Текст книги "Возвращение с того света"

Автор книги: Андрей Воронин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 21 страниц)

Глава 13

Полковник Малахов вошел в подъезд своего дома на Кутузовском, борясь с желанием закурить. День выдался совершенно сумасшедший, и полковник с самого утра садил сигарету за сигаретой, как какой-нибудь дорвавшийся до курева урка, отмотавший десять суток ШИЗО. Это было совсем не то, что советовал ему врач, и, уж конечно не то, на чем в выражениях, усвоенных еще в золотую пору его лейтенантства, настаивала Маргарита Викентьевна, не терпевшая табачного дыма и очень боявшаяся рано овдоветь.

Вспомнив о Маргарите Викентьевне, полковник решительно затормозил посреди просторного вестибюля, поставил кейс на выложенный метлахской плиткой пол и не торопясь, со вкусом закурил, испытав при этом короткую вспышку совершенно мальчишеского ликования и немного виноватого злорадства – ни дать ни взять пацан, объегоривший строгую тетку и уверенный, что ничего ему за это не будет. Маргарита Викентьевна укатила-таки в свой Париж, и контролировать полковника было некому вот уже третий день. Впрочем, свобода, как и следовало ожидать, имела некоторые неприятные стороны: например, то, что по вечерам не с кем было перекинуться словом. Одиночество оказалось довольно тяжкой ношей, и особенно увесистой эта ноша казалась полковнику сейчас, когда он стоял в пустом вестибюле с кейсом у ноги и курил двадцать восьмую за день сигарету, точно зная, что наверху, в квартире на восьмом этаже, его никто не ждет.

Он стоял и пытался припомнить хоть один рабочий день за последние десять лет, который прошел бы более или менее спокойно. Когда он был лейтенантом, ему казалось, что, дослужившись до майора, он обретет заслуженный покой и всеобщее уважение.

Ставши майором, он начал мечтать о полковничьих погонах не потому, что был карьеристом, а просто потому, что полковничья должность казалась ему недостижимой синекурой. Ну кто, скажите, станет трепать нервы полковнику? Генерал? Так генералов все-таки не так много…

«Ч-ч-черт, – подумал он, все еще стоя посреди вестибюля с дымящейся сигаретой в опущенной руке, – ну что это за жизнь! Чем дальше, тем хуже, а я-то, дурак, думал, что все будет наоборот, и лез наверх, как наскипидаренный альпинист… Только не надо мне петь „Как хорошо быть генералом“… Хорошо быть плохим генералом, а настоящим генералом быть очень даже несладко. Я теперь умный, вижу…»

С лязгом открылась дверь лифта и мимо полковника, вежливо поздоровавшись и бросив на него удивленный взгляд, прошла девчонка с шестого этажа, волоча на поводке шестимесячного палевого дога по кличке Жужа. У этого веселого недоумка была высокоинтеллектуальная физиономия с не по возрасту умудренными карими глазами и длиннейшая родословная, в которой он значился под именем Голден Антей. Светившийся в глазах интеллект и отличная родословная не мешали Жуже ходить под себя по десять-двенадцать раз на дню, но полковник любил пса за общительность и веселый нрав. Завидев приятеля, Жужа устремился к нему, натянув поводок и радостно хлеща во все стороны увесистой плетью хвоста, вывалив язык и моментально сделавшись похожим на веселого удавленника. Хозяйка привычно дернула поводок, подняв Жужу на задние лапы, развернула и потащила дальше, к выходу. Он покорно вздохнул и, бросив на полковника прощальный взгляд, перестал валять дурака и затрусил на улицу справлять нужду и гоняться за голубями.

Полковник тоже вздохнул, поднял с пола кейс и направился к лифту. Возле почтовых ящиков он остановился, вспомнив, что не вынимал почту со дня отъезда жены. Порывшись в карманах, он тихо, но проникновенно выматерился: ключ от почтового ящика остался наверху, в связке жены. «Ну и хрен с ней, с почтой, – подумал полковник, – чего я там не видал?» Впрочем, взглянув на ящик, он понял, что за почтой спуститься все-таки придется: газеты были затолканы в щель только что не ногой и торчали оттуда сплошной скомканной массой. Маргарита Викентьевна по укоренившейся привычке выписывала массу этой макулатуры, так что почтовый ящик за три дня превратился в этакий бумажный монолит в уже начавшей опасно раздуваться жестяной скорлупе.

Скорее по инерции, чем надеясь и вправду что-нибудь извлечь, полковник поковырял пальцем эту плотно спрессованную массу, снова вздохнул и пошел к лифту. «Информационный брикет, – подумал он с отвращением, нажимая на кнопку восьмого этажа. – Спрессованная пресса, мать ее…» В прихожей он брякнул кейс на подзеркальную тумбу, долго гремел разной дребеденью в ящиках, отыскивая ключи жены, не нашел, выругался и сразу заметил связку, которая как ни в чем не бывало висела прямо у него под носом на специальном крючке, наверное, впервые с тех пор, как они с женой въехали в эту квартиру двенадцать лет назад. Маргарита Викентьевна была женщиной в высшей степени аккуратной, но вот ключи у нее вечно были с норовом. Они словно по собственному почину в самое неподходящее время затевали со своей хозяйкой игру в прятки, обнаруживаясь в самых неожиданных местах. Как-то раз Алексей Данилович нашел их в хлебнице, а через неделю совершенно случайно наткнулся на них в морозильной камере холодильника. Жена тогда обиделась. Совершенно напрасно, как считал полковник, хотя порой ему казалось, что, возможно, ему в тот раз не стоило так громко и так долго смеяться.

Он сдернул связку с крючка, снова спустился на первый этаж и, поковырявшись в норовистом замке, легко отпиравшемся с помощью шпильки, но имевшем какие-то свои, не вполне понятные возражения против ключа, выгреб из ящика груду смятых газет, среди которых затесалась парочка счетов и конверт из плотной сероватой бумаги, тоже мятый, словно вынутый из собачьего горла, без адреса, марок и штемпелей. Рассеянно сунув под мышку газеты, полковник ощупал конверт. Внутри без труда прощупывалась какая-то квадратная пластинка. Похоже, кто-то подбросил полковнику в почтовый ящик компьютерную дискету.

Малахов скривился. Он не любил эти конверты без адреса. Сроду в них не было ничего разумного, доброго и вечного. Впрочем, кое-что вечное в этих конвертах, как правило, было: вечная человеческая глупость, вечная подлость и вечное желание наплевать ближнему своему в кастрюлю с супом.

Одновременно полковник в некотором удивлении поднял брови. Он что-то не припоминал, чтобы анонимщики когда-нибудь беспокоили его на дому.

"Чепуха какая-то, – подумал он, косо и некрасиво надрывая конверт. Он небрежно затолкал дискету в карман плаща и развернул приложенную к ней записку.

Записка была сделана с минимумом трудозатрат и максимумом эффективности в смысле конспирации. Никаких каракулей левой рукой, никаких вырезанных из газет и журналов букв. Мелованная бумага, лазерный принтер, аккуратный шрифт, прекрасное качество печати – то, что называется ищи-свищи.

«Твари, – подумал Малахов. – У меня там в кейсе водка нагревается. С вашими анонимками, с дискетами вашими…»

Он стал читать, и его поднятые кверху брови почти сразу нырнули вниз, сойдясь у переносицы.

Обращения не было.

"Вы честный человек, – гласила записка, – во всяком случае, так мне отзывались о Вас люди, которых я уважаю.

Наша контора прогнила насквозь, ее уже не спасти. Доказательство тому – дело Потапчука и прочих. На дискете Вы найдете кое-что, имеющее к этому делу прямое касательство. Так мне, во всяком случае, кажется."

И все. Ни числа, ни подписи. Конспияция, батенька…

«Кажется ему, видите ли. Плакальщик о судьбах мира… Какой-нибудь нервный из новичков, – подумал полковник, рассеянно разрывая записку в лапшу и аккуратно складывая обрывки в карман. – Их у нас сейчас много развелось.., с нервами. Р-романтики…» Записка была глупая по содержанию, и полковник сильно подозревал, что и содержимое дискеты может оказаться не намного умнее. «Впрочем, – подумал он, – это еще надо проверить.»

Полковник поймал себя на том, что не стоит на месте, а потихонечку дрейфует в сторону выхода и уже нашаривает в кармане ключи от машины. Он встрепенулся. Да, похоже было на то, что придется опять тащиться на службу… Эх, пропал вечерок!

По телевизору футбол, да и бутылка, опять же…

Когда он вернется, футбол уже кончится, а пить будет, конечно же, поздно, если он не хочет утром явиться на совещание к Сарычеву вполсвиста…

«Дурак, – обругал он себя. – Далась тебе эта почта! Утром бы достал, А теперь, конечно, никуда не денешься.»

Он снова вздохнул, тяжело и протяжно. Дверь подъезда отворилась, и в вестибюль, по обыкновению прогромыхав всеми костями по дверному косяку и запутавшись в поводке, вломился Жужа, справивший все свои дела и очень собою довольный, волоча на буксире свою молодую хозяйку. Увидев полковника, он явно решил, что старый приятель специально стоял здесь и ждал его, Жужу, чтобы заключить его в дружеские объятия. Жужа гавкнул гулким щенячьим басом и, прежде чем хозяйка успела опомниться, со всего маху ткнул полковника в грудь своими мослами, оставив на щегольском черном плаще два длинных смазанных отпечатка наподобие тех, что видел мистер Шерлок Холмс, когда выслеживал собаку Баскервилей в окрестностях Меррипит-хаус, на берегу мрачной Гримпенской трясины.

– Скотина ты, Жужа, – в сердцах сказал ему Малахов.

Жужа не возражал, он хотел обниматься. Еще он хотел снять с полковника плащ. Вероятно, чтобы отнести его в чистку. Но полковник решительно встал на защиту своего личного имущества и хлопнул Жужу по носу свернутой в трубку пачкой газет.

Жужа обиделся и сел на задние лапы.

– Извините, Алексей Данилович, – сказала хозяйка, – опять этот разбойник вас испачкал. Давайте я почищу.

– Вот еще, – проворчал полковник. – Сам почищу… Зато на работу возвращаться не надо.

– А вы что же, так здесь и стоите? – не удержавшись, спросила девушка, уж очень странно было видеть соседа, простоявшего в подъезде почти полчаса без всякой видимой причины.

– Ага, – сказал Малахов. – Так и стою. Хотел тебе свидание назначить, да сразу не решился. Дай, думаю, постою, дождусь Алену, а то на улице собачники смеяться будут…

– Вот еще, – фыркнула Алена, – смеяться…

Наоборот, обзавидовались бы все. Только вот что Маргарита Викентьевна скажет?

– Какая такая Маргарита Викентьевна? – притворно изумился полковник. – Ах, эта… Это которая жена, что ли? Ничего не скажет. Откуда я знаю, чем они там в Париже с Аденом Делоном занимаются? Так как насчет свидания? Твой Николай возражать не будет?

– Не будет, – снова рассмеялась девушка. – Он на работе в ночь.

– Так это же перст судьбы! – с деланным оживлением воскликнул Малахов. – Ну что, к тебе пойдем или ко мне?

Он понял, что перегнул палку: Алена испугалась, не понимая, шутит он или говорит всерьез. Вот будет номер, если она возьмет и согласится. Чего делать-то тогда? Придется извиняться, что-то такое объяснять и вообще терять лицо. Ай-яй-яй. А ведь у них дома, между прочим, стоит неплохой компьютер, вспомнил он вдруг. Во всяком случае, когда они переезжали, компьютер в дом заносили. В самом деле, перст судьбы.

– Нет, – решительно сказал он, – ко мне мы не пойдем. Мы пойдем к тебе, чтобы было, как в классическом анекдоте: приходит муж с работы…

Ну и так далее.

– Дразнитесь, – с плохо скрытым облегчением сказала Алена. – Как не стыдно? Я-то уже обрадовалась™ – А ты не отчаивайся, – обнадежил ее Малахов. – Вот отравлю жену и начну бить к тебе клинья… Ты как, не против?

– Против, – сказала она. – Вас посадят в тюрьму за убийство, и мне тогда придется вместо одного мужика кормить двоих – одного дома и одного в лагере. Зачем мне такая любовь? Ладно, я пойду.

– Погоди, – сказал Малахов, – вместе поедем.

Я буду приставать к тебе в лифте.

– Это Жужа к вам будет приставать, – пообещала она, – так что не советую.

– Да погоди, – сказал Малахов. – У меня к тебе дело. У вас компьютер есть или мне показалось?

– Есть, – ответила она. – Коля хочет дизайном заняться, ему нужно.

Ее Коля, насколько знал полковник, был одаренным бездельником и все время «хотел» чем-нибудь заняться. Никаких усилий к обустройству собственной жизни он прилагать не собирался и работал пока носильщиком на Казанском вокзале. Впрочем, Алена его, похоже, любила, а это, считал полковник, самое главное. Все остальное приложится с годами. В конце концов, бывают люди, которые очень поздно взрослеют.

– Слушай, – с профессиональной достоверностью имитируя смущение, сказал Малахов, – а твой Коля не будет бухтеть, если мы его компьютер потихоньку включим? Мне тут, понимаешь, дискетку одну просмотреть надо, и до того неохота из-за нее на работу тащиться…

– Так бы сразу и сказали, – улыбнулась Алена. – А то развели здесь конский флирт… Идемте. Только я в этой технике ничего не смыслю.

Учили меня в школе, учили, а я их как боялась, так и боюсь.

– Ничего, – утешил ее Малахов. – Я не боюсь.

Разберемся как-нибудь.

– Да? – с некоторым сомнением переспросила девушка.

– Да не бойся, – рассмеялся полковник, – не сломаю. У меня на работе есть, но я же говорю, ехать туда на ночь глядя неохота.

Квартира была обставлена неплохо, со вкусом, и полковник решил, что молодым наверняка помогают родители. Вряд ли носильщик мог обеспечить своей семье такой уровень благосостояния. Впрочем, кто их знает, теперешних носильщиков.

Компьютер тоже был богатый, но им явно никто не пользовался. В меню не было ничего, кроме базовой программы. «Не твое дело, – сказал себе Малахов. – У твоей жены в шкафу стоит новехонький кухонный комбайн, и что? Режет все по старинке, вручную, говорит, что так вкуснее, а на самом деле просто привыкла…»

Дискета с тихим щелчком вошла в приемную щель дисковода. Жужа положил на колено Малахову свою умную морду с лопушастыми некупированными ушами. Алена тихо подошла из-за спины и поставила у локтя полковника чашку с дымящимся кофе. Малахов кивком поблагодарил, про себя прикидывая, как бы поделикатнее намекнуть ей, что ее присутствие в комнате, мягко говоря, нежелательно, но девчонка была не только красива, но и очень неглупа. Не создавая никакого напряга и ничего не говоря, ушла в соседнюю комнату и включила телевизор.

– Можете курить, – крикнула она оттуда.

– Спасибо! – крикнул в ответ полковник, закурил, отхлебнул кофе и вошел в файл.

* * *

Водку он выпил, но футбол пропал. Он так ничего и не разглядел, хотя старательнейшим образом битых два часа пялился в телевизор, с регулярностью автомата наполняя и опустошая свою рюмку. Под это дело он съел НЗ Маргариты Викентьевны – полпалки салями и банку крабов, не ощутив никакого вкуса, словно пластилин жевал. Водка тоже не оказывала на него своего обычного воздействия, он оставался трезвым, только как бы оглушенным, словно целый день мчался на мотоцикле без ветрового щитка с бешеной скоростью, глотая ветер, и теперь весь этот проглоченный им за день ветер смерчем вертелся внутри. Он знал, что причиной тому вовсе не водка, а просмотренная только что дискета.

По зеленому полю бестолково, как мошкара над дорогой, мельтешили футболисты, но он их не видел. Вместо них по экрану неторопливо ползли строчки и фотографии: скупые фразы служебных характеристик, сухие цифры платежных ведомостей, газетные вырезки, где в грудах словесного гарнира прятались редкие, как жемчужины, фрикадельки фактов, восхитительные по своей безграмотности выдержки из ментовских протоколов и уголовных дел, которые так никогда и не были закрыты, стенограммы магнитофонных записей, какие-то схемы…

Это было досье, которое генерал Потапчук вел на своего агента по кличке Слепой.

Малахов с грустью подумал, что генерал перехитрил сам себя: Слепой был настолько засекречен, что после смерти Потапчука не осталось никого, кто знал бы о его порученце или хотя бы о существовании этой дискеты. Потому-то она и уцелела, потому и попала в руки неизвестного доброхота-романтика… Полковник поймал себя на том, что уже между делом прикидывает, как бы ему вычислить этого доброхота и отплатить ему «презлым за предобрейшее». Какой-нибудь сморчок из технического отдела, морщась, подумал он. С идеалами. В чем эти его идеалы заключаются, он, пожалуй, и сам не знает, но хочет, чтобы все было «по-честному». Пастухом ему быть. С дудочкой. Сидеть на пригорке и после банки бормотухи толкать коровам речи про идеалы добра и справедливости.

Да бог с ним, подумал он, снова наполняя рюмку, с этим идеалистом. На хрена он мне сдался? За дискетку спасибо. Дело Потапчука и иже с ним можно закрывать.., точнее, не закрывать, а спокойно класть под сукно. Закрывать дело – значит рассекречивать Слепого, который то ли помер, то ли нет, но по простейшей логике вещей просто обязан был помереть после последнего задания. То, что как раз в это время был убит Потапчук, говорит только о том, что генерал спустил на своего агента собак, а тот, узнав об этом, обиделся на хозяина… Да нет, решил полковник, когда на кого-то спускают наших собак, это почти стопроцентный верняк. Можно побегать и даже успеть завалить кого-нибудь из псарей, но конец всегда один…

А жаль, подумал он. Какой был агент! Мне бы такого.

Надо позвонить Федотову, решил он. Плевать, что он генерал, плевать, что из ГРУ, теперь я знаю, как с ним разговаривать. Он был рядом с Потапчуком в момент убийства на Воробьевых горах. Что они там обсуждали? Уж не проблему ли, связанную с тем, что Слепой вышел из-под контроля? Уж не помощи ли просил генерал Потапчук у генерала Федотова? Не хочет отвечать – пусть не отвечает.

Пусть скажет только, жив Слепой или его все-таки достали?

Он покосился на дискету. Дискета с самым невинным видом лежала на краешке журнального столика, он специально отложил ее в сторонку, так, чтобы и под рукой была, и чтобы случайно не залить, к примеру, водкой. Он хмыкнул, вообразив себе такой примерно диалог: «Не бьет дискетка-то, товарищ полковник!» – «То есть как это – не бьет? Почему?» – «А к ней, товарищ полковник, кусок какой-то колбасы прилип. Салями, кажется.» Н-да…

Все-таки он не удержался. Время было еще детское – половина одиннадцатого. Малахов встал, открыл кейс, выкопал из него записную книжку и отыскал номер генерала Федотова. Собственно, номеров было три: служебный, домашний и мобильного телефона. Поколебавшись несколько секунд, Малахов решил, что звонить следует на мобильник.

Федотов ответил почти сразу, из чего следовало, что он не спит и вряд ли сидит дома, наслаждаясь футболом. Малахов представился, напомнив генералу, кто он такой и по какому поводу беспокоит его в столь позднее время, присовокупив приличествующие случаю извинения.

– Брось, брось, полковник, – пробасил в трубку Федотов. Голос у него был самый что ни на есть благодушный, но Малахов уже выбрел из потемок, и теперь деланное благодушие собеседника не могло обмануть его, как прежде. – Какое там еще время?

Не знаю, как у тебя, а у меня рабочий день в разгаре. Ну, что у тебя нового по этому делу?

– Да есть кое-какие новости, товарищ генерал, – осторожно сказал Малахов. – Хотелось бы проконсультироваться. Имя Слепой вам что-нибудь говорит?

– Странная фамилия, – сказал генерал после некоторой паузы.

– Да? – переспросил Малахов.

– Завтра, – сказал генерал. – На Ваганьковском, у главного входа.

Они шли по аллее, не глядя на памятники, обступавшие их со всех сторон, словно мертвецы, собравшиеся послушать, о чем говорят живые.

– Я не понимаю, зачем Сарычев пристает к тебе с этим делом, – ворчливо говорил генерал, время от времени пиная попадавшие под ноги камешки. – Скорее всего он просто не в курсе. Ты тоже не в курсе, да тебе и не надо.., пока. А ему надо – в назидание.

Станешь генералом – и тебе понадобится. В общем, забудь. О Слепом забудь и даже не вспоминай. Дела никакого нет, есть видимость расследования, только твой Сарычев об этом не знает. Все виновные давно землю парят, и Слепой в том числе.

– Жаль, – вырвалось у Малахова.

– А, – понимающе усмехнулся генерал, – размечтался? Брось, полковник. Его не вернешь.

– Жаль, – повторил Малахов. – Иногда так и подмывает…

– Бывает, – кивнул генерал, – бывает. Только учти, этот парень, как я понял, сам выбирал, за какие задания браться, а за какие не стоит. С такими агентами довольно тяжело работать.

– Да ерунда это все, товарищ генерал, – со вздохом сказал Малахов. – Все равно его уже нет…

Может, так оно и лучше.

– Возможно, – сухо согласился генерал. – У тебя все?

Вернувшись на службу, Малахов обнаружил у себя на столе странный, словно пришедший по межпланетной почте, документ, напечатанный на древней пишущей машинке с прыгающими вверх и вниз буквами и изобилующий всеми возможными видами ошибок. С минуту он тупо смотрел в эту филькину грамоту, пытаясь продраться сквозь искаженные до полной потери смысла казенные обороты. Писал какой-то поселковый милиционер, что-то о больнице и котельной, о каких-то «потерях личной численности людского состава в количестве двух сержантов при исполнении из пистолета системы ТТ».

Он вернулся к шапке этого дикого документа, составленного каким-то папуасом и по непонятной прихоти морских течений занесенного к нему в кабинет. Рапорт… Так… Он замер, увидев в тексте слово «Крапивино», и стремительно зашарил глазами по строчкам, выискивая имена собственные, чтобы хотя бы в первом приближении понять, о чем идет речь. Где-то на второй странице рапорта мелькнула фамилия Колышева с указанием звания и места службы, и полковник, грузно опустившись в кресло, принялся терпеливо анализировать этот бред, докапываясь до смысла. Его так и подмывало вызвать кого-нибудь и заставить перевести сей раритет на какой-либо из удобопонятных человеческих языков, но тут как раз до него стало понемногу доходить содержание рапорта, и он порадовался тому, что никого не позвал.

Рапорт был подписан неким лейтенантом Силаевым и представлял собой подробное и безграмотное описание того, как был убит майор Колышев, посланный полковником расследовать дело о взрыве на Тверской и исчезновении журналиста Шилова, Был этот документ страшноватым и диким как по форме, так и по содержанию. Насколько смог понять Малахов, Колышев был убит пулей в затылок, и сделал это автор рапорта из табельного автомата Калашникова после того, как майор пытался воспрепятствовать аресту опасного маньяка-террориста, с которым, как видно, находился в сговоре. В ходе возникшей перестрелки Колышев убил двоих милиционеров и был убит сам. Террорист при этом сбежал, скрывшись в неизвестном направлении. На месте преступления из тайника извлечены два с половиной килограмма пластиковой взрывчатки, коробка патронов к пистолету ТТ и сам пистолет, завладев которым майор Колышев и устроил побоище. По поводу бежавшего террориста, на жилой площади которого были обнаружены вышеупомянутые орудия уничтожения, лейтенант с ангельской кротостью сообщал, что человек этот пришел в поселок словно бы ниоткуда, прошлого своего не помнит или делает вид, что не помнит, и что на него еще месяц назад была разослана ориентировка, ответа на которую крапивинские менты ждут по сей день.

Ориентировка прилагалась.

Полковник заглянул в ориентировку, все еще недовольно бормоча что-то про недоучек и комсомольские наборы, наискосок пробежал ее глазами, скользнул взглядом по фотографии и остолбенел.

На мгновение у него возникло такое чувство, словно он незаметно для себя шагнул из реальной жизни на экран старого немого фильма, где одно ни с чем не сообразное, но энергичное действие безо всякого перехода сменяет другое, ничуть не более правдоподобное.

Фотография была дрянная. Снимал едва ли не тот же лейтенант, что с таким блеском составил рапорт. Но сомнений быть не могло: с листа дрянной газетной бумаги на полковника смотрел Слепой, похудевший и осунувшийся, похожий на беглого зека, но, несомненно, он.

Полковник встал из-за стола, подошел к двери и запер ее на задвижку.

– Не может быть, – твердил он, возвращаясь к столу, – не может быть.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака дискету и скормил ее компьютеру. Компьютер довольно заурчал и выплюнул на монитор данные. Полковник взял в руки ориентировку и стал сравнивать. Совпадала не только фотография, все остальное тоже было идентично: рост, вес, цвет глаз, особые приметы…

Разве что добавилась пара шрамов, но при такой работе можно легко потерять голову, не то что приобрести пару шрамов.

Полковник Малахов придвинул к себе большую и просторную, приобретенную как раз в расчете на подобные случаи бронзовую пепельницу, скомкал ориентировку в кулаке, аккуратно положил ее в пепельницу и поджег. Это, в общем-то, не имело смысла, дискета была гораздо опаснее ориентировки, разосланной во все отделения милиции, но расставаться с дискетой было пока рановато. Это будет козырь при разговоре со Слепым – отличный, безотбойный козырь.

Он остановил себя, поняв, что слишком увлекся построением планов. Слепой Слепым, но что за каша заварилась в этом Крапивино? Что могло связывать Слепого и Колышева? Может быть, в последний момент майор понял, что с размаху вломился прямо в чужую операцию и, пытаясь спасти положение, наломал дров? Как, спрашивается, майор ФСБ ухитрился дать себя застрелить этому недоумку в лейтенантских погонах?

И Слепой… Если он действовал заодно с Колышевым, как это пытался представить в своем рапорте лейтенант, то почему сбежал в тот самый момент, когда из всех противников на ногах оставался только один? И вообще, где это видано, чтобы два профессионала не справились с тремя поселковыми ментами? Голыми руками должны были справиться, без всяких пистолетов… «Ох, крутит что-то лейтенант, – подумал Малахов. – Ох, привирает!»

Правда, лейтенант по недостатку образования и узости кругозора мог попросту ничего не понять в происходивших на его глазах драматических событиях, и это вплотную подвело Малахова к не слишком приятным мыслям.

Колышев… Что-то с ним было не то в последнее время, особенно с тех пор, как мы занялись этим взрывом. И журналиста он упустил… Пропал ведь журналист, единственный свидетель пропал, каким бы он ни был! Тот самый свидетель, за безопасность которого отвечал наш майор…

Неужели Колышев вел какую-то свою игру? На кого же, в таком случае, он работал? Не на этого же их гуру или как его там… Или Колышев просто жертва? Может быть, как раз лейтенант и работал в паре со Слепым? Колышев их расколол, и они его убили. Логично? Точно так же, как и все остальное…

И все-таки – что делает Слепой в Крапивино?

Этот парень не из тех, что подолгу сидят без работы. Неужели его перевербовал Федотов? Нет, вряд ли. Будь это так, Федотов не пошел бы на разговор, просто открестился бы от всего, и точка.

Как бы то ни было, поселком Крапивино следовало заняться вплотную, тем более что о деле генерала Потапчука теперь можно было забыть.