Текст книги "Саркофаг"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Чего тебе, Арни?

– Дядя Макс, сейчас надо побыстрее идти – хорошее место занять.

– А где тут хорошее?

– Я покажу.

«Хорошие» места, как ни странно, оказались на самом верху деревянных трехъярусных нар. Максим подтянулся, подпрыгнул, затем протянул руку Хвостику:

– Давай прыгай! Чай, с хозяином этих благословенных мест драки не будет?

– Не будет. – Подросток покачал головой. – Здесь ни у кого постоянных мест нет.

Молодой человек хохотнул:

– Понятно. Значит, кто смел, тот и съел, получается? Слушай… а нас ведь тут еще и ужином кормить обещали?

– Покормят, – поспешно успокоил подросток. – Уж нас-то с вами – обязательно. Мы ж норму выполнили… иначе какой смысл? О, несут уже!

По коридору, освещая путь факелами, шли двое охранников, Акимыч и еще парочка работяг, тащивших большой дымящийся бак, пахнущий чем-то вкусным и сытным. По пути вся процессия останавливалась, бригадир выкрикивал чьи-то имена… что-то кидал в темноту… или, наоборот, оттуда – через решетки – протягивались руки.

– Я сбегаю возьму! – радостно оживился Арнольд.

Молодой человек расслабленно махнул рукою:

– Давай.

Спрыгнув с нар, парнишка подбежал к решетке, около которой уже толпилось с полдюжины таких же «ударников»…

– Так… третье звено! – зычно произнес бригадир. – Алибек, Растяпа, Василий… Растяпа – тебя-то как угораздило в передовики угодить? С испугу, наверное… А ты что там руки тянешь? О, кто это? Хвостик! С новым-то напарником, смотрю, и работать по-новому начал. На, на, получи на двоих…

Что-то схватив, подросток забрался на нары:

– Нате, дядя Макс, кушайте на здоровье! Приятного аппетита.

– А что это? – Молодой человек брезгливо принюхался. – Кукуруза что ли?

– Она и есть! Вкуснотища! У мм…

– Да уж, вкусно, не спорю… Однако откуда же она здесь? Ведь не растет же!

– Как же не растет? – прожевав, усмехнулся Арни. – А фирма «Лето»? Там ведь чего только не выращивали! И не все в тумане прахом пошло, нашлись… хозяева. Наши им – морковку, капусту, свеклу с картошкой, они вот – огурчики, помидорчики, кукурузу.

– Эх! – Быстро управившись с порцией, Максим покачал головой. – Хорошо, но мало. Кстати, а кто это – «наши»? Николай Николаевич что ли?

– Николай Николаевич – в том числе, – как-то уклончиво отозвался Арнольд. – Кроме него, есть и другие хозяева. Жуть!

– Жуть? – Молодой человек напрягся и понизил голос. – Это ты про тех, у кого три…

– Тсс!!! – Арни ладонью заткнул собеседнику рот, зашептал: – Про них запрещается говорить… если кто услышит, донесет…

– Поня-атно…

– И вообще в бараке болтунов не любят…

– А ну, тихо все! – словно бы в подтверждение его слов громко распорядились из коридора. – Спать! Услышу разговоры – живо всех на погрузку отправлю. И не только морковку… турнепс тоже надо грузить, и картошки – целые залежи.

Максим почему-то долго не мог уснуть, хотя, казалось, должен бы, ан нет, ворочался с боку на бок на жестких досках, думал – мысли терзали его, словно голодные вши, кои, кстати, здесь тоже имелись в достатке. Так что не спалось г-ну Тихомирову, не спалось, все думалось: а как же так получилось, что он сюда провалился? Выбрался-таки в свою эпоху. Как? Несомненно, это должно быть связано с цветиками-семицветиками на седьмом километре, и фура ведь тоже как-то пробилась. Седьмой километр или где-то рядом. Там, скорее всего, где-то в кювете и растут эти самые волшебные цветы… росли… в середине семидесятых. И, может быть, есть и сейчас – стоит внимательно поискать.

Да, поискать – легко сказать, да не просто сделать! Охрана – ее-то куда девать? К шоссе стопудово не пустит. Придется что-то придумывать… Что бы? Быть может, притвориться, будто бы живот схватило – понос, мол. Тем более тут это со многими бывает, и довольно часто. Да, так и сделать – согнуться, побежать к кустам… лучше не одному, а за кем-нибудь, чтоб охрана на двоих отвлекалась. К седьмому километру, по всем прикидкам, морковные рабы должны были придвинуться дня через три-четыре – как будут работать, сколько грядок уберут. Вот тогда и… Вдруг да найдутся цветики-семицветики?

Ну, допустим, найдутся и даже, очень вероятно, сыщутся, и что? Ну, провалится Максим опять в тот морок, в середину семидесятых годов, где ни еды, ни питья, ну, пересидит какое-то время, а дальше? Опять же – обратно? Прямо в лапы охраны… И уж на этот раз председатель с беглецом возиться точно не будет – накажет сразу же, чтоб было неповадно всем.

В общем выходило, что на волшебные цветки надеяться сейчас не стоило, ну разве что там, в прошлом, поискать их в каких-то других местах, не у поля. Не факт, что отыщутся, вовсе не факт! Да и времени там – в обрез… И потом, что так, что эдак, что в лоб, что по лбу – бежать-то все равно нужно было здесь, бежать и во всем разобраться. Попытаться отыскать самолет – ну куда-то же он делся? Вряд ли разбился – ведь приземлился уже, и Олеську отыскать, и пилота вполне возможно. Было бы, если хоть что-нибудь узнать про самолет! Местные не знали, Макс уже спрашивал и Арнольда, и Профессора – вообще ничего такого не видели. Так что же тогда получается, летательный аппарат сгинул? Ни в прошлом его нет, ни в будущем! Но ведь куда-то он попал… И вот это загадочное исчезновение, как ни горько, придется пока записать в загадки.

И еще вопрос – кокон! Мерзкий туманный колпак… докуда он вообще тянется? До Пушкина, Павловска, дальше? Уж это-то местные должны были знать.

Макс спросил про туман утром, при построении: у Арни, у Профессора, еще у кого-то. Да, докуда именно накрыл город колпак, знали многие, первые месяцы пытались пробиться – всех заворачивало сразу за Павловском… ага! Значит, не до Москвы. У столицы наверняка свой колпак. Размер питерского кокона Максим установил довольно быстро: он захватывал Лисий Нос, Парголово, Всеволожек, Колпино и Стрельну. Так что теперь дело оставалось за малым – обрести свободу, отыскать своих и попытаться во всем разобраться. Не может быть, чтобы в Петербурге да не было умных людей! Наверняка же кто-то – какие-нибудь ученые – думали, рассуждали, ставили эксперименты… Наверняка в городе существует какое-то сопротивление трехглазым и всем тем, кто с ними или за ними. Надобно этих людей найти.

Надобно как можно скорее уйти в город.

Глава 4
УДАРНИК КОММУНИСТИЧЕСКОГО ТРУДА

Но облик женщины порой неуловим —

И тот же и не тот, он словно за туманом.

Поль Верлен.

Мой давний сон

Если бы в ангаре имелась доска почета, то уже через месяц после своего пленения Максим Андреевич Тихомиров непременно бы там висел. Естественно, в виде парадной фотографии – в черном пиджаке и при галстуке. И с каким-нибудь дурацким лозунгом поверху, типа «Слава великому советскому народу – строителю коммунизма» или «Россия, вперед!». Впрочем, председатель и так Макса уже не раз отмечал, в пример ставил. Будь среди морковных рабов народец более боевой, давно бы устроили новоявленному ударнику «темную», начистили бы морду, и правильно бы сделали – нечего тут выпендриваться да других подставлять. Так, верно, и было бы, но не с теми людишками, что имелись, – бывшими бомжариками и вообще людьми до крайности опустившимися. Иное дело – в бригаде плотников, но те жили своим углом, отдельно.

Сказать по правде, собирать морковку, а потом и капусту, турнепс и прочее Максиму отнюдь не было в тягость, тем более – с таким проворным напарником, как Арнольд-Хвостик. Нет, молодой человек вовсе не выделывался перед всеми (перед кем выделываться-то?!), он однозначно стремился пустить пыль в глаза начальству – тому же Акимычу и Николаю Николаевичу. Что, в общем-то, и получалось. Бригадир «трудолюбивого Макса» с напарником из числа других выделял и даже позволял некоторые вольности типа короткого отдыха где-нибудь под кустом у шоссе.

Пользуясь случаем, Максим проверил все кюветы и ближайшие к седьмому километру овраги. Увы – никакие цветики-семицветики там не произрастали. А потому молодой человек продолжал деятельно трудиться, выказывая полнейшее благорасположение начальству и охранникам, особенно тем, кто частенько заступал в ночную смену. Дядю Ваню уже так и звал – «дядя Ваня», Лешика же называл уважительно – «Алексей», ну, а Акимыча – «Акимыч», к нему все так обращались.

У напарников появилось свободное время – в ангаре они уже не засыпали сразу, валясь без задних ног от усталости, как остальные рабочие-доходяги. Сидели, разговаривали, иногда даже болтали с охраной или с тем же Акимычем, неожиданно оказавшимся большим любителем потрепать языком. Болтали про «старую» жизнь, в коей Акимыч преподавал в одном из городских ПТУ («лицеев», как сии учебные заведения себя с гордостью именовали) слесарное дело, о чем охотно рассказывал, правда, все его рассказы сводились к одной теме – про выпивку: «Сидим мы, главное дело, с Игорьком – это мастер наш, думаем, где бы выпить?», «Взяли мы как-то с Михалычем жбан, не подумали, дурьи башки, главное дело – надо было сразу два брать», «Идем мы домой бухие, я-то разведен уже был, а Игорь-то нет, так его жена…» И вот все в таком духе – Максим даже посмеивался про себя: вот они, преподаватели, а мы потом удивляемся, чего это у молодежи все «бухло» да «бухло» в башке, на телевизор да на рекламу сваливаем…

Впрочем, здесь, на полях и в ангаре, насколько мог судить Макс, бригадир вовсе не пил, может быть, оттого что просто нечего было?

Как-то в одной из бесед у морковной кучи молодой человек даже высказался вполне в тему. Кивнул на морковку с турнепсом:

– Эх, сколько добра зря пропадает! Сахарку бы, дрожжей…

– О бражке думаешь? – Бригадир понимающе закивал и тут же грустно отмахнулся: – Даже не думай. Пытались тут некоторые… У трехглазой сволочи знаешь какой нюх?

Сказал, и тут же осекся, и беседу в тот день больше не поддерживал, и потом к ней не возвращался… несколько дней. После чего не выдержал, точнее сказать, Максим его специально спровоцировал, все там же, сидя на старых ящиках у морковной кучи. Завел разговор про праздники, естественно – кто с кем да как отмечал, да кто сколько выпил… Акимыч, умысла дурного не замечая, в беседу охотно втянулся… Одно, другое, третье – снова перешли к бражке. Максим заметил, что брагу-то, оно конечно, нелегко спрятать, а вот если б самогон… налил во фляжку да носи с собой…

– Вон в ту фляжку, в которой ты обычно воду или чай носишь…

– Самогон, говоришь? – Бригадир задумался, ноздри его крупного, с красными прожилками носа плотоядно раздулись… – Самогон… Так это аппарат надо. Сделать.

– А чего его делать-то? – оглянувшись на похрапывавшего в траве напарника, глухо хохотнул молодой человек. – Схема там, сам знаешь, простая. А тут вон, у нас под боком, целый автозавод. Там бы самогонишко-то и выгнали… ты б, Акимыч, на эту тему не со мной говорил, а с кем-нибудь из плотников, они-то на завод ходят…

Про то, что бригада плотников – человек десять – уходит на работу именно туда, на автозавод, Максим узнал недавно – проговорился как-то в беседе Лешик. И, что интересно, проговорился с явной завистью. Мол, повезло некоторым – ходят себе на завод, вниманием женским не обижены. Вот эта последняя часть фразы тоже привлекла внимание Макса – выходит, на автозаводе работали и женщины… Что, конечно, не могло не сказываться на дисциплине охранников, в большинстве своем молодых дюжих парней. Наверняка, зная такое дело, по ночам на этот заводик похаживали – так сказать, резвились по-гусарски, «по бабам-с». Не может быть, чтоб не так!

– С плотниками? – Акимыч задумчиво почесал затылок и почти сразу же разочарованно свистнул. – Не, не станут они со мной связываться, у них свой старшой имеется… Однако про завод ты хорошо придумал.

Мозги старого алкоголика, давно лишившегося привычного, поддерживающего радость и необходимый жизненный тонус средства, явно заработали в нужном направлении… И как-то под вечер, в пятницу, когда морковные рабы строились для переклички, бригадир отвел Максима в сторонку:

– Слышь, ты это… Точно сможешь сделать?

– Да запросто! – шепотом отозвался молодой человек. – Если, конечно, на заводе все необходимое сыщется…

– Да сыщется… там чего только не сыщется, еще не все растащили, не думай! Ты, главное дело, по цехам осторожней шляйся, лучше под утро, не ночью… ночью там сам знаешь кто…

Макс хмыкнул: «сам знаешь кто» – это, конечно же, были трехглазые, жуткие, невероятно сильные твари с мерзкими мордами, отдаленно напоминающие горилл. Они появились вместе с туманом и сожрали уже немало людей. Впрочем, не так много, как могли бы, – над трехглазыми явно стоял кто-то главный, используя тварей в качестве преданных цепных псов.

– Значит, под утро, говоришь… Постой! А как же я туда, на завод, попаду-то?

– А это уж мое дело! – Акимыч ухмыльнулся и покровительственно похлопал невольника по плечу. – Не бойся, устрою. Тем более работаешь ты неплохо, можно даже сказать – хорошо. Ударник коммунистического труда… ха-ха-ха!!!

Бригадир рассмеялся неприятным смехом, напоминавшим дребезжание старого токарного станка, и, оглянувшись, продолжил:

– Поговорю с председателем… Он давно уже к тебе присматривается. Намекну… Ну, не полностью в плотницкую бригаду, а так… на воскресенье. Только ты уж смотри, не подведи! Не то… сам знаешь, здесь ты никто и звать тебя никак. А возможностей у меня хватит.

Спокойно выслушав угрозы, Максим подобострастно улыбнулся и тихо поинтересовался насчет сырья.

– Об этом не переживай: есть один возчик – Василий… через него все получишь. Я тебя с ним сведу.

До воскресенья оставалось два дня, в течение которых Максим с Арни работали не покладая рук. Хвостик, кстати, тоже получал бонусы – нет, к плотникам он не попадал (как с ухмылкой пояснил Акимыч, «молодой ишшо»), однако получил право один день «бездельничать», подметая ангар, пока остальные корячились на полях.

– Вот здорово, что вы на завод, дядя Макс! – восторженно радовался напарник. – Хоть людей новых повидаете, расскажете, что там да как.

– Рассказать? – Максим усмехнулся. – Что, любопытно?

– Конечно! – с жаром заверил подросток. – Ведь правда расскажете, да?

– Да расскажу, расскажу, отстань. Сам еще не знаю, как там все обернется.

Обернулось все хорошо, как и обещал Акимыч: в субботу вечером председатель Николай Николаевич велел Максу задержаться после отбоя для короткой беседы, в ходе которой и объявил о «достойной награде» за проявленную трудовую доблесть.

– Завтра пойдешь, мил человек, с плотниками, поработаешь… на два фронта. – В этом месте Николай Николаевич и бригадир переглянулись и тихонько засмеялись. – Потом нам все расскажешь. Будешь хорошо работать и дальше – каждое воскресенье пойдешь с плотниками. Ну, а к зиме ближе – посмотрим.

Горячо поблагодарив, молодой человек забрался на нары в глубокой задумчивости, не реагируя на полусонные вопросы Хвостика. Не до напарника сейчас было, ведь по ходу разговора председатель случайно обмолвился о зиме, а этот вопрос давно уже интересовал Максима – ангар явно не был рассчитан на морозы, уже и сейчас спать было откровенно холодно, а никаких попыток организовать хоть какое-то отопление не делалось. Хотя у самого входа и дымилась буржуйка и такие печки, наверное, можно было бы установить по всему коридору, однако никто этим не занимался. Более того, по некоторым отрывкам из разговоров охранников можно было догадаться, что скоро их на этих полях не будет, вот уберут урожай и… Что «и», можно было представить. Ну кому нужны морковные рабы зимой, когда убирать нечего? Ладно, где-то в мае можно затевать посадки, а до этого-то срока что? Зря кормить? Зачем… Особым гуманизмом организаторы уборки овощей не отличались… Убить или, лучше, выгнать к черту всех невольников на мороз – а дальше сами сдохнут… если в город не убегут. В город… Если б точно знать, что отпустят… однако на этот счет имелись большие сомнения – к тому же ближе к окончанию уборочных работ, невольников вдруг стали кормить, всех, независимо от трудовых успехов. Каждому по вечерам давали миску овощной баланды с каким-то непонятным привкусом… Всем, кроме плотников. Кстати, Хвостик ее тоже почему-то не ел, лишь делал вид, под шумок выливая, да и Максу сказал делать так же – мол, что-то уж больно подозрительно все это доброхотство. Тихомиров не спорил – ив самом деле подозрительно, к тому же «господа ударники» приноровились каждый день жечь костер у морковной кучи, пекли картошку, те же овощи, а охранники даже иногда притаскивали выловленную где-то в пруду рыбу – этакая вот идиллия…

Воскресным утром, туманным и промозглым, все, как всегда, поднялись спозаранку. Максим сразу же пристроился к плотникам – хмурым неразговорчивым парням. В отличие от тех же морковных рабов, это были вовсе не доходяги, впрочем, и не особо упитанные, обычные молодые мужики. С ними, под особым конвоем, и зашагал Максим, сначала по идущей у поля дорожке, затем по шоссе. На ходу никто не разговаривал, так, проскакивал иногда весело-злой матерок, да что-то кричали друг другу охранники на гнедых сытых конях. Вот тоже интересный вопрос: чем они лошадей-то кормят? Наверное, где-то рядом выращивают и овес, а летом косят сено.

Впереди, за заводом (впрочем, лучше сказать, за заводами: «Тойота», «Дженерал Моторс», «Опель» – чего тут только не было), высилась громада храма Воскресения Христова, купол которого тускло светился в густом желтоватом тумане, скрывавшем также и верхние этажи многоэтажных жилых комплексов, ныне в большинстве своем брошенных – лишь из немногих окон торчали дымящиеся трубы буржуек. Похоже, трехглазым и тем, кто за ними стоял, заводы были зачем-то нужны, а местные жители – нет, вот последних и вынудили убраться… если вообще не убили. Остались одни охранники, возчики и такие типы, как Акимыч или председатель. Да, на улице совсем не было видно детей… значит, и вправду обычные люди здесь уже давно не жили.

Пока стояли у перегораживающих шоссе ворот, кое-кто из плотников украдкой крестился на храм Воскресения либо на часовню святой Ксении Петербуржской, также расположенную поблизости. Тихомиров тоже перекрестился, попросив помощи во всех делах.

Сверив плотников по бригадирскому списку, охранник махнул рукой – ворота медленно отворились, и невольники, быстрым шагом пройдя по шоссе, сошли на повертку к заводам. Новенький, наверное, года два-три, асфальт еще не успел потрескаться. Видать, иностранцы дорогу строили как положено, а не как принято у нас. На проходной плотников обыскали, не особенно тщательно, так, проформы ради, после чего всех скопом отправили в цех, точнее сказать, бывший цех – огромное полутемное помещение со множеством станков и застывшим конвейером с красавицами-«тойотами», увы, уже никому не нужными. Часть машин находилась в стадии сборки, штук десять уже были собраны и стояли у самого входа, полностью готовые к продаже… которой так и не дождались. Все тут потихоньку гнило, приходило в упадок, о чем красноречиво свидетельствовали груды самого непостижимого хлама, строительный мусор, пыль и бегавшие повсюду крысы – видать, один из многочисленных бывших цехов (а может, и не один даже) приспособили под овощехранилище или перевалочную базу.

Миновав этот цех и, следом за ним, другой, столь же запущенный, плотники оказались в достаточно светлом помещении, видимо бывшей модельной: вокруг стояли деревообрабатывающие станки, а на полу были аккуратно разложены инструменты – ножовки, молотки, стамески и все такое прочее.

В этот день делали рамы для окон – не столь уж это оказалось и сложно. Никто из плотников с новичком не разговаривал, хотя многие и кидали любопытные взгляды, а впрочем, эти люди не общались и между собой, за чем строго следила охрана. Да и некогда было – работали индивидуально, до тех пор, пока где-то часа в четыре бригадир не стукнул в рельс:

– Ну, вот и ужин.

Максим бросил взгляд в окно – еще даже не начинало темнеть, не рановато ль для ужина-то?

Что ж, как скажете…

Вместе со всеми он прошел в обычную заводскую столовую, где, к большому удивлению Макса, обнаружился горячий и неимоверно вкусный борщ, которого наливали, не жадничая, – хлебай, не хочу! Был даже хлеб – тоже местной выпечки, из не особенно-то качественной муки, плохо пропеченный, серый, но и то было сейчас за счастье! В ангаре-то вообще никакого хлеба не выдавали.

Плотно поужинав или, скорей, пообедав, молодой человек откинулся на спинку стула, ощутив непередаваемое блаженство от обычной, нормальной человеческой пищи. Даже потянуло в сон, однако поспать не дали – встав из-за стола, бригадир (угрюмый неразговорчивый верзила с перебитым носом боксера и маленькими белесыми глазками, которого звали почему-то Мухой) повелительно махнул рукой и хмыкнул:

– Пошли на главное дело, парни!

Все оживились, кое-кто даже пригладил пятерней растрепавшиеся волосы…

Пройдя вслед за бригадиром по полутемной подсобке, сплошь заставленной какими-то ящиками и деталями, плотники поднялись на второй этаж, оказавшись в неожиданно светлом коридоре, с одной стороны которого, словно в какой-нибудь школе, располагались сплошные окна, по другую же сторону – двери. Одна за другой, под номерами, от единицы до… тридцати пяти, что ли, Максим не успел рассмотреть. Подойдя ближе, бригадир грубо толкнул его в плечо и гаденько ухмыльнулся:

– Ну, что стоишь? Заходи, бычок-производитель.

Молодой человек послушно открыл дверь и вошел в небольшую, площадью метров восемь-девять, комнатку с просторной двуспальной кроватью, тумбочкой и торшером. Торшер, конечно же, не горел, и свет проникал через расположенное прямо над дверью оконце.

Однако вовсе не это поразило сейчас Максима…

На кровати, обняв себя руками за плечи, сидела абсолютно голая девушка, крашеная блондинка лет двадцати – двадцати пяти с приятным круглым лицом и ярко-голубыми глазами. Сидела, ничем не занимаясь, просто тупо уставившись в стену.

– Здравствуйте… – останавливаясь у порога, озадаченно промолвил Макс. – Мне сказали, сюда идти…

– Ну, заходи, раз сказали. – Девчонка, ничуть не стесняясь, улеглась на кровати. – Ложись, делай свое дело. Раздевать я тебя не буду… уж сам. Ну? Чего ж ты стоишь? Новенький что ли?

– Новенький, – тихо признался гость.

– Я так и подумала… Ну, давай же! Иначе… сейчас вот заглянут в дверь, а мы тут просто сидим. Ну, раздевайся, ложись же!

Тупое безразличие в голубых глазах девушки явственно сменилось страхом…

– Ну пожалуйста… делай!

Пожав плечами, молодой человек быстро сбросил с себя одежду и лег, догадываясь уже, почему так хмыкали и переглядывались Акимыч и председатель. Ясно – публичный дом для особенно ценных работников! Так сказать, премия за ударный труд.

А девчонка вдруг вскочила, схватила Максима за руку, притянула к себе, прижалась теплой, быстро твердеющей грудью, с неожиданным пылом поцеловала в губы…

– Эх…

Молодой человек не знал, что и делать, наверное, ведь то самое и делать, зачем, собственно говоря, пришел. Улыбнулся, погладив девушку по спине:

– Тебя как зовут-то, ма шер?

– Какая тебе разница?

Обворожительно улыбнувшись, жрица несвободной любви повалилась на постель, увлекая за собой гостя…

Впрочем, долго блаженствовать им не позволили, застучали в дверь:

– Все! Пора. Уходим!

А за окнами темнело уже – надо же, как быстро пролетело время.

– Ну… пока…

Быстро натянув на себя одежду, Максим чуть смущенно улыбнулся и даже сделал попытку поцеловать девчонку, однако та равнодушно отстранилась:

– Не надо. Не ты первый…

Не ты последний – такое, как видно, было бы продолжение.

Пожав плечами, молодой человек вышел, на пороге остановился, махнул рукой – девушка даже бровью не повела, снова тупо уставилась в стену.

Да-а-а… вот и поговорили…

А в общем-то Макс вовсе не корил себя за то, что вот так взял и воспользовался, в конце концов, он же был нормальный мужик, без всяких сексуальных отклонений. Да и девчонка удовлетворение получила – уж в этом-то можно было не сомневаться.

Плотники вновь прошли по тем же цехам, мимо недоделанных авто, вышли во двор, остановились, поджидая своего где-то замешкавшегося бригадира. Максим с любопытством рассматривал залитый серым асфальтом двор с пробивающимися кое-где кустиками. Неподалеку, у проходной, ржавели уткнувшиеся в забор легковушки – две раздолбанные «лады»-«десятки» и горбатый «ниссан-ноут». Выбитые стекла, распахнутые в салон двери – видать, в машинах что-то искали, и явно – не их хозяева. Надеялись поживиться… или поживились. У всех автомобилей недоставало колес – открутили да поставили на гужевые телеги? Все может быть.

Пока ждали Муху, Тихомиров, беззаботно заложив руки за спину, прошелся вокруг «ноута»… незаметно открутил крышку бака… А бензинчик-то был!

Максим, вконец обнаглев, пошатал машину, прислушался – ну вот он, плескается! Наверняка не девяносто второй… жаль только, без колес не поедешь.

– Ты что там бродишь? – грозно окликнул Макса появившийся наконец бригадир.

– Смотрю. – Молодой человек улыбнулся и пожал плечами. – Когда-то хотел точно такую купить. Нравилась.

– Когда-то и мы много чего хотели, – неожиданно философским тоном заявил Муха. – А теперь… Ладно, давай в строй, уходим.

Вечером, точнее сказать, ночью Хвостик, конечно же, пристал с расспросами. Максим отвечал односложно, делая вид, что умаялся. Потом всю неделю до воскресения вновь работали на полях – убирали турнепс. Бригадир Акимыч никаких вопросов не задавал, лишь ухмыльнулся, но в субботу дал понять, что пора бы уже начинать действовать:

– Хлама там всякого много, в цехах тоже есть где спрятаться, и Василий, ежели что, прикроет. Там кочегарка, печи… там можно… Ну, Вася знает.

Возчик Василий – интеллигентного вида парень лет двадцати пяти, долговязый брюнет с легкой небритостью – утром, едва только плотников ввели во двор, подошел сам, громко здороваясь с бригадиром. Поболтав с Мухой, махнул рукой, посмеялся да, словно бы невзначай, подошел к Тихомирову:

– Ты – Макс?

– Я. А ты – Василий?

– Василий, Василий… – Возчик явно спешил высказаться. – Слушай и не перебивай. После работы постарайся попасть в двенадцатый номер, там девка сговорчивая… Че ты лыбишься-то? Я не в том смысле… Короче, договоришься с ней, чтоб подстраховала, можешь на меня ссылаться… сам же будь начеку… как придет время, я в дверь стукну… Все понял?

– Угу. Двенадцатый номер. Сговорчивая девка. Только вот о какой страховке с ней договариваться-то?

– Чтоб не стуканула, что ты с ней не был, балда! Ну, Леночка – девка хорошая. Правда, долго ей здесь не жить…

– Почему не жить?

– Ладно, пошел я…

В этот момент к обоим подошел уладивший формальности с охранниками бригадир. Ухмыльнулся:

– О чем базар?

– Да вот, земляка встретил, – во весь рот ухмыльнулся возчик. – Тоже на Петроградке когда-то жил.

– Все-то у тебя земляки. – Верзила нехорошо прищурился. – Ты когда-то мне плеточку обещал, Вася. Забыл?

– Да ты че?! Помню. На днях подгоню. Понедельник-вторник… там парень нужный приболел что-то.

– Ладно. – Бригадир вроде бы успокоился и махнул рукой плотникам: – Пошли.

Опять часов до четырех занимались плотницким делом – на этот раз выстругивали какие-то полозья, как понял Максим, – для саней. Похоже, здесь-то, на заводе, к зиме готовились… в отличие от овощных полей.

Потом снова был обед, опять борщ – пусть однообразно, но сытно, – и снова лестница, коридор с окнами… На этот раз Тихомиров подсуетился, вбежал в первых рядах, быстро считая двери: вторая, третья… десятая… Ага – вот он, двенадцатый номер. Внаглую, без всякого стука, Макс распахнул дверь.

На этот раз в кровати сидела не та голубоглазая туповатая флегма, а девушка поинтереснее во всех отношениях – и фигуркой, и стреляющими карими глазками, смазливая брюнеточка, причем одетая – в желтой короткой маечке и голубых шортах с белыми лампасами, этакая юная спортсменка общества «Трудовые резервы».

– Физкультпривет! – плюхаясь на кровать, жизнерадостно поздоровался Макс. – Ты – Леночка?

– Ну я… А ты кто?

– Я – Максим. Привет тебе от Василия. Он тут просил кое в чем помочь.

– А чего сам не зашел? – встрепенулась девчонка. – Хотя понятно… не время. Так чем помочь-то?

– Да мне бы… чтоб я вроде бы как у тебя был…

– Понятно. – Леночка усмехнулась. – Опять Васек какую-то аферу замыслил. Ох, попадется когда-нибудь. Ладно – договорились.

Максим оглянулся на дверь… и почувствовал на своих плечах девичьи руки. Обернулся…

– А ты ничего! А ну-ка…

Нежно обняв гостя, девушка поцеловала его в губы… и долго-долго не отпускала, пока не стало трудно дышать. Лишь только тогда отпрянула, расхохоталась, быстро расстегивая на Максе куртку. Карие, с золотистыми чертенками-искорками глаза Леночки широко распахнулись, розовые, чуть припухлые губки приоткрылись, обнажив жемчужной белизны зубки, грудь под маечкой явно набухла, твердые соски выпирали острыми соблазнительными бугорками…

– Ах. – Девушка потянулась, словно кошка, обнажая животик с темной ямочкой пупка… потом снова припала к губам Максима…

Молодой человек уже не смог сдерживаться, да и не хотелось обижать девушку, тем более такую вот… такую…

О, как она ловко работала руками, эта Леночка! Макс и опомниться не успел, как уже оказался без единой одежки… да и сам не тратил зря времени, руки его давно уже забрались к девчонке под майку, поласкали спинку, грудь… И вот уже желтая маечка полетела в угол.

Застонав, Леночка откинулась на спину. Максим подался вперед, целуя девушке грудь, пупок… вот стащил шортики…

Ах, как это было здорово – наслаждаться этим грациозно-податливым телом, ласкать грудь, не очень большую, но и не маленькую, как здорово было прижаться к этому плоскому животику, обнимая девчонку за плечи… Нет, это не был чисто животный секс, как, к примеру, с той блондиночкой, о нет, это была настоящая любовная игра – с прелюдией и нежным переходом к главному, игра, в которой удовольствие получали оба, которую хотелось продлить, продлить, продлить… как можно дольше…

Наконец партнеры в изнеможении расслабились, улеглись, лаская друг друга… И тут вдруг раздался стук в дверь. Тот, которого и должен был ждать Максим.

Молодой человек оделся в секунды, подскочил к двери:

– Кто?

– Пошли уже… Да я это, Василий.

– Так входи…

– Некогда уже…

Тем не менее возчик все же распахнул дверь, с чувством кивнув Леночке, одарившей его столь многообещающим взглядом, что Максим почувствовал вдруг укол ревности… хотя у него и мысли-то не должно было бы возникнуть ни о чем подобном!

– Удачи! – крикнула им вслед Леночка, осторожно прикрыв дверь.

– Вижу – договорился, – с усмешкой произнес Василий. – Сейчас идем в цех – запоминай дорогу, обратно пойдешь один.

Они прошли мимо бойлерной, к весовой и от нее дальше, по темному коридору. Цех оказался не таким уж и большим, но захламленным донельзя: какие-то разломанные ящики, провода, детали, канистры, старые и новые – вперемешку – станки, железные, выкрашенные в оранжевый цвет ребра, в которых Тихомиров чуть позднее признал части строительного подъемного крана. В общем, хватало всего.