Текст книги "Мессия"

Автор книги: Андрей Щупов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

СТРАННАЯ БЕСЕДА

После душа Виктор заметно повеселел. Вытираясь полотенцем, он прошел в комнату танцующим шагом и даже несколько минут уделил развешенным на стенах фотографиям. На губах его блуждало таинство Моны Лизы, холодок отчуждения в глазах растаял. По-хозяйски погасив лепечущий о политике телевизор, он добродушно поинтересовался.

– И часто смотришь эту хреновину?

– Примерно через день.

– Флэттеров тоже слушаешь?

– Упаси бог!.. Уж лучше порнофильмы германцев.

– Ага, значит есть еще надежда.

– Я тоже так полагаю. Кстати, как тебе моя ванна?

– А что ванна? Обыкновенная ванна, чугунная. Плитка по краям вычурная, потолок выкрашен неумело…

– Что ж, спасибо. Значит, не зря старался.

– Разумеется! И что самое удивительное, – у тебя есть вода. И холодная, и горячая.

– Поблагодари катал, что живут через дорогу.

– Не понял?

– На той стороне улицы игорный дом. Довольно респектабельное заведение. Попробуй, не дай им воду, – заклюют. А магистраль у нас общая.

– Ясно, – Виктор повесил полотенце на дверной крюк. Сцепив руки на затылке, протяжно промычал что-то нечленораздельное и плюхнулся на диван. – Ну-с? И что ты мне скажешь?

– А что я тебе должен сказать?

– Я ведь, кажется, сообщил о своих намерениях. По идее, следовало бы ожидать бурной реакции. Или ты пропустил мои слова мимо ушей?

– Считай, что так. – Я равнодушно пожал плечами. Само собой – пропустил. Это было ясно и ежу. Нормальные люди всерьез о переворотах не беседуют. Даже с друзьями. А друзья детства – друзья особенные. К ним испытываешь теплоту, не подозревая, что зачастую теплота адресована к собственному прошлому – тому самому – с ползаньем по кленовым деревьям, с мальчишескими баталиями и разбитыми окнами. Друзья в наших воспоминаниях – благодатный фон, где-то даже наш собственный героический ореол. Без них не ступишь и шагу по дороге прошлого. С их участием раскручиваются жизненные сценарии, они – связующее звено событий. И потому им прощаешь то, чего не прощал в детстве и в юношестве, поневоле облагораживая убежавшие вдаль образы, умиляясь черточкам, которых ранее не замечал. И когда этих самых друзей встречаешь возмужавшими, с первым серебром на висках, со своим собственным приятием окружающего (таким странным, таким далеким от твоего привычного), – с изумлением начинаешь ощущать, что ПАМЯТЬ и ОНИ – не столь уж стыкуемые вещи.

Чтобы как-то занять руки, я взял с полки цветную фотографию японки. Симпатичная раскосая дамочка при легком повороте фото подмигивала лукавым глазом. На этот раз ей пришлось поработать как следует. Она мигнула, должно быть, раз двадцать или тридцать, прежде чем я услышал голос Виктора.

– Ты помнишь того человека, который обратился по радио к слушателям? Он просил откликнуться тех, кому он еще, может быть, нужен на этой земле.

– Помню. Кажется, он выстрелил себе в висок. На следующий же день после передачи.

– Верно. Никто не разрешил его любопытства, и он сделал вывод, что суицид для таких, как он, – лучший выход.

– Дурак. Вот и все, что я могу сказать.

– А, может, как-нибудь помягче? Например, жертва?

– Ну, и жертва тоже.

– Жертва глупая и безвольная – это ты имеешь в виду?

Я бросил фотографию на полку.

– Очень уж издалека подкатываешь, Виктор! Или ты желаешь подвести меня к мысли, что в стране хаос и разброд? Что жизнь человеческая девальвировала и надо что-то менять? Согласен. Ну и что?.. А этот твой самоубийца все равно осел. Что бы там не стряслось, каким бы пыльным мешком его не хлопнули из-за угла, жить стоит всегда. Зачем – это уже другой вопрос. Но, может быть, для выяснения этого вопроса и дарована жизнь. Ищи, дерзай и думай! Так я полагаю. А пуля или цианид – это проще простого. Подобными прибабахами здесь давно уже никого не удивишь. И вопрос вопросов, конечно же, не в первичности чего бы то ни было. Тема приоритета не стоит выеденного яйца. Главный вопрос и, кстати, единственно существенный – это гамлетовское «быть или не быть?» То бишь, состояться или нет?.. Человечеству, вселенной, отдельной личности… Но и на это также давным-давно отвечено.

– Стало быть, отвечено? – Виктор прищурился. – И ты полагаешь, что отвечено нами?

– Естественно! Кем же еще?

– И суждено ли нам состояться здесь, на этой планете, зависит…

– Разумеется, от нас! Наших учителей, родителей…

– По-моему, ты смешал все в кучу.

– Ничего подобного! Если повзрослев, человек так и не задал себе ни разу вопроса, кто он и что он на белом свете, это вина его воспитателей. Если же интерес такой возникал, но ответа найдено не было, то извини, тут уж вина целиком нашего героя. Основное случилось, – он ступил на порог, за которым вечность. Его дело – решиться на следующий шаг.

– Почему же большинство предпочитает торчать на этом самом пороге?

– Во-первых, не такое уж большинство. А во-вторых, нам всегда не доставало отваги. Банальной простецкой отваги!

– Просто так, ниоткуда отвага не берется. В значительной степени она зависит от обстоятельств, может быть, и от чего-то еще.

– Возможно. Только подобная теория мне не нравится. Непредсказуемость, обстоятельства… Веет какой-то безысходностью. На самостийность не выдается ни единого шанса. Судьба и предопределение диктуют все, человек – ничего. В это я, пардон, не верю.

– Но тот человек, что выступал по радио…

– Размазня! – я фыркнул. – Некоторые вещи человек просто обязан делать сам. Без помощников! Если он не знает как их делать, он – осел, если не находит в себе сил, – тряпка.

– Ну а ты сам, конечно, не осел и не тряпка?

– Это уж другим решать. Но я по крайней мере волосы на голове не рву и слезами не захлебываюсь.

– Вот как? И что же ты делаешь?

– Живу. Просто живу. Это уже не мало.

– С какой стороны взглянуть, Сережа! Гномы – они ведь так и рассуждают. От нас, дескать, в этом мире ничего не зависит, а потому нечего и нервничать. У великанов, так сказать, своя свадьба. Произойдет что-нибудь интересное, примем участие, а нет, – будем ждать дальше.

– Правильно! Без стонов и прочих эксцессов. Старый добрый консерватизм.

– А может быть, не консерватизм? Может, ты тоже застрял на том самом пороге?

Я порывисто поднялся. Сунув руки в карманы, нервным шагом принялся мерить комнату.

– Слушай, Виктор, чего ты от меня хочешь? Студенческих диспутов? Так это уже в прошлом. Можно сказать, язык смозолен. А насчет того, чтобы завтра я отправился с тобой к Дворцовой площади, так этого не будет. Я уже объяснил: в подобные игры я не играю. Террористы, поджигатели, революционеры… Самое распаскудное племя, если хочешь знать! Так что записывать меня в волонтеры – предприятие абсолютно безнадежное.

Развернув голову, Виктор следил за моими маневрами.

– Сделай милость, остановись и присядь. Так мне будет проще с тобой разговаривать.

– О чем, Виктор? О мужественном и единственно-верном решении вашей организации? О высоких целях, во имя которых вы готовы сложить головы на плахе? О том, что ни один из вас не может видеть, как страдает и плачет наш разнесчастный…

– Угомонись, Сергей. Мы явно недопонимаем друг друга. О ком ты толкуешь? При чем здесь какая-то организация?

– А при том, что перевороты не совершаются в одиночку.

– Верно. Поэтому я и пришел к тебе. Нас будет двое.

Я снова фыркнул.

– Ты принимаешь меня за чокнутого?

Виктор со вздохом поглядел на свои руки. Рассеянно принялся растирать кисти.

– Да-а… Разговорчик не из легких.

– Не я его начинал. Кроме того, час поздний, так что давай-ка укладываться спать, – я попытался миролюбиво улыбнуться. – Даже мрачноватый Нострадамус уверял, что конец света наступит еще не скоро, а потому не будем спешить. Натворить свою кучу глупостей мы всегда успеем.

– Ты, я вижу, превратился в законченного философа.

– А ты как думал! – я приблизился к дивану и похлопал Виктора по плечу. – Все мы находимся в плену странного архетипа. Нам кажется, что мы можем любить, а мы не любим, что жизнь только-только начинается, а она уже подходит к закату, и так далее и тому подобное. Человеку свойственно заблуждаться. Это доказано давным-давно. А потому пойдем. Раскладушка у меня замечательная, найдется и парочка свежих простыней.

– Отвали! – Виктор стряхнул мою руку с плеча.

– Э-э! Да у нас никак испортилось настроение?

– Помолчи немного, – приятель что-то лихорадочно обдумывал.

– Ты вроде бы говорил, что дверь у вас в подъезде запирается?

– И что дальше?

– А то, что я открыл ее своим собственным ключом. Взгляни. Вероятно, тебя это несколько удивит.

Виктор достал из кармана плоский ключ с замысловатым брелком и протянул мне.

– Ну и что? Ключ замечательный, брелок еще лучше.

– Брелок здесь ни при чем, обрати внимание на ключ. Похож он на ваши? Присмотрись-присмотрись!

– И присматриваться нечего. Ни малейшего сходства!

– Но дверь-то им я открыл!

– Ты всерьез надеешься, что я тебе поверю?

– Даю тебе слово, что я воспользовался именно этим ключом.

– Ну… Возможно, дверь оставили незапертой. Такое тоже иногда случается.

– Она была заперта! Иначе я бы не полез в карман за ключом.

– Послушай, о чем мы тут толкуем? Ключи какие-то, двери… Ей богу, неинтересно!

– Я хотел лишь сказать, что всякий раз, когда мне жизненно необходимо отпереть чей-нибудь замок, этот волшебный ключик срабатывает безотказно.

– Что-то не слышал никогда о таких ключиках.

– Дело не в них, Сереж. Некто или Нечто заботится о том, чтобы устранять с моего пути препятствия. Да, мой милый невера! Со мной НЕ ДОЛЖНО ничего случиться. В этом вся загвоздка.

– Господи!.. Может, мы ляжем наконец спать? Или ты снова собираешься поведать мне о нашем святом предназначении?

– О нем самом, Сережа. За этим я сюда и явился. Ты должен наконец уяснить, что от тебя требуется.

– Я уже уяснил. Мир хижинам, война дворцам, верно?

– Черта лысого ты уяснил! – Виктор готов был взорваться. – Поверь, если бы я мог послать тебя подальше, уже бы это сделал.

– Хорошо, хорошо, не кипятись, – я уселся на табурет и примирительно развел руками. – Хочешь высказаться, давай валяй. Хотя, сказать по правде, эта тема мне уже надоела.

Он хмыкнул.

– Ты уже не тот смирный парнишка, что смотрел мне в рот.

– Ничего не поделаешь, люди переменчивы, как хамелеоны.

– Что-то ты не очень похож на хамелеона.

– И на том спасибо, – я улыбнулся. – Итак, ты собирался произнести речь? Обещаю выслушать до конца.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СТРАННОЙ БЕСЕДЫ

– … У каждого из нас своя судьба, начнем с этого. И если ты ей противишься, жизнь твоя пойдет кувырком. Билеты в кассах будут доставаться другим, любимые женщины рано или поздно от тебя отвернутся, деловые партнеры предадут в самый щекотливый момент. Но стоит тебе ступить на заветную тропу, нащупать путеводную нить, как все житейские неурядицы рассыпятся в прах. Ты начнешь двигаться семимильными шагами, и ничто тебе уже не сможет помешать. К сожалению, я сообразил это не так давно, но никогда не забуду то необыкновенное облегчение, которое испытал в первый момент прозрения. Я понял вдруг, почему жизнь швыряла меня от берега к берегу, не давая осесть, обрасти домом, семьей, друзьями. Словно слепец я всякий раз проплывал мимо уготованного мне острова. Иногда, вероятно, я угадывал его очертания в туманной дали, но то ли принимал за мираж, то ли вообще пытался делать вид, что ничего не вижу. Это ведь не самая простая штука – увидеть самого себя… Ну, а теперь я наконец-то пристал к своему острову, успел выбраться на берег и, как мне кажется, стою на нем довольно твердо, – Виктор возбужденно потянулся за папиросами. Лицо его порозовело, со стороны вполне могло показаться, что он принял рюмку коньяка.

– Бытие требует, чтобы человек перестал отсутствовать там, где он только и мечтает найти себя. Лучше не скажешь… Как только я перестал противиться, я в самом деле прозрел.

– Уж не о религии, дорогой дружок, ты толкуешь?

Виктор словно не услышал моих слов. А возможно, посчитал их неуместными.

– Ты помнишь ту старую легенду о лососе? Нам рассказывали ее еще в школе.

– Даруя жизнь, находим смерть… Что-то о рыбьем фатализме.

– Вот именно. Это тоже пример судьбы, Сережа. Сильная здоровая рыба в состоянии жить еще долгие годы, но, отметав икру, погибает.

– Верно, погибает. Только судьба здесь абсолютно ни причем. Лосось отдает концы по причинам весьма прозаическим: он голодает, ранит себя о камни, проходит десятки порогов и водопадов. Он доползает до финиша измученным калекой. Селекция сильнейших и выживание достойнейших – только и всего.

– Однако, перед угрозой смерти он мог бы и отступить. Какого дьявола ему было калечиться и идти до конца?

Я нервно покусал губу. Виктор опять клонил к тому же.

– Мда… Пусть ты, конечно, хитрый, но мы все равно ничего друг другу не докажем.

– Ошибаешься. Иначе меня бы здесь не было. К сожалению, временем на подробный анализ мы не располагаем, но некоторые факты я тебе все-таки изложу. Вернее, мне придется их изложить. – Виктор пальцами приплющил кончик папироски, картинным движением вставил в рот и чиркнул спичкой. – Так вот, Сергуня, это случилось не вдруг. Я уже объяснял, что долгое время противился обстоятельствам, как мог. Хотя многое настораживало меня уже тогда. В самом деле! Я срывался на ничтожнейших пустяках! Но именно эти пустяки странным стечением обстоятельств влияли на мою судьбу самым роковым образом. Я так и не сумел жениться. Все мои невесты в конце концов покинули меня. Ни я, ни они так и не разобрались, что же, в сущности, послужило причиной разрыва, – Виктор шумно вздохнул. – Ты не поверишь, но мне грозила холера с проказой. Врачи не сомневались, что этот букет я приобрел на острове ссыльных. Они ошиблись. Я проскучал в карантине около двух месяцев и вышел оттуда здоровехоньким. Мое растущее безрассудство становилось следствием безнаказанности. Десятки раз я рисковал жизнью, отделываясь легкими царапинами. Провидение продолжало меня опекать, но и оно же не забывало время от времени отвешивать мне крепкие затрещины. Мои первые разработки в институте считались многообещающими. В некотором смысле я наткнулся на золотую жилу. Это без ложной скромности, поверь мне! И посмотрел бы ты на меня тогда! Замечательные протекали деньки. Я готов был работать, как черт, недосыпая и недоедая. Я и работал, подгоняя лаборантов, многообещающе улыбаясь начальству, еще не ведая, что судьба вновь собирается преподнести мне сюрприз. Как-то внезапно все пошло прахом, начались какие-то нелепые интриги, совершенно беспричинные козни. Я и не заметил, как по горло увяз в этом клейком болоте, хотя всю жизнь думал, что способен избегать подобных глупостей. Работа встала, я познакомился с приступами хандры, а через месяц и вовсе решил распрощаться с карьерой ученого. Вот такое вот внезапное решение!.. Тему я подарил институту. Просто взял и подарил. Роскошный жест молодого сопляка!.. – Виктор разогнал дым ладонью. – С тех пор я сменил, пожалуй, не менее дюжины профессий. Работал спасателем, пожарным, глубоководником, программистом… Всего и не упомнишь. Нигде особенно не задерживался. Как-то уж так получилось, что жизнь постепенно превращалась в груду фактов и полуфактов, иногда совершенно ничтожных нюансов, осмыслить которые довелось значительно позже. Не помню в точности, когда это случилось, но одним пасмурным вечером, может быть, особенно безрадостным и тягостным, я вдруг ясно понял, что НЕЧТО управляет мной.

– Нечто? – я поднял голову.

– Да. Тогда я не выдумывал имен. Не было никакого желания… Именно так я и назвал неведомого хозяина своей судьбы. И, придя к такому выводу, вновь обрел почву под ногами, – Виктор сделал многозначительную паузу. – Я приступил к ГЛАВНОМУ своему анализу и сделал первую осмысленную попытку расставить все по полочкам. Потихоньку-полегоньку у меня стало получаться. Целыми днями я лежал дома на диване, заново конструируя в памяти всю свою жизнь, стыкуя ее неделя к неделе, месяц к месяцу…

– Тогда-то ты, наверное, и свихнулся, – не удержался я.

Виктор взглянул на меня жутко и пристально. Нет, он и не думал обижаться. Он был сосредоточен на одной-единственной мысли. И мне вдруг стало понятно, что он взялся за меня всерьез. Не то чтобы я испугался, но в определенном смысле мне стало не по себе.

– Ты наверняка помнишь тот давний мой провал в школе. На том помпезном собрании, где неожиданно для всех и прежде всего для самого себя я понес околесицу?

– Не припоминаю, – попытался уклониться я.

– А я вот помню и довольно отчетливо… Я ведь был у вас этаким щеголеватым вожачком. Чего скрывать, мне нравилось это. И, наверное, не таким уж плохим вожачком я был. Все шло удачливо до того самого собрания, которое мы с тобой, собственно, и затеяли.

– Затеял его ты. Я только чуточку помог.

– Ага, значит, все-таки помнишь, – Виктор удовлетворенно кивнул. – Тогда, вероятно, согласишься, что это был мой звездный час, – и этот час я самым бездарным образом прохлопал. Мда… А ведь сколько разного мы задумали на тот вечер, сколько энергии ухлопали! Нам удалось невозможное. Мы собрали на вечер почти всю школу. Нам казалось, что тема увлечет всех. Да и сама мотивация вечеров была задумана интересно. Так сказать, первые философские семинары. Ученики против учителей. Все действительно могло получиться здорово…

– И наверняка бы получилось, если бы не твое выступление.

– Да, если бы не мое выступление… – Виктор задумчиво посмотрел на кончик папиросы. – Судьба, Сергуня! Это тоже была она. Вернее сказать, ее подножка. Даже сейчас с содроганием вспоминаю те минуты. Какую же чушь я молол! Откуда что бралось? И главное! – это было совсем не то, что я заготовил накануне в качестве вступительной речи. Но ведь ораторствовал – и еще как! Невозможно было остановить! А когда кто-то из учителей попробовал деликатно возразить, я немедленно затеял спор. Уж на это гонора у меня хватило. Словом, философия пошла кувырком, атмосфера наполнилась грозовым электричеством. Я чувствовал, что творится неладное, что надо бы остановиться, а поделать ничего не мог. Меня несло и несло… Учителя – те ладно, – испытали разочарование и не более того. Но для меня и моих поклонников, а были ведь и такие, – все пошло прахом… Ты должен был заметить, сколь сильно я стал меняться после того вечера. В сущности тогда и произошел мой первый надлом.

– По-моему, ты сгущаешь краски. У всех случаются неудачи…

– Нет, Сереж! Давай-ка обойдемся без кисельных соплей! Неудачами там не пахло. Это было одно из звеньев в цепи событий, которые подобно команде загонщиков гнали меня к неизбежному… Когда я погибал, случай вмешивался и спасал незадачливого героя, когда дела шли в гору, тот же случай наотмашь бил по макушке… Знаешь, я как-то заплутал в тайге. Еще в глубоком детстве. Родители брали меня погостить в деревеньку к родным. И вот уже на второй день меня ухитрились потерять. Вернее, я сам потерялся. А началось все с того, что мы пустились в путешествие с одним мальцом. В лес. Уж не знаю, какой полюс мы вознамерились открыть, но отчетливо помню ту вспышку страха, захлестнувшего нас, когда мы поняли, что заблудились. Бегая по полянам, мы в панике звали на помощь, карабкались на деревья, тщетно озирали окрестности. Увы, место было глухое, таежное, а убрели мы, по всей видимости, далеко. Никто на наши крики не откликался. Помню, как мы отдыхали на сером, иссохшем от времени пне и жевали какие-то веточки. Малец предположил, что они съедобные. Может, так оно и было, не знаю… Наверное, мы выбирались целый день. Оба жутко устали, даже на слезы не оставалось сил. А ближе к вечеру нам повстречался медведь. Я оказался проворнее своего малолетнего спутника и уже на бегу слышал позади истошные вопли. Затем звериное сопение стало настигать и меня. Медвежьи когти зацепили сандалик на ноге, я полетел на землю. Мне еще удалось как-то перевернуться на спину, но подняться я не успел. В памяти сохранился лишь миг, когда, заслоняя небо, на меня обрушилась мохнатая громадина зверя. А потом мир завертелся перед глазами и вспыхнул розовым… – Виктор пожевал губами. – Людям, очнувшимся после обморока, зачастую непонятно что произошло. Своего беспамятства они совершенно не помнят. Нечто похожее получилось и со мной. Наверное, уже через секунду, дрожащий и жалкий, с кровоточащей лодыжкой, я сидел на пне и плакал. Ни приятеля, ни медведя поблизости не было. Пень же показался мне удивительно знакомым. На этом самом пне мы отдыхали с дружком в начале пути. Впрочем, особенно долго голову над этим я не ломал. Пять лет – не возраст для размышлений… Поражаюсь тогдашней своей отваге, тоже, кстати, мало чем объяснимой. Не тратя времени даром, я встал и пошел. Направление было выбрано наобум, и тем не менее, едва не утонув в болоте, из леса я в конце концов выбрел. Уже в сгущающихся сумерках приблизился к железной дороге и по насыпи пополз вверх. Тогда она показалась мне гигантским холмом. Я полз и думал, что насыпи не будет конца. Битый щебень царапал кожу на локтях и ладонях, несколько раз я срывался. Мне бы догадаться спуститься и поискать более пологий подъем, но я упрямо карабкался все тем же крутогором. Вероятно, болотная грязь залепила мне уши, а может быть, я просто устал, но так или иначе шума приближающегося поезда я не услышал. Конечно же, он отчаянно сигналил – как иначе! – но я слишком поздно повернул голову. Локомотив ударил меня решеткой и сбросил с полотна. На короткое мгновение мир вновь провернулся искристой мозаикой, и все чудовищным образом повторилось. Ей богу, все эти эпитеты про мозаику и проворачивающийся мир – не для красного словца! Так оно все и было. По крайней мере мне оно запомнилось именно так. Спустя какое-то, видимо, очень малое время я снова сидел на знакомом пне и, всхлипывая, сколупывал с ногтей корку присохшей грязи. Поезд перешел в область воспоминаний, но ребра и грудь болели – это я помню точно. Сумерки вновь пропали, солнце вернулось на исходную позицию. В очередной раз мне предстояло тронуться в путь, что я и сделал, чуть передохнув. Мне повезло. Уже через какой-нибудь час я наткнулся на избушку лесника, в которой нашел мешок с вермишелью, соль и каменной твердости комковый сахар. Что делать с вермишелью я не знал и потому грыз вместе с сахаром. А после, завернувшись в чужой ватник, уснул на деревянных, пахнущих свежей смолой нарах. На следующее утро меня разбудил бородатый мужчина, оказавшийся лесником, и, накормив страшно вкусной похлебкой, на плечах отнес в деревню… – Виктор замолчал, прикуривая новую папиросу.

– А что же случилось… – Я споткнулся. – Тот мальчик? Твой одногодка… Он тоже нашелся?

– С этим сложнее, – Виктор выдохнул облако дыма, глухо кашлянул в кулак.

– Тогда у меня, понятно, не было возможности узнать об этом. Детским моим россказням, разумеется, не верили, и, честно сказать, не очень-то я вспоминал о своем несчастном напарнике. Счастлив был, что снова дома, что снова с родителями. Проверить всю эту подозрительную историю мне довелось много позже, уже после работы в институте и после того, как я побывал на островах алеутов. Как раз в ту пору я стал задавать себе странные вопросы, пытаясь воедино собрать основные казусы жизни. Вернувшись в ту деревеньку, в течение нескольких дней я наводил справки о мальчике, сверяясь с картотекой сельской милиции, по датам сопоставляя информацию о всех несчастных случаях на близлежащих железнодорожных ветках, и мне удалось-таки добраться до него! А, вернее сказать, до его родителей, так как мальчика давно не было в живых. Он в самом деле существовал, – я видел его фотографии, но он погиб и погиб за несколько месяцев до того давнего моего приезда с отцом и матерью. Выходило так, что мы никоим образом не могли с ним встретиться. Ко времени моего приезда, мальчика уже не было в живых. И самое страшное заключалось в том, что погиб он не от когтей медведя, а под поездом.

– Не понимаю!.. – я сухо сглотнул.

– Видишь ли, я разговаривал с матерью того паренька. Довольно подробно она описала место его гибели. Так вот, Сереж… Там была высокая насыпь, и так получилось, что мальчонка вылез на рельсы прямо перед поездом… – В лице Виктора что-то дрогнуло. Порывистым движением он протянул руку к пепельнице и расплющил папиросу в комок.

– Пожалуй, на этом и остановимся. Иначе задымлю тебе всю квартиру.

– Бог с ней, кури.

– Нет, в самом деле хватит, – Виктор забросил ногу на ногу, сплел пальцы на колене. – Такая вот, Сережа, невеселая история.

– Признаю, история впечатляет. Если бы еще в нее можно было поверить.

– Ты считаешь, что я ее выдумал?

– Не выдумал, – нет, конечно. Но память – штука загадочная. Особенно когда дело касается младенчества. Кто, скажем, помнит себя в люльке? Или момент появления на свет?.. Попробуй, сыщи таких. А если кто и припомнит какую-нибудь мелочь, то кому под силу такое проверить?

– Я свою историю проверил от и до, – Виктор нахмурился. – Кроме того, это далеко не вся правда. Я рассказал тебе лишь часть, а мог бы рассказывать всю ночь.

– Но то, что ты рассказал… В общем ты можешь это как-то прокомментировать?

– А что тут комментировать?.. Я ДОЛЖЕН был остаться в живых, и НЕЧТО предоставило мне возможность выбирать. Третий вариант оказался спасительным.

– Но получается, что в жертву была принесена чужая жизнь!

– Возможно, и так.

– Но зачем? Во имя чего?!

– Вероятно, во имя завтрашнего дня. Других причин я не вижу, – Виктор улыбнулся. – Мне снова повторить тебе, что произойдет завтра?

– Но я еще не дал тебе согласия!

– Тебе придется его дать.

– Прости меня, но это смешно! Ну, почему?!.. – сорвавшись на крик, я тут же одернул себя, вернувшись к нормальной речи. – Ну, почему ты так уверен во всем этом? Потому что ты здесь? Потому что вообразил, будто всесильный рок привел тебя за ручку к моей двери?

– Завтра заседание флэттеров…

– Я в курсе. И что с того?

– Увы, я могу рассказать очень немногое. Заседание начнется в полдень. Мы проникнем туда сразу после вступительного слова. К этому моменту подтянутся опоздавшие и, возможно, приступят к обсуждению основ конституции. Тут-то мы и обнаружим себя. Трибуна освободится, и на нее поднимусь я. – Виктор выдержал паузу. – Разумеется, мне придется им кое-что сказать.

– Ты однажды уже сказал кое-что, – вставил я шпильку. – На том злополучном собрании.

– История с собранием не повторится, можешь не сомневаться. На этот раз, поверь мне, я сумею развернуться во всю ширь. Флэттеры будут в восторге, – Виктор загадочно усмехнулся.

– Шутка не слишком удачная.

– А это не шутка.

– Стало быть, чушь, – спокойно констатировал я. – Нам не добраться даже до Дворцовой площади.

– Поживем, увидим.

– А если не доживем?

– Доживем, не сомневайся.

– Черт возьми! Откуда эта твердолобая уверенность?!

– Да все оттуда же. Не забывай, мой ключ подошел к твоей двери, а я заявился к тебе, не зная адреса, не будучи даже уверенным, в том, что ты по-прежнему проживаешь в этой стране и в этом городе. Пойми, Сережа, некоторые вещи постигаются исключительно интуитивно. Предопределенность – единственное им объяснение. Это я и пытался доказать тебе. В конце концов чем ты рискуешь? Если патруль не пропустит нас, – не будет и всего остального.

Я устало замотал головой.

– Отказываюсь тебя понимать. Просто отказываюсь! Или ты сумасшедший или наслушался каких-то спятивших хиромантов.

– Не мели ерунды, – добродушно отозвался Виктор. – Сумасшедший, хиромантов… Кого я когда-нибудь слушал?

– Это верно. Упрямец ты был редкостный. Но и упрямцы порой теряют разум.

– Порой – да.

– Себя ты к ним, естественно, не причисляешь?

– Еще чего! Свой разум я отвоевал в тяжелой, затяжной схватке.

– И похоже, ты счастлив?

– Не в этом дело. Я иду дорогой, которая мне предписана. И потом… Кто-то ведь должен покончить с этой бодягой. Или тебе нравится то, что творится вокруг?

– Допустим, не нравится.

– Тогда в чем дело? Мы изменим все в несколько месяцев!

– Именно такую чепуху утверждают все новоиспеченные президенты. О переворотчиках я и не говорю.

– Веский аргумент!

– А ты как думал! Я не флэттер и даже не депутат. И политику не считаю игрой в бирюльки.

Виктор задумчиво скрестил на груди руки.

– Не знаю, кто из нас более упрямый. По-моему, все-таки ты. Скажи-ка, братец, откровенно: ты действительно принимаешь меня за сумасшедшего?

– Когда ты заговариваешь о завтрашнем мероприятии, – да!

– Ну и дурак. Тебе предоставляется уникальный шанс, а ты даже не желаешь им воспользоваться.

– Какой шанс, Виктор! Пролезть в диктаторы? Да я и в детстве был скромником. Всю жизнь сочувствовал и сочувствую властолюбцам. Глубоко несчастные люди!.. И чего, интересно, мы добьемся? Еще одного всеобщего равенства?.. Да в гробу я видел все эти великие идеи! Потому что знаю: как только от теории переходят к практике, немедленно начинают лететь щепки… Замыслил он, понимаете ли, произнести речь! Гений доморощенный!.. О каких трибунах мы толкуем, когда первый же патруль познакомит нас с наручниками, а заботливый следователь упрячет за решетку. И это только во-первых!.. А во-вторых, то есть – что касается твоих таинственных ощущений…

– Хватит, – Виктор прервал меня взмахом руки. – Дадим отдых языкам. Видимо, я и впрямь не так действую. Так что не будем зря сотрясать воздух. Все равно, чему быть, того не миновать, – он посмотрел на меня с тяжелым любопытством. – Хотел бы я знать, какая роль отведена тебе…

Я открыл было рот, но, перебивая меня, медленно и нараспев Виктор повторил:

– Чему быть, Сергуня, того не миновать. Все предопределено, и я просто ЗНАЮ, что завтра нам придется отправиться ко Дворцу. Война с ветряными мельницами окончена, мы замахнемся на настоящих великанов.

– Все-таки ты спятил, – убежденно произнес я.

– Но спятившие тоже имеют право на сон. Ты говорил что-то про раскладушку?

– Про раскладушку? – я растерянно приподнялся. – Да, конечно. Выдам самую лучшую. У меня их тут целый склад. Так сказать, наследство покойного дедушки.

– Дедушки? А кем он у тебя был?

– Честно говоря, не знаю. Но судя по наследию – вечным студентом и вечным скитальцем.

– С удовольствием лягу на его раскладушку…