Текст книги "Опергуппа в Лукошкине. Трилогия"
Автор книги: Андрей Белянин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц)
Шамахан, стоящий за моей спиной у двери, вдруг охнул и мешком повалился наземь. Тюря изменился в лице. Я тоже не сразу понял, что произошло… В тяжелой двери дымились две сквозных дыры, словно кто-то прожег их на уровне глаз.
– Будь ты проклята, старая ведьма! – заскулил Тюря, первым догадавшись, что это было.
Почти в ту же минуту из подземного хода показался усатый стрелец, его сабля была испачкана кровью.
– Не робей, воевода, щас пособим…
Шамахан пошел на него, завывая по-волчьи. Зазвенела сталь, оба противника оказались искушенными фехтовальщиками. Я сдвинул брови и шагнул вперед:
– Гражданин Тюря, вы арестованы, немедленно сдайте оружие и…
Казначей, нагнув голову, как баран бросился вперед, держа шамаханский нож обеими руками. Я принял его в болевой захват, но толчок был так силен, что мы, сцепившись, покатились по разбросанной соломе. Тюря тяжело сопел и старался ткнуть меня ножом, а я упорно выкручивал ему руку. На деле он оказался не столь рыхлым, как казался внешне. От отчаяния в нем появилась сила. У меня тоже не было ни малейшего желания сесть на «бандитское перо», и в конце концов мне удалось его скинуть.
Шамахан, скрючившись, сучил ногами в углу, видимо, у него был распорот живот. Усатый стрелец, выронив саблю, зажимал кровоточащую рану в боку.
Дверь упала внутрь конюшни, словно сорванная взрывом. Мы с Тюрей обернулись… На пороге стояла Баба Яга, страшная, как ночной кошмар! Ее глаза горели красным огнем, и мне сразу стало ясно, что именно прожгло такие дыры в двери. Бабка только глянула на перепуганного Тюрю, как он упал на колени и начал необъяснимым образом съеживаться. Вот оно, настоящее колдовство… Я потихоньку начал к нему привыкать, хотя, конечно, совершенно привыкнуть к этому невозможно. Меньше чем за минуту бывший казначей оказался превращен в крупный мухомор с красной шапкой в белых шариках. Огни в глазах Яги слегка померкли, она резво подошла к одинокому грибу, подняв над ним ногу в новеньком лапте…
– Нет!
Я сгреб старушку в охапку, пытаясь оттащить ее в сторону. Бабка вырывалась как бесноватая. Откуда только силы взялись?
– Пусти! Пусти, Никитка, не доводи до греха… Дай мне самой эту дрянь растоптать!
– Нельзя! Это самосуд… Мы не можем так просто уничтожить главного организатора всех этих преступлений.
– Он мне терем хотел поджечь, к тебе дважды убивцев подсылал, шамаханов в столицу напустил, заговор против царя строил… Ежели я сейчас его, гада, с землей не перемешаю, так сама от злобы задохнусь!
– Я все понимаю… Но нельзя! Когда милиция начинает сама изображать из себя правосудие, решать, кого карать, кого миловать, начинается беспредел! Я видел это в своем мире. Мы должны передать его в суд.
– Пусти, что ты за человек такой вредный? Вот ведь выгоню тебя со всем твоим отделением, куда пойдешь?
– Никуда, – улыбнулся я. – Кому же я такой еще нужен?
– И то верно… – вздохнула Яга, поправляя сбившийся платочек. – Сунь в карман поганку эту злодейскую. Пора ему пред ясные царские очи предстать.
Мы направили царю доклад сразу же, но аудиенцию у Гороха нам почему-то назначили лишь наутро. В принципе он по такому важному делу мог бы принять и не откладывая. Тем более что завтра ожидался подход Шамаханской Орды и времени на нормальный процесс было немного. Но один из бояр любезно пояснил, что государь повелел поутру всем явиться в тронный зал для показательного суда над изменниками Отечества. Я так понял, что боярин и дьяк пойдут как соучастники. Горох скор на расправу, надо бы как-то смягчить его горячий нрав, Ягу попросить, что ли…
В тереме казначея оказалось шестеро шамаханов, еще двое, как я рассказывал, нашли свою смерть в конюшне. Погиб один стрелец, двое были серьезно ранены. Парень с порезанным плечом отделался малой кровью. Вернувшись домой, я аккуратно положил мухомор на полку. Бабка обещалась поутру вновь вернуть ему человеческий облик. До этих пор пусть пребудет в грибообразном состоянии, и нам спокойнее, и ему безопаснее. Баба Яга накрыла роскошный ужин. В этот раз она сама пригласила Митьку за стол. Он страшно обрадовался, засмущался, сбегал куда-то, явившись через пару минут в мятой, но чистой праздничной рубахе. Парень даже руки лишний раз вымыл, чтобы сделать мне приятное. Яга пошарила на полке, достала глиняную бутылочку и налила всем по маленькой.
– Ну что, герои, выпьем…
– За первое дело первого милицейского отделения города Лукошкино, успешно завершенное нашей оперативно-следственной группой! – предложил я, присутствующие кивнули и чокнулись.
Напиток напоминал густой ликер на основе малины, разных трав и еще чего-то необычайно душистого. Ну, крепость тоже была приличная…
– А что, батюшка Никита Иванович, стало быть, завтра суд?
– Да, Митя, завтра суд. Мы должны представить царю преступников, ограбивших его казну.
– Но ить… Дьяк-то не особо виноват. Да и боярин, ежели разобраться, больше по дурости своей в такое дело влез. Государь их наказать, конечно, должен, а только есть и повиноватее…
– Не всякую вину на плаху кладут, – подтвердила Яга, а я пожал плечами:
– По нашим законам только казначей мог бы схлопотать высшую меру, да и то вряд ли. Скорее всего, дали бы лет пятнадцать в колонии строгого режима. Дьяк наверняка отделался бы строгим внушением и парой лет условно. Степень вины Мышкина несколько выше, но едва ли тянет на пятилетнее заключение. Вышел бы досрочно за примерное поведение.
– Хм… Государь обычно не столь милостив к ослушникам. Уж поверь, Никитушка, не одна буйная голова завтра с плеч покатится…
– А куда денут караван пленных шамаханов? – попытался я поменять тему, рассуждения о завтрашнем суде наводили меня на грустные мысли.
– Знамое дело, на каторгу пойдут, – ответила Яга. – Болота сушить, пни корчевать, огневища жечь, землю под пахоту готовить, да мало ли… Знатных начальников на выкуп обменяют, от них все равно в работе толку нет. Горох, он ведь только в бою гневлив, а с пленными, опосля боя, отходчив.
– Ну хорошо, хоть массовые расстрелы у вас не практикуются. Как вы полагаете, завтра будет война?
– С Ордой, что ли? Не-е… Шамаханцы, они лишь наскоком храбры. Налетят к городу с шумом, лязгом, воем, начнут крики кричать, стрелы горящие метать, а толку? Ворота у нас надежные, из мореного дуба сбитые, железными полосами окованные. Стены толстые, высокие, так что басурмане побузят часок-другой, да в степь свою обратно и повернут. А уж лошадей будут гнать – куда быстрей, чем сюда мчались!
– Я тоже думаю, что нет. Орда должна дождаться сигнала диверсионного отряда и под его прикрытием войти в город подземными ходами. А ничего этого не будет. Столица готова к обороне, ходы засыпаны, террористы задержаны, заговорщики с утра предстанут перед судом. Горох говорил, что пограничные отряды пропустят врага и ударят ему в спину, а царская гвардия сделает вылазку из ворот. Общими усилиями они погонят Орду с таким треском!…
– А все благодаря нам! – с тихой гордостью в голосе заключил Митька. – Если бы не милиция, быть Лукошкину под шамаханцами. Царь бы нам награду какую ни есть выдать должен. Батюшке участковому, к примеру, коня белого пожаловать. Бабушке Яге – корову дойную али курей заморских, а можно и павлина с перьями, я у них во дворе такого видел. Красивы-ы-ый! Вот ежели б с нашими хохлатками его да скрестить…
– Сам-то ты чего от царя хочешь? – улыбнулся я.
– Мне-то? Ничего мне не надо… Не за чины да награды старался, кровь свою проливал, жизни не жалел, смерти не боялся…
– Не вертись, балабол! А ить и вправду, скажи-ка нам с воеводой, чего б тебе хотелось?
– За-ради Отечества, при мысли о сиротах да старцах беззащитных, греховными почитаю и помыслы о наградах…
– Митька!
– Медаль хочу… – стыдливо вздохнул он, опуская глаза долу. – На шею повесить да в деревню к мамане, хоть на денек. Один я у нее, кровинушка… Пусть бы порадовалась, а то все бабы соседские непутевым дразнили. Заявился бы с медалью – все б так и ахнули! Вот вам и Митька непутевый! Мне самому не надо, мамани ради…
– Никитушка, – неожиданно дрогнувшим голосом зашептала Яга, – ты уж там попроси… Скажи, ежели царь ему энту медаль не даст, я сама ее сделаю да парнишке нашему на грудь-то и повешу. Нет такого закону, чтоб матерям огорчения доставлять! Пущай у них в деревне хоть один герой с медалью объявится. Уж ты похлопочи, посодействуй… Ну их, энтих павлинов, только медаль пущай даст.
Я молча кивнул. Какие они у меня славные… Что бы я без них делал?
– Ну что, еще по маленькой во славу российской милиции и… спать.
Когда бабка успевала стирать и гладить мою форму – неразрешимая загадка! Каждый вечер ложась спать, я складывал ее на скамью, каждое утро, просыпаясь, находил ее там же чистую и отутюженную. Наверно, все дело опять же в колдовстве. Видел я их утюги. Такие тяжелые, громадные, неуклюжие… На ногу раз уронишь – калека на всю жизнь. Хрупкой старушке в преклонном возрасте с таким вовек не справиться, значит, колдовство. Спустившись вниз, я застал Ягу, хлопотавшую у печки, не знаю, что уж там кипело в горшочках, но аромат был изумительный!
– Никитушка, давай скоренько за стол, надоть у царя пораньше быть. Пора нашу службу до самого конца справить. Ужо как суд решит, тогда и мы отдохнем. Я на все отделение такой пир закачу…
– Угу… а все отделение – мы трое. Ладно уж, после вынесения приговора преступникам посидим в узком кругу, как свои люди. Митька-то готов?
– Как всегда. Я ж говорю, он деревенский, до петухов вставать с детства приученный. Ну, вот и кашка по-лукошински с грибами да брусникой поспела. Бери ложку-то…
Завтракали быстро. От чая я отказался, сказывалось нервное перенапряжение последних дней. Потом выпью… все потом. Баба Яга аккуратно взяла с полочки мухомор, завернула его в платочек и положила в корзинку. Митяй дожидался нас во дворе, он был необычайно серьезен и собран. К царскому терему шли молча. Что-то недоговоренное давило на всех нас. Какое-то смутное, непонятное беспокойство тревожило изнутри, бередило, как заноза, перекатывалось холодным комком в животе и не давало дышать спокойно… Уже у самых ворот бабка обернулась и осторожно потянула меня за рукав:
– Пойдем отсюда, Никитушка… Не то здесь затевается, неправый суд вершиться будет. Кровь близкую чую, человеческую… Не по сердцу мне это.
– Поздно, уже пришли. – По правде говоря, мне тоже не хотелось идти на показательный фарс, но и отступать было некуда. – Младший лейтенант милиции Ивашов. Доложите царю.
– Предупрежденные уже, – расступились стражи. – Ждет вас государь, все проходите.
Мы поднялись в главный тронный зал. У входа под охраной стояли два «крупных уголовника» – боярин и дьяк. Увидев меня, они смущенно отвели взгляды, видимо, каждый все-таки чувствовал свою вину и отдавал себе отчет, что если бы вовремя во всем признался, то мог бы рассчитывать на серьезное снисхождение. Выражаясь их же языком – с повинной головы и волос не падает. Я подбадривающе улыбнулся…
Двери в залу распахнулись, и высунувшийся стрелец из царской гвардии громко оповестил:
– Государь приказывает сыскному воеводе войти и ответ держать.
Тут уж мы все трое недоуменно переглянулись. Но делать нечего, вошли. На этот раз кроме напыщенных бояр, восседающих на лавках, у трона Гороха стояло двое телохранителей. Лично я видел подобных гигантов впервые… Такими лапами лес валить без топора можно, гвозди лбом забивать, камни ногами в щебенку дробить. Сам государь явно пребывал в самом суровом расположении духа. Это ощущалось всеми и невидимым прессом давило души.
– А ну подойди, сыскной воевода! Доложи-ка всем нам, как ты следствие милицейское проводил, как покражу из казны разыскивал, на кого вину за все дело возложить, кому ответ держать… Смело говори, ничего не бойся.
Лично мне все это показалось сущей ахинеей. Царь говорил каким-то «не своим» языком. Однако все смотрели на нас, на представителей первого отделения, поэтому я сделал шаг вперед, раскрыл планшетку и начал речь:
– Краже в государственной казне предшествовал заговор.
– Не может того быть! Брехня! Клевета! Хула! – послышалось со всех сторон.
Царь поднял руку, и в зале вновь воцарилась тишина. Я продолжил:
– Все нити преступления ведут к небезызвестному Кощею Бессмертному. Он давно планировал захват Лукошкина. В конце концов ему удалось завербовать себе постоянного резидента, который, в свою очередь, шантажом и обманом заставил работать на себя дьяка Филимона Груздева и боярина Афанасия Мышкина.
– Опять ложь! Не мог боярин знатного рода так себя уронить! Врешь, участковый!!! – вновь возмутилось наэлектрилизованное общество.
Горох поманил стрельцов, и в залу ввели заключенных.
– Вина их тяжела и доказана! Нынче же казнить обоих. А ты, сыскной воевода, поведай нам о том, кто их на кражу направил?
– Дело в заговоре, а не в краже. Кража сундучка…
– Не перечь государю! – неожиданно взревел Горох, вскакивая с трона.
Все аж пригнулись. Я пожал плечами и попросил у Яги мухомор. Она положила гриб на ковер перед троном, зыркнула по сторонам, плюнула на пол… Грянул гром! Перед нами сидел казначей Тюря, протирая заспанные глаза. Бояре ахнули.
– Так он же помер! Преставился… Да не он это, поди, похож только. Опять милиция свои шутки шутит…
– Гражданин Тюря, вы обвиняетесь…
Я не успел договорить, казначей посмотрел на царя и злорадно улыбнулся. Он встал, сделал пару шагов к трону, внимательно разглядывая Гороха, а потом повернулся ко мне:
– Вот ты и проиграл, участковый. Да знаешь ли, против чьей воли идешь? Да ведаешь ли, кто перед…
– Казнить! – взвыл царь.
Дальше все произошло настолько быстро, что мы буквально обомлели. Один из молодцов, стоящих у трона, резво шагнул к казначею, схватил его за шею, сжал страшными пальцами, и, только когда раздался тихий хруст ломающихся костей, до меня дошло, что происходит. На безымянном пальце Гороха сияло золотое кольцо с зеленоватым смеющимся камнем. Вот он – перстень с хризопразом! Все сразу стало ясно…
– Митька! Хватай царя! Мышкин и Груздев, задержите телохранителей! Баба Яга, помогите им!
На мгновение из зала исчезли все звуки. Наступила абсолютная тишина… Первым шумом был звонкий подзатыльник, отвешенный раскрывшему рот Митяю.
– А ну, неслух, выполняй приказ сыскного воеводы! – рявкнула Яга, потирая ушибленную руку.
Дальше началось столпотворение! Наш парень прыгнул на Гороха, тот швырнул в него державой, не попал и, шипя, отбивался скипетром. Бояре дружно рухнули в обморок. Царские бугаи ринулись на выручку государю, но обезумевший дьяк подкатился под ноги одному, а бывший начальник охраны повис на шее у другого. Пока шла неравная возня, бабка громко выкрикивала заклинания. На шум драки прибежали стрельцы. Куча-мала покатилась по полу. Я потерял фуражку, сбил кого-то, пытавшегося меня удержать, и рванулся за трон. Там, завернутый в парчовое покрывало, неподвижно сидел связанный человек. Я потянул ткань… Царь Горох, собственной персоной, с кляпом во рту, со скрученными руками и ногами, повалился на пол.
– Все в порядке? – Я похлопал его по щекам. Горох ответил мне бешеным взглядом. Я вытащил кляп и взялся за веревки. Кто-то из очнувшихся бояр сдуру замахнулся на меня посохом, но царь ловко пнул его ногой в пах, боярин повалился, а мы вырвались в зал. Горох вспрыгнул на трон, заорав, как пароходная сирена:
– Эгей, молодцы! Вяжи самозванцев! Я с вами, дети мои!…
С этими словами государь попытался «щучкой» прыгнуть с трона в гущу боя, но я удержал его ценой еще одной шишки на мою бедную голову. В зал ворвался целый отряд стрельцов с саблями наголо. Царь опомнился и начал, размахивая руками, руководить сражением. Мужики побросали оружие и, закатав рукава, пошли в рукопашную. Через пять минут победа была за нами!
Я окинул «поле битвы» беглым взглядом. На полу гора копошащихся тел, в основном стрельцы вперемешку с боярами, откуда-то снизу торчит обрывок рясы дьяка Филимона. В уголке Баба Яга, все еще что-то бормочущая, в позе кошки, увидевшей собаку. Царь Горох стоит слева от меня, в измятой рубахе, в атласных штанах и шерстяных носках, с синяком на скуле.
– Митька!
А в ответ тишина, он вчера не вернулся из боя… Тьфу! О чем это я?
– Митька!
– …десь… атюшка… ыскной… оевода! – едва слышно донеслось из-под кучи-малы.
Мы с Горохом переглянулись и на пару взялись за дело. Где-то на середине был извлечен боярин Мышкин, намертво вцепившийся зубами в ногу расколдованного шамахана. Зубы пришлось разжимать ножом, а его жертву еще долго извлекали из-под полузадохнувшихся тел. Дьяк Филимон обнаружился еще ниже, он так крепко держал своего врага, также принявшего истинный облик, что их объятья скорее походили на интимно-супружеские. Сходство усиливалось длинной рясой дьяка и вызывающе торчащей сивой косицей. Предпоследним достали помятого и потоптанного Митяя. Как он вообще выжил под такой тяжестью? Но когда его подняли, то оказалось, что наш сотрудник припечатал своим пузом фальшивого царя. Благодаря заклинанию Яги все три шамахана лишились личин. Того, кто изображал нам Гороха, настолько расплющило, что его еле-еле откачали. Я вернул валяющуюся корону ее законному владельцу. Он мрачно принял от меня запылившийся символ верховной власти, собственноручно выправил погнутые зубцы и гордо водрузил головной убор набекрень.
– Ну, участковый… – Горох попытался что-то сказать, передумал, крепко, по-братски обнял меня и заскрипел зубами: – Шамаханов – на кол! Всех бояр – вон! Завтра разберусь… Подать мне доспех и оружие, не ровен час, Орда под стены пожалует.
Мы тоже вышли вместе со всеми. Митька отпросился в ополчение, «пострадать за Отечество»… Я махнул рукой – иди куда хочешь, но, если тебя убьют, на глаза мне не попадайся! Яга уцепила меня под локоток, и мы чинно отправились домой. Улицы Лукошкина были пустынны, как говорится: «Все ушли на фронт!» Мне уже ничего не хотелось… На кителе ни одной пуговицы, я их по полу собирал, нашел всего две. На фуражке кто-то сидел, теперь этот блин только на путало одевать. На лбу шишка, то ли сам ударился, то ли стукнул кто… Еще локоть беспокоит, сгибать больно, придем, сниму рубашку, посмотрю.
До терема добрались быстро. Пока я раздевался, бабка за какие-то минуты растопила баню и отправила меня туда, сунув в руки чистое полотенце. Господи, какое блаженство… Баня – единственное спасение для усталого милиционера, только что свалившего с натруженных плеч тяжеленное дело. Я настолько разомлел в парной, что вышел к столу спустя не менее трех часов. В предбаннике меня дожидалась пара сменного белья, высокие красные сапоги, шелковая рубаха, штаны и богатый кафтан. Все правильно, после драки мои вещи нуждались в стирке, штопке и глажке одновременно. А… все равно надо что-то надевать. Будем надеяться, до завтра помощь милиции никому не понадобится. Ну, смущаюсь я пока в таком наряде на людях показываться. Иван-царевич какой-то… с планшеткой через плечо!
А на столе стояли – пельмени… Бабка их так замечательно делает. Хотя… если бы сюда еще жареной картошки с кетчупом и сосисками, кофе с пенкой и настоящий российский шоколад… Как же я по всему этому соскучился! Может, попросить Ягу и она наколдует? Ага, картошку или кофе из Америки, которую, поди, еще и не открыли. Как изготавливают шоколад, тоже вряд ли объяснимо на пальцах. Ладно, все… здесь тоже хорошо кормят. Мы уже пили чай, когда заявился сияющий Митька:
– Погнали мы их, Никита Иванович! Всех как есть государь наш обратно и попер. Победа полнехонькая!
– Ты-то сам навоевался? – улыбнулся я.
– Не… – честно признал он. – Повоевать-то никому и не удалось. Шамаханцы как волной накатили, так и стали перед воротами, ровно ждут чего. А тут пушки со стен рявкать начали… Басурмане с коней падают, а от города не уходят, опять ждут. Потом большой отряд в тот лесок поскакал, ну, куда дьяковский ход вел, а остальные сдуру все под огнем стоят. Пушкари-то уж пристрелялись, так ядрышко к ядрышку и кладут. Откуда ж ворогам знать, что мы те ходы давно позасыпали? К тому времечку, пока ихний отряд в оборотку вернулся, от головной орды едва ли не четверть намертво выбита! Повернули они коней, и давай бог ноги… А вслед ворота распахнулись, да царская конница в погоню сабельками замахала. Шамаханцы-то как наших увидели – еще сильней припустили! До самой границы будут гнать супостатов. А ить там еще полки пограничные в засадах дожидаются… Надолго мы ворога от нашей земли отвадим!
– Вот и ладушки… – кивнула Баба Яга. – Садись, герой, дозволяю тебе с нами чаю откушать. Хорошо рассказывал, честно, а я уж грешным делом подумывала, будто опять про свои подвиги врать будешь.
– Вечно вы так, бабушка… Да рази ж я когда врал?!
– Митька-а…
Под нашими насмешливыми взглядами он заерзал на скамье и вынужденно признал:
– Ну, иногда… дык… для пользы дела же!
Яга пододвинула ему ватрушку.
Тихая идиллия нашего чаепития была прервана стуком в дверь. Вернувшийся Митяй осипшим голосом доложил:
– Сам! Царь!
Баба Яга поняла меня с полувзгляда:
– Беги в свою опочивальню, Никитушка, вся форма твоя там ужо дожидается.
Каким-то чудом я успел сгонять наверх, переодеться, слететь вниз и встретить государя, как раз когда он проходил в двери. Царя сопровождало четверо бояр в боевых кольчугах, следом топтались стрельцы из личной гвардии.
– Здравия желаю!
– И ты здравствуй, сыскной воевода. Вот, сам зашел, по-простому, по-соседски… Чаем-то угостишь?
– Присаживайтесь, ваше величество.
Я было пригласил к столу и сопровождающих, но они ответили мне такими высокомерными взглядами… Вам же хуже! Горох расселся на лавке, приняв от Яги большую кружку с ароматным облепиховым чаем.
– Все понимаю, все знаю, как на меня набросились мои же стрельцы, повязали, тряпку в рот засунули, да один в меня же и превратился – все принимаю. Так и было. Шамаханцы, они на самый рискованный шаг решились, лишь бы по-своему все повернуть. К ним у меня претензий нет, они враги. К своим дуракам – тоже, они царя на троне видели и служили ему верно. А вот как же ты догадался, что не я перед тобой?
– Человека выдает не только его внешность, но и жесты, характерные словечки, манера двигаться, смеяться, даже просто молчать. Шамахан изо всех сил старался изобразить присутствующим настоящего царя так, как он это понимал. Но его представление о вас и вы – это две разновеликие величины. С такими актерскими данными парень не прошел бы даже в любительский театр.
– Но остальные-то поверили?
– Они привыкли к перепадам вашего настроения. И потом, этот врожденный комплекс – кто на троне, тот и царь! Я смотрю проще… Ну, а самое главное, перстень с хризопразом. Я был уверен, что он у Тюри. Значит, перед арестом казначей успел передать опасную вещицу кому-то из шамаханов. Главное, чтобы она не попала в руки человеку, а тут сам «царь» носит на пальце «украденный» у него же перстень, который все ищут, и молчит! Все прочее на уровне интуиции…
– Ладно у тебя получилось, – подтвердил Горох, протягивая руку за плюшками. – Выходит, не соврал ты мне – и вправду обучен воров ловить. Врага мы прогнали. Покражу нашли. Виноватого тоже, да вот только он за свое предательство уже и без нас получил. Зачем же они убили его?
– На всякий случай, он мог ненароком выдать сообщника. Тюря по одному перстню сразу понял, что «царь» поддельный, и его убрали.
– С остальными-то чего делать посоветуешь?
– С кем? – переспросил я.
Творилось что-то невероятное… Да чтобы Горох стал спрашивать мое мнение по вопросу казнить-миловать?! Такое нельзя упускать…
– Дьяка стоит припугнуть и хорошенько загрузить работой, чтоб впредь не лез куда не просят. Боярина Мышкина отправить в ближайшую деревню на пару-тройку лет; если поумнеет, то впоследствии пристроить к какому-нибудь не очень сложному делу. Они оба оступились, но полны раскаяния и героически дрались за вашу милость во вчерашней попытке дворцового переворота.
– Будь по-твоему, – кивнул государь. – А для себя-то чего просишь?
– Ничего.
– Не скромничай, сыскной воевода, бери, пока даю. Чего хочешь?
– Медаль для Митьки, – вспомнилась мне просьба Яги. – За отвагу или заслуги перед Отечеством.
– Зачем такому богатырю еще и медаль? Ну да ладно, будь по-твоему. Завтра же дам приказ – выковать. Для себя проси.
– Не надо. Ничего не надо, я же у вас на жалованье. Это частные дела оплачиваются отдельным порядком. Лучше потом, когда будет побольше свободного времени, вы побеседуете со мной насчет планов развития материальной базы милицейского отделения в городе Лукошкине.
– Хорошо. Смотри же, я спрашивал… – Царь Горох поднялся, сунул в карман недоеденную плюшку и, попрощавшись, вышел вон…
– Так дадут медаль али нет?
– Дадут, – успокоил я. – Дело закончено. Остается лишь подробно описать все, что было, подшить мои записи из планшетки и сдать все в архив.
Через пару часов в дверь вновь постучали. Извиняясь за столь поздний визит, молодой дьяк думного приказа, в сопровождении двух стрельцов, доставил мне свеженький приказ от царя. Читал я вслух, так как написанное касалось всех. Опуская положенные титулы и пышные предисловия, сразу перехожу к главному:
– «…на подворье нашем новый терем поставить, дабы отделение милицейское завсегда под рукой было».
– Уходишь, стало быть? – мгновенно поникла Баба Яга. – Ну, знамое дело, приказ… Иди, иди, не держу. Опять же без тебя так спокойно было… Небось оно и к лучшему. Буду грибы солить, вареньем запасаться, саму себя в «дурачках» оставлять. Ох и жизнь начнется! Только о себе думать буду… Пока не повешусь от скуки…
– Да бросьте вы! Куда я отсюда поеду? Кто меня при дворе такими пельменями кормить будет? Управление останется здесь – и мне проще, и казне экономия. Эй, Митька, дальше про тебя: «…молодцу Дмитрию Лобову медаль выдать из чистого золота с надписью „За особые заслуги“. Опосля чего жалуем ему денег пять рублев и от работы в отделении освобождаем. Пущай к себе на деревню возвращается, пост старосты по чину берет да с жителями тамошними по закону управляется».
– Поздравляю, деревенский староста!
– За что обижаете, батюшка воевода? – напрягся Митяй, в глазах здоровенного парня стояли слезы. – Почто гоните? Где вина моя? Чем неугоден стал?!
– Опомнись, балда, кто тебя гонит? Царь медаль тебе даст и должность самостоятельную. Это же прямое повышение, карьерист ты недогадливый! Радоваться надо, представляешь, как матушку осчастливишь?
– Не хочу я… его медали. И в деревню не хочу… и старостой не буду! Я милиционером стать хочу! В отделении работать, преступников ловить, народ от лихих людей защищать. Не гони меня, батюшка… Христом Богом тебя прошу – оставь на службе!
Вы не поверите, мы еле-еле его успокоили… Несчастного Митяя трясло, его била нервная дрожь, он едва ли не ревел от незаслуженной «обиды». Кончилось тем, что я дал самое честное слово, поклявшись никогда не отпускать его с работы в отделении. В общем, пропуская несущественные детали, скажу – Яге была пожалована корова, две тонкорунных овцы и право изъятия любых пищевых продуктов с царевой кухни. Мне предлагался в награду «…добрый жеребец с государевой конюшни, шуба с царского плеча и кольчуга богатая венецианской работы…» Спасибо, очень приятно…
Утром меня разбудил петух. Убью! Если Баба Яга не сварит из него суп, я просто возьму тяжелую царскую саблю и буду гонять этого гада по всему двору, пока не зарублю. Никакого уважения к работникам милиции…
– Никитушка! Вставай, сокол ты наш ясный…
Ни за что! Я завернулся в одеяло с головой, не буду вылезать, у меня законный выходной.
– Вставай, вставай, голубь… Не забыл, чай, царь тебя сегодня ждет. Боярышень пригласил, пировать в честь победы будут, а тебе смотрины ненароком устроят. Посидишь, поглядишь, послушаешь, да и выберешь себе душеньку по сердцу…
Вот уж тут я встал! Елки-палки, он все-таки это устроил… Ну, надежа государь, удружил, ничего не скажешь! Вовек твоей доброты не забуду, с меня причитается…
– Батюшка воевода!
– Митька! Ты как посмел? – тут же напустилась Яга на моего напарника.
Он мгновенно нырнул обратно за дверь и уже оттуда продолжил:
– Там купцы у ворот! Покорнейше просят принять, покража у них страшная…
– Зови! – обрадовался я.
Никаких смотрин, никакой женитьбы, служба! Служба, господа! Все нормально, все хорошо, все при деле…
– Никитушка!
– Что?
– Ты уж как будешь купцов-то слушать, меня из горницы не гони. Я-то сразу угляжу, который из них врет.
– Как же можно? – Я дружески приобнял бабку за костлявые плечи. – Мы теперь одна команда. Оперативный отдел. Работаем вместе, согласно штатному расписанию. Митька, дуй к Гороху, скажи, что у меня новое дело, пусть к обеду не ждет. Потом рысью назад. Бабуля, зовите пострадавших!
Если бы я знал, чем это дело закончится, – ни за что бы за него не взялся.
