарей и пехотинцев раздались одобрительные возгласы.) Надо, чтобы все как следует было.

И монах забубнил по второму кругу...

Когда он наконец закончил, мертвецов стали хоронить. Над могилой светловолосого оруженосца мы с доном Родриго простояли долго. Наконец, когда мы двинулись к следующей могиле, я спросил:

– Он ведь не был... здешним?.. Откуда он?

Родриго коротко взглянул на меня, потом снова посмотрел на холмик свеженасыпанной земли.

– Вы не правы, Андрэ. Кнут родился в Лангедоке.

Я приподнял бровь, но ничего не сказал.

– Он родился в Лангедоке, – спустя некоторое время повторил Родриго, – но вот его отец был не отсюда. Его тоже звали Кнут, и он был родом из Норвегии. Двадцать лет назад он гостил у моего отца. Пробыл пару месяцев... ну а после его отъезда через положенный срок одна служанка родила мальчика... да... Через год или полтора я собирался отправить его в Норвегию, посвятив перед тем в рыцари... Теперь уже не придется... Хотя ему было всего девятнадцать лет, на мечах он дрался так же хорошо, как я сам. Наверное, все дело в крови...

– Наверное, у него был хороший учитель.

– Может быть, вы и правы, Андрэ... Может быть... Но пойдемте дальше – нас уже ждут.

* * *

...Рауль порывался уехать в тот же день, но Родриго удержал его, напомнив о том, что у нас слишком много раненых, которые не перенесут дороги. Решено было отложить отъезд на три дня. Волей-неволей Раулю и Бернарду пришлось помириться – не рычать же трое суток друг на друга. В разговоре ни тот ни другой религиозных вопросов старались больше не касаться.

Время между обедом и ужином мы провели вместе с Бернардом – он показывал мне замок и развлекал разнообразными историями. Вообще не понимаю, как Рауль мог ссориться с этим человеком даже по религиозным вопросам, – лично мне эн Бернард показался весьма умным, интересным и тактичным собеседником. Помня их утреннюю стычку с виконтом, я боялся, что барон попытается завести какой-нибудь душеспасительный разговор, однако этого не произошло. Похоже, Бернарду было совершенно наплевать, какой религии придерживается собеседник – лишь бы не трогали его собственную. Мы очень мило побеседовали «за жизнь». На вопрос, не был ли он в Палестине, Бернард дал ответ, который изумил меня, учитывая нравы этого века. Бернард сказал, что считает идею крестовых походов глупой и бессмысленной.

– Но почему вы так думаете?!

– Верить в то, что где-то существуют «святые места», которые могут быть осквернены и от того их святость может быть как-то нарушена, – это значит признать превосходство плотского мира над миром духовным.

Впрочем, сообщив свое мнение, Бернард тут же уточнил, что он никого не хотел оскорбить. Я сказал, что все в порядке, и, вспомнив войны, которые велись в мое собственное время, добавил, что за какие бы красивые лозунги люди ни умирали, любая более-менее масштабная война начинается совершенно по другим причинам, чем те, которые написаны на лозунгах.

Бернард спросил, что такое лозунги. Я объяснил. Жаль, что нельзя поделиться с ним своими настоящими проблемами. Ибо жизнь Леньки Малярова закончилась где-то в будущем, на Дворцовой набережной. И жизнь странствующего рыцаря Андрэ де Монгеля тоже закончилась. Потому что я, нынешний, не видел никакого смысла в том, чтобы слоняться по дорогам, искореняя «ересь». Конечно, я ничего не имел против того, чтобы погулять в хорошей компании или прикончить дюжину негодяев. Но хотелось бы большего. Например, выяснить, кто организовал превращение рыцаря Андрэ в Леонида Малярова. Или наоборот. Кто и зачем?

* * *

...Мы столкнулись в какой-то проходной комнате на верхнем этаже – я поворачивал за угол, а они шли мне навстречу. Две молодые девушки – одна тоненькая, светловолосая, с веснушками на щеках и смеющимися глазами, вторая постарше, похожая на испанку, полногрудая и широкобедрая... взгляд – как темный омут... Кажется, светловолосую я уже видел здесь, но как-то мельком... Когда? На вчерашнем пиру? Да, кажется...

Девушки отступили на полшага. Ни малейшего смущения, напротив, «испанка» откровенно разглядывала меня, и светловолосая прошлась оценивающим взглядом.

– Эээ... Добрый день, – сказал я.

И посторонился, чтобы дать дамам пройти.

Но дамы идти дальше не пожелали.

– Добрый, сьер Андрэ! – сказала светловолосая. – Вы что-то ищете?

– Да, в общем, ничего, – усмехнулся я. – Шпионю помаленьку.

– Шпионите? – Она сделала большие глаза.

– Да, – со вздохом признался я. – Шпионю. Я тайный агент короля Англии.

Светловолосая снова сделала большие глаза: «Ой!» «Испанка» молча усмехнулась.

– Как интересно! – прощебетала светленькая. – А я думала – вы герой.

– Ну да. А разве по мне не видно? – Я демонстративно расправил плечи.

– Ах, расскажите нам что-нибудь о своих подвигах, любезный герой! – воскликнула беленькая.

Я попытался вспомнить: нас представляли друг другу или это моя популярность столь велика?

– Уж не знаю, какие из моих подвигов могут вас заинтересовать... – Я подмигнул. – Столько крови!

– Разве вы не хотите поведать нам, как победили Роберта? Все в замке только и говорят об этом. Вы сразили его ударом копья?

Я почувствовал, что шутить на эту тему мне совершенно не хочется.

– Ударом меча. Только в этом не было ничего героического. – Я посмотрел в глаза девушки. – Это война, моя госпожа.

Блондиночка не отвела взгляда. Глаза у нее были светло-серые, с легким оттенком зелени.

– Разве война не в радость для рыцаря? – удивилась «испанка». – Вот господин Родриго всегда говорит...

Блондиночка легонько тронула ее за рукав. Они обменялись взглядами. Повисла короткая пауза. Девушки смотрели друг на друга лишь несколько секунд, но у меня возникло ощущение, словно они о чем-то договорились.

– Сьер Андрэ... – нежным голоском произнесла блондинка. – Скажите, барон Бернард показывал вам комнату трех щитов?

Я покачал головой.

– О! Это предмет его особой гордости! Как-то в один день он повстречал трех рыцарей, которые захотели бросить ему вызов... Я непременно должна вам ее показать!

– Простите меня, сьер рыцарь! Жаклин! Я должна идти! – «Испанка» изобразила нечто вроде реверанса и оставила нас вдвоем.

Маленькая ручка коснулась моей ладони.

– Пойдемте же, сьер Андрэ!

* * *

Мне показали комнату Трех Щитов. И комнату, где дедушка барона Бернарда зарубил предыдущего барона Эгиллема. И еще множество комнат, залов, нефов и галерей. И я не особенно удивился, когда наша экскурсия закончилась в небольшой комнатушке с крепким засовом и огромной межвежьей шкурой на полу.

* * *

...Спустя час, когда мы лежали на этой самой медвежьей шкуре, Жаклин сладко зевнула, положила свой остренький подбородок мне на грудь и с сожалением сказала:

– Пора возвращаться. Скоро ужин.

– Да, – сказал я. – Пора.

Подниматься, натягивать одежду и куда-то идти никому из нас не хотелось. Поэтому мы не стали этого делать, а полежали еще немного. Ножка Жаклин лежала у меня на бедре. Маленькая ручка обвила мою шею. Будто боялась отпустить. Маленькая хрупкая девочка.

– Почему ты такой большой? – спросила она голосом капризного маленького ребенка.

– Таким уродился.

Сколько ей лет? Шестнадцать? Семнадцать?..

– Андрэ, – внезапно Жаклин сделалась серьезной. – Я хочу попросить тебя об одной вещи.

– Если это будет в моих силах.

Жаклин уперлась локотком в мою грудь и заглянула мне в глаза.

– Я знаю, мужчины любят хвастаться своими победами... Да?

Я молчал, ожидая, каким будет продолжение.

– Я тебя прошу... не говори никому, что у нас было. Если дядя узнает, он пошлет тебе вызов... А меня просто убьет.

– А кто твой дядя? – лениво спросил я.

У Андрэ де Монгеля было существенное преимущество перед Леонидом Маляровым. Убить его было не так-то просто.

Жаклин жалобно улыбнулась... И вдруг на какое-то мгновение лицо ее изменилось. Улыбка наивной доверчивой девочки пропала. На меня глядела хищница. Волчица. Зверь. Я моргнул, и видение исчезло.

«У вас паранойя, сьер Андрэ!» – сказал я себе.

– Ну так кто же твой дядя?

– Бернард де Эгиллем, – нежно произнесла Жаклин.

Я открыл рот. Потом закрыл. Ну что тут можно было сказать? Да, эта девочка определенно знала толк в приколах...