Текст книги "Эмигрант «первой волны». Часть первая. «Пепел империи»"

Автор книги: Андрей Попов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)

Карательные органы действовали по тем же правилам, которые в свое время применялись в Крыму. Приговаривали к смертной казни, к каторжным работам и арестантским отделениям, некоторые из офицеров были разжалованы в рядовые. В галлиполийском лагере об этом напоминала выложенная камнями надпись: «Только смерть может избавить тебя от исполнения долга». Белое командование видело свою задачу в том, чтобы создать здесь «надежный и вполне подготовленный кадр будущей армии». В конце декабря 1920 года Врангель направил командирам корпусов секретное предписание о тайном сохранении оружия.

Началась усиленная муштра тех, кто жил в Галлиполи и других лагерях. До трех тысяч человек обучались в учебных командах армейского корпуса. В поле шли тактические учения, проводились даже двусторонние маневры. Офицеры тренировались, участвуя в штабных военных играх. В программе занятий с солдатами были и штыковой бой, и самоокапывание, и изучение уставов. Каждый день начинался и заканчивался молитвами. Когда же после вечерней молитвы наступал, наконец, желанный отдых, как вспоминал об этих днях бывший галлиполиец, «мы бросаемся в своем сарае на одеяла, разостланные на поду, и погружаемся в тяжелый сон. Раздеваться нельзя. Слишком холодно. И так изо дня в день».

В феврале 1921 года Врангель произвел смотр своих войск. Он посетил Галлиполи и Лемнос. Хотя далеко и не в полном составе, но сохранялись дивизии, полки, батальоны, батареи и эскадроны, а также военные училища. Продолжалось производство из юнкеров в офицеры. Все делалось для того, чтобы поднять боевой дух этих оторванных от родины людей, создать у них впечатление, что якобы именно они являются представителями подлинной России. Была еще одна сторона жизни врангелевцев в лагерях, о которой предпочитали особенно не говорить. Речь идет об отношениях с местным населением. Группы казаков по 30-40 человек бродили по окрестным деревням и наводили ужас на местное население. Жители боялись оставаться в своих домах на ночь. Всюду массовое воровство, насилия и грабежи, в которых принимали участие и офицеры. Потом награбленные и ворованные вещи продавались на базаре в соседнем городке Мудросе.

Понятно, что такое положение дел Врангеля совсем не радовало. А тут еще в лагерях стали усиленно муссироваться слухи о каком-то международном десанте, формируемом для борьбы с большевиками.

Фигурировал, в частности, генерал Краснов. В ноябре 1917 года, как известно, он был взят в плен революционными солдатами, а потом великодушно отпущен «под честное олово», что он не будет вести борьбу против революции. Уже в январе 1921 года он предлагал сформировать с этой целью четыре корпуса: два – силами русской белой армии, один – при помощи Маннергейма и один – силами других иностранцев. Чуть позже стало известно, что Краснов «разрабатывает план движения на Петроград со всех сторон на весну 1922 года».

Это были планы, но предпринимались и конкретные действия. Врангель и казачьи атаманы посылали своих эмиссаров в районы Дона, Кубани и Терека. Они должны были распространять среди населения слух о том, что вскоре «отдохнувшая на Балканах армия Врангеля» высадится на Черноморском побережье и нужно готовиться поддержать ее борьбу с большевиками. Правда, большинство из посланных не оправдали доверия. А некоторые просто пропили деньги в Константинополе и никуда не уехали. Но самое главное, вернувшиеся сообщили: имена Врангеля и членов казачьих правительств настолько непопулярны, что рассчитывать на активное выступление населения не приходится.

В то же время Врангель пытается объединить под своим началом всех оказавшихся за рубежом белых офицеров. Его военные агенты и представители в разных странах получили указание о создании офицерских союзов. Врангель потом писал, что в начале 1921 года около десяти тысяч офицеров записались, чтобы «по первому зову явиться в ряды армии».

Верхи белой эмиграции изобретали новые и новые политические комбинации. Барон решил сформировать своего рода правительство – «Русский Совет», который объявлялся преемственным «носителем законной власти», объединяющим силы, «борющиеся против большевиков».

На первом же заседании в Константинополе «Русский Совет» пытался потребовать от западных правительств объявления ультиматума Советской власти. Он развил активную «коммерческую» деятельность, занялся распродажей в Европе вывезенных из Крыма и Новороссийска ценностей. Но никто, даже в эмигрантских кругах, особенно не считался с «правительством» Врангеля. Он сам позже признал, что «в полной мере выявился разброд русской зарубежной общественности», и попытка объединить вокруг армии и «Русского Совета» «национальномыслящих людей» закончилась неудачей. Обнаружились, например, большие разногласия с представителями эмигрантского казачества, с «атаманами и председателями правительств» Дона, Кубани и Терека, которые отказались участвовать в этом предприятии. Забегая вперёд, скажу, что после переселения «Русского Совета» в Сербию борьба различных группировок привела к прекращению его существования осенью 1922 года.

К апрелю 1921 года французское правительство израсходовало на содержание врангелевской армии 200 миллионов франков. Только четвертая часть этой суммы покрывалась стоимостью предоставленных Врангелем судов и товаров. Особая комиссия, созданная «Русским Советом», выступила со своими расчетами. Она заявила, что ей неизвестны те слагаемые, из которых получилась такая крупная сумма. Тем не менее, верховный комиссар Французской республики в Константинополе в конце марта сообщил Врангелю о решении прекратить кредит.

Объяснение такого поворота дало само французское правительство. «Напрасно было бы думать, что большевиков можно победить русскими или иностранными вооруженными силами, опорная база которых находилась вне пределов России, и, вдобавок, победить с помощью солдат, которые в момент наилучшего состояния армии в Крыму на родной почве не оказались в состоянии защитить его от прямого нападения советских войск». Ёмкий и убедительный ответ! Врангелевцы очутились в сложном положении. Они старались разжигать у своих союзников интерес к белой армии, играть на их боязни потерять Россию. Но правительство Франции уже поняло, что через Врангеля оно ничего не получит. Премьер был озабочен тем, чтобы опередить своих капиталистических конкурентов и успеть занять место на русском рынке. Вместе с тем во Франции помнили об угрозе со стороны Германии. Происходившие в Европе изменения и отказ Франции финансировать содержание воинских команд, находившихся в лагерях под Константинополем, заставили врангелевцев рассредоточить остатки армии по разным странам. В середине мая 1921 года Врангель писал своим представителям и военным агентам, что «армия будет существовать в полускрытом виде, но она должна быть сохранена, во что бы то ни стало». Он предупреждал о необходимости заменить термин «русская армия» термином «контингенты армии» и успокаивал, что на это следует смотреть как на «условную уступку».

В поисках новых источников финансирования врангелевцы готовы были на любую авантюру. Чего стоит только одно предложение Врангеля осуществить поход на Марокко. Испанское правительство, однако, отклонило это предложение, считая чрезмерной запрошенную сумму. Вообще, врангелевские финансы складывались из самых разных источников. Здесь были валюта и ценности, вывезенные из Крыма, большие суммы, полученные в результате продажи различного имущества, не растраченные еще фонды бывших российских посольств, военных миссий, закупочных комиссий. Большие ценности были вывезены из Новочеркасска генералом Богаевским – атаманом «Всевеликого войска Донского». Часть из них в пути – на железной дороге и на пароходе – оказалась расхищенной. Было над чем призадуматься Врангелю. «Червь сомнения» уже начал делать свое дело. И это касалось не только обычных офицеров…

После развала и крушения «белого дела» многие его вожди и вдохновители выглядели как пауки в банке. И каждый был склонен ставить себя в центр событий, исходя из того что «он все предвидел, и что если бы осуществился его план действий, то все пошло бы иначе». Вот вам пример… Врангель изобличал в бездарности и непростительных стратегических ошибках Деникина, которого он сменил в 1920 году в Крыму на посту главнокомандующего вооруженными силами Юга России. Деникин в свою очередь обругал Врангеля, и тут же нелестно отозвался о Краснове. А бывший донской атаман, написавший в эмиграции многотомные «сочинения», заявил, что именно Деникин «погубил все дело».

Монархисты уличали в предательстве Милюкова, лидера кадетов, этой главной партии русской буржуазии. Милюков же обвинял белых генералов в неумелом военном руководстве. В феврале 1921 года бывший начальник штаба Донской армии Келчевский писал, что «три четверти вины в случившейся катастрофе падает на неспособность Врангеля как военного деятеля». Были и такие, кто пытался взглянуть на события шире, рассуждая задним числом о том, была ли неизбежна революция в России, и какими методами можно было бы предотвратить революционную угрозу. Впрочем, эта тема в той или иной форме муссировалась в эмигрантских кругах многие годы. Опять же позже вожди и участники «белого движения» писали о том, что не было в их армиях «положительных» лозунгов, что не сумели устроить тыла, не хотели обуздать грабежи и насилия, чинившиеся и войсками, и государственной стражей, и контрразведкой. К примеру… «Население местности, занятой частями крымской армии, рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране… Крестьяне беспрерывно жаловались на офицеров, которые незаконно реквизировали, т. е., вернее, грабили у них подводы, зерно, сено и пр. … Защиты у деревни не было никакой. Достаточно было армии пробыть 2-3 недели в занятой местности, как население проклинало всех… В сущности никакого гражданского управления в занятых областях не было, хотя некоторые области были заняты войсками в течение 5-6 месяцев… Генерал Кутепов прямо говорил, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно повесить и за какой угодно поступок присудить к смертной казни… Людей расстреливали и расстреливали. Еще больше их расстреливали без суда. Кутепов повторял, что нечего заводить судебную канитель, расстрелять и все…».

Та же картина наблюдалась в тылу деникинских войск. А то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало, по его же словам, самые мрачные времена средневековья. Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу было легко для любого «обывателя».

Живые свидетели рассказывали, что обстановка в белом тылу представляла собой что-то ни с чем не сообразное, дикое, пьяное, беспутное. Никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют безо всяких оснований. Что касается отношения к взятым в плен красноармейцам, то жестокости допускались такие, о которых «самые заядлые фронтовики говорили с краской стыда». И все спекулировали. Спекулянты на юге определяли курс русской и иностранной валюты, скупали золото и драгоценности, «скупали гуртом весь сахар, весь наличный хлеб, мануфактуру, купчие на дома и именья, акции железных дорог и акционерных компаний». Произвол, насилия и беззакония царили всюду, где проходили белые армии, белогвардейские банды, войска интервентов. Ни кто иной, как сам Деникин, подтверждает, что в тылу Добровольческой армии спекуляция достигла размеров необычайных, а казнокрадство, хищения, взяточничество стали обычными явлениями. Он вынужден был признать, что руководители «белого движения» были вождями без народа, что они не учитывали «силу сопротивляемости или содействия народной массы». Тут я не уподобляюсь коммунистам-историкам. Увы, все эти факты имели место. И стали одной из причин поражения «белых» в Гражданской войне. Уместно даже вспомнить декабристов. Хотя они и не собирались зверствовать. Просто не видели в простом народе достаточно могучей силы, способной смести самодержавие. Это я тоже просто так, для справки…

Реакционная аграрная, социальная и национальная политика белых правительств, поддержка ими помещиков и капиталистов, которые пытались взять реванш и вернуть утраченную собственность, проповедь лозунга «единой и неделимой России», отрицание права на самоопределение народов – все это вызывало ненависть населения, создавало благоприятные условия для восприятия широкими массами программы и лозунгов большевиков. «Бичом белого тыла была красная пропаганда», этого не отрицали и кое-кто из врангелевских генералов. Особое значение имели выступления трудящихся капиталистических стран против правительств под лозунгом «Руки прочь от Советской России». Они оказывали непосредственное влияние на действия интервентов. Деникин потом заявил, что сочувствие к русским большевикам на Западе «привело к извилистой и гибельной для нас (белых) политике» держав Антанты. Запоздалое, скажем прямо, мнение…

Юридическое положение Русской Армии и военных союзов было сложным: законодательство Франции, Польши и ряда других стран, на территории которых они располагались, не допускало существование каких-либо иностранных организаций, «имеющих вид устроенных по военному образцу соединений». Державы Антанты стремились превратить отступившую, но сохранившую свой боевой настрой и организованность русскую армию в сообщество эмигрантов. Однако не всё было гладко.

Из воспоминаний очевидца тех трагических событий… «Ещё сильнее, чем физические лишения, давила нас полная политическая бесправность. Никто не был гарантирован от произвола любого агента власти каждой из держав Антанты. Даже турки, которые сами находились под режимом произвола оккупационных властей, по отношению к нам руководствовались правом сильного». Именно поэтому Врангель принимает решение о переводе своих войск в славянские страны.

Весной 1921-го года Врангель обратился к болгарскому и югославскому правительствам с запросом о возможности расселения личного состава Русской Армии в Югославию. Частям было обещано содержание за счёт казны, включавшее в себя паёк и небольшое жалование. Мирных беженцев стали размещать в балканских православных странах, откуда они постепенно перебирались и в другие европейские государства. Как правило, нелегально… Чуть выше уже писалось об этом.

Долгое время Врангель еще надеялся на продолжение борьбы с советской властью, но безуспешно. Оставшиеся воины постепенно стали размещаться в Сербии и Болгарии.

Белое движение в России практически прекратило свое существование. Но идея борьбы за возрождение России не умерла, принимая всё новые и новые формы…

Однако большевиков сильно тревожило пребывание на берегах Чёрного моря армии, готовой по первому сигналу высадиться в Крыму или на Кавказе. Как только представилась возможность, красные попытались ее обезглавить.

В октябре 1921 года итальянский пароход «Адрия», следовавший из советского порта Батуми, свернул в сторону рейда и на полном ходу протаранил яхту, пустив её ко дну. В момент катастрофы барон был на берегу, но испугался сильно. Сразу же уехал в Сербию, которая была тогда частью Королевства сербов, хорватов и словенцев, то есть – будущей Югославией. Царствовал там старый приятель Врангеля, король Александр I. Он поселил барона в городке Сремски-Карловцы, позволив разместить там отряд из двух тысяч вооруженных людей. Вся остальная армия осталась на попечении Кутепова, который переправил её в Болгарию. 15 декабря 1921 года белые покинули Турцию навсегда.

Глава 4

«На чужбине» – (продолжение).

К тому времени белое командование давно продало свои пароходы, и Врангель не знал, чем дальше кормить армию. Кулинич, всё это время находившийся в приближении к свите Врангеля, загрустил. Для него стало ясным, что положение становится безвыходным. Вроде и солдаты, которых он весьма успешно обучал стрельбе, были прилежны… Но вот прежнего энтузиазма явно не наблюдалось. Да и сам барон как-то поутих в своём стремлении возродить Россию. Впрочем, может это он просто делал вид? Хотя, тут и там появлялись новые веяния, и новые планы захвата России. Кулиничу порой становилось смешно от таких нелепиц. Но время было такое, и он вынужден был выслушивать их, и порой одобрять.

Вопрос о «новой тактике», различных ее проявлениях и формах широко обсуждался в белоэмигрантских кругах «Рассчитывать на возможность улучшения политики военного командования после стольких неудачных опытов мы, очевидно, более не имеем права». Призывали к освобождению от «белого догматизма», к отказу от старых, не оправдавших себя методов борьбы. Правда, сразу же делалась оговорка, что не осуждается ни армия как таковая, ни вооруженная борьба. И уже считалось невозможным продолжение вооруженной борьбы под командой Врангеля, его офицерства и его политиков-чиновников».

Однако подчёркивалось, что перемена тактики вовсе не означает перемену цели борьбы. Сразу подвергалось критике упование только на «белые штыки». Собственно, это было логично. Принимавшие непосредственное участие в вооруженной борьбе психологически не могут оторваться от своего прошлого, хотя события и выбросили их в совершенно иную жизненную обстановку. Они все еще считали возможным продолжать борьбу в старой форме, не успев сознать, что объективные условия делают это совершенно невозможным. Что же касается русского народа, то он, не является инертной массой, над которой можно проделывать те или иные «опыты освобождения. Это, по их мнению, и было главным выводом из всего печального опыта гражданской войны. Повторимся в этой оценке…

В то время за рубежом, особенно в белоэмигрантских кругах, не было недостатка в пророчествах насчет скорого падения Советской власти.

Представители торгово-промышленного класса, как они себя называли, начали кампанию лжи против Советской России. Они приветствовали на своем съезде «мудрую и дальновидную политику правительств Франции, США, Швейцарии, Югославии», которые отказывались тогда от всяких сношений с Советской властью.

Творцы «новой тактики» пророчили гибель Советской власти, надеясь ещё и на обострение внутренних противоречий между классами рабочих и крестьян, и ослабление диктатуры пролетариата, развитие в стране социальной напряженности.

И тут вдруг… В конце 1923 года и весной 1924 года среди русской эмиграции вновь поползли слухи об интервенции в Советскую Россию. Наиболее озлобленная и оголтелая часть эмиграции восприняла известие о смерти Ленина как сигнал для возобновления своих авантюр. Ох, как зашевелилась вся эта братия!!!

В сентябре 1924-го года, находясь в Париже с кратковременным и полутайным визитом (а ведь так думалось многим эмигрантам. Боже, КАК они заблуждались!!!), Врангель издал приказ об образовании «Русского Общевоинского Союза» (РОВС). В него включались все части, а также военные общества и союзы, которые приняли приказ к исполнению. Внутренняя структура отдельных воинских подразделений сохранялась в неприкосновенности. Сам же РОВС выступал в роли объединяющей и руководящей организации. Его председателем стал Главнокомандующий, общее управление делами РОВС сосредотачивалось в штабе Врангеля. С этого момента можно говорить о превращении Русской Армии в эмигрантскую организацию, при этом Русский общевоинский союз являлся законным преемником Белой армии. Об этом можно говорить, ссылаясь на мнение его создателей: «Образование РОВСа подготавливает возможность на случай необходимости, под давлением общей политической обстановки, принять Русской армии новую форму бытия в виде воинских союзов». Эта «форма бытия» позволяла выполнять главную задачу военного командования в эмиграции – сохранение имеющихся и воспитание новых кадров армии.

Казалось, что Врангель вновь поверил в возможность возвращения в Россию. Но… Как уже писалось ранее – «белое» движение практически захлебнулось… Вот тут-то Всеволод Кулинич и крепко призадумался. Однако вернёмся ещё чуть-чуть назад…

Как нам уже известно, в 1921 году в Королевство СХС прибыли около двух тысяч российских солдат и офицеров. Большинство из них организованным порядком устроились на пограничную службу, а также на строительство дорог и корчевание леса. На эту работу они устроились по контракту, и русское командование фактически утратило над ними контроль. Отметим, что албанский участок границы Сербии считался тогда самым опасным на всем ее протяжении. Туда, в основном, и направляли русских, и они профессиональным отношением к своим обязанностям быстро отбили охоту нарушать сербскую границу, сделав для албанцев ее переход смертельно опасным занятием. За это русских в Албании просто возненавидели. (Прошло ещё несколько десятков лет, но любить русских в том регионе больше не стали…)

Тем военным, кому не повезло устроиться в сербскую пограничную службу, пришлось реорганизоваться в трудовые части и искать группового трудоустройства на менее квалифицированных работах. Они были разоружены и покинули свои казармы, а их мечта о долгожданном «новом наступлении» против большевиков стала еще более туманной и недостижимой. Фактически остатки русской армии в будущей Югославии должны были быть переведены на самообеспечение, и к концу 1923 года этот приказ Врангеля уже был практически выполнен. При этом все работающие чины армии обязаны были выделять часть заработанного в общую кассу, которая использовалась для лечения, страховки, кредитования…

Ещё немного фактов… Сложности с устройством жизни в эмиграции возникли сразу же после эвакуации войск Врангеля и гражданских беженцев из Крыма. Большинство русских оказались в бедственном положении. Бриллианты, якобы зашитые в подкладке пальто, были чаще всего лишь «эмигрантским фольклором», успешно перебравшимся впоследствии на страницы советской «разоблачительной» беллетристики. Разумеется, были и бриллианты, и тетушкины колье, и подвески, но не они определяли общий тонус житейских будней эмиграции. Самыми верными словами для характеристики первых лет жизни в эмиграции будут, пожалуй, нищета, убожество, бесправие. Почему бежали из России? Революция!!! Сама революция грянула столь неожиданно и свершилась столь скоротечно, что даже те, у кого имелись накопления, не успели и ахнуть, как капиталы оказались реквизированными. Лишь единицы сумели перевести состояние за границу. К тому же революция была воспринята подавляющим большинством как насильственный захват власти, переворот. В сущности, мало кто верил, что большевикам удастся долго продержаться. Если сами большевики понимали, что удержать власть много труднее, чем захватить, то что же говорить о непосвященных? Кроме того, на первых порах казалось, что все не так страшно, пока не стала все туже и туже натягиваться тетива гражданской войны. Имущественные отношения новой власти и населения еще не были определены. Национализация банков, при которой капиталы потеряла лишь крупная буржуазия, не затрагивала интересов огромного слоя средних и мелких собственников и интеллигенции. Масштабы предстоящих экспроприации и реквизиций, выселений из квартир или подселений, «уплотнений», разделения населения на тех, кто имеет право на паек, и тех, кто такого права не имеет, еще никто не мог и представить.

Несмотря на то, что у «вольных» беженцев, в отличие от солдат и офицеров врангелевской армии, были такие преимущества, как свобода, право выбора, возможность ехать туда, куда заблагорассудится, гражданские, особенно в первый год эмиграции, оказались в какой-то степени даже в более трудном и неустроенном положении, чем военные. У армии было хотя бы скудное жилье в палаточном городке в Галлиполи, хотя бы скудное армейское питание, был некий гарантированный минимум дневного содержания. У многих гражданских беженцев не было и этого. Цены на гостиницы и частные квартиры в Константинополе, где собралось множество русских, мгновенно подскочили. Местные барышники скупали привезенные русскими семейные реликвии за бесценок. Жили в условиях страшной скученности и антисанитарии, начались болезни, распространилась проституция.

Все это не могло не сказаться на судьбе русских беженцев. Если Франция пусть и без энтузиазма, но всё же объявила о своем покровительстве эмигрантам и приняла, в конце концов, основную массу беженцев, то Англия с самого начала относилась к эмигрантам крайне подозрительно и даже настаивала на их репатриации в РСФСР. Такое отношение к беженцам из союзнической державы привело к тому, что число эмигрантов в Англии было крайне незначительным.

Русские гражданские беженцы в Турции, таким образом, теперь были брошены на произвол судьбы и могли рассчитывать главным образом на взаимопомощь, а также на милосердие благотворительных организаций. Однако в Турции благотворительность не была в большом почете. Что касается международных организаций, они в то время не имели ни такого веса, ни таких финансовых возможностей, как сейчас. Система международных межправительственных организаций только зарождалась.

Полезным для выживания эмиграции оказался опыт, накопленный русской интеллигенцией в организации благотворительной деятельности. За рубежом оказались многие общественные деятели, принимавшие активное участие в помощи населению во время голода 1891 года. Общественная активность русской эмиграции вообще была с самого начала очень высокой, и тут, вероятно, сказывался импульс, приданный общественному сознанию революцией.

Положение в Константинополе было сложным не только потому, что русские в подавляющем большинстве не знали турецкого языка и были для турок «погаными» с точки зрения веры, но и из-за настороженного отношения турецкого правительства и населения к эмигрантам. Надо иметь в виду, что в Турции в это время была в разгаре национально-освободительная революция во главе с Кемалем Ататюрком, который весьма сочувствовал идеям русской революции. В глазах турецкой демократической общественности беглецы из революционной России были, прежде всего, контрреволюционерами. Присутствие в стране большого контингента хорошо обученных белых солдат и офицеров, сохранявших дисциплину и черты регулярной армии, внушало опасения. И турецкое правительство всеми силами добивалось скорейшего ухода из страны русских беженцев. Со временем материальное положение русских в Константинополе стало еще хуже. В начале 1924 года в этом городе появились новые тысячи русских безработных. Этому способствовали ликвидация русских организаций, запрещение практики русским врачам и адвокатам, закрытие русских аптек и ресторанов, замена русских рабочих турками. Жизнь эмигрантской массы была связана с необходимостью приспосабливаться к новым условиям, изворачиваться, бороться за существование. Тяжелые испытания обрушились на многих эмигрантов с первых же их шагов за рубежом. Толпы русских бродили по городу. Никто ничего не знает. Ни у кого нельзя добиться никакого толку. Все перемешалось. Бывший губернатор стал лакеем, обладатель громкой аристократической фамилии – шулером. Те, кто был выброшен революцией, находили для себя совершенно необычные занятия. Работали, кем попало, и прачкой, и клоуном, и ретушером у фотографа, и мастером игрушек, и посудомойкой при столовке, продавали пончики, были и грузчиками в порту.

Один за другим открывались и прогорали русские рестораны, тысячи лир проигрывались в лотошных клубах, на тараканьих бегах. Потрясающая находка!!! Истинно в русском стиле!!! Российское скаковое общество, вывезшее в Константинополь своих лошадей, быстро прогорело из-за дороговизны кормов, а тараканов прокормить ничего не стоило. Ипподром заменил стол. На нем были устроены желобки, по ним бежали тараканы, испуганные электрическим светом. На тараканов ставили, как на лошадей.

На неимущих русских смотрели как на прокаженных. Их положением пользовались французские власти, которые вели усиленную вербовку в колониальные легионы в Африке и на Ближнем Востоке.