Текст книги "Опергуппа в Лукошкине. Трилогия"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)
– Тьфу! Да типун тебе на язык, сыскной воевода! – Горох отобрал у меня сундук и начал лихорадочно запихивать туда высыпанные бумаги. – Ну нечто у меня совсем головы нет – бабе секретные документы под одеялом раскладывать! Ты все ж таки думай, что говоришь…
Уложив сундучок на место и возвратив полам первозданную целостность, государь суховато попрощался со мной, проводив до двери:
– Прощевай, сыскной воевода. Доклады жду каждый день, не исполнишь дела – сам понимаешь… Не наказать не смогу. Хоть и прежние заслуги помню, а тока я – царь, мне иначе нельзя! Либо чертежи на стол, либо валить тебе лес на каторге, выбирай…
– Мы постараемся… – ровно пообещал я.
Горох встал перед дверью, прислушался и поманил меня пальцем:
– Сейчас я орать начну, ногами топать, а как знак дам, так ты отсель без оглядки беги. Мне еще до вечера надо… ну, погневаться… чтоб не беспокоили.
Я кивнул, в принципе все возможное он мне показал, пара версий на уме есть, попробуем их разрабатывать. Вот только на предмет магии мы не…
– Убью! Запорю!! Обезглавлю!!! Где тут сабля моя острая? Где копье долгомерное? Своими руками на куски изрублю и курам выброшу! И не моли меня о пощаде… Все! Все, участковый, пришла твоя смерть безвременна-а-я!!!
Я напружинил ноги и приготовился к низкому старту, Горох уже поднял руку вверх, и тут…
– Никитушка! Держись, милай, иду-у-у! – Двери вынесло вместе с бедными стрельцами. Грозная, как цунами, Баба Яга бодро шагнула в царские покои мне на выручку! Прыгнув вперед, я закрыл спиной обомлевшего государя… Глаза Яги отсвечивали красным.
– Бабуля, бабуля, все в порядке! Никаких проблем, мы мирно побеседовали.
– Да неужто? – недоверчиво сощурилась моя хозяйка. – Ты не врешь ли мне, Никита? Я ить сама, своими ушами слышала, как тебя здесь смерти лютой предают…
– Э… шутка! – выдавил царь Горох, осторожно высовываясь из-за моей спины. – Чтой-то вы, бабушка, сегодня шуток не понимаете?
Переглянувшись, мы все облегченно выдохнули.
– Раз уж такое дело, давайте поставим дверь на место и все-таки просканируем сундучок на предмет использования магии. Возражений нет? Прошу эксперта пройти вот в этот угол… приступайте.
Домой было решено прогуляться пешочком. Горох предлагал карету и эскорт, но мы отказались. Кое-какие вопросы следовало обсудить на свежем воздухе, без лишних свидетелей, поэтому пошли мы не напрямик, а обходной дорожкой, вдоль речушки со странным названием Пучай. Я выкладывал свое мнение первым.
– Факт исчезновения чертежей приходится признать. Не уверен, что там имела место именно кража, царь все-таки мог их куда-нибудь засунуть и забыть, но пока давайте разработаем версию предполагаемой кражи. Итак, основной вопрос во всех подобных случаях: зачем?
– Да мало ли… – вздохнула Яга. – Может, какому жулью в небе полетать захотелось?
– Обычный вор найдет, что взять из царского терема и кроме чертежей. Не доросли у вас тут еще, чтобы ценную техническую информацию воровать. Тогда встает вопрос о возможном заказчике…
– Так ведь, Никитушка, царь же говорил вроде, что не выгодно энто никому.
– Это по его мнению – невыгодно, а кое-кто считает иначе. И кое-кому эти чертежи нужны просто до зарезу. Я мельком поглядел, что лежит в гороховском тайнике, там та-а-кие секретные документы… Да разведки всех соседних держав заплатили бы сумасшедшие деньги за возможность их перефотографировать! Но ничего из этого не пропало… Вора, если он, конечно, есть, интересовали исключительно чертежи летучего корабля. А что показала экспертиза?
– Обнюхала я все, что могла… – по-простому объяснила бабка. – Колдовства черного не было. Видать, так, по-простому взяли. Замочек без всяких заклинаний, ключом открыли, но кража все ж таки была! Запах от сундучка шел… женский.
– А, ну это не доказательство. Там, как в доме свиданий, все этими ароматами пропахло.
– Не то, Никитушка, – досадливо поморщилась Яга. – Уж чем там царь-государь занимается – его забота, и не нам о том судить. Но запах был… чужой какой-то, не наш, не лукошкинский.
– Хм… отрабатывать версии о всех девицах Гороха будет очень непросто, – призадумался я.
– Так всех и не надо, нам тока бы за последние две неделечки порасспросить.
– Хорошо, бросим на это дело Митьку, его девки любят, он у них за семечками все и разведает.
– А мы с тобой чем руки займем?
– А мы попробуем выяснить, какие из иностранных посольств в стенах столицы ведут сейчас самую активную деятельность и не связаны ли они каким-то образом с представителями местного криминального мира…
– Думаешь средь послов заморских заказчика тайного отыскать?
– По крайней мере, стоит попробовать. Что мы теряем?
Баба Яга согласно кивнула. Терять нам пока действительно нечего. Это в прошлый раз нам даже опомниться не дали, устраивая одно покушение за другим. А сейчас мы мирно гуляли вдоль реки, наслаждаясь последними теплыми денечками. Дело о краже чертежей начиналось как-то лениво и буднично, казалось, что и само расследование соответственно будет спокойным и неторопливым, без особенных эксцессов… Ну все почти так и было, почти…
Крики, песни, смех и музыку мы услышали задолго до того, как свернули к отделению. У наших ворот толпилась куча народу, многие висели на заборе, и все шумно обсуждали все, что происходило внутри. А там, судя по всему, стоял дым коромыслом!
– Че вытворяют, че вытворяют-то, а?! Вот гульба так гульба-а… Отродясь такой срамоты не видели!
– Бабоньки, а моего там не видать? Как ушел с утра за поллитрой в честь крещения, так до сих пор и нет кровопийцы…
– Ох и лихо цыгане пляшут! Бедовый народ! А бабы ихние как юбками трясут, ажно все поджилочки ходуном ходют… А вон, вон одна плечи заголяет!
– Постыдился бы, дедуля! В твои-то годы на заборе сидеть…
– Бабоньки, а моего-то там точно нет?! Он ить, супостат, как примет, так по цыганкам и шарит. Говорит, песни про любовь у них дюже жалостливые… Ну, он придет, я ему сама спою!
– Глянь, православные, как стрельцы пошли… От ить головушки забубенные, и споют, и спляшут, и службу милицейскую справить не постесняются!
– А в центре-то кто?! В бабьем сарафане, сам с каланчу, частушки орет да лаптями грязными во все стороны шарит? Видать, деревенский… городские такую похабщину не поют… Ох и складно выводит, стервец, аж сердце радуется!
Пока мы с Бабой Ягой деликатно проталкивались к воротам, меня догнал сумрачный Еремеев. Видимо, слухи о несанкционированной дискотеке на территории милицейского отделения распространились по городу быстро.
– А куда ж это сыскной воевода спешит?
– Ругаться, видать, что без него начали! Наш Никита Иванович – человек строгий, но справедливый. Вот глянь, щас все песни кончатся, одни крики пойдут, как он все отделение зараз пороть начнет!
– Бабоньки, так там моего-то не показалось? И не надо! Уж коли батюшка участковый всех самолично пороть станет, пусть и моего не обойдет. Все ему, борову ненасытному, наука! Вдругорядь будет и законную жену на гулянки брать…
Тут народ примолк, потому что мы вошли в калиточку. Нас ждали… Пьяный в никакую Митька, обряженный в девичий сарафан и кокошник набекрень, поклонившись до земли, сунул мне под нос тарелку с рюмкой водки и полуобкусанным соленым огурцом. Коварные цыганки поддержали спевшимся многоголосьем:
– Выпьем за Никиту! Никиту дорогого! Свет еще не видел хорошего такого-о! Пей до дна, пей до дна, пей до дна!!!
– Еремеев, – сквозь зубы процедил я, – цыган со двора в шею! Сотрудника Лобова – в вытрезвитель… тьфу!… в смысле в поруб, пока не протрезвеет! Со стрельцами своими сам разберешься…
– Слушаюсь, Никита Иваныч, – глухо буркнул он, махнув рукой своему конвою. Экзекуция была короткой, но действенной. Ругающиеся цыганки вылетали за ворота как пестрые взъерошенные курицы. Между прочим, одну, особо шуструю, Яга поймала уже у нас на кухне. Нахалка пыталась присвоить бабкину шаль… Напрасно, с моей домохозяйкой такие шутки не проходят. Бабуля увеличила ей нос втрое, чтоб не совала куда не надо! Четверо стрельцов, дежуривших при нашем отделении, получили по загривку от командира сотни и были на неделю лишены хлебного довольствия. Народ с забора слезал неохотно, однако, расходясь, повторял, что «сыскной воевода свое слово держит». Черт меня побери, если я и в самом деле обещал им «продолжение концерта вечером», то в этом плане, конечно, не обманул. Из показаний тех служак, что были потрезвее, раскрылась общая картина бессовестного преступления. Оказывается, стрельцы вместе с Митькой доставили с базара аж восемь цыганок. Как уж эти танцовщицы из «Ромэна» ухитрились протащить с собой спиртное – ума не приложу! Наверняка прятали в десятках своих юбок. Я давно подозревал, что у нас на рынках кто-то приторговывает крепчайшим самогоном, а теперь видел его в действии. Короче, после первых же глотков наши сотрудники сдали свои позиции, и пьяный разгул захлестнул все отделение. Держать цыганок здесь смысла не было – шуму не оберешься, а все вещественные доказательства выпиты. Осталось выяснить у Митьки, с чего он вообще к ним прицепился, но это уж когда проспится… Алкогольная зависимость – самая сильная его слабость (если так можно выразиться), но мы с ней боремся.
– Никитушка, иди к столу, – ласково позвала Яга. – Садись-ка да ешь. Вот пироги да расстегайчики, сметанка да грибочки жареные.
– Спасибо.
– Ты чтой-то задумчив весь? Али из-за шороху этого опечалился? Да брось, милай, и в голову не бери! Уж такой они народ, цыгане… Даже святого напоят и сплясать заставят! Тут им равных не сыскать…
– Нет, нет, все нормально, – улыбнулся я, налегая на пирог с капустой и яйцами. Мне почему-то вспомнилась та смуглая девушка с большими глазами. Еще показалось, будто я видел ее у наших ворот. Но говорить об этом Яге почему-то не хотелось. Бабуля меня очень любит, еще бросится искать незнакомку с тем, чтобы срочно засылать сватов. А я же не влюблен, так… просто девушка симпатичная…
Вечер выдался спокойный. Ну, не считая того, что какой-то забитый мужичонка бодал головой наши ворота, умоляя пустить его переночевать в поруб. Видимо, тот самый, которого активно разыскивала жена. Стрельцы его выперли без всяких скидок на мужскую солидарность. Здесь все-таки отделение милиции, а не приют для преследуемых мужей, сами разберутся… Разговор с нашим младшим сотрудником безоговорочно откладывался до утра, раньше он попросту не проспится. С другой стороны, дело не терпит, Горох дал самые сжатые сроки, и стоило хотя бы попробовать успеть. Я приказал стрельцам до ужина привести в отделение того самого царского дворника, с дочерью которого сейчас государь решает самые личные вопросы. Стрельцы кивнули и пошли. Баба Яга что-то раскладывала на картах, а я со скуки достал из планшетки грамотку, врученную мне дьяком Филимоном Груздевым. Как уже упоминалось, этот церковный чин думского приказа в последнее время крепко заболел «борьбой за правду-матушку». Отчасти в этом была и наша вина… В свое время мы с Ягой ради эксперимента подсыпали ему «вакцину истины» от Кощея Бессмертного, порошок оказался действенным, и счастливый дьяк с крыши собственного дома лепил народу всю правду в глаза! Много он тогда рассказал и про царя, и про ближайшее боярское окружение, и про… короче, всем досталось. Стрельцы упекли несчастного под замок, на следующий день выпустили. Гражданин Груздев до конца недели ходил тише воды, ниже травы, ожидая справедливого наказания за длинный язык… Потом понял, что казнить его пока не собираются, проникся бурным самомнением и теперь твердо стоял в самых первых рядах борцов за нравственность и социальную справедливость.
«Повариха государева мясо свиное из кухни крадет бесчестно! Себе под юбку цельные окорока прячет, а стража и в ус не дует, думает – баба в теле… Конюх Агафон вчерась под вечер нетверез был. Не так, чтоб в стельку, но с кобылой целоваться лез. Слова ей говорил ласковые и ленты в гриву вплетал, а кобыла – государева, не след ей от всяких посторонних такие нескромные подарки принимать. А племянник хана Ямгурчея, что проездом у нас, цельную кружку чернил ореховых задарма выпил. И не отравился же, стервец… Мне-то не жалко, а только вещь казенная, канцелярская. Это что ж будет, ежели все чернила начнут лакать да промокашками закусывать? Стрельцы Федот Балабанов с Васькой Рыковым на щелчки в карты дулись бессовестно! Оно бы и ничего, да у Федота после игры шишкарь синий во весь лоб, а он при царе у дверей служит, значит, государю прямая обида и посрамление… Девка дворовая, нескладная Ксюха, дочь дворникова, из Гороховых палат так и не вылазит, стерва бесстыжая! Срамотит царя нашего перед державами. Мало того, что сама лазит, так намедни еще и подругу с собой прихватила… Ведь загубят здоровье государя-батюшки, мыслимое ли дело – двух девок на одного мужика бросать?!» Ну и так далее, в том же духе. У нас в отделении подобных доносов скопилось уже штук двенадцать. Если всем давать ход, по стране тюрем не хватит. Надо что-то придумать с этим делом, иначе он нас так и будет кляузами заваливать. Я скомкал листок и через всю кухню отправил в угол. Там у печки обычно спал бабкин кот, иногда ему нравится вспоминать детство и гонять по полу шуршащий комок бумаги…
– Никитушка, глянь в окно, вроде пришел кто?
– Стрельцы вернулись, – приподнявшись, оповестил я, – тащат за воротник какого-то забулдыгу интеллигентного вида. Судя по всему, это и есть наш искомый работник метлы.
– Ну, тогда ты сядь, так посолиднее будет. А подозреваемого я сама к тебе приглашу.
– Бабуль, он пока не подозреваемый, а так… возможный свидетель или хотя бы информатор. Не пугайте человека раньше времени…
Все зря, Яга уже выскочила в сени, на кого-то наорала, кого-то позвала, и царский дворник с поясным поклоном вошел в горницу. Был он низкоросл, на вид лет пятидесяти, одет скромно, но чисто, а лысой головой и клинообразной бородкой с усами так напоминал вождя мирового пролетариата, что я невольно привстал…
– Добрый вечер, господин участковый. Вызывали?
– И вам добрый вечер, вызывал, присаживайтесь. – Я указал на большую лавку по другую сторону стола. – А-а… простите, у вас в родственниках Ульянова-Ленина случайно не было?
– Никак нет, – чуть удивился он. – Сухаревы мы, зовут Николаем, по батюшке Степанович. Вы, видимо, меня с кем-то спутали?
– Да, извините… В прошлом крупном деле у нас поименно были сплошные знаменитости. Но я отвлекся… Николай Степанович, давайте поговорим о вашей дочери.
– О Ксении?
– Как вы догадались?
– Ну, это несложно, – несколько виновато улыбнулся дворник. – После того интереса, который к ней проявляет наш государь, все вокруг только и говорят о Ксюше. Что вам угодно услышать?
– Все, но сжато.
– Ксения – моя четвертая дочь, после ее рождения наша матушка, царство ей небесное, заболела и покинула нас. Троих старшеньких я сумел выдать замуж, две с семьями живут в Лукошкине, одна переехала в село Куличное. Особенным воспитанием Ксюши я, признаться, не утруждался… Во-первых, работа занимает массу времени, а во-вторых, она, честно говоря, несколько… туповата. Замедленное умственное развитие, так сказать…
– Ага, следовательно, царь приблизил ее ко двору никак не за уровень интеллекта? – уточнил я.
– Увы, кому что дано… Девочка пошла сложением в мать, у покойницы была античная фигура, а это в большинстве случаев с лихвой компенсирует все прочие недостатки. Возможно, вы осуждаете меня как отца… я так спокойно обо всем говорю… Но, зная нашего государя, я, по крайней мере, могу быть уверен, что ее ожидает безбедное существование…
– Да вы философ! – присвистнул я, дворник мне явно нравился. – Сколько живу в Лукошкине и не подозревал, что встречу такого образованного человека. Где вы учились? Ведь не в церковно-приходской…
– Нет, в свое время закончил университет в Сорбонне. Имею звание бакалавра. Правда, без отличия, потому что прибыл вольнослушателем из дикой снежной России. Нас там почему-то недолюбливают. – Николай Степанович потеребил бородку, в его глазах на мгновение блеснули образы далекой Франции. – Потом вернулся, женился, ну и как-то незаметно оброс бытом: дом, дети, постоянная борьба за кусок хлеба… Так скатился до дворника, в каковом положении и пребываю по сей день.
– М-м-да – типичная судьба всех питерских интеллигентов… Мы вернемся к этому позднее, – пообещал я, поймав укоризненный взгляд Яги. – Скажите, а насколько высоки понятия нравственных ценностей вашей дочери?
– Вы смеетесь? – не понял он.
– Нет, нет… и меньше всего хочу вас обидеть! Но мне надо знать, способна ли она, например, на кражу?
– Гражданин участковый, – гордо выпрямился образованный дворник, – моя дочь никогда не возьмет чужого! Слышите, никогда! Да, ее можно назвать любвеобильной, слабохарактерной дурочкой, но у Ксюши добрая душа и чистое сердце. Она скорее отдаст свое…
– Спасибо. Это все, что я хотел выяснить. – Я встал из-за стола и, прощаясь, протянул ладонь: – Очень рад был знакомству, буду посвободнее – охотно забегу поболтать на отвлеченные темы.
– Всегда счастлив видеть. – Рукопожатие Николая Степановича было коротким и крепким, мы расстались в самых дружеских отношениях.
Баба Яга, встав со своей скамеечки в углу, подошла к окошку и долго смотрела ему вслед.
– И почему так? Умный мужик, начитанный, знающий, а вон двор метет! А какой ни есть дурак, пень пнем, в кафтане боярском – в думе сидит, законы пишет… Где справедливость, Никитушка?!
– Не знаю… Какие-то вещи неизменны во все времена. Забивать себе голову не хочу, да и вам не советую. Все равно не в нашей компетенции, нам надо дело раскручивать… А версия о причастности девицы Ксении Сухаревой, похоже, так и осталась безосновательной?
– Так и есть, – кивнула бабка. – Не врал папенька ее, не умеет он врать. Всю правду говорил, а значит, и впрямь девка к воровству непричастная. Ну что, Никитушка, отправляйся-ка ты спать! Утро вечера мудренее…
Я рассеянно кивнул. Вроде бы все шло как надо, но почему-то казалось, что некая существенная деталь плавно ускользнула от моего внимания…
Утро началось с петуха… Я промахнулся. Больше говорить на эту тему не желаю, мне стыдно… После завтрака помятый Митька был извлечен из поруба и представлен товарищескому суду. Вообще-то судим мы его достаточно часто, парень кается, так что робкая надежда на выздоровление есть.
– Докладывай.
– Батюшка сыскной воевода… – Митька привычно бухнулся на колени. Я уже не возражал, в конце концов, он всегда так делает. – В чем виноват, в том и ответ держать буду. А уж вы с бабулей судите меня честно, ибо ежели опозорил я честь милицейскую, то нет мне прощения ни на земли, ни на небеси…
– Короче, пожалуйста, – попросил я.
– Короче? – призадумался он, а потом выдал: – Ну, тады моей вины тут нет, во всем действовал согласно вашим начальственным указаниям.
Мы с Ягой от такой наглости едва с лавки не свалились. А злостный нарушитель, пользуясь нашим молчанием, затараторил со страшной скоростью:
– Вот вы, Никита Иванович, все учили нестандартно подходить к решению сложной задачи, искать разные пути, используя неожиданные методы для раскрытия преступлений… Я и решил! Ну, в смысле, как цыган на улице увидел, так и решил… Вот, мол, он – нестандартный метод! Цыганки-то гадать да судьбу предсказывать знатные мастерицы… Что, ежели у них про цареву кражу-то и расспросить? Небось карты вора покажут! Догнал, спросил… Они сразу согласились. Позолоти ручку, говорят, и делу конец, враз все отыщется! Я ж при исполнении, слова милицейского нарушить не могу, позолотил… Ох они мне и рассказали! Такого понарассказывали, Никита Иванович, прям хоть писцов зови, до того складно да интересно будет! И про жизнь мою, и про работу, и про дом казенный, даму трефовую, короля червонного – все как есть правда! Но я ухо востро держал, все копейки спустил, пятак заветный отдал, а про кражу чертежную все ж таки повыспросил. Значит, лежат чертежи краденые у отца Кондрата за овином, под лопухом большим, как есть закопанные, вот!
– Под лопухом? – с нажимом переспросил я.
– Под ним, батюшка участковый! – уверенно подтвердил Митя, просто лучась от осознания значимости собственной правоты.
– Угу… а почему произошла безобразная сцена на базаре?
– На базаре-то? Ой, да кто ж их, баб глупых, разберет… Дуры они необразованные, вот и весь ответ! Бабуленька Ягуленька, не смотрите так, это я не про вас! Я же как все выслушал, попросил их вежливенько в отделение проследовать, дабы все их предсказания ясные в протокол занести и к делу подшить, а они наутек. Ну дуры, да?! Я одну поймал за руку, держу, прочих деликатно так зазываю… Они и налетели… всем табором!
– А скажи-ка нам, касатик, по чьей же вине тут вчерась все отделение в пьянку-гулянку ударилось? – строго напомнила Яга.
– И тут мы безвинны! – уверенно парировал Митька. – Пока стрельцы цыганок энтих в ворота загоняли, у одной бутылочка зеленая откуль ни возьмись вывалилась… Вас никого нет, значит, я – старшой! Пришлось взять расследование в свои руки. Обыскали всех, бутылок десять нашли… точней не упомню. Дай, думаю, проверю, какое зелье бесовское туда налито? Ведь, не ровен час, потравят народ. Попробовал. Все… далее знать ничего не знаю. Судите…
Он получил два часа хозяйственно-исправительных работ по дому. Трудотерапия на него действует, а все внушения как об стенку горох… Вскоре пришел и начальник стрелецкой сотни Фома Еремеев. Особых новостей не было, с утра царь приказал открыть городские ворота, но таможня работает так усердно, что вынести чертежи нет никакой возможности. А еще в городе появился маньяк.
– Настоящий маньяк? – не сразу поверил я.
– Да вроде тех, кто на голову прискорбием отличается, – кивнул Фома. – Вторую ночь дозоры на улицах убиенных кошек находят. Рубит им злодей головы да с собой уносит… тельца так в крови и валяются. Дело как бы и не уголовное, а все ж таки… странное.
– Еще бы! Нет, бабушка, вы слышали – у нас в Лукошкине появился собственный маньяк, убивающий кошек! Ох и диковин мир психических заболеваний и чудны проявления их!
– Фома Силыч, – задумчиво нахмурилась Яга, – а кошки те, они какой шерсти будут, не черной ли?
– Так ить… да пес их знает! Вот ужо расспрошу ребят да скажу вам точно. Неужто и на такое дело милицию привлекать надо? Поймаем мы проказника этого…
Нарочный стрелец от царя прискакал еще до того, как Еремеев закончил с чаем.
– Собирайся, сыскной воевода, государь тебя пред очи свои ясные требует!
– Случилось что? К чему такая спешка? – ровно поинтересовался я.
Гонец глянул по сторонам, расхрабрился и сразу все выболтал:
– Бояре дюже шум подняли! Вся дума так и гудит, за покражу царскую да за авторитет русский беспокойство проявляют. Тебя, сыскной воевода, за халатность казни предать советуют…
– Это мелочи, но раз Горох ждет, поеду… – зевнул я. – Больше ничего?
– Ничего, гражданин участковый, вот только разве… дворник наш вчерашней ночью преставился.
– Что-о?!
– Да помер, сердешный, упокой Господь его душу, – сочувственно подтвердил стрелец. – А ведь хороший человек был, языки разные знал, о Риме да Париже душевно так рассказывал… Ан призвал его Всевышний, за одну только ноченьку… Ксюха плачет! Ну и царь, понятно, еще больше на всех гневается… Ты уж поспешай, сыскной воевода.
– Митька! Седлай кобылу, мне к Гороху, по делу, срочно! – заорал я, высовываясь в окно.
Яга озабоченно покачала головой и подала китель:
– Никитушка, я покуда тебя здесь подожду. Как приедешь, обскажи последовательно, чего там приключилось…
Пегая кобыла под седлом ждала меня у крыльца рядом с вороным жеребцом царского гонца. Стрельцы отворили ворота, и мы пустились в галоп. Боярские проблемы меня не волновали ни капельки, политика везде одинакова: как минимум – грязь, как максимум – кровь… Ничего они мне не сделают, не захочет Горох единственного специалиста по уголовному розыску терять. Наорет при всех, а наедине будет руку жать и пряники для примирения подсовывать… Но что могло случиться с дворником?! Он же ушел от нас вчера живым-здоровехоньким… Конечно, за ночь могло произойти все, что угодно: от инфаркта до несчастного случая. Но интуиция подсказывала не спешить с выводами…
До царского терема доскакали быстро. Я бросил поводья подбежавшим слугам, козырнул охране у ворот и решительно направился к центральному входу. Дьяк Филимон, прошмыгнувший мимо, не поздоровался, а, наоборот, попытался задеть локтем. Видимо, мое положение при дворе опять сильно пошатнулось. Невелика беда, у всех честных служащих вечные проблемы с начальством… Вот стрельцы хоть и при царе, а ребята порядочные, не отворачиваются и смотрят с пониманием. У входа в думу меня попросили обождать, государь разбирал разные дела. Вопрос о краже чертежей был оставлен напоследок как наиболее важный. Минут пять – десять пришлось потомиться у закрытых дверей, потом они распахнулись, и зычный голос объявил:
– Сыскной воевода Никита-ста Иванов, сын Ивашов!
Я поправил фуражку и шагнул вперед. Вообще-то в помещении головной убор обычно снимается, но в думе все бояре сидели в здоровенных медвежьих шапках, так что приходилось соответствовать традиции… Меня встретили гробовым молчанием и неприязненными взглядами. Горох, сидящий на троне в глубине зала, тоже был не в настроении. Я тихо выругался про себя и приготовился к очередному разносу…
Государь поманил меня скипетром поближе и, сурово сдвинув брови, начал:
– Дума боярская знать желает, что во вверенном тебе милицейском отделении сделано, дабы покражу тайную отыскать?
– Хороша тайна… – буркнул я, обводя взглядом думское помещение. – Значит, все уже в курсе?
– Все, – важно подтвердил Горох. – О таких вещах важных, государственного значения, бояре в первую очередь оповещены должны быть, ибо на их плечах власть царская держится.
– Надеюсь, помалкивать они тоже умеют? – не подумав брякнул я. Вроде бы негромко, но все расслышали и взревели в голос так, что хоть уши затыкай:
– Да как он смеет, пес, сомнения выражать?!
– Боярское слово, аки стена каменная, – незыблемо, нерушимо и вечно!
– Казни, государь, сей же час пересмешника, ибо нам такое бесчестье не снести!
…Вот примерно в таком ключе все дружно повысказывались. Хорошо еще шапками не закидали и посохами резными бить не начали. А может, просто не успели, Горох пристукнул скипетром по подлокотнику, разом прекращая гвалт:
– Неразумны и торопливы слова твои, участковый. Впредь думай, что говоришь! А теперь отвечай по делу тайному, секретному. Ну и чтоб зря языком-то не молоть, говори все как… про козлика белого!
– Слушаюсь, – понятливо кивнул я и, достав из планшетки блокнот, пустился перечислять: – Итак, после обследования места преступления можно с уверенностью сказать: белый козлик не пропал и не потерялся, а был украден. Причем украден прямо из сундучка, где, собственно, и пасся. Серый волк уволок козленка, воспользовавшись не отмычкой, а ключом. Где он его раздобыл, если единственный экземпляр висит на шее у пастуха? Вопрос без ответа… Никаких подозреваемых на роль серого волка следствию пока выдвинуть не удалось. Версия о принадлежности к делу некой прекрасной пастушки не выдержала проверки фактами. За пределы Лукошкина белого козленка не вывозили, за этим тщательно следит таможня и стрельцы Еремеева.
– А кому это надо? Кто таких козлов вообще ищет? – громко поинтересовались слева.
– Конкретных заказчиков кражи козлика пока не отмечено. Определенные подвижки есть, но в интересах следствия пока не раскрываются.
– Дык… надо ли тады его искать?! Мастера-то не пропали, чай?
– Мастера не пропали? – переспросил я у Гороха, тот отрицательно покачал головой. – Граждане, мастера на месте, но они тоже люди, могут заболеть, забыть что-нибудь важное… А белый козлик – штука тонкая, одна деталь не так шестеренкой ляжет – все, хорони всего козла вместе с экипажем… Так что искать его надо, нельзя допустить, чтобы подобное домашнее животное попало в чужие руки.
– Да не пугаешь ли ты нас, участковый? Неужто мы без какого-то там козленка всем врагам спину показывать будем?! Не бывать тому!
– Это эмоции… Научно-технический прогресс можно замедлить, но нельзя остановить. Я лично не хочу, чтобы через полгодика, по весне, на Лукошкино свалилась мобильная эскадра белых козликов с боевым десантом на борту. Так шарахнут бомбами из-под козьего хвоста – мало не покажется!
– Тогда чего ж ты, лентяй, не ищешь?!
– Ищу! – возмутился я. – Прошло только два неполных дня! У меня все-таки милицейское отделение, а не цирк с фокусниками, я похищенных козликов из цилиндра не достаю… Как найду – сообщу!
– Не груби! – напомнил Горох. – Что скажете, бояре?
Высказывались долго. Общая суть сводилась к одному: «Гони ты его, государь, не будет добра от милиции, а покражу твою мы и сами уж как-нибудь отыщем! Зря, что ль, отцы и деды наши предкам твоим верой и правдой столько лет служили?! Ужо не оплошаем! Мудреное ли дело воров ловить? Боярство справится…»
– Быть по сему! – неожиданно для меня решил государь. – Ты, Никита Иванович, свое дело дальше продолжай, препятствий тебе чинить не буду. А вы, бояре мои верные, свое следствие ведите. Кто вперед мне козлика белого возвернет, тому и награда будет. Ну а ослушнику нерадивому – царский кнут!
На этом я покинул помещение боярской думы. Они там еще бушевали, совещались, решая, кому что поручить да кто где ищет, но меня это уже не касалось. Я спешил во двор, выспросив по дороге, где находится дворницкая. Оказалось, что прямо за теремом, небольшая пристройка. Сухаревы жили именно там. У дверей сидели на лавочке две старушки богомольного вида.
– Здравия желаю, гражданочки. Тело еще не выносили?
– Священника ждут, батюшка… – щербато улыбнулась одна, – да только ты туда не ходи, недоброе это дело на мертвеца смотреть.
– Дурной смертью он помер, батюшка, – в ответ на мой недоуменный взгляд подхватила другая. – Честных людей-то Господь к себе не так прибирает. Отравился он!
– Али повесился!
– Да ведь как есть потравленный лежит!
– И рожа-то синя-я-я, как у висельника!
– Так отравился или повесился? – строго переспросил я.
– Ну… дык… все ж едино, не своей смертью он помер, не Божьей волей преставился! – единодушно решили бабки, мгновенно прекращая спор.
Я поблагодарил и, пригнувшись, вошел в низенькие двери. Комната была крохотная, из всей мебели – стол, топчан да печка, даже лавок нет. На столе, по грудь прикрытый чистой мешковиной, лежал покойный, больше в помещении не было никого. Та-ак… на печи, судя по всему, обычно спала дочь, исключая те ночи, когда была занята у царя на уборке. Сам дворник наверняка спал на том же топчане у стола. В углу, под иконами, оказалась небольшая полочка, забитая потертыми книгами: Гомер, Публий, Петроний и кто-то еще из классиков. На подоконнике – герань и маленькая статуэтка Венеры Милосской. При поверхностном осмотре больше ничего не бросалось в глаза. За печкой обнаружился сундук с зимними вещами, чувствовалось, что Сухаревы живут небогато, но все чистое, заштопанное, аккуратно сложенное. К телу я подходил с непонятным чувством то ли скорби, то ли обиды… Бывает так: в кои веки встретишь приличного человека, пообщаешься и – нате вам… скоропостижная кончина. Николай Степанович лежал на столе уже вымытый и обряженный. Лицо у него было белое, осунувшееся, но очень благообразное. Тяжело вздохнув, я сдернул мешковину полностью и бегло осмотрел покойного. Никаких ран, порезов, синяков и следов удушья, но… какой-то неуловимый запах вился над усопшим. Я старательно принюхался, пытаясь припомнить, как это делала Баба Яга. Что-то из пряностей или специй, но с каким-то горелым оттенком… Больше ничего сказать не могу, за дверями раздались голоса, и я торопливо накрыл тело дворника грубой тканью. В комнату вошла рослая девушка в черном платке и простом сарафане, глаза заплаканы, нос от слез покраснел и распух.
