Текст книги "Том 6. Дураки на периферии"
Автор книги: Андрей Платонов
Жанр:
Драматургия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Франц молчит. Быстро входит Гуго.
Франц (нечеловечески). Наше утешение есть фюрер! Хайль Гитлер!
Гуго (вытягиваясь, с бездушно-счастливым идиотизмом). Хайль Гитлер!
Франц (в той же позе, что и Гуго, с тем же нечеловеческим лицом). Хайль Гитлер! Фюрер аллес фюреришен!
Марфа Фирсовна (непосредственно). Это вы нарочно, что ль? Или вы и вправду не люди, а железки заводные? Как за вас бабы замуж выходят?
Гуго. Русский солдат нету… Ночь будет.
За окном все более смеркается; зарево далекого пожара постепенно угасает.
Франц (Марфе Фирсовне). Ступай вперед. Ступай тихо. У меня пуля. Пуля не жалко.
Марфа Фирсовна. Сам ступай прочь отсюда! Тут моя изба!
Франц. Старук не любит жить. Гуго! Не надо жить старук!
С тихого поля начинают доноситься медленные, внятные слова песни. Франц делает Гуго знак рукой и вынимает револьвер. Гуго в этот момент вглядывается через окно наружу.
Песня:
Жалко только Родину, мать-Россию родную,
Матушку-старушку, да избушку без меня.
Эх, любо, братцы, любо,
Любо, братцы, жить!
Нам бы только немца поскорее размозжить!..
Гуго. Русский солдат!..
Франц приникает к окну. Марфа Фирсовна тоже склоняется, чтобы посмотреть наружу. Короткая пауза.
Марфа Фирсовна (тихо и счастливо). Мой Никита идет.
Франц. Кто там идет?
Марфа Фирсовна. Без вести пропавший.
Гуго. Два солдат. Русский солдат.
Марфа Фирсовна. Не русский. А другой не солдат – он санчасть.
Франц. Ты знаешь – кто это они?
Марфа Фирсовна. Знаю. Они не русские. Они немцы. Они были тут в избе, молоко с хлебом пили. Я-то уж их знаю…
Гуго. Они русские. Шинель русский, шаг русский…
Марфа Фирсовна. Они – немцы, шпионы. Это они нарочно в русских оделись.
Гуго (вглядываясь внимательно). Один мало убитый, раненый нога. Другой нет, сам идет.
Марфа Фирсовна (она стоит возле окна позади немцев; ей плохо видно из-за них; теперь она видит и на мгновение забывается от горя). Никита!.. Тебя ранили…
Франц. Это вредный старук – русский шпион.
Франц и Гуго направляют свои карабины наружу, за окно. Краткая пауза.
Марфа Фирсовна (громко и резко, как немцы). Хальт!
Немцы автоматически оглядываются на Марфу Фирсовну.
(В то же мгновение Марфа Фирсовна откидывает ногой, зацепив ею за кольцо, крышку подполья, прыгает вниз, – и слышен ее голос из подполья). Говорит Старая Гора! Здесь немцы. Откройте огонь из пушек. Стреляйте скорей по Старой Горе!
Франц. Телефон! Это шпион старук!
Гуго. Весь русский народ – шпион, партизан.
Франц (выхватывает клинок, Гуго делает то же). Убей народ! (Жест в сторону окна). Этих потом. Их убьют сейчас русские пушки. Этот старук хуже всех солдат… (С внезапной догадкой). А зачем ей убивать русских, Гуго?
Гуго. И нас сейчас убьют русские пушки.
Голос Марфы Фирсовны. Не открывать огонь. Не открывать огонь по старой Горе! Не надо, нет. Немцев нету. Они отошли.
Немцы поняли, но они в испуге и недоумении. Они склоняются над открытым подпольем. Затем с клинками в руках они становятся – один у окна, другой возле подполья, но не на виду.
Франц (шепотом). Страшный старук! Стрелять в нее нельзя. (Указывает на окно). Там русским слышно. Стрелять в русских нельзя – старук в телефон пушкам скажет.
Гуго. Можно. Я стреляй солдат. Ты убивай старук.
Голос Марфы Фирсовны. Огонь по Старой Горе! Огонь по Старой Горе! Опять немцы тут.
Франца и Гуго оставляет их самообладание.
Франц. Зачем ты по-русски сказал? Здесь живет злой, великий старук! (Бросается на Гуго с обнаженным клинком). Теперь смерть нам будет сейчас! Я фрау и фюрер люблю. Я жизнь хочу с победой… Ты изменник, солдат! Зачем сказал по-русски? (Замахивается клинком на Гуго).
Гуго, защищаясь, хватает Франца за руку, в которой тот держит клинок.
Голос Марфы Фирсовны. Я бы и по-немецки угадала…
Франц. Ты схватил руку германского унтер-офицера. Сдавайся!
Гуго (всаживает свой клинок в грудь Франца, тот валится на пол). Умирай по-немецки, молча. Это вы привели меня в смерть. (Прислушивается). Сейчас будет залп. (Бросает на пол клинок). Прощай, старук! И ты там умрешь.
Голос Марфы Фирсовны. Прощай!.. Ложись, сынок, на пол: бежать-то не успеешь.
Гуго ложится на пол вниз лицом. В окне показывается лицо Никиты.
Никита. Мама!
Короткая пауза.
Голос Марфы Фирсовны. Иди ко мне, Никитушка. Я в подполье сижу и выбраться сама отсюда не могу. У меня руки заняты.
Никита. Сейчас, мама!
Никита входит в избу, он ранен в ногу, его поддерживает и помогает ему идти Прохожий красноармеец, санитар.
Прохожий красноармеец. Привел тебе сына, мамаша… А ты где сама-то?
Вошедшие красноармейцы замирают на мгновение от удивления при виде двух неподвижно лежащих немцев.
Голос Марфы Фирсовны. Помоги мне – который поздоровей-то из вас!
Прохожий красноармеец опускается в подполье и на руках высаживает оттуда Марфу Фирсовну, у нее по-прежнему связаны руки назад, а затем выбирается оттуда сам. Никита привалился спиной к стене, чтобы не тревожить раненую ногу; мать со связанными руками подходит к сыну. Сын обнимает ее. Короткая пауза. Гуго шевелится.
Прохожий красноармеец (к Гуго). А ты не мертвый, что ль?
Гуго. Нет. Убивать будешь?
Прохожий красноармеец. Сейчас, сам видишь, некогда. Сын к матери на побывку приехал. Лежи, дурак.
Никита. Санитар, развяжи моей матери руки.
Прохожий красноармеец. Ага – вон оно как. А я сначала и не сообразил. Прости меня, мамаша… (Развязывает руки Марфе Фирсовне). Ведь ишь, дьяволы, на какие мертвые узлы затянули – так жилы можно порвать… Ты что же, мамаша, картохи, должно, в подполье перебирала?
Марфа Фирсовна. По телефону с пушками говорила.
Никита. С какими пушками? Ты что, мать, какой у нас телефон?
Марфа Фирсовна. Обманно. Это я немцев попугала. Я с картошкой там говорила.
Гуго пошевелился на полу.
Прохожий красноармеец. Так, стало быть, это ты тут одна, мамаша, двух немцев наземь уложила?
Марфа Фирсовна. А чего тут? Одна.
Никита (прижимая к себе мать). Тебя, мама, к награде надо представить.
Марфа Фирсовна (обнимая сына освобожденными руками). Не нужно. Теперь ничего мне не нужно. Все у меня есть – ко мне сын мой, без вести пропавший, вернулся. Ты где пропадал-то, Никитушка?
Никита. А я немножко в разведке заблудился; там и подранили меня. Пришлось у партизан пожить.
Марфа Фирсовна. Дай я тебе сейчас сама ножку обмою и чистым перевяжу.
Прохожий красноармеец. А я-то здесь на что? Кто здесь, кроме меня, медицинская сила? Ты, мать, сердцем не болей. Ногу я ему сам хорошо обладил – нога у него помучается малость, потом заживет. Она уже почти зажила. Что вот нам с этим немцем живым делать? Лежит тут не свой человек!
Марфа Фирсовна. (она присела возле раненой ноги сына и ощупывает ее). А чего с ним делать? Что хотели немцы-то с Никитой моим сделать, то и с ними нужно…
Никита. Как же ты, мама, двух фашистов, сразу победила?
Марфа Фирсовна. Да ведь как, сынок! Как надо было, так и победила. У них-то железо, да машины, да всякие ехидные средства. А у нас что же! У нас разум да сердце есть! Мы этим их и берем, и возьмем! А когда у нас железа-то побольше будет, тогда мы и к ним наведаемся.
Прохожий красноармеец. Ну и мать у тебя, Никита! Ее бы весь народ похвалил. Как скажешь?
Конец
Волшебное существо
Пьеса в 4 действиях, 6 картинах
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
Климчицкий Александр Иванович – генерал-майор
Мария Петровна – его жена
Череватов Дмитрий Федорович – профессор медицины, генерал-лейтенант медицинской службы, старик, 70 лет
Наташа – его племянница, 25 лет
Любовь Кирилловна – тридцатилетняя женщина
Варвара – ее сестра, девушка, 22 лет, сержант
Растопчук Геннадий Сафронович – адъютант Климчицкого, лейтенант
Иван Аникеев – старый солдат
Пелагея Никитична – старая крестьянка
Анюта – ее внучка лет 14
Немецкий часовой
Земляки Аникеева, красноармеец-автоматчик, офицер связи, старшая сестра, полевой хирург и другие.
Действие первоеВечер. Большая грейдерная дорога – позади немецкого переднего края, километрах в двух-трех от собственно переднего края. Обычный русский пейзаж. По краям дороги – молодые березы, один печной очаг, оставшийся от сожженной избы. Работают три русские женщины, они отрывают траншею. Время от времени по дороге проходит немецкий часовой. Иногда он останавливается у печного очага, роется в пепелище, отыскивает там жалкие истлевшие предметы крестьянского обихода – железную скобку, гвоздь, шило и пр., старательно очищает эти предметы, осматривает и прячет их в свой ранец.
Среди работающих русских женщин – жена генерала, Мария Петровна, затем Любовь Кирилловна и старуха Пелагея Никитична; рядом с ними работают пленные красноармейцы, они все раненые и больные, – Иван Аникеев, старый солдат, с ним еще три земляка. У Ивана Аникеева забинтована голова. Женщины и мужчины работают печально и утомленно. Возле них бродит немецкий часовой.
На фронте полная тишина. Постепенно вдалеке, на советской стороне, занимается музыка: там играют советские громкоговорящие установки. Исполняются последовательно почти на всем протяжении картины (чередование, длительность, паузы – по усмотрению постановщика) следующие, желательно, песни: «Поляночка», «Рябина», «Липа вековая», «Советская патриотическая песня». Пленные вслушиваются в песню родины и почти прекращают работу.
Мария Петровна бросает лопату и ложится на землю вниз лицом. Любовь входит в песню и вторит ей своим голосом. К Марии подходит Иван Аникеев.
Иван (пожилой солдат, с бурыми, выгоревшими на солнце усами). Не горюй, тетка, судьба – дело переменное… Россия не умерла, и ты живи!
Никитична сидит на земле и плачет. Иван опирается на лопату и тоже начинает петь ту же песню, что поют из России; ему помогают остальные его земляки; уже никто не работает. Немецкий часовой подходит к ним и вскидывает автомат в боевое положение; четверо пленных красноармейцев прекращают петь и снова начинают копать землю. Любовь продолжает петь, Мария лежит на земле, Никитична по-прежнему плачет.
(К Марии). Не огорчайся! Вставай – копни да вздохни! Копай мелко, вздыхай глубоко… Откуда сама-то?
Мария. А ты?
Иван. Мы-то?.. А мы дальние… Мы в голову были раненые, стали ослабшими, и нас немцы взяли без памяти.
Мария. А ноги-то целы у вас?
Иван. Ноги? Ноги пока при нас.
Мария. При вас? Так ты пользуйся ими. Ты слышишь – это нас зовут.
Иван. Да то кого же? Мы слышим… Там у нас в ротных кухнях еще суп сейчас теплый, всегда остаток бывает. У нас повар, бывало, до утра котла не сливал – может, кто отощалый придет и похлебает… А не отощалый тоже хлебает – солдат любит в запас кушать.
Первый земляк Ивана (нюхает воздух). Щами из России пахнет.
Второй земляк Ивана. У нас в батальоне, когда мотивы на баянах играли, в ужине больше добавки давали.
Никитична (перестает плакать). Да уж в жизни я не поверю, чтобы мужик-повар сытно да наваристо мог сготовить. Они добро только портят… У меня внучка девочка есть, так любого мужика на всякой работе перехватит. Что на руку, что на язык – на все горазда!
Любовь (к Марии и Ивану). Вставайте, пошли! (Бросает лопату).
Иван. Куда, барышня?
Любовь. Дурень! Куда русские из плена ходят?
Иван. А то будто я сам не знаю! Эка, ефрейтор какой! Я еще когда без памяти был, уже тактику свою сообразил. А она бойца учит, тонконожка!.. (Указывает на немца). Он-то ничего не чует – из тылов взят, в землю закопан будет. Он, дурной, полсмерти с собой привез, а полсмерти ему, бог даст, мы добавим: может, Александр Иванович позаботится.
Мария. А это кто – Александр Иванович?
Иван (указывает на советскую сторону). А вот там товарищ генерал один присутствует. Мы в его дивизии службу несли: генерал-майор товарищ Климчицкий.
Мария (медленно встает с земли). Генерал-майор Александр Иванович Климчицкий?
Иван. Он самый. Ничего командир – бойца своего бережет, а немца слабо терпит.
Мария. Он раненый был?
Иван. Сколько разов, однако стерпел жизнь.
Мария. А волосы у него все такие же, все так же вьются?
Иван. Какие волосы? Волос у него опавший, давно с харчами поел… Прежде-то они были, и точно, – курчавый был командир. Ну, а потом от судьбы, от жизни, от недостатков природы сперва поседели, потом побурели, а потом устали и прочь попадали. Не все ж им рожаться из умной головы.
Мария. Так он плешивый стал? Ведь он же совсем еще молодой!
Иван. Ну, как тебе сказать! У него тоже жизнь, считай, уже к вечеру пошла. А потом у него ж забота большая – он ведь генерал, человек: он в каждого солдата должен душу вдохнуть, чтоб тот мог и на подвиг выйти, а при случае и смерть принять. Тут забота трудная, враз станешь.
Мария. Он не старик еще… А пусть старик! Он милый мой!
Любовь. Любила, что ль, его? Генералов трудно любить. Они толстые.
Мария. Я и сейчас люблю его. Он мой муж.
Иван. Да ну? Вот тебе раз!.. Так ведь он же вот, Александр Иванович, ваш супруг-то, – он насупротив вас в блиндаже сейчас живет. Да отсюда километра два-три нет ли, будет ли до него!.. Он небось сейчас ужин кушает, в карту глядит и по вас скучает… А вы тут же! Эх, знал бы он такое дело!..
Мария. А почему вы знаете, что он по мне скучает?..
Иван. Допрежде слыхал… У него адъютант Геннадий Сафронович есть…
Мария. Ростопчук?
Иван. Лейтенант товарищ Ростопчук… Так он, товарищ лейтенант, дневальным, бывало, говорил: «Боевой, – говорит, – у нас генерал, а одним только плох, совсем плох»…
Мария. Чем же он плох?.. Довольно вам о муже моем говорить.
Иван. Нет. К чему ж довольно? Мы можем… «Одним, – говорит, – никуда генерал наш не годится: душа у него велика. По ночам один плачет, о жене своей печально тоскует, забыть о ней не может, а без нее жить ему состояния нет… А жена его или супруга в немцах, свободная вещь, погибла! Вот и жжет его горе, и томится его сердце по душевной подруге! А где ж ты ее достанешь – может, она в земле давно лежит, может, нищенкой мается в рабынях…»
Любовь (с увлечением). Какой человек этот генерал! Как бы я хотела увидеть его!.. А я увижу, я увижу его! (К Марии). Какая вы счастливая!
Мария (сияющая счастьем). А я, правда, я, правда, сейчас счастливая!
Появляется внучка Никитичны Анюта. Она приносит на коромысле два глиняных горшка с ужином.
Анюта (к Никитичне). Бабушка, я ужин тебе сварила, иди щи хлебать, а кашей после заешь…
Никитична. Чего ж ты столько наварила-то? Ай добра в избе некуда девать, так ты на десятерых варишь, а я одна, да и то изжогой страдаю – какой я едок. Сварила бы мне два блюда каши – и хватит…
Анюта. Да аль я тебе одной, что ль, наварила? Тут и другой народ наш томится – пусть все кормятся, чего ты, бабушка, об одной себе думаешь?
Иван. Ничего девчонка. По телу маленькая, а по сердцу уже подросшая. Ставь, дочка, пищу на травку, сейчас мы ее исхарчим начисто. А молочка нету?..
Никитична. Еще чего тебе? Ты где – ты в плену, что ль, иль дома с печки бабой командуешь?
Иван достает ложку из-за сапога. Подходит немец. Замахивается автоматом. Все берутся снова за лопаты. Немец вынимает складную ложку, очищает ее, снимает каску с головы, очищает ее, открывает один горшок и начинает быстро есть горячую кашу.
Анюта. Бабушка, неприятель нашу кашу ест! Отнять у него?
Никитична. Не надо. Он не соображает, что делает. Отойди от него, он еще покалечит тебя.
Анюта. А так он кашу нашу съест! Чего же мне делать-то?
Никитична. А какого тебе рожна делать-то? Ты видишь, война идет…
Анюта. Я вижу.
Анюта бросается к немцу, тянет горшок к себе. Немец хлопает ее ложкой по лбу. Анюта плюет ему в кашу. Немец достает плевок из каши ложкой и выкидывает его прочь и продолжает есть с прежней жадностью.
Бабушка! Он жжется, а сам жрет.
Никитична. Да чума с ним! Может, кишки у него облупятся!
Анюта. Да, облупятся… Он воду потом будет пить и остынет. Я просо полола, а он пшено пришел и съел. Ведь это наказанье – такой неприятель!
Слышится орудийный выстрел немецкой пушки. Затем в воздухе слышится вой немецкого снаряда и разрыв снаряда на советской стороне; музыка враз умолкает.
Иван. Попадание! Засекли нашу точку! Скучно станет без песни…
Снова возникает песня.
Не точно бьют!
В воздухе появляются осветительные ракеты.
Ну, немцы посватались за нас. А сейчас свадьба начнется!
Анюта (немцу). Скорей лопай, посуда нужна.
Выстрел из пушки с нашей стороны. Слышен шелестящий свист снаряда.
Иван (в сторону летящего снаряда, в солдатской ярости). А ну – влепи! Влепи им! Бей точно – в прах!
Разрыв нашего снаряда.
Кажется, точно положил. Пора трогаться! Дорожку домой я разведал! Команда, за мной!
Анюта хватает второй горшок и надевает его вместе с содержимым (содержимое – похлебка) на голову питающегося немца. Его голова и туловище обливаются похлебкой. Все пленники вскакивают, бросаются в советскую сторону. Второй выстрел нашей пушки. Близкий разрыв снаряда. Падает на землю Мария, и она уже не встает; тогда другие, сперва припавши к земле, затем поднялись и устремились в свою сторону.
(Поднявшись). Не попал! (Смотрит на лежащую Марию). Вставай, наш генерал недалеко!
Мария лежит неподвижно. Иван убивает лопатой немца.
Попал!
Со сцены исчезают все. Остаются лежать Мария и немец. Осветительные ракеты гаснут. Ночь.
Тишина.
Занавес
Блиндаж генерала, командира дивизии Климчицкого. Обычная обстановка. На пустом ящике стоит телефон. У полевого телефона дремлет адъютант Ростопчук.
Тишина. Глубокая ночь. Звонит телефон.
Ростопчук. Лейтенант Ростопчук слушает… Генерала нет. Нет генерала! Он мне не докладывает, наоборот, я ему докладываю. Да, я старше его, но по возрасту. Ожидаю с минуты на минуту; он был только что в хозяйстве Еланина. Позвони в хозяйство Лебедева. А что у тебя? Какие люди? Сколько их? А зачем их к генералу? Мало ли что просятся… У нас с генералом еще кое-какие заботы есть… Какие заботы? Ну, разные. С немцами война, ефрейтор Никодим, наш вестовой самовар распаял, мы теперь без чая воюем, хотел его отчислить, а его контузило. Заботы хватает… Что? Ну, ладно, пусть доставят, но попозже. Генералу надо поспать. Ладно. Стукни тогда мне по этой же трубе (Кладет трубку. Идет к шкафчику. Достает флягу. Взбалтывает ее. Отвинчивает пробку). Шнапс! Уничтожить его (Выпивает. Звонит телефон. Ростопчук берет трубку). Да! Во сколько заняли? Сейчас запишу. Генералу доложили? Отлично. В четырнадцать ноль-ноль, говоришь? Ну, ясно, а в пятнадцать там еще бой шел… Да что сведения ты получил, а ты их проверил?.. Ну да, вот именно – в нуль-нуль, нули вы считаете, а на целые часы опаздываете… Да мне все ясно: вам лишь бы скорее доложить и благодарность генерала получить, а потом на грудь чего-нибудь схватить (Иронически). Нуль-нуль! (Кладет трубку).
Появляется генерал Климчицкий; он в плаще, заметно утомлен.
Климчицкий. Чаю у нас нету, самовар распаяли… Нет ли чего другого, чем оживиться?
Ростопчук. Никак нет, товарищ генерал…
Климчицкий (беря флягу, из которой выпивал Ростопчук). Тут, кажется, осталось немного… Ничего нету. А вы напрасно, Геннадий Сафронович, нажимаете по этому делу, – здоровье себе расстроите…
Ростопчук. Количество недостаточное бывает, Александр Иванович, – в таком объеме оно только лечит…
Климчицкий. Начальник штаба отдыхает?
Ростопчук. Отдыхает, товарищ генерал.
Климчицкий. Пусть отдыхает, будить пока не надо… Новых задач у нас пока нету. Командующий не звонил?
Ростопчук. Никак нет. Свободно можно отдыхать, товарищ генерал. Задач не получено, противник молчит.
Климчицкий. Свободно отдыхать никогда нельзя. У противника могут быть задачи. Я пока ложиться не буду.
Звонит телефон.
(Берет трубку). Да… Нет. Командир дивизии. А что вам нужно? Да вы говорите!.. Пропустите их ко мне! (Кладет трубку).
Ростопчук. А вы, Александр Иванович, все-таки закрыли бы глаза до утра.
Климчицкий. Впустите там людей ко мне.
Ростопчук. Зачем вам люди, товарищ генерал? Это я знаю кто – ненужные вам личности: солдат да баба от немцев прибежали. Чего на них генерала тратить?
Климчицкий. Впустите, адъютант! А то начнет: что мне надо, что не надо, и неизвестно – кто из нас генерал. Трудно иметь адъютантом умного старика…
Ростопчук (направляясь к выходу из блиндажа). Конечно, трудно: у старика-адъютанта молодым генералам учиться приходится, а учиться неохота…
Ростопчук впускает Ивана Аникеева и Любовь. Иван Аникеев вытягивается по форме; Любовь с восхищением глядит на генерала.
Климчицкий (всматриваясь в Ивана). Я тебя видел. Ты мой солдат!
Иван. Так точно, товарищ генерал. Боец четвертой роты третьего батальона четыреста пятого ельнинского полка. Самовольно явился от противника к исполнению службы, а к противнику попал без памяти от раны головы!..
Климчицкий. Понимаю, понимаю… При форсировании реки Вспольной был ранен?
Иван. Так точно, товарищ генерал. Был павшим, думал – смерть, потом сердце опять силу взяло, и я опять жить стал, обязан, товарищ генерал.
Климчицкий. Так, так…
Иван. Разрешите доложить, товарищ генерал, в дополнение…
Климчицкий. Ну давай, давай дополнение.
Иван (к Любови). Выйди вон пока, женщина, ты вольная гражданка.
Климчицкий. Говори при ней!
Иван. Справа по грейдеру, полтора километра отсюда, где как раз лесная опушка и там же балочка со старым бурьяном, там у немцев одна батарея стояла…
Климчицкий. Я это уже знаю… Ну дальше!
Иван. Разрешите доложить, товарищ генерал, вы теперь не знаете. Они нынче ночью туда вторую батарею добавили: калибр семьдесят пять.
Климчицкий. Спасибо. На карте можешь указать поточнее?
Иван. Соображу, товарищ генерал.
Ростопчук (Ивану). Иди сюда. Соображай со мной (У карты). Обожди, ты не пользуйся своим пальцем – возьми карандаш: у тебя палец сразу четыре километра накрывает…
Иван. Палец, правда, не тот.
Климчицкий. У солдата палец всегда тот (Ростопчуку). Сообщите данные на батарею.
Ростопчук. Есть, товарищ генерал.
Климчицкий (к Любови). А вы?.. Вы садитесь, пожалуйста. Разрешите спросить ваше имя, как вам удалось бежать от немцев, где вы жили в мирное время?
Любовь. Так точно, товарищ генерал!.. (Смущаясь). То есть нет…
Климчицкий. Меня зовут Александр Иванович. Называйте меня по имени.
Любовь. А я знаю.
Климчицкий. Откуда? Вы не можете знать моего имени.
Любовь. Могу, Александр Иванович… Я Любовь Кирилловна, до войны я работала директором точки Главпива РСФСР. У немцев была саботажницей земляных работ, а из плена ушла по своему желанию – и ваш красноармеец, товарищ Аникеев, перенес меня сегодня ночью через реку Моню, а теперь я не знаю, как надо жить, я отвыкла в рабстве… Я прошу вас, я прошу вас, Александр Иванович… (Все более растроганно). Я так хочу теперь жить на свете! У вас здесь так хорошо! (Осматривается в блиндаже). И странно мне, и страшно, как будто я рождаюсь снова и боюсь чего-то, и хочется мне жить; но я боюсь опять нечаянно умереть, как я долго умирала у немцев… Как я похудела там, у меня ноги стали как палочки, Аникеев правду сказал – я тонконожка, я никуда не гожусь. И мне так стыдно, что я такая стала, что я позволила себя замучить! Сердце мое тоже слабое стало, оно скучало и долго болело… Простите меня, Александр Иванович, я плохо думать стала, я неправильно себя веду…
Климчицкий. Успокойтесь, успокойтесь… Прошу вас, Любовь Кирилловна. Адъютант! Распорядитесь, чтобы Любовь Кирилловна могла поужинать и отдохнуть!
Ростопчук. Есть, товарищ генерал. Пусть она заодно и позавтракает, чтобы утром ей не беспокоиться.
Любовь. Александр Иванович, скажите мне, как дальше нужно жить хорошо, чтобы народ меня знал и любил, потому что я его люблю и хочу сделать ему что-нибудь особенное, что ему нужнее всего…
Климчицкий. Отдохните, Любовь Кирилловна. Мы вместе с вами подумаем об этом. Только вы немного ошибаетесь – вы же видите, я не учитель, я солдат…
Любовь (рассеянно). Вы солдат? А солдат – он что?.. Женщины рождают людей, а наш солдат их спасает от врага, от смерти.
Климчицкий. Совершенно точно. Наш солдат нужен народу наравне с пахарем, наравне с матерью…
Любовь. Я люблю вас. Я бы умерла у немцев, если бы вас не было.
Климчицкий. Это относится вон к Аникееву, Любовь Кирилловна.
Любовь. Я сама знаю, к кому что относится.
Климчицкий. Простите…
Ростопчук. Александр Иванович, в Москве сейчас первые петухи пропели. Генералам тоже надо спать иногда, и нашим гостям покой нужен.
Любовь. Не нужен покой. И я не к вам явилась.
Ростопчук. Ого! Ко мне бы вы совсем не явились…
Климчицкий (сурово). Адъютант!
Ростопчук. Я вас слушаю, товарищ генерал.
Климчицкий. Чаю для Любовь Кирилловны, сто граммов бойцу Аникееву – распорядитесь через вестового…
Ростопчук выходит для распоряжения и возвращается.
Иван. Товарищ генерал, разрешите доложить одно сведение…
Климчицкий. Говори!
Иван. А мы не все оттуда дошли, товарищ генерал. Тронулось оттуда нас порядочно народу – одних больных бойцов было четверо, да прочих было вдобавок столько-то, малолеток один был. А дошло нас всего двое.
Климчицкий. Сколько же осталось еще там наших людей, которые не смогли уйти?
Иван (задумываясь). Это будет порядочно, товарищ генерал. Трудящиеся люди…
Климчицкий. Я знаю, что трудящиеся… Все живы пока?
Иван (в затруднении). Нету. Скончавшиеся (Перекрестился).
Любовь. А когда ж чаю нам принесут? Меня жажда мучит, дорога и ночью такая пыльная была!
Иван (в ожесточении, крякает). Эх, не ту женщину с собою взял, через поток ее, неразумную пронес…
Любовь. А какую же тебе еще брать-то было? Старуху, что ль, – так она со внучкой местная жительница. А Мария Петровна замертво осталась лежать.
Вестовой вносит чай, закуску, сто граммов водки солдату.
Иван. Эк, дурная, на язык слабая какая… Было б тебе там остаться, а той бы женщине здесь уместно быть.
Климчицкий. А почему той уместно здесь быть? Кто это такая – Мария Петровна?
Иван. Разрешите доложить, товарищ генерал, то ваша супруга была! (Берет сто граммов и сразу выпивает). Царствие божие, вечный покой, добрая женщина была, все по вас томилась – сама мне сказывала.
Ростопчук (Ивану). Молчать! Ты что здесь непроверенные данные распускаешь? Ты что – высший командный состав нарочно огорчить хочешь?
Любовь. Как это непроверенные данные? Я сама видела, что она убита.
Иван (к Ростопчуку). Вот, товарищ лейтенант, во всякой бабе серьезная дура сидит: когда ей срок бывает, дура наружу выходит, испортит характер человеку и опять спрячется, и глядишь – женщина опять умная.
Климчицкий. Всем молчать! Я сам пойду туда, где моя жена лежит… Адъютант! Вы что медлите – почему не посланы техники на третью батарею для настройки прицельных приспособлений?
Ростопчук. Виноват, товарищ генерал. Это дело пустяковое! (Хочет взять трубку телефона).
Климчицкий. Пустяковое! Батарея неточно работает – это пустяковое дело?
Ростопчук. Нет, это великое дело! (Держит руку на телефонной трубке).
Иван. А то бы не великое: жизнь и смерть!
Офицер связи (входит). Товарищ генерал, разрешите доложить.
Климчицкий. Да, я слушаю, лейтенант.
Офицер связи. Населенный пункт Петушки контратакуется противником силою до полка пехоты при поддержке восьми тяжелых танков. У противника есть резервы на этом участке. Командир полка подполковник Караев убит. Майор Кротов исполняет обязанности командира полка, он прислал меня к вам за вашими указаниями.
Климчицкий. Адъютант! «Виллис» мне! Офицер связи, вы едете со мной!
Из блиндажа выходят Ростопчук, затем Климчицкий и офицер связи. Слышится артиллерийский гул. Ростопчук возвращается.
Иван. Надо бы, товарищ лейтенант, супругу товарища генерала земле предать. А то там немцы о ней не позаботятся, а мертвый человек – дело святое, его без заботы оставлять нельзя.
Ростопчук. Проверить, проверить это еще надо! Может, это все брехня, и ты брешешь тут за сто граммов.
Иван. Что вы, товарищ лейтенант? Разве можно по поводу горя такого врать! Да я сейчас хоть в штрафную роту за это дело пойду.
Ростопчук. Обожди! Надо сначала проверить, в штрафную роту позже успеешь.
Любовь (увидев патефон, к Ростопчуку)А патефон у вас играет или испорчен?
Ростопчук. Э-э, Любовь Кирилловна, концерт после победы будет. А вам не пора уже к делу какому-нибудь приурочиться? Я могу помочь.
Иван. Да ей давно пора в медсанбате бойцам письма писать. Да хоть бы куда-нибудь скрылась, раз уж живой осталась. К чему женщина в этом высоком месте находится? Здесь кругом тайна.
Любовь. А мне и тут ничего. Тут война…
Иван. Ну, чума с тобой. Отвлекаешь ты меня от моей души… А что, товарищ лейтенант, пока темно еще, я бы успел к немцам сходить и мертвое тело доставить обратно сюда…
Ростопчук (задумываясь). А можно? Далеко это отсюда?
Иван. Да нет, дело-то недальнее: туда-сюда и враз тут буду.
Ростопчук. А немцы? Немцы с фонарем провожать тебя будут?
Иван. Да что мне немцы! Я к ним привык, я в разведку на поиск ходил, меня наш генерал с одного взгляда запомнил. Я был в своем взводе незабываемый боец – сам ротный так меня определил. Я человек сносный. А немец – он человек не тот. Конечно, смотря кто против него находится. На меня он действует слабо, я его умелым умом беру, по привычке. Разрешите, товарищ лейтенант, время не тратить зря.
Ростопчук (всматриваясь в Ивана). Что ж, выполняй (Снаряжается сам). Я тоже с тобой прогуляюсь. Вдвоем легче.
Иван. А я и один управлюсь, товарищ лейтенант.
Ростопчук. Не в том дело. Я больше тебя уважал Марию Петровну.
Иван. Вы уважали больше?
Любовь к этому моменту уже задремала. Ростопчук глядит на нее в размышлении. Затем зовет.
Ростопчук. Автоматчик!
Снаружи входит автоматчик.
Оставайся здесь. Пока я не вернусь, женщина пусть спит. Выпускать ее отсюда не надо. И не беспокой ее. Понятно?
Автоматчик. Есть, товарищ лейтенант. Путь она спит, а выходить ей некуда, беспокоиться нечего.
Ростопчук и Иван уходят. Любовь пробуждается, потягивается, встает, прогуливается по блиндажу, молча рассматривает автоматчика. Затем заводит патефон. Патефон играет вальс. Любовь движется в танце.
Любовь (к автоматчику). А что, немцев вы скоро одолеете?
Автоматчик. Как управимся.
Любовь. А когда управитесь?
Автоматчик. Когда осилим.
Любовь. А вы всех их побьете?
Автоматчик. Сколько потребуется.
Любовь. Надо всех их убивать!
Автоматчик. Которые повинны, те помрут. Расчет с ними должен быть с точностью!
Любовь. А я бы их всех так и порвала руками в клочья!
Автоматчик. Ну ты-то, конечно, ты бы порвала. Нам с тобой не сравняться!
Любовь меняет пластинку в патефоне.
Заунывной там нету?
Любовь. Есть – «На сопках Маньчжурии» (Заводит).
Автоматчик (вздыхая). Жалостная… Не то жива моя мать, не то нету… Нюрка, сестра, должно, померла от немцев: на границе с мужем жила (Вдруг). Заведи другой мотив!
Любовь меняет пластинку. Санитары вносят раненого генерала Климчицкого. Климчицкий в бреду. В блиндаже остаются, кроме генерала, врач, старшая сестра, офицер связи, Любовь. Любовь снимает мембрану.
