Текст книги "Изгоняющий бесов. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Андрей Белянин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 52 страниц) [доступный отрывок для чтения: 19 страниц]

– Бесы? У неё бесы? Можно я их кусь?

– Нет. – Мне удалось успешно поймать его за ошейник. – Простите, мы не хотели показаться бесцеремонными. Тысяча извинений. Считайте, что мы ничего не видели. Нам уйти?

– Да-а!

– Гесс, пошли.

– Нет! – столь же резко рявкнула Марта, наконец-то справившись с ниткой, застрявшей в молнии, застегнула платье почти под горло, села на стул и, одарив нас пылающим взглядом, продолжила: – Стоять обоим. Пока я пару раз отсутствовала по служебным надобностям, ваша парочка умудрилась отметиться там, где не надо. Как? Нет, раз вы живы, то всё норм, но правда, мне жутко интересно, как можно было столько напортачить?!

– Мы не специально…

– Молчать! – совершенно командным голосом проорала она, и мы оба, не сговариваясь, вытянулись в струнку.

– Клоуны! Маньяки! Феназепамщики! Я за них перед начальством вписываюсь, а они то бесов не бьют, то бьют, но не тех, то вообще человека убили!

– Он сам виноват…

– Знаю! Но это не меняет сути дела. Зачем вы попёрлись в Польшу на кладбище?

– Минуточку, но нас туда…

– А джокер на что?! Видите, что не ваша тема, не ваш уровень, хлопнули по карте – и домой. Домой, я вам говорю! А вы… мне же…

– Декарт мне в печень, – пробормотал я, видя, как она всхлипывает, опустив лицо в ладони.

– Плачет, – подтвердил очевидное Гесс. – Стой тут, я её лизь.

Он действительно бесшумно скользнул к девушке по белому линолеуму и осторожно пару раз нежно коснулся тёплым языком её запястья.

– Извините нас. Мы больше не будем.

Марта всхлипнула ещё громче, поймала моего пса за шею и обняла так, что доберман захрипел, выпучив глаза от нехватки воздуха. А у девочки мужская хватка, уважаю.

Я шагнул было вперёд, но Гесс отрицательно помотал носом: стой, стой, не мешай, пусть человек выплачется. Выплеск чувств никто не отменял, просто дай время.

Договорились, ребята, не вмешиваюсь. Ждём.

Как говорили древние японские философы, победа достаётся тому, кто вытерпит на полчаса больше, чем его противник. Самураи знали толк в формулировках, по крайней мере, минут пять – десять спустя слезоразлив прекратился, а мой мокрый пёс был отодвинут в сторону.

Я подобрался, доберман послушно сел справа от меня, а рыжая Марта с красным носиком что-то быстро листала на экране монитора. Судя по её строго поджатым губкам, ничего хорошего нам не светит. В её голосе прозвучал так и не растопленный лёд:

– Повторюсь ещё раз, Система на то и система, что требует от своих сотрудников железной дисциплины и строгого подчинения правилам. Поэтому мы попробуем начать с нуля. Даю самое простенькое задание: изгнание беса тщеславия. Можно даже не убивать. Справитесь?

– Да на раз-два, – не подумав, хмыкнул я. – Бес не нередкий, изгоняется молитвой и святой водой. Для закрепления результата пациента обязывают шесть раз прочесть «Отче наш».

– Норм, вполне работает, – согласилась Марта, кивнула и протянула мне лист бумаги, ещё тёплый от принтера. – Печатаю по старинке, видимо, в устной форме вам задание давать нельзя. Вперёд, бесогоны!

– Вперёд, – больно толкнул меня задом Гесс. – А в чём подвох?

В чём подвох, мы узнали, уже стоя среди дня на зловонной улице старого европейского города, оглядываясь по сторонам. Именно здесь до меня наконец-то дошло, что любую бумагу стоит сначала читать, а уже потом принимать как некое руководство к действию.

– Итак, нам выписан ордер. Адрес: Британские острова, Лондон, семнадцатый век. Цель – изгнание беса тщеславия. Объект – Уильям Шекспир. Утопите меня у Диогена в бочке…

– Благородному шотландскому лорду плохо! – крикнул кто-то из прохожих, когда я тупо поплыл, оседая по стене ближайшего здания прямо в лужу.

Да, мне плохо, мне надо помочь, где ближайший Айболит?

– Что это с ним?

Что со мной? Я увижу великого Шекспира!!! О ё-о, держите меня четверо…

– Богатый шотландец, один и без оружия? Грабь его, пока стражники не видят! – тут же подхватили ещё несколько голосов.

Вокруг меня сразу стало очень тесно.

И хоть, честно говоря, я не ожидал столь яркого проявления традиционного английского радушия, но зато мой доберман, как всегда, был начеку.

– Гав! – честно предупредил он и сразу же передумал. – Хотя какое гав, сразу кусь!

Таким образом, первый же громила, протянувший ко мне грязную руку, был счастлив, что успел отдёрнуть её почти целую. Ему реально свезло, он даже два пальца подобрал.

Вид здоровенного пса с окровавленными клыками отрезвлял не хуже обезьяны с гранатомётом. Толпа желающих немножечко пощипать заезжего шотландца заметно поредела.

– Ирландский волкодав? – очень вежливо спросил кто-то.

– Он самый, собака-убийца, – важно подтвердил я просто из желания тоже поучаствовать в общении с людьми. – В горах Шотландии мы кормим их мясом англосакских купцов и поим освящённым церковным вином. Мой пёс голоден, так что…

Должен с уважением признать, что намёки тут ловили на лету.

Минуты не прошло, как у каждого нашлись очень важные дела, все куда-то заспешили, и я снова едва успел дать команду Гессу поймать одного из самых шустрых мальчишек. Пацан был грязен, одет в лохмотья, но что такое «кусь», видимо, знал, поэтому безропотно поднял руки вверх.

– Что угодно благородному лорду с волкодавом?

– Это он про кого? Про меня? Я ещё не давил волков, но хочу попробовать. Я справлюсь, я хороший. Можно мне его лизь?

– Не болтай при людях, – пришлось сквозь зубы напомнить мне. – И хвостом не верти, ты страшный зверь, тебя должны все бояться, так что поддерживай имидж.

Доберман быстренько захлопнул пасть и покивал. Отлично.

Я встал на ноги, отряхнулся, попытался посмотреть на своё отражение в мутной луже, но лица толком не увидел. А в целом да, на глади воды плескалось отражение высокого мужчины средних лет, в клетчатом килте, таком же берете, чёрной рубашке, кожаном жилете, гольфах и невысоких сапогах до середины икр. Как-то так примерно, там была не лучшая чёткость.

Возможно, оно и правильно – какая мне разница, красавчиком я выгляжу или уродом? В любом случае я кретин, причём законченный. Ибо кто, кроме полного и тупейшего придурка, способен подписаться на самого Уильяма нашего Шекспира, чтобы от чего-то его там освободить?

А-а, от беса тщеславия! Да, на такое способен пойти только самый тщеславный человек на свете! И это не я. Я бы точно не пошёл, если б только знал.

Но милая рыженькая Марта всплакнула на моих глазах, и вот результат – белый рыцарь в чёрных одеждах, гот по имени Тео, снайпер с философским креном на полбашки, уже седлает верного добермана, спеша ринуться в бой! А чего не так?

Мы оба сразу и полетели, видимо, нам на двоих ума семилетнего ребёнка вполне себе достаточно. Театральный романтизм, Кант ему в дышло, тьфу! Всё, всё, всё…

– Так, парень, – я сделал страшные глаза, – жить хочешь?

– Да, сэр, – пискнул он.

– Тогда веди нас к театру «Глобус».

Перепуганный мальчишка мелко закивал, раз шесть поклонился мне в ноги, поцеловал лапу сражённого в самое сердце Гесса и послушно повёл нас лондонскими закоулками к цели.

Если в среде читателей есть любители забегать вперёд, крича в голос: «А я так и знал!», то завидую вам, скорострелы. Лично я не знал ничего.

Ни как именно мы подойдём к бессмертному классику английской, да и не только, литературы? Ни что мы с ним потом будем делать? Ни каким образом православные молитвы могут воздействовать на британских бесов? Ни что вообще может произойти с бессмертным Шекспиром, если волей небес нам всё-таки удастся изгнать из него беса тщеславия? Ни – главный вопрос – есть ли там вообще именно этот бес?!

И ещё позволю себе уточнить: а какое в этом случае может быть оказано влияние на весь мировой литературный процесс в целом, не говоря уже о том, куда потом податься бедному актёру Уильяму, лишённому всех денег, чинов, наград, славы, званий и привилегий? Хотя кого в Системе так уж волнует жизнь одного конкретного человека…

– Вот, благородный сэр, это и есть «Глобус», – едва ли не с чеховским придыханием объявил мальчишка, указывая рукой на довольно высокое сооружение из столбов, кирпича и досок.

Сложная круговая архитектура, напоминающая разомкнутый многогранник, оставляющий почти половину открытой для зрителей и сцены, на трех ярусах установлены ряды скамеек. Декорации самые простые, дающие максимальный простор фантазии. Крыши фактически нет, все залито солнечным светом. Ну и, судя по устойчивому запаху, туалетов нет тоже.

Честно говоря, это больше походило на какой-то большущий цирк шапито в разрезе, чем на легендарный театр классика английской драматургии. Хотя, как именно выглядел «Глобус», ряд учёных спорит до сих пор. Вернусь домой, напишу им в деталях. Если вернусь…

– Не врёшь, малыш? – уточнил я.

– Грр… – поддержал меня доберман.

– Не вру, благородный лорд и его страшный ирландский пёс! – едва не бухнулся на колени маленький лондонец. – Клянусь спасением моей души, что это и есть наш театр «Глобус». Говорят, мастер Шекспир так ставит свои пьесы, что женщин высокого происхождения выносят оттуда в обмороке! А мужчины после спектакля бьются на шпагах за честь семьи Монтекки и Капулетти. Хотя это всего лишь какие-то итальяшки.

– Ладно, верю, свободен.

– А как же награда за труды? – слегка обнаглел он.

– Гесс?

Вежливый доберман в один миг повалил перепуганного мальчишку на мостовую, самым деликатнейшим и нежнейшим образом изобразив ему «кусь» за нос. Маленький оборвыш решил не следовать стопами Диккенса, искушая судьбу, а, получив свободу, дёрнул от нас так, что только пятки сверкали, словно светоотражатели на форме усталого сотрудника ГИБДД.

Я неторопливо огляделся по сторонам, не особенно представляя себе, что мне делать дальше. Если даже вы не служили в армии, то всё равно знаете, что у каждой военной операции есть тот или иной план. Он разработан где-нибудь в штабе и спускается постепенно по служебной иерархии вниз до непосредственных исполнителей. Но целиком его знает только начальство, а подчинённым достаточно лишь постановки конкретной задачи.

Задачу нам поставили – изгнать беса, для чего – мы не знаем, а следовательно, обладаем достаточно широкой свободой действий. Можно вообще поиграть в американского Рэмбо – шумно ворваться в так называемый театр, угрожая всем психически неуравновешенным доберманом, захватить врасплох Шекспира и прямо там на месте, при всех, провести обряд изгнания.

– Кстати, вполне себе идея, – пробормотал я, поглаживая пса между ушей. – Если нас с тобой кидают как слепых котят с одной гранатой под три танка, то давай развлекаться по полной!

– Мне можно будет всех там кусь? – не поверил своему счастью виляющий задом Гесс.

– Кого только пожелаешь, – широким жестом разрешил я и киношным шёпотом добавил: – Но Шекспира не трогай, он мой.

В общем-то надо признать, что никакой особой охраны или пропускной системы в театре не было. Заходи кто хочешь, мешай репетиции, приставай к актёрам с глупостями. Мы обошли по краю кучу народа, слоняющегося взад-вперёд без определённых занятий, ещё раз оценили аскетичный минимализм декораций и поднялись на дощатую скрипучую сцену.

Вот там как раз кипела настоящая театральная жизнь.

По крайней мере, так мне показалось на первый взгляд. Двое парней моих лет скучно перекидывались цитатами из «Ромео и Джульетты», репетируя сцену в саду. Стоящий рядом толстый мужчина в неприлично облегающих штанах тискал неопрятную женщину с копной волос, больше похожих на приклеенные к черепу клочья пакли.

Ещё трое мрачных работяг, возможно, декораторы, что-то пилили в углу, и запах свежих опилок смешивался с вонью дешёвого пива. Кто-то пел жутким фальцетом, явно долженствующим изобразить женский голос. Под сценой, по-моему, даже уже дрались.

Чем занимались все остальные, я не очень помню, наверное, потому что мне оно не было так уж важно, а возможно, и потому, что мы с Гессом никого особенно не интересовали.

– А кстати, почему? – тихо спросил я. – Неужели благородные шотландские лорды с ирландским волкодавом буквально так и шастают по всем лондонским закоулкам?

– Гав, – честно пожал плечами мой спутник.

– Да, понимаю, ты играешь в бессловесное животное. Очень разумно, тем более что я и сам вечно тебя об этом прошу. Но вот сейчас не мог бы ты помочь нам найти сэра Уильяма Шекспира – актёра, режиссера, сочинителя, поэта и спекулянта, сдающего костюмы внаём.

Доберман покосился на меня с явным недоумением. Тут мне пришлось на минуточку вновь признать себя кретином. Если собаке не дать образец запаха искомого объекта, то глупо требовать, чтоб он нашёл нужного человека лишь по списку его занятий.

– Эй, леди и джентльмены, не соблаговолит ли какая-нибудь добрая душа указать скромному путнику, где находится мастер Шекспир?

И поверьте, хоть бы одна британская морда бровью повела. Мой вежливый крик души улетел сквозь прохудившийся потолок в серо-голубые небеса.

– Ладно, не хотите по-хорошему, будет как всегда. Но уверен, что вы не соскучитесь. Гесс, будь душкой, тяпни вон того толстого. Во славу свободной Шотландии!

Толстяк даже хихикнуть не успел, как был укушен за такое место, что… лично я поморщился, аж холодок побежал меж лопаток.

– За ногу или за палец было бы вполне достаточно, но ты всё равно молодец.

– Я хороший мальчик?

– Хороший, дай лапку.

– На! И вторую на! Погладишь мой зад?

– Позже, кажется, у нас проблемы.

Да нет, не кажется, если уж быть совсем честным.

Из двух-трёх десятков человек, тусящих в театре, практически все в едином душевном порыве бросились на защиту визжащего толстяка. Мгновения не прошло, как мы с доберманом оказались в кольце шпаг, ножей, кинжалов, острых спиц, топоров, рубанков, молотков, длинных гвоздей, палок и просто намозоленных британских кулаков.

Как бы ни был великолепен Гесс или красноречив я, против такой слаженной труппы нам бы нипочём не выстоять. Тупо по законам физики, а её не способна отменить ни одна философия на свете. Ни сейчас, ни в будущем. Мне так кажется.

– Ваше последнее слово? – грозно спросил укушенный толстун.

– Можно два?

– Пусть будет два, – посовещавшись, решила труппа «Глобуса».

– Уильям Шекспир, – едва ли не по буквам произнёс я.

Уровень окружающей нас агрессии явно пошёл на спад. Когда все вокруг отступили едва ли не на шаг, откуда-то из глубины декораций раздался усталый голос:

– Пусть зайдут.

Перед нами расступились, открывая широкий, но не особенно гостеприимный коридор.

По крайней мере, шесть человек даже не скрывали желания убить нас на месте. У остальных явно было больше чисто актёрского опыта. То есть эти будут театрально кидать нам трезубец исключительно в спину и тогда, когда мы не ждём.

Актёры, они как дети, по выражению Антона Павловича. Но не буду говорить, чьи дети.

– Гав? – В мою ладонь ткнулся холодный кожаный нос.

– Да, да, – резко опомнился я. – Разумеется, мы идём! Спасибо, что указали направление, не лаялись матом и вообще вели себя послушнее младшей группы на утреннике в детском саду. Сплошная Монтессори, честное слово.

Доберман бодрой рысью ринулся вперёд, я неторопливо вышагивал рядом, стараясь придать своей походке истинно шотландское величие. Не мне судить, насколько это выглядело правдоподобным, однако…

– Сэр, вы выхаживаете, словно павлин индийский, – приветствовал нас невысокий лысеющий мужчина с мешками под глазами и клиновидной бородкой. – Чего именно желает от нас благородный шотландский лорд?

– Пара вопросов о творчестве великого мастера пера, – в том же ключе ответил я. – Могу называть вас просто Уильям?

– Вы окажете мне честь, дорогой сэр.

– Отлично, итак, Уильям, Вильям, Вилли, я всего лишь хотел поговорить о вашем творчестве и сопутствующем ему…

– О каком творчестве речь, наивный сэр? – искренне удивился мужчина, разрешивший называть себя по имени. – Я вовсе не пишу стихов и пьес, в мою задачу входит лишь постановка их в старом добром «Глобусе».

– Минуточку, но как же, на афишах указано…

– Это мой собственный театр, милостивый сэр. Театр Шекспира, значит, все пьесы, которые здесь идут, можно назвать шекспировскими. Таковы британские традиции, все так поступают. В чём суть претензий? – искренне удивился он.

Я на минуточку сбился с дыхания. Вильям Шекспир ничего не отрицал и абсолютно не выглядел тщеславным лжецом или прожжённым махинатором. Как по мне, так максимум усталым и невыспавшимся человеком, но кто я такой, чтобы его судить.

– Но… но вы… разве вы не претендуете на авторство этих пьес?

– Каких именно, любезный сэр? Из классики мы ставим древних греков Софокла и Ксенофонта, на Рождество библейские вертепы, из современников Марло, лорда Бэкона, иногда даже фривольные французские комедии с собаками. Поверьте, публика-дура идёт на спектакль, а не на автора. Чем ещё я могу вам помочь, драгоценный сэр?

– Ну, вообще-то я экзорцист. Так что скорее вы нуждаетесь в моей помощи.

– Думаете, за расписными кулисами живёт дьявол? Милейший сэр, неужели вы из тех религиозных кликуш, что хотят запретить театр?!

– Разумеется, нет. Цель моего визита всего лишь изгнание мелких демонов, в частности беса тщеславия.

– Из кого?

– Из вас.

– Да не смешите меня, весёлый сэр, я же просто скромняга! Живу на подмостках, ем вместе с актёрами, тружусь, как плотник, сдаю костюмы в аренду и не мыслю о какой-то там славе.

Этого я уже стерпеть не мог. Он не врал, он говорил мне в лицо то, что думал, и единственный способ не выглядеть идиотом был очевиден. Уверен, вы сделали бы то же самое.

Дабы сохранить лицо, я довольно кратко, в течение получаса, изложил ему всю его будущую жизнь с перечислением пьес и регалий, как нас учили в университете.

Я рассказал ему, что имя Шекспира будет греметь по всему миру, образы Гамлета, Отелло, Ромео и Джульетты станут нарицательными, его стихами будут признаваться в любви целые поколения юношей и девушек из самых разных стран, его сонеты перепечатают на тысячи языков, и лучшими, несомненно, являются переводы Маршака и Пастернака. Не будет театра, не поставившего хотя бы раз хоть одно из его бессмертных творений. Его именем будут называть литературные премии, улицы и площади. Да я сам лично, как бывший гот, едва ли не наизусть помню сцену смерти двух влюблённых в Вероне! И, кстати, там, в арке у дома Джульетты, все стены до потолка обклеены записками о счастье, и все верят, что бронзовая скульптура героини трагедии дарит удачу в любви каждому, кто коснётся её левой груди, которая натёрта так, что аж горит!

Господи боже, как он меня слушал. Как Гесс меня слушал…

– Великолепный сэр, – с чувством и дрожащим от слёз голосом Шекспир потряс мою руку, – небеса свидетельствуют, я вижу, что все ваши слова продиктованы добрым сердцем и искренней любовью к театру. Я выпишу вам пропуск на все спектакли «Глобуса»! Кстати, вы умеете писать?

– Э-э… да.

– А я нет. Так что пропуск пишите вы, а я только поставлю внизу свою подпись.

Вдвоём мы быстро состряпали эту бумагу, он вывел коряво William Shakespeare и ещё раз обнял меня на прощанье, вежливо выставляя вон:

– Если договоритесь о наших гастролях у вас в Эдинбурге, я плачу три процента с выручки. Это щедрое предложение, сладкоголосый сэр! А теперь мне надо заняться цифрами, эти актёришки так прожорливы, вы не представляете, они всё время пьют и жрут, нудят и скулят, ни ума, ни таланта, поубивал бы их всех к чёртовой матери, честное слово! Но, увы, какой театр без актёров…

В общем, я и сам толком не заметил, как оказался на улице. Верный пёс держался у правого колена. В наступающих сумерках на нас довольно неблагожелательно поглядывали разные уличные типы, но один лишь вид грозного «ирландского волкодава» удерживал любого урку на почтительном расстоянии.

– Итак, друг мой, – задумчиво начал я, ещё не решив, к кому, собственно, обращаюсь. – К моему глубокому стыду и разочарованию, должен признать, что Уильям Шекспир обычный режиссёр-импресарио, возможно, не лучший актёр, но вполне себе трудоспособный организатор. Так сказать, менеджер среднего звена. Никакого беса тщеславия у него нет. Нас кинули сюда неизвестно зачем. Декарт мне в печень, да он до сих пор подписывается на родном языке печатными буквами!

– Домой? – с надеждой поднял морду доберман.

– Домой, конечно, но сначала сдадим отчёт милой девушке Марте.

– Да! Да, хочу опять к ней! Она обнимается, она уже любит собаченек. Я её два раза лизь! А она меня в лоб чмок! Она хорошая. Лапку ей дам, вдруг у неё есть вкусняшки? Все красивые девушки должны носить в кармане вкусняшки для собаченек, да?

В этот момент из ближайшей подворотни вышли четыре подозрительных тени. Судя по тусклому блеску стали, с ножами в руках. Гесс предупреждающе зарычал, но я решил не обострять ситуацию, поэтому просто достал из-за пазухи игральную карту.

– Не заводись, приятель. Давай удивим их.

Надеюсь, уличные грабители испытали некоторый шок, когда собака и человек вдруг исчезли на ровном месте. А мы перенеслись прямо в белый коридор, где на лавочке ожидали своей очереди двое бесогонов – современно одетый дедушка в модной джинсе и татуировках, а рядом молодой лейтенант НКВД сталинских времен.

– Добрый день, – кивнул я.

– О, молодые люди, Тео и Гесс, если не ошибаюсь, – бодро вскочил нам навстречу старичок. – Те самые, что отомстили за белорусов. Похвально, весьма похвально!

– Хоть и неодобряемо начальством, – поддержал энкавэдэшник, протягивая нам ладонь. – Но бесогоны такое ценят. Если вас приставят к стенке, мы тоже не смолчим. Ответка всегда прилетит.

– Следующий.

– Рад был знакомству, жаль не успел представиться и поболтать, – поклонился старичок. – Удачи всем вам!

– Хороший дед, – пробормотал парень, не сводя взгляда с белой двери. – Говорят, столько бесов завалил, что теперь и они на него охоту открыли. Мог бы на пенсии сидеть, но адреналина не хватает, сам нарывается.

– Понимаю, встречал таких.

– И я встречал, только они обычно долго не живут.

Мне на секундочку вспомнились пылающие горы, вертолёты, плюющие огнём, грохот выстрелов и совет старослужащих: «Прикажут, иди. Но сам первым не вызывайся». Потом я не раз своими глазами видел, как приносили этих добровольцев, иногда по частям…

– Следующий.

– Бывай, братишка. Собаку погладить можно?

– Не рекомендую.

– Понял. – Энкавэдэшник поправил фуражку, без обид козырнул нам с Гессом и скрылся за дверью.

– Он хотел меня погладить.

– Угу.

– А ты не дал. Пусть бы гладил мой зад. Почему? Есть причина?

– Ещё скажи, что я ревную.

Доберман склонил голову набок и свёл жёлтые брови в глубоком раздумье о том, что же такое ревность и с чем её едят. Я-то отлично знал, но вмешиваться с объяснениями не спешил, пусть сам для себя определится. Ему полезно думать.

На деле-то общеизвестно, что домашние животные вполне себе испытывают такие же человеческие чувства, поэтому легко обижаются, ревнуют, скучают, радуются встрече, голодают в разлуке, переживают за нас и за себя. Если уж они не братья наши меньшие, то…

Тогда я даже не знаю, есть ли у нас ещё хоть какая-то родня на этой планете.

– Следующи-и-ий!!! – буквально взорвались динамики, так что мы оба, не сговариваясь, подпрыгнули едва ли не до потолка.

– П-по-моему, она больше не любит собаченек.

– Она, походу, вообще никого из нас не любит, – мрачно подтвердил я. – Не понимаю только, с чего вдруг?

– Давай не пойдём. – Гесс обнял мою ногу передними лапами, повиснув на ней, как гиря в сорок кило.

– Я вам не пойду, – угрожающе выдохнули динамики. – Следующий, вашу ж мать!

– Она знает мою маму?

– Гесс, это фигура речи. Не заморачивайся, идём.

– Я её лизь?

– Если она тебя не кусь.

Мой пёс крепко задумался, поэтому мне пришлось взять его за ошейник и практически волочь до самых дверей. Он не особо упирался, скользя на заднице, как на санках, но всё равно чисто из принципа скрёб когтями по дорогому ламинату.

Сказать, что Марта была слегка раздражена, примерно то же, что назвать извержение Везувия переменной облачностью. Она орала, она кидалась в нас всем, что было на столе (за исключением ноутбука), она материлась, как новгородский извозчик конца девятнадцатого века, она угрожала нам обоим увольнением, пытками, кастрацией, убийством на месте с отягчающими. И самое смешное знаете что?

– В чём кипиш? – тихо шепнул мне на ухо доберман, когда мы в обнимку лежали под компьютерным столом, вокруг которого топали сто пятьсот разъярённых фурий, пытаясь пнуть нас туфлями на шпильках.

– Я немного переборщил с Шекспиром.

– А что не так? Там же не было беса тщеславия!

– Ну, теперь, похоже, есть.

По факту, конечно, бес там и раньше был.

Но, видимо, очень маленький, слабый и абсолютно никчёмный. А я, как вы поняли, своими рассказами о грядущей славе прямо-таки раскормил этого рогатого микроба до размеров слона. Теперь у знаменитого английского драматурга такой огромный бес тщеславия, что справиться с ним не под силу ни одному бесогону. Даже самому наикрутейшему!

Системе придётся посылать сводную бригаду из трёх-четырёх специалистов. И то не факт, что ребята справятся. Всё из-за моего завышенного самомнения, банальной тупости и нежелания исполнять приказ, строго следуя каждой прописной букве.

– Самое простое задание, самый маленький бес… Да я вас собственными руками удушу! И норм, пусть потом хоть увольняют!

Мы успели переглянуться, мысленно попрощаться друг с другом, а потом резко выкатились под ноги Марте.

– Лизь тебя в нос! – заявил доберман, и, пока бедняжка вытирала обслюнявленный носик, я успел хлопнуть ладонью по карте.

Всё. Мы в домике!

В смысле у себя дома. Отец Пафнутий бросил на нас равнодушный взгляд из-под очков, но не оторвался от чтения очередной книги дьякона Кураева. Дрессированный бес (если можно так выразиться) мыл посуду в тазике с горячей водой. Мирная, спокойная, уютная жизнь.

В ушах ещё стоял неслабый звон похоронных колоколов отзвука голоса милой рыжей девушки, которая мне очень даже нравилась. Как вроде бы и мы ей. До этого момента, уф…

– Чего от вздыхаешь, паря? Вид встрёпанный, ровно тебя в мешке с двадцатью кошками драли, и у Гесса морда подозрительная, лапой от нос прикрывает. Молчишь?

– Не хочу прерывать ваше чтение.

– Дерзишь от святому отцу? – самодовольно хмыкнул батюшка. – Это хорошее от дело, послушание, оно лишь в храме да монастыре уважения-то достойно, а настоящему бесогону без клыков от никак нельзя. Тока дерзи по делу.

– Если по делу, отче, то мы завалили заказ, – опустив голову, признался я.

Доберман встал рядом, виновато поскуливая, но на всякий случай виляя хвостом. То есть тем, что он считает этим словом, но вы меня поняли. Вопреки моим ожиданиям, история нашего дебильного провала по делу сэра Уильяма Шекспира скорее развеселила отца Пафнутия, чем рассердила или раздосадовала.

– От и обломись тебе, Система! Не всё на свете перекроить-то можно, от взять да запросто поменять без спросу. Ибо человек предполагает, а Бог, Он располагает! Как от решил Боженька, что тому Шекспиру тщеславным быть, так нипочём уж человеку-то земному той воли не поменять.

– Не очень вас понимаю. Типа мы всё сделали правильно?

– Задание от провалили, беса махонького не заметили, изгнать-то даже не попытались, да ещё и раздули оного до полного от безобразия. Однако же! Вопреки всему, думается, по гамбургскому-то счёту, от победил ты.

– Гав?

– Оба, – поправился старец. – Вы оба. Взяли от да и победили Систему. А сие не радовать не может. Так что от чего-чего, а ужин вы заслужили. Эй, Анчутка!

– Ваше святейшество? – Из-за кухонной занавески мгновенно высунулась заботливая морда безрогого красавчика.

– А накрывай-ка от на стол. Трапезничать будем.

– Пер фаворе![4] – по-итальянски откликнулся бес.

И буквально через пять минут на столе дымилась большая миска спагетти ручной лепки, посыпанных тёртым сыром, стояли тарелки с соленьями, красиво порезанными соломкой, слегка поджаренный белый хлеб был натёрт чесноком и томатной пастой, а из обычного ледяного самогона с вареньем и мёдом получились две кружки прекрасного коктейля.

Когда мы сели, взяв в руки вилки, наш новый нечистый повар (жутко антинаучное словосочетание) зажёг свечи, встал в дальнем углу, прокашлялся и хорошо поставленным голосом запел:

О-о-о, как красиво на восходе солнца,

О, безмятежен воздух после дрёмы!

Прозрачным светом струится нежность,

Прекрасно утро на восходе солнца-а![5]

Ох, поверьте, за последние полгода меня очень трудно удивить, но сегодняшние посиделки в стиле старого КСП «Торонто», конечно, пробивали дно. Думается, что отец Пафнутий был несомненным авторитетом практически во всех вопросах, но чтобы вот так запросто взять и пристроить к домашнему хозяйству конкретного беса – это всё равно как… Как бы поделикатнее выразиться?..

– Да ешь уже, Федька! За свои-то грехи я от сам и отвечу, что пред Господом, что пред Святым Синодом. И надо сказать от, коктейли-то удались, да?

– Милле грацие[6], – с улыбкой поклонился Анчутка.

Гесс скорчил недоверчивую морду, но от своей порции овощей и рыбы по-неаполитански, тартара из говяжьего фарша со свежим яйцом и ягодами не отказался. При виде полной миски он вообще терял принципиальность. С другой стороны, я точно знаю, что он, будучи образованным псом, с чужих рук, без разрешения, не ест и еду с земли не поднимает.

Да, как ни страшно это звучит, но именно так травят чужих собак «дружелюбные» соседи – куском колбасы с иголками, заботливо положенным у порога. Батюшка об этом знал, он сам дважды убирал такие «подарки», поэтому и воспитывал маленького добермана в терпеливой строгости и отеческом внимании.

Невзирая на общепринятый запрет, православный священник всегда держал собаку дома.

Считается, что собакам место во дворе, в будке, а в доме благословляется иметь кошку. Не буду в очередной раз вдаваться в истоки этого странного суеверия, спорить или дискутировать по этому вопросу. Мы этого касались выше, помните?

Так вот, кошки у нас не было, потому что отец Пафнутий их дважды заводил, но они бесов боятся. А маленький косолапый щенок покорил его сердце, потому что не боялся ничего!

Да, старец уважал храбрость слабого перед сильным. Как я впоследствии узнал (а делился воспоминаниями он постепенно), за многие годы кто только и в какие инстанции не жаловался на мятежного батюшку. Охлобыстин как поп был перед ним просто мимимишным котёнком.

Моего наставника расстригали трижды, два раза в тюрьму сажали на трое суток, штрафовали без счета за административные или общественные правонарушения, раз шесть били кучей в разных тёмных местах, а он ни разу ни на кого даже заявления в милицию не написал.

Отец Пафнутий прощал всех, до кого не мог дотянуться кулаком, а сам снова и снова возвращался к церкви. Не могу сказать, что это был какой-то очень уж прогрессивный образчик современного российского священника, но ведь я и сам никогда не был идеальным учеником, так что в этом смысле мы, пожалуй, вполне нашли друг друга.