Текст книги "Опергуппа в Лукошкине. Трилогия"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)
Глаза боярина круглели, выпучивались, он начал судорожно хватать ртом воздух и, неожиданно схватившись за сердце, рухнул с лавки, задрав ноги вверх.
– Никитушка, – укоризненно сощурилась Яга. – Ты уж полегче как-нибудь… Второго свидетеля теряем…
Нам пришлось обливать его водой. Когда несчастный немного очухался, Яга почти силой влила в него изрядную стопку крепкой клюквенной настойки. Мышкин закашлялся, постучал себя кулаком в грудь и, смахнув выступившие слезы, тихо, но твердо заговорил:
– Не след на меня всех собак вешать… Уж в чем виноват, сам покаюсь, много грехов за плечами, а только чтобы город шамаханцам поганым сдавать – такого не было. Ежели словами горячими бросался, так за то и прощения попрошу, не в себе был, пьян да сердит… Коли можешь, так и прости меня заради Христа. А только теперича всю правду слушай, как на духу. Пишешь? Ну пиши, пиши, я говорить буду. Сундучок с золотом из казны мной ворован был. В первый раз помногу крал, дверь запереть не успел. Что скажу? Моя вина, мне и ответ держать… Грешен и слаб человек перед искусами мирскими… Оно и раньше – таскал помаленьку, да в карман. С царем ли зайдешь – цап тихонько денежку в рукав. С казначеем, с дьяком ли – там червонец, тут два. Совесть имел, без меры не лез, свыше чина не требовал.
– Зачем вам это вообще, Афанасий Федорович? Ведь рано или поздно поймали бы, какой стыд в вашем возрасте…
– То-то и беда, что возраст… Ты мою жену видел? Молода, красива, да глупа и до всего жадная. То платьев ей подавай, то жемчугов, то шелку китайского, то парчи индийской – денежки, они так и летят! Я человек в годах, солидный, степенный, а бабе еще и ласка мужская нужна… Дворовых кобелей хоть кочергой отгоняй! Вот я от греха подальше и отвлекал ее внимание подарками разными…
– Я те отвару травного дам… – неожиданно сжалилась Яга, утирая глаза уголком платочка. – Недельку пей по ложке перед едой – так в ентом деле всех молодых за пояс позатыкаешь. Как отсидишь свое – приходи, не пожалеешь…
– Продолжайте, гражданин. Как вы взяли сундучок, следствию в общих чертах ясно. Но согласно вашим же показаниям для удовлетворения растущих запросов вашей требовательной супруги вполне хватало и некрупных хищений. Почему вы взяли сундук? Даже дураку понятно, что его хватятся…
– Бес попутал.
– Кто?!
– Кто, кто… Говорю же, думный дьяк Филимон, – нахмурился Мышкин, сосредоточенно разглядывая стопку из-под настойки. – Уж и не знаю, как он проведал, что я к казенным деньгам прикладываюсь… А только письмо я от него получил, тайное! Ежели, пишет, не заберу сундучок с деньгами крупными да в указанное место не суну – все как есть царю завтра же и расскажет. Это он с виду такой тихонький, а на деле вона как обернулося… Что ж я мог?
– В этих случаях надо было обратиться в ближайшее отделение милиции. Мы бы устроили засаду, зафиксировали факт шантажа, задержали негодяя с поличным и…
– И Горох башку бы мне срубил с дьяком на пару!
– Ну… Возможно, конечно, но вряд ли. Пока мне удается убеждать его в соблюдении хоть какого-то подобия законности. Нет, разумеется, определенное наказание вы бы понесли, ибо есть за что. Просто до высшей меры не дотянули… Милиция предоставила бы смягчающие вину доказательства, чистосердечное признание, раскаяние, явку с повинной и активное содействие следствию, – мягко объяснил я.
Бывают такие преступники, которых в конце концов просто жалеешь из-за их непроходимой глупости и невозможности еще в школе получить хотя бы зачатки правовых знаний.
– Где перечень с хризопразом?!
– Не ведаю… Перстня царева не брал, не моя вина.
– Кто подделал ключи?
– Кузнец Василий, по моему приказу. Я их в воске оттиснул, да, вишь, узор больно хитрый, пришлось на пару дней с собой забрать. Потом и подбросил сам же…
– Почему сбежали из дома?
– Да не сбегал я. Намедни дьяк заходил, сказал, чтоб у него был, разговор, дескать, есть. Я и пошел.
– О чем говорили?
– Да ни о чем… Не успел войти, как он мне ковшик медку холодного сует. Я, пока шел, взопрел маленько, выпил, сел, и… все! Как меня накрыло, ничего не помню! Пришел в себя уже связанный в порубе, а холоп твой милицейский тряс меня немилосердно. Вот и все…
– Не все. – Я достал из планшетки лист с описанием всего найденного на боярском дворе. – В вашем овине обнаружен тайный люк, под ним комната. В ней большой склад оружия и статуя шамаханского божества – не знаю, как он там точно называется. Из комнаты идет тоннель по направлению к крепостной стене, лопата и кирка брошены на объекте строительства.
– Не ведаю! Вот те крест, сыскной воевода, ни сном ни духом о том не ведаю! – широко перекрестился Мышкин, и Баба Яга кивком подтвердила, что боярин не врет. – Это… это все опять дьяк! Он же, аспид, попросил в овине шестерых богомольцев приютить. Монахи, дескать, из дальних церквей к нам на праздники в честь своих Петра и Павла прибыли. Мне что, сарая божьим людям жалко? Кто ж знал, чем они там заниматься будут…
– Митька! Почему никто из дворовых Мышкиных ничего не говорил о монахах?
– А я знаю? Вы ж меня сами за дьяком бдить отправили, запамятовали, батюшка?
– Не серчай на людей, Никитушка, – сказала бабка, вмешиваясь, как всегда, вовремя и по делу. – Монах, он ведь ровно и не человек, он по-своему живет, мирское его не касаемо. Вот и слуги боярские думали, ты злодеев ловишь, а про богомольцев у них и мыслей-то не было.
– Ладно, понял… я был не прав. Надо учитывать религиозную специфику местных взаимоотношений. Теперь уж чего горячку пороть… Эти «монахи» наверняка сбежали. Значит, мы имели в Лукошкине минимум шесть переодетых шамаханов, а их может оказаться куда больше. Гражданин Мышкин, пока, до выяснения всех обстоятельств дела и проверки ваших показаний, вынужден вас задержать. В царскую темницу не пойдете, можете еще понадобиться здесь. Митяй, отведи подозреваемого в поруб.
– Эх, жизнь моя, копейка медная… – пробормотал боярин, послушно вставая со скамьи. – Сколь дадут-то?
– Суд решит.
– Ну, тогда храни нас Господь… Бабушка, а ты про отвар свой молодильный не забудешь?
Вот так, запутанно, с неожиданными вывертами, и велось все это дело. Пока я не мог похвастаться ничем особенным. Правда, Горох был мной страшно доволен, но, следуя собственным принципам законности и защиты правопорядка, едва не перевешал всех лиц, замешанных в заговоре. Боярина мне удалось отстоять, дьяка искали по всему городу. Согласно докладу стрельцов он вышел из своего дома на заре, но в царском доме так и не появился, а затерялся в базарной толпе. Наверно, почуял за собой слежку и, как опытный шпион, залег на дно. С досады государь лично повелел засыпать подземный ход. Всю столицу перевели на военное положение, а мобильные отряды конных казачков беспрестанно прочесывали близлежащие леса. Жители сел и деревень были предупреждены о возможной опасности, но аж до самых границ государства никаких армий противника обнаружено не было! Ни больших, ни малых… Конечно, два-три десятка шамаханов запросто могли разбежаться по округе, прячась по одному. Рано или поздно их найдут, так как менять личины умеют далеко не все, а лишь специально обученные колдуны. Да, пленник успел сказать нам немногое, но, сам того не ведая, выдал очень важную информацию. Если они пользуются такой терминологией, как «солдат», «провокация» и «кадровый офицер», то наверняка их военная машина гораздо более совершенна, чем нам кажется. Я бы смело предположил наличие хорошо подготовленной военной разведки. Отсюда следует логичный вывод – с ними будет очень непросто справиться.
Как обнаружить шамахана, принявшего личину честного гражданина? Баба Яга утверждает, что они не могут избавиться от предательского хвоста. А от рогов могут? Надо уточнить… С другой стороны, не можем же мы обязать все население столицы снимать штаны и задирать юбки при проведении милицейских рейдов! Да меня разорвут за одно такое предположение. Теперь-то понятно, почему был украден перстень, позволяющий видеть шамахана под любой личиной. Если у покойного Тюри его не обнаружилось, а задержанный Мышкин его не крал, то круг подозреваемых сужается до предела. Необходимо срочно отыскать дьяка Филимона! А-а… пустая трата времени. Шамахан давно сменил личину дьяка на более безопасную и преспокойно разгуливает по городу вместе с «липовыми» богомольцами. Если Яга не придумает, как их отличать, – мы здорово сядем в лужу. Мне не оставалось ничего иного, как доверить судьбу следствия длинноносой бабке с темным прошлым… Пока она мудрила у себя в комнатке, я направился к царю. Митька увязался следом, и я не видел причины оставлять его дома. По дороге он развлекал меня деревенскими сплетнями из своей родной Подберезовики:
– …В ту пору у соседей гулянка была на дворе, но Ромка как Жульку-то увидел, так и обомлел весь! Влюбился, значит, по уши с первого взгляда. Оно бы и ничего, так ведь девка-то в его тоже сразу втюрилась. Народ вокруг пляшет да поет, а они стоят столбом, рук не разнимая, и только в глаза друг другу смотрят. Однако же где гулянка, там и пьянка. У Жульки брат был родной, Васькой звали, а по прозвищу Кот. Вот и стал он задирать Ромкиного дружка, слово за слово, отошли в сторонку, начали кулаками махать. Дружок-то на землю бух, да прямиком башкой об камушек. Ромка как увидел, не стерпел, ну и дал этому Ваське Коту промеж глаз. Да, видать, силу он не рассчитал – так на месте и убил! Опосля такого о какой женитьбе речь?! Там же два села поднялись – Сморчково и Курякино, чуть за дреколья не берутся, мы с Подберезовки все бегали смотреть, чья возьмет. Ужо Ромка не выдержал, побежал к Жулькиным родителям виниться, по дороге принял хмельного для храбрости, да на солнышке и уморился. Прилег поперек дороги, спит себе потихонечку. А Жулька от папки-мамки сбежала, и к милому, а там хоть трава не расти! Глядь, он, любезный, лежит себе в лежку, ручки-ножки раскинул, не храпит только… Ну а девка, ясное дело, дура! Волос длинный, ум короткий, решила, что помер сердечный друг, и на своем же поясе удавилась на ближайшей березе. Висит, сиротинушка, а ветер ее раскачивает, отчего ветка и поскрипывает. От того скрипу у Ромки-то сон весь, как есть, пропал! Продрал он глазоньки, а как увидел…
– Все! – не выдержал я. – Кончай лепить горбатого. Вруливает мне классическую драму Шекспира, как бытовую деревенскую историю о несчастной любви. Хватит врать, поимей совесть.
– За что напраслиной обижаешь, воевода-батюшка?! – аж покраснел разом огорчившийся Митяй. – У нас это все было, под Лукошкином, а твого Шекспиру мы и слыхом не слыхивали. Он и сам, видать, жулье отпетое… Такое печальное повествование у наших спер!
– Это Шекспир-то?!
– А то кто ж? Деревенских все норовят облапошить.
Мы бы спорили вплоть до царского терема, но откуда-то из переулочков кожевенного ряда выбежала зареванная девчушка и рухнула мне в ноги, старательно обнимая сапоги. От неожиданности я едва не отпрыгнул, а потом крайне деликатно попытался оторвать ее от себя, чтобы выяснить, в чем, собственно дело.
– Помоги! Помоги, сыскной воевода! Батюшку моего на пустыре за сараями грабят.
– Девочка…
– Помоги-и-и-и!…
– Митька! Отдери ее от сапога, я шагу ступить не могу! Вот так… Все, все, милая, не надо плакать – дядя милиционер уже спешит к твоему папе. Куда идти-то, покажешь?
Мелкая рева серьезно кивнула и вновь бросилась в бега. Мы – за ней. Миновали избы, сараи, овины, заборы, петляя какими-то закоулками, пока действительно не выбежали на поросший бурьяном пятачок, размером не больше боксерского ринга. Там никого не было… Должен честно признать, что в то время я несколько ослабил бдительность. В такие детские засады попадают лишь зеленые новички. Когда за нашими спинами раздались осторожные шаги, я окончательно понял, чем это пахнет.
Со всех сторон нас окружали высоченные заборы и бревенчатые стены. Единственный выход в переулочек закупоривали шестеро нищих в драных лохмотьях с костылями и посохами. Девочка бодро протолкнулась за их спины, фыркнула, показала нам язык, после чего преспокойненько смылась.
– Вот мы и встретились, участковый, – злорадно процедил сквозь зубы самый высокий.
Он приподнял свой костыль, на что-то нажал, раздался щелчок, дубовое древко удлинилось узким клинком, аж на две моих ладони. Остальные шестеро, как по команде, двинулись на нас, медленно обходя с флангов. Заблестели ножи, кастеты, завязанные в узел цепи. Я еще подумал, как прав был царь Горох, посылая мне в подарок боевую саблю. Которую я, конечно же, тут же повесил на гвоздик в спальне…
– Батюшка, Никита Иванович…
– А? Что? Извини, задумался…
– Ничего, не извольте беспокоиться, я тока спросить хотел, как же мы их в поруб посадим? Не поместятся ведь…
Я посмотрел на него как на идиота, но Митьку, похоже, и вправду волновал лишь этот вопрос.
– В поруб-то шестерых сразу не запихаешь, разве в два этажа укладывать. Может, половину в пыточный приказ отвести?
Нищие замерли за пару шагов от нас, напряженно вслушиваясь в безмятежную болтовню моего напарника. Как я уже упоминал, Митька был двухметрового роста с косой саженью в плечах, и хотя не отличался такой рельефной проработкой мышц, как легендарный Шварценеггер, но запросто мог бы замесить его на пирожки.
– Эй, деревенщина! Вали отсюда, чтобы духу твоего здесь не было, нам нужен только участковый, – неуверенно предложил высокий.
– Ну да… Я уйду, а вы тут песни петь начнете! Не позволю управление милиции без головы оставить. Посторонись, батюшка сыскной воевода, у меня руки чешутся! – С этими словами Митяй небрежным движением оторвал от забора толстенькую неструганую доску, и началось…
Нет, я не вмешивался. Отошел в уголок и наблюдал, как он их гоняет. Посмотреть было на что. Доска свистела пропеллером, издавая чмокающий звук при каждом попадании. Митька только приговаривал:
– Я вам покажу, убогие, как милицию не уважать!
Нищие попались не из трусливых и действовали с хваткой опытных головорезов, но исход битвы был предрешен. Самым последним упал тот высокий тип, что на меня наезжал. Он уже пытался удрать, когда неумолимая доска с треском переломилась о его голову. Мы осмотрели тела. Все шестеро оказались живы, хотя и с различными степенями увечья. Что ж… если впредь захотят вновь изображать калек, то теперь у них это получится гораздо реалистичнее.
– Вяжи их, напарник! – попросил я разгоряченного Митяя. – От лица царя Гороха и себя лично объявляю тебе очередную благодарность! Обязательно сообщу о твоем поступке государю и представлю к награждению медалью «За отвагу».
– Рад стараться, воевода-батюшка! – восторженно рявкнул он, скручивая бессознательным жертвам руки за спиной их же поясами.
– Где ты научился так драться? – полюбопытствовал я. – Мне только в кино доводилось видеть, как один побеждает шестерых.
– Дык… что ж тут особенного! – засмущался парень. – Дубьем махать мы привычные. Можно сказать, с детства этому делу обучены. У нас ведь как… деревенька маленькая, до столицы далеко, до лесу близко. Летом ишо ничего, а вот как зима, так совсем туго. Прижмет из избы выйти по нужде, ну и сразу с собой два кола и берешь. Один в снег воткнешь да за него держишься, а другим – волков отгоняешь. Они с голоду прямо так и шастают. Да и мороз крепок – не будешь двигаться – все свое добро как есть отморозишь! Вот я колом махать и выучился…
Да уж, наплел так наплел. Прямо какой-то научный фантаст…. Кто его разберет, где тут правда, а где лапша на уши? Гадать бесполезно, оставалось лишь поправить фуражку на голове и сохранять серьезное выражение лица.
– А теперь давай бегом за стрельцами. Я посторожу здесь. Ты ориентируешься в этих поворотах?
– Ори-еы… чего?
– Я имею в виду, ты сможешь найти дорогу назад? Мы столько плутали в этих грязных закоулках…
– Не извольте беспокоиться, Никита Иванович. Дорогу мы завсегда отыщем, и стрельцов на подмогу я вам мигом доставлю, одна нога здесь, другая уже там.
Молодца словно ветром сдуло. Я еще раз внимательно осмотрел валявшееся оружие нападавших. На ножах и кастетах оказались уже знакомые мне характерные зазубрины. Снимать с кого-нибудь штаны для более точного экспертного заключения как-то не хотелось… Я и без того был уверен, что это те самые шамаханы с мышкинского подворья.
– А вот и мы, батюшка участковый! Бежали борзо, как псы охотничьи. Вон цельный десяток стрельцов с базару привел, все при оружии и приказов ожидать изволют с готовностью! Весь город так и бурлит, все ищут шамаханов беззаконных. По деревням разъезды царские шастают, на стенах охрана удвоена, бояре дружины со своих дворов под копье ставят, горожане ополчение собирают. Не пожалеем живота за Отечество!
– Болтун… Хватит орать. Эй, ребята, берите всех шестерых и кидайте в пыточную. Кому надо, окажите первую помощь, тут у некоторых явно кости переломаны.
– Слушаемся, сыскной воевода! А кто енти калеки перехожие?
– Те самые шамаханы, которых вы ищете.
Я показал зазубренное оружие. Стрельцы удивленно закивали, поплевали на ладошки и похватали пленников в охапку. Диверсанты были не в том состоянии, чтобы оказать хоть какое-то сопротивление. Из тупика мы вышли все вместе: стрельцам – в пыточный приказ, нам – к царю Гороху, в общем, по дороге.
– Никита Иванович, а чего нам от государя-то надобно?
– Обсудить меры взаимодействия милиции и внутренних войск по отражению шамаханского нашествия.
– Ой, чей-то я не понял! Рази дело наше еще не закончено? Город во всеоружии, подземные ходы позасыпаны, шестерых «богомольцев» мы своими руками похватали, золото царю вернули, боярина нашли, дьяк Филимон тоже, поди, не скроется – его вина для всех яснее ясного. Мы свою службу справили, дальше государев суд пущай дело принимает.
– Не торопись, Митька, не торопись… Все это, конечно, очень хорошо. Базы, склады, ходы мы накрыли, мелкую сошку тоже взяли, а вот до корней так и не добрались. Уж не думаешь ли ты, что думный дьякон Филимон стоит во главе всей этой мафии? Он скандалист и зануда, доносчик и педант, ханжа и лицемер, но… заговорщик? Да чтоб он сумел хоть спланировать что-нибудь посерьезнее дешевой анонимки!
– Дак и я о том же толкую! – горячо поддержал Митяй. – Не дьяк то, а шамахан поганый в его личине.
– Согласен, но ведь и это доказательств требует. Повторяю, весь сыр-бор с шантажом боярина Мышкина и кражей злополучного сундучка был затеян лишь с одной целью – отвлечь внимание от исчезновения золотого перстня с хризопразом. Об этом я и хочу поговорить с царем. Либо мы объединим усилия и возьмем главарей банды, либо заговоры будут расти как грибы, пока одна из диверсий не увенчается успехом. Так что не спеши трубить победу…
– Понял, воевода-батюшка, – задумчиво признал он. – Наша служба и опасна, и трудна…
– Точно. Эй, это я тебе говорил?
– Никак нет, сам придумал… А что не так?
– Да нет… все нормально, просто… воспоминания.
У ворот в царский терем действительно расхаживала удвоенная охрана. Стрельцов, волокущих пленников, встречали приветственными криками. Мне было сказано, что государь ждет еще с вечера, все предупреждены, препятствий чинить не будут, пропуск выписывать тоже не надо. Горох встретил меня в тронном зале, с самым довольным видом прогуливаясь от окна к окну. Парчовое царское одеяние он сменил на парадно-выходной мундир стрельцов, на лавке в углу были разложены боевые доспехи. С хорошим бронежилетом, конечно, не сравнишь, но отделка очень богатая, повсюду золото, серебро, драгоценные камни. Кованый шлем украшен тонкой резьбой и разноцветной эмалью, а уж чего стоила сабля… Думаю, в моем мире на нее можно было бы обменять небольшой самолет. Любой музей отдал бы не менее половины своих фондов за право выставить такую игрушку. Про частных коллекционеров и говорить нечего…
– Любуешься?
– Да, – честно признал я. – Не знаю, чего она стоит в бою, но как произведение искусства…
– А с государем поздороваться не хочешь?! – неожиданно громко рявкнул Горох. Я смутился. – Ладно, ладно, не красней, аки девица невинная. В военное время можешь иногда субординацию нарушать, но в иные дни… Не гневи Бога, участковый, забудешь, к кому пришел, – на кол посажу!
– Извините, ваше величество, – покаялся я. – Сколько событий, весь день на ногах. Сплошные нервы…
– Плюнули и забыли! – милостиво кивнул отходчивый государь. – Война на носу… Ох и люблю же я энто дело! Почитай, уже годка два никто к нам носу не сует. Скукотища страшная.
– Цивилизованные люди борются за мир во всем мире, а вы?
– Я тоже за мир. За него и бьюсь с врагами погаными. Буквально что ни день, то и бьюсь! Нешто ты думаешь, все энти поганцы иноземные нас в покое оставят?
– Вообще-то не думаю… – вынужденно согласился я. – Сколько помню историю Древней Руси, мы всегда с кем-то воевали. То с татарами, то с литовцами, то с немцами, то с поляками, а уж всяких там печенегов или половцев – как вшей надоедливых били, с завидной регулярностью…
– Точно. А ты у нас, оказывается, еще и истории обучен? – порадовался за меня царь. – Люблю поговорить с образованным человеком… Давай садись, я прикажу, чтобы нам сюда медку подали по ковшичку, пряников на закуску… Так ты мне обстоятельно все доложишь, уговорил?
– Конечно, уговаривать вы умеете. Но предупреждаю – я на службе, мне пить нельзя!
– Даже когда тебе сам царь наливает? – ужаснулся Горох. – Слышь, Никитка, а ты вообще меня уважаешь?
– Ни-икит… Никит-т-тушка, спой еще раз про этих… Ну, где: «А ишо на наших женщин позарился! Стра-а-ашных, аж жуть…»
– Запросто, – охотно согласился я, усердно пытаясь поймать падающие с колен гусли.
Хреновая замена гитаре, должен вам заметить, господа… С другой стороны, попытки сбацать Высоцкого на балалайке вообще ни к чему не привели. То ли расстроенная она, то ли струн маловато, то ли трех «блатных» аккордов недостаточно… Извиняемся! Консерваториев не кончали!
А когда мужик иль воин
Попадал в дремучий лес,
Кто с тоски, кто с перепою,
А кто сдуру в чащу лез.
По причине попадали,
Без причины ли -
Только всех их и видали,
Словно сгинули…
– Стра-а-ашна, аж жуть! – с пьяной радостью подхватил царь Горох.
Эх, пропадай моя телега – шестисотый «мерседес»! Хмельной резкий мед оказался такой коварной штукой. Языки у нас почти не заплетались, в голове приятно шумело, а вот встать на ноги и запросто пройтись по досочке – не мог ни один. Государь скинул кафтан и сапоги, восседал на скамье на босу ногу. Корона так залихватски сдвинулась набекрень, что держалась на одном ухе. Я тоже снял фуражку, китель и здорово ослабил галстук. Нам обоим было хорошо. Доклад о делах я успел сделать раньше, кажется… Нет, нет, точно рассказал!
– Голова ты у меня, с-сыскной воевода… Такой завыгор… тьфу! Заговор раскрыл! Награжу я тебя! Боярской шапкой пожалую, именье дам и… эту… женю я тебя, вот!
– Не надо! – твердо ответил я.
– Пчму? У тебя шапка боярская… высокая, бобровая, теплая – есть?
– Нет!
– А именье? Недвижимость хоть какая есть?
– Нет, и не надо! – уперся я.
Горох надулся, расстроился. Пару минут он обжигал меня самыми грозными взглядами, потом хлюпнул носом, собственноручно наполнил наши ковши и пододвинул мне:
– Свинья ты неблагодарная! Вот ты кто… Хоть бы уважение проявил государю. Царь ведь я! И не мухомор тебе в рыло тыкаю… забочусь ведь, как отец родной!
– Ну… не надо… я ощ-щень ценю ваше расположение…
– Врешь! Не ценишь!
– Да ценю же, ценю…
– Опять врешь! А ценишь – так женись!
– Зачем мне это! – несколько разгорячился я, но его благоволения меня достали. – Что за постоянная идея фикс?! Каждый наш задушевный разговор заканчивается угрозой свадьбы! Да, насмотрелся я на ваших боярских дочерей. У всех рост – с хорошую каланчу, в плечах, как «зеленые береты», бедром зашибить может, грудь колесом, едва сарафан не лопается, а глаза добрые, добрые, как у коровы… и мозгов в той же пропорции.
– Ну, так и… какого рожна тебе еще от бабы и надоть?
– Вам этого не объяснишь…
– Да уж ты объясни, снизойди к нам, убогим! – опять ударился в пьяную обиду государь, а что я мог ему объяснить? Что еще не забыл ту, из другого мира? Что невольно ищу девушку, хоть чуть-чуть напоминающую мне Наташу? Нет… по совести говоря, активными поисками я пока не занимался. Но это… это моя личная жизнь!
– Ладно, твое величество, будь по-вашему. Только объясните мне, Христа ради, зачем вам непременно нужно меня женить?
– Положено мне, и не мной придумано! – наставительно поднял палец царь. – Ишо выпьешь? Нет?… Ну, как хошь. Тады я тоже не буду. Че я, алкаш какой, в одиночку выпивать?
– Не отв-ле-кайтесь от темы, – напомнил я.
Мы с ним хорошо сидели, если не пытаться вставать, то даже очень хорошо. В словах спотыкались редко и не настолько, чтобы исказить основную мысль. Так что… в смысле, все нормально, да?
– Так вот че я тебе сказать-то хотел… Цари, они… мы?… Мы ж не для себя живем – для блага государства! Я за землю эту, за столицу, да за любое сельцо малое – живота своего не пожалею! Веришь?
– Верю.
– Правиль-н-но. О ком царь в первую очередь думать должон? О людях! Только о них и пекусь денно и нощно… У царя сердце большое, ума палата, рука твердая. А только как одному державой управлять? Без слуг верных никак нельзя…
– Понял, допетрил, усек. – Мне показалось, я правильно уловил, куда он клонит. – В соответствии со средневековыми традициями вы даруете мне землю, титул и супругу, чтобы навсегда привязать меня к Лукошкину с материальной и семейной точки зрения.
– Голова! – удовлетворенно крякнул царь Горох. – Вот ведь, я ж говорил – голова… Ничего ему рассусоливать не надо, сам дойдет. Размешает, полной ложкой зачерпнет, да и в рот! Пойми. Мне же перед прочими боярами неудобно… должность у тебя эвон кака высока! А своего ничего нет: ни дома, ни детей, ни плетей… Непорядок это. Любая птица за свое гнездо насмерть стоять будет. А тем, кто от добра да женитьбы бежит, – веры нет! Попомни мои слова.
Через насколько минут нас прервали. Вошедшие стрельцы доложили о поимке дьяка Филимона. Горох сурово пресек все мои попытки забрать подозреваемого под юрисдикцию милиции, заявив, что сам спустится в пыточную и лично допросит патлатого предателя. Я побрыкался для вида. Но быстро уступил. Упрямство царя по-человечески было, в общем-то, вполне понятным и объяснимым. Наговорившись со мной, под влиянием хмельного меда, его величество тоже вообразил себя Шерлоком Холмсом, решив хоть немножко поиграть в крутого детектива. Мешать ему в этом невинном развлечении наверняка было бы небезопасно. Поэтому мне пришлось удовольствоваться милостивым соизволением забрать дьяка попозднее вечером. С тем я и отправился восвояси. Митька встретил меня на внутреннем дворе:
– Никита Иванович, а вы новость новую слышали? Дьяка-то, Филимона, на базаре ярыжки сцапали.
– Да ну? – притворно удивился я.
– Христом Богом клянусь, что не вру! При мне его стрельцы в пыточную поволокли, а он все вопил, сердечный: «Не я энто! Не я! Оговорили меня! Вот ужо узнает государь про вас, аспидов!»
– Государь узнает… Он как раз в пыточную направлялся, решил опытного следователя поизображать. Небось еще и протокол писать будет, – пренебрежительно фыркнул я, но, запнувшись за какой-то невзрачный бугорок, едва не растянулся в полный рост. – Слушай-ка, а нельзя ли здесь раздобыть какую-нибудь тележку? Что-то меня качает.
– Ох ты ж, пресвятые угодники! – разом обеспокоился верный Митька. – Да вы не заболели, часом? Жару нет? В озноб не бросает? Стой-ка тут, воевода-батюшка, а я уж мигом…
Пока он бегал туда-сюда, мне вспомнились слова Гороха. Во многом он был прав. Самое главное, пожалуй, то, что я и в правду не имею никаких гарантий возвращения домой в Москву. Здесь есть жилье. Привычная работа, возможность карьеры, друзья… Рано или поздно действительно придется обзаводиться своим домом. Ладно. Это пусть. Боярский титул мне близко не нужен – не хочу сидеть вроде депутатов в царской палате и давать мудрые советы, тихо прея под высокой бобровой шапкой. И жену я себе буду выбирать сам. Если вообще когда-нибудь выберу… Но сам!
– Вот она, воевода батюшка! – радостно заорал в самое ухо мой заботливый напарник.
– Кто?! О… черт тебя возьми, Митька, я же так оглохнуть могу…
– Телег на конюшне сейчас нет. Все в разъездах. Карету государеву не дают, а вот лошадку смирненькую раздобыл. Вы уж извольте в седельце садиться да ни о чем не беспокоиться. Я ее под узду возьму, так не спеша до дому и доедем…
Я позволил ему помочь усадить меня в седло. Ноги были как ватные, спать хотелось страшно. Мерная поступь немолодой кобылы тихо убаюкивала. Наверно, Митька тихо-мирно довез меня до Яги, не знаю… я спал. Сон был короткий, обрывочный и дурацкий. Вроде бы сижу я у нашего майора на дне рождения, стол, выпивка, веселье наиполнейшее, его жена тост произносит, а тут раскрывается дверь и входит в комнату еще один наш майор со своей женой. В смысле, тот же самый, наш! Двойники! Мы все за столом, естественно, ахнули… А они, спокойненько так, проходят за стол, садятся напротив, лицо в лицо, опрокидывают по рюмашке и вроде все путем… Все уже почему-то считают совершенно нормальным, что наш начальник с женой на пару раздвоился – придумали же! Все пьют-гуляют…
Из сновидения меня вывел ласковый, но неумолимый бас напарника:
– Не пущу! Не пущу я вас, бабуля, и не упрашивайте…
– Да я тебя, ирода долговязого, упрашивать-то не больно буду! Вот сей же час превращу в гуся красноносого да наутро подам Никите Ивановичу в печеном виде с яблоками.
– Все одно – не пущу! Пусть я за верность свою да преданность в печь на закуску засунут буду, зато никто не скажет, что Митька из Подберезовки свой боевой пост оставил, батюшку сыскного воеводу разбудить позволил и Отечество перед потомками осрамил!
– Пусти, болтун несносный… Неча ему спать-ночевать, когда Родина в опасности! А ну, не дури, Митяй, не дури – пусти меня пред очи его ясные участковые…
– Да какие ж они ясные, коль воевода вдвоем с самим царем полбочонка меда хмельного за беседой сердечной уговорили? Не могу я его будить! Это… как его бишь… человеколюбие не позволяет. Я бы и рад уступить старой женщине, ан – оно не позволяет!
– Последний раз прошу по-хорошему…
– А мне теперь все одно пропадать, колдуй хоть в гуся, хоть в порося, тока Никите Ивановичу скажи, что стоял, мол, Митька на посту, аки скала незыблемая, аки… аф?! Тяф, тяф, тяф!
Тут уж я, естественно, вскочил на ноги. Когда, накинув на голые плечи китель и пытаясь нахлобучить фуражку на распухшую голову, я распахнул дверь… у порога сидел крохотный щенок с яркими синими глазами. Обычная беспородная дворняга. Над ним возвышалась раскрасневшаяся от споров Баба Яга.
